Blame It on My Youth : [ вини нашу юность ]

На следующий день они едут в аэропорт, когда Нил получает сообщение от Натали. В основном оно состоит из картинок с минимумом слов — контекста ради. Нил морщится. — Они разгромили дом Лорны, — рассказывает он Эндрю. — Разбили все, что можно разбить, порезали все, что можно порезать. Да еще и кучу вещей спалили — книги, учебники Арни. Эндрю перестраивается в левый ряд, и машина резво едет вперед. — Хорошо, что Лорны и Арни там не было. Нил благословляет все свои инстинкты, убирает телефон и надеется на лучшее. Он понятия не имеет, как ей помочь. Очевидно, копы не будут слишком усердствовать, чтобы найти причастных к этому людей. — Если бы они просто сожгли дом полностью, Лорна могла бы получить страховую выплату. — Слишком умно, — соглашается Эндрю. — Ей бы засовы поставить. Камеры. Хорошую систему безопасности. Может, завести собаку. Будет странно, если я напишу ей? Она, наверное, уже подумала обо всем этом. Но вдруг еще не думала? Вдруг я могу помочь, но не помогаю? Дрю, помоги. — Почему ты спрашиваешь меня? Мои социальные навыки примерно такие же же, как у выброшенного в окно булыжника. — Может, я напишу ей. Просто напишу. — Мы ее удочерили? — Возможно. Сначала он пишет Надии:       Я видел ролик, выглядело потрясно! Спасибо огромное за такую возможность. Получает сообщение от своей пиар-агентки:       Суббота, 12 октября — интервью с Джанной. Обязательно выиграйте в пятницу. Пишет Натали и Пейдж и немедленно получает ответ:       мы буквально только что сели в машину Эбби, я печатала сообщение, все в порядке, дедуля. А потом он вспоминает, зачем изначально взял телефон, и пишет Лорне. Колеблется, набирает парочку сообщений, удаляет их и, наконец, останавливается на:       Сообщи мне, если возникнут какие-то вопросы о камерах. И еще, в Хоум Депо продается маленькая штучка, такая палочка, которую можно использовать на двери — если ее поставить, даже если кто-то умудрится вскрыть замок и засов, дверь открыть не получится. А потом он мысленно благодарит Эндрю за его смартфон, когда ищет ссылку на ту самую «маленькую штучку-палочку, чтобы блокировать дверь», и отправляет Лорне. — В субботу утром у меня интервью с Джанной. Хочешь пойти со мной? Эндрю пожимает плечами. — Конечно. Думаю, будет весело. Нилу никогда не понять. Они какое-то время шатаются по аэропорту. Поглядывают на витрины. В каждом магазине все одно и то же, но это их не останавливает. Они садятся в самолет, Нил читает и дремлет. Через десять минут просыпается и видит, что Мария разговаривает с Эндрю — он не отвечает, но слушает. Нилу спится лучше со знанием, что Эндрю отвлекают от фобии. А потом они снова играют против Техаса. Техас рвется к матчу-реваншу, взволнован и готов разгромить «Ягуаров», но Райли ухмыляется, и Нил, глянув на нее единожды, тоже начинает лыбиться — да. Да, это будет веселая игра. И она в самом деле веселая. Нил выходит в первой четверти и сталкивается с разъяренной командой — на прошлой неделе их обыграли на их же территории, и они не собираются позволять этому повториться. Игра жестока, и Мария в своей стихии — упивается отточенной способностью бесить противников, и Нил готов помогать ей в этом. Сегодня языком он чешет быстрее, чем ногами. Он врезается в своего опекающего, одним глазом следя за Марией, а другим — за воротами. Когда один из них получает преимущество, другой пасует мяч; когда их обоих закрывают бэклайнеры, они используют стену, пол, и кое-какие из своих самых замудренных дорожек шагов. Выкатывать что-то новое ради такой игры — оно того не стоит, и Нил громко сообщает об этом опекающему. В конце концов они покидают корт без пенальти, Нил ухмыляется, а Мария пышет яростью, превращающейся в острую усмешку, когда она шагает мимо Райли, выходя вслед за Кевином на корт. Нил счастлив это видеть. Он расхаживает взад-вперед. Наблюдает. Наблюдает, как Кевин прорывается через защиту, ловит пас и запускает мяч в ворота с невероятного расстояния; наблюдает, как мяч пролетает под рукой вратаря. Эндрю качает головой: — У чела было восемь минут, чтобы остановить подачу, пока он наблюдал, как мяч летит ему прямо в лицо. Кевин не настолько быстрый. Нил легонько проводит пальцами по тыльной стороне его ладони, но не отвечает. Они оба знают, что Кевин правда настолько быстрый. И также же знают, что Эндрю отбил бы мяч, не моргнув и глазом. В конце концов, вторая четверть заканчивается, и сокомандники выходят на перерыв. Они лидируют со счетом 7:6 — но это и близко не тот разрыв в очках, на который они надеялись. Они обговаривают стратегию. Разминаются. А потом выстраиваются на третью четверть. — Эндрю, — зовет Нил. Когда Эндрю смотрит на него, он переходит на русский. — Закрой ворота, и я покормлю тебя с ложечки тем тортом, который ты ел в прошлый раз. — А если не закрою? — Я съем целый кусок у тебя на глазах. — Иди ты, — отвечает Эндрю, выходя на корт. — Что ты ему сказал? — спрашивает Кевин. — Попросил закрыть ворота. — Лучше бы ему и впрямь закрыть. У нас сегодня нет места для его заебов. Нил смотрит на Кевина, и Кевин смеряет его таким взглядом, словно ему ни секунды не жаль. Что ж. Справедливо. Но Эндрю не дает Кевину повода для жалоб. Он уже играл против этой команды, против этого же состава буквально на той неделе — у них не было достаточно времени, чтобы поднять скилл или измениться с последней игры. Он знает, как каждый из них двигается, знает их стиль. Они не в силах отправлять мячи достаточно быстро, не могут точно прицелиться, не могут подобраться достаточно близко, чтобы обойти его, и к тому времени, когда наступает последняя четверть, Кевин весь на нервах не меньше Нила. Кевин на ходу стучит клюшкой по полу, привлекая внимание Эндрю, и салютует двумя пальцами. Эндрю не отвечает, но Нил знает, как много для него это значит. В последней четверти каждая сторона получает по два пенальти. Техас борется не на жизнь, а насмерть — если они проиграют сейчас, то не только уедут домой на две недели, но и вообще выбудут из борьбы — хреновый способ закончить сезон. И их болельщики ревут и гогочут, такие же разгоряченные, как и игроки, неистовствуя на табло, когда счет Южной Каролины растет — 10—11—12 — а счет Техаса остается неизменным — 6. Когда часы показывают две оставшиеся минуты, Кевин смотрит на Нила и машет в сторону Техаса — «бесполезные» — вот, что говорит этот жест. «Можем просто взять и усесться прямо тут» — говорит жест. «Зачем мы вообще с ними играем?» Нил смеется — звук тонет во внезапно усилившихся криках толпы — и снова рвется вперед. Он хочет получить еще одно очко. И он получает, а Кевин — два, а Техас ни одного, и они пережили раунд «резни». Они в финале — по-настоящему. Еще как минимум три игры; в лучшем случае — четыре. По крайней мере, еще одна неделя, в лучшем случае — две. Нил берет Эндрю за руку, крепко сжимает, чувствует, как Эндрю сжимает в ответ — сильно, неумолимо, и это — собственное проявление радости Эндрю, и Нил не отпускает, ни за что на свете, ни когда Райли обнимает его за плечи, ни когда Кларк притягивает его в объятия, ни в жизнь. Эндрю в восторге от этого. Он в восторге от экси. Если бы Нила убили прямо сейчас, он бы умер счастливым. Он возвращается к телефону и видит сообщение от Лорны:       У меня нет вопросов, но я напишу, если возникнут. Я подумываю завести собаку. Он пишет в ответ:       Мастифа. Всю дорогу до отеля они празднуют, а потом отправляются на командный ужин, занимая три столика в стейк-хаусе и шумя сильнее, чем имеют на это право, но… завтра им прямо из аэропорта ехать на стадион, чтобы тренироваться несколько часов. Расписание появляется, пока они едят: в понедельник — в Калифорнию на послеобеденную игру; в среду к ним приезжает Денвер; в пятницу лететь в Нью-Йорк и играть против команды Эллисон. Нил отправляет детям смски, скидывая расписание, напоминание, что завтра первое воскресенье месяца, предупреждение, что на этой неделе им будет непросто успевать помогать им с домашкой, предупреждение, что им придется поговорить о том, что Эбби, Ваймак или Би останутся дома на ночь. Нил не только не доверяет Уоррен-Пагано, но теперь беспокоится еще и о копах. И, возможно, в этом нет необходимости, потому что имя Морияма защитит его, но он беспокоится, что эта защита может не распространяться на детей. А когда ужин заканчивается, Эндрю отказывается заказывать десерт, привлекая пристальные взгляды всех сидящих за столом. Он глядит в зал ресторана с покер-фейсом, и Нил держит выражение собственного лица под строжайшим контролем. Для чего еще было нужно его детство, если не чтобы помогать ему строить солидные покер-фейсы? Мария наклоняется. — Ты можешь мне рассказать! — шепчет она. — Я твоя подруга! Райли тычет в нее пальцем, и Мария отмахивается от нее. — Не Райли! Я твоя подруга! — Это разрушает отношения, — цокает Райли. — Тс-с, тс-с, ш-ш, Ри, Ри, ш-ш. Хей. Эй. Эндрю. Ты можешь мне рассказать. Нил отпивает воду. Эндрю достает телефон и отвечает на сообщение Рене. Мария сверлит его взглядом. Кларк, сидящий на другом конце стола, заводит громкий разговор о костюмах на Хэллоуин. Нил присоединяется, выдвигая парочку идей относительно использования косметики, и просит Марию тоже внести свой вклад, поскольку она действительно знает, о чем говорит… Мария стреляет в Нила глазами, но присоединяется едва ли не через силу, пока не берет весь разговор на себя. Нил отказывается встречаться взглядом с Райли. Он знает, что натворил, и ему не стыдно. В конце концов, когда все заканчивают есть, Мария шепчет: — Это из-за высокого уровня холестерина? Из-за предписания врача? И команда разделяется, направляясь по разным комнатам, коллективно решая не замечать Марию и Райли, переговаривающихся шепотом по пути к лифту. Эндрю с Нилом добираются до своего номера и возятся гораздо меньше, чем тогда — в конце концов, прошла всего неделя. Однако на этот раз их комната гораздо ближе к земле, и Эндрю бросает мимолетный взгляд в окно, а затем многозначительно смотрит на Нила. Нил заказывает торт. — Но ты не будешь меня кормить, — произносит Эндрю. — Я подумал и решил, что не хочу. — Я могу как паровозик — шага-шага-чучух-чучух, ну и все такое. — О, нихрена себе, правда? Что ж, это все меняет. — Это был сарказм? — Нет, я думаю, дети называют это ложью. — Получается… ничего не меняет? — Нет, не особо. — Если бы я сказал тебе о паровозике, когда предлагал изначально, ты бы закрыл ворота? — Я бы отходит в сторону, пока техасцы целились. — Звучит так, будто это бы все поменяло. — Ты становишься слишком хорош в этом. — Слишком хорош в чем? — В разговорах. — Можешь заставить меня замолчать, если хочешь. — Нет, мне нравится слушать, как ты говоришь. У тебя получается все лучше. — Это хорошо. Мне бы не хотелось думать, что ты вышел за человека, который тебе наскучил. — Кто-то однажды сказал мне, что ты довольно интересный. Приносят торт. Эндрю откусывает кусочек, а затем протягивает ложку Нилу. В конце концов Эндрю скармливает Нилу половину торта, а затем Нил обнимает его, фыркая от смеха. — Мы так не договаривались, — хихикает Нил, чмокая Эндрю в нос. — Я освобождаю тебя от твоей части сделки, — отвечает Эндрю — слишком торжественно для человека, которого только что чмокнули в нос. — Я ценю это, — говорит Нил, подражая Эндрю в серьезности, пряча улыбку и сохраняя бесстрастное выражение лица, пока Эндрю не сдается и не фыркает, издавая звук, очень похожий на смех. На следующий день они отправляются домой. Прямо из аэропорта едут на корт; тот факт, что они только что отыграли, не означает, что у них выходной — не сейчас, когда на носу финал. Они работают, работают в поте лица, потому что вот оно — вот — прямо здесь. Они могут взять выходной в субботу, потому что либо им предстоит неделя напряженных тренировок перед последней игрой в году, либо потому, что вылетят. Либо они будут праздновать, либо будут оплакивать сезон. И Нил видит по лицам сокомандников — они не могут, не могут, не могут проиграть сейчас. Не могли они убиваться целый сезон только чтобы в последний момент продуть. Тем не менее, они заключили сделку всей командой, поэтому могут ехать домой ужинать. Эндрю с Нилом спешат принять душ — сегодня первое воскресенье месяца. Приедут Аарон и Кейтлин. Они подъезжают к дому одновременно с Аароном и Кейтлин, и Кейтлин бесцеремонно всучает Фредди Нилу и бросает пакет с игрушками в ожидающие руки Эндрю. Аарон смеряет их боязливым взглядом, явно беспокоясь о возможности повторения прошлого месяца, но ни Эндрю, ни Нил не соизволяют ответить на этот взгляд. В идеале такое не повторится. И, как выясняется, не повторяется. Напротив, Пейдж подкарауливает их, как только они входят в дверь, и спрашивает: — Аарон, а что ты за врач? Педиатр, да? Ты же знаешь, типа, основы анатомии, верно? Хей, можно я буду звать тебя дядя Аарон? Аарон выглядит откровенно напуганным и едва успевает произнести половину ответа, прежде чем Пейдж снова перебивает: — Крутяк! А можешь научить нас анатомии? Рене учит нас пользоваться ножами, и она сказала, что нам нужно изучать анатомию. — Конечно, можете называть его дядя Аарон, — отвечает Кейтлин, широко улыбаясь. — И, конечно, он может научить вас анатомии. В любом случае, пойду-ка я готовить… Они с Эндрю спешат на кухню, даже не оглядываясь, чтобы не видеть выражение Аарона. Его-то Нил прекрасно узнает. Это лицо человека, не подготовленного к двум четырнадцатилетним ходячим машинам любопытности и абсолютно не готового обучать их анатомии для ножей. — Мы не хотели спрашивать Кейтлин, — объясняет Пейдж, ведя Аарона в гостиную, — потому что она невролог, и мы не уверены, насколько хорошо неврологи знают анатомию. Да и вообще, как много они помнят спустя годы после учебы? И она готовит, так что не будем ей мешать. Короче, Натали должна знать, где сердце и как в него попасть. Нил ухмыляется, салютует Аарону и мчится за Фредди. Он потратил месяцы, гоняясь за маленьким монстриком — Аарон может рассказать Натали о мягком местечке за ухом. Это справедливость в чистом виде. В конце концов, они садятся за стол, но урок анатомии не прекращается, и Нил обнаруживает, что на самом деле «анатомию-для-ножа» уже сто раз забыли. Пейдж в ударе — каждое ее предложение — это вопрос; у нее есть вопросы и к Кейтлин, и Аарону; Эндрю на полсекунды кривит губы, опуская взгляд в тарелку; Нил отправляет ложку каши Фредди в рот и еще раз благодарит бога, что у него нет маленького ребенка, и что Эндрю такого не хочет. Но, в итоге, время летит. Нил начинает поглядывать на часы, подсчитывая, сколько осталось до тренировки. Они убирают со стола, Пейдж все еще задает вопросы, и, в конце концов, Кейтлин забирает Фредди, а Нил, Эндрю и Аарон берут несколько игрушек, и запихивают все барахло в машину. Нил с Эндрю возвращаются внутрь. — Куда лучше, чем в прошлый раз, — вздыхает Нил, когда они заходят. — Папа! Па! — зовет Натали, и Нил с Эндрю находят их на кухне. — Поможете нам с немецким? У вас еще двадцать минут, да? — Конечно, — отвечает Нил, садясь с ними за стол, пока они достают книги и тетрадки. Не проходит и двух минут, как раздается стук в дверь. — Наверное, Аарон с Кейтлин что-то забыли, — произносит Нил, пожимая плечами в ответ на вопросительный взгляд Эндрю. Встает, отмахиваясь от него, и направляется в коридор. Распахивает дверь. На пороге стоит Ичиро Морияма. На пороге стоит Ичиро Морияма. На пороге стоит Ичиро Морияма — один. Нил делает шаг назад, и Ичиро принимает приглашение, заходя внутрь. Пейдж с Натали выбегают из кухни; Пейдж хохочет, а потом они останавливаются. Эндрю тут же появляется рядом. Нил закрывает дверь. Встает перед Ичиро, привлекая его внимание. — Лорд Морияма. Конечно, Ичиро не пришел бы убивать его без личных телохранителей. Без прикрытия. Сейчас некому вручить ему пистолет, стереть отпечатки пальцев, вложить пушку в руку мертвого Нила. — Нил Джостен, — произносит Ичиро. — И…? — Мой муж, Эндрю Миньярд. И наши подопечные, — он не хочет называть их имена, словно, быть может, это обезопасит их. Словно, быть может, Ичиро еще не знает. — Натали и Пейдж, — говорит он, указывая. — Они как раз шли вниз, чтобы сделать домашнее задание. Пейдж открывает рот, но Натали оказывается быстрее, хватает ее за запястье и тащит за угол к двери в подвал. Эндрю двигается, менее поспешно, более расчетливо, чтобы встать рядом с Нилом. Дверь в подвал открывается и закрывается, и после этого сердце Нила самую малость успокаивается. Будто пребывание в подвале защитит их. Пейдж и Натали, истекающие кровью в подвале, а не в прихожей. Мы защитим вас. Он так и не перерос свою лживость. Он никогда не был способен их защитить; за спиной у него всегда стояло прошлое — то, которое всегда возвращалось, то, которое всегда угрожало всем вокруг него; как он мог забыть, как упустил эту угрозу, ту, что была еще десять лет назад, когда Ичиро предупредил его: один шаг за грань — и всех, кого он знает, убьют? Как он согласился втянуть в это ребенка, двух детей? У него нет связей, нет людей. Он не может сбежать — над ним ФБР, над ним Морияма. Эндрю придется бежать с детьми. Нил видит, как закрывает за ними дверь, смотрит, как они садятся в машину и уезжают, садится в гостиной, закрывает глаза и никогда больше не просыпается. Эндрю откажется. Нил заставит его осознать необходимость. Эндрю будет ненавидеть его до скончания времен. Я тебя не оставлю. Я никуда не уйду. Нил заставит его нарушить эти обещания, сломает их, словно веточки. Бесполезно давать обещания, когда тяжесть империи Морияма всегда нависает над его головой. Нил заставит Эндрю забрать девочек и уйти. Они, конечно, услышат новость через пару дней — «Игрок Сборной Нил Джостен совершает самоубийство», и узнают правду, и продолжат бежать. Попадут ли они в программу защиты свидетелей? Можно ли доверять ФБР? Если Нил сбежит, будут ли они когда-нибудь в безопасности? — Кто-то, — произносит Ичиро, — должен научить этих детей хорошим манерам. — Они застенчивые, — отвечает Нил, стараясь убрать их мз мыслей. Сейчас не время для планирования. — Десятилетия назад Соединенные Штаты ввели блокаду Кубы, — говорит Ичиро. Нил ждет. Прошло десять лет с тех пор, как он в последний раз видел Ичиро. Конечно, Ичиро пришел явно не преподавать ему историю. — Черный рынок возник практически за ночь. Контрабанда товаров, людей. Мой отец не возражал. Они были на юге, мы процветали немного севернее. Мы не пересекались. Одна конкретная группировка, однако, возымела свои амбиции. Они взяли верх над остальными. Объединились — что довольно невероятно — с итальянской мафией, и в этот момент мы сочли нужным признать ее существование. У нас есть соглашение. Наш бизнес разделен. Сам понимаешь. Нил кивает. Войны Италии с Японией никто не хочет, и если ее можно избежать, то разумным шагом будет заключить перемирие. — Итальянцы плохо управляют бизнесом, — говорит Ичиро, и легкая насмешка отражается на его нестареющем лице. — Союз с другой группировкой. Это дает семье Пагано досягаемость и власть, но мало контроля. Пагано. Нил сглатывает желчь; мир перед глазами кружится. В конце концов, это оказалась Марианна. Он сохраняет невозмутимое выражение. Он может сохранять бесстрастность. Он может. — Пагано, конечно, послали нескольких членов семьи приглядывать за происходящим, — говорит Ичиро, не сводя глаз с лица Нила. — Не важных, сам понимаешь. Когда вступаешь в союз с бандой, не посылаешь к ним важных членов семьи. Было понятно, что члены семьи — расходный материал. Но флоридцы не желали взваливать на себя бремя мафии; они защищали Пагано, и пару поколений спустя Пагано в Америке начали разветвляться. Дочь этой семьи вышла замуж за бизнесмена, регулярно переезжавшего из Южной Каролины во Флориду. Закрыла глаза на деньги, на кровь. Нил Джостен, можешь назвать мне имя человека, за которого вышла замуж Марианна Пагано? — Генри Уоррен, — послушно отвечает Нил. — Марианна с сыном жили во Флориде, и Генри половину времени проводил с ними, а половину — в Южной Каролине. Все было безобидно. Пока, внезапно и тихо, они не переехали в Южную Каролину. Слишком далеко на Север, чем следовало бы Пагано. И Генри Уоррен не понимает. Он привык к деньгам, к власти, которые деньги дают, и не привык к крови. Видимо, это ударило ему в голову, потому что, когда твой муж напал на него три недели назад, он побежал к семье своей жены и попросил вас убить. Ответом, конечно же, было «нет». Вы связаны с именем Морияма. Пагано знают, что Уоррен не имеет большого значения. И не понимают, что вы — важны еще меньше. Они были счастливы пожертвовать его гордостью, чтобы предотвратить войну. Драка между мышками кошку не волнует. Вот и выходит: Генри Уоррен наскреб сумму, которой его сыну хватило бы на безбедную жизнь до конца света, и пустил ее в ход — дал кое-кому, кто уже точил на вас зуб. Вы заставили его почувствовать себя дураком, когда попросили протолкнуть ваше заявление о приеме на воспитание, и организовать путаницу в ваших документах было недостаточно. Уоррен дал этому человеку задание: убить тебя, убить твоего мужа, убить ваших подопечных. Не мог бы ты рассказать мне, как все должно было закончиться? Нил хочет, чтобы это прекратилось. Хочет выгнать Ичиро. Хочет взять Эндрю, затащить в подвал и запереть за ними дверь, хочет сменить все имена, переехать в Монтану и жить на ферме, и никогда больше не прикасаться к клюшке, и никогда больше не видеть других людей, и жить в безопасности, хочет защитить Эндрю, Натали и Пейдж от всего мира, хочет зарезать любого, кто хотя бы взглянет на них косо. — Он предполагает, что я не плачу взносы, — отвечает Нил, твердо уперевшись ногами в пол. — Зазнаюсь. Он приводит сюда начальника, чтобы тот наблюдал за нападением. Убивает нас четверых — на всякий случай, если дети знают правду, их тоже нужно устранить — это если дело касается Вас; если это касается его — это часть работы. Подставляет одного из нас — Эндрю, вероятно, — и убеждается, что пресса перепечатает все, когда-то совершенные им, жестокие поступки. А потом Ваш человек получает оплату от Генри Уоррена, а от Вас — «молодец» за то, что заметил мою неуплату взносов, — он прижимает руки к бокам, отчаянно пытаясь унять дрожь. — И можешь ли ты предложить, Нил Джостен, что произошло бы, убей Эндрю Миньярд сначала свою семью, а затем себя? — Ничего, — отвечает Нил, и слова сами рвутся из легких. — Рецидив. Трагедия. Похороны. И практически ноль вопросов. Мы идеальная семья, чтобы нас убить, если это необходимость, — он чувствует, как Эндрю, стоящий рядом, задыхается под тяжестью собственной репутации. — Я не привык к слабостям, — говорит Ичиро. — В империи таких масштабов они, безусловно, возникают, но я уничтожил их, когда пришел к власти. Прошло десять лет. Я ждал, что примерно в это время кто-нибудь объявится. Наступает тишина, и Нил читает между строк. Ичиро высматривал слабое место, утечку, оборванный провод, но не ожидал, что она окажется так близко к дому. — И эти слабости, кажется, находят тебя, — размышляет Ичиро. — Странно. Нил ощущает себя так, словно пригвожден ступнями к полу. Он должен умолять. Ради Эндрю. Ради девочек. Эндрю не будет говорить — его все равно никто не станет слушать, — а девочки знают недостаточно, или, по крайней мере, он в силах солгать так правдоподобно, чтобы убедить в этом Ичиро. Нет необходимости их убивать. Он должен умолять. Должен упасть на колени и склониться лбом до пола. Он чувствует себя так, словно находится в кошмарном сне, прекрасно понимая, что должен что-то сделать, и неспособный это что-то сделать. Желудок сообщает ему, что если он пошевелится или откроет рот, его вырвет, но это не должно его останавливать. Хотя блевать на туфли Ичиро будет позором. — Я поговорил с Пагано, — продолжает Ичиро. — Они согласились, что, возможно, сейчас неподходящее время для расширения. Когда-то я сказал тебе, что в моей империи люди приобретают ценность благодаря пролитой в услужение мне крови. В то время ты не пролил ни капли и не оказал никакой услуги, — Ичиро взмахивает рукой. — Ты был ребенком, и твоих денег было достаточно. Ты больше не ребенок. Я предлагаю тебе вот что: должность в моей империи. Не ту, которую занимал твой отец; трудно поддерживать карьеру в экси и всю ту власть, которой обладал Натан, да и твое исчезновение из экси вызовет вопросы. Но это даст тебе силу, которую иначе бы ты никогда и никак не заполучил. Ты сможешь сам убить Генри Уоррена. Пагано еще не знают, какой ты никчемный. Они расценят это как месть за оскорбление, и Марианна Пагано воротится в Италию. Потому что не смогла удержать мужа в узде. Нил чувствует, как жизнь сжимается вокруг него тисками. Он думал, будто сможет этого избежать. Думал, будто сможет уйти. С таким нетерпением ждал старости. Смерти от сердечного приступа во сне. Ждал умереть как Нил Джостен, любимый муж и отец. Мышцы ног напрягаются от желания бежать. Эндрю стоит рядом. Он уже чувствовал это раньше, но теперь он знает, и его ноги остаются на месте, упираясь в деревянный пол прихожей его дома. Он боролся за все это. Он не откажется, не так просто. Он кланяется, глубоко и низко, с ровной спиной, склонившись параллельно полу. — Лорд Морияма. Я польщен Вашим предложением. Не могу выразить всю свою благодарность за то, что Вы решили предоставить мне эту возможность. Но я не могу согласиться. Пожалуйста, рассматривайте пролитую мной кровь не как просьбу о власти, а как знак признательности от меня и моей семьи за Ваше постоянное покровительство. Он выпрямляется, смотрит на нос Ичиро и ждет. — Ты, Натаниэль Веснински, сын своего отца, — отвечает Ичиро, и это не комплимент. — За последние десять лет ты продемонстрировал способность обращать в свою пользу многие вещи, за которые других бы убили. Мало кто посмел бы напомнить моим людям, что — например — система приемных семей не должна быть способна узнать о твоей причастности к моей семье и должна быть готова закрыть глаза на прошлое Миньярда, учитывая причастность моего брата к самому публичному скандалу Миньярда. Я не желаю позволять тебе использовать твои мизерные услуги как гарантии в следующий раз, когда ты решишь, что хочешь что-то сделать. — Я понимаю, — отвечает Нил. И он понимает. Это не передача власти — Ичиро не говорит, что у него теперь есть что-то, что можно использовать против него — Ичиро — самого. Это угроза. Если он попытается использовать это как рычаг давления или угрозу — его ждет смерть, разрушение и далее по списку. А вернуть Нила в свои ряды — значит свести все на нет. — Я пообещал своим детям, что буду их защищать. И у меня выходит не так хорошо, как могло бы. Безусловно. Но принятие Вашего предложения подвергло бы их непосредственной опасности, так что я не могу. Я никогда больше не упомяну этот инцидент. Тишина. Нил ждет. Он не может дышать. — Это к лучшему, — кивает Ичиро, — поскольку я не вижу, чтобы ты вообще был в силах хорошо контролировать хоть кого-то, — его взгляд скользит поверх плеча Нила. — Даже твои дети не выполняют твои приказы. Нил поворачивается так быстро, что у него хрустит позвоночник. И ничего не видит. — Идите сюда, — командует Ичиро. Секунду Нил надеется, что это окажутся кошки. А затем, еще секунду, не надеется ни на что — ожидает, что придется притворяться, что Ичиро Морияма не галлюцинирует. А потом наступает третья секунда — и Нил ждет, что Ичиро достанет пистолет и выстрелит сквозь стену, чтобы убить любого, кто от него прячется. И затем Натали с Пейдж выходят в коридор, испуганные и непокорные. — Это моя вина, — немедленно заявляет Пейдж. Натали пытается встать перед ней, но Пейдж делает шаг вперед. — Я хотела послушать. Нил чувствует, как из желудка по горлу поднимается желчь. — Я их накажу, — выпаливает он — в абсолютном, неистовом отчаянии, поворачиваясь к Ичиро лицом, — они больше такого не вытворят. Я позабочусь, чтобы это не повторилось. Ичиро приподнимает бровь. — Я мог бы убить их. Это бы достаточно быстро тебя освободило. Он должен упасть на колени. Должен умолять. Но если он опустится на колени, то не сможет нырнуть под пулю, не сможет схватить Ичиро (это убьет их, это убьет их всех) или спасти их. Натан бы никогда не стал умолять. Нил Джостен произносит: — Я был бы очень признателен, если бы Вы их не убивали. Веселье — незнакомая эмоция — мелькает на лице Ичиро. — Когда-то однажды ты привлек мое внимание к угрозе, и я отдал тебе твою жизнь, жизнь Жана Моро и жизнь Кевина Дэя. Два дня назад ты избавил меня от некоторых перестановок и привлек мое внимание к иной угрозе. Я подарю тебе жизни Эндрю Миньярда, Натали и Пейдж Грей. Они будут в равной степени неприкосновенны. Наша прежняя договоренность остается в силе. Однако твое постоянное место жительства останется в Южной Каролине. Ты не подпишешь контракт с другой командой. — Что вы имеете в виду? — спрашивает Нил, и в голове у него набатом громыхают сигналы тревоги, даже когда Ичиро говорит. — Вы дарите мне их жизни. Что это значит для них? — он замолкает на остальной части предложения. Он готов идти на жертвы. Но не хочет навязывать их Натали, Пейдж и Эндрю. Но озвучить это означало бы настроить Ичиро против себя, а это не лучшая идея. — Для них это практически ничего не значит, за исключением того, что если ты оступишься, они умрут. — Почему Вы дарите их мне? — ему нужно перестать задавать вопросы. Но он не может понять. Что Ичиро имеет в виду, говоря, что он отдал ему Кевина и Жана? Ичиро смотрит на него. — Десятилетия назад мой отец одобрил эксперимент. Гипотеза была такова: если взять ребенка, сломать его и уничтожить всякое чувство индивидуальности, а затем вручить что-нибудь блестящее, он в это влюбится. Потом вручить таким детям экси и посадить на поводок, который приведет обратно к нам. Растить их до тех пор, пока они не смогут зарабатывать огромные суммы, и вот, они — инвестиции, приносящие впечатляющие дивиденды. Переженить их, забрать их детей и повторить. Нил думает о Жане и Джереми — на последнем посте в Фейсбуке они были на пляже, смеялись со своими сыном и дочерью на солнце. — Мой дядя получил двое таких детей. Их должно было быть трое, — говорит он, сверля Нила взглядом, — но всем нам приходится работать с теми ресурсами, которые нам даны. Кевин Дэй любил экси. Мой брат пытался отобрать у него экси, и мы обнаружили, что экси было не поводком, нет, оно было спасательным кругом. Без твоего вмешательства мне пришлось бы убить его, как я убил Рико, и я потерял бы довольно значительную сумму денег. Жан Моро — еще один неудачный эксперимент. Возможно, если бы его не отдали моему брату, он бы добился успеха, но мы никогда не узнаем. Без вмешательства тебя и твоих друзей мы столкнулись бы со скандалом и расследованием удручающих масштабов и потеряли бы очень, очень много денег. Натаниэль Веснински. Он попал к нам в возрасте старше, чем были двое до него, но его отец уже провалился. Потому что мать уже показала ему другой блестящий предмет. Если бы я прямо сейчас послал киллера к Дэю или к Моро, ни один из них бы киллера не убил. Они бы сражались; они любят свои семьи. Но они бы проиграли. Они не стали бы убивать наемного убийцу, проверять, как там их семьи, а затем просить новый коврик в прихожую. Они не стали бы подметать стекло и предлагать детям Нутеллу, когда в их прихожей лежит тело. Если бы я попытался поговорить с кем-либо из них десять лет назад, а не с тобой, вы все втроем были бы сейчас мертвы. Если бы я попросил их умолять сохранить им жизнь, они бы умоляли. Однажды я попросил тебя умолять сохранить тебе жизнь, а ты велел мне убить моего брата. И они не смогли бы прикрыть двух других людей. Однажды ты добровольно вошел в Эвермор, прекрасно зная, что там, когда ни Дэй, ни Моро никогда бы не смогли этого сделать, — а затем, две недели спустя, вышел, весь изрезанный и избитый, сохранив свободу, а затем посмотрел в камеру и оскорбил моего брата, моего дядю и Воронов. Мне не нужны ни твои дети, ни твой муж. Я умею кое-что получше, чем забирать детей и требовать этого от супругов, которые не желают отказываться от этих детей. Чего я хочу, так это человека, который, протянув зажженную спичку, разожжет костер, а не задует ее. Ты останешься в Южной Каролине, — продолжает он. — Будешь тут как напоминание о том, что Морияма здесь, и что те, кто попытаются вторгнуться на нашу территорию, потерпят неудачу. Это не жестокое и необычное наказание. Ты можешь приходить домой каждый день и ужинать со своим мужем и детьми, а если Пагано и их контрабандисты будут вести себя тихо, ты, возможно, больше никогда не понадобишься. Или, возможно, вылезет кто-то еще, и кто-то еще попытается лезть куда не следует, а ты будешь здесь, убьешь киллера, и защитишь мою территорию. Нил снова кланяется. Пагано, видимо, были проблемой. Серьезной. И Ичиро даже не знал, что они переезжали, пока Эндрю не привлек к ним его внимание. И затем он выпрямляется. — Лорд Морияма. Ичиро ждет. У Нила все внутри скручивается в узел; это, вероятно, не очень хорошая идея. — Уже существует угроза жизням, которые Вы мне только что подарили. Ичиро ждет. — Мужчина по имени Трент Франклин. Он живет в Колорадо. Ичиро улыбается — леденящим, суровым и жестоким оскалом, становящимся еще страшнее оттого, что Нилу подобная улыбка до боли знакома. — Конечно. Тот, кого пырнула сиротка, а он решил не выдвигать обвинений. — Он никогда не смог бы подать на них в суд. Пейдж не стала бы говорить, чтобы защитить себя, но чтобы защитить Натали? Она могла бы выложить все начистоту, и Трент отправился бы в тюрьму. Педофилам в тюрьме несладко. — Странно-то как, — произносит Ичиро. А затем: — До свидания. Но он не смотрит на Нила. — До свидания, — шепчет Натали, — Лорд Морияма. Пейдж тихонько вторит ей. — Ты должен позаботиться и научить их хорошим манерам, — говорит Ичиро. А затем смотрит на Нила. — Если соврешь мне — поплатишься их жизнями. Нил кивает. Ичиро разворачивается и выходит за дверь. Эндрю поворачивается и хватает мусорное ведро, и Нила рвет в него. Он чувствует пол под коленями. Прижимается лбом к настывшему дереву. Эндрю садится рядом, переплетая их пальцы, и Нил не знает, кто кого держит крепче. — Мы умрем? — спрашивает Натали поразительно спокойно. Нет — это травма. Нил садится, но ноги не позволяют ему встать, поэтому он и не пытается. Он прижимается спиной к Эндрю, поворачиваясь так, чтобы видеть девочек. — Нет, — обещает он. До тех пор, пока он в силах выполнять свою часть сделки. — Нет. Вы неприкосновенны, — он протягивает им руку, и Пейдж, спотыкаясь, делает шаг вперед, увлекая за собой Натали, пока они не падают на пол рядом с ним и Эндрю; Пейдж утыкается лицом Нилу плечо, а Натали падает ему на грудь. Эндрю льнет к его спине. — Как ты нас накажешь? — спрашивает Пейдж. — О. Ох, нет, я просто не хотел, чтобы Ичиро подумал, словно это ему нужно как-то вас наказывать, — отвечает Нил, полусмеясь и испытывая проходящую по телу нервную дрожь, приходящую всегда после выживания. Странное чувство — то, как он пустил пыль Ичиро в глаза. Он прижимает к себе дочерей, льнет головой к волосам мужа. Живы, все четверо, все еще живы. — Нет, я ничего вам не сделаю. Но больше так не делайте. Есть люди, которых можно подслушивать, но Ичиро — не один из таких. Я не стану делать вам больно. Наказания не будет. Нил дышит, пытаясь успокоить сердцебиение. Не ртом — не хочет дышать на Натали запахом тошноты. Он мысленно считает; и давление падает. Но он не хочет двигаться, и лишь отчасти потому, что все еще не думает, что сможет стоять. — Зачем ему это делать? — спрашивает Натали ему в футболку. — Почему просто не убить нас и не забрать тебя? Почему не… это было мило. — Мне нужно почистить зубы, — говорит Нил. Они вчетвером встают, путаясь конечностями. Нил опирается на Эндрю, но его ноги бесполезны — все мышцы ужасно ноют — он, наверное, держал их напряженными все время, пока Ичиро был здесь, просто чтобы не упасть. Прежде чем он успевает сделать хоть шаг, не говоря уже о попытке подняться по лестнице, Эндрю наклоняется и подхватывает его на руки под колени и поясницу. Нил цепляется за его футболку, удивленный, но не жалуется — руки у Эндрю мощные, успокаивающие, и Нил чувствует себя в безопасности, чувствует поразительное спокойствие. С некоторой отстраненностью он вспоминает, как в последний раз, когда Ичиро навещал его, он неопределенное количество времени простоял на коленях на полу в одиночестве, и цепляется за Эндрю еще крепче, испытывая облегчение оттого, что он здесь, рядом. Эндрю оглядывается через плечо, и Нил тоже смотрит — как раз вовремя, чтобы увидеть, как Натали направляется к двери — Нил почти останавливает ее, будто дверь заминирована, будто Ичиро, выходя, заразил пространство сибирской язвой, но Натали запирает дверь на засов, а Пейдж завязывает пакет в мусорном ведре, чтобы никто не почувствовал запаха рвоты, и они вдвоем следуют за Нилом и Эндрю наверх. Эндрю не отпускает Нила до самой ванной, и даже тогда обнимает его за талию и прижимается лбом к его спине, пока Нил чистит зубы. Это утешение. Обычно его не тошнит. Но даже сейчас, когда он стоит в ванной с Эндрю, в безопасности, со своей семьей в относительной безопасности, его ноги не перестают дрожать. Они все — снова — могли просто умереть. И он — всему вина. Он может подкалывать, провоцировать и давить. Он не славится использованием слов во благо и успокоение якудза. Прилив адреналина от победы в этом бою исчезает, сменяясь странным желанием проматывать момент в сознании снова и снова, дополняя — возможно, они все мертвы, а он просто не осознал — и на коленях умоляет за них, но он больше недостаточно развлекает Ичиро, чтобы продолжать жить; его маленькая семья истекает кровью в прихожей… Он пьет прямо из крана раковины, а затем берет Эндрю за руку и делает глубокий вдох. — Прожили еще один день, — тихо произносит Эндрю. — Вся эта тема с «едва выжили» становится утомительной, — вздыхает Нил. — Да или нет? — спрашивает Эндрю, умело используя свою хватку на его талии, чтобы развернуть лицом к себе. — Да. Поцелуй с Эндрю — это заземляющая, успокаивающая сила, несмотря на то, что заставляет сердце забиться быстрее. Нил на мгновение прижимается к нему — теплому, живому, дышащему, стоящему рядом с ним, а затем вытаскивает из ванной. Натали и Пейдж сидят на их кровати. Живые. Дышащие. Нил бросает взгляд на шкаф, где стоит сейф, набитый деньгами, и подумывает забрать из него все, подождать пару часов, а затем исчезнуть. Было бы достаточно просто угнать машину где-нибудь, затем украсть чью-нибудь еще, поменять номерные знаки. Им в принципе придется угонять машины — Нил и раньше прятался в поездах, и они, вероятно, могли бы сделать это снова; это было бы трудно, но выполнимо — и достаточно спутало бы их след. Звонок дяде Стюарту — это на случай чрезвычайной ситуации; никому и никогда не нужно знать, что Стюарт дал ему имена, номера телефонов, куда пойти… Нил обдумывает варианты, а затем садится на пол. Эндрю садится рядом, а потом обнимает за талию и усаживает к себе на колени. Нилу следует лучше стараться не заставлять его волноваться. — Когда я был маленьким, — начинает Нил, сжимая руку Эндрю, — я всегда… удивлялся тому, как много людей хотели работать на моего отца. Не все, конечно же. И люди, которые его подводили, всегда жалели, что начинали на него работать. Но… но у него были люди, шестерки, отчаянно преданные ему, которые сделали бы для него все что угодно. Для некоторых людей «что угодно» значило намного больше, чем для других. Это важно, потому что тот, кто знает достаточно, может пустить все коту под хвост. Некоторым людям, работавшим на Натана, было бы легко перебежать на сторону ФБР, войти в программу защиты свидетелей и заставить империю рухнуть. И, конечно, Натан мог убить всех, кого этот человек когда-либо знал, но это не вернуло бы его империю. А если бы сам Натан умер? Опять же — его люди могли убить всех, кого когда-либо знал этот человек, это не вернуло бы Натана. Так что угрозы — это хорошо и здорово — и часто необходимо, но когда дело доходит до управления криминальной империей, хочется все-таки окружить себя такими людьми, которые хотят того, что ты можешь предложить. Власть? Деньги? Отдушину садистам? Если кто-то скажет «я хочу пытать людей», а ты назначишь их ответственными за это, они полюбят тебя. Никогда не сдадут. Предложи полную амнистию, и они тоже не расскажут, потому что это лишит их возможности пытать других. Ичиро умен. Он знает. И знает, чего хотят люди и за что будут биться. Если бы Кевина отдали Ичиро, а не Рико, Кевин никогда бы не ушел; Ичиро никогда бы не совершил ошибку, забрав у него экси. Ичиро чего-то хочет. Он хочет, чтобы кто-то оставался на юге и выглядел устрашающе. Не буквально устрашающе — не кто-то, кто привлечет внимание, но тот, кто, если на него взглянет нужный человек, послужит предупреждением. Он не отправляет важных членов банды сидеть сложа руки и выглядеть угрожающе, но также и не может рисковать, поручая это кому-то, кто может предать. Так что этим человеком он делает меня. Я могу им быть — я уже доказал, и все, что ему нужно сделать — так это предложить мне именно то, что у меня уже есть. Он не может отнять этого у меня; если он попытается забрать вас или Эндрю, я уйду. Если он попытается привлечь вас двоих, я свихнусь — этому он научился у моей матери. Так что он не станет делать ничего из этого, потому что ему подобное не нужно, потому что выслеживать двоих детей — это большая работа, и потому что Ичиро не занимается пытками. Для этого у него есть другие. Он занимается убийствами, властью, зарабатывает на этом кучу денег, а я — с огромной радостью — буду способствовать этому до конца жизни, и все, что ему нужно сделать — сказать мне, что это обеспечивает безопасность вам троим. Никаких споров. Никаких угроз. Никаких пыток. Никакого отслеживания денег. Никакой слежки за мной, чтобы убедиться, что я не становлюсь проблемой. Вообще никакой работы с его стороны. Одна поездка в Южную Каролину, один десятиминутный разговор, и он получил и отпуск, и Юг на всю оставшуюся жизнь — и ему не просто не нужно платить мне, потому что технически я не являюсь наемным работником, это вообще я буду платить ему до тех пор, пока не уйду на пенсию из экси. Аккуратно. Чисто. Все готово. Нил обдумывает сказанное, потому что это не совсем правда — хотя, на самом деле, возможно, все-таки правда. Он может быть занозой в заднице, и нередко играет с огнем, но — если оценивать реалистично — с Морияма он взаимодействует очень нечасто. Он так мало общается с ними, что забыл предупредить, что собирается удочерить Натали и Пейдж. Ичиро вообще почти не вспоминал о нем в течение многих лет, хотя, как понимает Нил — у него мурашки бегут по коже — Ичиро явно был в курсе событий и знал, кто такой Трент Франклин. И… откуда он мог узнать? — Эндрю, — зовет Нил, поворачиваясь, чтобы заглянуть ему в глаза, — ты бы заметил, если бы мы вернулись домой и что-то было не на своем месте, верно? Эндрю выгибает бровь. — То есть. Если бы мы ушли на работу, а кто-то забрался к нам и установил камеры или микрофоны, ты бы заметил, если бы что-то было передвинуто, верно же? Эндрю замирает. Нил дает ему минуту перебрать собственные воспоминания; он тоже умеет подмечать вещи, даже если его память не идеальна. Все еще умеет. Он замечает мелочи и запоминает их, но не помнит ничего подобного сказанному. Ничего такого, что могло бы вызвать тревогу, даже в ретроспективе. — Я бы заметил, — наконец отвечает Эндрю, расслабляясь. — Если предположить, что это было какое-то место, куда я бы заглянул, но в доме не так много мест, куда бы я не заглядывал. Но ничего нет. Ничего не на своем месте. Нил льнет к нему. Повезло, повезло, повезло. Повезло, что у его мужа эйдетическая память. Повезло, повезло, так повезло. — Камеры? — переспрашивает Пейдж, а потом Нил видит момент, когда она осознает. — Как еще он мог… узнать? — Это возможно, — отвечает Нил, преодолевая первоначальную панику. — Это несложно, если ты Ичиро. Его семья занималась этим еще до того, как изобрели камеры и микрофоны. А камеры с микрофонами можно уничтожить, или они могут сломаться, или их могут взломать. Все, что ему нужно сделать — это спросить. Выслушать. Передать немного наличных. Соединить пару точек. Вынюхать немного информации о детях человека, которому он собирается угрожать. Хармони сказала нам: «один мужчина даже в больницу загремел» — практически ноль подсказок, а два дня спустя Эндрю довольно четко понял причину. Ичиро мог получить доступ к тем больничным записям. Мог получить доступ к записям всех, кто был в том доме. Мог соединить точки. И внезапно у него уже есть полезное изображение детей человека, от которого он чего-то хочет. И, если уж честно, мы приписываем ему гораздо больше знаний, чем он мог бы иметь — он знал имя, знал больничные записи. Больше он ни в чем не признался. Это мы предполагаем, что все знает. Мама обычно так делала, — продолжает Нил, вспоминая. — Парковала машину в углу, сажала меня на водительское, а сама шла в бар. Десять минут спустя выходила, уже зная, что у владельца мотеля в двух милях отсюда проблемы с наркотой, которые он пытается скрыть и не подпустить копов, потому что платит за наркотики, позволяя проституткам пользоваться комнатами, и вот у нас уже есть место для ночлега, где нам не нужно беспокоиться о копах, и где мы можем назвать вымышленные имена, и нас ни в чем не заподозрят. Или мы заходили в больницу, а через десять минут мама знала, куда пойти, чтобы украсть иглы, хирургические нити и все, что нам было нужно. Нетрудно получить что-то от людей, когда знаешь, чего они хотят. Легче, когда можешь притвориться, что у тебя уже есть то, что тебе от них нужно. И еще проще, если у тебя есть ресурсы Ичиро, — Нил делает глубокий вдох, расслабляясь по мере того, как все обдумывает. — Как бы ты вспомнил, пап? — спрашивает Натали. — Если бы что-то передвинули? Как бы ты запомнил? — Эйдетическая память, — отвечает Эндрю. — Фотографическая. Девочки уставляются на него. — И ты нам никогда не говорил? — спрашивает Пейдж. Эндрю пожимает плечами: — Речь никогда не заходила. — Ну, конечно, но как бы она вообще зашла? — говорит Натали. — Типа, как ты в итоге рассказал па? Каким был этот разговор? — Он сам догадался, — отвечает Эндрю с ноткой гордости в голосе. — Он тогда совершил просто невероятный сейв, — вспоминает Нил, ухмыляясь и хватаясь за отвлекающую тему обеими руками. — То есть — этот сейв спас нам игру. И у него не было времени подумать. Он двинулся раньше нападающего — как раз в нужный момент. Я спросил его, как он узнал, куда нападающий будет целиться. Он ответил мне, что в тех сводках, которые нам дали об этой команде, говорилось, что нападающий целится в левый нижний угол для пенальти — и Эндрю знал, что, когда на кону так много, он будет целиться именно туда. Но вся суть в том, что Эндрю не читал эти бумаги. Так, пролистал разок, когда мы их раздавали, а потом засунул в шкафчик и больше разу не смотрел. Так что он уловил и запомнил это за долю секунды, когда увидел слова на странице. А потом я начал спрашивать его о росте игроков, против которых мы выступали. Он знал ответы, но ему это было не нужно — это не имеет отношения к его позиции. И вообще, он не шибко любил учиться. В любом случае, как только я все понял, он перестал это скрывать. Я упоминал, что мне нужны ключи, и он брал их оттуда, куда я их в последний раз клал, даже если он видел, как я их положил, только краем глаза. Мы начали учить русский, и он даже не притворялся, что изучает. Он был отличным товарищем по учебе — просматривал мои флэш-карточки, а потом мог задавать мне вопросы, даже когда был за рулем. И, как бы, в любом случае, это было довольно очевидно. Он никогда не пользоваться инструкциями — мог посмотреть их заранее и запомнить. Он никогда не учился — настаивал, мол, у него аллергия на библиотеку, — но сдавал все тесты на отлично, получив достаточно хороший стимул. И мог цитировать Шекспира дословно. Просто никто никогда не обращал внимания. — Итак, все, что я поняла, пап, так это то, что ты просто, блять, никогда не говорил па, ага. Эндрю пожимает плечами: — Я предпочитал, чтобы люди сами во всем разбирались. — За исключением того, что ты гей, — ухмыляется Нил. — Так что разрешил Рене мне рассказать. — Чего? — восхищенно спрашивает Пейдж. — Я не очень хорошо знал Рене, и поэтому она мне не нравилась, — объясняет Нил. — Я спросил Эндрю, почему они с ней не встречаются — все думали, что между ними что-то есть, а они настаивали на обратном. Эндрю посоветовал мне поговорить с ней лично и сказал, что она может ответить на любые мои вопросы, потому что у него не хватило мужества начать ухаживать за мной. Эндрю фыркает: — Ну, нет, я хотел, чтобы ты поболтал с моей лучшей подругой. Должен ли тогда был быть какой-то скрытый мотив? Нил удивленно выгибает бровь. Ноги у него перестали дрожать, а руки трястись. Но это не значит, что он готов прекратить эту тему для отвлечения. — Уж не знаю. Недавно я разузнал кое-какую информацию, и мой информатор сказал, что ты был по уши влюблен в меня с тех пор, как встретил… — Не забивай себе этим голову, — отвечает Эндрю, хлопая Нила по плечу. — Я просто хотел узнать, поладит ли мой краш с моей лучшей подругой. Если хочешь быть моим возлюбленным, ты должен быть на одной волне с моими друзьями… Его слова теряются в смехе Нила. — Да и вообще, ты все твердил, что тебя никто не интересует, и мне не нужны были эти разочарования. Я подумал, что разрешу Рене рассказать тебе, и тогда тебе не придется реагировать не по-гейски прямо у меня на глазах. — Знаешь, хуже всего то, — говорит ему Нил, погружаясь в воспоминания, — что Ники, блять, загнал меня в угол в библиотеке, когда мы готовились к выпускным экзаменам, если не ошибаюсь, и рассказывал мне, что влюбился в Эрика, потому что Эрик был таким сильным, и мог поддерживать его во всех проблемах, и таким крепким, что мог собирать его снова и снова, и… и я сидел там, думал о тебе, и о том, что чувствую к тебе то же самое, а потом, — говорит он, повышая голос, когда Пейдж взвизгивает, — я подумал: «ну, в любом случае, у меня нет на это времени», а потом вернулся к учебе… Нил глохнет, потому что семья нечленораздельно кричит на него. Он хихикает, вздыхает и проверяет телефон. — Мы опаздываем, — сообщает он Эндрю. — С тем, как я гоняю — не опоздаем, — усмехается Эндрю. — Да, с тем, какой ты скорострел. — Оу. Блин. Нил поднимает взгляд на Натали и Пейдж. — Не хотите поехать с нами на стадион? Они обе судорожно кивают. — Мы вернемся поздно, — предупреждает Нил. — Нормально, — отвечает Пейдж. Нил встает, поднимает Эндрю и понимает, что ноги наконец-то снова его держат. — Честно говоря, вы здесь в полной безопасности. Ичиро гарантировал. — Ты пытаешься нас убедить? — спрашивает Натали. — Нет, по большей части я пытаюсь убедить сам себя. Не хотите взять с собой домашнюю работу, девчат? — Сомневаюсь, что у нас есть выбор, — вздыхает Пейдж. Так что они идут в машину. Нил отправляет команде сообщение, извиняясь за опоздание и сваливая всю вину на Фредди, а затем пишет лично Кевину, сообщая, что позже расскажет ему все как есть и полностью. — Пап, — зовет Пейдж, — а какое твое любимое воспоминание? И я не хочу слышать странную сопливую фигню о Ниле, или дне вашей свадьбы, или чем-то таком, я говорю о твоем лучшем воспоминании. Эндрю улыбается — резко и безошибочно. А затем, имитируя знакомый раздраженный тон, пародирует: — «Короче, я понял»… Нил закрывает лицо руками. Он ждет, ждет и ждет, когда же это кончится, но Эндрю продолжает. Он декламирует всю речь наизусть: — Так что, пожалуйста — пожалуйста, — заткни уже пасть и не цепляйся к нам, — Эндрю вздыхает с полным удовлетворением. — А потом Нил повернулся к Дэн и такой: «Дэн, я сказал «пожалуйста». Я старался быть вежливым». И суть в том, что, оглядываясь назад, Нил, по сути, знал, кто такой Рико, и что он опасен, и знал, что Рико тоже знает, кто он — Нил — такой, и знал, что это ужасная идея — с ним бодаться. Но Нил все равно растер его в пыль, не задумываясь. Я прокручиваю эту речь в голове минимум дважды в день — хочу, чтобы ее выгравировали мне на надгробии. Она единолично ответственна за то, что слово «пожалуйста» больше меня не триггерит. — Больше нет? — удивленно спрашивает Нил. И когда это случилось? — Не особо, — отвечает Эндрю. — Слишком много раз слышал мысленно, как ты его произносишь. — Слушай, па? — зовет Натали. — Че за нахуй? — Что? — Рико — это… это же младший брат чела, которого мы только что видели, да? Всемогущего мафиозника? А Рико был его младшим братом? И ты ляпнул такое? — Ну, Рико не был таким влиятельным, как Ичиро. Второй сын, помнишь же? Всем было на него плевать. Да и вообще, я на самом деле не знал, насколько в то время могущественными были Морияма, так что да, я это ляпнул. — Это не оправдание, — щурится Эндрю. — Ты назвал его неудачником буквально за час до его смерти. Нил прыскает: — Ага, назвал. Оно того стоило. — Он попытался убить тебя сразу после этого. — Хорошо, что ты был там, чтобы остановить его, — ласково, с любовью отвечает Нил. — Ты назвал его неудачником, и он попытался тебя убить? — уточняет Пейдж. — Ну, наша маленькая команда «мы все никто» только что обыграла его «непобедимую» команду. Они никогда раньше не проигрывали чемпионаты. У них висели эти громадные баннеры, по одному за каждый год, который они выигрывали, и это было буквально каждый год. Создали Студенческую лигу, и с тех пор Вороны брали чемпионат за чемпионатом, а наша хреновенькая команда, в которой буквально едва хватало игроков для минимального количества, в составе со сломленным Кевином, беглецом-мной и я-ненавижу-экси-Эндрю, победила их. Кевин показал, что он лучший нападающий, чем Рико. Я показал, что ничуть им не уступаю, и был достаточно хорошим бэклайнером, чтобы выбить из Рико все дерьмо… — Ты был бэклайнером? — В Малой лиге — да. А потом, несколько лет спустя, когда пошел в старшую школу после смерти мамы, год играл нападающим, а потом, когда Рико затащил меня в Эвермор, он заставил меня играть на позиции бэклайнера — столько времени, сколько я там пробыл. И он думал, что у меня это хреново получается, потому что я выходил на корт после того, как он избивал меня — да так остервенело, что я едва стоять мог, но, по итогу, к финалу я был в гораздо лучшей форме. Так что да, в любом случае, мы выиграли, и я просто рухнул на землю, не мог двигаться, чтобы спасти себе жизнь — буквально, — смеется Нил, — а Рико просто стоял, вперившись в табло, в абсолютном неверии, потому что сначала мы играли вничью, а потом Кевин взял и забил на последних двух секундах, и мы выиграли. И я снял шлем, чтобы посмотреть на табло, и увидел, что мы победили, а потом посмотрел на Рико и сказал ему: «думаю, ты всегда знал, каково быть вторым, никчемный ты кусок дерьма», а он замахнулся клюшкой мне прямо в голову. А потом прибежал мой рыцарь в экси доспехах, сломал Рико руку и спас мне жизнь. Наступает момент молчания. — Вы двое — просто ебнутые, — в конце концов изрекает Натали. Нил с Эндрю пожимают плечами. Добравшись до стадиона, они сажают детей на трибуны и идут на корт. Нил отдается игре и позволяет полю забрать все его мысли. Он все еще здесь. Все еще жив. И Эндрю все еще жив, и всякий раз, когда Нил начинает волноваться, он поворачивается и ищет взглядом стоящего в воротах Эндрю. А когда начинает беспокоиться о Натали и Пейдж, оборачивается и видит их на трибунах. Он бегает, и ноги его держат, и он выполняет финты, и желудок успокаивается. И в конце вечера Нил смотрит на Кевина. — Есть минутка? — Конечно, — кивает Кевин; теперь-то ему лучше удается казаться беспечным. Нил с Эндрю забирают девочек, а затем идут к Мазерати, болтая о Джоне, пока ближайшие к ним тиммейты не уходят. И лишь тогда Нил понижает голос, переходит на французский и пересказывает Кевину то, что им сказал Ичиро. Он подумывает опустить ту часть, где Ичиро успешно оскорбил Кевина, но всегда есть шанс, что это была завуалированная угроза. Может, ему еще стоит позвонить Жану. Четыре слова — и Кевин прячет лицо за ладонями; примерно к середине речи выглядит так, будто находится на грани нервного срыва. К концу уже просто сидит на полу. — Выходит, — сипит он через несколько минут после того, как Нил заканчивает, — мы все умрем? — На самом деле, я думаю, мы как раз не умрем. Кевин строит страдальное лицо. — Если только Ичиро не станет скучно, и он не решит послать к нам киллера. Может, Тее и Джону стоит уехать… Нил ждет. — Куда уехать? — подсказывает он. — Я уверен, Ичиро знает, где живут ее родители. И мой отец. Я не могу отправить ее в отпуск, не обговорив это заранее… думаю, нет способа убрать ее и Джона с пути Ичиро без бумажного следа. Как, блять, вы вообще так долго бегали? — Мама была умной. Я не думаю, что вам грозит опасность. Но если кто-нибудь постучит в дверь, сначала выгляни в окно, прежде чем открывать. — Ну, вам реально нужно удочерить их сейчас, — говорит Кевин. — Если только… ты думаешь, они все еще будут защищены? То есть, они будут представлять огромную опасность, если уйдут… — Мы их удочеряем, — отвечает Нил, отмахиваясь. — Это как если бы десять лет назад ты сказал мне, что я реально должен выйти на корт. — Я… — Кевин машет руками, проводит ими по волосам, прижимает кончики пальцев к коже. — Как ты все еще умудряешься отговаривать его убивать вас? — Я на опыте. — В чем? Обычно та херота, которую ты несешь, вызывает у людей желание тебя убить. И вообще, слушай, мне нравятся Натали и Пейдж, но с тех пор, как они у вас появились, я в самом деле чувствую, что ты стал еще более несчастным. Ты просто продолжаешь всю эту стрессовую фигню, типа раскрытия всех наших секретов двум детям, или драки с членом итальянской мафии, или убийства члена якудза. Не мог бы ты остановиться? То есть, как бы, нахуй твою жизнь, но мне вот вообще не плевать на свою. — Мне кажется, ты в безопасности, — хмурится Нил. — Он не угрожал тебе. — Ну да, он просто пригрозил, что будет мне угрожать. Нил пожимает плечами. Кевин вздыхает: — Ну, я полагаю, мы еще не умерли. Увидимся завтра? — Если только не умрем ночью, — ухмыляется Нил. А потом они возвращаются домой. — Можешь рассказать нам историю? — просит Натали. — О звездах? — Сначала приготовьтесь ко сну, — велит Нил. Девочки идут наверх. А они с Эндрю обходят первый этаж, осматривая все подряд, взбивая подушки, чтобы убедиться, что в них нет камер или микрофонов, заглядывают за все четыре украшения на стенах, чтобы убедиться, что и там ничего, заглядывают в ящики и шкафчики. Нил забирается на табурет, проверяя верхи кухонных шкафов. Параноик ли он? Определенно. Но в его сфере деятельности это неплохая идея. Нил понимает, раздвигая шторы, что его сфера деятельности — это на самом деле просто его жизнь. А потом они поднимаются на второй этаж и видят, что Натали с Пейдж лежат в темноте и глядят на созвездия. Они присоединяются к девочкам. А потом Эндрю пускается в рассказы — о галактиках, о том, как их обнаружили и в честь чего назвали, о мифах, окружающих звезды, греческих и не только. Через две минуты Натали ложится на руку Нила как на подушку. Нил признает, что из-за того, что он невысокий — да еще и отец, — высокие люди всегда будут использовать его как подлокотник или подголовник — как что угодно вообще, в любом случае. А через две минуты и Пейдж ложится на его руку, так что, может, это просто какая-то их фишка. В конце концов, Эндрю замолкает. — И все? — канючит Натали. — Мы не осмотрели даже полкомнаты. — Я расскажу вам еще одну историю, когда ляжете, — решает Эндрю. — О какой звезде? — Скажу. Натали и Пейдж вскакивают, а Эндрю с Нилом садятся на пол. Девочки поворачиваются лицом к Эндрю и ждут. — Однажды кто-то сел и поднял взгляд на звезды. И это было давным-давно, задолго до появления электрического света или городов с высотками, так что этот человек видел Млечный путь, а небо ночью не было темно-синим — оно сверкало, просто сияло от звезд. И этот человек выбрал самые яркие и собрал их в созвездия, а затем создал им истории и поведал их людям. Но это был не просто один человек, в одном месте, в одно время. Это делали люди по всему миру. Повсюду смотрели на небо и сочиняли истории о том, что видели. Они создавали религии, включающие звезды. Они ориентировались по звездам. Они плавали по всему миру и знали, что находятся в странных местах, ориентируясь по звездам, но даже эти звезды были чьим-то домом. И смысл этой истории в следующем: если вы когда-то будете одиноки или потеряны, поглядите на звезды и вспомните, что люди смотрели на них целую вечность, и что вы точно знаете, о чем они думали, когда смотрели на них, потому что вы знаете истории, которые они ведали друг другу, — Эндрю встает и кладет руку на голову каждой дочки. — А теперь засыпайте. Если мы вам понадобимся, вы знаете, где мы. — Спокойной ночи, — ласково говорит Нил. — Хотите, чтобы дверь была заперта? — Да, — отвечает Пейдж, уже натянув одеяло до ушей. Нил плотно закрывает дверь, запирает и следует за Эндрю в ванную. Они молча готовятся ко сну. А потом ложатся в постель, и Нил прижимает Эндрю к себе так близко, как только может. Они ничего не говорят. Что здесь говорить? Нил снова на крючке. Он чувствует это, чувствует, как острие впивается ему в затылок — неизбежность. Потому что, несмотря на все те сказанные девочкам в лицо слова утешения, все так, как оно есть. Напоминание. Он не в безопасности, он не принадлежит себе и не владеет собственной жизнью. Кевин, Жан — они не в опасности; они никто, и это благословение. Но у него за плечами всегда Натан. На его счету годы и годы полного пренебрежения законами. За ним следят ФБР. Он не знает, его ли это трясет, или Эндрю, но, как бы там ни было, никто в этой постели не чувствует себя особо уютно. Двадцать минут они лежат, прижимаясь все теснее, стараясь слиться воедино — так, чтобы не пришлось жить друг без друга, а потом Нил сдается. Он почти ничего не говорит — что еще сказать? — но ему удается прошептать: «я люблю тебя», и он вкладывает в это столько правды, сколько может. Если нет ничего иного, пусть будет правда. Когда нет ничего иного, пусть будет признание. — Для низкого, тощего придурка тебе определенно удается таскать на плечах много груза, — буркает Эндрю. Нил фыркает. И звучит так, будто всхлипывает. — Нет, я потому и вышел за тебя, чтобы ты мог таскать мой груз за меня. — Аха. Я вьючный мул. — Больше похож на грузовичок. — Это лучше или хуже? — Выбирай ты. — Нет, выбирай ты. — Нет, ты. — Хей, Нил? — Да? — Я люблю тебя. Нил улыбается: — Хей, Эндрю? — Да? — Я тоже тебя люблю. — Слава богу. — Что? — Вдруг бы ты сказал нечто другое? — Что еще я мог сказать? Что ты — все, чего я желаю? Что я твой? Что моя жизнь имеет смысл, лишь пока ты — ее часть? — И когда только ты стал поэтичным? — Наверное, после той ночи, когда мы съехались, — отвечает Нил. Они приехали за несколько минут до грузовика с мебелью и решили зайти внутрь — увидеть дом, свой дом, и не таким, каким он был раньше — полным чужих вещей, — а как свое место. И увидели его пустым. Своим собственным. Чистый лист, где они могли делать все, чего бы ни пожелали. Эндрю отпер дверь. Толкнул ее. И Нил подумал, что он жестом приглашает его войти первым, а Эндрю тогда наклонился, подхватил его на руки и перенес через порог. «По-моему, так делают молодожены», — сказал он и продолжил носить Нила по дому, наотрез отказываясь опускать на пол, а Нил все никак не мог перестать улыбаться. А потом приехали грузчики, положив конец восторгу и ликованию Эндрю — пока снова не уехали, а они с Эндрю махнули рукой на остальную часть дома и просто застелили себе постель. Просто застелили постель и забрались в нее, в свою кровать в своем доме, своем тихом доме, доме, которым они владели, с дверями, которые сами запирали, и комнатой, в которую никто никогда не входил без их разрешения, и Эндрю взял и процитировал все поэмы Шекспира, которые запомнил за эти годы, и говорил до тех пор, пока у него не закружилась голова. — Что, пытаешься превзойти меня? — спрашивает Эндрю. — Пытаюсь не отставать. Дрю. Эндрю Джозеф Миньярд. Я не стану обижать тебя вопросом, готов ли ты остаться со мной, несмотря на тот факт, что сейчас я прикован к этому штату и мне было недвусмысленно приказано притягивать киллеров. Но я все равно скажу тебе спасибо. — Мы купим камеры, — говорит Эндрю. — Наши камеры. Купим задвижки на окна. Поставим трекеры в машины. — Нам придется убрать их, когда девочки начнут водить. — О, господи, мы не станем научить их водить. — Можем заставить Кевина. Он здравый водитель. — По чьим стандартам? Попросим лучше Эбби. — У Эбби и так дел невпроворот. Мы подписались до конца жизни учить Джона математике… — Ты подписался. — …и я могу заставить Кевина научить их водить. Может, Тею? Она хорошо водит. Хотя не позволит нам запугивать ее. — Меры безопасности, — говорит Эндрю, возвращая разговор в нужное русло. — Компьютеры? Что, блять, такое «данные»? Я нихрена не понимаю в этой херне. — Я не знаю, как обезопасить Натали и Пейдж, не отслеживая их. — Мы спросим их. — А еще не хочу их пугать. — Тогда мы будем осторожны в этом вопросе. — А вдруг не получится? — спрашивает Нил и пытается оставаться спокойным, пытается поддерживать тон разговора таким, будто они действительно принимают какие-то меры, но по голосу слышно, что ничего у него не выходит, и он знает, что Эндрю тоже это слышит. — Мы, блять, не эти современные женщины, у нас не может быть всего этого — мужа, работы, детей и дома… — Тем не менее, у нас оно есть, — отвечает Эндрю. — Все, что нам нужно сделать — сохранить это. Нил делает глубокий вдох. Не может, не может, не может — он был идиотом, когда думал, будто сможет выбраться из тени Натана, идиотом, когда думал, словно когда-то может иметь такую жизнь, какую захочет, глупым… — Хей, Нил? Нил останавливается. Эндрю звучит неправильно. — Да? На миг воцаряется тишина, а затем Эндрю просит осипшим, искаженным голосом: — Пожалуйста, не убегай. О. Боже. Нил путает пальцы в его прядях. — Дрю… — Нет, не говори, что не станешь убегать, если ты, блять, не серьезно. Но… я уволюсь и проведу остаток жизни, охраняя дом, если это заставит тебя чувствовать себя здесь в безопасности. Я положу перцовый баллончик и пистолет в каждую твою сумку, я пришью ножны к каждой твоей вещи, если это поможет тебе почувствовать себя в безопасности. Я сделаю все, что тебе нужно, Нил, только останься, останься. И, боже, если ты не можешь, если ты правда, блять, не можешь — возьми меня с собой. Нил приподнимает его голову, чтобы мочь видеть его глаза. — Дрю… — Забери меня, забери детей, что угодно, кого угодно. Только не… не пытайся… не заставляй меня бежать с ними, не заставляй меня покидать тебя, Нил, пожалуйста, я… Нил прижимает Эндрю ближе, еще теснее, касается губами везде, где только может дотянуться, где угодно, лишь бы Эндрю перестал умолять. — Я не убегу, не убегу, клянусь, я останусь прямо здесь, с тобой, мы никуда не уйдем, я никуда не уйду, я твой, разве я не сказал? Я выбрал тебя, и я все еще выбираю тебя, и я никогда не перестану выбирать тебя, я так сильно тебя люблю, я никогда не смог бы оставить тебя, я не могу… не могу оставить тебя. Я не сбегу. Ты мой, Дрю, ты мой, а я твой, и я не уйду. Я не уйду, — пальцы Эндрю впиваются в его спину, и Нил проводит рукой по его волосам. Подумала бы Мэри, что он идиот, раз дает такое обещание? Нет — она бы подумала, что он идиот, раз намеревается это обещание сдержать. — Я буду здесь, когда ты проснешься, и когда будешь засыпать, навсегда, до того дня, пока не умру от старости. Мы выстоим. У нас все получится. Не у тебя, — подчеркивает он, — у нас. И не волнуйся о том, что нужно делать, чтобы удержать меня. Я остаюсь. Я не несбыточная мечта, и я никуда не уйду. — Ты думал об этом, — упрекает Эндрю. — Я думаю о многом. — Пару недель назад ты хотел, чтобы я забрал девочек и сбежал, а тебя бросил умирать. — Я не смогу видеть твою смерть, Дрю, не заставляй меня смотреть. Не заставляй меня видеть. Я никуда не уйду. Ты мой, мой, мой, и я тебя не оставлю. Вдруг кто-то придет за тобой, а меня не будет рядом, чтобы уберечь тебя? Быть такого не может, — шепчет Нил, предпочитая не упоминать о том, как звучит голос Эндрю, как его трясет, словно он вот-вот развалится на части. — Я думал о побеге — точно так же, как люди, взобравшись на гору, думают о прыжке — я не стану убегать. Я остаюсь. Я остаюсь, Дрю, и когда-нибудь ты мне поверишь. — Пока не верю, — хрипло отвечает Эндрю. — Так что тебе придется убедить меня. Останься. — Никуда не уйду, — обещает Нил. — Независимо от того, веришь ты мне или нет. — Я не верю. Не верю ни единому твоему слову. — Мне говорили, что я много лгу. Тебе лучше остаться рядом, чтобы убедиться, что я говорю правду. — Не флиртуй со мной, — буркает Эндрю. — Это был флирт? — Вероятно. — Не думаю, что кто-то из нас достаточно компетентен, чтобы в этом разобраться. — Говори за себя. Я флиртовал раньше. — Ой ли? Буду честен, мне сказали, что твой флирт со мной был абсолютно сумасшедшим. — И он все еще считается. — Если ты настаиваешь. — Не поддакивай мне. Я не старик и не маразматик. — Нет, только старик. — О, отвали. — Не-а, мне и здесь хорошо, — решительно отвечает Нил. — Тогда хорошо. — Хорошо. — Хорошо. — Я не собираюсь срываться с места, — обещает Нил. — Срываться на, — бессмысленно усмехается Эндрю. — Срываться в? — «Срываться из» — это то же самое, что «срываться с», но «срываться в» — не то же самое, что «срываться на». — Вот почему английский — полная херабора. — Я люблю тебя. — Я тоже люблю тебя, Дрю. И, Дрю? Я останусь с тобой навсегда. Если тебе нужно продолжать спрашивать, потому что… — Нил на секунду замолкает, думая о Касс, о каждом приемном родителе, который когда-либо был у Эндрю, об Аароне, — я отвечу на это столько раз, сколько ты спросишь. Но я всегда буду выбирать тебя. — Всегда — это долго, — отвечает Эндрю через минуту. — А я не хочу жить без тебя. — О, так ты теперь бессмертный? — Я никогда раньше не умирал, кто сказал, что когда-нибудь умру? — Конечно, но ты пытался умереть много-много раз. — Но никому не удалось меня убить. Кстати, спасибо тебе за это. — Я бы сделал это снова. Каждый день до конца жизни я бы делал это, Нил Джостен, я бы ломал руки, принимал пули и резал глотки, чтобы сохранять тебе жизнь. — Я знаю. Эй, может, тебе и не придется. Эндрю фыркает, откидывая голову назад, чтобы Нил мог видеть, как он закатывает глаза. — Конечно. — Закатываешь глаза? Очень по-взрослому. Копируешь наших дочек. — Они копируют меня. Я профессионально закатывал глаза еще до того, как они родились. — Тебе платили за это? — Нет, я делал это ради имиджа. И они все несут и несут глупости, притворяясь беспечными, пока и впрямь не перестают волноваться, и, успокоившись, засыпают.