Blame It on My Youth : [ вини нашу юность ]

Эндрю хватает Нила за руку, и Нил просыпается. В комнате темно, часов не видно, но, наверное, еще рано — будильник пока не прозвенел, и Эндрю не проснулся — он издает тихие, запуганные, нечеловеческие звуки, и Нил знает их слишком, слишком хорошо, душераздирающе, свирепо ненавидя всем сердцем. — Дрю, — шепчет Нил. Эндрю дрожит и держит его так крепко, словно пытается перекрыть кровоток. — Дрю. Проснись, — Нил ласково гладит его, стараясь не копировать то, что происходит в его голове. — Просыпайся. Дрю… Эндрю сбрасывает его с себя, перекатываясь так, что Нил оказывается под ним; он отводит кулак и готовится бить. — Дрю, это я. Нил наблюдает, как Эндрю узнает его, кто он такой, где они, и отталкивает, отползая. — Нил, прости, я… — Все хорошо, — отвечает Нил. — Все хорошо. Тебе нужно, чтобы я ушел вниз? Он ждет, пока Эндрю дышит — хрипло и задушено, — и чувствует, как натягиваются простыни, когда Эндрю цепляется за них пальцами. — Ты должен был хотя бы вздрогнуть, — внезапно говорит Эндрю. — Что? — Я почти ударил тебя. Ты должен был хотя бы попытаться защититься. Хотя бы притвориться, что тебе не все равно, пострадаешь ты или нет. — Мне не все равно. Но ты бы не сделал мне больно. Эндрю глубоко вдыхает. Протягивает мизинец, и Нил соединяет его со своим. — Хочешь, посчитаю за тебя? Эндрю кивает, и Нил считает. Вдох на четыре секунды, задержка дыхания на четыре, выдох на четыре, снова задержка на четыре. Сначала у Эндрю не получается — сердце все еще бешено колотится, все еще борется, и он все еще в ловушке-паутине собственных идеальных до мелочей воспоминаний. Но каждый раз, когда он теряет ритм, Нил подхватывает, начиная сначала. Бесконечно. Нил отлично умеет быть терпеливым, но он ненавидит, сколько времени Эндрю нужно, чтобы успокоиться и найти себя в настоящем. На это уходит вечность. А потом Эндрю берет его за руку: — Спасибо. — Не за что. Эндрю отодвигается, чтобы сесть рядом. — Прости. — Тебе не за что просить прощения, любимый, — отвечает Нил, а Эндрю фыркает и кладет голову ему на плечо. — Хочешь поговорить? — Нет, это… в этом нет смысла, опять все то же самое… я просто чувствую… — Эндрю наклоняется вперед, горбясь, будто его сейчас вырвет, и глотает воздух, сжимая руку Нила. — Мертв, он мертв, а я жив. Его больше нет, больше нет, нет. — И ты здесь, — подхватывает Нил. — И я здесь. И это наше место, и тут никогда не было никого чужого… Они подпрыгивают, когда кошка приземляется на постель. Эндрю в ответ на это буркает какие-то полу-непонятные маты — ничего разборчивого; Нил чувствует его участившийся пульс меж их прижатыми запястьями, и Эндрю тянется и подхватывает пискнувшую кошку — это Сэр. Король не пищит. Эндрю прижимает ее к груди. Нил слышит ее мурлыканье, громкостью не уступающее мотоциклу. — Можно мне… — Да, иди сюда… — они усаживаются так, что Эндрю оказывается у Нила на коленях, боком прильнув к его груди, и Нил обнимает его. Сэр муркает еще сильнее. Нил чувствует, как лапками она массирует Эндрю плечо. — Я ненавижу чувствовать… ненавижу, что у меня есть кожа, — несчастно шепчет Эндрю. — Почему у меня не было… почему у меня никогда не было хороших родителей? Почему мне попадались только те, кто хотел меня сломать? Я был просто ребенком. Почему они хотели… почему отобрали… я был всего лишь ребенком. Почему восемнадцатилетний придурок в депрессии был моим лучшим опекуном? Нил укладывает голову на его макушку и гладит по плечу. Просто ребенком. Нил чувствует — в сердце, в животе — тугие миазмы ужаса и отвращения и отчаянное желание утешить. Эндрю и прежде задавал эти вопросы — часто — и у Нила до сих пор нет ответов. Эндрю все равно их не ждет, но Нил ненавидит не иметь возможности ответить на его вопросы, решить его проблемы, сделать все лучше. Неужели же это так много — желать, чтобы Эндрю был счастлив? Чувствовал себя в безопасности в собственной голове? В собственной постели? Но, конечно, эти вопросы одинаково бесполезны, так что Нил отбрасывает их. И вместо этого выводит на руке Эндрю сердечки, звезды, созвездия, математические уравнения. Устает и смеживает веки, успокоенный близостью Эндрю и мурлыканьем Сэр. Он легонько покачивается и надеется, что это успокаивает Эндрю так же, как и его самого. Он желает залезть в голову Эндрю и вытащить эти воспоминания, желает спалить их дотла. Травма часто делает воспоминания непонятными, размытыми, но… не у Эндрю. И Нил ничего не может поделать. Как бы там ни было, со многими его насильниками уже покончено; у Нила нет сил видеть его кошмары. Он распутывает окутавшую и сковавшую плечи беспомощность. То, что он не может помочь, не значит, что он не может говорить. — Я люблю тебя, — шепчет он. — Что бы ни произошло, я не думаю, что им удалось тебя сломить. Я так горжусь тобой, и всем, что ты сделал, и всем, чего ты достиг, и тем фактом, что ты выжил, любовь моя, мой Дрю, ты выжил, и я так горжусь тобой за то, что ты здесь, за то, что существуешь, за то, что живешь до следующего дня, каждый день. Люблю тебя. Эндрю с минуту не отвечает, а когда отвечает, говорит: — Я открыл портал в ад, начав эту тему с милыми прозвищами. — М-м-мх-м, — соглашается Нил. — Но только здесь. Где мы в безопасности. Где нет никого, кроме кошек. Может, еще иногда детей. В нашей комнате, нашем пространстве. В безопасности, — он рисует круги по рукам Эндрю. А Сэр все мурлычет, и мурлычет, и мурлычет. — Будешь большой ложкой? — спрашивает Эндрю через несколько минут. — Мгм-м, — соглашается Нил, помогая Эндрю слезть с его колен и лечь, не потревожив Сэр. — Она не дает мне просто обнять ее, — ворчит Эндрю, когда Нил устраивается позади. — Как плюшевого мишку. Хочет держать на мне лапки. Дурашка. Нил обнимает его поперек живота. — Она делает тебе массаж. — Моя грудь в массаже не нуждается. Нил сдерживает смешок. — Сэр попросит не согласится. — И, видимо, я должен по умолчанию доверять ее экспертному мнению. — Кошки такие, да. — Спокойной ночи, любимый. Нил чмокает Эндрю в плечо. — Увидимся утром, душа моя. Когда наступает утро, на улице морось и холодрыга. А еще сейчас без пятнадцати пять — и Нилу не то чтобы хочется вставать в это время. Он смотрит, какая в Калифорнии погода. Солнечно и тепло. Славно. Они пробудут там всего несколько часов. И все время в помещении. Их не будет дома весь день, и, по крайней мере, половину этого времени они проведут в полете. На этой неделе игрокам не нужно ночевать в городе, где проводится матч. Недостаточно времени. Нил смотрит на Эндрю, выглядящего так, словно душа у него покидает тело. Нил чувствует его пальцы на своих и берет за руку. — Останешься со мной? — шепчет Эндрю. — Навсегда, — обещает Нил. А потом они встают. Солнце еще не взошло. Дети еще не встали. Кошки проснулись и буянят, и впервые за много лет Нилу приходится на них шикнуть — в доме есть другие люди, и они спят. Эндрю настаивает, что их нужно покормить; Нил позволяет ему это сделать. Они выходят из дома в полшестого. По крайней мере, хотя бы путь до аэропорта не вызывает сложностей; на злоебучей дороге не души, потому что сейчас только шесть часов утра. Они даже не утруждаются пойти за кофе, когда находят команду в аэропорту. Никто не хочет бодрствовать. Полет продлится шесть с половиной часов. — Хочешь побыть в первую смену, или сначала я? — сонно спрашивает Мария у Нила. — В плане? — переспрашивает Нил, не уверенный: он озадачен потому, что сказанное ей было реально озадачивающим, или потому, что еще слишком, ебись оно всё, рано. — Я о том, чтобы взять Эндрю на попечение. Я зову это ПАПЕчение. — Мне не нужно, чтоб вы меня нянькали, — презрительно отвечает Эндрю. — Нет, конечно, — соглашается Нил. — Тебя нужно ПАПкать Мария издает тихий смешок, слишком уставшая для большего. — Нет, серьезно, на этом рейсе не надо, — уточняет Эндрю. — Я выпью рюмку водки и просплю все время. — О, — отвечает Мария. — А почему ты не делаешь так каждый раз? — Большинство рейсов не такие длинные, — объясняет Эндрю. — Не хватает времени протрезветь и проснуться. Мария показывает ему большие пальцы вверх. — Слава богу, а то я так устала, что хочу просто спать. — Тебе не нужно было предлагать, — говорит Эндрю. Мария превращает большие пальцы в средние. — Сожри меня теперь. Друзья делают друг другу приятности. Эндрю смотрит на Нила. Нил просто пожимает плечами. — Оу, — отвечает Эндрю. И затем: — Спасибо, — он пытается. — Не за что, — вздыхает Мария, кладя голову на плечо Райли и закрывая глаза. Райли бросает на Нила довольный взгляд, и Нил с Эндрю находят свободные места и делают все возможное, чтобы не потерять сознание и не сползти на пол. Эндрю выпивает рюмку водки перед посадкой, а затем утыкается лицом в плечо Нила, когда самолет взлетает, и засыпает. Нил откидывает голову назад и тоже изо всех сил старается уснуть. Он не собирается пить — ни если Эндрю пьет, ни когда они в самолете, ни когда Эндрю нужно его присутствие, — но он неплохо умеет заставлять себя дремать, когда это необходимо, и в тишине самолета, полного спящих людей, он тоже начинает клевать носом. Они кое-как вылазят из самолета, забирают снаряжение, погружаются в автобус, и начинается мозговой штурм: — Всем париться о количестве очков, не забывать передавать мяч мне, если Альварез — ваша бэклайнер, сохранять хладнокровие, потому что мы не можем позволить себе отдать им пенальти — Нил и Мария, это я о вас, — и да, Чарли и Эндрю, мы знаем, что вы можете заблокировать его, но мы хотим поберечь ваши силы… А потом Кларк встает. Удерживается на ногах, когда автобус поворачивает. Команда замолкает и ждет. — Ребят, вы знаете, что последние пару месяцев я, как бы, замещал тренера Лимана, потому что он приболел, — говорит он, и все кивают. — Тренер решил уйти в отставку — у него все хорошо, но он не хочет стресса. Все ждут, затаив дыхание — если их новый тренер окажется херовым, Кевин закатит истерику, и, даже если будет истерить громче всех, единственным истерящим не будет точно. — Так что в конце года, — продолжает Кларк, — я ухожу из экси и занимаю должность вашего тренера. Аплодисменты команды обрушиваются так оглушающе и внезапно, что Кларк аж подпрыгивает, а затем хохочет, когда Кевин присвистывает. Нил глядит на него. Кевин выглядит слегка удивленным самим собой. — Я проводил слишком много времени с друзьями Теи, — говорит он в свое оправдание. К моменту, когда они добираются до корта, Нил чувствует, что проснулся. Чувствует тревогу. Он смотрит на Эндрю, Эндрю смотрит на него, и они оба смотрят на Кевина. Это конец года. Это Калифорния. Они могут победить Калифорнию. Нил выходит на поле, чувствуя бурлящую в венах кровь и стук сердца, и он готов растереть Калифорнию в пыль. Игра не жестокая — потому что в команде Джереми; какая с ним жестокость? — но Нил проводит всю первую четверть, отпихивая своего бэклайнера, который, похоже, движется на чистом желании переломать ему все кости. Тем не менее, они с Марией наносят удар за ударом, и Нил всеми мыслимыми и немыслимыми способами пытается обойти бэклайнера. В какой-то момент он бросается прямо на опекающего Марии, в шоке отскакивающего с пути — и тогда Мария отправляет мяч в ворота. Еще одно очко. У них все отлично. В самом деле отлично. У Нила все тело гудит к середине игры. Сейчас дело не в победе. Всю эту неделю все беспокоятся об очках — кто сможет набрать больше, кто сможет забить больше раз? Выиграть с преимуществом в одно очко недостаточно. А затем Нил возвращается на корт, практически выбегая, чувствуя себя отдохнувшим, наблюдая, как Джереми старается забить Эндрю, наблюдая, как у него ничего не выходит. Наблюдая, как Эндрю отбивает его броски снова и снова, улавливая обрывки его голоса, когда он ругает Альфи и Афину за то, что они позволили Джереми подобраться так близко: — Вы что, тренировались против Кевина с Нилом просто так? Двигайтесь, блять! — и когда на часах остаются секунды, Кевин отказывается от попыток обойти своего опекающего, разворачивается и бросает мяч Эндрю, а Эндрю отправляет его прямо в поднятую сетку Нила, и Нил забивает ровно в ворота. Они обыграли Калифорнию. Они обыграли Калифорнию на три очка. 15:12. А потом Кевин отправляется за Джереми и Жаном, и Нил почти присоединяется к ним, но Мария хватает его. — Пресса, — настойчиво говорит она. — Не моя очередь, — отчаянно отвечает Нил — он хочет пойти потусоваться с Джереми, он должен рассказать Жану об Ичиро, он не хочет разговаривать с журналистами. — Ты забил победный гол, — настаивает она. — Они захотят поговорить с тобой. Нил бессловесно хнычет — прямо один в один, как могла бы захныкать Пейдж, но соглашается. Мария не ошибается, и он понимает, что она устала — ей нужна помощь и, возможно, немножко веселья, и он может предоставить ей и то, и другое. Он поворачивается, привлекает внимание Кевина и указывает на Жана — «расскажи ему об Ичиро». Кевин кивает, мол, понял. Нил отмахивается от Эндрю, но Эндрю все равно следует за ним, пробираясь вперед и прислоняясь к дверному косяку. Нил присоединяется к Марии с Кларком, и репортеры заинтересованно гогочут. — Нил! Как нападающий, вы лучше Кевина Дэя? — кричит кто-то. — Это меняется день ото дня, — честно отвечает Нил. — Иногда он сильнее, иногда я, но мы на таком близком уровне, что мне тяжело ответить. — Каково это — украсть победный гол у Кевина Дэя? — Я его не крал; он передал мяч Эндрю, а Эндрю — мне, — медленно отвечает Нил, поворачиваясь к новому спрашивающему, демонстрируя сдержанность. — Его закрывал бэклайнер, а я мог обойти своего опекающего, это — просто командная работа. Если бы все сложилось наоборот, я бы сделал то же самое. — Но смог бы он забить так же? — Да, — отвечает Нил репортеру. — Между вами двумя с самого начала было соперничество, верно же? — На самом деле нет, мы оба хотим лучшего для нашей команды. — Но… — Это не ситуация «Кевин-и-Рико», — коротко бросает Нил, и плечи Марии начинают трястись от смеха — она предчувствует, что сейчас будет весело. — Мы не пытаемся раз и навсегда выяснить, кто из нас лучше, мы пытаемся стать лучше себя вчерашних. Это называется спортивное мастерство — можешь поглядеть в словаре, а не заставлять меня объяснять. — Мы действительно довольны тем, как прошла игра, — громко объявляет Кларк. — Не только с точки зрения факта, что мы выиграли, но и с точки зрения количества заработанных очков, — произносит он прямо в микрофон. Репортеры замолкают, отчаянно желая не оказаться теми, кто прозевает интервью, а затем успокаиваются, сильно сдерживаемые Кларком, который говорит на максимальной громкости. Мария сохраняет впечатляющий уровень отстраненности, отвечая на вопросы, адресованные Нилу, умело подхватывая их после того, как Кларк легонько пинает ее по голени, все это время подавляя зевки. Но в конце концов все заканчивается, и они встают, и Эндрю отталкивается от стены, готовый последовать за Нилом обратно в раздевалку и к автобусу. Они не останутся на ночь; на этой неделе нет времени. — Эндрю! — зовет репортер. — Эндрю Миньярд! Эндрю смотрит на него, а затем закатывает глаза в сторону Нила, и Нил отвечает ему тем же. — Миньярд! Вы не станете отвечать ни на какие вопросы? Нил направляется к нему. Кларк отмахивается от репортеров, отгоняя, но уже слишком поздно — они галдят и требуют интервью — прямо сейчас — или возможность снова трепаться о том, какой Эндрю Миньярд грубиян. Сквозь толпу доносится чей-то голос: — Мы не будем спрашивать вас об игре! Нил останавливается с занесенной для шага ногой — он проходит мимо Эндрю, а Эндрю не двигается с места. На самом деле, он поворачивается обратно к репортерам. О нет. — Эндрю? — зовет Кларк, указывая на дверь. — Нет, нет, это интересно, — отвечает Эндрю, подходя к столикам. Ой-ой, ой-ой-ой-ой. — О чем ты собираешься меня спросить? — он не утруждается и даже не садится, просто прислоняется к столу. Это будет короткое интервью. Нил оглядывает толпу, двигаясь, чтобы встать рядом с Эндрю. Джанна Розетти ловит его взгляд и изображает, что закрывает рот на замочек — она прекрасно знает, что к чему. Остальная толпа, похоже, улавливает ее нервозность; они смолкают, когда Нил подходит к Эндрю сзади. Возможно, они просто в шоке. Нил не ожидал, что Эндрю согласится. И никто из репортеров, конечно, тоже не мог этого предвидеть. Однако шок длится недолго. Репортер громко выпаливает: — Вы вообще не выглядите как человек, наслаждающийся игрой, и, мне кажется, мы все знаем, почему вы все еще не ушли, — Нил ловит на себе парочку взглядов, — но почему вы вообще начали играть в экси? Эндрю вдыхает, а затем резко выдыхает, и беспокойство Нила взлетает до небес. Он в курсе, что означает этот конкретный выдох — это значит, что Эндрю уже знает, что собирается сказать, и ничего хорошего это не предвещает. Эндрю буквально только что летел через всю страну, сейчас ему снова придется забираться в самолет, и он не в порядке — очень не в порядке, и буквально вчера ночью умолял Нила не уходить, — он наклоняется ближе к микрофону: — Ну, в колонии не так уж и много занятий, — медленно растягивая слова, говорит он, — а я уже научился делать заточки и сосать член, так что… Нил запрокидывает голову так резко, что хрустит шея, и взрывается диким хохотом, а потом оседает на корточки, прячась от камер за столами, отчаянно пытаясь заглушить неудержимое хихиканье. Вероятно, его и так никто не слышит — там как бы переполох… — Ты умер? — спокойно спрашивает Эндрю, и Нилу хватает одного взгляда на его ангельски невинное выражение лица, чтобы разразиться новым приступом смеха. — Еще вопросы? — уточняет Эндрю, и рядом вырисовывается Кларк, указывая на дверь со сдержанной улыбкой. — Нам еще нужно успеть на самолет, — вежливо сообщает Кларк репортерам на максимальной громкости прямо в микрофон. Эндрю предлагает Нилу руку, и Нил берет, все еще безудержно хихикая, когда Эндрю выводит его в коридор, где они находят Марию на полу, гогочущую так сильно, что у нее по лицу катятся слезы. Эндрю протягивает ей другую руку; она хватается, безуспешно пытается встать с пола и, наконец, позволяет Эндрю поднять себя на ноги, что они с Нилом находят абсолютно уморительным, и Кларк теперь тоже смеется, а затем Эндрю улыбается, широко и по-настоящему, и Нил наклоняется, чтобы чмокнуть его в щеку, настолько счастливый, что словами не передать, и вместе с тем в ужасе от того, что этот Эндрю снова исчезнет, уйдет в себя и закроется по дороге домой на самолете, и больше не будет возможности увидеть эту его версию. Но они шагают к автобусу, где обнаруживают остальную команду в истерике, с включенным радио, слушающую последствия интервью Эндрю. — Ну, мы все знаем, что Миньярд ненавидит репортеров… — произносит чей-то голос, а затем команда замечает Эндрю, и остальная часть предложения репортера теряется в общем гаме. Эндрю передает Марию в руки Райли — хотя не то чтобы Райли самой намного лучше; она хватается за живот, как будто у нее судороги; Эндрю, высоко подняв голову, тянет Нила в заднюю часть автобуса. Он поворачивается, отвешивает поклон под одобрительные возгласы команды, а затем садится, увлекая за собой Нила так, чтобы оградиться от остального мира, и Нил рад защищать его вот так. Они прилетают вовремя, поэтому Эндрю выпивает рюмку виски, кладет голову Нилу на плечо и притворяется спящим в течение двух часов, пока ему не надоедает. Это ночной перелет, поэтому Нил не может читать так, чтобы всех не перебудить, но Эндрю надевает наушники и позволяет Нилу выводить фигуры на своей ладони, пока в полпервого ночи — день стал длиннее из-за смены часовых поясов — они не приземляются, возвращаясь домой, где у двери их встречаю Натали с Пейдж; они отправляют девочек обратно в постели. — Но мы хотели вас дождаться, — протестует Пейдж. Нил, до упаду уставший, обнимает ее за плечи. — Спасибо. Но утром вам в школу. — Вы злитесь на нас? — спрашивает Натали. Нил взъерошивает ей волосы. — Нет, конечно. Но наш родительский долг — уложить вас спать перед школой. — Но это же чемпионат, — восклицает Натали. — Это волнительно! — Еще как. Но это значит, что вам еще важнее выспаться, чтобы мы могли выполнять свою работу. — То, что мы высыпаемся, никак не влияет на вашу работу, — настаивает Пейдж. — Влияет, если мы беспокоимся о вас. — Что такое с папой? — спрашивает Пейдж. Эндрю машет рукой. — Два перелета за день. Он полумертвый, — Нил подталкивает всех к лестнице. — Не буквально. Фигурально. Девчат, вы почистили зубы? — Мы подростки, а не малыши, — ворчит Натали. — Ну, вы малышки с точки зрения времени пребывания с нами, так что вперед и с песней, — весело отвечает Нил. — И нет, мы не хотим, чтобы у вас был кариес, так что ваши страдания будут бесконечны. Но вы так и не ответили на вопрос. — Да почистили мы, — отмахивается Натали, поднимаясь по лестнице. — О, и еще, эй, пап? — М-м? — Получается, ты научился делать заточки и… — Постель, — громко говорит Эндрю. — Пора спать, всем в постельку, спокойной ночи. — Типа, ты же знал, что мы смотрим, а? — радостно спрашивает Пейдж, немного повышая голос, чтобы ее было слышно из-за хихиканья Нила. — Как бы, типа, ты не мог держать рот на замке? — Я не думал о последствиях своих действий. Идите спать. — Завтра мы, знаешь, пойдем в школу, — говорит Натали, — и по крайней мере Сэнди спросит нас об этом. И пара других детей тоже начали смотреть экси, пушто они узнали, что вы играете. — Тогда скажи, что это был не я, а Аарон. — Аарон — педиатр, — возражает Нил. — На самом деле это будет не очень круто для него. — Скажи ему, что это был Энтони. — Кто-кто? — спрашивает Пейдж. — Тройняшка, которого мы придумали в старших классах, чтобы выпутываться из неприятностей, — объясняет Эндрю. — А нам можно такую придумать? — охваченная благоговейным страхом, спрашивает Натали. — Вы не идентичные — хотя, в теории, вы могли бы быть тройняшками, двое были бы близнецами, а одна — нет. — И в любом случае, вы задаете неправильный вопрос, — говорит Нил, мягко направляя девочек в их комнату. — Вопрос, который следовало бы задать: сработало ли это? — Сработало? — спрашивает Пейдж. — Однажды, — рассказывает Эндрю. — А потом кто-то заметил, что Энтони Миньярд не зарегистрирован в школе, и на этом все закончилось. Я подумывал снова его создать, чтобы стрясти побольше денег со стипендии Пальметто, но все-таки решил оставить его не при делах. — И сколько раз вы пытались свалить все на него? — спрашивает Пейдж, послушно забираясь в постель. — Пять раз, — отвечает Эндрю. — Расскажи нам об одном, и мы будем спать, — говорит Натали. — Хм. Договорились, — соглашается Эндрю. — Однажды меня поймали, когда я покупал бутылки водки у старшеклассника — он тоже был несовершеннолетним, но его сразу поймали, а я сбежал. Припрятал бутылку в кустах, навернул круг и сел на бордюр. Притворился, что жду Энтони, который обещал встретиться со мной там, и что ему просто нужно было срочно кое-что сделать. Я отправил Аарона обратно за бутылкой — его поймали, он настаивал, что он Энтони, а потом нам обоих отправили в кабинет директора, где Ники уже травил им слезливую историю о нашем ужасном прошлом… — Разве она не была правдивой? — спрашивает Нил. — Ну, да, но это не относится к делу. Короче, они забрали водку, и вместо того, чтобы отправить нас в колонию для несовершеннолетних, заставили отбывать наказание две недели. Я потерял на этой водке восемьдесят баксов, — Эндрю кладет по ладони на голову каждой дочки. — А теперь… — Я хочу обнимашку, — требует Пейдж. Эндрю подчиняется, а затем еще обнимает Натали, когда она поднимает руки. — А теперь спать, — велит он, и девочки демонстративно натягивают одеяла до ушей. — Стой, — говорит Пейдж, высовывая голову. — Па нам должен. Либо плохую историю о нем, либо хорошую о тебе, пап. Чтобы было честно. — Когда он учился в колледже, он ходил на матан с парнем, который все время ошибался… — И никогда не затыкался об этом, — подчеркивает Нил. — Считал себя дамским угодником — учитывая, что считать он вообще не умел. — О чем Нил ему и сказал, добавив парочку отборных матов. А еще сообщил ему, что у него уродливая прическа и вонючие ноги… — Я чувствовал эту вонь через всю аудиторию. — …и что мать любила его только потому, что он напоминал ей о ее покойном отце, который, цитирую, «был таким же большим куском говна, как и ты», и потом этот парень такой: «да ты что? Давай-ка выйдем поболтаем», а Нил сказал «нет» и сломал ему нос. — Зато после этого он помалкивал, — цокает Нил. — И ты еще говорил мне не бить людей первой, — возмущается Натали, справедливо обиженная. — Я говорил, что мы будем плохими отцами. А теперь спите. — Спокойной ночи, — хором говорят его дочери, и Нил запирает за собой дверь. — Как ты держишься? — спрашивает Нил, закрывая дверь их спальни. — Порядок, — отвечает Эндрю. — Это ничего не значит, Дрю. — Мчусь очертя голову навстречу плохому дню. Нил гладит Эндрю по руке, и Эндрю выгибает бровь, глядя на него. — Дрю. — Прямо сейчас порядок, но в ближайшем будущем, чувствую, будет плохой день. Я не солгал. — Дрю. — Да? Нил соединяет их мизинцы. — Как ты держишься? Эндрю смотрит на него. — Мне не нравится бояться. Я ненавижу летать. Я хочу вернуть наши вечера. Хотя не хочу другую работу, что странно. Я устал, — он разъединяет их мизинцы, чтобы соединить ладони. — Хочу, чтобы ты был рядом. Останешься со мной? — Навсегда, — обещает Нил. Эндрю обхватывает рукой его шею сзади, и Нил льнет лбом к его. — Я никогда тебя не оставлю, — шепчет Нил. — Можешь взять выходной, если нужно. — М-м… Не хочу проводить без тебя целый день. Нил задумывается, а затем пожимает плечами. — Я тоже останусь дома. Эндрю отстраняется и качает головой. — Я не буду вынуждать тебя пропускать экси. — Хей. Да пошло бы оно все, — говорит Нил. — Мы договоримся с Нью-Йорком, чтобы отменить игру. Наберем столько очков, сколько нужно, чтобы обыграть Денвер, а затем выйдем в финал, чтобы довести все до конца. Тебе не нужно себя заставлять. Эндрю тянет его в ванную. — Мне тоже не нужно тренироваться для этого. Мы просто хорошо проведем время, притворяясь, что боремся, пока набираем по восемьдесят с лишним очков каждый? Будет весело. Чарли может закрывать ворота всю игру. Эндрю сует зубную щетку Нилу в рот, и Нил замолкает. Это работает целых десять минут, пока они не ложатся спать. Нил притягивает Эндрю к себе, обнимает и крепко сжимает. — Да? — спрашивает Эндрю. Нил морщится. Он не уверен. — Разве я не могу просто обнять своего мужа? — Конечно, — соглашается Эндрю, — но это уже перебор, даже для тебя. — Эх. Ну, съешь меня теперь, — Нил сразу же жалеет, что сказал это — Эндрю наклоняется и смыкает зубы на его шее, начиная издавать «нямк-нямк-нямк». — Ты ужасен на вкус. Нам понадобится немного чеснока, немного базилика, чуток петрушки… — Орегано, может быть, немного панировочных сухарей… — Обжарить в масле канолы и подать с пастой. — Паста де Нил. — Объедение. — Каннибал. — Но меня зовут не Ганнибал. — Имя не освобождает тебя от грехов. И еще, можно подать меня в томатном соусе? — Тебе придется самому приготовить его перед обжаркой. — Я не буду копать себе могилку, но сам приготовлю себе подливку. Эндрю фыркает: — Соус — это не подливка, я унесу это с собой в могилку. — Этот разговор слишком замогильный для часа ночи. — О, завались. — Ты звучишь, как будто вылез из могилки. — Это слово потеряло для меня значение, так что больше не сработает. — Замогильный могильщик из могилки. — Ты худший. — Будь добр меня заткнуть. Так Эндрю и делает — чему Нил только рад, — а затем прикладывает палец к губам, пару раз ш-шикает, кладет голову Нилу под подбородок и засыпает. На следующий день они ложатся спать в «прошлом», когда девочки уходят в школу, а затем едут на стадион, где Кларк раздает листы с заметками об играх других команд — Денвера, в частности, с которым они встретятся завтра. — Где Фланнери? — спрашивает Эндрю. На него бросают несколько взглядов. Нил с Кевином тут же перелистывают свои заметки — Эндрю прав. — Иан Фланнери, — говорит Эндрю. — Экстраординарный бэклайнер. И, если уж на то пошло, Кендра Литтл, Сид Кальянам… — Они не выпустили на корт своих лучших игроков, — щурится Нил. — Никто из них не играл ни вчера, ни в пятницу. — Рискованно, — кивает Кевин. — Они считают, что могут выиграть у большинства команд даже без своих лучших игроков. С другой стороны, если завтра они выйдут против нас… — Вчера мы целый день провели в самолетах, играли, и нам придется брать людей из резерва, чтобы набрать одинаковое с Денвером количество людей, — говорит Нил. — Мы выйдем на игру уставшими, а они нет. — Может, они берегут игроков до финала, — предполагает Райли, хотя в ее голосе нет надежды. — В этом нет смысла, тогда у них не будет практики, — огрызается Кевин. Нил щелкает пальцами в его сторону. — Извини, — говорит Кевин, — но это правда… — Они не идиоты, — хмурится Райли. — Я знаю, но… против кого они играют в пятницу? Калифорнии? Им не нужны новые игроки, чтобы победить Калифорнию. Мы — их главная задача. — Это не особо важно, — говорит Афина. — Даже если они обыграют нас, мы все равно, скорее всего, выйдем на чемпионат. — Психологически — еще как важно, — вздыхает Кларк. — Мы будем в ужасе от них, если они обыграют нас завтра. Мы возвращаемся домой измученными, отыгрываем три матча меньше чем за неделю, все время летаем и не имеем времени на семьи, а у них достаточно игроков, даже если считать только половину команды… — Нам нужно набрать больше игроков, — говорит Афина. — Даже если просто посадить греть задницы на скамейку запасных. Все морщатся, включая Афину. Еще людей? Они — целая команда асоциальных придурков, куда еще больше. — К слову, — говорит Кевин, глядя на Кларка, — есть идеи, кто тебя заменит? Нам понадобится новый дилер. — Нацеливаюсь на Эллисон Уокер-Рейнольдс, — отвечает Кларк, и Нил радостно гикает. — Реально? — спрашивает Кевин, и, знай Нил его чуть хуже, подумал бы, что голос Кевина прозвучал, возможно, взбудораженно. — Приемлемая замена. — Я рад, что ты так думаешь, — сухо говорит Кларк. — Но пока еще окончательно не решено. — Уверен, Эл договаривается о зарплате, — ухмыляется Нил. Эллисон знает себе цену. А еще может работать с ним, Эндрю и Кевином — эта женщина на вес золота, и она это знает. — Как думаешь, отец скоро признает, что стареет? — Кевин спрашивает Нила. — Может, он наконец попросит Дэн стать его помощницей. — Скучаешь по Мэтту и Дэн, да, — сочувственно отвечает Нил. — Нет, конечно, просто хотелось бы, чтобы отец лучше заботился о себе. В любом случае, завтра они нас порешают, — говорит Кевин всей группе. — Душнила, — кривится Райли. — Слушай, нахуй их хотелки. Мы будем делать то, что делаем всегда, и им придется смириться. — И они будут… Нил с Эндрю смеряют Кевина выразительным взглядом, и Кевин разводит руками, поднимает брови и закрывает рот. А потом все приступают к тренировке. Это не та, уже ставшая привычной, тренировка — они и так месяцами упахивались. На данный момент дополнительные день-два практики ничего не изменят. Вместо этого они проявляют творческий подход. Все дело в работе ног и стратегии. Эндрю вдыхает и делится информацией, которую копил месяцами, даже будучи заинтересованным в игре лишь наполовину, точно зная, как двигается каждый в его команде, и вникая в суть дела только тогда, когда нападающие пробуют что-то новое. Это держит нападающих в напряжении круглый год; теперь именно это дает им идеи о новых способах обойти его, обойти бэклайнеров, переместить мяч из точки А в точку Б. Эндрю едет на терапию и возвращается вовремя, чтобы забрать Нила домой на ужин — они покупают тайскую еду по дороге. — Мы можем прийти завтра? — спрашивает Натали, как только они переступают порог. Она на полу, чистой силой воли удерживая Короля подальше от своего лица, полностью сосредоточенная на Ниле с Эндрю, пока Нил разбирает почту. — Конечно, — отвечает Нил. — Мы придумаем, как вам добраться… может, Ваймак подвезет? Мы просто выдвинемся до того, как у вас закончатся уроки, иначе сами бы отвезли. — Не нужно, — слышится голос Пейдж из кухни. — Сандра нас заберет. Мы подумали, у нас еще остались места для друзей? — О, да, конечно. Сэнди едет? Ее вы, наверное, тоже бы смогли взять с собой. Но не уверен, хватит ли мест Сандре и Рику. Возможно? — Нам просто нужно отложить билеты для них, — говорит Эндрю. — Кевин отложил для Эбби и Ваймака, я пригласила Би на один из своих; я могу взять Рика и Сандру тоже, а ты возьмешь детей? — Круто. Передайте Сандре мои извинения за то, что я не подумал об этом раньше, возможно, я мог бы сэкономить ей деньги. — Я думаю, она купила их пакетом, — говорит Пейдж. — Да и вообще, может, напишешь ей сам, как взрослый? Нил строит ей гримасу. Она показывает ему язык. Он показывает в ответ. — О, реальный взрослый, па, — корит Натали. — Супер взросло с твоей стороны. — Это вы всё твердите, что я старый, я такого не говорил, — отвечает Нил. — Я напишу, но вы поможете накрыть на стол. Дети встают, и Нил сочиняет сообщение под звон посуды и тарелок. — Поздравляшки, па, — говорит Пейдж, когда Нил садится. — Ты отравил смску! Как ощущения? — Я отправляю много сообщений, спасибо большое. — Вау, правда? — спрашивает Натали. — Я, типа, думала, что ты просто заплатил писарю, чтобы он отправлял за тебя. Потому что ты слишком старый, чтобы разобраться сам. — Мне еще даже тридцати нет, — беспомощно говорит Нил. — Не настолько я старый, ну. — Эй, когда у тебя день рождения? — Тридцать первого марта. — Я не знаю, типа, базовой фигни о вас, — говорит Пейдж. — Типа, я знаю о людях, которых вы убили, но, типа, пап, когда у тебя день рождения? По-моему, я слышала, как па говорил, что твое второе имя Джозеф — па, какое твое второе имя? Я не знаю основную хрень. — Четвертого ноября, — отвечает Эндрю. — Абрам, — отвечает Нил. — О-о-о, — кивает Натали. — Эндрю однажды назвал тебя так. У вас это прозвище? — Нет. — Но Эндрю тебя так называет. — Это долгая история. — Я разрываюсь, — стенает Пейдж. — Понимаете, я хочу знать, но в этот раз я, типа, чувствую, что мне слишком лень. Нил пожимает плечами. — Когда захочешь узнать, я тебе расскажу. История никуда не денется. — Окей, — кивает Пейдж. — Если бы у тебя была сверхспособность, — спрашивает Эндрю, — то какая? — Знаешь, когда-то давно я бы спросила, неужели эта та глупая фигня, которую вы обсуждаете, пока нас нет рядом, — вздыхает Натали. — Теперь я знаю, что да, это она и есть. Хорошо. Сверхспособность? — Телепортация исключена, — уточняет Эндрю. — И вам нужно привести доводы. — Почему это? — спрашивает Пейдж. — Для этого вопроса у вас тоже есть правила? — Мы считаем, что это показатель того, насколько мы изменились личностно. И телепортация исключена, потому что это буквально всё. Хочешь летать? Телепортируйся в небо, продолжай телепортироваться вперед и вверх, чтобы наверстать потерянную высоту. Нужно быстро добраться куда-то? Нахер скорость, просто телепортируйся. Нужно поднять что-то очень тяжелое? Хватай это и телепортируйся… — Так, погоди, — перебивает Натали. — Это возможно? Телепортировать фигню, которая не часть твоего тела? — Когда ты телепортируешься, ты появляешься голой? — спрашивает Эндрю. — Оу. Окей. Отлично. Никакой телепортации. Да и вообще, я бы хотела управлять разумом. — Почему? — спрашивает Эндрю. — Чтобы заставлять людей отстать. — Справедливо, — соглашается Эндрю. Натали выжидающе смотрит на него. — Моя очередь? М-м. Возможность поглощать сахар без побочных эффектов. Почему я должен выбирать между тортом-муравейником и тем, чтобы отбивать Кевину каждый до единого мяч прямо в лицо следующие восемьдесят лет? Пейдж, твоя очередь. — Супер-сила. Очевидные причины. Нил? — Очевидные причины? — уточняет Нил. — Бить людей, которые мне не нравятся. — Справедливо. Супер-скорость. — Наркоман, — обвиняет Эндрю. — Нет! Разные, не-экси причины. — Насколько это важно? — спрашивает Пейдж. — Очень, — отвечает Эндрю. — Например: вы двое не чувствуете себя в особой безопасности и не доверяете никому другому свою защиту. Не волнуйтесь, не нужно выглядеть пристыженным, в этом нет ничего постыдного. Когда мы впервые задали этот вопрос, я хотел использовать телекинез, чтобы, если когда-нибудь окажусь в ловушке, я мог, скажем, телекинетически поднять лампу и ударить ей кого-нибудь по голове — по довольно очевидным причинам. А потом я захотел иметь каменную кожу, чтобы мочь — в теории — схлопотать пулю за тупицу с бандой на хвосте. И так далее. А теперь вот, мороженое, вызывающее у меня сердечный приступ, — почему-то самая нервирующая вещь в моей жизни. Итак. Нил. Новые причины? — Ага! Типа, если кто-то уронит стакан, я хочу иметь возможность подхватить его до падения на пол. Или если кто-то стоит перед заряженным пистолетом, я хочу быть в состоянии убрать этого человека. Ну, знаешь, эти повседневные тяготы. Эндрю закатывает глаза. — Чем это отличается от того, чего хотим мы? — спрашивает Натали. — Ну, во-первых, это неважно, не то чтобы есть лучшая или худшая причина хотеть иметь сверхспособности, — говорит Нил, — единственное исключение — когда-то я хотел супер-скорости по экси-причинам. Во-вторых, разница в том, что я не хочу чувствовать себя в безопасности, я хочу быть уверен, что вы трое всегда будете в безопасности. Эндрю фыркает. — Что? — спрашивает Нил. — Это правда! — Нет, я не об этом. Видишь ли, я допустил ошибку — промах новичка — подумав, что, возможно, ты хочешь в принципе защищать людей. Я забыл, что список людей, на которых тебе не плевать, насчитывает примерно двадцать человек. — И я не буду извиняться, — надменно говорит Нил. — Я тебя и не прошу, — соглашается Эндрю. — Просто смеюсь над собой. — А ты бы не стал? — спрашивает Пейдж. — Защищать кого-то еще? Нил пожимает плечами. — Возможно. Если бы человек находился прямо передо мной. — Нет, типа, мы знаем, что ты бы защитил, — говорит Натали. — Лорна, например. — Твою налево, — говорит Эндрю. — Она же права. Нил хмурится. — Она права, — торжествующе выдает Эндрю. — А ты шагай нахер. — Это проблема? — уточняет Пейдж. — Нилу нравится настаивать, что он ужасный человек, — отвечает Эндрю. — Несмотря на то, как часто я говорю ему обратное. — Я… — Защищаешь нас, — говорит Пейдж. — Конечно, но… — Стоп, — властно велит Пейдж, поднимая палец, и смотрит на Натали. — Волчья стая, — довольная, произносит Натали. — Что это? — нервно спрашивает Нил. — Волчья стая, — соглашается Пейдж. — Окей. Мы делали это, когда были маленькими, с мамой, а потом, когда попадали в приемную семью, просто, как бы… продолжали эту традицию каждый раз, когда у нас были хорошие приемные братья и сестры. Сюда. Стоп. Встаньте. Мы вас научим. Ну, подождите, мы должны подкорректировать… — Да господи, мы выше их, — вздыхает Натали. — Может, нам… поменяться? — Не-е, просто уберем прыжок, — решает Пейдж. — Прыжок? — уточняет Эндрю. Пейдж манит всех выйти на середину кухни. — Да ебушки-воробушки, мне заранее неловко, — говорит Натали. — А мы еще ничего не сделали. Мама реально обрекла нас на целую жизнь глупой хрени, ха. — Трусишка, — фыркает Пейдж. — Это странно. — Что странно? — спрашивает Нил. Натали отмахивается от него. — Мы могли бы просто… делать, типа, нормальную фигню как нормальные люди. — Волчья стая! — настаивает Пейдж. — Волчья стая! Волчья стая! — Мы даже не можем сделать это по-настоящему! Пейдж скрещивает руки на груди. — Ну и что? Ты смущаешься? Слабачка! Зануда! Тряпка! Слюнтяйка! — Блять, ладно, господи… — Джидж, не задирай сестру, — командует Нил. — Ага, — кривится Натали. — Не задирай сестру. — Мы не обязаны это делать, если ты не хочешь, — говорит Нил. — Это пойдет тебе на пользу, — говорит Пейдж Натали. — Катарсис. Натали ворчит. — У тебя всегда получалось лучше. Натали ворчит еще немного. — Пожа-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-алуйста-а-а-а-а-а… — Хорошо, окей, ладно. Окей. Хорошо. Сейчас объясню, — вздыхает Натали, беря инициативу на себя. — Ладно. Встаньте поближе друг к другу, — Нил с Эндрю подходят ближе. Натали подталкивает их еще теснее, пока они не оказываются плечом к плечу. — Шаг первый: посмотреть на потолок и завыть по-волчьи. — А второй шаг? — неуверенно спрашивает Нил. — Вы еще даже первый не сделали, — цокает Пейдж. — На счет три. Нил обменивается взглядом с Эндрю — никто не говорил ему, когда он соглашался взять ребенка, что «посмотреть на потолок и завыть по-волчьи» будет предложением, которое ему когда-либо придется услышать, не говоря уже о том, чтобы подчиниться. Но теперь уже слишком поздно, потому что Пейдж уже считает — раз, два, три… Нил смотрит в потолок и издает вполне сносный волчий вой, абсолютно затмеваемый тем, что звучит так, будто у них на кухне настоящий волк. Он смотрит вниз на Натали — источник звука — как раз вовремя, чтобы увидеть, как они с Пейдж летят к ним с Эндрю, широко раскрыв руки. Они с Эндрю ловят их — Нил издает «у-уф», Эндрю не пророняет ни звука, и именно тогда Нил понимает, что второй шаг — это семейные медвежьи объятия. — Так, ну… — Нил замолкает. Спрашивать «в чем смысл» кажется гораздо более грубым, чем он намеревался. Спрашивать «что это такое» тоже кажется бесполезным вопросом, потому что это — просто обнять своих дочерей и мужа. Он не против, ему просто любопытно. — …какая у этого история? — Не знаю, мы просто делали это с мамой, — объясняет Пейдж, отступая назад. — И у Нат был фикс на волках… — А у тебя на кошках, — презрительно выплевывает Натали. — Не веди себя так, будто это только у меня было. — Да нет, нет, я просто говорю — волки обычно путешествуют не в одиночку, они путешествуют стаями, так что мама предлагала это всякий раз, когда Нат было грустно. То есть, когда мы были маленькими, мы буквально запрыгивали на маму, и она просто хватала нас обеих и падала с нами на диван, а потом, когда нам было по десять и мы делали это с сиблингами, это было больше похоже на борьбу, но, я думаю, мы обе чуток большие для этого. Но в любом случае, мы обычно делали так, когда одной из нас было плохо, потому чо это гарантированно решало проблему. Так что, ну, сработало? Теперь ты чувствуешь себя хорошим человеком? О господи. Ну и что ему делать, сказать «нет»? — Да. Чувствую. Спасибо вам. — Вы отлично обнимаетесь, — хвалит Натали. — Раньше я использовал эти руки во зло, — серьезно говорит Эндрю, собирая пустые тарелки со стола. — Теперь я использую их для объятий. Пейдж смеется и вытирает стол, а Эндрю с Нилом возвращаются на работу. Они тренируются в тишине, по большей части, напряженные и серьезные. Кларк и Райли пытаются поддерживать хорошую атмосферу, но это явно требует усилий, и особого эффекта не дает. Все не идеально. Они уже в психологическом раздрае; и как только завтра справятся? Нил полностью отдается игре. Он может стоять и волноваться, или может тренироваться. Он выбирает тренировку и выкладывается, делая глубокий вдох, погружаясь в себя и находя где-то внутри способность… — Блять, не изнуряй себя, Нил, — рявкает Кевин. Нил сердито сверкает на него глазами, но Кевин не отступает. — Нам еще целый матч завтра игра, придурок, — шикает Кевин. — Измотайся сейчас, и завтра будешь бесполезен. Так что Нилу остается волноваться. В конце концов Кларк заканчивает тренировку, Нил с Эндрю садятся в машину, и Нил всю поездку пытается не заснуть, но с треском проваливается. Эндрю, к счастью, не клюет носом, так что они добираются до дома живыми-здоровыми. Когда они входят, в доме тихо — кошки встречают их у двери, Король всеми силами вьется у ног так, чтобы Нил об него споткнулся — и Нил почти спотыкается; Сэр тихонько мурлычет на полпути по коридору. Когда они поднимаются по лестнице, переступая через кошек и изо всех сил стараясь не наступать на хвостики, дверь спальни девочек открывается. — Спокойной ночи, — тихо хором произносят девочки. — Спокойной ночи, — отвечают Нил с Эндрю, обнимая дочек, когда они на цыпочках выходят в коридор. А затем Натали с Пейдж так же тихо возвращаются в свою комнату, будто стараются никого не разбудить, и дверь за ними закрывается, а Нил и Эндрю пожимают друг другу плечами и шагают к себе. Нил снимает футболку, зевает, потягивается, как всегда слегка удивленный тем, как все-таки приятно вот так потягиваться, и, открывая глаза, обнаруживает смотрящего на него с жаром Эндрю, и внезапно осознает, насколько Эндрю мучительно привлекателен, с этими его широкими плечами, крепкими бицепсами и незаконно очаровательным лицом. — Ты хочешь… Эндрю качает головой. — Ты измотан, — указывает он. — И я. — Правда, — соглашается Нил. Эндрю притягивает его к себе и целует в лоб, и Нил довольствуется этим. На следующий день они приезжают на стадион раньше. Напряжения там достаточно, чтобы заполнить трибуны еще до того, как появляется хоть один зритель. — Ну, это сосалово, — вздыхает Нил, ни к кому не обращаясь, когда они собираются для чего-то, что обещает стать самым уебским напутствием в истории человечества. — Ага, — соглашается Райли. — Что, не собираешься называть меня душнилой? — На этот раз, мне кажется, ты прав. Они сидят в тишине. — Кларк? Что-нибудь разузнал? — спрашивает Афина. — Не особо. Они собираются вывести на поле новых игроков, которых мы не видели в игре полторы недели, и они, вероятно, разрабатывают какую-то странную хрень, которой мы не сможем противостоять, и они нас разъебут. — Крутяк, — кивает Мария. — Как раз то, что я надеялась услышать. Нил полминуты притворяется, что за жизнь распространил хоть каплю позитива, и говорит: — Ну, слушайте, если они так сделают, тогда мы узнаем, на что они способны, и сможем разгромить их, типа, в пух и прах, на следующей неделе. — Антидушнила, — сурово произносит Райли. — Антидушнила? — Противоположность душниле. Господи, Нил, и именно тогда, когда мне нужно, чтобы ты был несчастен, как и мы все. — Это не… не самая сложная херня, которую мы делали, — пытается Нил. — И они не лучшая команда, с которой мы когда-либо сталкивались, это не худшие обстоятельства, в которых мы когда-то оказывались. Да? Так что давайте просто пройдем через эту еботню. Райли стонет: — Не могу дождаться, когда ты станешь нашим капитаном. — Хм-м? Райли удивленно смотрит на него, а затем на Кларка. — Ну, как бы, это же будет Нил, да? Твоей заменой? — Ну, я надеялся сначала поговорить с ним, — многозначительно отвечает Кларк, — но да. — Почему все продолжают это делать? — дивится Нил. — Просто, типа, назначать меня капитаном? — Потому что мы умные. А теперь. Всем раздали бумаги? — все кивают. — Супер. Давайте начнем с Фланнери. Они начинают. И читают файлы до тех пор, пока не приходит время разминки, а потом принимаются наматывать медленные круги по полю, наблюдая, как разминается Денвер, со всеми игроками на корте. Нил нервничает так, как не нервничал уже много лет. И не может понять почему. Ранее он не лгал; даже если у Денвера в рукаве припрятана новая херь, это все равно будет не самый сложный матч, который они когда-либо играли. Все равно это будет не самое тяжелое, что они когда-либо делали. Он помнит, как был бэклайнером против Рико; что может быть сложнее той игры? Если честно, он, конечно, тогда был намного моложе, но он все еще не старый. Денвер выигрывает право на первую подачу, а затем выходит на корт. Айко Накамура — опекающий Райли — один из лучших бэклайнеров Сборной, а Фланнери — опекающий Нила. Фланнери заранее приметили для Сборной — потому что он громадный, как танк, но он не шибко умен и, следовательно, в Сборную не попал. Но он по-прежнему один из лучших в Денвере. Нил не может представить, почему Фланнери против него, а не против Райли; он славится скоростью и бестолковыми выкрутасами, а Райли сама по себе танк. А потом они начинают играть, и Нил понимает. Техника Фланнери не в том, чтобы быть быстрее него, или настолько же быстрым, или даже как-то активно вставать у него на пути. Его методы — это закрывать обзор. Нил умеет уворачиваться, бегать и перехватывать мяч, и это все чудно и славно; Фланнери здесь, дает о себе знать, но нет ничего такого, с чем Нил не смог бы справиться. Вплоть до того момента, пока не получает мяч, делая финт, вращаясь и поднимая клюшку, — и рука Фланнери оказывается у него перед лицом. Не прикасается, не делает ничего, что могло бы быть неверно истолковано как фол, но загораживает обзор, и в ту долю секунды, когда Нил колеблется, не в состоянии разглядеть ни ворота, ни вратаря, ни кого-либо еще, кто мог бы оказаться у него на пути, Фланнери догоняет и полностью блокирует его. Сука, даже когда Нил пытается передать мяч Райли, рука Фланнери оказывается прямо у него перед глазами, и Нил нечленораздельно рычит от разочарования, разворачиваясь и бросая мяч Кларку, чтобы тот разобрался. К концу четверти у Нила от злости уже пар валит из ушей. Они проигрывают со счетом 5:3, и это только первая четверть, и он наблюдает, как Фланнери тоже пока отправляют на перерыв и меняют — предположительно, он снова будет опекающим Нила в последней четверти, и от этой мысли Нилу хочется разреветься от разочарования. Он забил один гол. Один. Один единственный гол за всю четверть, а Райли забила только два — обычно каждый гол забивается всей командой, бегающей по корту и передающей мяч туда-сюда в зависимости от количества сделанных шагов, или расстояния до ворот, или лучшего шанса попасть у определенного игрока, или кто открыт, или… А вместо этого Райли осталась почти одна. Кевин щурится на Нила, когда они проходят мимо друг друга, и Нил делает все возможное, чтобы не ответить ему свирепым взглядом — это все не вина Кевина. Эндрю берет Нила за руку. Нил открывает рот, но Эндрю просто говорит: — Прекрати. Этот сбой в эмоциях, настигающий его каждый раз — раздражение из-за того, что Эндрю не уточняет (прекратить что?), раздражение из-за того, что Эндрю думает, что достаточно сказать «прекрати», почти веселье от этого. Что самое худшее: когда Эндрю говорит «прекрати», это обычно срабатывает. Так что Нил глубоко вдыхает и выдыхает. Он здесь не чтобы ныть и жаловаться, он здесь, чтобы играть. Ему просто нужно вспомнить, как играть. Как он играл, когда был моложе, когда не на кого было положиться? Когда не было никого, кому можно передать, и никого, кто пасовал бы ему? Нил понимает, что так играет не только Фланнери, наблюдая, как Кевин с Марией все больше приходят в ярость. Однако у Фланнери получается лучше — быстрее и точнее — и он способен найти идеальный баланс между «достаточно близко, чтобы закрыть обзор» и «недостаточно близко, чтобы рисковать фолом». Райли раз или два бьет по стене, шокируя бодающихся Марию с ее бэклайнера, рыча, когда опекающий Марии оказывается слишком близко к ней. — Он ей ничего не сделает, — говорит Эндрю. — Это финал. Он не настолько глуп, чтобы что-то начинать. — Тебе легко говорить, — огрызается Райли. — Его рука была в полутора дюймах от ее лица. Если бы кто-то сделал так с Нилом, пока Нил скакал вокруг, как кролик, ты бы закатил истерику. — Довольно правдиво. Когда наступает перерыв, они проигрывают со счетом 10:6. Нил и Кевин бесятся друг на друга, не желая вымещать злость на ком-то еще, пока Кларк пытается подбодрить всех перед следующим таймом, по очереди то умасливая, то пригрожая. А потом Райли, Мария и Эндрю выходят на третью четверть, и Нил всем весом вжимается в плексиглас. Они все рвутся к Эндрю. Буквально в паре дюймах от того, чтобы врезаться в него. Они как сумасшедшие меняют нападающих, когда получают красные карточки из-за бэклайнеров, пытающихся добраться до Эндрю. Райли и Мария максимально используют эти красные карточки, отбивают пенальти, как чемпионки, и это удерживает «Ягуаров» на плаву, но Денвер реально, если честно, пытается либо вообще вывести Эндрю из игры, либо заставить его слишком испугаться, чтобы играть должным образом — и Нил не может сказать, в самом ли деле они добираюсь до него, или просто настолько хороши, потому что Эндрю пропускает один мяч, второй, и счет — 12:10, и Нил вот-вот пробьет стекло головой. Он смутно вспоминает, что ему нравилась жестокость этой игры. Прямо сейчас он бы прорубил себе путь через всю империю Морияма, чтобы матч стал менее агрессивным. — Не забывайте о коммуникации, — цедит Кевин сквозь стиснутые зубы, когда они переходят к последней четверти. — Чем чаще мы будем владеть мячом, тем реже у них будет повод бросаться на Эндрю. — Если тебе это поможет, я не буду жаловаться. Это не помогает. Или, точнее, помогает, но недостаточно. Нил толкает Фланнери — все ближе и ближе к красной карточке — удерживает мяч так долго, как только может, и отдает пас Кевину, когда появляется малейший шанс. Он прикладывает все силы, отчаянно пытаясь обойти Фланнери, — и Фланнери начинает размахиваться, будто собирается прописать ему по лицу, а Нил продолжает уклоняться, словно он все еще ребенок, сидящий в комнате с отцом и матерью, и когда Кевин со всей дури орет матом по-французски, Нил понимает, что с ним Денвер делает то же самое, и этого недостаточно для красной карточки или даже чего-то такого, чтобы судьи вмешались и положили конец, но Эндрю это тоже бесит, и он уже не так спокоен, как раньше, не так отстранен, не так апатичен — если это все вообще возможно сейчас, — и все становится только хуже — потому что всякий раз, когда Кевин и Нил пытаются обменяться информацией, дилер Денвера выкрикивает переводы. У них есть дилер, говорящий по-французски — или который выучил французский — и Денвер забивает Эндрю еще дважды, а Кевин с Нилом успевают забить по одному разу, а затем, когда на таймере остается двадцать секунд, — Кевин забивает еще гол, и это худшие и тяжелейшие девятнадцать секунд в жизни Нила, отчаянно пытающегося заполучить мяч и удержать его в сетке клюшки, подавляя желание переброситься с Кевином парой слов, зная, что Денвер использует это против них же, пытаясь передать мяч тиммейтам, поворачиваясь и бросая его Эндрю в отчаянной надежде, что он сам или Кевин смогут прорваться через суматоху и освободиться, чтобы Эндрю мог пасовать им обратно, но это занимает слишком много времени. Эндрю отбивает мяч на корт, и Нил вырывается, и как раз в тот момент, когда он отбирает мяч, Фланнери сбивает его, и через две секунды раздается сигнал. И затем Фланнери исчезает — его оттаскивают и буквально отбрасывают назад от Нила, а Эндрю падает на колени рядом. — Я в порядке, — выдыхает Нил. — Прости. — Замолчи. Сколько пальцев я показываю? — Два. Я на стадионе «Ягуаров», мы только что проиграли ебаную игру с разницей в одно очко, и наши дети пялятся на меня, пока я валяюсь полу. Меня не тошнит, голова не кружится. Эндрю помогает ему подняться, а затем бросает на Фланнери такой взгляд, который заставляет Нила беспокоиться за будущее этого человека. Они все выстраиваются в очередь, чтобы пожать друг другу руки, а затем «Ягуары» покидают корт, а Кларк с Кевином уже проверяют телефоны. — Калифорния обыграла Нью-Йорк со счетом 10:8, — говорит Кевин. — У Денвера тридцать два очка, — продолжает Эндрю. — Мы вторые с двадцатью пятью очками. У Калифорнии двадцать. У Нью-Йорка девятнадцать. Эллисон, наверное, в ярости. Кевин отмахивается. Однако, услышав цифры, кажется, успокаивается. — Значит, у нас все в порядке. — Типа, мы проиграли, — говорит Мария. — И если Калифорния не сотворит чуда в пятницу, мы, скорее всего, либо вообще не поедем на чемпионат, либо встретимся с Денвером, которому только что проиграли. И единственная причина, по которой мы выступили так хорошо, заключается в том, что они продолжали получать красные карточки. Если они смогут выкидывать свою херню так, чтобы избегать фола — нас разъебут. — Ну, ну, еще не все потеряно, — отвечает Кларк. — Так что подберите сопли. Они расходятся, чтобы принять душ. А затем собираются в раздевалке. — Поспите немного, — говорит Кларк. — Идите домой, хорошенько поужинайте и выспитесь. А завтра придите готовыми поговорить об этом и потренироваться. И, эй, через пару дней выходные, мы сможем сделать перерыв. Окей? — Окей, — бурчит команда; они тихо выходят, чтобы встретиться с семьями на парковке. Натали с Пейдж встречают Эндрю и Нила у двери, а затем тихо садятся в машину. Нил не знает, сколько очков им нужно набрать против Нью-Йорка, чтобы попасть в финал — не узнает, пока Калифорния и Денвер не сыграют друг с другом, — но он знает, что если они доберутся, то снова встретятся с Денвером, и проигрыш в одно очко будет неприемлем. В финальной игре сезона никаких камбэков не будет. Нил хочет снова играть на позиции бэклайнера. Хочет стоять перед Эндрю и мешать кому угодно даже приближаться к воротам. Он вздыхает. Его дети выглядят несчастно; на заднем сиденье мертвая тишина, чего не было с тех пор, как они подобрали девочек в Колорадо — они боятся взрослых мужчин в плохом настроении, потому что, конечно, они боятся. Его муж несчастен. Он сам несчастен. И все это из-за одного очка — ну, на самом деле, двух, потому что одно только сравняло бы счет в ничью. Нил может справиться с плохим настроением, а Эндрю справлялся и с чем-то хуже, но он не может позволить своим детям сидеть на заднем сиденье и мариноваться в страхе. Нил вызывает в голове образ Ники и представляет, как Ники накричал бы на него за то, что он грустит о спорте, когда у него в машине сидит вся семья, и пытается поместить Денвер в контекст. Проигрыш матча — это не конец света. Это работа, и иногда эта работа включает проигрыши. Это не действует. Он не может заставить себя не беспокоиться. Окей, тогда ладно. Он не будет заставлять себя не беспокоиться. Ему просто нужно отвлечься, им всем нужно. Он оглядывается, и его мозг останавливается на поптартсах — на Браунинге, стоящем у него на кухне и поедающем поптартс, а затем он открывает рот и спрашивает: — Поптартсы — это равиоли? — Ненавижу тебя, — тут же отвечает Эндрю. — Так сильно ненавижу. Закрой рот. Нил ухмыляется: — Это не ответ. — Это ответ. Поптартсы — не равиоли. Иди нахрен. — Если они не равиоли, то почему ты так злишься из-за этого? — Потому что ты морозишь глупости. — Ну, типа, начинка в тесте. Поптартсы — это, по сути, просто десертные равиоли. — Нет. Неправильно. Я ненавижу каждое слово, прямо сейчас срывающееся с твоих губ. — Я не слышу контраргумента. — Равиоли нужно варить. — И это твой аргумент? — А что еще мне нужно сказать? — Не знаю. Типа, их не нужно отваривать, жареные равиоли вполне себе ничего, но… ты хочешь сказать, поптартсы вообще нельзя варить? — Пошел ты. Я развожусь. — Или ты говоришь, что поптартсы не нужно варить? Но на самом деле только потому, что они уже готовые, да? — Я прямо сейчас звоню адвокату. — Я, наверное, мог бы это протестировать. Интересно, какими будут на вкус вареные поптартсы? — На вкус как документы о разводе. Слова прорываются сквозь дымку в мыслях, вызванную вареными поптартсами, и Нил хмурится: — Ты никогда не угрожал мне разводом раньше. Ты серьезно? Эндрю бросает на него взгляд. — Ты дурачок? — Как бы, да, но это новая угроза. — Конечно, я с тобой не разведусь. А еще ты не будешь варить поптартсы на моей кухне. Нил подумывает возразить, но потом решает не делать этого. Он сжимает ладонь Эндрю. — Справедливо. — Если вы все-таки разведетесь, можно нам выбрать, с кем остаться? — Пейдж вступает в разговор. — Не хочу оставаться с тем, кто варит поптартсы. — Это тоже справедливо, — соглашается Нил. Они снова замолкают, но Нил волнуется меньше. Атмосфера становится легче. Эндрю перестраивается на правую полосу, а затем заезжает на парковку у магазина «Стоп-Шоп». — Мы тут зачем? — спрашивает Нил. — За поптартсами, — ворчит Эндрю. Нил с девочками тут же начинают стенать. Эндрю тычет на Нила: — Сам виноват. — Как так? — В нашем последнем споре у тебя отказали четыре из пяти извилин, и теперь ты живешь с одной. Не прикидывайся дурачком. Пошли, купим поптартсы. — Я не прикидываюсь, я и есть дурачок, — протестует Нил, выходя из машины. — И это не моя вина. — Вообще-то, немного твоя, — вздыхает Натали, плетясь за ними. Они направляются к прилавку с поптартсами. — Какой вкус мы хотим испортить навсегда? — спрашивает Эндрю. Натали давится. — Как насчет «Коричневого сахара с корицей»? — О боже, слишком сладко. Лучше «Шоколадную помадку», — предлагает Нил. — А, и еще. Нужно купить обычные равиоли. А потом поджарить в тостере. Просто чтобы все точно было честно. — Ты худший, — буркает Эндрю, беря коробку поптартсов с шоколадной помадкой. А затем они направляются в отдел заморозки и находят равиоли. Эндрю большими шагами направляется к кассе; кассирша улыбается им, когда он кладет два товара на ленту. — Здравствуйте, как жизнь? — спрашивает она. — Мы едем домой совершить военные преступления, — отвечает ей Эндрю. Нил прыскает. — Звучит веселенько. У вас есть бонусная карта? — Да, — говорит Эндрю, протягивая карту. — Вы выглядите знакомо, — хмыкает она, бросая взгляд на Нила, пока сканирует поптартс. — Мне часто так говорят, — отвечает Нил. — Реально? — тихо буркает Натали. — О, вы парень из той рекламы. Со всеми этими шрамами. — Ага, это я, — вздыхает Нил. — Крутяк. Где вы их получили? — Подрался с газелью. — Наверное, мне лучше было не спрашивать, да. Не могли придумать животное лучше газели? — За секунду — не мог, — Нил прикладывает кредитную карточку. — В следующий раз подготовлюсь получше. Может, мангуст? — Может, просто гусь, они злобные ребята. Хорошего дня. — И вам, — отвечает Нил, шагая за Эндрю к двери; девочки плетутся следом. Он протягивает руку — Эндрю тянет свою в ответ, соединяя их мизинцы, и Нил вздыхает. — Сначала снимаешься в целом ролике, в которой говоришь людям не задавать вопросов, а они смотрят ее и все равно не хотят держать рот на замке. — М-м, — соглашается Эндрю. Они доезжают в тишине. Заходят в дом и видят дерущихся кошек, бегающих кругами по прихожей и истерично мяукающих, пока не понимают, что люди дома. Они исчезают в гостиной, пока четверо людей направляются прямиком на кухню. — Военные преступления, — бурчит Эндрю, доставая кастрюлю. — Мне казалось, ты сказал, что я не буду варить поптартсы на твоей кухне? — Ты и не будешь, я буду. — Видите, дети? При разводе вам придется остаться со мной. — Может, мы просто попросим эмансипацию, — хмурится Пейдж, наблюдая, как Эндрю наполняет кастрюлю водой. Нил включает тостер. — Мы хотим, чтобы все было готово одновременно, или будем пробовать по очереди? — Да какая разница? — спрашивает Натали, усаживаясь на островок. — Все равно выйдет тошниловка. Эндрю включает плиту. — Каждому по поптартсу? — Нет, — быстро отвечают Пейдж с Натали. — Нет, не надо. — Тогда по половинке. Я сварю два. Нил, можешь класть в тостер. — На сколько секунд ставить? — Вопрос получше, — говорит Эндрю. — Сколько времени мне варить? — Есть какое-нибудь правило или метод, которые нам тут помогут? — Обычно блюдо из духовки вынимается тогда, когда начинает приятно пахнуть. — Тут уж вряд ли, — вздыхает Нил, заставляя Эндрю фыркнуть. — Ну, во всяком случае, если говорить о поптартсах. Какая… не знаю, температура должна быть у равиоли? — Горячая, — отвечает Эндрю. — Вы хотите прикончить нас отравлением? — спрашивает Пейдж. — Пищевое отравление, как правило, не приводит к летальному исходу, — говорит Нил. — Ну, мне так кажется. Да и вообще, это просто равиоли с сыром, так что нет. — Вы этим в колледже маялись? — спрашивает Натали. — Нет, у нас не было свободного доступа к духовке, — отвечает Эндрю. — Если бы мы хотели провернуть такую хрень, нам пришлось бы тащиться в дом Ники, а нам было слишком лень. — Но у нас была запрещенная электроплитка, которую мы протащили тайком, — вспоминает Нил. — И мы использовали ее, чтобы, типа, варить спагетти в Гаторейде. Прежде чем вы спросите — было отвратно. — Запрещенная? — уточняет Пейдж. — Нам не разрешалось иметь в общежитии электроплитки — это было пожароопасно, — объясняет Эндрю. — Так что, конечно, вы пошли и принесли одну, — цокает Натали. — Ну, у Нила была лихорадка. — И что, ты сварил его? — Нет. Я приготовил ему куриный бульон. Думаете, я доверял еде в столовке? Нет. Они могут притворяться, что в столовой для спортсменов здоровая пища, но я им ни секунды не верил. — Это правда было мило, — вспоминает Нил, кладя равиоли в тостер и выключая режим «до корочки». — Я разбудил его пиздец как рано, кашляя и дрожа, и он исчез на пару часов. А вернулся с сообщением от Ваймака о том, что меня освободили от занятий на этот день, плиткой, целой вареной курицей, котелком и овощами. Бульон кипел у нас все утро. В тот день он пропустил тренировку, сидел рядышком и кормил меня куриным супом с ложечки. Я никогда в жизни так быстро не выздоравливал. — А теперь он собирается убить тебя, — вздыхает Пейдж, — накормив вареными поптартсами. — Опять же, — возражает Эндрю, — это была не моя идея. Они собираются вокруг кастрюли, глядя, как всплывают поптартсы. — Частично — твоя, — произносит Нил в тишине. — Ты купил их. Эй, еще разок — как мы узнаем, когда они будут готовы? — Столько же, сколько времени требуется для равиоли? — предлагает Пейдж. — Нет, это слишком долго, поптартсы уже готовые. — Тогда настоящим испытанием было бы приготовить домашние поптартсы, — решает Натали, пока Эндрю протыкает один поптартс лопаточкой. Он морщится: — Ых, они уже какие-то странные. — Достань их, — говорит Нил. — Воткни вилку, они уже готовы. — Не надо в них ничего втыкать, развалятся же, — ворчит Эндрю, перекладывая их на тарелку. Лопаточкой разрезает пополам. — Это худшее, что я когда-либо делал ради любви. — Во-первых, — говорит Нил, одним глазом поглядывая на тостер, наблюдая, как поджариваются равиоли, — я не знаю, почему ты продолжаешь настаивать, что это моя вина. Во-вторых, однажды я все-таки взял тебя на слабо — типа, что ты не сможешь съесть плотву, так что… — И ты съел? — спрашивает Пейдж, морщась, когда Эндрю передает ей половину поптартса. — А мне обязательно это есть? — Я съел, потому что он вел себя как мудень… — Не прибедняйся, ты тоже был муднем, — цокает Нил, вытаскивая равиоли из тостера. Они, по крайней мере, выглядят нормально. — И нет, тебе, вероятно, необязательно это есть. — Трусишка, — ехидничает Натали, и Пейдж немедленно откусывает кусочек поптартса. — Буэ-э-бл-бхэ, — она кривится, проглатывает кусочек с драматичным выражением лица и ворует равиоли с тарелки у Нила из рук. — Твоя очередь, — говорит она, указывая на Натали. — Почему это мы пробуем тошниловку раньше них? — спрашивает Натали. — Не знаю, — отвечает Пейдж, — но я съела, так что и ты давай. — Считаю до трех, — говорит Нил. Натали и Эндрю готовят свои поптартсы. — Три, два, один… Все трое одновременно откусывают каждый свою половинку, и Нил понимает, что Пейдж не преувеличивала. Это… мягко, зернисто и разваливается прямо во рту. На вкус просто ужасно сладко, а потом прям невыносимо сладко, чересчур сладко даже для Эндрю, который в момент абсолютной солидарности встречается с нии взглядом. О-о, они оба страдают. Они оба в аду. Начинка поптартса, как ни странно, не так уж плоха — Нил понимает, что она в глазури, — но вместо того, чтобы сделать вкус лучше, она просто подчеркивает контраст между тем, что такое этот поптартс, и тем, чем он должен быть, а и то, какой он сейчас — это плохо. Он не сухой, с него все еще капает вода, в которой его сварили, и вот эта водянистость ну никак не улучшает ситуацию. Издавая звуки как Пейдж, они втроем с горем пополам глотают свои кусочки, а потом Пейдж выгибает бровь, глядя на них, и запихивает оставшуюся половину целиком в рот; Натали, чтобы не отставать, следует ее примеру, а Эндрю с Нилом поддаются давлению и доедают остатки своих поптартсов. А потом они пробуют равиоли. И это единственное, что удерживает Нила, чтобы не вырвать себе рот из черепа и не выбросить в мусоропровод. — Итак, пап, — начинает Натали, съев три равиоли на максимальной скорости, — когда ты сказал, что съел плотву. Ты же, типа, говорил не о наркоте, да? Ты имел в виду жука? — Он не говорил мне, что ненавидит тараканов, — говорит Нил в свое оправдание. — Я не знал. А потом у нас в общежитии завелся один, и я ненавижу тараканов… — Звучит будто в ваших жуко-списках ошибка, — мудро замечает Пейдж. — Это… — И тем не менее, мы все равно соулмейты, — отвечает Эндрю. — Мы… могу я закончить рассказ? Короче, я увидел его, подпрыгнул и пролетел через всю комнату за секунду — я никогда в жизни не двигался так быстро, и Эндрю начал гнать на меня без остановки, мол, он думал, что я больше не бегунок, и что мне надо перестать избегать пугающих вещей, и такой: «о, ого, ты не боишься Тэтсуи Морияма, но не раздавишь таракана?». Теперь-то, оглядываясь назад, мне совершенно ясно, что его целью было подтолкнуть меня наступить на злоебучего жука, чтобы ему не пришлось давить самому, — размышляет Нил, — но в то время мы еще не были слишком хороши в общении, и я не понимал, что Эндрю пытался передать самый настоящий ужас перед тараканами… — Ну, может, ты преувеличиваешь… — Возможно; но в любом случае, мой ответ был: «ну, так, если он не страшный, тогда давай, съешь его», и он такой: «ты хочешь, чтобы я съел плотву?». Так что я удвоил ставку и сказал: «ага, да, я хочу, придурок», и он реально съел. — Таракан был живым? — спрашивает Натали. — Убивать тараканов тяжело, — отвечает Эндрю. — Я не собирался затягивать борьбу. Да и вообще, чем? Ботинком? Я не ем ничего после того, как оно коснулось подошвы моего ботинка. Короче, это не избавило меня от страха перед тараканами, и по сей день плотва — худшее, что я когда-либо ел, хотя вареные поптартсы почти на одном уровне. — И теперь я убиваю всех тараканов в доме, — заканчивает Нил. — Делаешь мою жертву не напрасной. В любом случае… — Почему ты всегда даешь па рассказывать истории, если у тебя идеальная память? — спрашивает Пейдж. — А почему нет? — Ну, пушто ты, наверное, мог бы рассказать более точно, — отмечает Натали. — Конечно, но пока он говорит достаточно точно, почему мне должно быть дело? — Ну, потому что… — Да забей, — цокает Натали, махая рукой, чтобы Пейдж замолчала. — Наверное, это что-то сопливое, типа, «ему нравится звук голоса Нила» или какая-то такая фигня. Нил смеется. — Агап, — кивает Эндрю. Нил закрывает лицо руками. — И-иу, — отвечает Натали, но все равно смеется. — Боженька. Я не хотела оказаться правой! — Что? Мне не позволено любить голоса моего мужа? — невинно спрашивает Эндрю, абсолютно не обращая внимания на то, как краснеет лицо Нила. — Разве мне нельзя хотеть слышать эти сладкие звуки, издаваемые голосовыми связками моего любимого… — Мы идем наверх, — объявляет Натали. — Спать. Споки! — Оу, уже? — спрашивает Эндрю. — Что, больше не хочешь слышать о… — Спокойной ночи! — кричит Пейдж из коридора. — Мы почистим зубы и вся фигня, — кричит она уже с лестницы. Нил фыркает и прислоняется к Эндрю, который жует еще один равиоли. — Эти вышли вкусно, — задумчиво тянет Эндрю. — С этого момента будем просто поджаривать их в тостере. — И меньше уборки, — соглашается Нил. — Как думаешь, девочки понимают, что сейчас только семь вечера? — спрашивает Эндрю. — Не-а. — Они забыли о домашке? — Почти наверняка. — Это потому, что им стало фу из-за меня? — Ага. — Может, они просто устали. — Конечно. — Ты вообще присоединишься к разговору? — Не-а, я славно провожу время, слушая сладкие звуки, издаваемые голосовыми связками моего любимого. Эндрю издает смешок: — Теперь я понимаю, что, может быть, это считалось пыткой. — Ты же сам сказал, что мы едем совершать военные преступления. Эндрю вздыхает: — Нат, Джидж, — зовет он. — Не забудьте сделать домашнее. Они с Нилом стоят, жуя равиоли, пока внизу лестницы не появляются девочки. — Вы перестали быть сопливыми? — спрашивает Натали. — Почти наверняка нет, — сообщает ей Нил. — Вы перестали быть сопливыми ненадолго? Нил с Эндрю задумываются. Очень, очень глубоко задумываются. Посылают друг другу много хмурых взглядов, много вздохов и самых разнообразных выражений лица. — Славно, — вздыхает Пейдж. — Отлично, вы победили, можете побыть сопливыми; поможете нам с домашкой? — Конечно, — соглашается Нил, и они садятся за стол, раскладывают учебники и тетрадки, и Нил принимается за работу — как по математике, так и в экси. Его дети сдадут математику, а его команда обыграет Денвер. Он всё устроит.