Blame It on My Youth : [ вини нашу юность ]

Следующим утром они вылетают домой. Большую часть полета Нил читает; Эндрю молчит, пока они не приземляются. Мария, не говоря ни слова, протягивает кулачок; Эндрю рассматривает — буквально секунду, — а потом отбивает ей. Жизнь прекрасна. Они возвращаются домой чуть позже полудня, и девочки сидят в гостиной, смотря фильм. Живые, в полном порядке, дом все еще стоит на месте, и Нил делает глубокий вдох, решая, что да, все отлично. — Мы дома, — кричит он, уже поднимаясь по лестнице. Если не отнести вещи наверх сразу, сумки проваляются в прихожей неделю, и они с Эндрю это знают. Да и в любом случае, нужно еще почистить кошачьи лотки. Когда они спускаются на первый этаж, Натали с Пейдж уже ждут их. Телевизор выключен. Нил с Эндрю останавливаются около лестницы. — Да? — с опаской спрашивает Нил. — Я хочу научиться метать ножи, — спокойно отвечает Натали. — Ты уже говорила. — Ага, но я хочу начать сегодня. Нил прислоняется к дверному косяку. — Знаю, ты думаешь, будто я буду хорошим учителем. — Как миленький будешь, — преспокойно произносит Натали. Нил замечает это ее спокойствие. — Проблема в том, что если мой стиль обучения не сработает, все пойдет наперекосяк. Метание ножей не оставляет права на ошибку. — Я не буду целиться в тебя. — Я куда больше беспокоюсь о тебе самой. — Я буду в порядке. Она, видимо, провела целые выходные, думая об этом. Планируя. Она готова к возражениям, и, хоть и поставила вопрос ребром, была готова к отказу. Ее это никак не задело. Ни намека на вспыльчивость. — Ты еще даже нож толком держать не умеешь. Если будешь сжимать слишком крепко — можешь в конечном итоге вонзить лезвие себе же коленку. Тем более, в метании многое зависит от интуиции — с какой силой бросить, как нож должен повернуться, как далеко должен пролететь, как компенсировать его вес, и я вообще никак не смогу тебя этому научить. Нил наблюдает, как она делает глубокий вдох. — Я все пойму по ходу, — говорит она. Спокойно. У Нила происходит внутренний спор. Он переглядывается с Эндрю. Эндрю пожимает плечами, на миг изгибает уголки губ, бросает взгляд в сторону ванной, потом — на шкафчик, где припрятан виски. «У нас есть аптечка. Лучше пусть она поранится, когда мы к этому готовы, чем поранится, когда мы не узнаем. Как с алкоголем. Лучше пусть метает здесь, с нами, чтобы быть в безопасности, чем в одиночку, понятия не имея, что делает». — Ладно, — кивает Нил. — Но когда мы закончим, вам придется доделать домашнюю работу. — Мы бы все равно доделали. — Знаю. О, вы вчера убирались у себя комнате? — Да. — Пропылесосили под кроватями? — Да. — Умницы. Нил первым поднимается по лестнице, Натали и Пейдж следуют за ним по пятам. Он достает пару ножей из прикроватной тумбочки Эндрю. Натали берет один, Пейдж — нет. Эндрю входит с аптечкой. — Есть несколько разных способов держать метательные ножи, — начинает Нил. Он наблюдает, как Натали подавляет вздох; он и сам знает, она уже наслушалась, как держать ножи. — Можно держать как молоток, — он демонстрирует, — или между двух пальцев, — переворачивает нож в руке. — Мне удобны оба варианта. Тебе, наверное, лучше начать с первого. Сначала он учит ее всему, что умеет сам: сколько раз нож должен прокрутиться, как правильно рассчитывать вес, а потом показывает. Смотрит на нож, попавший ровно в центр мишени, и открывает рот, чтобы сказать, что не может научить ее остальному. А потом переводит взгляд на свою дочь, терпеливо ждущую, с ножом в руке, и понимает: мысль, что она пострадает из-за его неспособности научить ее должным образом, на порядок хуже, чем вспоминать все те знания, похороненные настолько глубоко в сознании Натаниэля, что теперь они — не более чем туманное, пугающее воспоминание. Лола была хорошим учителем. Она научила его понятию инерции, как определить, где нужно отпустить нож, как решить, нужно ли сгибать запястье. Она проговаривала это всего раз или два, — довольно быстро стало понятно, что с интуицией у него лучше, чем с логикой. Но есть советы и хитрости, мелочи, которые могли бы помочь Натали. Поэтому Нил говорит. Слова Лолы, но голос — его. Страх и тревога Натаниэля — осязаемые и зримые, бурлящие в самых легких, и он пихает ужас вглубь себя, потому что у него есть ребенок, которого нужно научить, и другие дела. Глубже, глубже, глубже, пока чувства и вовсе не исчезнут. — Перестань, — говорит Натали. Он смотрит на нее, растерянный, а потом Эндрю берет его за подбородок, поворачивая голову так, чтобы можно было смотреть друг другу в глаза, и Эндрю переживает. Он нежен. Настойчиво, старательно нежен. Шокирующе ласков. И не потому, что он не нежный в принципе — в настоящем, в их нынешней жизни, он мягок, — а потому, что Лола никогда не была нежна, Натан никогда не был, Мэри никогда не была. Это снова и снова изумление — когда тебя касается кто-то, кто не хочет причинить боль. Нил берет его за руку и улыбается. — Прости. Перестану. Он пробует снова. Лола мертва, и ему больше не нужно от нее убегать. Он уже убежал. Через минуту или две он делает шаг назад, а Натали глубоко вдыхает и метает нож — прямо в стену, на тридцать сантиметров левее от мишени. Она замирает. — Неплохо, — кивает Нил. Замечает, как Пейдж подпрыгивает при звуке его голоса, как дрожат ладони Натали. — Ты не пырнула себя, и нож реально вошел. Хей. Натали? Она смотрит на него широко раскрытыми глазами, стиснув зубы. Готовая. Ожидающая. — Ты отлично справилась. Мы не сердимся. Мы любим тебя. Стену можно зашпаклевать. Блин, мы научим вас шпаклевать — это полезный навык. Натали, — он медленно протягивает ей руку ладонью вверх. Она раздувает ноздри, и Нил замирает в ожидании. Бегло оглядывает Пейдж — она выглядит такой же перепуганной, — и кивает в приглашающем жесте. — Все в порядке, — ласково заверяет он. Он знает, как быть нежным. У него был хороший учитель. — Я не чувствую, что все в порядке, — отвечает она пустым и ровным голосом. — Знаю, — произносит Нил. — Но все правда в порядке. Она делает шаг назад, и Нил убирает руку. — Простите, — говорит она. — Я не хотела этого. — Я знаю, — повторяет Нил. — Все хорошо. — Мы сейчас пойдем к себе в комнату, — сипит Пейдж, хватая Натали за руку. — Хорошо, — соглашается Нил, и Пейдж тянет Натали в их спальню. Нил слышит щелчок замка и смотрит на Эндрю. — Что ж, было весело, — говорит Эндрю. — Я ненавижу всех, кто когда-либо брал их на воспитание, — хладнокровно чеканит Нил. Эндрю сжимает его руку. — Я ненавижу твоих родителей. — А я — твоих. — Хочу повыпекать. — Хорошо, — Нил идет к ножам; Эндрю следует за ним, явно не желая отпускать его ладонь, и они вытаскивают один из стены, а второй из мишени. Убирают их обратно в прикроватную тумбочку Эндрю и спускаются вниз, останавливаясь, чтобы Нил мог взять книгу, а Эндрю — наушники. Эндрю надевает наушники, как только они добираются до кухни, а Нил садится за стол. Он постепенно начинает увлекаться научной фантастикой, когда есть время и настроение почитать. Он начал с произведений Норы Джемисин, прочитал Терри Пратчетта, перечитал Элизабет Бир, и теперь переходит к книгам Энн Леки, которая, как он быстро решает, ему нравится. Он читает под успокаивающие, знакомые звуки готовки Эндрю — шуршание в кладовке, звон мисок, звук осыпающейся на дно мерного стакана муки, шум ручного миксера. Время от времени доносятся тихие-тихие звуки из наушников Эндрю. В конце концов, хлеб оказывается в хлебопечке, пирог в духовке, а глазурь — в контейнере в холодильнике. Нил поднимает взгляд, но Эндрю еще не закончил — он достает машинку для пасты. Нил встает и достает из морозилки курицу, чтобы оттаивала; курица, домашняя паста, любой соус, хорошо сочетающийся с моцареллой, — ужин будет чудным. И домашний хлеб. Вообще чудно. Немного погодя Эндрю садится за стол и звонит Рене. Нил держит его за руку, участвует в разговоре, когда его спрашивают, и продолжает читать. Девочки на цыпочках спускаются на первый этаж, привлеченные ароматом пирога, и Нил машет им, замечая, что Натали в одежде для бега. — Мы на пробежку? Натали кивает: — Если хочешь. — Еще как, — непринужденно отвечает Нил, закрывая книгу. Целует Эндрю в щеку, Эндрю сжимает его ладонь, и Нил идет переодеваться. Натали ждет его в прихожей. — Мне жаль, что я продырявила стену вашей спальни, — ровным голосом произносит она, когда они шагают по подъездной дорожке. — А мне не жаль, — отвечает Нил. — Лучше дыра в стене, чем в тебе. Когда я впервые метал — я запустил нож назад. Промахнулся мимо своего колена на четверть дюйма; промахнулся мимо учителя меньше чем на четверть. А ты реально бросила его вперед, поэтому все не так уж и плохо. Она делает глубокий вдох, стоя в конце подъездной дорожки, твердо упершись ногами в землю. — Прости, что не доверяю вам. — Ты не доверяешь? — Я продолжаю ждать, что вы с Эндрю… просто… я знаю, что вы так не поступите. Знаю, что ты так не поступишь. Но продолжаю реагировать так же, как и ты. Мне жаль. Я знаю, что это слишком острая реакция. — Обычно это называется травмой, — легко отвечает Нил, мысленно считая до десяти и от всего сердца благодаря Би. — И я рад, что у тебя развились эти реакции, потому что они, скорее всего, спасали тебя раньше. Просто потому, что ты знаешь, что они тебе больше не нужны, не значит, что твое тело это понимает, и оно пытается тебя защитить. Это не раздражает ни меня, ни Эндрю. И тебе не нужно за это извиняться. Она смотрит на него, наконец-то, и в плечах у нее читается напряжение. — Хотя тебе, наверное, проработать бы это, — продолжает Нил через секунду. — Тактики выживания обычно не очень хороши без надобности. Они взъебывают тебя, твою менталку и твои отношения с людьми. Мы с Эндрю рядом, если захочешь поговорить. И если захочешь пойти на терапию, мы найдем тебе терапевта. Могу я что-нибудь сделать? Чтобы помочь тебе? Тебе что-нибудь нужно? Она качает головой, а затем начинает бежать. Она задает темп — медленнее, чем обычно, и Нил дает ей выбрать маршрут, — она выбирает подлиннее, и они бегут дальше привычного, прежде чем поворачивают обратно. Пробегают три мили, а потом Натали переходит на шаг, за милю от дома. — Мы начали «Ромео и Джульетту», — говорит она, переводя дыхание. — На английском. Мы с Пейдж читали у Эбби. — Вам понравилось? О. Как там у Эбби? — Прикольненько, она классная. Би с Ваймаком приходили на ужин. Да и вообще, «Ромео и Джульетта» — грустная штука, так что это весело. Миссис Таннинг выдала нам листы с заданиями. Типа, чтоб мы поспрашивали взрослых об их отношениях. Почему ты влюбился в Эндрю? — Я думал, мы выяснили, что несколько месяцев я даже не знал, что он мне нравится? Натали пожимает плечами. — Пора немножко заняться самоанализом, па. — Мы остановились на «па»? — Возможно. Пока не решила. — С таким же успехом можешь звать меня просто старина. — Буду называть так, если хочешь. Нил вздыхает и проводит небольшой самоанализ. — Знаешь, это непросто. — Почему? — Ну, потому что… были этапы. Я должен был начать доверять ему, прежде чем смог бы полюбить, но я люблю его так сильно, потому что могу доверять. Я люблю его не потому, что чувствую с ним себя в безопасности, но и не смог влюбиться, если бы не чувствовал этой безопасности. Натали издает слабенький звук, который должен означать раздражение, но она себя одергивает. — Знаю, мы уже об этом говорили, — цокает она, и, да, это все-таки звучит раздраженно, — но я все еще не понимаю, как ему удалось помочь тебе чувствовать себя в безопасности весь тот год после того, как он накачал тебя наркотой. Нил вздыхает. Еще в те времена он тоже был в ярости из-за этого. Только вот больше злился на Ники, нежели чем на Эндрю, — Эндрю пытался защитить Кевина, а Ники пытался приставать. Он никогда никому не рассказывал об этом — особенно Эндрю. Пребывания в Германии было бы недостаточно, чтобы Ники спасся. И, насколько Нилу известно, Ники никогда больше не пробовал этого ни на нем, ни на ком-либо еще. Как бы то ни было, мотивы Эндрю делали его спасителем Нила, а мотивы Ники… ну, Нилу потребовалось немало времени, чтобы их пережить и оставить в прошлом. Но Натали спрашивает не об этом. Но это все равно не тот вопрос, на который особо хочется отвечать. — Для начала вопрос к тебе, — произноси он, и она ждет. — Эндрю рассказал вам, что убил свою мать; с этим у тебя никаких проблем не возникло. Я уже говорил, что убил кучу людей; и с этим — тоже ноль проблем. Однажды ночью, десять лет назад, Эндрю поступил хреново, а тебе, кажется, тяжело с этим смириться. Почему? Она морщит нос. — Нет, типа, мне не все равно на убийства. Нил кивает. А потом замирает. — Это… И закрывает рот. — Ты-то? — она негодует. — Ты… ты — Нил, Нил Джостен, Переколотое Мистер-Похреначенное-Лицо, ты, ты собираешься читать мне, ребенку, за жизнь не убившему ни одного человека, лекцию об убийстве? Ты? Реально? Читать мне нотации? — Не можем мы, не можем быть отцами, я же ему говорил, что мы не сможем быть папами, — хохочет Нил. — Никакого авторитета. Худшие примеры для подражания. Но, знаешь — да, вот возьму и прочитаю, потому что для тебя это действительно не должно иметь значения. — То есть, ты загоняешь кого-то в угол, а потом не даешь другого выхода, кроме как мочкануть тебя? Ну, думаю, тогда следует ожидать смерти. Ты не можешь… просто брать и причинять людям боль, делать их несчастными, пытаться убить и ждать, что они просто схавают. У меня такое же право на жизнь, как и у любого другого, и тот, кто пытается отнять мое право, должен быть готов испытать немножко обраточки на собственной шкуре. Я же не говорю, типа, о хладнокровном убийстве, в этом же фишка, понимаешь, потому что логично, что Эндрю убил бы свою мамашу, чтобы защитить брата, потому что нельзя избивать детей годами, а потом ждать, что они просто смирятся. Да даже Браунинг сказал, что вся твоя хрень была самозащитой, и опять же, если кто-то хочет отнять твою жизнь, пусть будет готов и сам коньки отбросить. Так что для меня это имеет смысл, потому что, ну, а что еще тебе делать? Лечь да смириться? — Некоторые так и делают, — отвечает Нил. — Тем больше причин убивать людей, причиняющих им боль. Я так. Для справочки. — Ты кровожадный ребенок. — Я не хочу убивать. Я, вообще-то, никогда и не убивала, — многозначительно щурится она. — И в тот единственный раз, когда я попробовала, думаю, у меня была очень и очень веская причина. — Я согласен, — кивает Нил. — И в чем тогда проблема? — Я не особо стремился вырастить Декстера. — Ну, не думаю, что у меня такой уровень приверженности, — задумчиво тянет она, и Нил благодарит богов. — Но, возвращаясь к сути, если убийство — единственный выход, то что поделать, — Нил молчит. Конечно, он не может убедительно ей возразить. — Но, типа, ты же ничего не сделал Эндрю! Или Кевину! Ну, разве что, вломился в его комнату. Но типа. Не суть. И такое чувство, что он был жесток с тобой без причины и нарушил… твою физическую неприкосновенность, и тебе что… было норм? Просто… я такого не понимаю. — Подумай, — отвечает Нил, — о том, что мы рассказали вам о Морияма. Рико был помешан на контроле, и его комплекс неполноценности был больше него самого. Он хранил шмотки Кевина со дня его побега, до самой своей смерти, будто ждал, что Кевин вернется. Он инсценировал абсолютно полоумные, непредсказуемые ситуации, типа встречу с Кевином на национальном телевидении, которую ну никак не могла одобрить главная ветвь, просто чтобы попытаться вернуть Кевина. Он и его фанатики все время пытались убедить Кевина вернуться. И потом, подумай обо мне — самом подозрительном человеке, какого только можно вообразить, с практически полностью выдуманной личностью, — я привлек внимание и Кевина, и Ваймака, и во мне ничегошеньки не сходились. Но он не убил меня. Он хотел знать правду. Хотел знать, представляю ли я опасность. Он хотел знать, с чем столкнулся. Он хотел защитить Кевина — защитить от мафии. Я солгал ему, — продолжает Нил. — У меня хорошо получалось врать. Но это было самое близкое к правде, что я когда-либо кому-то говорил. Я выдал ему достаточно, чтобы он мог меня убить, если бы захотел. Если бы я сказал кому-то другому хотя бы часть из всего, что выдал ему, они бы убежали или велели бежать мне. А он — нет. Он сказал мне остаться и отвез обратно в общежитие. — И это… заставило тебя ему довериться? — Ну, нет, но, в конечном счете, да. — Па. Нил расплывается в улыбке. А потом вспоминает, что его дочь задала ему конкретный вопрос. — Я нихера не доверял Эндрю, но поделился с ним своими секретами, а он их сохранил. Потом я узнал, что он сохранил все мои секреты — про деньги, про папку, полную телефонных номеров и вырезок из газет, сохранил все мои слова. Ладно, неправда — он рассказал остальным о моих цветных линзах, но, кажется, они и так об этом знали. Но я дал ему шанс, и он заслужил мое доверие. И мое уважение. И он был… как каменная стена. Я мог встать рядом, и он бы позаботился, чтобы я мог оставаться рядом и дальше. Он заступился за меня перед Рико — точно так же, как заступался за Кевина, — и приложил бы столько же преданности и сумасшествия, чтобы убедиться, что сделал все, что должен был. Как еще я мог почувствовать себя в безопасности настолько, чтобы остаться? Я убил человека ради нас четверых; Эндрю противостоял гораздо большему и справился без поножовщины. А потом он дал мне ключ от дома, — рассказывает Нил, обводя контур на ладони, — и от своей машины. Он вручил мне все, что было ему дорого. Доверился мне. И тоже поделился своими секретами. — И ты сохранил их, — отвечает Натали. — И всегда буду хранить. — Ну и как ты тогда в него влюбился? Нил пожимает плечами. — Раньше его называли бездушным. Он… да, он не то чтобы живет по чьим-то там нравственным ценностям. Но у него есть свой моральный кодекс, и он придерживается его. Он преданный. Он выполняет свои обещания. Заботится. Он… — Нил машет рукой. В Эндрю слишком много всего, чтобы вместить в слова. И в то же время есть… нечто совсем крохотное — как вот взять и объяснить, что он любит то, как Эндрю каждое утро смотрит на себя в зеркало, как щурится собственному отражению, слегка кивая себе, когда решает, что, что бы ни увидел, его это устраивает? Как объяснить, что он любит то, как глубоко Эндрю разбирается в шоу «Американский Айдол»? Как он любит наблюдать, пока Эндрю вертит в руках ножи, и что его ножи, по сути, просто острые фиджет-игрушки? — Почти каждое утро Эндрю выбирает два ножа, которые будет носить с собой в этот день. Почти всегда они разные. Иногда ему приходится задуматься, чтобы найти те, которые хочется. Утрами, бывает, он стоит и пялится на ножи по пять минут, чтобы выбрать. — И как он решает, какие хочет? Нил пожимает плечами. — Без понятия. Я как-то спросил, а он поднял две штуки и сказал «сегодня хочу эти». — И… ты поэтому в него влюбился? — Иногда по утрам — да, — отвечает Нил, сворачивая на подъездную дорожку к дому. Натали хмурится — в замешательстве, но без дальнейших расспросов идет наверх, чтобы принять душ. Нил присоединяется к Эндрю и Пейдж в гостиной, и Эндрю убирает одну руку с Сэр, чтобы взять Нила за ладонь. Нил помнит, как много лет назад провожал Эндрю взглядом, помнит, как отчаянно желал к нему прикоснуться. Теперь он сжимает его ладонь, прижимается своим плечом к его, наклоняется, чтобы чмокнуть в висок. Взгляд Эндрю — мягкий и любящий, — и Нил снова влюбляется. — Что ты читал? — спрашивает Пейдж. Нил принимается описывать — так, как сам понял, — книгу, сюжет, персонажей. Он в этом едва ли смыслит. Чем больше он объясняет, тем более растерянной выглядит Пейдж и тем выше поднимаются брови Эндрю. В конце концов Натали спускается на первый этаж с домашним заданием. — Мы читаем «Ромео и Джульетту», — сообщает она Эндрю, стоя перед диваном. — И у нас есть целая куча вопросов, которые мы должны задать взрослым. Почему ты влюбился в Нила? — Ну, это непростой вопрос, — отвечает Эндрю, поглаживая большой палец Нила. — Нил мне то же самое сказал, — вздыхает Натали. — Эй, почему это ты начала делать домашку без меня? — возмущается Пейдж, садясь и едва не сталкивая Короля с дивана. — Тебе надо спросить кого-то другого, — советует Натали. — Мы не можем вдвоем спрашивать одних и тех же людей. — Я не знаю никаких других взрослых! — Я позову Мэтта и Дэн выступить добровольцами, — решает Нил. — Мэтта только попроси — так он о Дэн часами трещать будет. Пейдж хмуро зыркает на Натали, — Натали зыркает в ответ, — но снова глубже усаживается в кресло. Они с Натали смотрят на Эндрю. — Что значит «непростой»? — Значит, что быть влюбленным и иметь возможность поддерживать отношения — две совершенно разные вещи, поэтому любой ответ на ваш вопрос будет полностью лишен контекста. Нил делает глубокий вдох. Эндрю окидывает его взглядом. — Да, — кивает Нил. — Именно так. Вот, что я пытался донести. — Ладно, — щурится Пейдж, — тогда каков ответ и каков контекст? Эндрю пожимает плечами. — Это все еще непросто. Натали садится на пол и устраивается поудобнее. — Я знаю, что ты вкрашился в него на второй день, но это не любовь. Эндрю молчит. Нила вот-вот задушит любопытство. Никогда в жизни он не был так увлечен вопросом. — Нравиться он мне начал на второй день, — в конце концов соглашается Эндрю. — А влюбился я… вот в чем проблема. Я был под таблетками. Иногда у меня была ломка, и, несмотря ни на что, я не был особо… м-м. Мне это пришло в голову только потом. Мы тогда сыграли матч — против «Черепах». И меня ломало. Во время ломки была такая фаза, когда я был абсолютно пуст. Как будто я был ничем, ничего не чувствовал, ни о чем не волновался. Большинство людей не видело эту фазу. Даже когда все происходило прямо у них на глазах, они не всегда понимали, что это ломка; думали, что я просто психопат, как и всегда. Нил заметил, был в ярости и даже не стал спорить — знал, что я ничего не смогу поделать, и это ему тоже было ненавистно. — И? — подсказывает Натали. Эндрю пожимает плечами. — И ничего. Нил приоткрыл дверь — во второй раз, как я его встретил, — я прокрался внутрь и обнаружил лестницу вниз. Я воспользовался возможностью, потому что это было ново и интересно, а несколько месяцев спустя, когда дверь была уже так высоко надо мной, что я не мог ее даже разглядеть, Нил показал, кто он такой, и лестница исчезла, а я не заметил, пока не стало слишком поздно. Я уже падал. Натали меняет тактику. — Контекст? — Когда вы нас гуглили, видели что-нибудь о Кэти Фердинанд? — Мы смотрели, — кивает Натали. — Интервью с Нилом, Кевином и Рико, да? Эндрю клонит к ней голову. — Кевин был под моей защитой. Но я не ожидал такого хода со стороны Рико. Обычно Рико было легко предсказать, очень и очень легко — так много власти, так мало мозгов, такой громадный комплекс неполноценности. Мне и в голову не приходило, что ему будет в кайф сидеть на сцене и запугивать Кевина по национальному телевидению. Как правило, ему не разрешалось так вести себя на публике. Но он был там, а я не мог схватить Кевина и убежать, или встать между ними, или… — он машет рукой. Рико мертв; нет смысла нервничать из-за него. — Но Нил встал. Нил Джостен, — произносит он медленно, тщательно выговаривая каждый слог, — такой тихоня. Такой слабак. Такой до ужаса пассивный. Что-то не сходилось; я был абсолютно уверен, что пассивность была лишь прикрытием. Он очень над этим старался. Я видел, как он психовал всякий раз, когда мы тренировались, а Кевин ругал его. И каждый раз, когда я отбивал его мячи в воротах. Ему требовалось физическое усилие, чтобы сохранять молчание, но он каждый раз брал и прикладывал это усилие. До тех пор, пока я не пытался копаться в его херне, его самоконтроль был идеальным. Но стоило ему завидеть Рико — он бросил все это свое притворство. Это было глупо. Это было очень, очень-очень глупо. Он сказал мне, что его отец был шестеркой Морияма; сказал, что Рико знал, кто он такой. Сказал, что Рико — один из тех, от кого он прячется. Во-первых, ему не следовало появляться на телевидении с Кевином, и, как только нарисовался Рико, нужно было держать рот на замке. Он должен был дать Кевину принять удар на себя и спастись самому. Однажды он сказал мне, что во время зомби-апокалипсиса сбежит и бросит всех — это была ложь. Оказавшись перед выбором между спасением собственной задницы и чьей-то еще, он становится мучеником — каждый раз. Он защитил Кевина на телевидении и не подпустил к нему Рико, как только они вышли за кулисы, и я успел подойти. Камеры ничего не засняли, и видео нет, но Нил буквально физически встал на пути Рико, чтобы обезопасить Кевина. Кевин не был заботой Нила, он был моей головной болью. После этого я доверил Нилу жизнь Кевина. И, кстати, жизни Аарона и Ники тоже, хотя мы это не озвучили. — А твоя жизнь? — спрашивает Пейдж. Эндрю пожимает плечами. — Я не думал, что моя жизнь настолько важна, чтобы утруждаться и доверять ее кому-то. Но Нил все равно о ней позаботился. — Разве это не еще одна причина, по которой ты в него влюбился? — спрашивает Натали. — Каков контекст? — Потому что ты можешь любить кого-то и абсолютно ему не подходить. Или он может абсолютно не подходить тебе, — объясняет Эндрю. — Может, этот человек тебя игнорирует, — ты говоришь, что любишь мороженое, но он никогда его не покупает. Или открываешь ему свой секрет, и он его выдает. Может, он изменяет тебе, но ты решаешь, что любишь его так сильно, что дашь второй шанс. Может, ты его и любишь, но он никогда не моет посуду. Если собираешься выйти замуж за кого-то, это должен быть кто-то, с кем у тебя могут получиться отношения. Кто-то, кому сможешь доверять. Кто-то, кого ты уважаешь, и кто уважает тебя в ответ. Кто-то, с кем ты сможешь поговорить, и кто-то, с кем тебе не обязательно разговаривать. Можно быть в очень хороших отношениях с кем-то, кого ты не любишь, и иметь ужасные отношения с тем, кого любишь, — Эндрю пожимает плечами. — Может, есть люди, которые вообще не могут влюбиться, но я не один из них. Если бы Нил никогда… — Погоди, — перебивает Нил, садясь. — Погоди, болван, ты почти отказался лечь в рехаб, потому что беспокоился о Кевине, а потом втирал, что я сбегу при первых признаках неприятностей. Ты не можешь сейчас прикидываться, будто прекрасно знал, что я не убегу. Ну-ка притормози. Эндрю машет рукой — ему совсем не жаль. — Я был в дурном настроении, а ты всегда твердил, что ты — беглец. Дело в том, — он тычет пальцем в Нила, — что краш в Нила у меня мог быть до скончания веков, но если бы я ему не доверял, я бы никогда его не полюбил. И я мог бы любить его до луны и обратно, но если бы мы не были способны построить хорошие отношения, я бы никогда не вышел за него. — Окей, — кивает Натали через минуту. — Здорово. Я все равно превращу это во что-то выполнимое. Так, следующий вопрос: любовь — это выбор? — Да, — хором отвечают Нил и Эндрю. Натали моргает на них, а затем хмурится. — Внатуре? Эндрю с Нилом очень выразительно кивают. — Слушай, — начинает Нил, — я влюбляюсь в Эндрю каждые два дня, потому что всегда есть во что влюбиться, — он ждет, предоставляя время для «бе-е-е» или закатывания глаз, но ничего не происходит. — И это потому, что Эндрю постоянно меняется. Эндрю, которого вы знаете сегодня, — не тот Эндрю, в которого я влюбился. Он уже не тот Эндрю, каким был пять лет назад, или два года назад, или вчера. И я уже не тот Нил, в которого влюбился Эндрю, или тот Нил, которым я был пять лет назад, ну, и так далее. Это… брак — это обязательство на всю жизнь. И я не говорю, что брак всегда так работает или что всегда должен так работать. Но большинство людей не вступают в брак с пониманием, что они разведутся через несколько лет, да? Они заключают брак с намерением сохранять отношения до самого конца. Но нет такого способа двум людям оставаться полностью одинаковыми всю жизнь. Я не мог просить Эндрю об этом. Я даже самого себя просить не мог. Дело не в том, что ты собираешься вечно любить одного и того же человека; дело в том, что ты выберешь любить его, кем бы он ни стал. — Это просто не может так работать, — усмехается Натали. — Не всегда же. Что, если человек, за которого ты выйдешь, окажется республиканцем? Нил пожимает плечами. — Разведетесь тогда. Порой люди становятся теми, кого ты ненавидишь. Когда любишь кого-то, то просто должен верить, что этот человек никогда не станет тем, кого ты был бы морально обязан ненавидеть. — Это не очень-то романтично, — цокает Пейдж. Нил снова пожимает плечами. — Ой ли? — спрашивает Эндрю, удивляя Нила. — Каждый день я просыпаюсь, а Нил все еще здесь, и я знаю, что он снова выбрал меня. И каждый день, просыпаясь, я выбираю Нила. Это не… — он хмуро смотрит на стену. — Мы не заложники своих эмоций. Или гормонов. И я не о том, что хотел бы расстаться с Нилом, нет, мой мозг продолжает вырабатывать дофамин каждый раз, когда я его вижу. Я не в розовых очках. Я здесь. Я замужем за Нилом Джостеном по собственному выбору, и остаюсь замужем за ним по собственному выбору, и я счастлив этому — по собственному выбору. Намеренно. И он тоже. Что романтичнее: два человека, которых просто неадекватно швыряет друг к другу и они становятся зависимы? Или два человека, снова и снова выбирающих друг друга? — Но что, если ты изменишься? — спрашивает Натали. — И тогда человек, которого ты любишь, больше не будет любить тебя? — А тут уже в дело вступает доверие, — говорит Эндрю. — Куда? — Я верю, — говорит Нил, — что Эндрю поймет, как снова полюбить меня. — И наоборот, — подхватывает Эндрю, не показывая никаких признаков вчерашних сомнений. В его броне ни единой трещины. Нил сжимает его руку. — Лады, — кивает Натали, глядя на свой лист с домашним заданием. — Что требуется для здоровых отношений? — Общение, — отвечает Эндрю. — Доверие, уважение и общение. — А еще — забота, — добавляет Нил. — И усилия. Типа, чем больше заботишься о чем-то, чем больше усилий вкладываешь в уход, тем больше этим гордишься. Если ухаживаешь за автомобилем, меняешь масло раз в определенное количество миль, регулярно моешь и пылесосишь и так далее — то полюбишь эту машину гораздо больше той, за которой никогда не ухаживал. То же самое касается и отношений. Проводишь ли ты время со своим партнером? Заботишься о нем, когда он болеет? Делаешь приятности, даже если тебя об этом не просили? Типа… о, и еще. Нравится ли тебе твой партнер? Не просто любишь его, но и нравится? Тебе интересно то, что он хочет сказать? О чем он думает? Вы друзья? Если ваши отношения — это просто перепихоны или всего-навсего листок, где написано, что вы в браке, — это херовастенькие отношения. — А вы друзья? — Нил — мой лучший друг, — отвечает Эндрю, и Нил сияет. А потом Эндрю продолжает: — Ему потребовалось время, чтобы стать им, но он стал. — И что это значит? — возмущенно спрашивает Нил. — Тебе нужны были месяцы, чтобы заговорить о чем-то, что не экси, — отвечает Эндрю. Нил открывает рот, чтобы возразить, но Эндрю прав. — Какое-то время экси было единственной хорошей вещью в моей жизни, — пытается он. — Занудище, — кривится Натали, и прежде чем Нил успевает расшифровать выражение лица Эндрю, оно исчезает. — Ну так, типа, вы начали встречаться до того, как он стал твоим лучшим другом? — Ну, я бы не признался в этом, пока он им не стал, — отвечает Эндрю. — Мне потребовалось полгода, чтобы реально признать, что мы — пара. — Как вы все еще находите темы для разговора? Вы проводите целые дни вместе, просто каждый день — вместе. Ну не болтаете же вы о работе, если тебе не нравится говорить об экси. — Раньше мы занимались другими вещами, — произносит Нил. — То есть, последние несколько месяцев мы готовились к усыновлению, а потом у нас появились вы, но… раньше я намного больше читал. Мы, на самом деле, смотрели другие шоу, не только «Разрушителей легенд» и «Охотников за домами». Эндрю пек куда чаще. Мы ходили в кино, катались на роликах и маялись прочей хренью — мы просто были заняты и устали за эти месяцы. — Оу. Простите. — За что? Никто же не приставлял пистолет к нашим головам и не настаивал, чтобы мы взяли вас, — усмехается Нил. — Мы решили это сделать. И оно того стоило. Натали с Пейдж улыбаются. Нил улыбается в ответ. Так приятно видеть девочек счастливыми. — Клево, — говорит Натали. — Запишу, и моя домашка по английскому будет готова. — Жестоко, — огрызается Пейдж. Натали ухмыляется в лист и усердно выводит буквы. Нил звонит Дэн. — Нил! Как делишки? — Дети читают «Ромео и Джульетту», — отвечает он ей. — Им задали домашку по теме отношений и выдали листы, которые нужно заполнить, а Натали уже опросила нас с Эндрю. — О, круто! Ты спрашиваешь, может ли Пейдж взять интервью у нас с Мэттом? Потому что мне нужно будет позвать Мэтта. У него это получится в сто раз лучше, чем у меня. — Было бы славно. О, перевожу тебя на громкую связь. И отдаю Пейдж. — Круто. Приветули, Пейдж. Погоди. Позову Мэтта. На минуту на линии воцаряется тишина, и у Пейдж появляется время достать из рюкзака свой лист, а затем они возвращаются. — Привет, — здоровается Пейдж. — Простите, эти вопросы, типа, по идее мы должны были задать нашим бабушкам и дедушкам, людям, которых мы… знаем. А еще людям, которые любят поболтать. — Мы можем стать вашими бабушкой и дедушкой, — взволнованно предлагает Мэтт. — Что насчет тети и дяди? — предлагает Дэн. — И это тоже, — соглашается Мэтт. — Окей. Эм. Как вы влюбились? — Дэн была самой крутейшей женщиной, которую я когда-либо только встречал, — сразу же тараторит Мэтт. — И просто такой отмороженно клевой. И великолепной. И, как бы, милой, но… без глупостей. Типа, она никогда не собиралась меня мамкать — просто всегда ждала, что я стану ее достоин, и она действительно заставила меня пересмотреть, типа, всю мою жизнь. Она заставила меня захотеть стать лучше. — Мэтт был очарователен, — подхватывает Дэн. — А еще, после всего этого переосмысления — и после того, как Эндрю накачал его спидболом, а потом заставил пройти через ломку… — Че? — вскрикивает Пейдж. — Простите, простите, это было громко, но… чего? Эндрю сидит очень неподвижно. — Я тоже этого не знала, — хмурится Натали, придвигаясь ближе к телефону. — Ой, упс, — отвечает Мэтт. — Эй, Дэн, ты проебалась. — Спасибо, милый. Слушайте. Пейдж. Натали, — она на секунду смолкает. — Спросите Эндрю, путь он вам расскажет… — Я теперь что, просто живу под автобусом? — спрашивает Эндрю. — Послушайте, он получил разрешение моей мамы, — вставляет Мэтт. — Я был на самом дне. Отец подсадил меня, и я так упорно боролся, чтобы не употреблять… я пытался исправиться, и у меня получалось лучше, чем в первый год в колледже, но… в любом случае, Эндрю устроил мне такую ебанутую ломку, что я буквально больше не могу даже думать о наркотиках. Так что, эй, это сработало. — Вопрос, — говорит Пейдж, глядя на Эндрю, — ты просто… накачиваешь наркотиками всех? — Нет, — отвечает Эндрю. — Я не накачиваю большинство людей. За все время я дал наркотики только Нилу и Мэтту, и, как уже было сказано, Мэтта мне накачать разрешили. — Эй, Мэтт, — кривится Натали. — Что не так с твоей мамой? — Она знала, что мне нужна помощь, — отвечает Мэтт. — Мы отклоняемся от темы, — говорит Пейдж. — Дэн, ты сказала, что Мэтт был очаровательным? — И жалким, — весело продолжает она. Мэтт утвердительно угукает на заднем плане. — Пока не перестал. Когда я встретила его, он был тем, о ком я должна была заботиться. Он сделал себя кем-то лучше. За проделанную над собой работу я влюбилась в него так же сильно, как и за результат. — О-о, это интересно, — кивает Пейдж. — Нил только что сказал, что хорошими отношения делает забота друг о друге. — М-м… разные виды заботы, — объясняет Дэн. — Например, Мэтт шесть лет играл в экси профессионально… — Пять с половиной, — вставляет Мэтт. — Пять с половиной, — соглашается Дэн. — В середине последнего года он порвал связки в плече — это было больно, и мы знали, что выздоровление будет еще хуже, так что мы записались на консультацию, и все шло хорошо до тех пор, пока мы не спросили, какие пропишут обезболивающие, а врач сказал, что ему будет неудобно прописывать бывшему наркоману обезболы. Поэтому я немножко поскандалила, а потом, следующие три дня, тратила каждую свободную минуту на поиск и обзвон врачей, пока не нашла того, кто согласился с ним поработать. И потом Мэтт признался, что тоже немного нервничал по этому поводу — нервничал, что у него в принципе могут возникнуть проблемы с приемом лекарств, или что он станет зависимым, если будет их принимать. Так что, пока он пил их, я буквально все время носила с собой бутылку воды. Следила за ним и каждый день проводила часы, убеждаясь, что он хорошо чувствует себя ментально, следила, чтобы он ежедневно звонил Эндрю… — Зачем? — спрашивает Пейдж. — Во-первых, они друзья, во-вторых, именно Эндрю в первую очередь помог ему справиться с зависимостью, и, в-третьих, Эндрю — и Аарон — оба знают, каково это — быть зависимым и выздоравливать. Эндрю очень близко́ это чувство, когда не хочешь принимать наркотики, но нуждаешься в них. И каково это — все равно их не принимать. В любом случае. Я делала все это, и я была счастлива делать это и сделала бы снова, но, но — и что невероятно важно, — если он вернется домой раньше, то приготовит ужин. Я буду убираться, а он — готовить. А если ужин на мне, убирается он. Если нужно сменить простыни, Мэтт может сделать это так же хорошо, как и я. Он знает, как складывать белье. Он знает, что нельзя класть мои лифчики в сушилку, и знает, какие мои кофточки сушить нужно. Знаете тот стендап Билла Косби, где жена попросила его накормить детей завтраком, и он накормил их тортом, а потом ой как собой гордился, потому что его больше не просили кормить детей? Насколько я понимаю, это — причина развестись. Я Мэтту не мать, я его жена. Мы партнеры. Я буду заботиться о нем, но я не собираюсь тратить на это всю жизнь целиком. Понимаешь? Пейдж кивает. — Ага. Я киваю. — Раньше я была стриптизершей, — рассказывает Дэн. — Когда была подростком, я жила со своей тетей и ее ребенком, и тетя не работала, так что мне приходилось содержать нас троих. Работа в стриптизе хорошо подходила по времени в мое расписание — и школьное, и экси, так что я достала поддельное удостоверение и пошла работать. Меня это разъебало; я была подростком и занималась секс-работой. Не ровняйтесь на меня. Не делайте так. И там мы видели много хреновых мужиков — таких, которые… ладно, как бы, это работа, да, но попадались мужчины — просто абсолютные куски дерьма. С другой стороны, все вышибалы тоже были мужчинами, и они в какой-то степени присматривали за нами. Но, я имею в виду, я была измучена. Я все время ужасно уставала и чувствовала себя уебищно, по понятным причинам, и не то чтобы мне одной было плохо; некоторые из моих сестер батрачили на двух работах, или у них были дети, или им приходилось заботиться о престарелых родителях, или они учились в магистратуре. Но там была одна женщина, и у нее был такой парень, типа, вся его работа — это начинающий музыкантишка, то есть он дни напролет просиживал в спальне и брынчал на гитаре, и иногда вечерами выползал в бар и надеялся, что кто-то попросит его сыграть на гитаре и у него будет звездный час, когда все услышат, какое он талантище, а когда ночь за ночью этого не происходило, он убухивался в зюзю. И эта женщина — она пахала на двух работах, днем и ночью, а еще стирала, убирала квартиру, готовила им еду, ходила за продуктами, а он проматывал ее бабки, напиваясь по ночам, и можно я вам честно скажу? Три ночи работы с ней заставили меня возненавидеть мужиков куда сильнее, чем стриптиз. Я знаю, это не имеет никакого отношения к домашке, но послушайте: мужчины — дерьмо. Окей? Они того не стоят. Та женщина любила своего парня и сходила по нему с ума, а он был уродом. Так что давайте, ненавидьте мужчин, пока не найдете того, кто приложит все усилия, чтобы как раз не быть куском дерьма. Или женщину? Женщины тоже могут быть дерьмовыми. И небинарные персоны. Любые, кто вам нравятся. Если, конечно, вам вообще кто-то нравится. — Это немного смущающе, детка, — хихикает Мэтт. — Знаю. Я пытаюсь. — Отлично выходит, — рассеянно угукает Пейдж, быстро-быстро записывая все в лист. — Следующий вопрос. Любовь — это выбор? Дэн фыркает. — Ага. — Агась, — соглашается Мэтт. — Почти полностью. — Ладно, Нил с Эндрю тоже так сказали, но, типа, когда я спросила, как вы влюбились, ни один из вас не ответил, потому что я так решил или решила. — Ну, конечно, — отвечает Мэтт. — Любовь — это набор химических веществ. Спросите Кейтлин, она, скорее всего, сможет рассказать, каких там именно. Но, типа, со временем химические вещества исчезают. Ты вступаешь в брак и понимаешь, что супруг не с той стороны кладет туалетку или не закрывает пачку хлеба… — Я потеряла эту штучку, — вставляет Дэн, смеясь. — Она исчезла. — Исчезла, прямо как химические вещества у любви, — соглашается Мэтт, и по его голосу Нил слышит, что он ухмыляется. — И, в конце концов, ты сидишь и понимаешь, что твой супруг больше не вызывает бабочек в животе, и у тебя есть выбор. Ты можешь сказать: «ну и пошло это все, я заслуживаю кого-то, кто будет дарить мне бабочек до скончания веков, и я развожусь с тобой, потому что ты явно не можешь мне их дарить». Можешь сказать: «ну, блин, мы уже женаты, думаю, я застрял», и провести следующие десять лет, ненавидя свою супругу, ненавидя себя и истеря из-за завязочек для хлеба. Или можешь сказать: «да какого хрена, это же Дэн Уайлдс, любовь всей моей жизни, так что случилось?». И тогда ты понимаешь, что все дело в том, что ты забыл. По чесноку, иногда я забываю, что отношения требуют больше усилий. Так что мне потребовалось пять минут, чтобы вспомнить, за что я ее любил, а потом я не мог понять, почему вообще штуковины для хлеба были камнем преткновения. Типа, она Дэн Уайлдс. Когда я был моложе, я буквально не мог даже мечтать познакомиться с кем-то вроде нее, не говоря уже о том, чтобы жениться. Она потрясающая. И она — моя лучшая подруга. И иногда нужно просто сказать: «что ж, может, пришло время обсудить все-все наши проблемы», а еще посвятить пять минут обнимашкам. А потом все эти химические любовные приколюшки в мозге возвращаются. — Как он и сказал, — подхватывает Дэн. — Химические вещества в мозге не действуют вечно. Если хочешь, чтобы отношения длились дольше пары месяцев, то нужно быть готовым к этому, и, когда химия выветрится, нужно просто приложить в два раза больше сил ко всем пунктам, делающим отношения хорошими. Нужно находить что-то новое, во что можно влюбляться, или вспоминать что-то старое, о чем позабыл. Но нужно хотеть их искать, эти штуки, в которые можно снова влюбиться. Нужно решить, что эти отношения стоят такой работы. Таких вот усилий. И я скажу вот что: если только один из партнеров прилагает такие усилия? Это того не стоит. Оба человека должны каждый день принимать решение продолжать любить друг друга, даже когда это трудно. Особенно, когда это трудно. На минуту воцаряется тишина, нарушаемая только стуком ручки Пейдж, летающей над бумагой. Она переворачивает лист, чтобы продолжить писать на другой стороне. — Прикольно. Эм. Что требуется для здоровых отношений? Что нужно для поддержания здоровых отношений? — Общение, — в унисон произносят Мэтт и Дэн. — На всех уровнях, — продолжает Дэн. — Типа, нужно говорить о проблемах — чем раньше, тем лучше. Но, помимо этого, нужно и просто болтать. Если вы общаетесь только о проблемах, это хреновые отношения. Если говорите только о своих проблемах и херовом дне на работе, общение друг с другом становится невыносимым. Нужно же и о всяких смешных штуках болтать. И хороших передачах. И том, что вас волнует. Еще один хороший практический метод: если не хочется мириться с чем-то в дружбе, то не нужно мириться с этим в отношениях. Есть много всякой херни, о которой люди говорят: «ой, ну, ничего, это норм, что он вот так себя ведет, он же ее муж». Это фигня. Если он ее муж, то вообще не норм, если он делает ей больно, кричит на нее, ставит в неловкое положение или типа того. Если у вас когда-то будут отношения, и друг или член семьи скажет: «эй, мне не нравится, как твой партнер к тебе относится, он делает то-то, то-то и то-то», а вы такие: «ну и что, это же моя вторая половинка»? Просто расстаньтесь с этим человеком. Нахуй такое. — А еще — совместимость, — добавляет Мэтт. — Что является отличительной чертой хорошего компромисса? — То, что делает всех несчастными? — пытается Пейдж. — Агась. Поэтому, если вам с партнером придется часто идти на компромиссы, вы оба будете несчастны. И, как бы, никогда не найти… типа, никто никогда не будет тобой. Ты не найдешь своего клона. Это будет компромисс. Иногда приходится учиться жить с тем, что хлеб у вас дома будет просто подвернут в упаковке. Хочется, чтобы компромисс был мелочью — всего-то выбрать «Крест» или «Колгейт». А не что-то типа — жить в пустыне или на пляже. Или — десять детей или вообще ни одного. Даже если бесконечно кого-то любишь, отношениям все равно придет конец, если скажешь: «не-а, никаких детей», а тебя каждый день будут уговаривать завести детишек. Пейдж пишет с минуту. — Милота. Больше никаких вопросов. Простите, что мне пришлось обратиться к вам за помощью. — Это было весело, — радостно отвечает Дэн. — И, в любом случае, это круто — иметь племянниц. — Племянниц? — вторит Пейдж тихим голосом. Нил уверен, Дэн с Мэттом заметили, но ни один это не комментирует. — Ага. Как бы, мы оба — единственные дети в семье, но я по сути брат Нила, — отвечает Мэтт. — Да и вообще, у нас не будет детей, но мы хотим быть реально крутецкими тетей и дядей, которых все любят. — Оу, — говорит Пейдж. — Клево. — И мы рядом, если вам что-нибудь понадобится, — добавляет Дэн. — Неважно что. Просто звякните нам, ладушки? — Хорошо, — соглашается Пейдж. Они прощаются, Пейдж передает телефон обратно Нилу, и они с Натали смотрят друг на друга. — У нас есть тетя и дядя, — сипит Пейдж. — Целая куча, — поправляет Нил. — Аарон с Кейтлин, Дэн и Мэтт, Эллисон и Рене, Кевин и Тея, Ники и Эрик — большинство Лисов были единственными детьми, за исключением Эндрю с Аароном, и у Эллисон есть несколько братьев и сестер, но, мне кажется, они не общаются; в любом случае, они все пиздецки счастливы иметь племянниц и племянников. Джон и Фредди — самые обожаемые малыши на всем белом свете, и тот факт, что вы уже умеете разговаривать, — плюсик в вашу пользу. А еще у вас есть бабушки с дедушкой — Ваймак, Эбби и Би. Пейдж ерзает в кресле, и Натали улыбается ей. — Нахуй луну и звезды, — лыбится Натали. — Наши папы подарили нам просто целую кучу теть и дядь. — Хм-м? — спрашивает Эндрю, кратко подытоживая мысли Нила. Пейдж отводит глаза — смущается. — Когда мы были младше, была такая книжка, называлась — «Папа, подари мне Луну», — рассказывает Пейдж. — Она была у одной из наших приемных сестер, и она много раз читала нам ее. Мы думали, что, может, наш отец отказался от нас, потому что не мог себе позволить нас содержать, и если бы мы просто подождали еще немно-о-о-о-ожко, то он нашел бы реально хорошую работу, разбогател, вернулся бы и забрал нас. И мы попросили бы у него Луну, и, конечно же, он бы нам ее подарил, а потом сказал: «о, у меня теперь так много денег, и я хочу загладить вину перед вами, так что подарю вам еще звезды», и потом бы взял да подарил. Но, как бы, оказалось, что огромная припизднутая семья намного лучше. — Жаль, что мы не можем спустить Луну с неба, — вздыхает Нил. — Но, может, летом, когда на улице будет получше… съездим полюбоваться звездами? Натали с Пейдж сияют, и Нил чувствует себя абсолютно довольным своей семьей. — Было бы круто, — соглашается Натали. А потом они все идут на кухню, чтобы доделать оставшуюся домашнюю работу девочек. Нил пишет Кейтлин. Она, видимо, работает, потому что через пару минут ему пишет Аарон — с фотографией, которую он и попросил, — с потолком в комнате Фредди. — Боже, так круто, — Нил показывает фотографии Натали с Пейдж, а также Эндрю, который реагирует так, словно никогда их раньше не видел. — О-о, это светящиеся в темноте звездочки? — спрашивает Пейдж, уже забыв о домашней работе. — Какие офигенские! — О, ага, — кивает Натали, выглядывая из-за плеча Пейдж. — Когда были мелкими, мы до чертиков мечтали о них. Просто, типа, сама идея иметь комнату и знать, что она наша — прям вот настолько наша, что нам можно ее украсить? Налепить звездочки? Поверить не могу, что живу опосредованно через ребенка. Нил хихикает, Эндрю смеряет его взглядом, а затем Пейдж возвращает телефон, и они продолжают выполнять домашнюю работу. Нил разогревает курицу, по памяти смешивая винный соус, и, когда все почти готово, Эндрю ставит воду кипятиться. Варка пасты занимает всего две минуты. Когда Эндрю сливает пасту в сито, хлебопечка дзынькает; Нил достает хлеб, еще горячий, и нарезает. За едой они с Эндрю рассказывают о самых интересных моментах вчерашней игры, а девочки подробно описывают свои выходные с Эбби; они едят, едят, а Эндрю с Натали подкалывают друг друга десять минут кряду, — Натали все время ухмыляется, а Пейдж подбадривает ее, и Эндрю рассказывает им о Марии и ее любимой музыке, а Нил о Райли и о том, как она смотрит на Марию, а девочки перебивают друг друга, наперегонки старясь первее поделиться историями о детях в их классах, учителях и всей школьной драме. В конце концов, пять раз отогнав котеек от стола, они встают. Нил убирает остатки. Натали моет посуду. Пейдж вытирает стол и плиту. Эндрю заливает тортик глазурью. А потом они едят торт. Нил видит, как округляются глаза Пейдж, когда она пробует; Эндрю вложил огромное количество времени и энергии в совершенствование рецепта своего торта. И Эндрю выглядит абсолютно гордым собой за это. Они пересматривают «Гордость и предубеждение». Несомненно, это фаворит. И, в конце концов, все ложатся спать; Эндрю льнет к груди Нила, полностью расслабленный. Нил обнимает его. И ему так хочется вернуться в прошлое — сказать Мэри, что все сделанное ей было не зря. Что ее жертва будет чего-то стоить. Что однажды он будет в достаточной безопасности и бесконечно счастлив. Ему так хочется ее поблагодарить. Какой стала бы жизнь, будь он Вороном? Если бы вырос таким же, как Кевин? Сбежал бы он? Один, сам по себе? Смог бы когда-нибудь? Эндрю переворачивается, берет Нила за ладонь и подносит к губам. — О чем бы ты ни думал, — шепчет он, — оно того не стоит. Нил ведет пальцами по его волосам. — Я люблю тебя. — Я тоже тебя люблю, — отвечает Эндрю. Нил сдается — позволяет Эндрю держать его за руку, позволяет весу Эндрю успокоить его. В конце концов, он не Ворон, он — Нил Джостен, супруг Эндрю, а теперь еще и отец двойняшек. Эти звания так же успокаивающе тяжелы, как и непоколебимой вес Эндрю на нем, и они погружают Нила в сон.

***

Кто-то стучит в дверь их спальни. Нил смотрит, смаргивая туман с глаз; Эндрю все еще лежит на нем, он не может пошевелиться, так что если кто-то пришел их убить, то так тому и быть. Он видит, что Эндрю подумывает проигнорировать это, а потом… а потом они вспоминают, что у них есть дети, и что человек, стучащий в дверь, может быть одной из них. Эндрю встает, Нил садится, и, когда Эндрю открывает дверь, он видит знакомый силуэт — Натали. — Простите, — шепчет она тихо-тихо, — можно войти? Мне приснился… Эндрю делает шаг назад, даже когда она останавливается на полуслове, и Натали заходит в комнату, всей позой выдавая, насколько неловко себя чувствует. Эндрю идет закрыть дверь, взвешивает решение и оставляет ее приоткрытой. Нил садится по-турецки и похлопывает по изножью кровати. — Что такое? Она неуверенно присаживается на краешек. Эндрю забирается обратно в постель и прислоняется к плечу Нила. — Извините, я не хотела беспокоить Пейдж. — Все хорошо, — кивает Нил. — Не думай, что я травмированная. — Я уже думаю. Натали поворачивает голову в его сторону, предположительно, чтобы злостно сверкнуть глазами, но в темноте Нил этого не видит. Он молчит. Ждет. Наконец, Натали поворачивается, чтобы снова уставиться в стену. — Мне очень часто снятся кошмары. И обычно они о Пейдж, так что все в порядке, потому что я просыпаюсь, а она прямо рядышком, понимаете, — она бросает взгляд на Нила с Эндрю, и они оба кивают. Понимают. — Но мне приснилось, что вы двое ушли. Или умерли? Оба? Но вы поехали на игру, а потом не вернулись, и все продолжали твердить, что вы вернетесь, и нам просто нужно подождать, но вы так и не приехали, а потом мы узнали, что вас застрелили, но только через два месяца, а до этого мы думали, что вы просто не хотите возвращаться домой, а потом не уже и не могли. И я просто… Нил ждет. — Хотела убедиться, что мы все еще здесь, — произносит Эндрю. Натали дергает головой — что-то похожее на кивок. — Нат, — зовет Нил, привлекая ее внимание. Он похлопывает по кровати у своих ног, намереваясь, чтобы она пододвинулась ближе, чтобы он мог ее обнять, но, очевидно, она решает, что это уже слишком; вместо этого она ложится, укладывая голову так, чтобы Нил мог дотянуться. Он протягивает руку и легонько проводит пальцами по ее волосам. Она не возражает; делает глубокий вдох и сворачивается калачиком. Эндрю придвигается ближе, чтобы погладить ее по плечу. — Мы вас не бросим, — обещает Эндрю. — Мы рядом, и мы никуда не уйдем. Натали кивает, но не двигается, так что Нил продолжает поглаживать ее, изо всех сил стараясь не заснуть. Мэри прирезала бы его, увидев таким, но… ладно, вне дома он спит гораздо менее крепко, обещает он ее призраку. И, конечно, он знает, что дом не неуязвим, знает, что присутствие Эндрю не является гарантией безопасности, но что ему еще делать, все время параноить? Он моргает, а она стоит в дверном проеме… Нет, не Мэри. Пейдж. — Простите, — шепчет Пейдж, — не знаете… — Она здесь, — отвечает Эндрю, подзывая Пейдж поближе. Похлопывает по кровати, приглашая ее войти, и Пейдж отодвигает ноги Натали в сторону, чтобы забраться в постель. — Кошмары? — спрашивает Пейдж. Натали кивает. Пейдж зевает. Ну, господи, уже поздно, а у них самая большая кровать в мире. Нил двигается, Эндрю понимает намек, и они перетаскивают подушки и одеяла на середину кровати, где дети смогут дотянуться. Пейдж сворачивается калачиком, а Нил подтягивает Натали, пока она не отодвигается подальше от края кровати. Он сжимает ее руку, и она делает глубокий вдох, а Пейдж гладит ее по голове. Нил с Эндрю устраиваются поудобнее, уложив ноги у изножья, и Нил прислушивается. — О, — шепчет Пейдж, все еще легонько поглаживая Натали, — можете звать меня Джиджи. Или Джидж. Ура. А потом ее рука замирает и перестает двигаться, — Пейдж снова засыпает. Через пару минут дыхание Натали успокаивается, замедляется, становясь глубоким и ровным. Нил протягивает руку, и Эндрю берет его за ладонь, и этого достаточно. Это не самое комфортное положение, но его дети в безопасности, его муж в безопасности, и он сам в безопасности, и сон не за горами.