Blame It on My Youth : [ вини нашу юность ]

Следующим утром Нил просыпается весь на нервах, сжимая руку Эндрю так крепко, что представить не может, как Эндрю все это время вообще спал. Переворачивается на другой бок, и, конечно же, Эндрю не спит — ожидает объяснений, приподняв бровь. — Вдруг Хармони скажет «нет»? Эндрю берет его лицо в ладони. — Тогда мы позвоним кому-нибудь другому. — Я не буду просить помощи у них. — Я не намекал на Морияма. Я говорил, что мы обратимся к более высокопоставленным людям. Но не думаю, что она скажет нам «нет». Какой ей смысл? — Потому что мы ужасные люди, которых не следовало одобрять с самого начала. — Фактически, по мнению ФБР и Би, мы, скорее всего, самые здоровые и лучшие люди в мире. — Все, что ей нужно сделать, так это взглянуть на нас разок, и она все поймет. Эндрю путает пальцы у него в кудрях. — Ничего она не поймет, — обещает он. — Тем более, она уже видела нас однажды и ничего не узнала. Нил отказывается от утешения. — Она по телефону почувствует. Призрак моего отца придет к ней во сне и скажет, что я убийца. Эндрю прижимает его голову к своей груди. — Такую херню куда вероятнее выкинет моя мать. А твой отец появляется только в твоих же снах. Нил обнимает Эндрю всеми конечностями. Слышит, как закрывается входная дверь; дети вышли из дома, в школу. — Он меня больше не донимает. Наверное, нашлась работенка где-то в другом месте. — Хорошо, — отвечает Эндрю. Нил делает вдох, утыкается носом Эндрю в грудь и снова вздыхает, чувствуя, как губы Эндрю касаются его волос. — Это же система приемных семей, — начинает Эндрю. — Они с радостью скинут на кого-нибудь несколько детей, особенно постарше — детей постарше почти никогда не забирают, так что, по сути, мы экономим им четыре года содержания аж двоих. У тебя, конечно, веселое прошлое, но ФБР говорят, что ты хороший. Что будет делать агентство, спорить с ними, что ли? Я, конечно, по бумагам кажусь дерьмовеньким, но у меня есть безукоризненное рекомендационное письмо от Би. Мы полностью разобрались с финансовой частью вопроса. У нас есть дом. Мы образцовые родители. Нил сжимает Эндрю в объятиях; Эндрю не против. — С Нат и Пейдж все хорошо. Они доверяют нам; а с остальным мы в состоянии справиться. Если и проебемся — все поправимо. Нил сдается и позволяет себя утешить. После парочки минут, проведенных в размышлениях о груди Эндрю и том, насколько она прелестна, даже будучи скрытой тканью футболки, Нил решает, что может вставать. Они занимаются стиркой. Эндрю убирается в ванных; Нил пылесосит. Они протирают пыль. С последней основательной уборки прошло немало времени, так что они решают прогенералить дом: поправляют и расставляют книги на полках, пылесосят диваны, сыпят в раковины пищевую соду. Потом обедают. Нил обнаруживает себя перебирающим квитанции пятилетней давности. Эндрю идет на улицу мыть окна. Затем они встречаются, чтобы навести порядок в кладовке и шкафах. — Скелеты есть? — спрашивает Эндрю. — Ни одного. Готов выйти из шкафа? Они берутся за руки и переступают порог. Перебирают шкафы на первом этаже. И кухонные шкафчики. Нил вытирает самые верхние полки, которыми они не пользуются, потому что пошли бы они нахер, эти полки. Может, Натали с Пейдж найдут им применение — они обе выше них двоих. Вернувшись домой, девочки застают их в гостиной, разбирающих шкаф с выдвижными ящичками. У них уже накопились: стопка старых видеоигр, которые нужно раздать, ворох старой почты — никто ее так и не прочел, а выкинуть руки не дошли; карандаши с ручками — всякая канцелярия — и лист бумаги, где проверяют, пишут ли фломастеры, и парочка Киткатов, которые Эндрю потихоньку уминает, оставшихся еще с Хэллоуинских вечеров, когда с игры «сладость или гадость» удалось получить не так много вкусностей. — Чем заняты? Приятно пахнет. — Генералим, — отвечает Нил. — Не забудьте постирать одежду. — Ага. А это? — спрашивает Натали, беря в руки фотоальбом. — Дэн, — произносит Нил. Натали с Пейдж зыркают на него, озадаченные, и открывают альбом. — На фотках не Дэн, — хмурится Пейдж. — Она любит фотографировать, — объясняет Нил. — Это все ее снимки. Девочки открывают случайную страницу. — Где это? Нил смотрит. — В старом доме Ники. У него был в Колумбии. На фотографии Нил с Мэттом, свисающие вниз головами с дивана — они тогда пытались сосчитать и оценить сложность целой кучи видеоигр, основываясь на уровне сложности игры вверх ногами. — А это? Нил двигает в сторону старые видеоигры, сам пододвигается поближе и похлопывает по пространству между ними с Эндрю. Натали и Пейдж усаживаются туда, кладя открытый альбом посередине, чтобы Эндрю с Нилом тоже было видно. Нил смотрит на фотографию, о которой идет речь, и, хохотнув, отвечает: — Похороны Рико. Девочки корчатся — практически один в один. — Ой. Теперь заметила, — гримасничает Пейдж. — Гроб. — Мы не ходили, — рассказывает Нил, — но Дэн пошла. Тайком сфотала. Больше снимков не делала — не хотела показаться мерзопакостной, — но она отправила фото Кевину, а потом Кевин передарил мне. — Это… странно. Нил пожимает плечами. — Это ценный подарок от подруги. — Реально странно, — говорит Пейдж. — Эй, он был ужасным человеком, и иногда мне нужно просто немножечко вот такого для поднятия настроения, и мне нравится иметь фотографию, где его опускают в земельку. — Все страннее и страннее, — предупреждает Натали. — У меня вопрос. Почему Аарон вчера не пришел на ужин? — Иногда он приезжает, иногда нет, — отвечает Нил. — Раньше вообще не появлялся — не был уверен, согласится ли Эндрю видеться с Кейтлин чаще раза в месяц, и принципиально отказывался приходить без нее… — Что еще за принцип такой? — спрашивает Пейдж. — Вот такой вот. Мы очень принципиальная семья. — И вы? — Да, у нас просто необычные принципы. В любом случае, они с Эндрю все обсудили… — Правда, что ли? — хихикает Пейдж. — А я-то думала, он пошел просить через тебя. — Ну, ладно, он попросил, а потом я попросил Эндрю, а он потом поговорил с Аароном; я не соврал, просто пропустил шаг, и не смотрите на меня так — ну чего вы смеетесь? — а потом Эндрю согласился, что нет, это не будет проблемой, и обсудил все с Аароном. Но, как бы, Кейтлин — нейрохирург, а Аарон — педиатр, и у них есть ребенок, так что иногда они собирают себя в кучку, чтобы прийти, а иногда — нет. — Вопрос, — выпаливает Пейдж, очевидно удовлетворенная ответом. — Почему, когда ты пыжился убедить нас, что Эндрю не был жестоким мудачиной, то решил сказать, что сам был жестоким мудачиной? Нил хмурится. — Ну, когда ты так говоришь… — В плане, ты не мог сказать как-то иначе? Типа, слушай, меня легко было убедить, понимаешь? Вроде: «не-е-ет, вы просто услышали все с плохой стороны, так что вот вам хорошие штуки, которые он делал», а вместо этого ты такой: «опа, я тоже». Мне как бы в любом случае пофиг, но все равно, где там была твоя логика? — Когда ты так говоришь, я полностью убеждаюсь, что тебе больше не страшно. Послушай. Оглядываясь назад, теперь я понимаю, что тогда не блеснул, — вздыхает Нил. Пейдж, Натали и Эндрю даже не утруждаются скрыть, как закатывают глаза. — Но, я думаю… то же самое делают газеты, репортеры и ток-шоу. Толкают идею о том, что я какой-то ангел с небес… — И так-то правы, — перебивает Эндрю. — …которого преследовал и мучил плохой отец, — продолжает Нил. — А Эндрю на моем фоне — само воплощение Сатаны и вселенское зло, а я бесконечно страдаю в браке с ним. А вот уровень злодейства Эндрю… — Высокий уровень, — вставляет Эндрю. — …на самом деле вовсе и не проблема, потому что вы здесь уже две недели и за это время ни разу не видели, чтобы он терял самообладание. То есть, он же показал вам, какой он добрый, и ласковый, и любящий, и заботливый, и… — Мы уже поняли, — щурится Натали. — …и хороший, — снова продолжает Нил, сокращая список. — Но вы, по-моему, все никак не понимаете: то, что вам кажется огромным изменением в нем, на самом деле никакое не изменение и не перемена, нет, всего лишь вселенная решила дать ему немного времени встать на ноги и окрепнуть. И вам прекрасно известно, что я убивал людей, но — не знаю, — может, вы думаете, я сидел там и ревел над их телами, в ужасе от того, что натворил? Я просто… вы можете относиться к Эндрю так же, как относитесь ко мне. Каким бы хорошим вы меня ни считали, вы должны знать, что Эндрю тоже хороший. Я не говорю, что вы сейчас ошибаетесь на мой счет, просто… просто стараюсь донести, что… — он пытается не допустить приказного тона, снисходительного или грубого. — Просто, может, если бы у меня из прошлого была возможность стать собой нынешним, а вы увидели бы меня тогдашнего… Натали, на днях ты сказала, что я не лжец. Но я был им. Ложь буквально была фундаментом моей личности. Но, как вы узнали за две недели жизни со мной, я больше не вру, но только лишь потому, что приложил огромное количество усилий. Но и Эндрю старался не меньше. Так что я, наверное, надеюсь, что вы сможете увидеть меня таким, какой я сейчас, — человек, добившийся прогресса, — и понять, что Эндрю такой же. В этом есть смысл? Пейдж изображает, как берет что-то в руки, сдвигает на три дюйма влево и кладет обратно. — Это я сняла тебя с пьедестала. Ты этого пытался добиться? — Отчасти, думаю, да. У меня плохо выходит. — Агась, — соглашается Натали. — Еще как плохо, — она перелистывает парочку страниц фотоальбома подряд, а потом останавливается. — А это что? — Наша свадьба, — отвечает Эндрю. — Вы… фоткались? — спрашивает Пейдж. — Дэн фотографировала, — поправляет Нил. — И у вас ни одной фотки со свадьбы в рамочке. — У нас вообще нет ни одного снимка в рамке, так зачем начинать со свадебных? — А почему у вас нет? Нил пожимает плечами. — Зачем? — Так нормальные люди делают, — отвечает Натали. — Правда? — Угу. Нил сначала смотрит на Эндрю, выглядящего так, словно только что явно осознал кое-что об их взрослой жизни, а потом начинает хохотать. — Че? — косится Натали. — Я был приемным ребенком, — рассказывает Эндрю. — Никто не вешал на стены мои детские фото. Потом я вернулся в дом, где у матери с Аароном были сложные отношения, и там тоже было немного фотографий. И, конечно, не осталось ни одной, когда мама умерла, — кто бы меня фотографировал? А потом, когда мы поступили в колледж, единственным настоящим домом, где мы проводили время, был дом Ники, у которого была та же проблема, а конкретно: чьи фото ему вешать? Не мои, конечно же. Дэн была единственной, кто когда-либо меня снимал, а у нее не было доступа к нашему дому. — В моем доме тоже никогда не висело никаких семейных фотографий, — поддерживает Нил. — У мамы, может, была парочка на холодильнике, когда я играл в Малой лиге, но когда ты планируешь расчленять людей, у тебя обычно поблизости не висят фото твоего ребенка. А потом мы с мамой годами были в бегах — куда нам там вешать фото? На самом деле, единственное место, где я видел развешанные снимки — это «Лисья Нора». И все их сделала Дэн. — О, так это поэтому у вас, типа, три украшения? — спрашивает Пейдж. — Вообще-то, — возмущенно начинает Нил; в конце концов, зачем им с Эндрю скрывать всю проделанную работу? Дому было двадцать лет, когда они въехали, и за эти годы он ни на дюйм не постарел. Они перекрасили стены — на первом этаже в тона посветлее, на втором — в более темные. Внизу цвета подобраны со вкусом — именно туда входят гости, — но Нил наотрез отказался от бежевого — слишком много он скитался по номерам и хостелам, чтобы хотеть видеть собственный дом в бежевых оттенках. Они привели в порядок ванные, обновили кухню — тогда было как раз подходящее время, потому что Эндрю вернулся на терапию и с удовольствием громил и крушил вещи. Под коврами оказались деревянные полы, и было принято решение их сохранить. Они особо в разнос не шли — стены не сносили, в вычурности не уходили; оба всегда щепетильно относились к крупным тратам и так же оба не видели ничего, требующего кардинальных изменений, в планировке дома, но все равно. Они все равно вносили изменения. Выбирали мебель. Шторы и жалюзи. Эндрю потратил бог весть сколько денег на обустройство кухни. А потом они оставили все абсолютно голым. Возмущение утихает. Нил смотрит на олимпийские медали — это одно из украшений. Думает о зеркале в прихожей — подарок Ники. Шикарный фарфоровый сервиз, которым они не пользуются? От Эллисон. Искусственные цветы в обеденном зале? Эбби. В гостиной, по обе стороны от телевизора, висят две гравюры Эдварда Гори, и это подарки от Дэн и Мэтта. — Нет, — в конце концов произносит он. — У нас три украшения, потому что нам их подарили друзья. Мы оказались сами по себе, в нашем пространстве, и все, что у нас было из украшений на стенах, — это медали. И то, все эти рамки на липучках. Гравюры висят на гвоздях по-человечески только потому, что Дэн с Мэттом приходили сами их вешать. — Я не знаю, где искать толстые болты, — говорит Эндрю. — Есть только один, у… — он захлопывает рот. Натали кринжует: — Ты собирался сказать «у Нила»? — Вот почему я не шучу. Нил крякает от смеха. — Я мог бы сказать то же самое о тебе, гвоздик. — Прошу, — кривится Натали. — Прошу, будьте гадкими в любое другое время. Нил с Эндрю успокаиваются. — Мы будем славными, — обещает Нил. — Вот этот вам точно нужно повесить на стену, — Пейдж указывает на снимок. Как раз самый любимый снимок Дэн — тот, где они только что подписали свидетельство о браке и стоят вполоборота друг к другу, держась за руки и глядя друг на друга, а Нил улыбается как сумасшедший. Дэн увеличила фото и напечатала как раз такого размера, чтобы влезло в рамочку — этой фотографии в альбоме выделена отдельная страница. И тот факт, что Эндрю с Нилом потом не повесили это фото, буквально вывело Дэн. — Миленько, — соглашается Натали. — Как только подвернется случай, — уклончиво отвечает Нил. — Листай дальше. Она перелистывает назад, к началу альбома. — День, когда Дэн, Мэтт, Рене и Эллисон выпустились, — рассказывает Нил, указывая на фотографию команды, сделанную Эбби. — А это чемпионский кубок, который мы выиграли в том же году. — Это где? — В «Райских Сумерках» — тот бар в Колумбии. Раньше мы ездили туда почти каждую неделю. Если честно, под «мы» я подразумеваю Эндрю, Аарона, Ники, Кевина и себя. Остальные четверо в основном присоединялись к нам только по особым случаям — на Хэллоуин, вечеринки в честь окончания учебного года и все такое. — Кто это? — Роланд — бармен, которого мы выбирали. Ники, Эндрю и Аарон раньше работали с ним — они до сих пор дружат. — У нас есть групповой чат, — подтверждает Эндрю. — О! — Пейдж тянется за своим ранцем. — У нас тут почта. Пока я не забыла. Она поднимает стопочку, и Эндрю берет у нее из рук. Выбрасывает письма, одно за другим, в сваленную рядом кучу мусора, а затем передает конверт Нилу. — Из школы, — произносит Нил, взглянув на письмо. Натали с Пейдж выглядят настороженными. — Что, вы сделали что-то такое, о чем я должен знать? — Ну я, типа, отколбасила пацана, — отвечает Натали. — Еще одного? — Что-то не сильно тебя это парит. — Вы пока не дали мне повода переживать, — говорит Нил и на секунду отрывается от вскрывания конверта, чтобы взглянуть на Натали. — Ты еще кого-то ударила? — Нет. А что бы ты сделал, если бы и ударила? — Наверное, спросил бы почему, — отвечает Нил, возвращая внимание к письму, и читает как можно быстрее, чтобы дети не беспокоились. — А что за «День родителей»? — О! — Пейдж вздыхает, успокаиваясь. — Это, типа… — Нет, погоди, почему у тебя такой облегченный вид? — Я подумала, Натали набедокурила, — отвечает она, как будто это очевидно. — А я думала, это ты где-то напортачила, — парирует Натали. — Ладно. Пока никто не сделал ничего такого, о чем мне следовало бы знать, — говорит Нил, утихомиривая спор. — Что за «День родителей»? — У нас будет короткий день, — объясняет Пейдж. — Уроки сократят, типа, а не поотменяют. Потом мы разойдемся по домам. А все родители наоборот придут знакомиться с учителями и все такое. Вам, наверное, необязательно идти. Нил пожимает плечами и просматривает лист в поисках даты. — Следующий вторник. С двух до пяти, — он поднимает взгляд на Эндрю. — Я иду? Он видит, как Эндрю размышляет: отпустить Нила, бросив одного в аду под названием «День родителей», чем бы он там ни был? Или пропустить терапию? Нил видит, что Эндрю склоняется в пользу решения пощадить его, и не может этого допустить. Эндрю нуждается в сеансах терапии сейчас больше, чем когда-либо. — Я пойду, — решает Нил. — Если мы оба уйдем с тренировки раньше, Кевин нас прикончит. И наблюдает, как Эндрю борется с желанием положить на Кевина толстый болт. Это не та борьба, в которой нужно победить. Эндрю вздыхает и соглашается. — Что ты хочешь на ужин во вторник? Я приготовлю. Или испеку. Нил ухмыляется. — Дай мне день. Я тебе меню составлю. — Ладно. Ты откладываешь. Нил весь аж съеживается. — Что откладывает? — спрашивает Пейдж. Нил протягивает руку. — Ее номер сохранен в твоей истории звонков, не моей, — говорит он Эндрю. — Мы про звонок Хармони, — он отвечает девочкам. — Прошло уже две недели, да? — спрашивает Эндрю, хмурясь. — К этому времени мы уже должны были получить известие от социального работника. Прописано, что мы встречаемся с ними раз в месяц. Кто-то должен был сам позвонить нам и назначить встречу. — Мне ничего не приходило, — произносит Нил, когда Эндрю достает телефон. — А почему ты откладываешь? — неуверенно спрашивает Пейдж, следя за телефоном, который Эндрю передает Нилу. — Вдруг она скажет «нет»? — вздыхает Нил, глядя на историю звонков. Он быстро находит его — код Колорадо. Эндрю, конечно же, не добавил ее в контакты. А потом Нил замирает. У Эндрю есть привычка менять имя его контакта. Нил уверен, что никогда не фигурировал у него в списке как «Нил». Какое-то время был «Бегунком». Потом «Пиноккио». «Несбыточная мечта». «Экси-мальчик II». «Больница уровня Магнит». «Не отвечать». «Муж». «Выпускник». «Мужчина с экси II». Как только Нил отметил, что это звучит как «Мужчина секси второй», Эндрю перезабил его «Мужчина секси II». «Челик с банкета». «Соперник». «Тиммейт». «Муж» появился во второй раз примерно в то время, когда они съехались. «Домовладелец». И так далее. Последний раз Нил видел контакт — «Отец двойняшек». Но теперь — теперь «Ответ». Нил набирает номер Хармони и включает громкую связь. Проходят два гудка, а потом Хармони произносит: — Алло? Сердце едва не выскакивает из горла. Натали подталкивает Нила плечом. — Здравствуйте, Хармони, это Нил Джостен и Эндрю Миньярд. Опекуны Натали и Пейдж Грей. — Здравствуйте, Нил, Эндрю, — здоровается она напряженным голосом. — Что-то не так? Нил бросает взгляд на Эндрю. — Нет, — осторожно отвечает он. Она тихонько посмеивается. — Все в порядке. Я же предупреждала вас, что с ними будет сплошная морока. С вами там все хорошо? Нил закрывает глаза. — Думаю, мы друг друга не поняли. Мы звоним не потому, что возникла какая-то проблема. Мы звоним, потому что хотим их удочерить, и ищем инструкции, как это сделать. — Оу, — тянет Хармони после молчания, длившегося чуть дольше положенного. Она удивлена. — Ладненько. Что ж, вы уже соответствуете нашим требованиям к приемной семье, так что не придется снова проходить проверки. А, ваше… м-м. Ну, это… кхм. Нил смотрит на Эндрю. Что-то не так. Что-то не так, он знал это, и все закончится плохо. — Где вы живете? — спрашивает Хармони. — В Южной Каролине. — Повисите минутку на линии, хорошо? — Конечно, — отвечает Нил. Ободряюще улыбается Пейдж и Натали. Судя по выражению их лиц, это не срабатывает. Почти сразу Хармони снова берет трубку. — Это… странно. Но, кажется, у меня нет никаких отчетов… Наверное, где-то документы поперепутали. Я найду ваши записи. Могу я вам перезвонить? А пока дайте-ка… гляну… с вами связывались по поводу ежемесячной встречи? Нет, наверное, раз уж вы мне звоните. Я могу назначить сама — по крайней мере, когда разберусь с этим всем — через две недели? Когда вам удобнее всего? — Мы готовы в любое время, — заверяет Нил, — ну, если только не в школьное. Вам нужно будет пообщаться с девочками? Да, я думаю? Они возвращаются домой в полчетвертого, мы возвращаемся в четыре. Извините, знаю, немного поздновато для рабочего дня. — Вы позволяете девочкам оставаться дома одним на полчаса? — Они достаточно взрослые, — говорит Нил, стараясь не звучать так, будто оправдывается. — Им не разрешено готовить, когда нас нет дома. Мы должны научить их абдоминальным толчкам, — говорит он, глядя на Эндрю. — Напомни мне. — Я… вы обратили внимание, когда я говорила вам, что у Натали есть склонность к насилию, правда ведь? Одного из ее приемных отцов госпитализировали — она ударила его ножом. Нож же не появился из воздуха. Вот так оставлять их без надзора может стать ошибкой. Нил выдыхает и считает до пяти. — Мы услышали и в первый раз, — терпеливо говорит он. Он не станет кричать и не рассердится. Он — русло, а его эмоции — вода; они утекут и исчезнут. У него есть дела поважнее. В любом случае, он уже израсходовал еженедельный лимит вспышек агрессии. — Нас это не беспокоит. Натали не проявляла никаких склонностей к насилию с тех пор, как переехала к нам. Она хороший ребенок. — Вам следует беспокоиться, — нетерпеливо тараторит Хармони. — Тр… ее приемный отец не выдвигал обвинений, потому что не хотел, чтобы это было занесено в ее личное дело, но любой другой отправил бы ее в колонию для несовершеннолетних. У нее были инциденты, когда она провоцировала драки в школе. Мы не знаем, почему она это делает, но это не сулит ничего хорошего ее психическому здоровью… — Хармони, — перебивает Нил. — Мило, что вы волнуетесь. Спасибо за предупреждение. Дайте мне знать, что случилось с нашими отчетами, как только найдете их; а потом уже поговорим. Приятного дня. До свидания, — он вешает трубку, передает телефон Эндрю и раскидывает руки в стороны, чтобы Натали упала в его объятия, — именно это она тотчас и делает. Он обнимает ее. Смотрит на Эндрю — они не дадут Натали с Пейдж возможность присутствовать при следующем звонке. Эндрю соглашается. — Я за две недели не проявляла ничего, кроме склонности к насилию, — бурчит Натали ему в плечо. — Я хороший лжец, — говорит Нил. — Спроси Эндрю. — Ты никогда не лгал нам. — Прошло всего две недели, — хмыкает Нил. — Все впереди. Натали садится, шмыгая. Прижимает ладони к глазам. — Ты что, собираешься нам лгать? Нил пожимает плечами. — Я не предсказатель. Типа, скорее всего, нет, но кто знает? — У тебя ужасно получается, — вздыхает Натали. — Я же говорил, что так и будет, — весело отвечает Нил. — А вы согласились. — А что, если они не смогут найти ваши записи? — спрашивает Пейдж. — Тогда мы предоставим все снова, — обещает Нил. Пейдж берет Натали за ладошку. Они одновременно делают глубокий вдох, а потом Натали переворачивает следующую страницу альбома. Полчаса спустя фотоальбом подходит к концу; они откладывают его и встают, девочки берут по охапке мусора, пока Эндрю ищет коробку, чтобы сложить туда старые игры, а Нил собирает Хэллоуинские конфеты и пишущие ручки, ища, куда бы их пристроить. А потом Эндрю резко разворачивается на сто восемьдесят градусов и пулей подлетает к Нилу, держа стопки игр в воздухе. Нил бросает все из рук и достает телефон Эндрю из переднего кармана — звонит Хармони. — Говорит Нил Джостен, — он прикладывает мобильный к уху и отмахивается от девочек. — Это Хармони. У меня этот номер записан как Эндрю, — она хихикает. — Перепутала, наверное. — Нет, это его телефон, — отвечает Нил. — Не переживайте. Так как там обстоят дела? — Ну, для начала, нам очень жаль, мы обязательно все проверим, чтобы выяснить, как такое произошло, — начинает Хармони, и у Нила сводит желудок, — но каким-то образом отчеты безнадежно перепутались — у нас есть, к примеру, записи о первоначальном визите в ваш дом с проверкой, но финансовая документация в архивах относятся к другим людям, все проверки биографии тоже к кому-то другому, и каким-то образом мы, кажется, оформили все так, будто вы живете в Колорадо. — Прошу прощения? — вежливо спрашивает Нил. Он может изобразить вежливое возмущение. Он может притвориться, и никто никогда не узнает, что эта путаница не случайность. Нахуя Морияма это делать? Им это было ни к чему, правда, абсолютно бессмысленно, и это неизбежно привело бы к неприятностям. Нил помнит мужчину, который так хохотал над самой мыслью о том, что они станут приемными родителями, — того самого, которого Нил, возможно, припугнул, чтобы он все уладил; стал бы он перебарщивать чисто назло? — Мы нашли верные записи для большей части вашего дела, — отвечает Хармони спокойно и собранно. — Нам, очевидно, придется проверить кое-что, но, что ж, больше всего беспокойство вызывает… Нил, я тут быстренько посмотрела, и люди с вашим и Эндрю прошлым должны быль… проверены чуть более тщательно. Наш филиал в Южной Каролине хочет заглянуть к вам с визитом чуть раньше ежемесячной встречи, просто… Пятница подойдет? Нил собирается растереть Морияма в пыль собственноручно. — Да, пятница подходит, абсолютно. И мы, конечно же, понимаем, что вы должны выполнять свою работу, но вот что меня беспокоит больше всего… вы же не планируете на это время забирать Натали и Пейдж, верно? — Ну, я не вижу ни единой… что ж, ладно, парочка проблем все-таки есть, но я все равно не уверена, что мы сможем найти, куда их пристроить, до пятницы. Так что нет, мы их не заберем. Однако, скорее всего, захотим с ними пообщаться. — Отлично, — соглашается Нил. Со всем остальным смиряется. — Какие вопросы вы будете им задавать? — Просто вопросы об их общем самочувствии, безопасности. — Понял. Нам нужно знать что-то еще? — Работники, вероятно, захотят поговорить с людьми, которые смогут достоверно описать ваш характер, но наши агенты должны будут все координировать. — Понятно. Если предполагать, что все пройдет хорошо, сколько будет длиться весь процесс? — В теории, вы сможете удочерить их после шести месяцев пребывания в доме. — Отлично. Спасибо, — на этот раз он позволяет ей попрощаться. Это кажется вполне уместным. Он кладет телефон обратно Эндрю в карман. А затем передает информацию от Хармони. Пейдж с Натали снова невербально переговариваются, пока Эндрю и Нил так же невербально обязуются поддерживать безупречное поведение. Нил решает не звонить Морияма, потому что все равно это именно они и затеяли всю неразбериху, а потом Эндрю продолжает поиски подходящей коробки. Нил подбирает все, что побросал, и находит всему место. Натали и Пейдж выполняют домашнее задание по истории, а Нил с Эндрю начинают готовить ужин. — Что не так? — спрашивает Эндрю, доставая кастрюлю. Нил и девочки вскидывают головы. Эндрю смотрит на Нила. — Что-то не так. Натали с Пейдж смотрят на Нила. Нил хотел, чтобы его знали. Хотел быть настоящим человеком, хотел создавать и иметь связи с людьми. Он не ожидал, что по прошествии стольких лет быть известным все еще будет казаться таким странным. — Они не заберут детей. Он ловит на себе недобрые взгляды всех троих и спешит внести ясность: — В плане, у них даже нет проверки наших биографических данных, они основываются на информации, которая вылезает в Гугле. Мы, например, могли оказаться какими-нибудь мафиозниками, абьюзящими детей. Я не хочу, чтобы они вас отобрали, — говорит он Натали и Пейдж. — Просто мне кажется, что ей следовало побольше сопротивляться ради вашего благополучия. — Мир — хуета, — отвечает Натали. — Спасибо, что поделилась. — Не за что. Нил возвращается к ужину. Рене пишет ему в тот же вечер — ее подруга из организации «Красота Внутри» решает дела с запредельной скоростью, так что будет ли ему удобно сниматься двадцать третьего числа? Нил сверяется с расписанием — в последнее время он на удивление занят — и видит, что в этот день свободен; он соглашается. Делает мысленную пометку отменить все, если с детьми что-то пойдет не так; ему не хочется одновременно бороться за своих детей и сниматься в рекламном ролике на тему шрамов. Рене обещает передать эту информацию и познакомить со своей подругой. Нил ловит момент ужаса: он не в состоянии показывать свои шрамы, о чем, блять, он думал, соглашаясь оголить их для рекламы? И вообще, почему именно он стал лицом кампании? В голове у него Рене читает лекции о привилегиях белых мужчин и рассуждает о наилучших способах заставить людей слушать — говорит, что ураганы с женскими именами смертоноснее ураганов с мужскими, потому что ураганы с женскими именами воспринимают куда менее угрожающе; рассказывает о стигматизации и о том, сколько труда требуется, чтобы заставить людей обратить внимание на то, что обычно все предпочтут проигнорировать. Вместо этого Нил думает о проверках, визитах на дом и всех этих опросах, и это настолько хуже, что он чуть ли не напрочь забывает о рекламе. — О, — произносит он посреди ужина. — В эти выходные у нас выездная игра — мы должны будем лететь в Техас. Девочки смотрят на него. — Вы можете отправиться с нами, если хотите. Мы вылетим в субботу утром и вернемся утром в воскресенье. Если не хотите лететь, не знаю, стоит ли вам оставаться одним на целые выходные. Я могу поговорить с… Эбби и Ваймаком, — решает он на лету. — Либо пригласить их приехать в субботу, или вы можете переночевать у них. Что думаете? Девочки ерзают. Переглядываются. Обмениваются долгими взглядами, многозначительными изгибами рта и бровей. Закатывают глаза. Щурятся. — Вам необязательно решать прямо сейчас, — напоминает Эндрю. — Можете дать ответ завтра. — Нет, как бы, просто… — Пейдж смолкает. — А еще вы можете рассуждать вслух, — поддерживает Нил. — Не нужно решать все молча. — Мы как бы не хотим лезть к ним, — вздыхает Пейдж. — Но и не хотим, чтобы они шастали здесь. — Почему нет? — Это наш дом. — Вы не хотите мешать им, но в то же время не хотите, чтобы они приезжали к нам? — уточняет Нил. Пейдж кивает. — Эндрю, Кевин, Ники и Аарон обычно проводили лето у Эбби, — рассказывает Нил. — У вас с ними ничего общего. — Мы были ужасны, — подтверждает Эндрю. — Компания Дэн обычно звала нас Монстрами. — О! — восклицает Пейдж. — Так вот почему… Окей. Вот почему она сказала, что вы должны называть своих детей Монстрами. — Ага, — кивает Нил. — Простите, мы забыли, что вы не знаете. — Мы останемся у Эбби, — решает Натали. — Если она не против. Нил смотрит на Пейдж, и Пейдж кивает. Нил отправляет Эбби сообщение, и она отвечает через десять минут. — Эбби заедет за вами где-то в час дня, — сообщает он. — Мы выедем примерно в восемь утра, вы останетесь одни на несколько часов, ненадолго. Она привезет вас обратно на следующее утро. — Почему у вас… так много времени ничегонеделанья? — спрашивает Пейдж. — Типа, в бейсболе игры длятся целую неделю, и я не думаю, что игроки обычно заканчивают тренировку в полчетвертого. — Мы играем в спорт, где куча людей учились друг с другом в колледжах, а еще здесь полно квир-персон, — отвечает Нил. — Половина из нас замужем или жената на другой половине, и у большинства уже есть дети. Когда спорт только зарождался, график был куда напряженнее, но в такие виды спорта, как футбол и бейсбол, играют мужчины, и большинство из них женаты на женщинах, которые занимаются детьми. В экси игроки решили, что все это херота полнейшая, ну, про то, что детей до ухода из большого спорта завести не получится. Поэтому все разом пригрозили взять и просто уйти. Массово. Повызывали юристов, чтобы те переговорили с владельцами команд и выяснили, что будет, если игроки разорвут контракты раньше срока. А потом создали общественный спортивный союз для обсуждения финансового планирования расторжения контрактов. Ходили на тренировки и просто сидели там — все это время, по всей стране. И вот теперь у нас тренировки только в школьные часы и одна игра в неделю, не считая недели чемпионатов, но игроки согласились на нее с условием, что их дети смогут приходить на матчи. Не то чтобы дети реально часто приезжают, потому что приходится прогуливать школу, но суть в том, что возможность-то есть. Пейдж удовлетворенно кивает и сменяет тему. Вторник пролетает, потому что Нил нервничает, но все равно останавливается купить апельсинов по дороге домой, и Эндрю готовит курицу с лимоном по его любимому рецепту, Нил не забывает дышать, а потом Пейдж с Натали сообщают ему, благоговейно трепеща и в шоке, что Джастин Уоррен-Пагано бросил школу. Нил не удивляется, что Генри Уоррен забрал сына из школы из-за какого-то мелкого позора. А потом они поднимаются на второй этаж, чтобы лечь спать, и Эндрю поворачивается к нему. — Хармони не звонила? Нил качает головой. — Би сказала мне, что ей звонили из агентства. Хотят, чтобы она была здесь, когда они приедут с визитом. Она сказала им, что не сможет приехать раньше половины пятого. Они согласились, ответив, что им не нужна ее помощь с беседой с детьми. Она рассказала мне об этом, а агентство — нет. — Она будет свидетельствовать о твоем характере, — кивает Нил. — А кого они позовут для тебя? Нил хмурится. — Никто мне ничего не говорил. Ваймака? Понятия не имею. Может, они думают, что Би достаточно для нас двоих. — Они ошибаются? — Нет. Эндрю пожимает плечами. Нил добавляет это к своей куче тревог. В среду приходит Райли, и это длится целую вечность, потому что Нил уже просто хочет покончить с этими визитами и допросами, а пятница все никак не наступает. Райли учит детей играть в Марио Карт. Может, ему уговорить Райли подать заявление на роль приемного родителя, просто на случай, если они настолько сильно облажаются, что детей отберут? Нил настолько погружен в эти мысли, что Райли приходится похлопать перед его лицом, чтобы привлечь внимание. — А? — Я говорила: вдруг Мария никогда не пригласит меня на свиданку? Мозг Нила со скрежетом останавливается, отматывает назад, ничего не находит и возвращается к настоящему. — Чего? — Земля вызывает Нила, — цокает Райли. — Мысли. Мне нужны твои мысли. — Ты и Мария? — он хмурится. — Думаешь, все будет плохо? О боже, Нил, она меня возненавидит? — Что? Я просто… когда? — Когда что? — Когда началась эта вы-с-Марией тема? — Она не начиналась. В этом-то и вся проблема. — Ага, но… она тебе нравится? — А тебе нет? — Райли. Ради всего святого, о чем ты вообще? — О том, что, типа, у меня краш на нее уже три месяца? — Нил так не функционирует, — присоединяется Эндрю. — Если ты захочешь чикнуть кого-нибудь ножом, он узнает об этом раньше, чем ты замахнешься. Но краши? Отношения? Он полный ноль. — Я деми, — отвечает Нил. — Я о своих-то влюбленностях ничего не знаю, не то что о чужих. В поножовщине гораздо больше смысла. Райли от него отмахивается, переключаясь. — Эндрю. Мысли? Я и Мария? Он машет рукой. — Не мое дело. — Вы оба бесполезные. На экране кто-то умирает. Дети вырубили Марио Карт и играют во что-то другое. — Ты говорила со мной об этом раньше? — спрашивает Нил. — Нет, потому что сначала я такая: «у нее есть девушка, не надо лезть», а у тебя была парочка детей, и я не хотела тебя мучить, но, типа, ты все замечаешь, так что я подумала? — Отношения вне его сферы, — вставляет Эндрю. — Они не были необходимы для выживания, — говорит Нил. — И бог знает, развил бы я хоть какое-то понимание романтики, даже если бы меня воспитывали нормальные люди, так что нет, Райли, я не заметил, и Эндрю сказал бы тебе, если бы только все еще не бесился потому, что я не замечал его, по-видимому, пожизненной влюбленности в меня… — Нил бросает взгляд на Эндрю как раз вовремя, чтобы увидеть, как Эндрю корчится, отводит взгляд и ухмыляется. Ему нравится быть правым. Он поворачивается обратно к Райли. — Значит, ты и Мария? Вы будете миленько смотреться вместе. — Звучишь как спец. — Я понятия не имею, что делает двух людей подходящими друг другу. Теория Эндрю заключается в том, что вы подходите друг другу, если вам обоим нравятся дома открытой планировки, вместо обычной. — Ну, вы уже все порешали. — Именно. Спроси Марию, в каком доме она хочет жить. Райли смотрит на Нила так, словно он только что бросил ее в самое жерло вулкана. — Обычно это называется «торопить события». — Ой. Ну, бляха-муха, я не знаю, сколько времени это должно занимать. — Бесполезный. — Извиняй. — Ты должна сама пригласить ее на свиданку, — вступает Пейдж. Райли подпрыгивает — с виноватым видом. — Я не знала, что ты слушаешь. — Пейдж всегда такая, — кивает Нил. — Никогда не абстрагируется настолько, насколько кажется. — Извини, — произносит Пейдж, абсолютно не раскаиваясь. — Я ее не приглашу, — отвечает Райли. — А вдруг она мне откажет? Она же только рассталась с девушкой. Что, если она еще не забыла ее? Я не могу ее пригласить. Пейдж пожимает плечами. Натали во что-то стреляет. Райли ворчит. А потом среда проходит. В четверг, на тренировке, Нил пытается обращать внимание — не на тренировку, в которую ныряет с головой, а на Райли с Марией. Когда Мария смеется над шуткой Райли — это флирт? Райли счастливее обычного, потому что заставила кого-то смеяться? Нил не может сказать, значит ли это, что им было бы хорошо вместе. Он даже не полностью уверен, что именно это значит. Как люди вообще узнают о совместимости заранее? Он не ожидал, что его отношения с Эндрю будут хорошими или вообще будут отношениями, пока внезапно они не оказались и тем, и другим. Может, Эндрю что-то знал, когда делился мыслями о парах, которые спорят о вариантах открытой планировки против традиционной. Другое, раздражающее его в «Охотниках за домами», — желание жить в городе, вместо пригорода. Желание жить у океана, а не посреди сельскохозяйственных угодий. Деревенский стиль против современного. Эндрю настаивает, что это то, что люди должны обсуждать до вступления в брак, а не когда они уже замужем, имеют двоих детей и пытаются купить дом — необязательно из соображений совместимости, а потому, что ты живешь там, где живешь, и было бы некруто жить в месте, которое тебе не нравится. Или, может, суть в самом споре: бесячая тема для Нила — пары, которые орут друг на друга — необязательно в «Охотниках за домами», нет, почти в любом шоу, которое раскручивают только благодаря семейным драмам. Он не может представить, как когда-то будет кричать на Эндрю или наоборот. Это не значит, что у них нет разногласий — просто сама идея пытаться запугать и пригрозить Эндрю, чтобы он согласился, настолько противоречит представлениям Нила о хороших отношениях, что он не в силах представить, как вообще можно такое сделать. Но им потребовалось время, чтобы достичь этой точки. Время и невероятное доверие. И Нил не знает, как построить такое на свиданиях, а не на том опыте, который был у них с Эндрю: когда он вверил в руки Эндрю свою жизнь, а он ему — жизнь Кевина. В конце концов Нил тратит больше времени на размышления о самой концепции отношений, чем на внимание Райли и Марии. В конце дня Кевин подходит к его шкафчику. — Я приду к вам, — говорит он. — Когда? — Сейчас. — Зачем? — Потому что по понедельникам у нас выходной, который я не собираюсь проводить с вами. По вторникам у Эндрю у терапия, и я не хочу наблюдать последствия. Среды — дни Райли. Пятница — просто хреновый день для домашки. Так что я приду сегодня. — Я не об этом спрашивал, — сухо цедит Нил. — Придешь помочь детям с домашним заданием? — Ага. — Погоди, я должен спросить их. — Ты спрашиваешь? — Угум. — Они твои дети. — Безусловно, но они тоже, типа, люди, — вмешивается Мария. — Не знаю тему разговора, но, думаю, я права. Нил указывает на нее пальцем, пока печатает сообщение. — Все верно. — Да, но они же должны делать домашку, правильно? — спрашивает Кевин. — Необязательно, — отвечает Нил. — То есть, если у них будет веская причина не хотеть ее делать, я, наверное, не стану их заставлять. — Это вот так работает воспитание? — скептично спрашивает Кевин. — Если бы ты впрягался семь или восемь часов, а потом шел домой и вкалывал еще четыре, это было бы расценено как эксплуатация, — говорит Эндрю, зачесывая пальцами влажные волосы и брызгая Кевину водой в лицо. — Я буквально делал так до тех пор, пока жена мне шею за это не намылила, — цыкает Кевин. — Я знаю, — отвечает Эндрю. — Я там был. — О, ребят, так вы поэтому перестали задерживаться допоздна? — спрашивает Мария. — В основном, — кивает Кевин. — Эндрю настаивал, что они с Нилом пережили колледж и два года разлуки, явно не чтобы проводить все свое свободное время со мной. А потом Нил пригрозил, что просто начнет целоваться с Эндрю в раздевалке. — Зачем… — Мария смотрит на Эндрю и Нила. — Зачем вам понадобилось разрешение Кевина, чтобы прекратить тренироваться допоздна? — Ты Кевина видела вообще? — спрашивает Нил. — Дело не в том, что нам нужно было его разрешение. Дело в том, что он превратил бы нашу жизнь в ад, если бы не дал добро заранее. — Началось бы нытье, — Эндрю загибает пальцы, — злостные взгляды, игнор, очень сильные пассы, колкие замечания и куча споров на французском. Так что нам с Нилом было легче самим начать ныть, сверкать глазами, бить Кевина мячами по ногам и отпускать кучу колкостей, а Нилу нести какую-то хрень по-французски — полторы недели, и вот, мы получили желаемое. — Я не могу представить тебя ноющим, — Мария корчит Эндрю гримасу. — От этого только хуже, — жалуется Кевин. — Он ничего не говорит. Ты просто чувствуешь эти исходящие от него волны. Или, например, я забиваю в ворота, а он даже не двигается. Это было как тогда, на втором курсе. А я еще возвращался домой, включал свет в гостиной, а Тея сидела в кресле и такая: «я ждала тебя», а я не хотел помереть молодым от сердечного приступа. — Звучит, как будто Тея прикольненькая, — кивает Мария. — Я ценю ее эстетические соображения. — Она крутая, — соглашается Кевин. — Похоже, наоборот хорошо, что ты проводишь с ней больше времени. — О, нет, я же не спорил, что это не так. Я просто говорю, что все, кого, как мне казалось, я знал, объединились, чтобы заставить меня отменить ночные тренировки. У Нила вибрирует телефон. — Натали и Пейдж согласны, — сообщает он Кевину. — Разрешили тебе прийти. — Благодарен, — отвечает Кевин. Он едет за Нилом и Эндрю к ним домой, ждет, пока они заберут почту, следует за ними к двери, и Нил наблюдает, как он буквально физически борется с желанием огрызнуться на детей. Нилу интересно, как Тея мирится с этим. Хотя, честно, он никогда не видел, чтобы Кевин огрызался на Тею — он относится к ней с гораздо бо́льшим уважением, чем к кому-либо другому. И, если еще честнее, трудно быть вежливым рядом с Эндрю, когда слово «пожалуйста» запрещено. Но Кевин сдерживается, и они находят детей на кухне — на полу, — девочки машут кошачьими игрушками туда-сюда перед двумя ужасно раздраконенными котами. Сэр совершает ошибку, отвлекаясь на их появление, и Король пользуется возможностью, шлепая ее лапой по мордочке, и они вылетают из кухни. — Готовы? — спрашивает Кевин. — Что там у тебя? — спрашивает Натали, глядя на единственную почту, не попавшую в корзину. Нил пожимает плечами, открывая конверт и не обращая внимания на растущее нетерпение Кевина, достает лежащий внутри предмет и смеется. Потом снова смотрит, еще хихикает, показывает Эндрю и хихикает снова. В конверте лежит фотография Нила, Эндрю, Натали и Пейдж, играющих в «Яблоки к яблокам», где Нил наклоняется, чтобы отбить пятюню улыбающейся Пейдж. Натали хохочет, Эндрю выглядит довольным, и в целом снимок очень даже симпатичный — симметричный, ровный, аккуратный. Фотография здоровская; Нилу нравится, и он счастлив подарку. Самое смешное, что фото уже вставлено в рамку, а рядом записка, где Дэн от руки нацарапала: «ЕСЛИ ВЫ НЕ ПОВЕСИТЕ ЕЕ, Я ПРИДУ К ВАМ ДОМОЙ И ПОВЕШУ ВАС САМИХ, КЛЯНУСЬ ЭКСИ». Эндрю показывает фотографию с запиской девочкам, громко протестующим против угрозы расправы, даже когда улыбаются своей первой в жизни семейной фотографии. Кевин сидит с пустым лицом и, на самом деле, куда сильнее волнуется о том, сколько времени они тратят впустую, поэтому Нил ставит фото на столешницу, и они с Эндрю неспешно ретируются с кухни. Сидят в гостиной, пока Кевин учит детей истории, и никто не кричит, не огрызается, не зовет Эндрю или Нила решить конфликт. Что идеально, потому что теперь до Нила доходит: на завтра назначены проверки; он проводит целый час, периодически очень, очень сильно сжимая ладонь Эндрю, и щелкая собственными пальцами, пока Эндрю не надоедает смотреть на это, и он снова берет его за руку. Кевин остается на ужин, рассказывает: «Тея завела Джона с условием, что нам никогда не придется учить его математике», — а потому едет в любимую пекарню Эндрю и всем сердцем желает принести Тее лучшие эклеры, которые она только пробовала. Нил с Эндрю пытаются помочь девочкам выполнить домашнюю работу, и это абсолютная катастрофа: теперь, когда Кевина тут нет, становится ясно, что Натали и Пейдж нервничают наравне с Нилом. — Все будет хорошо, — заверяет Нил, когда они наполовину дописывают последний лист с заданиями, а он больше не в силах смотреть, как они обе не могут найти себе места. — Не только вас будут проверять, девчат. — А вдруг они скажут «нет»? — громко всхлипывает Пейдж, наконец-то давая панике вырваться. Эндрю, всегда спокойный посреди любой ситуации, раскидывает руки, и Пейдж бросается в его объятия. Нил не дает себе вскинуть брови. Тут не на что смотреть, не-а, сэр, никаких комментариев, вообще ничего. Натали встает, толкая стул назад. — Я хочу нож, — объявляет она, протягивая Эндрю ладонь. Эндрю смотрит на нее. — Я же должна практиковаться, да? Я хочу попрактиковаться. — Ты уверена, что сейчас подходящее время держать в руках что-то острое? — уточняет Эндрю. — Да, — отвечает Натали абсолютно уверенно. Эндрю вытаскивает один из повязок и протягивает. — Не так, — Нил поправляет и ослабляет ее хватку на рукояти. — Если ты слишком напряжена, то, возможно, сейчас не лучшее время для практики. Она смеряет его злющим взглядом и начинает идти. — Не смотри на нож, — советует Нил. — Смотри под ноги. Будь внимательна к окружению. Она фыркает. — Мне неловко, когда вы все за мной наблюдаете. — Мы не наблюдаем. Ну ладно, только я, — он переводит взгляд на Эндрю и Пейдж, и они торопливо прячут глаза. Натали поворачивается к нему, чтобы он мог в полной мере почувствовать ее силу закатывания глаз. — Тогда я уйду в гостиную. — Давай, — соглашается Нил. Она выглядит удивленной, но быстро приходит в себя и шагает из комнаты. Рене пишет Нилу — она добавила его в групповой чат с Надией Силгаард, основательницей и исполнительной директрисой «Красоты Внутри».       Что думаешь о съемках на стадионе «Ягуаров»? — пишет Надия. — Нам тогда не придется искать место, а если провести съемки в понедельник, то там точно будет пусто. А еще локация точно покажет кто ты.       Отлично, — отвечает Нил. — У меня есть ключи от стадиона. Он барабанит пальцами по столу, а затем сдается. Проверка плюс реклама? Это слишком. Он отмахивается в ответ на выгнутую бровь Эндрю, — Пейдж выглядит так, словно не собирается отрываться от него в ближайшее время, но Нил больше не может не двигаться. Он выходит в коридор, подумывая подняться на второй этаж и пометать ножи, но вот принесет ли это облегчение или только все усугубит? Он не уверен. Раздается звонок в дверь. Ожидали ли они кого-нибудь? Нил отпирает. На пороге стоят двое японцев: один в черном костюме, другой в синем, и оба кажутся смутно знакомыми. Нил уже открывает рот, чтобы выдать: «чем могу помочь?», когда Черный Костюм врывается в дверь, заставляя Нила отшатнуться — вероятно, дальше, чем Черный Костюм намеревался его толкнуть, но мышечная память всегда на шаг впереди и пытается заставить его бежать. Он останавливается. — Могу я вам чем-нибудь помочь? Синий Костюм захлопывает за собой дверь, и осознание бьет по голове — это тот самый мужчина, с которым Нил обговаривал возможность стать приемными родителями. — Нил Джостен, — начинает Черный Костюм. — Мы нашли твои отчеты о доходах. Настоящие. Нил хмурится. — Что? Натали стоит позади — смотрит, что происходит. Эндрю и Пейдж, тоже заинтересованные, появляются в кухонной арке; Пейдж держит стакан воды, но Эндрю резко замирает, и Пейдж тоже, вслед за ним. — Мы знаем, что ты обманывал Босса, — продолжает Черный Костюм. — Боссу, кажется, не нужен человек, который не может сдержать слово. — Я… ваши же бухгалтеры каждый год проверяют мои налоги, — отвечает Нил едва ли не оскорбленно. — Мои доходы известны и обсуждаются общественностью. Откуда, вы думаете, я беру лишние деньги? Черный Костюм снисходительно приподнимает бровь. — Ты реально собираешься мне врать? Сейчас? Мог бы попресмыкаться и упасть на колени. Это могло бы что-то изменить. — Я не лгу, — теперь оскорбленно отвечает Нил. — Неужели вы думаете, что я настолько тупой, чтобы пытаться прятать от вас деньги? Мой вопрос в том, кто вам лжет и зачем? Черный Костюм открывает рот, но ничего не произносит. — Я не прячу деньги, — продолжает Нил, пользуясь его молчанием. — Я не отмываю деньги и не могу никуда их деть даже подпольно, даже под видом обычных переводов. У вас есть копия моего контракта с «Ягуарами», с Кортом, контракты, которые я заключаю для подтверждения всех документов, у вас есть все, вы точно знаете, сколько я зарабатываю. Так что, если кто-то решил выдумать деньги, которые я зарабатываю и откладываю на всю эту кучу, кучу взбалмошных покупок, — говорит Нил, обводя взглядом пустые стены их тридцатилетнего дома самых обычных размеров, — тогда у них должна быть веская причина вас обманывать. Так кто и зачем лжет? Глаза Черного Костюма дергаются — расширяются, совсем малость, и Нил бы даже не заметил, если бы не привык видеть человеческую злость насквозь, — он делает четверть оборота влево, глядя на Синего Костюма, а потом Синий Костюм выхватывает пистолет и дергает Черного Костюма за руку, заламывая за спину, и приставляет пистолет к его виску. Черный Костюм стоит совершенно, совершенно неподвижно. Нил ждет. Натали стоит позади — Нил выставил перед ней руку, хотя не осознает, почему и когда. Пейдж с Эндрю стоят в паре шагов друг от друга и далеко от него. Если он двинется, то рискует вывести из себя Синего Костюма. — Если будешь сопротивляться, — чеканит Синий Костюм — ясно, без сожалений, — я убью детей. Нил стоит совершенно неподвижно. Сказать что-то? Промолчать? — Зачем? — Не твоего ума дело, — отвечает Синий Костюм. Почему он до сих пор не нажал на курок? Щепетильность — явно не отличительная черта прихвостней Ичиро. Синий Костюм пробегается взглядом — Черный Костюм, Нил, Эндрю, дети, двери. Он собирается убить всех. Вот почему он до сих пор не нажал на курок. Как только нажмет — придется убить всех пятерых — быстро, быстрее, чем кто-нибудь успеет побежать. Нил не может посмотреть на Эндрю — не может отвести глаз от Синего Костюма — может только стоять, взвинченный до предела, готовый закрыть Натали собой — она всего в нескольких сантиметрах позади, если пуля пройдет сквозь него, то попадет в нее, но, он надеется, гильза войдет не слишком глубоко — это не автомат, нет, просто легкий пистолет, и пуля вряд ли пройдет навылет даже сквозь него самого. Образ мертвого Эндрю вспыхивает перед глазами. Если в него попадут, он сможет простоять еще с минуту. Глаза Эндрю, пустые — затуманенные смертью, белеющая кожа. Нил в силах что-то сделать. Он в силах выиграть Натали достаточно времени, чтобы убежать — может, в гараж или через заднюю дверь. Эндрю придется взять на себя Пейдж. Смерть Эндрю — погибель — Нил чувствует до боли знакомую трупную вонь, будто запах всегда, всегда витал вокруг, чувствует, как дернется плоть Эндрю — смерть — как безвольно повиснет его рука, пока не наступит трупное окоченение, видит расползающееся по футболке бордовое пятно, — предсмертная судорога — кровь покидает тело. Может, нет — может, получится броситься на Синего Костюма, может, он примет пули сам, может, ему не придется видеть, как Эндрю застрелят, может, может же быть — он не в силах видеть, как Эндрю гибнет, может, если двинуться, когда… Пейдж роняет стакан. Синий Костюм удивленно оглядывается в поисках шума. Нил быстр. Нил невероятно, невероятно быстр. В руке оказывается нож Натали. Синий Костюм тянется к нему. На периферии зрения Нил замечает движение Эндрю. Синий Костюм тянет руки к Пейдж. Нил метает нож. Нож вонзается Синему Костюму в горло. Пистолет выстрел вспышка крики Нил срывается на бег, движется — слишком поздно — быстро, но не быстрее пули, кто кричал? Эндрю стоит перед Пейдж, Нил хватает его, хлопает по плечам, груди, животу, ребрам, талии — кровь? где кровь? — крови нет. Крови нет. Эндрю разворачивается; Натали держит Пейдж, но этого недостаточно, Эндрю оттаскивает от нее Натали, брыкающуюся и кричащую, и Нил падает на пол рядом с Пейдж, ища: — Где? — плечи, живот, ребра, талия — нигде ничего нет. — Куда? — он переспрашивает. Не видит крови. Она не отвечает, уставившись на разбитое стекло справа от себя. — Нил, — зовет Эндрю. Нил вскидывает голову. Следит за его взглядом до дыры в стене над блоком для ножей. Пуля ни в кого не попала. Эндрю отпускает Натали, и она снова хватает Пейдж, цепляясь и прижимаясь к ней всем телом. Нил протягивает руку и берет Эндрю за ладонь, сжимая, сжимая так сильно, что становится больно. Сердце у него разлетается на миллионы осколков. Быть не может, что оно до сих пор бьется. Его сейчас вырвет. Он сейчас умрет. Эндрю поднимает его на ноги, впиваясь ногтями в его руку — это облегчение, заверение, утешение. Нил поворачивается. Черный Костюм должен уйти. Черный Костюм должен исчезнуть, чтобы Нил мог запереть дверь, затащить свою семью наверх, обнять Эндрю, держать его и притворяться, что никогда не представлял его мертвое тело. Чтобы мог прокручивать этот момент, снова и снова, думая, а вдруг бы не успел. Такое чувство, что так и случилось. Такое чувство, что так и должно было случиться. Они все должны были умереть. Не сейчас. Эндрю сжимает его руку, полный ярости, полыхая ужасом и облегчением, и Нил позволяет ему переживать эти эмоции. Эндрю может чувствовать их сейчас. А Нил Абрам Джостен — нет. Он смотрит на Черного Костюма, переводит пристальный взгляд на того, в синем костюме, мертвой тушкой валяющегося на полу. — Я так полагаю, убирать это будешь ты, — произносит Нил удивительно ровным голосом. — Я не знаю, кому еще звонить. А еще, думаю, ты должен мне новый ковер. Черный Костюм открывает телефон и набирает номер. Прикладывает мобильный к уху. Не смотрит на Нила. Говорит по-японски. Нил улавливает несколько слов — мертв, чист, солгал, только одно. Вешает трубку. Смотрит на Нила. — Мы все уберем. Я так понимаю, ты, на самом деле, платил все взносы. — У меня нет желания сдохнуть, — отвечает Нил. — Неплохой бросок. — Я знаю, как обращаться с ножом. — Может, сам разберешься с ковром? Нил давит желание закатить глаза. — Ваши подопечные, — говорит Черный Костюм. — Они многое знают. — Вы пришли в мой дом без предупреждения, — отвечает Нил. — Прекрасно зная, что они здесь. Это не моя вина. — Они могут стать проблемой. Ярость выжигает желудок изнутри, резкая и скользкая, ползет вверх по горлу, растекаясь по венам. — Они не станут проблемой. Они не будут болтать. И я скажу тебе вот что: я убил его не ради тебя. Я убил его ради них. И будь с ними ласков, если не готов прикончить сначала меня, и, поскольку сейчас я выполняю все требования, это кажется мне плохой идеей. Ты устроил беспорядок. И теперь говоришь нам самим убираться. Черный Костюм выгибает бровь. — Ты забываешься. — Нет. — И сильно рискуешь. — Да плевать. Ручка входной двери поворачивается, дверь открывается, а за ней появляется группа уборщиков. Нил уверен, что его соседи никогда бы не восприняли их за уборщиков, но знает, для чего они здесь. — Многовато людей для бригады уборщиков, — замечает Нил. Черный Костюм смотрит ему в глаза и склоняет голову набок. Нил понимает. Только одно. Они были за углом, готовые, в ожидании — не только чтобы убрать его, Нила, тело, но и всех остальных. Им было все равно, что здесь дети, потому что Натали и Пейдж тоже должны были умереть. Нил выпрямляется, настолько высоко и опасно, каким только может выглядеть, стоя перед ними. Не прикасайтесь к ним. Вы их не тронете. Не сможете. — На что, блять, он надеялся, — шипит Нил. Ты мне все объяснишь. — Он обнаглел, — безэмоционально заявляет Черный Костюм. — Люди частенько наглеют. Если бы я умер, его бы повысили. — Наглость, конечно, объясняет, почему он хотел твоей смерти. Но не объясняет, зачем убивать нас, — говорит Нил. — И мне не казалось, что твое убийство не входило в его планы — ровно до тех пор, пока ты не начал подвергать сомнению его историю. Это же он наплел тебе, что я солгал? Что бы он получил в обмен на мое разоблачение? — когда он произносит это, мозг подсказывает ему последствия. — У тебя проблемка, — он тычет на Синего Костюма. — Сколько денег потребовалось, чтобы убедить этого парня сказать Боссу ликвидировать актив, который приносит столько же денег — и столь же мало хлопот — как я? Чтобы убедить его, будто это в его же интересах — убрать два громких имени? Мы не врачи, не судьи, нас все время показывают по телевизору, блять, и этот парень проделал всю необходимую работу, чтобы убедить тебя и Босса, что нас нужно прикончить. А сколько бы денег потребовалось, чтобы настроить его против самого Босса? Черный Костюм щурится. — Что ты знаешь? — Может быть, самую малость, — отвечает Нил, но это ложь. Не ложь — просто не до конца правда. Он клонит голову. Огромные суммы денег — вот сколько потребовалось бы. Кто-то, кто хотел их смерти — и детей тоже — и это огромная наводка, потому как для этого не было никаких причин. Убийство двух приемных детей, что самое важное, вызвало бы вопросы у агентства по усыновлению — вопросы о том, как они оказались в таком опасном доме, и это привело бы прямиком к Морияма. Особенно учитывая то количество хуйни, которую Морияма натворили с его и Эндрю информацией. Убивать их было бóльшим риском, чем оно того стоило, если только не было частью сделки с самого начала. И вот, выходит: огромные суммы денег, связи с плохими людьми, желание убить парочку детей и, по-видимому, очень мало заботы о процессе выполнения. Тому, кто платил, было плевать, знал ли Ичиро заранее, что Нил умрет, или не знал. — Когда будешь копаться в его херне, — медленно произносит Нил, указывая на Синий Костюм и уверенный, что Ичиро раскопает и разорвет жизнь этого человека в клочья, — поищи деньги — или что-нибудь еще — от Генри Уоррена. Или, — продолжает он чуть громче, отчасти, чтобы скрыть звук, который только что издала Пейдж, но отчасти и потому, что ему вдруг приходит в голову, что Генри, возможно, достаточно умен, чтобы не светить собственное имя, — что-нибудь от Марианны Пагано. Черный Костюм одними губами беззвучно повторяет имя — Марианна Пагано. — Что ты знаешь? — снова спрашивает он, но на этот раз очень внимательно. Он знает что-то, чего не знает Нил. Нил задумывается. Перед глазам у него проносится образ мертвого Эндрю. Нил задумывается глубже. Он не может совершить ошибку. — Двенадцатого сентября мы расстроили их. Уоррен забрал своего ребенка из школы семнадцатого. Вот временная шкала. Черный Костюм ждет. Нил решает не говорить больше ничего, ничего, что могло бы выдать тот факт, что он знает очень мало, а подозревает всего лишь на самую малость больше. Каким-то образом у него появилось преимущество, и он не хочет его терять. Черный Костюм, кажется, больше зациклен на Марианне Пагано, нежели на Генри Уоррене — Нил возвращается к воспоминанию, идеально отпечатавшемуся в памяти — о реакции Марианны на насилие: прищуренные глаза, молчание, абсолютное отсутствие страха или хотя бы шока. Это, теперь он уверен, не травма, а реакция, которая была у него самого, когда он просто привык к насилию. Черный Костюм, явно не желая встречаться взглядом с Нилом, снимает куртку и отдает ближайшему человеку — она вымазана в крови. Поправляет манжеты рубашки. — Увидимся через пару месяцев, — бросает он. — Приближается сезон выплат. Нил кивает, Черный Костюм выходит за дверь, и остаются только Нил, Эндрю, труп и пять уборщиков, а Генри Уоррена и Марианны Пагано уже недостаточно, чтобы отвлекать Нила. Нил так отчаянно хочет сказать девочкам идти наверх. Или вниз. Хоть куда-нибудь, где им не придется смотреть на мертвое тело, истекающее кровью на полу. Но одна только мысль, что они находятся вне поля его зрения, когда в доме чужие люди, чужие, те, кто готовы были стереть их с лица земли, вызывает у него мурашки по коже. Вместо этого он тянет Эндрю встать перед девочками, чтобы загородить им обзор, высвобождает свою руку из его и берет веник с совком. Он не в силах смотреть на Эндрю — если посмотрит — сломается. Он продолжает видеть Эндрю мертвым. Эндрю, истекающим кровью. Эндрю со сквозным пулевым. Эндрю, которого уже не спасти. Эндрю, которому прострелили что-то жизненно важное. И пока он видит эти ужасы, мелькающее прямо перед глазами, он может закрыться в своем разбитом на миллион осколков сердце и продолжать двигаться. Он знает, как продолжать двигаться. Он мастер в этом. Он смахивает битое стекло в совок; вода просачивается сквозь носки. Мокрые носки — мерзкое ощущение. Это просто вода. Могло быть и хуже. Это могла быть газировка. Но воду ему даже не нужно вытирать. Он помнит, как сидел в машине с матерью, убегал от людей с пистолетами и ножами, болтал о погоде. Мокрые носки — хуже всего. С другой стороны, вода означает, что, вероятно, остатки стекла можно вытереть бумажным полотенцем; наверное, надо пропылесосить — не хочется, чтобы коты порезались, — но вода должна позволить стереть все мелкие осколки. В конце концов, он заканчивает уборку. — Ты не напоролась на стекло? — спрашивает он Пейдж. Она таращится на него. — Стекло, — повторяет Нил. — Ты не сидела в осколках? Не встала на них? Она качает головой. — Уверена? Она ощупывает стопы и кивает. Натали даже не поднимает глаз. Нил направляется в кладовую и достает Нутеллу. Берет две ложки. Сует банку с ложкой в руки Пейдж, а другую ложку отдает Натали. — Ешьте, — велит он, и через минуту они едят. Возможно, давать им что-то, от чего их может стошнить — не лучшая идея, но он помнит, как Би открыла дверь дома Ники, объявив, что принесла горячий шоколад, а Эндрю тогда произнес, что она все продумала. И девочки самую малость расслабляются. Они не смотрят на входную дверь, где в длинном картонном ящике лежит тело, где группа мужчин спокойно вытирает кровь, просочившуюся сквозь ковер. Натали шмыгает. Это занимает секунду, но Нил понимает, что Пейдж тоже плачет — беззвучно. Абсолютно беззвучно. Он не может посмотреть на Эндрю. Он сломается. Вместо этого он смотрит на отверстие, в котором застряла пуля. Уборщик подходит и вынимает ее. — Мы зашпаклюем, — говорит Нил. Она игнорирует его. Кто-то кладет очищенный нож на столик в прихожей. Группа поднимает ящик и выносит, закрывая за собой дверь. — Мы идем наверх, — сипит Натали, поднимая Пейдж на ноги с Нутеллой в руках. — Если что-нибудь понадобится, — отвечает Нил, — дайте нам знать. Они игнорируют его и идут к себе, избегая скрипучей лесенки. Нил запирает входную дверь. Проверяет еще раз, чтобы убедиться, что точно закрыл. Обходит гараж вокруг, чтобы запереть дверь там, запирает заднюю дверь, проверяет все окна, все жалюзи, и стоит на кухне, уставившись на столешницу. Эндрю стоит у него за спиной. Он должен посмотреть на Эндрю. Он не может посмотреть на Эндрю. Он продолжает видеть мертвого Эндрю. Продолжает видеть мертвого Эндрю. А вдруг он посмотрит на Эндрю и увидит это? Кровь и кости, опустевшие глаза и окоченевшая кожа… — Почему ты не смотришь на меня? — Если я коснусь тебя, — шепчет Нил, — это будет слишком? Его ладони касается теплая кожа, и это — это слишком, и Нил оборачивается, видит Эндрю и ломается. Руки на его лице, щеках, шее, плечах — задыхается — не будь мертвым, не умирай, — дыхание перехватывает, в горле ком, а перед глазами все плывет, и он сжимает плоть, твердую и теплую, податливую под пальцами — такую, какой никогда не будет плоть мертвого тела, — не умирай… — Нет, — шепчет Эндрю, — я не умер. Неужели он сказал это вслух? Он целует Эндрю, нуждаясь в этом, нуждаясь в уверенности, и Эндрю целует его в ответ, яростно, свирепо, одной рукой крепко обхватывая шею сзади, другой прижимая ближе. Нил ведет руками по его плечам, накачанным, родным, целым, запускает пальцы в нетронутые белокурые пряди; Эндрю хватает его, притягивает теснее, крепко сжимая руками его бедра. В голове у Нила Синий Костюм заносит руку, а Нил не двигается, и Синий Костюм нажимает на курок, и Нил срывается с места, а Эндрю падает на пол, и кровь на полу — его. В голове у Нила группа уборщиков кладет Эндрю в ящик и увозит. В голове у Нила Синий Костюм заносит руку, а Нил не двигается, и Синий Костюм нажимает на курок, и ноги Нила прирастают к месту, а Эндрю падает на пол. В голове у Нила они оба совершенно неподвижны: Эндрю неподвижен, потому что мертв, а Нил неподвижен, потому что тоже умрет, если двинется. — Не умирай, — хрипит Нил, и это — молитва, приказ. Синий Костюм заносит руку, но Натали не стоит у Нила за спиной, у нее нет ножа, а у Нила ничего нет. Эндрю. Пуля. Пол. Смерть. — Не умирай. — Я жив, — рычит Эндрю, прикусывая Нила за нижнюю губу, и целует в скулу. — Не бросайся на вооруженных людей. — Я не бросался. Эндрю мертв. — Ты собирался. — Один из нас должен был выбраться. Забрать девочек и убежать. Бессмыслица. Эндрю в голове у Нила не забирает девочек и не убегает, он мертв, мертв, мертв. — Сделай так, чтобы выбрался ты. — Нет. Нет, ни за что на свете. Я не смогу видеть, как ты умираешь. Я не стану смотреть, — он уже смотрит, снова, и снова, и снова, и цепляется за Эндрю, за живого Эндрю, теплого Эндрю, Эндрю, у которого по венам бежит кровь, Эндрю — в шрамах, но без открытых ран, Эндрю — живого в его руках. Эндрю баюкает его лицо в ладонях. — Не умирай. — Я жив. — Не смей. — Не посмею. — Я ненавижу тебя. — Я люблю тебя, — Нил обнимает голову Эндрю, притягивая его к себе, не желая отпускать, не желая оставлять между ними ни малейшего пространства, не желая думать. Синий Костюм. Курок. Выстрел. Смерть. Эндрю тянет Нила, тянет, пока Нил не обхватывает его ногами, — сильного, мощного и невредимого; Эндрю подхватывает его под бедра и несет вверх по лестнице. Встает на скрипучую половицу. Закрывает дверь спальни, не глядя, и даже не запирает. Забирается в постель, все еще держа Нила, теряет равновесие, падает, и Нил тянет его на себя, нуждающийся, отчаявшийся, просто не в силах убрать руки от него: — Не умирай, я все время видел тебя мертвым, я видел твое лицо… Эндрю берет его за подбородок и пристально смотрит в глаза. — Я жив. Нил глядит на него, так близко, запоминая, как выглядит его лицо живым: двигающиеся глаза, напряженная челюсть, раздутые ноздри, — и он такой красивый, такой до боли великолепный, что Нилу нужно, нужно отвести взгляд. Но он не может. Если он перестанет смотреть, Эндрю может перестать быть живым. Эндрю издает звук, глубокий и разочарованный, и садится. Нил отпускает, но Эндрю поднимает его — нелегкий маневр, учитывая, что Эндрю сидит на нем верхом, но все получается. Эндрю стаскивает с себя футболку, а потом дергает за футболку Нила — он снимает ее, ему не нужно повторять дважды, пока Эндрю хватает смазку с прикроватной тумбочки и бросает рядом. Тянет руки. Нил должен перепроверить. Должен убедиться, что все хорошо. Или, может, ему следует довериться Эндрю, понять, что он сам знает, где его пределы. Или, может, просто испытывает такое отчаянное облегчение, когда касается ладонями кожи над черными повязками, когда ведет пальцами вниз по рукам Эндрю, когда он снимает повязки, и для Нила отказаться от этого — значило бы вырвать собственное сердце из груди. Ощущение кожи Эндрю под ладонями лечит — она такая живая. Эндрю снова толкает Нила вниз, и даже не пытается быть нежным, и Нил так ему благодарен, так благодарен, до боли. Он тянет Эндрю на себя, обнимает за плечи, а ритмы их сердец совпадают — живые, такие живые, — Нил обхватывает Эндрю ногами и прижимает к себе. — Я никогда тебя не отпущу, — шепчет он Эндрю в челюсть. — Я стану твоей тенью. Навечно. Я не могу даже… даже подумать не могу… Дрю… — Тогда не надо, — говорит Эндрю, приподнимаясь достаточно высоко, чтобы расстегнуть брюки Нила. — Посмотри на меня. Я тебя не оставлю. Блять, Нил, я люблю тебя, я никуда не уйду, — он наклоняется, чтобы прошептать это Нилу на ухо, целует в висок, вытаскивает его плоть, и Нилу так сильно хочется смежить веки, но он не может рисковать потерять Эндрю из виду. Эндрю действует с напором, но Нил доволен — так можно чувствовать, что он живой, Эндрю жив, смерть была так близко, но она их не догнала, не сегодня, эйфория, они выжили, Эндрю выжил, Нил выжил, девочки выжили, они все живы, ничьих тел на полу — тел важных людей, и он притягивает губы Эндрю к своим, — не сегодня, сегодня они победили, сегодня они сбежали, — стонет, и Эндрю проглатывает звук, и Нил впивается ногтями в его плечи, а Эндрю просто ласкает его сильнее, сильнее, пока… Эндрю убирает руку. Нил утыкается лицом в его плечо и скулит. Этого недостаточно. — Дрю… Эндрю отстраняется. Совсем-совсем малость. Нил поднимает взгляд — на него — на Эндрю, раскрасневшегося и тяжело дышащего, а у него за расширенными зрачками радужек не видно, волосы в полном беспорядке, и он жив. — Эндрю, — шепчет Нил мягко, хрипло-хрипло, нуждается, живет. — Ты не умрешь у меня на руках. Я тебе не позволю. Эндрю тихо чертыхается и наклоняется, льнет лицом к ложбинке меж плечом и шеей Нила, касаясь губами его учащенного, грохочущего пульса. Поцелуями медленно движется вверх — Нил толкается выше, ища трения, но рука Эндрю на его животе удерживает, и Нил остается — в отчаянии, каждый вдох — борьба, пока губами Эндрю не добирается до его уха. — У нас есть время, — выдыхает Эндрю. — Ты обещал мне умереть от старости. Ты обещал. Тебе не позволено умирать, а я никуда не исчезну. Нил тянется к нему, поворачивает голову, ища, находит губы, язык Эндрю, ищет обещание. — Коснись меня, — выдохом в щеку. — Нил. Нил кладет руку на его плечо, обхватывает сзади за шею, кожа-к-коже, обещание: я здесь, я тоже не умер. — Нет, — произносит Эндрю. Нил останавливается, ослабляет хватку, — так еще больнее, чем когда Эндрю перестал двигать ладонью, — но Эндрю качает головой. Подталкивает подбородком одну из его рук. — Прикоснись ко мне. Нил останавливается. Мир кругом меркнет. — Где? Эндрю смотрит на него — потемневшие глаза и опухшие от поцелуев губы — и шепчет: — Ниже. — Сзади или спереди? — Спереди. Нил кладет расслабленные ладони на его грудь, ведет мизинцем по соску, чтобы почувствовать, как Эндрю вздрагивает. — Ниже, Нил, — сипит Эндрю. Нил не может дышать. Опускает руки ниже, оглаживая ребра, ощущая мягкую кожу поверх рельефных мышц, накачанный торс — участок кожи, который не терпится нанести на карту. Эндрю прижимается губами к его подбородку. — Ниже. Нил замирает. — Эндрю. Эндрю отстраняется от его горла. — Да? Нил настолько чувствует живот Эндрю под собственными ладонями, что едва в состоянии думать, но это важнее, он знает, это — важнее. — Ниже — твой член. Эндрю просто смотрит на него. — Эндрю. Мне нужно, — ему так сильно нужно, — словесное согласие. Это что, какой-то нервный срыв? Потому что я так не поступлю. Я не поступлю так с тобой, Дрю. Я не буду таким, как они. Я не позволю тебе позволить мне. — Замолчи, — отвечает Эндрю. Нил убирает руки и расцепляет ноги. — Эндрю. Эндрю садится на пятки — Нил остро ощущает дистанцию, особенно потому, что она возникла с его подачи. — Ты не хочешь? Вопрос — словно бы мяч на противоположной стороне корта — настолько далеко от намеченных ворот-цели, что Нил почти смеется. Но нет. Не смеется. — Эндрю Миньярд, я так безумно хочу коснуться тебя, что порой грежу этим. Проблема не в этом. Проблема в том, что мы только что чуть не умерли, а я не буду делать что-то, что причинит тебе вред. — Я в порядке, — отвечает Эндрю. — Замечательно. Ты уверен, что хочешь? — Да. Нил садится. — Как именно ты хочешь? Эндрю на минуту задумывается, а затем притягивает Нила для поцелуя и кладет его руку прямо на свой член. И Нил в самом деле тихонько смеется ему в губы. — Господи, Дрю, — шепчет он. — Ладно. Хорошо. Может, мне сначала малость размять руки? Эндрю прикусывает его за нижнюю губу. Нил ухмыляется. Расстегивает молнию на брюках Эндрю. Такое чувство… будто он должен остановиться. Будто он входит в комнату, в которую входить не следует. Он замирает. — Нил, — зовет Эндрю, и в голосе его искрится напряжение, и Нил отступает, убирая руки. — Прости, прости, — выдыхает он. Эндрю выглядит так, словно у него вот-вот остановится сердце. — Неправильное направление. — Ой, — моргает Нил. — Ой. Он снова тянется вперед, наклоняется, чтобы поцеловать Эндрю, и вынимает его член, твердеющий в ладони, уже влажный. — Все хорошо? — Нил Абрам Джостен, ты ждешь подписанный и нотариально заверенный договор? — Нет, — отвечает Нил, — я жду тебя. Прошло десять лет. Ты не можешь переворачивать все с ног на голову вот так. — Ты такой лицемер. У тебя есть мое согласие, — произносит Эндрю, кладя покрытую лубрикантом руку Нилу на бедро, а второй, чистой, зарываясь в кудри. Нил отстраняется, берет смазку. Он никогда не вел. Понимает, что у него дрожат руки, и это странно. Адреналин. Адреналин и его снижение, то, как бешено колотится сердце. А потом наклоняется и обхватывает ладонью член Эндрю, и Эндрю издает звук, и Нил — тот, кто заставил его издать этот самый звук, и он не в силах с этим справиться — наклоняется вперед, чтобы прикусить Эндрю за горло, ощущает реакцию его тела, дрожит, а по рукам мурашки бегут, когда щекой льнет к щеке Эндрю. — Дрю, — шепотом зовет Нил, тянуче двигая рукой, ожидая, что его оттолкнут, ожидая, когда напряжение Эндрю станет иным. — Эндрю, я хочу чтобы ты почувствовал себя так, как чувствую себя я благодаря тебе, — он тихонько мурлычет, пытаясь имитировать рукой то, как двигалась рука Эндрю, скользит большим пальцем по головке. — Я хочу, чтобы тебе было приятно. Нил обхватывает другой рукой запястье Эндрю, когда он вздрагивает; под пальцами — знакомые линии шрамов, это — мера предосторожности — если нечем занять свободную руку, он может начать трогать себя, а это слишком важно, он должен сосредоточиться, сфокусироваться — убедиться, что с Эндрю все в порядке, убедиться, что ему хорошо. Единственный звук в целом мире — дыхание Эндрю. Нил ведет губами по его скуле, прямо под глазом, видя, как трепещут светлые ресницы. — Ты очарователен, — шепчет он. — Такой красивый, мой Эндрю, мне так повезло; тебе приятно? Все хорошо? — он переходит на русский, немецкий, говорит все, что только приходит в голову — вопросы, что Эндрю оставляет без ответа, заявления, которые пропускает мимо, но Эндрю не игнорирует его, он слушает, Нил точно знает, когда говорит что-то, что заставляет Эндрю чувствовать, держит одну руку на его члене, а вторую на точке пульса, и не удивляется, когда Эндрю роняет голову ему на плечо, содрогаясь всем телом, дрожа, молча, а потом у Нила освобождается рука, и он не знает, что с ней делать. Эндрю вытирает грязную от смазки ладонь о его брюки, так что вот он — один из вариантов, но джинсовая ткань, если честно, не самый лучший материал, чтобы впитывать сперму, поэтому он вытирает руку о собственную сброшенную футболку. Сегодня пусть будет неряшливая ночь. Утром он займется стиркой. Утром он, наверное, все еще будет жив, а это то, о чем ему уже давно не приходилось беспокоиться. Эндрю кладет руку Нилу на живот и легонько давит, и Нил двигается, — прошло много времени с последнего раза, как Эндрю приходилось выгонять его из постели после секса, но он готов встать, если нужно. Но Эндрю подталкивает его ниже, а не прочь, и ложится рядом, одной рукой облокачиваясь на подушку рядом с его головой, а другой скользя вниз по животу, к его члену. Нил втягивает воздух, обнимает Эндрю за плечи, притягивает к себе для поцелуя, и это — словно солнечный свет, пробивающийся сквозь занавески. — Ты слишком много болтаешь, — шепчет Эндрю. — Ты не заставил меня замолчать, — отвечает Нил, а затем смолкает, когда Эндрю выкручивает ладонь, ускоряется, с силой, Нил обнимает ногами его бедра, а потом изливается, прижимаясь лбом к плечу Эндрю и отчаянно пытаясь оставаться тихим, когда вселенная вокруг растворяется. Он снова открывает глаза и видит, что Эндрю вытирает руку о его футболку. — Стирка будет ой какой хреновой, — вздыхает Нил. Эндрю кивает. А потом встает, увлекая Нила за собой — наверное, оно и к лучшему, потому что иначе Нил мог бы просто лежать до скончания веков, ослабленный, с пустотой в голове и обессилевший. Прилив адреналина прошел, и сердцебиение замедляется, и он не чувствует самого себя, будто дрейфует, будто весь мир заканчивается на их доме с запертыми дверями и окнами, девочках, в безопасности в одной комнате, и них с Эндрю — в безопасности в другой комнате. Эндрю стягивает штаны, дергает Нила за джинсы, и он тоже сбрасывает, а затем ведет его в душ, и Нил думает, что все это слишком. Они стоят так с минуту, пока вода не возвращает Нилу немного умения мыслить, и он двигается, намыливая себя и Эндрю, Эндрю, который позволяет ему гладить все свое тело, позволяет помыть ему голову, который смеживает веки и ищет губы Нила под струями обжигающего кипятка. Это нечто, на понимание которого у Нила ушло очень много времени. Разобрался он за несколько месяцев, но понял спустя очень, очень долго. Какое-то время он считал, что значение имеют только слова. Словесное «да»; словесный спор; Эндрю, когда бросил лекарства, не утруждал себя разговором ни с кем, кого не считал стоящим его времени. Слова. Слова и впрямь имели значение — для Нила и для самого Эндрю, в какой-то степени. Но для Эндрю слова — бумажные деньги. Разница между купюрой в один доллар и купюрой в двадцать — ничтожна, если ничем не подкреплена. «Пожалуйста» не имеет значения, если другая сторона не слушает. Так что было неважно, сказал ли Нил, что не представляет опасности для Кевина — до тех пор, пока он не набросился на Рико, чтобы защитить Кевина. Нил мог говорить, что не сбежит, но Эндрю понадобилось почувствовать его шрамы, чтобы поверить в сказанное. Нил мог часами признаваться в любви и уважении к нему, и все это не имело бы значения — если бы он не доказывал слова раз за разом. Именно действия имели для Эндрю значение, когда дело касалось взаимодействия с миром, и любил он точно так же. До Нила медленно доходит, и мысль, полностью сформированная, лениво всплывает на поверхность измученного разума: ему в самом деле следовало понять куда быстрее, еще тогда, что Эндрю любит его. Ключ от дома Ники был предложением заботы — безопасности и пристанища; Эндрю видел, как Нил держал ключи от корта «Лисьей Норы», и Эндрю знал, что ключ будет иметь значение для Нила. Все те сигареты, все до одной, которые Эндрю когда-либо протягивал ему — он никогда не предлагал, просто давал и все. То, как он настаивал, чтобы у Нила был сотовый телефон, чтобы он им пользовался. После Эвермора Эндрю сидел с ним в библиотеке, даже когда никто другой не знал, где он сейчас. Забота Эндрю была самым верным знаком его любви, который он только мог предложить. И все это стало очевидным после похищения; Нил должен был догадаться еще тогда. Но он не догадался. Прошли годы, прежде чем он смог осознать то, что знал просто инстинктивно, — каждое мгновение, проведенное Эндрю в заботе о нем, было тем самым «я люблю тебя». Эндрю любил Нила гораздо сильнее, чем слова «я люблю тебя» значат, гораздо дольше, чем к моменту, когда Эндрю смог их произнести. Каждый раз, когда Эндрю говорил «я люблю тебя», слова значили для него меньше, чем для Нила, но Эндрю произносил их именно потому, что они так много значили для Нила. Любовь Эндрю призывала его заботиться о Ниле; его «я люблю тебя» было в глазах, в проявлении заботы. А потом он их озвучил. Слова были купюрами номиналом в миллион долларов — бессмысленными, с точки зрения Эндрю, но тщательно, невероятно, скрупулезно, неукоснительно подкрепленными. И такими подходящими. Когда Нилу больше не нужно было перевязать раны, удовлетворять потребности и исполнять желания; когда не было ни времени, ни пространства; когда Эндрю чувствовал это, отчаянно желал показать и не мог понять как теперь это сделать — слова «я люблю тебя» стали для него способом проявить заботу. Нил делает все возможное, чтобы выразить свою любовь на языке Эндрю. Ему нечасто выпадает подобный шанс, — Эндрю, который позволяет о себе заботиться, способен появляться лишь время от времени, способен сломать все свои барьеры до единого только когда Нил рядом, чтобы поймать его, и кругом — ни единой души, кто мог бы застать их в этот момент. Нил в жизни бы не подумал, что это произойдет именно сегодня — из всех их ночей — сразу после едва-едва минувшей смерти — но сейчас, быть может, позволить ему позаботиться о нем — это способ Эндрю позаботиться о самом Ниле. Это подарок, настоящий дар: эта возможность касаться Эндрю, знать, что он все еще здесь, бережно заменять давно знакомое ощущение мертвого тела живым Эндрю, теплым и мягким, с бьющимся сердцем. Поэтому Нил купает Эндрю, моется сам и делает все возможное, чтобы позаботиться об Эндрю, который, наверное, измотан больше него самого. Ночь Эндрю не закончилась, когда ушли уборщики. Нил пытается сказать, как сильно любит Эндрю, — нежностью, заботой о его комфорте, попыткой помочь ему чувствовать себя в безопасности обнаженным с кем-то рядом. А потом запечатлевает поцелуй у него на лбу. Эндрю открывает глаза и смотрит на него. — Я люблю тебя, — шепчет Нил. Он знает, что для Эндрю эти слова значат не то же, что для него, но ему нравится их озвучивать. Нравится знать, что Эндрю запомнит их навсегда. Он хочет произносить их вечность, до тех пор, пока у Эндрю на подкорке не появится целое хранилище моментов, где он говорит, что любит его. Эндрю кладет руку на его щеку. — Я тоже тебя люблю. Нил улыбается — сладко-сладко. Выводит их обоих из душа и одевает, дрожа от прохлады и подкрадывающейся усталости. Когда они забираются в постель, Эндрю притягивает его к себе, просовывая одну руку под подушку под его головой, а другой держит за ладонь, и Нил тут же проваливается в сон.