Blame It on My Youth : [ вини нашу юность ]

Нил с Эндрю спускаются на первый этаж раньше девочек. Громко разговаривают, чтобы убедиться, что дети вообще проснулись, но… если они не захотят вставать сегодня, если не захотят идти в школу — это абсолютно нормально. Нил с Эндрю тоже подумывают не ехать на работу. Нил сантиметр за сантиметром проходит и осматривает прихожую в поисках следов крови — ничего. Коврика тоже нет, но нет и крови. Даже затирка в швах между плиточками кафеля — и то чистая. Возможно, здесь чище, чем когда-либо прежде. Коты спускаются и внимательно обнюхивают прихожую, — им явно очень и очень интересно. А потом отворачивают мордочки и переключаются на корм, который им насыпает Эндрю. А потом спускаются девочки, одетые в школьную форму. Нил смотрит на них, но они не останавливаются — кладут ранцы у двери, старательно не глядя на то место, где раньше лежал коврик, и присоединяются к Нилу с Эндрю на кухне. — Простите, — произносит Нил. Девочки переводят на него взгляд. Он ожидал много чего, был готов к огромному количеству последствий. Но вот к выражению откровенного недоумения на их лицах готов не был никак. — Мы обещали вас оберегать, — продолжает Нил. — И не уберегли. И я не могу гарантировать… ничего вообще гарантировать не могу, как видите. Я, блять, даже не могу обеспечить безопасность этому дому. Если вы… если вы хотите, чтобы мы отменили проверки и визиты на дом, мы отменим. Вам необязательно идти сегодня в школу, но я пойму, если вы не в силах находиться в доме. Мы можем позвонить Хармони и попросить перевести вас в другую семью. Я проебался, и мы не будем вынуждать вас оставаться здесь, если вы не можете. Проходит мгновение, прежде чем кто-либо возвращает себе дар речи, уставившись на него со сведенными бровями и скривленными губами. — Почему ты продолжаешь думать, что мы сбежим? — спрашивает Пейдж. — Почему… о чем ты вообще говоришь, утверждая, что не можешь обеспечить нашу безопасность? Я… ты… прошлой ночью ты убил мужика и спас нам жизни. Где мы найдем еще родителей, которые ради нас встанут против мафии? Типа. Я… я… я чувствую себя не очень хорошо. Просто херово. Я все еще вижу его тушку, и, и, и ты сказал о Генри Уоррене, а он не имеет никакого отношения к тебе, это все из-за меня, это потому, что я просто не смирилась и не решила потерпеть, когда он… я… — Из-за тебя? — голос у Натали подскакивает на октаву. — Это я врезала Джастину, а не… Я знала, что нужно было делать, и не должна была применять насилие… и я… — Прекратите, — резко и громко произносит Эндрю, и Натали с Пейдж смолкают. — Вы не виноваты. Это не ваша вина. Ни одной из вас. Ничья, кроме Генри Уоррена. Или его жены. Никто из вас не сделала ничего плохого; если Генри хотел потягаться со мной, нужно было подавать иск в суд. Никто из нас ничем не заслужил ебаного звонка в мафию. И это при условии, что Нил прав, что это на совести Генри, но это мог быть и кто-то другой. К вам это могло не иметь никакого отношения. Понимаете? Эндрю пристально смотрит на них, пока они обе не кивают. — У меня есть психотерапевтка. Ее зовут Бетси. Хотите ее посетить? Тишина. Эндрю пожимает плечами. — Если решите, что хотите — дайте мне знать. Предложение в силе всегда. Если захотите обратиться к другому терапевту, мы найдем для вас того, кто вам понравится. Если захотите поговорить со мной или Нилом, мы здесь для вас. Ладно? Тишина. — Ладно? — подталкивает Эндрю. Кивки. — Вы остаетесь или хотите в другой дом? — Остаемся, — тут же гикают они обе в унисон. — Но в школу пойдем, — добавляет Натали. — Мы теперь прилежные дети. — Вы не обязаны, — отвечает Нил. — Я знаю, мы уже говорили, но вам правда необязательно. Если — после вчерашнего вечера — вы хотите прогулять денек, вы заслужили. Если хотите, чтобы мы остались дома с вами, мы останемся. И я… мне так жаль. И я на все сто серьезен. Если вы захотите уйти, я сделаю все, что в моих силах, чтобы… — Захлопнись, — цокает Натали. — И оформи отъебок. — Нет. Это не то же самое, что пережили мы десять лет назад. Это вы, это опасность, и, как бы там ни было, это травмировало вас еще сильнее, чем вы были, когда только приехали, и мы не можем обеспечить вашу безопасность… — Ой, да отвянь ты, — злится Натали. — О чем, блять, ты вообще затираешь? Это буквально то, что ты сделал! Это четко, это по определению то, что ты сделал! Там был чел с пистолетом, и я думала, что мы все сыграем в ящик, а потом ты убил его и защитил нас. Это, просто, именно то, что ты и сделал. Типа, а что ты хочешь делать, чтобы убедиться, что мы не увидим ничего плохого? Сходи нахрен! Наша жизнь была ебливой! Нет такого взрослого, который смог бы взять и заставить все плохое исчезнуть! Это просто нереально! — Конечно, но по большей части «все плохое» — это не якудза с дулом пистолета у твоего виска. Как тебе спалось этой ночью, Натали? А Пейдж? Это не… Натали тычет пальцем ему в лицо. — Хреновенько, папаня! Я спала хреново. И Пейдж — тоже. Но я все-таки уснула, потому что думала: если что-то случится, ты сделаешь все, чтобы мы выжили, а не о том, что как мы проснемся и спустимся вниз, ты снова начнешь уламывать нас уйти! — Послушай, — Нил пытается подступиться с другой стороны. — В детстве я видел, как мой отец убил человека, и я знаю, что это не вселяет уверенности… — Тот человек пытался тебя прикончить? — спрашивает Натали. — Нет, но это не… — Контекст, — победно выдает Натали. — Ты все твердишь о контексте, так что, сука, подставь ситуацию в контекст! Твой отец был ужасным, и он пытался запугать тебя, и поэтому убил того человека. А ты убил, потому что иначе он убил бы нас! Это две разные ситуации! И вообще, я видела, как Эндрю буквально закрыл собой Пейдж от заряженного пистолета, думаешь, я позволю тебе разубедить ее остаться в этом доме? — А у меня что, нет права голоса в этом вопросе? — раздраженно спрашивает Пейдж. — Нет, — рявкает Натали. — Да, — спохватывается Нил. — Да, у тебя есть право голоса, я не буду заставлять тебя оставаться, если… — О, нет, я остаюсь, — перебивает Пейдж. — Я просто хочу, чтобы вы точно знали, что я остаюсь по собственному выбору, а не потому, что меня Нат заставила. Нил вскидывает руки и смотрит на Эндрю, но Эндрю просто выгибает бровь, как бы говоря: «а она-то права». — Все, о чем я хочу сказать, — пытается Нил, — просто… может, мафия не будет трогать нас еще годы, и такое больше никогда не повторится, и… — Нил, — зовет Эндрю. — Помнишь, когда ФБР вернули тебя нам, и ты все никак не мог понять, с чего мы вообще хотим, чтобы ты остался, если ты подвергаешь всех нас опасности? И мы сказали тебе завалиться к херам, потому что ты был Лисом и одним из нас? — Вы все были взрослыми, — отвечает Нил. — Дети не глупые. — Мы, фактически, даже не дети, — подлизывается Натали, — мы подростки. Ты что, выгонишь нас, папань? Ты вышвырнешь нас на улицу, потому что чувствуешь себя виноватым? Нил глядит на Пейдж, — она скрещивает руки на груди. — Ты обещал, — журит она. Нил глубоко вдыхает и проглатывает всю эту кучу, кучу возражений. Он говорит как федералы. Он говорит как агент Браунинг. Но они же дети. Он просто хочет, чтобы у них было нормальное детство. Безопасное место, где не нужно будет постоянно оглядываться, в ужасе, и все время ждать угрозу. Но они даже не наступают на ебаную скрипучую лесенку. Они здесь две с половиной недели, и уже выглядят здоровее физически, Натали реже злится, Пейдж разговаривает, а еще — Натали назвала его папаней пару минут назад. Нил вздыхает. Где там справочник и руководство по этому вопросу? Может, руководство — это просто Ваймак, который был счастлив, что Нил остался в команде, даже когда остальная часть его же команды сидела, вся избитая и в синяках, только потому, что Нил остался. — Вы скажете мне, — вздыхает он, — если вам будет что-нибудь нужно. Терапия. Разговор. Нутелла. Что угодно. — Ну, да, — отвечает Натали. Пейдж кивает. — Тогда ладно, дочери мои. Чем хотите позавтракать? — Омлетом? — робко предлагает Пейдж. Нил достает грибы с помидорами; Эндрю достает яйца. Нил взглядом улавливает какое-то копошение в углу. Он может. Но, господи боженька, он не хочет. Плавно — будто они заранее договорились — он вкладывает нож Эндрю в ладонь и забирает у него яйца. Эндрю без возражений принимается нарезать овощи; Нил разбивает яйца на сковородку; Пейдж разливает апельсиновый сок; Натали загружает тостер. Если игнорировать факт, что в прихожей не хватает коврика, потому что он был весь в кровище, то сейчас вполне себе прелестное утро. — Эй, Дрю? — как бы непринужденно зовет Нил, поджаривая на сковороде два яйца и готовясь разбить еще парочку. Он оглядывается и видит, что Эндрю уже смотрит на него. — Мне кажется, там, в углу, паук, — он кивает подбородком в нужном направлении. Эндрю перестает нарезать. — И? — Ну, в нашем доме жук, может, ты его, как бы, немножечко замочишь? — Почему бы тебе самому его не убить? — Ну, я могу, — Нил поднимает руки в умоляющем жесте, — но держу яйцо. Эндрю легонько закатывает глаза, но берет бумажное полотенце за уголок и кухонный стул и несет их к виновнику происходящего — углу. — Такой большой мальчик, гангстер-убийца, — бурчит он. — И не может тягаться с пауками, — он встает на стул и раздавливает паука. Футболка малость задирается, когда Эндрю тянется рукой, и Нил осматривает дюйм открывшейся взгляду кожи. У пауков, наверное, плюсы все-таки тоже имеются. — Я мог бы его убить, — подчеркивает Нил. — Просто руки заняты яйцами. — Хорошо, Пиноккио. — Знаешь ли, — щурится Нил, тыча вилкой в его сторону, — поговорим, когда наступит сезон клопов-вонючек. — Значит, ты можешь мочкануть клопа-вонючку, — медленно тянет Пейдж, — но не паука? — Я и паука могу, — настаивает Нил. — Просто предпочитаю этого не делать. — Я именно так понял, что мы соулмейты, — кивает Эндрю. Нил ухмыляется, уставившись в сковородку. — Наши жуко-списки вообще не пересекаются. — Ваши что? — переспрашивает Натали, сияя лицом. — Жуко-списки, — повторяет Эндрю, бросает на сковородку нарезанные овощи и поворачивается к Натали. — Я могу справиться с пауками, комарами, сверчками и мухами. Нил может справиться с клопами-вонючками, цикадами, осами и слепнями. Списки никак не пересекаются. Если в дом залезет жук, один из нас сможет его убить. Соулмейты. — Ты можешь убить муху… но не слепня? — спрашивает Пейдж. — Именно так, — он поднимает палец. — Слепни — не просто какие-то там большие мухи. Они агрессивные, они кусаются, и они кровь пьют, и они — херота несусветная, я к ним в жизни не притронусь. — Структура этого предложения была стремнее любого жука, которого ты только что назвал, — упрекает Натали. — Грамматически оно было правильным, — отвечает Эндрю. — Получается, вы убиваете сверчков? Они приносят удачу, — вздыхает Пейдж. — Это жуки, — отвечает Нил, перемешивая на сковороде яйца с овощами. — И где же элементарное уважение к живому? Нил поворачивается, чтобы посмотреть на нее. — Оу. Ну, да. Все равно жуки. Они завтракают. Доев, Эндрю встает и идет в гараж. Кошечки сидят — терпеливо ждут, когда он вернется в дом; когда Эндрю приходит, держа в руках шуруп с шуруповертом, коты исчезают — не хотят, чтобы он заметил, что они его ждали. Эндрю вставляет конец винта в отверстие от пули над блоком для ножей и вкручивает, — теперь Нил знает, что там все-таки есть гвоздик. А потом он вешает фотографию, присланную Дэн. Делает шаг назад, оценивая свою работу, и перемещает блок — всего на полдюйма — чтобы он оказался под снимком ровно по центру. Возвращает шуруповерт в гараж и садится обратно. — И никакой шпаклевки, — говорит он в ответ на взгляд Нила. Дети ничего против не имеют. Нил с Эндрю провожают их до автобусной остановки. Они не обсуждали это заранее, но девочки не возражают. Нил и Эндрю ловят пару любопытных взглядов, но никто с ними не заговаривает, и их это устраивает. Натали с Пейдж обмениваются несколькими кивками и приветствиями, а дети на остановке снова утыкаются каждый в свой телефон. Нил понимает, что прямо сейчас ощущает зависть: когда он рос, у него не получалось игнорировать неловкие ситуации, играя в Тетрис. Он просто должен был в этой неловкости мариноваться. Дети забираются в автобус, и Нил не в силах удержаться и не проверить лицо водителя — тот же человек, что и в тот раз, когда он провожал девочек до остановки, и все еще никого знакомого. Они едут на тренировку, и Нил от души портит Кевину утро — и, возможно, целый день наперед — рассказом о вчерашнем вечере. Кевин бледнеет, стукается головой о шкафчик, матерится по-французски и по-японски, а потом выпрямляется. — И как дети? Еще не сдрыснули? — Они настаивают, что хотят остаться, — отвечает Нил. Кевин смотрит на Эндрю, но французский Эндрю в лучшем случае скуден, так что он просто глядит в ответ. — Да это же полный абсурд, — хмурится Кевин. — Если бы они заявились у моего порога, я бы, наверное, отселил Тею с Джоном на целый год. Тея бы даже не стала спорить. Дети не могут остаться. Это опасно. — Я пытался, — вздыхает Нил. — Они просто распсиховались. — А ну-ка прекратили депрессивные разговорчики, — кричит Райли с другого конца раздевалки. — Ты не говоришь на французском и не понимаешь, что мы обсуждаем, — кричит в ответ Нил. — Нет, — кивает она, подходя к ним, — но я говорю на Ниловом, а ты всегда был грустным душнилой, и хоть я, конечно, так себе понимаю язык тела, я видела, как Кевин бледнеет, а потом пробивает башкой шкафчик, так что все охуительно очевидно. Кевин качает головой. — Они оба ебнутые, кошмарные люди, — жалуется он Райли. — Спасибо, — отвечает Нил. — Готов тренироваться? — Это все, что держит меня на плаву. — У тебя есть жена и ребенок. — И, наверное, это моя ошибка. То есть, — он переходит на французский, — как дети это воспринимают? Они не могут… типа, — он начинает крутить на пальце обручальное кольцо — явный признак нужды в утешении и комфорте. — Я бы — абсолютно обоснованно и оправданно — заставил Тею забрать Джона и уйти. И она бы послушалась. Потому что Джон окажется втянут в пиздец. — Они накричали на меня, когда я спросил их, хотят ли они уйти. Я серьезно. Я сказал им, что они должны подумать, не перейти ли им буквально в любое другое место, а Натали покрыла меня матом. — А Эндрю? Эндрю оживляется, слыша собственное имя. — Сказал мне заткнуться и слушать их. — Пойдемте, — зовет Кларк, обводя пальцем всех присутствующих. — Не выйдет болтать вечно. И они идут. В конце дня Кевин пытается подловить Нила, пока он красится. — Не могу говорить, — протестует Нил, быстро нанося косметику и стараясь, чтобы вышло аккуратно. Сегодня отличная погода, но у него все равно длинные рукава; не хочется, чтобы кто-нибудь из агентов увидел его шрамы. — К нам домой едут люди из агентства, собираются говорить с детьми, — и это не ложь. Он видит, как полраздевалки подскакивает, навострив уши и вовсю подслушивая, и его чуть не выворачивает на месте. Все завтра будут спрашивать об этом, и завтра у них долгий перелет, и… — Кевин, прости, позвони мне позже, ладно? Или не звони. Я с тобой завтра поговорю. — Может, нам стоит попросить Эбби забрать детей завтра пораньше, — предлагает Нил, когда они садятся в машину. — Пока мы все еще будем дома. Не хочу, чтобы они открывали дверь кому-то. — Не надо, — отвечает Эндрю. — Не начинай. Мы попросим Эбби позвонить им, когда она подъедет. — А вдруг кто-нибудь попытается зайти после того, как мы уйдем? Нетрудно узнать наше расписание. И было бы нетрудно узнать, если бы дети поехали с нами. — Нил, — Эндрю сжимает его руку. — Если продолжишь в том же духе, мы в конце концов уйдем с работы, заберем детей из школы и будем прятаться в подвале до конца жизни. Нил выдыхает. — Может, нужно купить пистолет. — Не самая лучшая идея. — Я знаю. — Пистолеты опасны. — Я знаю. — Сейчас самое подходящее время начать гнуть свою линию с «ну они же всего лишь дети». — Я знаю. — У Би есть свободные места для приема, если она тебе понадобится. — Я знаю. Эндрю подносит тыльную сторону ладони Нила к губам. — Как ты себя чувствуешь? Ты вчера совершил убийство. — Типа… ты спрашиваешь, беспокоит ли это меня? — спрашивает Нил, и вся тревога сменяется замешательством. Эндрю бросает на него взгляд и фыркает. — Иногда я почти убеждаюсь, что мы на верном пути к становлению нормальными людьми. А потом вижу, как ты убиваешь человека, и вместо того, чтобы нервничать из-за того, что замужем за убийцей, я беспокоюсь о тебе, а тебя это еще и шокирует. — Я не убил никого, имеющего значение, — презрительно цедит Нил. — Твоего психического здоровья просто не существует. — Как и твоего. Эндрю кивает, соглашаясь. — М-м. Но: если бы я убил кого-то сейчас, спустя столько лет, я, может, чувствовал бы… Нил ждет. Проходит мгновение. Нил ухмыляется. — Что бы ты чувствовал? Раскаяние? — Я, возможно, в принципе почувствовал бы что-то. — Правда? — Злость, наверное. — О, ну конечно. — Ты злишься? Нил открывает рот, чтобы сказать «да», и удивляется, понимая, что ответ, по большей-то части — «нет». — Я смертельно ненавижу Морияма, — отвечает он. Эндрю выгибает бровь, глядя на него. — Ладно, возможно, у меня искаженная эмоциональная реакция на убийство. Но я его и не ожидал. — Если бы ожидал — выделил бы время, чтобы подготовить правильную эмоциональную реакцию? — Конечно. Хотя, наверное, не стал бы париться. У меня есть дела поважнее. Они сворачивают на подъездную дорожку, пустую — приехали на две минуты раньше. Эндрю использует свободное время, чтобы смерить Нила долгим, обвиняющим взглядом. — Если я когда-нибудь убью кого-то, имеющего значение, мы сможем поговорить, — обещает Нил. — Кто решает, кто имеет значение? — Обычно, если они пытаются убить меня или членов моей семьи, то значения не имеют. — Полезный критерий. — Спасибо. — Да или нет? Нил наклоняется, целует Эндрю, а потом выходит из машины, когда на дорожку позади въезжает другая машина. Люди в авто машут, и Нил машет в ответ. Он их не узнает. Агенты выходят, улыбаясь и протягивая руки для рукопожатия. Нил жмет и ответно улыбается; Эндрю не делает ни того, ни другого. — Я Нил Джостен, — представляется Нил. — Эндрю Миньярд. — Грант Итон, — отвечает мужчина. — Доктор Лили Грейвс, — улыбается женщина. — Приятно с вами познакомиться. Дети внутри, я так понимаю? — Ага, — кивает Нил, направляясь в дом; Эндрю идет последним. Дети и правда внутри — в безопасности, — и напряжение покидает тело куда сильнее, чем Нил ожидал. Только вот они не в домашней одежде и не болтаются на полу, балуясь с кошками, и не в спортивках, развалившись на диване. Они все еще в школьной форме, сидят за кухонным столом с открытыми учебниками по истории и вскакивают, когда видят гостей. — Здравствуйте, — нервно улыбается Пейдж. — Я Пейдж. — Привет, Пейдж, — отвечает Лили, протягивая руку. Все представляются, но Натали, похоже, не в восторге. — Решили заранее сделать домашнее? — Кевин, друг Нила и Эндрю, приходил вчера вечером и помог нам с домашней работой по истории примерно на всю неделю вперед, — кивает Пейдж. — У вас плохой учитель истории в школе? — Нет, нет, — тараторит Пейдж. — Просто… чуточку скучноватый. И Кевину правда нравятся все эти штуки, он интересно их преподносит. Он говорит, что учить историю географически — глупо, потому что в конце концов выходит так, что у нас нет глобального контекста всех событий. А еще он считает глупым изучать историю, основываясь на войнах и экономике. Он говорит, что это дает нам фиговое представление о людях. — Какой интересный взгляд. Вы не путаетесь, изучая историю так по-разному? — Да не особо, — отвечает Пейдж. — Просто другая точка зрения. Она открывает американскую историю в перспективе. — Кевин, кажется, интересный человек. Пейдж пожимает плечами. — Что ж, тогда, может, приступим? — спрашивает Грант с усмешкой. — Наверное, начнем с самого простого: Нил, Эндрю, мы провели проверку вашей биографии и пришли к выводу, что нам нужно больше информации; для этого мы попросили прийти свидетелей. Мы нашли и проверили ваши финансовые отчеты, с ними все в порядке; вы, Нил, человек с огромным сердцем. Мы уже знали, что ваш дом тоже полностью соответствует всем требованиям. Наверное, где-то в системе произошел какой-то странный сбой, который мы пока не можем обнаружить. — Странный, — беспечно вторит Нил. — Очень, — соглашается Грант. — Так, с этим разобрались, и, учитывая, что ни один из свидетелей еще не пришел, мы для начала пообщаемся с детьми. Нам нужно какое-нибудь закрытое место — такое, где нас точно не подслушают. — Можете… воспользоваться верандой? — предлагает Нил. — Или мы можем просто подняться на второй этаж, пока вы не закончите? — Сегодня же великолепная погода, — вступает Лили, — и до зимы осталось немного таких чудных деньков. Мы выйдем на крыльцо. Кто хочет первой? — спрашивает она, переводя взгляд с одной девочки на другую. Они замирают. — Мы должны идти отдельно? — уточняет Пейдж. — Да; просто один ребенок может влиять на второго или потом наябедничать родителям, — объясняет Грант. — Такова политика. — Я не хочу говорить отдельно, — отвечает Пейдж, глядя то на Лили, то на Гранта, с каждой секундой напрягаясь все сильнее. Натали протягивает руку и хватает ее за ладошку. — Не понимаю, почему нельзя отвести на разговор их вдвоем, — хмурится Нил, скрещивая руки на груди, чтобы не потянуться к девочкам. — Если опросить их вместе, все пройдет лучше. Если они будут в стрессе, разговор все равно не склеится. — Такова политика, — повторяет Грант. — Мы не станем спрашивать ничего сложного. Нет причин для стресса, — говорит он; это попытка успокоить и обнадежить, но Натали злится все больше, а Пейдж неуверенно сутулится, и все это ни за что на свете не сработает. Нил открывает рот, чтобы предложить… что? Они могут провести беседу виртуально? Может, просто доказать им… — Пейдж, — зовет Эндрю. Она смотрит на него. Он подзывает ее пальцем, и она отпускает руку Натали, чтобы подойти и встать перед Эндрю. — Закатай рукава. Она закатывает, теперь выглядя скорее озадаченной, нежели напряженной, и у Нила внезапно возникает мысль, что… нет. Это было бы просто смешно. И, скорее всего, сработало бы. Но это не для Эндрю. Эндрю вытягивает руки перед собой — не для объятий, правда, — выгибает бровь, глядя на Пейдж, и она, склонив голову набок, копирует его движение. Нил замечает, что Эндрю в кофте с длинными рукавами, и это хотя бы малость, но все-таки утешает, потому что он быстро понимает, что оказался прав насчет задумки Эндрю. Учитывая скорость, с которой Эндрю двигается, и факт, что Пейдж стоит спиной, Нил уверен, что агенты не видят, что повязки Эндрю не такие эластичные, какими должна быть ткань, когда он снимает их и обматывает предплечья Пейдж. Эндрю скрещивает руки на груди — рукава, может, и закрывают запястья, но Нил прекрасно знает этот ужас, когда твои тайны видят, помнит, как Ники впервые вручил ему новый наряд для «Райских Сумерек» — тот факт, что одежда облегала тело по фигуре, как раз и заставлял его волноваться, потому что вдруг кто-то бы смог разглядеть шрамы сквозь водолазку? Пейдж смотрит на повязки. Поворачивает руки запястьями вверх — черная ткань скрывает плавные линии ножей, но Нил знает, где они. А потом Пейдж смеется, легко и с облегчением, и делает глубокий вдох, расправляя плечи. Опускает руки. — Окей. Хорошо. Да. Тогда пойду первой? — улыбается она, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Натали. — Хорошо, — кивает Натали. — Крикни, если мы понадобимся, — говорит Нил. — Агап, — кивает Пейдж, направляясь к крыльцу. Как только слышится щелчок задней двери, Эндрю поворачивается и льнет лбом к плечу Нила. Нил слышит его дыхание — резкое и учащенное — в трех секундах от паники, и обнимает за плечи, запуская одну руку ему в волосы. — Что не так? — спрашивает Натали. — Это… у него то же самое, что и в первые пару дней, когда мы только приехали? — Незнакомцы в доме, — тихо отвечает Нил, — Эндрю поддерживал нас всю прошлую неделю, пока мы тряслись от паники, а теперь у него нет повязок, — Нил пытается дышать размеренно, чтобы каждый вдох был полон спокойствия, и Эндрю мог подстроиться. Теперь его очередь поддерживать Эндрю, его очередь быть опорой, на которую можно опереться. Ему это по силам. — Я могу что-нибудь сделать? — спрашивает Натали. — Чтобы помочь? Нил качает головой, но протягивает ей руку, и она делает шаг вперед и берет ладонь, прислоняясь к его свободному плечу. — Спасибо, что дал ей повязки, — тихонько благодарит Натали. Эндрю не отвечает, но Натали, кажется, это не задевает. — Я хочу научиться метать ножи, — произносит Натали. Очень тихо. Прислушивается к звуку открывающейся двери на крыльцо, прислушивается к голосу Пейдж, следя, чтобы с ней все было хорошо. — Я знаю, ты говорил, что это непрактично. Но в тот раз было. И я не… не беспокоюсь, что мне придется… вести серьезные бои. Я не буду ввязываться в групповые драки. Но если мне придется драться, я предпочла бы иметь возможность оставаться на расстоянии. — Я не знаю никого, кто мог бы тебя научить. — Кто научил тебя? — Она мертва, а если бы и была жива, я бы убил ее прежде, чем позволил приблизиться к тебе на расстояние ста миль. — Не могла же она быть настолько плохой. Натали держит ладонь, так что двигаться непросто, но он поворачивает к ней руку. Наклоняет голову, чтобы она увидела его лицо. Шрамы могут быть скрыты косметикой, но она вздрагивает — понимает, на что он указывает. — Ты сам мог бы меня научить. — Я не учитель. — Да-да, я знаю, не учитель. Но, типа, это же хренотень. Не знаю, смог бы ты научить всех и каждого, но со мной сработает. Когда ты помогаешь мне с математикой, я все понимаю. Мы с Пейдж говорим по-немецки лучше всех в классе. И если меня научишь не ты, я научусь сама, и тебе это не понравится. — Ты мне угрожаешь? — удивленно спрашивает Нил. Он больше не слышит дыхания Эндрю, но чувствует — медленное и размеренное, спокойное; никто из незнакомцев не смотрит на него, и Би уже едет. Все, что доносится с крыльца, — неразборчивые далекие голоса; никакого намека, что Пейдж в беде, никакого намека, что кто-то догадался о ножах. — Может быть. Да. — Я подумаю об этом. — Так это значит «да»? — Это значит «я подумаю об этом». Натали набирает в легкие воздуха, чтобы возразить, но просто выдыхает. Нил вспоминает речь Эндрю о согласии и улыбается сам себе. Пару минут спустя они слышат, как открывается дверь на веранду, и расходятся из объятий; Эндрю и Натали скрещивают руки на груди идентичными движениями, — Нилу инстинктивно хочется повторить. Вместо этого он сует руки в карманы. Пейдж вплывает на кухню, вся спокойная-невозмутимая-собранная, и спрашивает: — А что за пузырьки на крыльце? — Мы с Эндрю раньше курили, — отвечает Нил, когда заходят Грант с Лили. Пейдж поворачивается к Натали, а следом поворачивается, чтобы посмотреть на Эндрю. — Пару лет назад мы решили, что пора прекращать, — Эндрю кивает, и Натали протягивает ему руки. — Би предложила пузыри как альтернативу. — Почему не никотиновые пластыри? — спрашивает Пейдж, тщательно стараясь, чтобы никто не заметил передачи повязок. — На самом деле, нам не нужен был сам никотин. Нужно было движение. Чем-то занять руки, напоминание делать вдох и выдох. Надувать пузыри — примерно то же самое, но намного лучше. — И на сколько хватило? — Чего хватило? — Типа, у вас были рецидивы? — Нет. У нас хорошо получается избавляться от зависимостей, — может, он и наркоман, но точно не никотиновый, и никогда им не был. — Оу. Натали опускает рукава поверх повязок. — Моя очередь? — Мы как раз пришли за тобой, — весело отвечает Лили, и они выходят вслед за Натали из кухни. Нил слушает, как открывается и закрывается дверь на веранду. — Ну, все прошло нормально, — рассказывает Пейдж. — Они поспрашивали только о простых штуках. Кто-то из вас когда-нибудь бил меня? Наказывал меня? Чувствую ли я себя здесь в безопасности? — она вздыхает и направляется к Нилу. Берет его руку, закидывает себе на плечи и льнет к его боку. — Только сам не проебись. Нил фыркает. — Спасибо за ободрение. — Нет проблем. Эй, Эндрю? Эндрю смотрит на нее. — Спасибо за повязки. С ними мне было лучше. Он кивает, показывая, что понимает ее. Они стоят в молчании. Пейдж играет в «слова» на телефоне. Нил подсказывает ей ответ, когда она застревает на целых три минуты, и Эндрю тоже заинтересовывается — он подходит и встает с другой стороны от нее. Пейдж поворачивает экран так, чтобы ему было видно с расстояния в полфута. Она не говорит ему придвинуться ближе и не спрашивает, почему он стоит так далеко, и Нил не уверен, что за чудо такое случилось, что они с Эндрю выбрали Натали и Пейдж, но, господи, они взяли прекрасных детей. В конце концов дверь веранды со скрипом открывается, и Натали заходит на кухню с повязками в руках. Протягивает их, и Эндрю поворачивается, чтобы обмотать ими собственные руки. — Чудно! — восклицает Лили. — Нам осталось поговорить с вами, Нил и Эндрю. И вашими свидетелями. Эндрю смотрит на часы, достает две кружки и принимается заваривать горячий шоколад. — А что за свидетели? — спрашивает Пейдж. — Доктор Бетси Добсон и агент Браунинг, — отвечает Грант. Эндрю, слыша это, поднимает глаза. — Браунинг? — уточняет Нил. — Он приедет сюда? Зачем? — Агент? Какой именно агент? — спрашивает Пейдж. — Он был агентом ФБР, ведущим мое дело, — рассказывает Нил. — Когда они вытащили меня из дома отца. — Почему он выступает в роли свидетеля? — спрашивает Пейдж. — Почему не кто-нибудь из друзей Нила или типа того? Кто-то, с кем он видится постоянно? — Для проверки биографических данных Нила, — осторожно начинает Грант, — мало одного «все чисто» от ФБР; проверка должна включать личную встречу с агентом. Тем более, кажется, никто никогда не встречался с Эндрю, и тем более не общался с доктором Добсон, а без этого нельзя подавать заявку. Мы точно не знаем, почему эти шаги были пропущены, но мы рады, что заметили отсутствие так быстро, как только смогли. — Оплошность, — любезно комментирует Нил. Думает, во сколько обошелся подкуп агентства. Никакой личной встречи с агентами, никакого углубленного изучения его биографии. Он почти уверен, что тот, кто просматривал их финансовые отчеты, на самом деле в глаза эти бумаги не видел, хотя ничто там не показалось бы подозрительным настолько, насколько бы показался быстрый поиск в Гугле. А потом, конечно, тщательная путаница. Что-то такое, что гарантированно бы заметили. Что бы произошло, если бы Натали с Пейдж пришлось перейти в другой дом? А конец месяца, на который была запланирована встреча с соцработником? Кто-нибудь бы заметил, а потом… ну, все. Было бы гораздо проще просто исправить их записи, сохранив в системе. Нил вспоминает мужчину в синем костюме, мертвого на полу, полностью готового лишить двух детей жизни. — Когда мы говорим «свидетели», — продолжает Грант, наконец-то переходя к сути проблемы, — мы не имеем в виду тех, кто может нам рассказать, какой Нил славный друг и все такое. Мы имеем в виду, что нам нужны люди, которые смогут рассказать о реальном прошлом Нила и Эндрю и об их пригодности в качестве приемных родителей. Раздается звонок в дверь, и Нил потрясен тем, что никто не подскакивает. Он легонько похлопывает Пейдж по плечу, убирает руку и идет открывать, полностью осознавая, что Эндрю смотрит ему в спину, и что Натали с Пейдж ждут. Ничего не случится. Никто не станет делать ничего средь бела дня, когда на подъездной дорожке стоят лишние машины. Он открывает дверь. Это Би. — Привет, Нил, — произносит она, уже тепло улыбаясь. — Привет, Би, — отвечает Нил, отступая назад, чтобы впустить ее. Выглядывает за дверь — никаких признаков другой машины, ни Браунинга, ни чьей-то еще. Он закрывает дверь и оборачивается как раз вовремя, чтобы увидеть, как Эндрю передает Би чашку горячего шоколада. — Спасибо, Эндрю! Это тот самый темный шоколад? Ты так меня знаешь. Всем привет! Нил идет в гараж за дополнительными стульями. За кухонным столом всего шесть. Би болтает с девочками «ни о чем», — они, кажется, вовсе не прочь похвастаться перед ней своим ломаным немецким — хотя, на деле, не так уж он и плох. Нил уверен, что Би ни слова не понимает, но ее это не волнует. Снова раздается звонок в дверь; Нил мантрой крутит в голове: «пожалуйста, не окажись Генри Уорреном с пистолетом», и, когда он открывает дверь, там стоит Браунинг. — Нил, — говорит он. Нил машет, чтобы он заходил, остро ощущая отсутствие коврика, словно Браунинг может узнать, что раньше тут лежал этот самый коврик, словно может учуять, что тут были якудза. — Удивлен, что ты проделал весь этот путь. — Устроил себе из этого выходной вне дома, — отвечает он, направляясь на кухню. — К вам заскочил чисто по пути к дочери во Флориду. Здарова, народ. О. Вы Бетси Добсон? — Слава бежит впереди меня? — спрашивает она. — Не, я помню, видел твою фотографию давным-давно, когда мы проверяли биографию Эндрю, — отвечает Браунинг. — Зачем вы проверяли биографию Эндрю? — спрашивает Пейдж. — Рассматривали возможность включить его в программу защиты свидетелей. Ты, я так полагаю, одна из детей. — Зачем вы включали его в программу защиты свидетелей? — спрашивает Нил. — Ты знаешь, что зоопарки, чтобы успокаивать гепардов, дают им собак? — спрашивает Эндрю. — Я был собакой, а ты — гепардом. Если бы они включили меня в программу, ты, возможно, последовал бы за мной. — О. Знал, значит, — хмыкает Браунинг. Нил хмурится. — Что? Эндрю смотрит на него. — Они хотели, чтобы ты попал в программу защиты свидетелей, и думали, если им удастся уговорить уехать меня, ты согласишься остаться со мной и тоже поедешь. Я сделал все, что мог, чтобы сказать им пойти нахрен. Если бы они заставили меня выбирать между тобой и Кевином, я бы, возможно, выбрал тебя, и мне, честно, не хотелось это выяснять. — Моя самая большая неудача, — кивает Браунинг. — Не смог уломать парочку детишек согласиться на программу защиты свидетелей. Большинство взрослых зубами хватаются за этот шанс, а вы, два идиота, сопротивлялись мне на каждом шагу, подвергая риску кое-какие до смешного важные показания. — Извини, — вежливо говорит Нил. — Ну, все закончилось хорошо, верно? — пытается Пейдж. — То есть, ничего не случилось. — Все закончилось хорошо только потому, что они оба отбитые, — отвечает Браунинг, роясь в кладовке. — Тебе… что-нибудь подать? — спрашивает Нил, наблюдая, как Браунинг изучает коробку с Трисквитами. — Да не, я… Опа, елы-палы, поптартс со вкусом торта? Их обычно просто так не сыскать, — охает он, доставая пачку. Нил смотрит на Эндрю. Эндрю прихлебывает горячий шоколад. — Это для Эндрю, — говорит Нил. — Я тут как бы собираюсь исправить всю эту путаницу и подарить вам двоим парочку деток. Думаю, я заслужил немного поптартса. — А что вы имеете в виду? — спрашивает Пейдж, чтобы не отвлекаться от темы. — Говоря, что они отбитые? Ну, типа, кроме очевидного. — Очевидного? — удивляется Грант. Пейдж отмахивается от него. Браунинг, откусив почти половину поптартса, говорит: — О, они убили двух человек, которых мы надеялись вызвать для дачи показаний. Пейдж с Натали выжидающе косятся на Нила. — У нас гости, — цедит Нил, яростно сверкая глазами на Браунинга. Он, кажется, вообще ничего не замечает, и уж тем более не волнуется. — И мы слушаем, — поддакивает Лили. Девочки удивленно вскидывают брови, глядя на Нила. Браунинг неопределенно машет на него рукой. — Не думаю, что это подходящая тема для разговора, — подчеркнуто произносит Нил. — О, как раз-таки очень даже подходящая, — встревает Лили. — Эй, да это же безошибочный показатель, — Браунинг стряхивает крошки с руки в коробку из-под поптартса. — Если дети убегут с криками, то вы хотя бы узнали заранее. Если они не убегают, то здесь их место. — Слушайте… — Дети могут уйти, — жизнерадостно отвечает Лили. — Конечно, я понимаю, почему вы не хотите им рассказывать. — О, нет, мы остаемся, — вмешивается Пейдж. — Типа, это же не что-то ужасное, да? Иначе бы ФБР помешали вам стать приемными родителями, верно? — Это была самооборона, — соглашается Браунинг. — Давай-ка, Нил, расскажи им историю о показаниях, которые я из-за тебя не получил. Нил стискивает зубы, а потом сдается. Все равно слов назад не воротишь. — Мы с Эндрю пошли в кино — поздно вечером в четверг, через пару месяцев после моего разговора с ФБР. Мы были почти одни. И, когда вышли, на стоянке оказалось всего три машины: наша, какая-то рабочая и еще одна, припаркованная около нашей. Это стало сигналом тревоги для нас обоих, — рассказывает Нил, вспоминая взгляд, который бросил на него Эндрю, то, как провел руками по ножам. — И мы пошли туда, и… ладно. У моего отца были шестерки, Ромеро и Джексон — они никогда не расставались и почти всегда таскались с сестрой Ромеро, Лолой. Она… — он поднимает руки. Натали и Пейдж кривятся. — Это они похитили меня много лет назад. Так вот, мы подошли к машине, и кто мог высунуться из пассажирского окна, как не сам Ромеро с пистолетом? Он успел выстрелить дважды, прежде чем Эндрю сломал ему запястье и пнул пистолет в мою сторону, а потом выволок его из окна. Я застрелил Джексона, а Эндрю позаботился о Ромеро, — продолжает Нил, решая не вдаваться в подробности. Им не нужно знать о выстреле Джексону в горло и двух выстрелах в голову; не нужно знать о том, как он посмотрел вниз, увидев всю ту кровь, и как его поглотил страх вперемешку с ужасом — Эндрю, сломленный и мертвый, то, как эти картины замелькали перед глазами еще до того, как он понял, что кровь принадлежит Ромеро. И им абсолютно точно не нужно знать ни о каком жесточайшем насилии. Выстрелы редко не оставляют за собой грязи, но у Эндрю были сапоги со стальными носами, были ножи, были кулаки, и по сравнению с Ромеро Джексон остался вполне себе целеньким. — Я позвонил Браунингу. Он прислал к нам несколько парамедиков. Они констатировали смерть Джексона и Ромеро на месте происшествия. — Крутяк, — кивает Натали. — Это, наверное, неправильная реакция, — предполагает Нил. — Стухни. Нил пожимает плечами. — Уверены, что они не ваши? — спрашивает Браунинг. — Биологически. — Да, — отвечает Нил. — Мы уверены. — А у этой-то твой подход. — Мы знаем. И ее зовут Натали. — Я знаю, — кивает Браунинг. — А теперь, по чесноку, этих двоих я не знаю, — говорит он, указывая на Гранта и Лили. Они открывают рты, чтобы представиться, но Браунинг отмахивается. — Тут мне тоже плевать. — А когда мы вас гуглили, этого нам не выдало, — обвиняет Натали. — Мы об этом не распространялись, — отвечает Браунинг. — Никаких отчетов, никаких копов. Парамедикам нихрена не сказали. Нил умеет держать рот на замке, а Эндрю вообще почти не разговаривал, так что это так и не всплыло. И так оно и останется, — он бросает взгляд на Натали и Пейдж. — Мы не стукачки, — возмущается Пейдж. — У меня есть опасения, — говорит Грант. — Много. — Теперь-то, — хмыкает Браунинг. — А у меня — нет, — вступает Би, заслуживая приподнятые брови Гранта и Лили и торжествующие взгляды Пейдж с Натали. Ее безмятежное выражение лица остается неизменным. — Это… необычно, я с вами согласна, но девочки, похоже, совсем не чувствуют себя неуютно. — Мы только что услышали признание двух мужчин в убийстве, — произносит Грант. — И, учитывая прошлое Натали, поселять ее в доме с двумя людьми, которые сами склонны к насилию — не лучшая идея. — Прошлое Натали? — переспрашивает Браунинг. — Ты о сломанном носе или о том, как она пырнула мужика ножом? Она реально ваш ребенок, — последнюю фразу он адресует Нилу и Эндрю. — И то, и другое, — цокает Грант. — Наоборот, — продолжает Би. — Во-первых, я хотела бы уточнить, что все эти отмеченные случаи насилия… я не видела ее личное дело, но насилие больше всего беспокоит как часть поведенческого паттерна. Оно наблюдается в ее поведении все время? — Вы имеете в виду, помимо ножевых ранений и неоднократных избиений школьников? — сухо спрашивает Лили. — Да, — отвечает Би абсолютно искренне. — Отрывает крылышки бабочкам? Склонна к убийству муравьев? Колет одноклассников карандашами? Дергает за волосы? Пейдж, было ли какое-нибудь насилие по отношению к тебе? Пейдж решительно качает головой. Грант и Лили хранят молчание — Би получает нужное подтверждение. — Тогда мне кажется, что Натали не склонна к насилию — ее просто загоняют в угол. И, я думаю, мало кто понимает это лучше, чем Нил и Эндрю. Лично я предпочла бы, чтобы Натали попала в семью, которая поможет ей понять, как справляться с трудными ситуациями, и поможет ей избежать этих самых углов, чем в семью, которая будет ожидать от нее насилия. Доктор Грейвс, я уверена, вы не хуже меня знаете, как ожидания взрослых формируют детей. Как важно, чтобы у детей была система поддержки, верящая в них. — И я уверена, доктор Добсон, вы знаете, как важно, чтобы дети чувствовали себя дома в безопасности, — отвечает Лили. Би смотрит на Пейдж и Натали. — Вы чувствуете себя здесь в безопасности? Пейдж улыбается. — Я никогда не чувствовала себя в большей безопасности. Натали кивает в знак согласия. — Я реально могу спокойно спать тут, — говорит она. У Нила от этого живот сводит. Это не должно быть самым безопасным местом, где они когда-либо были; они должны отчаянно стремиться отсюда выбраться. Браунинг фыркает. — На самом деле я представить себе не могу более безопасного места для парочки детей. — Вот о чем я и говорю, — улыбается Би. — Дети, которых постоянно передавали в разные дома, которых разлучали, которые, возможно, подверглись абьюзу — эти дети получают пользу от стабильности и от… Ладно. Вы слышали о программе «Байкеры Против Абьюза Над Детьми»? Это группа байкеров — они выглядят устрашающе, их часто считают жуткими, и они помогают детям, подвергшимся насилию, запугивая от их имени. Многие дети смогли свидетельствовать против абьюзеров, потому что их друзья страшнее их обидчиков. Я уверена, что есть дети, которые нервничали бы здесь, но мы говорим не о каждом ребенке, мы говорим о детях, которые чувствовали себя настолько небезопасно, что прибегли к насилию. Кто страшнее Нила и Эндрю? Бьюсь об заклад, не так уж много кто. Пейдж кивает. — И они обещали. — Что обещали? — спрашивает Лили. — Защищать нас, — объясняет Пейдж. — Эндрю пообещал. И все говорят, что он не нарушает своих обещаний. — И так предполагается, что родители должны обеспечивать своим детям безопасность, — хмурится Лили. — Это не что-то, что должно быть обещано. — Люди все время несут такую хрень, — вздыхает Натали. — «Ты не должна защищаться, ты должна позволить взрослым тебя защищать», — пародирует она писклявым голосом. — «Тебе не нужно беспокоиться хорошо ли ты ешь, просто делай домашку. Тебе не нужно беспокоиться, будут ли взрослые, которым ты принадлежишь, тебя защищать, ты должна только быть паинькой. Бла-бла-бла». Типа, это мило, но это же все фигня, и вы это знаете. А я знаю, что Нил с Эндрю нас по-настоящему защитят, и позаботятся, чтобы у нас была еда, и помогут нам с домашкой, и обеспечат нашу безопасность, и научат меня, как сохранять хоть какой-то гребаный самоконтроль, когда агент ФБР заваливается к нам на кухню и начинает сжирать наш крутой поптартс. Браунинг выглядит так, будто ему ни капли не жаль. — Что это за повязки на руках? — спрашивает Грант. Все вокруг бросают на него непонимающие взгляды. — Повязки. Мистер Миньярд отдал их Пейдж, а потом Пейдж отдала Натали, и они, видимо, обладают волшебной успокаивающей силой, потому что за две секунды превратили Пейдж, находящуюся на грани панической атаки, в спокойную и жизнерадостную. Би резко поворачивает голову, чтобы посмотреть на Эндрю. — Ты отдал им свои повязки? — О, те, в которых он хранит ножи? — ляпает Браунинг, вытаскивая из пакета отломанный кусочек. За полсекунды выражение лица Эндрю из самодовольного превращается в убийственное, а потом — пустое. Нил представляет, как голова Браунинга взрывается. Пытается наколдовать пару пуль, чтобы проделать дырки в его мозгу. — Его что? — уточняет Лили. Браунинг поднимает глаза, ловит пристальные и злые взгляды присутствующих и пожимает плечами. — Упс. Ну, типа, может, что-то изменилось? — Ты гораздо разговорчивее, чем я помню, — произносит Нил ледяным тоном. — Я должен был заколоть тебя, когда у меня был шанс, — спокойно отвечает Эндрю. — Это угроза федеральному агенту, Миньярд, — цокает Браунинг, но его это не колышет. — Я в отпуске, мне позволено быть болтливым. И, что важнее, если бы ты меня заколол, меня бы здесь не было, чтобы дать вам двоим добро. — А вот мы им, скорее всего, добро не даем, — щурится Грант. — И… вы всучили двум детям ножи? — Ножи стоят прямо в блоке, — отвечает Нил. — Не то чтобы у них и так не было к ним доступа. — У Натали… — Мы знаем, — перебивает Нил, пытаясь подавить раздражение. — Мы в курсе. Каким-то образом из тех восьмидесяти раз, когда ваше агентство сообщало нам, этот факт дошел до нашего сознания. Мы поняли. Вам необязательно постоянно тыкать ей этим в лицо. — Вы дали ей ножи! — Ой, мне так жаль, — саркастично выплевывает Нил. — Слушайте. Вот как все было. Ваше агентство неоднократно наебывало моих детей, подвергая их опасности, бросало на произвол судьбы, разлучало их, — подвергая опасности Натали, заставляя ее выбирать между собственной безопасностью и семьей, — а потом вы, взрослые люди, захотели взять и увести моих детей по отдельности в закрытые комнаты, где мы могли бы их не услышать? А потом вы еще в шоке, что им страшно? Конечно, оружие при себе делает их увереннее. Они не знают вас, но они знают, с кем вы работаете, а люди, с которыми вы работаете, — это те, кому они не доверяют. Если действовать по вашему желанию, то, получается, вы заберете их откуда-то, где они в безопасности, и поселите в доме, где они могут подвергнуться опасности, в таком месте, где Натали будут очернять по наказу вашего же агентства, а девочек снова разлучат. Если, держа в руках нож, они почувствуют себя немного лучше, блять, мы дадим им по два, — он закрывает рот, чтобы не ляпнуть «и хавайте дерьмо» — слова, которые так отчаянно рвутся наружу, — и надеется, что агенты все равно услышат их между строк. — Откуда вы узнали о ножах Эндрю? — спрашивает Пейдж Браунинга раньше, чем Грант успевает сделать что-то большее, чем открыть рот. — Мне кажется, это не та штука, о которой узнают при проверке биографии. — Он пырнул агента, — отвечает Браунинг. — Видимо, устал не отвечать на вопросы. Ни на один не ответил. Он открыл рот, только чтобы сказать «приведите мне Нила», а потом пырнул агента ножом. Пейдж смотрит на Эндрю, который пожимает плечами. — Он не привел бы мне Нила. Он был для меня бесполезен. — И ты еще спрашивал меня, кто значимый по моему мнению, — произносит Нил по-русски. Эндрю прихлебывает горячий шоколад и не отвечает. — У вас есть еще какие-нибудь возражения? — спрашивает Би, как только становится ясно, что Эндрю намерен молчать. — Помимо факта, что будущие родители только что признались в убийстве? — тоже спрашивает Грант. — Кого волнует, какие еще у нас есть возражения? Это же будет… — Мы убежим, — заявляет Натали, перегибаясь через стол. — Вы можете нас забрать, но мы сразу вернемся. Вам придется запереть нас, чтобы мы не сбежали, но Нил с Эндрю просто придут и заберут нас, и вообще, мы — две маленькие девочки, и мы можем визжать, визжать и визжать до тех пор, пока вы нас не возненавидите. — Я и не подозревал, что ты так много рассказал им о нашем допросе, — говорит Браунинг Нилу. А потом Натали смотрит на него с явным недоумением на лице, и он смеется. — Извините, а вы, случаем, ДНК-тест не делали? Я уверен, что она ваша. Малышка, это именно та линия, которую гнули твои отцы, когда я пытался запихнуть их в программу защиты свидетелей. Ну, если выкинуть часть про двух маленьких девочек. Натали указывает на него, оглядываясь на Гранта и Лили. — Видишь? Федерал говорит, что все в порядке. — И как бы там ни было, — кривится Браунинг, — мне кажется, вы чуток недалекенькие. Лучшие антинаркотические программы разрабатывают бывшие наркоманы. Лучшие программы по борьбе с бандитизмом разрабатывают бывшие члены банд. Если вы беспокоитесь о том, что эти дети — убийцы, то, знаете ли, лучше всего оставить их с парочкой бывших убийц. — И вообще, — вступает Нил, — ну, вы слышали ту часть, где люди, которых мы убили, активно пытались убить нас, верно? Чего вы хотите, чтобы мы сделали — просто встали и умерли? Лили смотрит на Би. — Кажется, у вас никаких проблем с тем, что ваш клиент — убийца. Би одаривает ее безмятежной улыбкой. — Эндрю — один из моих лучших пациентов. Есть далеко не много людей, которым бы я доверила детей больше, чем ему. И совершенно очевидно, что именно у этих двоих детей все отлично. Пейдж быстро-быстро кивает. — Я уже полторы недели не краду еду. Мы можем просто… брать и кушать. Нил смотрит на Эндрю, — он, кажется, не удивлен этим откровением, — и решает не расстраиваться этим словам, а порадоваться за Пейдж и за то, что она вновь чувствует себя безопасно, чтобы кушать. Он делает мысленную заметку напомнить детям пропылесосить под кроватями, если там завалялись крошки. — А еще, вы видели наши оценки? — вступает Натали. — Мы реально умнички. — У вас при себе табели успеваемости, девчат? — спрашивает Нил. — Нет, но в школе проводят много тестов, и уже после первой недели мы получаем только пятерки, — хвастается Натали. — Это наш лучший результат. Нил ухмыляется. — Вы красотки! Нам нужно ввести систему вознаграждения? У вас есть любимый ресторанчик? Хотите, может… видеоигру какую? Не знаю. Что думаем? — А ты получал награды за хорошие оценки? — спрашивает Пейдж. — Ага… хорошая оценка означала, что я достаточно долго прожил на одном месте, чтобы в принципе получить табель успеваемости. — Райли права, — заключает Натали. — Ты душнила. — Я знаю этот взгляд, — понимающе говорит Браунинг, глядя на Гранта и Лили. — Когда весь мир рушится, и ничто не имеет смысла. Однажды восемь студентов посмотрели мне в глаза и сказали, что готовы умереть, чтобы удержать одного мальца с бандой на хвосте в спортивной команде. А тут двое детей хотят, чтобы их родителями были двое сумасшедших ебантяев, которые костьми лягут, лишь бы их защитить? По-моему, неплохая такая сделка. — Ладно, хорошо, — кивает Грант. — Мы проигнорируем убийство, запись о насилии и тот факт, что один из вас раньше состоял в банде. Давайте рассмотрим стили воспитания. Натали и Пейдж безостановочно матерятся… — Ну да, это же худшее, что могут сделать двое детей, — очень серьезно отвечает Браунинг. — Похоже, — продолжает Грант, — они никогда не получали никаких дисциплинарных мер, в том числе после того, как Натали сломала нос ученику… — Однокласснику, — уточняет Нил, непонятно раздраженный намеком на то, что Натали сама не является ученицей. — И почему мы должны наказывать ее за это? Школа пришла к выводу, что она не виновата. — Она ударила человека, — произносит Грант так, будто Нил дурак. — И сломала ему нос. Насилие следует пресекать, а вы, кажется, не лучшие люди, чтобы этим заняться… — Ой, ну конечно, — кривится Пейдж. — В следующий раз, когда какой-то парень начнет меня лапать, я просто возьму и засуну его руку прямо себе во влагалище, чтобы Нат знала, что ей не нужно беспокоиться об этом. — Извиняюсь? — Он лапал меня! И моя сестра его ударила! Типа, господи, вы можете перестать злиться на нее за это? Была ли другая, более подходящая реакция на то, что меня лапали, которую ей надо было попробовать? Разговор? Я должна была сказать «нет» чуть громче, просто чтобы убедиться, что все в радиусе пяти миль услышали? — Ты… могла бы рассказать… — Нет, нет, нет, не могла, — сипит Пейдж; челюсть у нее подрагивает. — Никто не слушает детей! Никто. И Джастин — богатенький, а я — приемный ребенок, и ни одна живая душа не смогла бы остановить его. Но Натали ударила его, и он прекратил. А потом Нил с Эндрю пришли в школу, чтобы заступиться за нее! И за меня! Простите, меня должно волновать, что они убили какого-то там мужика, который пытался их пристрелить? А вот и нет! Мне все равно. Мне насрать. Можно мне теперь получить моих родителей? Или вы хотите нас наебать? Ой, и простите, что матюкаюсь. Эндрю делает глубокий вдох. По-русски говорит: — Прости, Дэн, я старался быть вежливым. Грант игнорирует Эндрю. — Мне жаль, что ты пережила такой опыт, — говорит он, — но не Натали должна волноваться… — Грант, — зовет Би, — вы пытаетесь намекнуть, что Пейдж должна была просто… стерпеть? Что Натали должна была стоять в стороне и наблюдать? — Нет, я предполагаю, что она могла увести Пейдж из этой ситуации. — Ситуация произошла со мной в школе, — отвечает Пейдж. — У нас с ним было три общих предмета. — Было? — Он бросил учебу. — Вопрос, — щурится Браунинг. — Вам разве не надо проверять все эти штуки заранее — прежде, чем отдавать людям ребенка или даже двух? — Да, — коротко отвечает Грант. — Прямо сейчас мы разбираемся и выясняем, как упустили это из виду. Браунинг фыркает. — Или кто-то увидел, сколько бабла они гребут, и просто такой «о да, аллилуйя, нам не нужно волноваться, что они разорятся»? Хотя, если так поглядеть, я бы как-то призадумался, не разорились ли вы уже. Дом буквально пустой. — У нас есть мебель, — возмущается Нил. — И на этом все, — веселится Браунинг. — Хей. Знаете, если бы вы вошли в программу защиты свидетелей, мы бы подчистили ваше прошлое. Шесть лет назад вы бы выскочили из программы с репутацией идеальнее, чем у самого боженьки. Ты мог бы взять хоть восемьдесят детей, даже на них не взглянув, до тех пор, пока никто бы не виделся с Эндрю. Эй. Нил, ты что, намалевался? — Если я дам тебе еще еды, ты заткнешься? — Нетушки. Это куда веселее большей части моей работы. — Рад поразвлечь, — цедит Нил. — Захлопнись. — Не надо, — выпаливает Натали, но смотрит не на Нила, а на Гранта. — Если ты сейчас откроешь рот и что-то скажешь, я начну верещать. Просто… просто оставьте нас в покое. Просто дайте им нас удочерить! Вы ничего не теряете, а мы получаем двух пап. Все счастливы. — Мы это делаем, не чтобы подсчитывать убытки, — отвечает Грант. — Мы делаем это, чтобы обезопашивать детей. — Ну так у вас не вышло, — рычит Натали; все притворство исчезает. — У вас не вышло, и теперь у вас двое разъебанных детей, и вы не можете нам помочь. А Нил с Эндрю — могут. Так что оставьте нас, сука, в покое, и дайте нам вырасти, и дайте нам перестать бояться, что нас разлучат, или побьют, или что мы сдохнем с голоду, и перестать волноваться, в каком доме мы окажемся через неделю — ужасном или нормальном. У вас ничего не вышло. Нил и Эндрю это исправляют. Хватит им мешать. Нил отчаянно пытается не обращать внимания на то, как сильно она похожа на него, как одинаково они звучат. Она смотрела отрывки из его интервью? Что он при ней говорил? Ему нужно, чтобы все это закончилось, чтобы он мог пережить кризис — желательно в объятиях Эндрю и с полной рюмкой виски в желудке. — Вы уже все? — спрашивает Натали. — Я хочу на пробежку. — Можешь идти, — говорит Лили, отчаянно пытаясь успокоить ее. — Тебе не обязательно быть здесь. — Нет, Нил бегает со мной. — Тебе нельзя выходить на пробежку одной? Похоже, тут безопасный район. Натали издает восхитительнейший звук презрения. — Мне еще как можно. Я просто хочу пойти на пробежку со своим отцом. Можно? Или это опасно? Это нормальное занятие для отца и дочери? Эй, Нил, не забудь только проверить, нет ли у меня при себе ножей, перед тем как мы уйдем, а то я пырну тебя, пока мы на улице! — Если ты хочешь бегать с ножами, скажи нам, — отвечает Нил. — Мы купим вам ножны. Но тебе не следует бегать с ножом просто так, без ножен, это опасно. — Рот на ноль, я злюсь! Нил закрывает рот. На ноль. — А теперь вы все? — спрашивает она Гранта и Лили. Лили потирает виски. — Надо было попкорн прихватить, — размышляет Браунинг. — Смотрите. Вы, — он глядит на Гранта и Лили, — я понимаю. Обычно все проходит гладенько. Все ужасно стараются подлизаться — родители, дети. Если приходится вовлекать других людей, все проходит еще более гладко — родители так раскаиваются за свои проебы в прошлом, так отчаянно хотят расплатиться вперед, так благодарны за полученную помощь. И родители очень осторожны, когда за ними наблюдают посторонние. Все это херь, вы это знаете, я это знаю; никому неизвестно, что происходит за закрытыми дверями. Вот почему вы проводите беседы с детьми — потому что всегда что-то есть, всегда какой-то промах, какое-то колебание, или вздрог, или фальшивая улыбка, ответ, который не кажется странным им, но который вызывает беспокойство у вас. Вы же с ними говорили, да? — Да, — отвечает Лили. — Мы знаем, как выполнять нашу работу. — И? Результаты? — Обычно мы не… — Конечно, но я — агент ФБР, мне вы можете сказать. Детям все равно. Добсон — психотерапевт Миньярда, она, по сути, по закону обязана помалкивать. А Эндрю вообще не разговаривает, — очевидно, кроме случаев, когда эти дети рядом, — а рот Нила — злоебучая ловушка, от него ни слова полезного не дождешься. Так вот, результаты? — Сразу видно, — говорит Пейдж. — Мы согласны. Верно? Натали кивает. Лили вздыхает. — С ними все в порядке. Они откровенно, по-настоящему чувствуют себя здесь в безопасности по каким-то неведомым причинам, находящимся за пределами моего понимания. Им комфортно. Они задают вопросы. Я подготовилась, прочитав предыдущие оценки и анализы поведения; Грант не читал — таким образом, он может оценивать их поведение без предвзятости, а я могу оценивать с учетом контекста. У нас еще не было времени сопоставлять, но я могу сказать, что по сравнению с предыдущими оценками Пейдж была описана как, — она пробегается взглядом по листу, — пугливая, тихая, нервная, нелюбопытная и все подобное. Натали описывали как агрессивную, враждебную, замкнутую и так далее. Пейдж всегда довольно неплохо училась в школе; Натали обычно делает домашние задания только если ее заставлять. Медосмотры всегда выявляли, что они обе недоедают; Пейдж особенно поразила врачей нездоровой худобой. Они сегодня и тогда — небо и земля. Не будь у нас их фотографий, я бы спросила, не выдали ли нам неправильные файлы. Все смотрят на Гранта. Он широко разводит руками. — Они слишком легко говорят об убийстве. Их точка зрения на счет насилия не внушает оптимизма. Их реакция на известие о том, что их будущие родители — убийцы, была тревожной, — он машет рукой. — Моя рекомендация такова: нужно отдать детей людям, которые отведут их на терапию. — Не хочу озвучивать очевидное, — вступает Би, — но если Натали или Пейдж захотят пройти терапию, я найду для них свободное время. — Может быть, — кивает Пейдж. — Дайте мне знать, — отвечает Би. — У Эндрю и Нила есть мой номер. — Все? — спрашивает Натали. — У нас все хорошо? — Если вы хотите помочь детям, — вздыхает Браунинг, — то по вашим собственным наблюдениям и сами дети, о которых идет речь, решили, что вам уже можно сказать пока-пока. Да и как бы там ни было, у вас вообще никаких оснований забирать детей. Миньярд искупил свои грехи и даже больше, и его психотерапевт сидит здесь и гарантирует, что он чуть ли не другой человек. Все преступления Нила были самообороной, и он реально выбрал жизнь в бегах и долгий разговор с ФБР вместо того, чтобы примкнуть к банде наемников, и это уже говорит о неплохой такой моральной основе, с которой, я думаю, вы бы хотели, чтобы жестокие дети познакомились поближе да получше. Смерти Ромеро и Джексона были исключительно самозащитой. ФБР сняли с них все обвинения. Они никогда не совершали ничего, за что им можно было бы не давать детей — ни изнасилований, ни похищений, пыток или убийства первой степени. Ваши претензии по поводу того, что дети матерятся и нормально относятся к насилию, касаются самих детей, а не Нила с Эндрю, и вы сами только что сказали мне, что дети стали выглядеть куда лучше тут. А еще: нам бы закругляться, потому что через пятнадцать минут я уйду в отпуск, и тогда уже не буду мягко подталкивать вас к «да», я просто задействую всю мощь ФБР, чтобы поскорее отсюда смотаться. — Мы не принимаем решения за день, — отвечает Грант, — но я приму это во внимание. У нас осталось несколько вопросов. Натали стонет — очень громко, — и Грант одаривает ее извиняющейся улыбкой. Но вопросы оказываются несложными. Они обсуждают все нужное детям: посещение врачей, питание, образование. Лили вздыхает и поднимает тему удочерения: вы осознаете, что на вас ляжет ответственность за их воспитание? Да. Что государство больше не будет предоставлять им бесплатную медицинскую помощь? Да. Затраты на воспитание двух детей до совершеннолетия? Да. Детей получится удочерить после шести месяцев проживания в доме с ежемесячными посещениями соцработника. И все такое. В две минуты шестого Нил, наконец-то, выпроваживает их за дверь и идет обратно на кухню, чтобы обменяться с Эндрю взглядами, невербально говорящими: «виски? О, да, как можно скорее. А потом фильм? Убил бы за это, да, господи боже». Нил выдавливает улыбку для Би и Браунинга. — Спасибо. Наверное. Би допивает горячий шоколад. — Не проблема, — весело отвечает она. — Это было забавно, — соглашается Браунинг. — Давайте как-нибудь повторим еще разок. Приятно время от времени повидаться с моим самым большим успехом. — Я думала, он твоя самая большая неудача? — спрашивает Пейдж. — Еще как, — непринужденно отвечает Браунинг. — Но! Вы поглядите только, он сидит здесь, со своим мужем, чем не идеальная картинка семейной жизни. Пустой дом, но преисполненные сердца. Он все еще живой и, как видите, с каждым днем цветет и пахнет. Бля, он счастлив, не убухивается в зюзю и живет по законам! История успеха. Нам в ФБР любо на это смотреть. Да и на Миньярда взгляните — сидит такой, попивает свой горячий шоколад и не тыкает ни в кого ножичками. Они молодцы. А ты точно накрасился, — замечает он, глядя на Нила. — Как-то ты показался мне больше похожим на Натана, чем я тебя запомнил. Эндрю достает нож и собирается встать. — А теперь я просто поеду куда хотел, — говорит Браунинг, обходя Эндрю и шагая из кухни. — До встречи через пять с лишним лет? — Плюс-минус, — отвечает Нил, провожая его до двери, надеясь и молясь не видеть его как можно дольше. Потом остаются только он, Эндрю, дети и Би, а Би знает их слишком хорошо, чтобы представлять хоть какую-то угрозу. Эндрю садится обратно, когда Нил возвращается. Он протягивает руку, берет Нила за ладонь и закрывает глаза. Нил чувствует, как его ярость постепенно сходит на нет. Эндрю никогда не видел Натана. А фотографий не то чтобы много. У Нила их нет, и он в жизни не испытывал желания найти эти снимки; Эндрю, кажется, тоже желанием не горел. Он знает, почему Нил так долго ненавидел собственное отражение. У Нила складывается отчетливое впечатление, будто Эндрю боится увидеть фотографию Натана — в конце концов, он никогда не сможет забыть увиденное, никогда больше не сможет смотреть на Нила, не видя Натана. Нил несказанно за это благодарен. Он не хочет, чтобы Эндрю смотрел на него и видел Натана. Он все никак не может выкинуть из памяти Лолу, нашептывающую, как сильно он похож на Натана, насколько он в ее вкусе. Они с Натаном слишком похожи, чтобы Нил мог чувствовать себя комфортно, когда Эндрю знает, как Натан выглядел. — Что ж, было интересно, — беспечно произносит Би. — Было кошмарно, — канючит Натали. — Ненавижу. Никогда больше не хочу их видеть. — Сколько у нас там еще осталось, пять визитов? — спрашивает Нил. Натали корчится на него. Он пожимает плечами. Визиты он контролировать не может. — Я пойду, — улыбается Би. — Обещала быть у Эбби и Дэвида к полшестому. — Они что, съехались? — спрашивает Нил. — Нет. Мы все друг друга не выносим. Нил выгибает бровь. — У меня ОКР, Эбби знает, что такое хлорка, а Дэвид, если увидит грязную поверхность, только свалит на нее вещи. У него патологическое пограничное накопительство. Нил выгибает другую бровь. — Мы все счастливы, живя каждый в своем доме. — Вы когда-нибудь задумывались, типа, что если дом будет трехэтажным, то один получит первый, кто-то другой — второй, и оставшийся — третий? — Неплохая идея, — говорит Би. — Но не думаю, что получится. Нил пожимает плечами. Это не его дело. — Увидимся во вторник, Эндрю, — произносит она, и Эндрю смотрит на нее. — Поговорим о повязках. И обо всем остальном, что у тебя накопилось. Он машет ей пальцем. — Можете не провожать, — она нежно улыбается и уходит, а Нил садится на пол и льнет головой к бедру Эндрю. — Не усаживайся, — журит Натали. — Нам еще на пробежку надо. — Почему никто из Лисов не рассказал нам о Джексоне и Ромеро? — спрашивает Пейдж. — Они не знают, — отвечает Нил. — Это произошло через неделю после выпуска; все старшекурсники разъехались, Ники был в Германии, Аарон — с Кейтлин, а Кевин — с Теей. Остались только мы с Эндрю. И мы остановились в доме Ники — одни. Нам не хотелось их беспокоить. И мы ничего не сказали. Когда я давал показания, они тоже не присутствовали, поэтому они так ничего и не узнали. — А нам почему не рассказал? Нил пожимает плечами. — Если честно, я об этом особо и не думаю. Единственным последствием были покрасневшие костяшки Эндрю и парочка выкинутых вещей, которые не получилось бы отстирать. И, ну, да, они были ужасны, а потом — умерли. Они не живут в моей голове, как отец или Лола. Никто никогда не спрашивает о них и не упоминает. Они — пустое место. Эндрю запускает руку в его волосы. Нил ничего так не хочет, как остаться здесь, прямо здесь, снова забыть о Ромеро и Джексоне, закрыть глаза и потратить всю энергию, сосредоточившись лишь на пальцах Эндрю. Натали ждет. Нил вздыхает, берет Эндрю за руку, чмокает ладонь и встает. Идет за Натали наверх, они разделяются, чтобы переодеться, а потом идет за ней обратно вниз, закрывая входную дверь под звуки «Офиса». Они бегут. Натали задает быстрый темп, снижающийся по мере бега, пока они не переходят на прогулочный шаг. Однако на этот раз Натали не извиняется. Нил не поднимает тему. — Мы должны начать говорить по-немецки дома, — сообщает Натали, как только восстанавливает дыхание. — Хорошо, — соглашается Нил. — Зачем? — Погружение — лучший способ выучить язык. А вы с Эндрю можете говорить по-русски, когда рядом посторонние, и можете разговаривать так, чтобы люди не знали. Я тоже так хочу. — Звучит круто, — соглашается Нил по-немецки. — Блять, — цокает Натали. Поэтому Нил разбирает сказанную фразу, а следом учит Натали парочке немецких матов. Медленно, полностью пренебрегая грамматикой, Натали говорит на ломаном немецком: — Если мы все еще будем здесь в следующем… я не знаю, как сказать слово «семестр»… — Вы будете здесь, — обещает Нил. Она игнорирует его. — Возможно, я хочу присоединиться к бегательной команде. Нил ухмыляется. — Я посмотрю, что смогу сделать. — Спасибо. — Ты, кстати, ошиблась со словом «беговая». — Да блять! Они идут еще парочку минут, а затем Натали ускоряет шаг, и остаток пути до дома они бегут трусцой. Они не возвращаются до конца серии, и Нила все устраивает. Натали поднимается на второй этаж, чтобы принять душ, а Нил находит Эндрю на кухне с бутылкой виски, которую они прячут в самом конце кладовки. Нил залпом выпивает целую рюмку, и жжение в горле — чистое утешение, а на вкус виски как Эндрю и дом, как безопасность. Эндрю убирает бутылку, прислоняется лбом ко лбу Нила, а потом наступает время ужина. Они, все вчетвером, едят в тишине. Это странное возвращение к первым дням девочек с Нилом и Эндрю — за исключением того, что на этот раз Нил тоже молчит. Ему нечего сказать. И на этот раз дискомфорта нет. Пейдж с Натали не дергаются — не нервничают из-за еды. Эндрю не собирает себя по кусочкам, скрепляя скотчем и отчаянием. Они просто… молчат. Для них это вполне нормально. После ужина они включают «Много шума из ничего» — любимый фильм Эндрю. Когда фильм заканчивается, девочки громко заявляют, что им, в отличие от Эндрю, совсем не понравилось. — Для начала: что это вообще за строки, где Геро такая: «я служанка», а Клавдио ей типа: «о, слава богу, теперь можно я на тебе женюсь?», — раздраженно спрашивает Пейдж. — Это было тупо, — соглашается Натали. — Тем более, там была просто куча голых людей. Типа, это прям так необходимо? Но, соглашусь, парень-констебль был прикольным. — Геро и Клавдио — на них мне все равно, — говорит Эндрю. — Мне намного больше полюбились Беатриче и Бенедикт, которые не могли просто мирно ухаживать и любить друг друга просто так, без каких-то причин. — Знакомая динамика, — ухмыляется Нил. — А еще, — продолжает Эндрю, — представьте: вас обвиняют в чем-то, а потом ваши родители ставят на кон все и кричат на принца, настаивая, что вы невиновны? Настаивают, что люди, обидевшие вас, неправы? И что вы, именно вы в этой ситуации заслуживаете защиты и извинений? Натали фыркает, и Нил, даже не видя ее глаз, все равно уверен, что она их закатила. — Мне даже представлять не нужно, — она усмехается. — У меня все так и было. Нил и Эндрю замирают. Оу. — Я рад, — тихо говорит Нил. Эндрю выключает телевизор. А потом они проверяют все замки — двойные и тройные, — чтобы их девочки были в безопасности, чтобы быть для них такими родителями, каких они хотели, — и вчетвером поднимаются на второй этаж. Эндрю вытягивает руки, и Нил снимает его повязки. Все, что Нил сделал бы, лишь бы только Эндрю был в безопасности и здоров… Эндрю поднимает голову в безмолвном вопросе, и Нил склоняется для поцелуя. Обнимает Эндрю, а Эндрю обнимает его, и, может, сегодня все пошло наперекосяк, но, господи, могло быть и хуже. Кажется, со своими детьми они ведут себя правильно, и этого достаточно.