Blame It on My Youth : [ вини нашу юность ]

В это воскресное утро у Нила есть кое-какое поручение, которое нужно выполнить. Он это знает. Возможно, ему следовало начать раньше — или, может, это займет всего-то минуты две. Он понятия не имеет, что будет, если… А потом просыпается Эндрю, и Нил больше не может об этом думать. Эндрю не должен узнать. А он узнает — прочитает по лицу, потому что Нил ужас как плох в хранении секретов от него. Эндрю потягивается по-кошачьи, гладит Сэр, пока она нежится в солнечных лучиках, выпрямляется и утыкается лицом Нилу в шею. — Нашел разницу между тобой и утяжеленным одеялом, — говорит Нил. — У утяжеленных одеял нет фетиша на шею. Эндрю неразборчиво ворчит. А если в его ворчании и были слова — они потерялись в яремной венке Нила. Нил гладит его по голове. Спешить не нужно. Делать нечего. Идти тоже некуда. Ну, Нилу лично не некуда, но… Но после последних нескольких недель это все похоже на рай. Они могут поиграть с кошечками — дети баловались с ними, так что, по крайней мере, энергия из них ключом не бьет, но Нил понимает, что соскучился по играм с ними. Они с Эндрю могут пойти позаниматься чем-нибудь. Повидаться с людьми. Побесить групповой чат. Но пока что еще нет. Они могут просто… полежать. Вернуться ко сну. Дыхание Эндрю снова замедляется; он, определенно, не видит необходимости вставать. Нил мог бы просто поспать. Или, господибоже, просто лежать, бодрствуя, но в комфорте, слушая дыхание Эндрю и кошек, гладя Эндрю по волосам, наблюдая, как солнце прокладывает дорожку по противоположной стене. Но… Эндрю поднимает голову: — Что такое? — Ничего. Эндрю прикладывает два пальца к точке его пульса. — Получается, ускорился просто так. Нил закрывает глаза. Он ужасно плохо умеет прятать от Эндрю секреты. — Мне нужно выполнить задание. — Когда? — Сейчас, — отвечает Нил. — Куда мы едем? — Еду только я. Эндрю ждет. — Это… я не могу тебе рассказать. Но тебе не о чем беспокоиться, обещаю. — И оно не может подождать? — Может да, а может и нет, я правда не знаю, но чем скорее я это сделаю, тем лучше. — Твой пульс говорит, что все-таки есть о чем беспокоиться. Нил убирает ладонь из руки Эндрю. — Не о чем. Я обещаю. — Абрам. — Доверься мне. Эндрю берет его лицо в ладони, но ничего не говорит. Не может, не намекнув, что не доверяет Нилу. — Я люблю тебя, — говорит Нил. — Я тоже тебя люблю. Завтра ты останешься со мной? — Завтра будем спать до полудня. — Смогу ли я узнать, чем ты занимался, когда вернешься? — Надеюсь, ты узнаешь через пару недель. — Так, значит, чем бы оно ни было, это займет пару недель. Ты «надеешься», что займет. «Пара» — это сколько? Две? Нил издает какие-то уклончивые звуки. — Окей. Отлично. Едь уже, дурной. — Почему это я дурной? — Первый день свободы, а ты от меня сбегаешь. — Совсем ненадолго! Потом же я вернусь. Возможно, нужно будет съездить еще разок. Посмотрим. Но это ненадолго! — Возьми Мазерати, я тебя в ней закрою. — Возьму. Спасибо. — Тебе нужно научиться водить лучше. Более уверенно. — Извини? — Будь увереннее за рулем, — говорит Эндрю, вытаскивая Нила из постели. — Я и так вполне уверенно чувствую себя за рулем, спасибо большое. — Ты как шестнадцатилетка, который водит машину всего четыре месяца. — Я ни разу не попадал в аварии. — А это не имеет значения. — Что, только потому, что я не превышаю скорость на двадцать единиц? — Наверное, потому что ты тратишь слишком много времени, чтобы убедиться, что тебя не остановят. — Это хорошая привычка. — Ой ли? Все, что я хочу сказать: было бы в самом деле горячо, если бы водил так, будто знаешь, что делаешь… — Я недостаточно привлекательно вожу? — А мы что, не можем это рассмотреть? — Не будь ты моим мужем, я бы тебе врезал. — А тебе разве не кажется, что я выгляжу горячо, когда веду машину? — Ты всегда горячий. Да что? Это еще что за взгляд? Ты правда горячий! — Хуже всего то, что ты даже не думаешь: «разве это не правильный ответ»? Ты искренне в это веришь. — Верю! — Ты вообще обращаешь внимание на то, что я ношу? — Черные джинсы? С черными футболками? — Эй, Нил? Ты худший. — Я не прав? — Все, что я хочу сказать: я приложил усилия к своему полностью черному гардеробу, и было бы славно, если бы кто-нибудь оценил его. — Когда ты говоришь «кто-нибудь», ты имеешь в виду вообще в целом? Потому что я мог бы написать Марии… — Я говорю конкретно о тебе. В единственном числе. — Можно я попробую? Хей, Эндрю, эти пижамные штаны выглядят на тебе горячо. А дырка на воротнике футболки реально секси… — Худший. — Не знаю, я никогда этого не понимал. Я люблю тебя, я считаю тебя горячим, ты мог бы нацепить мешок из-под картошки, а я все равно хотел бы провести остаток жизни, целуя тебя, и мне нравится смотреть, как ты водишь, потому что мне нравится смотреть на тебя в принципе, мне нравится то, что ты носишь, потому что тебе нравится эта одежда. При чем тут вообще вещи? Окей, нет, я понимаю, что одежда как-то с этим всем связана, — отступает Нил, вспоминая свои очень славные джинсы, — но не знаю, как именно. Хотя я извиняюсь за это. — Не извиняйся. С чего бы тебе извиняться? — Потому что это что-то, чего ты хочешь. — Я шутил. — Правда? Эндрю начинает чистить зубы. Нил пожимает плечами. Все хорошо. Он никуда не спешит. У них есть время. Но не сегодня. Сегодня у него есть кое-какие дела. Делишки. Нужно заняться делишками. — Останешься позавтракать? — спрашивает Эндрю. — Хорошо, — соглашается Нил. Они одеваются, и Нил следует за Эндрю вниз. Дети еще не встали, и Нила это полностью устраивает. Они будут задавать вопросы, на которые он не сможет ответить. Но Эндрю, кажется, вполне уютно сидеть в тишине, и это хорошо, потому что, если Нил сейчас откроет рот, он может проболтаться. Вместо этого он кладет ноги на колени Эндрю и ест хлопья. Съедает несколько ягод черники. Одну поднимает, вопросительно глядя на Эндрю. Эндрю открывает рот и запрокидывает голову. Нил прицеливается, бросает и попадает ему прямо в рот. Пододвигает миску ближе к Эндрю, чтобы он тоже мог взять черничку и прицелиться уже в него. Нилу даже не нужно напрягаться, чтобы поймать — Эндрю умеет бросать. Он невероятно хорош в умении забросить что-то в мусорку с расстояния 20 футов, при условии, что бросает не салфетку — у нее нет веса. Натали появляется через пять минут, когда половина миски уже пуста. — Вы что… бросаете чернику друг другу в рот? Знаете, есть, типа, более эффективные способы есть. Эндрю поднимает одну, предлагая попробовать тоже. Она закатывает глаза, но открывает рот и запрокидывает голову. Эндрю бросает чернику. Натали зевает, инстинктивно прикрывая рот рукой, и ягодка отскакивает от ее ладони на пол. Она смотрит вниз: — Зачем это ты так бросил чернику на пол? Какое расточительство. Эндрю смотрит на Нила с чем-то похожим на предательство, когда Нил прыскает. — А что? — спрашивает Нил, ухмыляясь. — Прости-прости, наши дети пиздецки прикольные. Натали поднимает чернику, прицеливается и аккуратно бросает ее обратно прямо в миску. — Эндрю, какую она бросила? — А что, не хочешь есть ягоду с пола? — Нет? — А вдруг за закрытые вчера ворота я хочу, чтобы ты съел ягоду с пола? — Конечно, я съем, но, блин, Эндрю, ты бы потратил желание на это? — А что, если я хочу, чтобы ты сказал мне, куда сегодня идешь? Нил отключает ту часть своего мозга, пытающуюся думать, куда он собирается сегодня. — М-м. — Ты куда-то идешь? — спрашивает Натали. — А можно я с тобой? Нил качает головой. — Нет — это ты никуда не идешь? Или нет — я не могу пойти с тобой? — Я собираюсь кое-куда, но иду один. — Даже папа не знает? — Чего папа не знает? — спрашивает Пейдж с проема. — Куда сегодня собирается па? — А куда он собирается? — Я не знаю! — Куда ты собираешься? — Не могу ответить. И вообще, я уже ухожу, — решает Нил, вставая. Когда он вернется, проще не станет — они просто спросят, куда он ходил. Но, по крайней мере, дело будет сделано. — Куда? — Нетушки, — отвечает Нил, хватая ключи и направляясь к двери. Он закрывает дверь под вопли двух подростков. Пока что нет. Пока он не в силах об этом думать. Потому что иначе может побежать обратно в дом, чтобы рассказать Эндрю. Он садится в машину, заводит ее. Выезжает с подъездной дорожки и направляется к шоссе. На самом деле он забивает мяч себе же в ворота. В короткой перспективе — идея суперская. В долгосрочной? Ужасный выбор. Он добирается до шоссе. О, это такая славная идея. Это будет лучший подарок на день Рождения, который он когда-либо дарил Эндрю. Он больше себя не переплюнет. Пока жив. Это поднимет планку так высоко, что он никогда не сможет ее перепрыгнуть. Однако это не значит, что он сейчас передумает и все отменит. Он добирается до ювелирного без происшествий. Чувствует, словно проворачивает что-то подпольное. Подлое. Он входит, и к нему сразу же пристает сотрудница. — Чем я могу вам помочь? Именно тогда Нил понимает, что понятия не имеет, чего хочет. — Я ищу… мне нужны два помолвочных кольца. — Два? — она переспрашивает. — Одно для меня. Мы уже в браке, — объясняет он. — Но мы заключили его в колледже, поэтому мой муж купил свадебные кольца, но у нас не было денег на помолвочные. — Вы уверены, что хотите два? Я полагаю, кольцо обычно получает только тот, кому делают предложение. Нил пожимает плечами: — У нас произошла кое-какая путаница в том, кто из нас сделал предложение, и поскольку я все еще считаю, что сделал он, я хочу купить ему кольцо. — Хорошо! Бриллианты у нас вот тут. Какой металл хотите? Платиновые колечки у нас самые популярные. Нил смотрит на них. И они, если честно, ему не нравятся. Они неплохи, но… он не собирается экономить — только не на этом, но чем дороже кольца, тем они массивней и показушней. Эндрю, может, и прилагает усилия к своей внешности, но никогда, чтобы быть броским — повязки служат определенной цели, ножи… Нил думает о ножах, о том, как вдумчиво Эндрю выбирает их каждое утро, о взвешенности, которую он привносит во многие-многие свои решения. Еще раз. Он приехал сюда на Мазерати, купленной Эндрю с целью потратить деньги, и ночью спал на кровати больше среднестатической, для которой нужны специальные простыни, из которых они используют только пять квадратных футов, которые Эндрю купил, чтобы купить. — Также мы изготавливаем кольца на заказ, — продолжает консультантка. — Так что, если бриллианты вам не подходят, мы можем сделать что-нибудь особенное. У вас двоих есть любимый драгоценный камень? Любимый цвет? — Лазурный, — отвечает Нил. — Он говорит, его любимый цвет — лазурный. — О! Лазурный — здорово, может, сапфиры? Сейчас у нас на складе нет готовых — они пользуются популярностью, но скоро будет поступление, а еще у нас есть парочка ограненных камней в мастерской; мы можем изготовить кольцо на заказ, но выйдет немного дороже. Изготовление займет около недели, но это абсолютно точно приемлемый вариант. Вам нужны парные кольца? Или вы предпочли бы что-то более индивидуальное для каждого? Нилу хочется иметь минутку на поразмыслить, но… ему нужна помощь, он просто… он жалеет, что ничего не рассказал. Ему кажется странным дарить Эндрю кольцо с драгоценными камнями цвета своих глаз. Эгоцентрично. Ой. Стоп. Он знает, как это исправить. — У вас есть какие-нибудь камни, как бы… золотые, цвета темного золота? Коричневатые? Все, что ему нужно сделать — купить себе кольцо с драгоценными камнями цвета глаз Эндрю, и тогда все будет по-честному; а еще ему вдруг становится важен факт, что каждый раз, глядя на это кольцо, он будет думать о глазах Эндрю при свете дня. — Эм… я могу… я пойду погляжу, что у нас есть, — отвечает она с улыбкой. — Кстати, я Лили. — Спасибо, Лили. Я Нил. — Отлично, я вернусь через секундочку! — говорит она. Через секундочку она не возвращается. Нил в аду. Он жалеет, что Эндрю не поехал с ним. Тогда они могли бы быть в аду вместе. Однако в конце концов она возвращается, приводя с собой еще одну женщину, выглядящей готовой к непростому обсуждению. — Здравствуйте, Нил, — произносит другая женщина, протягивая руку. Нил пожимает ее. — Я Летиция, одна из здешних ювелирок. Лили сказала мне, что вы искали камни золотисто-коричневого оттенка? — Да. — Есть какая-то особая причина? Дело в том, что… когда вы ищете кольцо, которое прослужит вечно, бриллианты — самое прочное, что есть на свете. Корунды — сапфиры, рубины — вторые самые прочные после бриллиантов, поэтому мы с удовольствием используем их в украшениях для ежедневной носки. Если дальше по шкале камни становятся мягче, их легче поцарапать, и они могут выцветать на солнце или постепенно растворяться в воде. Честно говоря, мне кажется, самый мягкий, на который бы я согласилась, это топаз, но мне нужно, чтобы вы знали, что он не такой прочный, как корунд или алмаз. Нил пожимает плечами: — Есть какой-нибудь способ обойти это в дизайне? — Я бы не смогла… глядите, — говорит она, указывая на несколько колец в кейсе, рядом с которым стоит Нил, — многие кольца изготовлены так, что посередине находится один камень, и он выделяется, или даже группа камней. Я бы не смогла так сделать. Я могу многое, но заставить мягкий камень подняться по шкале Мооса — не в моих силах. Я не могу сделать его защищенным от воздействия солнечного света. Если бы вы выбрали топаз, ну… ну, прежде всего, приемлем ли топаз? Лили протягивает поднос: — Императорский топаз обычно скорее персикового цвета, — говорит она, торгуя так, словно Летиция пришла сюда не чтобы привнести хоть немного реальности в разговор, — но я нашла парочку более темных кусочков — их, конечно, можно было бы уменьшить по размеру и форме, но… — она поднимает кусочек золотого камешка, который, по предположению Нила, и является топазом. — Вы ищете что-то дополняющее сапфир? Я могу принести парочку сапфиров для сравнения, если хотите. Как они должны соответствовать? Почему золотые? Насколько коричневый оттенок вы хотите? Нил мешкает. Что ж, он уйдет отсюда и — надеется — снова увидит этих женщин только чтобы забрать кольца, так какая ему разница? Он в ювелирном магазине. У них целый отдел обручальных колец. Они, наверное, уже наслушались и привыкли к сопливым историям. — Он… мой муж говорит, что лазурный — его любимый цвет, потому что это цвет моих глаз. Поэтому мне кажется странным дарить ему кольцо, основываясь на этом. Но, мне кажется, будет нормально, если я куплю камень цвета его глаз, верно же? Лили прикладывает руку к груди. — Боже мой, да, это так мило, конечно же, это прекрасно. Окей, стойте… так, коричневый, коричневенький. Ладно, тут сложнее, — приговаривает она, роясь в коробке. — Он может быть немного золотистым, — подсказывает Нил. Он поверить не может, что произносит это. Но если он этого не озвучит, оттенок будет неправильным, а это еще хуже. — Его глаза переливаются золотом в солнечных лучах. — О-оу, это так мило, хорошо… о… окей, вот, — говорит она, поднимая камень, который выглядит примерно так, как надо; Нил представляет глаза Эндрю, ореховые и пронзительные, и… и потом Лили берет фонарик и светит им на камень, и он вспыхивает золотом. — Вот этот, — немедленно отвечает Нил. — Это он. Да. Лили с самодовольным видом протягивает камень Летиции. Летиция смотрит на него. — Как я уже сказала, я бы не стала ставить его по центру. Я бы даже не хотела делать его слишком большим — чем он больше, тем легче его обо что-нибудь поцарапать, и хотя топаз не прямо-таки мягкий камень, если вы будете носить его всю жизнь, он обязательно обо что-то да поцарапается. Я могла бы скомпоновать его с чем-нибудь другим… с бриллиантами? Вы хотите что-то крупное? — Я думал о более сдержанном, — предлагает Нил. — Для обоих колец. — Как насчет чередования бриллиантов и топаза? Бриллианты были бы чуть крупнее — или, по крайней мере, немного выходили бы объемом за кольцо — просто на случай, если оно ударится обо что-нибудь, удар примут на себя именно бриллианты, а не топаз. Это не будет сильно заметно. А если я сделаю то же самое и с сапфирами, будет ясно, что кольца парные. О, Нилу это нравится. — Да. Да, хорошая мысль, пусть будет так. Сколько? Я должен оплатить заранее? Сколько времени займет изготовление? — Ну… какой вы хотите металл? Платину? Я бы выбрала золото, в тон вашему свадебному кольцу, но золото не сочетается с топазом. Да и платина в любом случае прочнее. — Платина подходит, — соглашается Нил. — Дайте мне недельку, и я изготовлю их для вас к следующему воскресенью или понедельнику, — кивает Летиция. — Стойте! — говорит Лили. — Выберите сапфир… или, в общем-то, можем просто посравнивать, подождите, — продолжает она, поднимая коробку с топазами, чтобы достать коробочку с сапфирами. Она внимательно рассматривает глаза Нила, что является самым странным из возможных ощущений. — Они… ну… — Знаете, — произносит Летиция, выглядя так, словно не хочет говорить то, что говорит, — есть еще голубой топаз. Он обычно светлее сапфира — ближе к тому оттенку, который вы ищете. И если я уже и так разрабатываю дизайн кольца с учетом твердости топаза… Профессиональная улыбка Лили остается на месте. Но выглядит она расстроенной. Возможно, она работает на комиссии. Но она вздыхает, смотрит на Нила и кивает. — Погодите, схожу за голубым топазом. Она направляется в служебное помещение, а Нил остается с Летицией — к сожалению, потому что он понятия не имеет, как вести ниочемные разговоры. — Лили сказала мне, что возникла путаница, кто сделал кому предложение? — спрашивает Летиция. — Как это произошло? — Он думал, что это я сделал предложение, — отвечает Нил. — Я попросил его остаться со мной, пока я не умру от старости, и он… у нас есть привычка общаться вот так, он подумал, что я буквально делаю отсылку на «пока смерть не разлучит нас». Но потом я не мог никуда ходить, потому что валялся с травмами, а ему не хотелось ждать, поэтому он пошел и купил свадебные кольца, и я решил, что он делает предложение… мы вот только где-то неделю назад поняли, что каждый из нас думал, что другой сделал предложение. — Это так миленько! И в итоге вы все равно заключили брак, так что, очевидно, все равно все получилось… — Поехали, — говорит Лили, возвращаясь с коробкой голубых камней. Они с Летицией прищуриваются, глядя Нилу в глаза. Нил борется с желанием убежать. Они роются в коробке, протягивая один камень — нет, другой — тоже нет… и вот он. — Ладно. И последнее — хочу предупредить, что кольца, изготовленные на заказ, возврату не подлежат. Ни депозит, ни что угодно. Так что, если вы не уверены, может быть, лучше отложить заказ до тех пор, пока вы не узнаете точно — не хочу, чтобы вы гадали. С вами можно решить тут, но… какой размер кольца у вашего мужа? — Мой — восемь, а у него девять, — отвечает Нил, улыбаясь. Он был таким скрытным. Но чуть все не проебал — так сильно улыбался, когда Эндрю сказал размер кольца… он так рад, что Эндрю такой сентиментальный болван. Который предположил, что Нил был счастлив, потому что он снова надевал кольцо ему на палец. Что не было неверно. Правда, просто не вся. Нил поверить не может, что это сработало. Он не жалуется — у него, конечно, не было запасных планов, но все же. «Большие ладони». Ему придется извиниться за это, когда он подарит Эндрю кольцо. У него в самом руки больше, чем у Эндрю, хотя пальцы и тоньше. — О! Идеально. Тогда давайте выпишем счет, — говорит Лили, доставая из-за стола планшет. Они с Летицией уточняют детали — сколько бриллиантов, сколько камешков топаза, толщина, все-все-все. Называют Нилу общую сумму. Он не утруждает себя внесением депозита — не то чтобы у него не было средств. Он выходит из магазина, садится в машину, кладет голову на руль и делает вдох. Тратить такие деньги не было ошибкой — они у него есть, все в порядке, у него не то чтобы есть привычка регулярно спускать так много, он не будет голодать от нехватки денег, это не пустая трата. Это не пустая трата — они с Эндрю будут вместе всегда. Кольца служат определенной цели, даже если просто чтобы делать людей счастливыми; счастье — это тоже хороший итог, как и не голодать. Нормально хотеть чего-то только потому, что это делает его счастливым. Даже если это дорого. Даже если он собирается прожить дольше, чем всего-навсего год, и мог бы потратить эти деньги на другие вещи. Мама не восстанет из могилы, чтобы избить его за трату такой суммы, и Эндрю, конечно же, не станет сердиться. Эндрю. Эндрю будет рад подарку — ему он полюбится. Доказательство. Свидетельство того, что даже если Нил и не намеревался тогда делать предложение, он все равно счастлив, что все так сложилось. Эндрю понравятся парные дизайны, одинаковый металл, тот факт, что у них обоих один и тот же камень — топаз; Нил запечатлевает это в памяти, обязуется указать на это Эндрю, чтобы Эндрю мог одарить его взглядом, говорящим «я люблю тебя», и сделать ту самую штуку, когда просто смотрит на него двадцать секунд, не отрываясь, и молчит. Да. Это хорошо. Это того стоит. Нил принял правильное решение. Он принял правильное решение, и теперь пришло время возвращаться домой — туда, где Эндрю. Он поднимает голову и выезжает с парковки. К тому времени, как он добирается домой, в голове у него возникает совершенно иная мысль — он сделал такую классную штуку. Эндрю ужасно понравится. Все будет здорово. Нил бесконечно впечатлен собственной изобретательностью — хранить секрет от Эндрю! Выяснить размер его кольца! Вообще придумать купить кольца! Ему требуется секунда, чтобы успокоиться, сидя на подъездной дорожке. Запихнуть этот факт в ту часть мозга, куда он пихает штуки, о которых не думает, и перестать так радоваться. Его не было дома, но он вообще ничего такого не делал. Ничего, ничего, ничегошеньки. Собранный, в своем обычном уровне счастливости, вызванном Эндрю, домом, детьми и кошечками, Нил выходит из машины и направляется внутрь. Эндрю, стоящий в гостиной, резко оборачивается. — Нил, — выдыхает он, и что-то не так. — Да, — говорит он в трубку. — Да, Нил здесь… Нил, перезвони Элиане. Нил достает телефон — пять пропущенных звонков от пиар-агентки. Он нажимает на повторный набор и присоединяется к Эндрю перед телевизором — на экране Джанна, и ему наплевать. Натали с Пейдж стоят посреди комнаты, выглядя испуганными, и это ему тоже не нравится. — Что не так? — Нил, — зовет Элиана, поднимая трубку после первого же гудка. — Ну наконец-то. Ты в курсе? — В курсе чего? — Скажи ей, что я покажу, — говорит Эндрю, беря пульт и перематывая назад. — Он введет меня в курс дела, — говорит Нил. Эндрю нажимает «воспроизвести». — Итак, я с нетерпением ждала возможности снова поговорить о вчерашнем матче Чемпионата, — произносит Джанна с мрачным видом, — потому что я в самом деле не думаю, что мы достаточно о нем поговорили, но местная новостная станция, Седьмой канал, только что сбросила Миньярд-Джостен-бомбу. Кажется, Соперничество — это не просто соперничество, оно, видимо, куда глубже. К сожалению, мы не смогли получить видео, и, похоже, звук не самого высокого качества, но вот запись, выпущенная Седьмым каналом. Слова появляются на экране, когда голос Эндрю, с помехами и прерывистый, но узнаваемый, произносит: — «Ты идиот… клянусь ебаным богом, я уйду от тебя… размозжу тебе череп… на корте даже мозгов не останется, потому что у тебя их нет… а как тебе раздробленная бедренная кость? Потому что это развитие событий, блять, приближается к тебе, Нил Джостен, приближается на максимальной скорости. Раздробленное бедро? Невероятно больно и необратимо, и ты, нахуй, никогда больше не сможешь играть в экси, тупица, я тебя так блядски сильно ненавижу…» И затем голосом Нила: — «Мне жаль, Эндрю…» — «А мне, блять, плевать, тебе не о чем будет сожалеть…» Звук обрывается. Снова появляются Джанна с коллегами. Кровь у Нила вскипает — он в огне, и он сейчас раздавит телефон, разобьет телевизор, полетит в… нет, это не вина Джанны, это… — Теперь вы можете слышать, что звук неполный и обрезанный, но трудно представить, чего там не хватает, что сделать вот такое приемлемым, — говорит Грант. Седьмой канал. Он приедет туда и сожжет это место дотла. Он… Эндрю берет его за руку, и Нил перестает двигаться. — Нил, прости меня. Нил убьет их всех. Телефон в ладони аж вибрирует от силы исходящего из динамика голоса. Нил прикладывает его обратно к уху. — Что. Голос замолкает на несколько секунд. — Нил, ты не можешь оставить это без внимания, — говорит Элиана. — Ты не можешь просто сказать «без комментариев» и забить… — Нет, но я могу уби… — он захлопывает рот, прежде чем успевает признаться в убийстве, которое еще не совершил. — Нил, — зовет Эндрю. — Абрам. Нил выдыхает. Он опускает голову. Делает глубокий вдох и снова натягивает шкуру Нила как плащ — тихого, беззащитного, ничто-и-никто-Нила. Это больше не правда, но так было раньше, и он может заставить себя вернуться к этой личности, всего на минуту, ровно настолько, чтобы успокоиться. Он снова прикладывает телефон к уху. — Чего ты от меня хочешь? — Эндрю не может делать заявление. Только не в этой ситуации. Всем насрать, что он там может сказать — особенно сейчас. Соцсети сходят с ума, люди решили, что Эндрю тебя абьюзит… — И ты так думаешь? — огрызается Нил. — Это не моя работа — думать что-то о вас, — спокойно отвечает Элиана. — У меня нет своего мнения и ставок в этой игре. Но факт в том, что это ой как прекрасно для каждой новостной станции, освещающей экси — а то сезон как раз окончен, и эта дойная коровка останется без средств к существованию на ближайшие несколько месяцев. Вот почему Седьмой канал ждал, чтобы релизнуть эту запись. Они выжали из игры Чемпионата максимум, а потом залили это, чтобы заставить экси погорбатиться на них еще немного. Но поскольку я не ведущая новостей, а твоя пиар-агентка, я бы хотела, чтобы все прояснилось и закончилось достаточно быстро. Итак, как твоя пиар-агентка, я говорю, что ты должен как-то высказаться по этому поводу. А еще предпочтительно, чтобы вы с Эндрю были все такие явно влюбленные друг в друга, в модном ресторанчике, со столиком прямо у окна или типа того, но не думаю, что с Эндрю это прокатит — он точно не самый экспрессивный мужчина в мире. Получается, тогда заявление нужно сделать тебе. Я отправлю его Джанне, разошлю на все новостные станции, освещающие эту запись, выложу в социальных сетях, попрошу представителя «Ягуаров» поделиться этим, сообщу всем, кого знаю, но я не могу этого сделать, пока ты либо не предоставишь мне это самое заявление, либо не позволишь самой его написать. Эндрю все еще держит его за руку. Нил отпускает его, поворачивается, чтобы снова встать рядом, меняет руки. Берет ладонь Эндрю обратно. Целует тыльную сторону. — Все было не так, — говорит он Элиане. — Это не… они так много вырезали, просто пиздец… — Нил, это не имеет значения. Для меня, конечно, имеет, — говорит она, обрывая его прежде, чем у него появляется шанс возразить, — но эта запись гуляет по сети, и люди ее слышали, и она просто так не исчезнет. Нил, я никогда не слышала, чтобы ты делал херовые заявления. Дай мне хоть что-то. Он мог бы просто отмолчаться. Дать всему улечься. Всегда найдутся люди, которые будут помнить об этом случае, но если он откажется подливать масло в огонь, большинство сдастся. А потом это будет всплывать снова и снова, каждый раз, когда он или Эндрю будут появляться в новостях, каждый раз, когда они будут давать интервью, каждый раз, когда будут упоминаться «Ягуары», всегда, точно так же, как упоминают Натана, точно так же, как упоминают прошлое Эндрю. Эндрю сжимает его руку, и Нил вспоминает, что нужно двигаться. Он разжимает челюсти. — Вот мое заявление, — медленно произносит он, давая себе время подумать, а Элиане — записать. — Я считаю, это отвратительно, что сотрудники нашего же местного Седьмого канала вырезали и отредактировали разговор, чтобы он звучал так, будто мой муж угрожает мне. Он не угрожал тогда, никогда не угрожал и никогда не будет угрожать мне. Я не уверен, кто на Седьмом канале посчитал, что запись, редактирование и публикация настолько личного разговора, как этот, будут уместны, но я жду их извинений и увольнения. Нил слушает, как Элиана лихорадочно печатает, а затем наступает тишина. — Может, чуток однообразно, — решает она наконец, — но это не конец света. Хочешь привести какой-нибудь контекст? Какие-нибудь объяснения? Нил обдумывает это. — Я не знаю, — отвечает он через минуту. — Есть ли какой-нибудь способ объяснить все так, чтобы не показалось, будто я что-то скрываю? — Почти наверняка. — М-м. — Полная запись лучше? — Намного. — Помогло бы, если бы была опубликована полная, неотредактированная запись? — Скорее всего. — Тогда напишу концовку вот так: я ожидаю их извинений и увольнения. Далее, если Седьмой канал откажется опубликовать полную неотредактированную запись, мы с Эндрю подадим иск о клевете. Возможно, вам придется сначала проконсультироваться с адвокатом, но я совершенно уверена, что все верно… о, и я добавлю ограничение по времени — если они откажутся опубликовать запись в течение… недели. Нормально? Нил делает глубокий вдох. Иск о клевете… ему не хочется этого делать, не хочется проходить через все это, он надеется, что угрозы будет достаточно. Надеется, люди поймут, что запись, которую они слышат, недостоверна — настолько недостоверна, что они с Эндрю смогут выиграть судебный процесс по этому поводу. — Нормально. — Чудно. И мы… подумаем над еще одним интервью с Джанной? Я, наверное, могла бы договориться с ней так, чтобы вам не пришлось прилетать — по звонку, или по Скайпу, или типа того. Скорее всего, это будет как раз время для объяснений — она спросит, дай ей минуту или две тебя поумасливать, а потом скажи что-нибудь на манер Джанны, типа: «знаешь, я человек закрытый, но это выходит из-под контроля» — просто постарайся, чтобы это не прозвучало так, словно причина, по которой ты не объяснил все ранее, заключается в том, что тебе потребовалось время, чтобы это самое объяснение придумать. — Сделаю все возможное. — Она снова снимает по выпуску в неделю, так что вы не появитесь на шоу до воскресенья. Все в порядке — в таком случае, если Седьмой канал не выпустит запись, сможете объявить, что подаете иск. Полагаю, следует начать разговор с юристом как можно скорее — лучше потратить деньги впустую, чем не иметь возможности довести дело до конца. Да? И, еще, не подпускай Эндрю ни к каким камерам. Не подпускай его к микрофону. Если сможешь, не выпускай его из дома. Тебе же, с другой стороны, лучше как раз поваляться на публике. И если у тебя есть какие-то синяки, порезы или травмы, даже если они от того, что ты врезался в стену посреди игры в экси, ради всего святого, прикрой их, Нил. — Сделаю все, что смогу, — говорит Нил. — Мы закончили? — Мы закончили. — Тогда созвонимся позже. И спасибо тебе. — Просто выполняю свою работу, Нил. Хорошего дня. — Тебе тоже, — бросает он, уже вешая трубку. Он смотрит на Эндрю. Эндрю разглядывает его. — Не собираешься совершать убийство? — Маловероятно. — Хорошо. Тогда — прости. — Возможно, какое-нибудь убийство все-таки совершу. Какого хуя ты-то извиняешься? Ты буквально ничего не сделал… — По телевизору звучит хуже, чем я думал, когда произносил это. — Это… да оно… да пошло оно нахуй. Нахуй эту запись, и этих всех тоже нахуй — это не… ты знаешь, что ты сказал, ты знаешь, что именно происходило… — Тогда прости, что заставил тебя пройти через это… — Ты не… ты не заставлял! Если бы ты не попытался сделать это разговор приватным и не ставящим меня в неловкое положение, Кевин сказал бы все это прямо там, посреди корта, перед всей командой, это не было… — Что это было? — спрашивает Пейдж. — Что? — Вот это? Что он говорил? Нил переводит взгляд с нее на Эндрю и понимает, что они не знают. Эндрю не объяснил. Не сказал им. Они знают точно то же, что знают все остальные, и ничего более. — Он не… я сделал кое-что… опасное. Кое-что, о чем я спорил с Кевином, мол, стоит ли попытаться, и я увидел шанс и провернул это, и это было опасно, я мог поранить Фрэнка, и мог сам пострадать или умереть… Эндрю не угрожал мне этим всем — он перечислял то, что могло случиться, если бы я попробовал еще раз. Он говорил мне не делать этого. Он волновался, а не злился. Я извинялся за то, что заставляю его переживать. Они вырезали всю херню, которая делала запись ясной. Как будто, если бы кто-то попытался прыгнуть со скалы, а я сидел там и кричал: «ты пострадаешь, или убьешь себя, или переломаешь ноги», а потом какая-то уебанская новостная станция порезала запись, и вот я уже такой: «убей себя или переломай ноги»… — О-о-о-о-о-о-о, слава богу. Окей, хорошо, слава богу, окей, — говорит Пейдж, приседая на корточки, прежде чем просто лечь навзничь. — Да, я и так думала, что будет что-то типа того, но, типа, блин, окей, круто, — продолжает она, медленно вытягиваясь. — Ладно, теперь я тут. Нил смотрит на Эндрю. Эндрю пожимает плечами. Они ложатся на пол. — В этом есть что-то особенное? — спрашивает Нил, уставившись в потолок, а еще на Натали, которая все еще стоит. — Вы странные, ребят, — говорит Натали. — Так просто лучше, — отвечает Пейдж. — Типа, ты пригибаешься, чтобы избежать дыма, да? Я здесь, чтобы избежать дыма. — Какого дыма? — спрашивает Нил. — Это метафора. — Ага, так что за дым-то? — От мыслей. — А, — Нил смотрит в потолок. Здесь, внизу, легче не думать, что ли? Ну, возможно да, потому что теперь вместо того, чтобы думать, как он собирается провести остаток жизни, защищая Эндрю от людей, не заслуживающих существовать на одной с ним планете, он думает о факте, что, возможно, вместо того, чтобы заново отделывать существующий паркет, им надо было просто заменить ковер, лежащий тут, когда они переехали, на какой-нибудь плюшевый. Конечно, он бы постоянно собирал кошачью шерсть, но, господи, паркет такой твердый. Он слышит скрип, когда Натали опускается в кресло-качалку. — Мы сейчас делаем это? — спрашивает она. — Что делаем? — спрашивает Нил. — Лежим на полу? — Ну, трое из нас — да, можешь присоединиться к нам, но ты не обязана. — Круто. — У меня от этого должна будет болеть спина? — спрашивает Эндрю. — Буквально, ты когда-нибудь спал на чем-то, что не было кроватью? — щурится Натали. — Ты спрашиваешь об этом меня? Натали задумывается. — Ладно, я не спрашиваю. Я говорю тебе, что ты старый. — Мне тридцать, — отвечает Эндрю. — Это не так уж и много. Он тянется к руке Нила. Нил берет его ладонь и говорит: — Мне кажется, у меня от этого тоже болит спина, — решает он. Его лопатки, по крайней мере, ситуацией точно недовольны. Пейдж вздыхает: — Никто из вас не ценит пол. — Я ценю пол, еще как, — протестует Эндрю. — Я ценю его за то, что он у меня под ногами, там, где и должен быть. Нил сжимает его руку, а затем сдается и встает. — Пойду пометаю ножи, — объявляет он. Никто не следует за ним наверх. Он закрывает дверь их с Эндрю спальни и с минуту стоит там в пустоте. Их частная жизнь была нарушена. Их, их, здесь так много всего, принадлежащего только им, только ему и Эндрю — «я люблю тебя», сладкие имена, прозвища, которых они так старательно избегают на публике. Эндрю так старается не попадаться репортерам, так старается избегать камер. Они должны были быть в безопасности там, в раздевалке на своем собственном стадионе — ну, им следовало осмотреться, но… А потом Нил больше не чувствует себя пустотой и ничем, он — бушующий костер, вышедший из-под контроля, потому что… Потому что он сделал что-то опасное. Он заставил Эндрю беспокоиться. А еще подверг себя опасности, но… он заставил Эндрю волноваться, а ему это не нравится — не нравится триггерить у Эндрю этот ужас оказаться брошенным, остаться одному. Не нравится заставлять Эндрю волноваться. А теперь Эндрю извиняется, а Нил не может понять за что, и теперь они возмещают нанесенный ущерб — потому что Эндрю говорит правду, он так редко лжет, и Нил сам приложил столько усилий, чтобы не врать, чтобы быть честным, и это все — это ложь, и в ней нет необходимости; что Эндрю вообще сделал Седьмому каналу? Отказал им в интервью? Перед глазами у него на минуту все затуманивается — если причина в том, что Эндрю просто отказал в интервью, то он их там всех… Он хватает ножи с прикроватного столика Эндрю и начинает их метать. Он ненавидит, что метание — нечто, помогающее ему. Оно не должно помогать. Должно ассоциироваться с кровью, болью и пытками… Но ножи — это тема Эндрю. Он позволяет Эндрю забрать его у Натана, Лолы и Натаниэля, позволяет процессу прицеливания — броска — стук — извлечения ножа — заземлить его. Прицелиться. Метнуть. Услышать, как лезвие входит в доску. Проделать это еще шесть раз, а затем вытащить все ножи и начать сначала. Кто-то стучит в дверь неопределенное количество времени спустя, и Нил останавливается. — Входи. Эндрю заходит, закрывает за собой дверь и садится на кровать. Жестом предлагает Нилу продолжать. И Нил продолжает. Ему лучше, когда Эндрю рядом. Эндрю не прерывает его, не вмешивается, не говорит ни слова, просто ждет, наблюдает, пока Нил создает на доске узоры ножами, пока попадает как бы в виде спирали, делает глубокий вдох и смотрит на Эндрю. — Как ты? — спрашивает Нил. — А если я спрошу «как ТЫ», ты просто скажешь, что спросил первым? — Ага. — На самом деле мне все равно, что думают обо мне другие люди. В ярости потому, что они думают, словно я вообще могу так с тобой обращаться. Смутно впечатлен их редакторской работой над аудиодорожкой. Взбешен тем, что они ее отредактировали. Что они вообще ее выпустили. И прости, что так на тебя накричал. Это прозвучало… я не подумал … Прости, что я не… — Не надо, Дрю, не надо. Мне было все равно, и мне до сих пор плевать. Твой гнев никогда не причинял мне боли, ни сейчас, ни тогда, ни раньше, и он меня не пугает. Эндрю взмахивает рукой. — И все равно. Ты не должен позволять мне так с тобой разговаривать. — Как «так»? Ты волновался, а я… — Как каждый человек, который когда-либо вел себя со мной как мудак, каждый, кто когда-либо отчитывал меня за… что бы я, нахуй, ни делал неправильно в свое время, как… — Нет, я, блять, не просто стоял и терпел — и ты не заставлял меня выслушивать, сам же знаешь… — У меня всегда такой голос, когда я злюсь?.. Не говори, что я просто волновался, от этого только хуже… — Эндрю. Эндрю останавливается. Нил берет его лицо в ладони. Поднимает так, чтобы Эндрю смотрел на него. — Когда это я позволял тебе говорить со мной так, как мне не нравилось? — «С тобой всегда «да». Ты бы сказал мне остановиться? — Конечно же. Но у «всегда «да» есть причина — и она в том, что я доверяю тебе, и ты ни разу не предал мое доверие. Ни разу, блять, Эндрю Миньярд, ни разу, и мне плевать, если ты злишься, когда волнуешься, мне плевать, если твой голос звучит сердито, мне все равно. Не обращайся со мной так, будто я не вижу разницы. Не обращайся со мной так, будто я не возражу, если потребуется. Ты знаешь меня, блять, ты знаешь, что я не буду сидеть сложа руки и терпеть херню, которую не заслужил. — Это не… — Эндрю протягивает руку и обхватывает шею Нила. — Просто… — Я буквально делаю это прямо сейчас. Я говорю тебе заткнуться все это ебаное время. Ты говорил мне, что беспокоишься, и я извинялся за то, что заставил тебя волноваться. Хей. Нахуй их и нахуй то, как они тебя понимают. Я понимаю, и кому не насрать на остальных? — Им, наверное, — отвечает Эндрю. — Не используй мои слова против меня, это моя работа. Эндрю вздыхает, отодвигается назад, тянет Нила за собой. Хватает подушку, чтобы подложить под голову. Нил льнет к нему. — Твоя работа — это использовать свои слова против себя? — спрашивает Эндрю. — Нет, моя работа — использовать твои слова против тебя, — отвечает Нил, складывая руки на его груди. — Справедливо. Что ты вчера сделал с Фланнери? — Понятия не имею, — отвечает Нил. Эндрю бросает на него тот самый взгляд. Нил морщится: — Сделал все, что мог, если коротко. Легче оторвать кого-то от себя, когда тебя хватают, а не просто тянут вниз — все, что нужно, так это поднять колено, чтобы человек упал, и можно использовать его же инерцию, чтобы он продолжил падать — любой ценой. Любой. Я никогда не учился какой-то определенной дисциплине. — Почему такая херня продолжает всплывать? Ты просто открываешь рот и рассказываешь мне что-то новое и ужасающее. Почему вообще осталось что-то, чего я не знаю? Нил пожимает плечами: — Тогда многое происходило. Я не думаю об этом всем. И моя жизнь… недостаточно жестока, чтобы вспоминать большую часть пережитого. Хотя в последнее время как-то подбирается к этому уровню жестокости. Эндрю наблюдает за ним. Нил доволен этим. В конце концов, это позволяет ему наблюдать за Эндрю в ответ. И ему комфортно. Эндрю — его комфорт. И они в своей комнате, в своем доме. Дети… Нил предполагает, что с ними все в порядке. Во всяком случае, внутри. Он резко понимает, насколько выдохся. Просто это был очень эмоциональный день. — Хочешь вздремнуть? — спрашивает он. — Я уже предупредил детей, что мы пробудем здесь некоторое время, — соглашается Эндрю, подтягивая одеяло, чтобы укрыть Нила. — Оу? Ты пришел, чтобы вздремнуть? — Нет, пришел, зная, что ты будешь не в форме, чтобы тусоваться с парочкой детей. — А. Справедливо, — Нил поворачивает голову набок. Ему нравится иметь возможность чувствовать дыхание Эндрю, нравится чувствовать биение его сердца под своими ладонями. Эндрю проводит рукой по его волосам. Нил делает глубокий вдох. Это их. Это, по крайней мере, ему удавалось защищать до сих пор. И, в самом деле, какая разница, что думают другие люди? Никакой. Тот факт, что они ошибаются, так дико ошибаются насчет Эндрю, не имеет значения. И они с Эндрю что-то да предпринимают по этому поводу. Делают заявление. Нил не уверен, что это даст — но не он ли заставил Тэтсуи вынудить фанатов Воронов прекратить разрушать кампус Пальметто? Его заявление плюс заявление от Тэтсуи — и Лисы получили как бы условный покой. И он не раз отговаривал людей его убивать. Так что… из-за одной ебанутой записи они не потеряют работу и свое место на Корте. Они не потеряют из-за этого свой дом. И он не потеряет Эндрю из-за этого. Рука Эндрю замирает в его кудрях, и Нил перестает думать. Когда они просыпаются, уже вечер. — Как ты сейчас? — мягко спрашивает Эндрю. — Наверное, уже более в состоянии находиться рядом с детьми. — Не хочу красть твои слова, но — это не ответ, Нил. Нил кладет подбородок на руки, чтобы лучше видеть лицо Эндрю. Эндрю приподнимает бровь. Нил пожимает плечами. — Я в норме. Мне жаль, что я сорвался. — Ну, это не то, о чем я спрашивал, но ладно. Хочешь спуститься вниз? Нил обдумывает это. Ответ — вроде как — «нет». Внизу он чувствует себя все менее и менее безопасно — все больше и больше кажется, что кто-то ужасный может войти прямо через парадную дверь и все разрушить, уничтожить их всех. Наверху он по-прежнему чувствует себя как в крепости. Ну, и чья в этом вина? Это его вина. За то, что не смог… он все еще не уверен, что мог бы сделать. Не смог составить достаточно твердое мнение о взятии на воспитание детей, чтобы предотвратить удочерение? Нет, это не способ исправить ситуацию. Эта проблема заключается в другом. Натали не должна по-прежнему выживать за счет доброты владельца магазинчика, а Пейдж — за счет иллюзии нормальности. Удочерение… Нил решает, что все нормально. В любом случае, наверное, так лучше для девочек, и как только он это решает, он признает, что не хочет их бросать. Своих дочерей. Он подпрыгивает, когда Эндрю тычет его в ребра. — Да? — Что? — Я не знаю, это ты ткнул меня, — указывает Нил. — Нет, я спрашиваю, о какой херне ты думаешь. — Я не хочу терять детей. — А мы что, собираемся? — Нет. Я просто… не хочу возвращаться в прошлое и мешать нам их забрать. Проблема не в них. — Эй, Нил? — Да? — Дай-ка мне объяснение получше. — Я просто… — Нил щелкает пальцем. — На первом этаже больше не чувствуется безопасность. Люди, видимо, могут просто приходить и уходить, когда им заблагорассудится, и я не могу их остановить. И я не смог помешать Седьмому каналу сделать это, и я ничего не могу остановить, и я пытаюсь понять, где я оступился. И взять девочек — точно не ошибка. Я пришел к выводу, что жизнь с нами, наверное, для них все-таки лучше их прежней жизни. — Что ж, хорошо, — с язвинкой отвечает Эндрю. — Не уверен, почему ты считаешь, что смог бы остановить якудза, за исключением, разве что, того факта, что ты в самом деле взял и остановил, но… двигаясь дальше: что нужно сделать, чтобы ты чувствовал себя здесь в безопасности? Можем переехать. Мы должны оставаться в штате и достаточно близко к стадиону, но необязательно оставаться конкретно в этом доме. — Давай построим крепость. Я хочу каменные стены толщиной в три дюйма, ров и двери из кованого железа. Крепость должна стоять на холме, чтобы я мог видеть приближающихся людей, а еще под ней должны быть туннели, чтобы мы могли по ним сбежать. Еще должны быть потайные комнаты. Потайные ходы. Если кто-то войдет, он оглядит весь дом и никого из нас не увидит. Комнаты, конечно, должны быть защищены от бомб… — Кто придет за нами с бомбой? — Не знаю, мне просто кажется, что и к этому стоит подготовиться. — Нил? — Да? — Ты обещал мне услугу, если я закрою ворота. — Обещал, — соглашается Нил. Что в этом разговоре заставило Эндрю задуматься о чем-то, что можно попросить? — Я закрыл? Или я нарушил обещание, пропустив два гола? — Нет, мне кажется, ты сдержал, — соглашается Нил. — Мы не устанавливали лимита, и мы выиграли, а пропустить всего два гола было, по сути, сверхчеловеческим подвигом. О чем Эндрю попросит его? Ему стоит полюбопытничать? Или испугаться? — Ты обещал мне все что угодно. — Обещал. Эндрю постукивает двумя пальцами по его щеке. — Если бы я попросил тебя пойти на терапию, ты бы пошел? Это не то, о чем я прошу, — уточняет Эндрю. — Я просто спрашиваю, согласишься ли ты. И будут… условия. Тебе придется отнестись к этому серьезно. Но я не стану просить тебя продолжать посещать терапию бесконечно — может, всего три раза, чтобы посмотреть, стоит ли это все для тебя вообще чего-то. А потом, если нет, сможешь прекратить, и я никогда больше не подниму эту тему. Нил хмурится. Он привык, что мозг Эндрю скачет туда-сюда, но обычно в тайминге, когда Эндрю что-то говорит, есть какая-то цель — сбить его с толку, или сменить тему, или связать два понятия. — Что в разговоре навело тебя на эту мысль? — Возможно, — медленно произносит Эндрю, — та часть, где ты думаешь, что все это каким-то образом твоя вина, что ты не смог в одиночку прогнать якудза из дома. Или та часть, где ты предположил, что возможным решением проблемы отсутствия совершенного контроля и безопасности было бы вернуться в прошлое и помешать нам взять на воспитание наших дочерей. Или та часть, где «безопасность» для тебя предполагает защиту от бомб каждой комнаты в крепости на холме со рвом, где потайных комнат больше открытых. Знаешь что? Если ты просто прокрутишь этот разговор в голове, ты, скорее всего, сам поймешь, о чем я. — Я не прав? Это, типа, не… то есть, мы не в безопасности, и я не могу… я не знаю, как обезопасить нас. Я чуточку параноик, сам знаю, но… если за тобой кто-то охотится — ты становишься параноиком. — Кто охотится за нами, Нил? От кого ты нас защищаешь… — От злоебаных никого, Эндрю, в этом проблема, я не могу заставить кого-то просто не входить… — Список, Нил, мне нужен список. Кто подвергает нас опасности? Кого мы боимся? Нил прижимает ладони к футболке Эндрю. — Ичиро. Пагано. Уоррены по всему миру. Патрик, ебать его, нахуй, Грей. — Это весь список? — В этом списке два клана мафии, что тебе еще нужно? Эндрю загибает пальцы: — Ичиро не преследует нас — он, фактически, распространил защиту на меня и детей. Потребовалась такая сумма денег, какой располагают очень и очень немногие, чтобы убедить одного парня выступить против него; в мире не так много людей с такими деньгами или связями, так что я не беспокоюсь об Уорренах по всему миру, потому что их просто не так много, а у остальных нет причин приближаться к нам. Пагано не просто так сказали Генри Уоррену сожрать обиду и не высовываться — они не придут за нами и никогда не приходили. А Патрик Грей — хоть и заноза в заднице, но не опасен. Он и близко не дотягивает до уровня двух мафий, которые решили оставить нас в покое. Нил, никто из этих людей за нами не охотится. Нил моргает. Звучит логично, когда Эндрю так говорит. Но также и нелогично; Нил вспоминает мертвое тело в прихожей, ужас, накрывший его от мысли, что Эндрю мертв, и он не может притворяться, словно этого всего не произошло. Он не нарушал условий соглашения с Морияма, это не он навлек случавшееся на их головы, но, тем не менее, это все равно случилось, и, следовательно, может случиться снова — почему Эндрю этого не видит? — Я параною не на пустом месте. Я не боюсь из-за просто так. В наш дом вломилась мафия, они пытались убить всех нас, а потом вошел Ичиро и мог убить нас всех снова, а потом пришел Патрик и заставил Пейдж с Натали пройти через ебаный пиздец… — Нет, в этом всем ты прав, — говорит Эндрю, — но ни в чем из названного нет твоей вины. Ничего из этого ты не мог остановить. По сути, ты — причина, почему мы все еще живы… возможно, ты самый авторитетный человек в этом доме. На худой конец — расскажем ФБР о Морияма, а потом сбежим. Но мы не… мы не в осаде. Мы не живем в страхе перед вооруженным восстанием против нашего дома. Я не предвижу еще одного Генри Уоррена. Потребовалось бы много денег, связей и обиды, чтобы это снова случилось, и я не думаю, что кто-то еще сможет такое провернуть. Мы с детьми этого не боимся, Нил. — Ну так, может, ты не понимаешь, с чем мы столкнулись, — огрызается Нил. — Я бегал от них годами, мы меняли имена и лица дважды в год, и им все равно удавалось напасть на наш след — они искали нас так усердно, что убили мою мать, а мы просто сидим здесь, и нас до того легко вычислить, что Патрик Грей, не имея шибко много денег или связей, смог найти нас даже не тратя на это времени, и только потому, что вас троих… усыпили ложным чувством безопасности, не значит, что я собираюсь снова наступать на те же грабли. Я забыл, на десять лет забыл, и, блять, посмотри, чем все обернулось — чуть не убили детей, чуть не убили нас… — Я знаю, Нил, я знаю. Я буквально не могу ничего забывать. — Ну, тогда что? Ты пришел, только чтобы попытаться убедить меня пойти на терапию? Ты заставил меня пообещать тебе что-то взамен за выполнение твоей долбанной работы, только чтобы мочь заставить меня пойти? — спрашивает Нил, отталкивая Эндрю. — Ты же знаешь, я не хочу ходить, не хочу, чтобы какой-то мудень меня психоанализировал… я почти ничего не могу никому рассказать, какая помощь будет от психотерапевта, если я не смогу рассказать о мафии? Если я скажу: «да, я убивал людей, но проблема даже не в этом, пожалуйста, не звоните в полицию и не пугайтесь»? Типа… — Я пришел сюда не за этим, нет, — говорит Эндрю, садясь, пока Нил встает. — И я не планировал этого, когда просил тебя заключить со мной сделку. И я все еще не прошу об этом, Нил, ты можешь сказать мне попросить о чем-то другом. Но сейчас мы говорим именно об этом. — Я о том, что терапевты не могут… заставить мафию исчезнуть, — говорит Нил, стараясь не огрызаться, стараясь не кусаться, стараясь, стараясь. — Они не могут обезопасить нас. — Нет, не могут, но дело не в этом, — отвечает Эндрю. — Тогда в чем? — говорит Нил громче прежде, чем успевает проглотить крик. Не орать. Не орать. — Это не… эта херня не в моей голове, Дрю! Это реально, это… я не выдумываю, это не моя реакция на вещи, которых не существует, я… — Ты думаешь, сексуализированные домогательства до меня и мои изнасилования были выдуманными? Нил отшатывается. — Нет, нет, конечно же нет. — Тогда что, по-твоему, делала Би? Она не пошла… убивать всех моих насильников ради меня. Она не заперла меня в крепости. Она не надела на меня ебаный пояс верности и не завернула в пузырчатую пленку. Она помогла мне найти способы бороться, сплавляться с этим, справиться со страхом, что все это может повториться. Она помогла мне справиться с депрессией. Она помогла мне разобраться с моими ебучими моделями мышления — поэтому в конечном итоге я не сижу, пытаясь понять, что, нахуй, я сделал не так, что заставило людей захотеть меня насиловать. В этом суть, Нил. Суть — пойти к психотерапевту и сказать: «у меня в жизни кое-какая плохая херня, и я не могу сказать тебе, какая именно, но иногда плохие люди стучатся в мою дверь, и мне нужно знать, как с этим справиться. Мне нужно научиться не погружаться в модели мышлений о том, как сильно я проебался, когда люди, которых я люблю, находятся в какой-то опасности или несчастны в целом, и мне нужна помощь, чтобы лучше понять себя». Нил, я охуеть как сильно беспокоюсь о тебе. Фланнери полчаса не мог выпрямиться, а ты даже не знаешь, что именно с ним сделал… Нил садится на пол. Эндрю… Эндрю боится его? Эндрю прав, он и впрямь не знает, что именно сделал — все произошло быстро, а он был на земле — неужели Эндрю думает, что он мог бы поступить так с ним? Он прав? — Ты… ты хочешь уйти? — Что? — Я… я просто… я не хочу отказываться от того, что обеспечивает нашу безопасность… но я не хочу пугать тебя, не хочу причинять тебе боль… — Я не боюсь, Нил, но… но проблема есть, — говорит Эндрю. — В паранойе, накручивании себя, потере контроля… — Я не терял контроль, — отвечает Нил. — Абрам. Нил. Как твой муж и как человек, который любит и доверяет тебе буквально каждой клеточкой тела, ты теряешь контроль. Мне пришлось остановить тебя от совершения убийства менее трех часов назад. Ты сделал Фланнери больно, и либо не знаешь как, либо не хочешь думать об этом, но и то, и другое — плохо… И когда Эндрю ставит вопрос таким ребром, Нил не может не думать о детях, и о том, ударит ли он Натали с Пейдж или нет, и если он причинит им вред, и… и Эндрю придется забрать детей и уехать. — Тебе нужно забрать детей и уехать, сейчас же, — говорит Нил. — Пока я не причинил… — Нил. Хей. Заткнись-ка ты нахер, — говорит Эндрю, присоединяясь к нему на полу. — Ты никому не причинил вреда… ну, только Фланнери, но ему стало лучше. Я не говорю, что ты представляешь какую-то ебаную опасность для семьи, я говорю, что тебе нужна помощь, и это помощь, которую я не могу оказать, потому что у тебя охуеть как много багажа, с которым нужно разобраться, а ты берешь и запихиваешь его в дальний угол каждый раз, когда он на тебя наваливается — что, честно, не самый лучший способ справляться. Я не знаю — вот что я тебе говорю. Я не… я не говорю, что ничего плохого больше никогда не случится, не говорю, что ты не прав, нервничая из-за мафии, я тут пиздецки согласен. Если бы психотерапевт попытался помочь мне, пока я жил с Касс, я не знаю, какая, блять, это была бы помощь. Я прошу тебя попробовать и отказаться от своих навыков выживания, пока они еще нужны, я понимаю, но… мы справимся. Ты не один, Нил. Тебе необязательно в одиночку сохранять нам всем жизни. И у тебя не получится спасти нас с помощью паранойи и буквально рукопашного боя — в основном потому, что ты пиздецово умный и договариваешься за нас словесно. И ты убил того мужчину, но, послушай, это ведь тоже стало возможным не из-за паранойи или тревожности, это стало возможным потому, что ты быстр и хорош в том, что делаешь. И та херня, в которую ты себя втягиваешь, изматывает тебя, Нил, это тебя исчерпывает, и если ты попытаешься дать себе преимущество перед тем, кто появится в следующий раз, то это неверный способ. И еще, Нил Джостен, любовь всей моей жизни, ты потратил последние полтора месяца, уговаривая наших детей пойти на терапию, как думаешь, что, блять, Би может сделать для них такого, чего не сможет сделать для тебя? — Ну, у них все по-другому, — ворчит Нил, но на самом деле не может спорить. Эндрю говорит вещи, имеющие все больше и больше здравого смысла, и… это Эндрю. Он доверяет Эндрю, разве он только что не сказал этого? И что такого говорит Эндрю, с чем он на самом деле не согласен? Нил устал. Устал от постоянного страха, от переосмысления всего, что делает, от ужаса перед звонком в дверь. Он открывает рот, чтобы возразить, что паранойя сохраняла ему жизнь девять лет, но ответом Эндрю на это станет простой факт — что за ним никто не гонится — и это будет правдой. Нил пытается заставить себя принять точку зрения Эндрю — Синий костюм был единичным случаем, связанный с Генри Уорреном и, следовательно, представляющий только одну угрозу, угрозу, с которой всесторонне разобрались. И Патрик… возможно, он и угрожал забрать детей, но это другой уровень, далекий от угрозы убийства. — У детей все по-другому, — повторяет Нил, потому что это единственный аргумент, который он может привести. — Они в лучшем месте, чем были раньше — ну, тут мафия, так что, возможно, не в лучшем… — Но в этом доме нет насильников. На кухне полно еды. Тут лучше, Нил. Тебе позволено так говорить. И, в любом случае, разве ты сам тоже не находишься в лучшем месте, чем раньше? Нил выпрямляет пальцы — выпрямляет, сжимает, снова выпрямляет, снова сжимает. Он протягивает руку, и Эндрю берет его за ладонь. — Почему ты не хочешь пойти на терапию? — спрашивает Эндрю мягким голосом. — Чего ты боишься? Что самое худшее может случиться? В голове Нила вспыхивает воспоминание — Эндрю, страдающий, свернувшийся калачиком, двигающийся так, словно его вот-вот вырвет, но он не ел почти целый день — и Нил справился с этим, и справится снова, справится с радостью. Но если ему самому когда-нибудь придется пройти через подобное, он хочет сделать это в одиночку — не желает, чтобы Эндрю пришлось с этим возиться, и уж точно не хочет, чтобы это видели дети. Может, все будет не так плохо. С другой стороны, может, плохо все-таки будет, и, возможно, он не пройдет через это так, как прошел Эндрю, может, просто останется ебаной развалиной до конца жизни, и Эндрю придется заботиться о нем не только год, ему придется заботиться о нем вечно, пока их дети просто… Нил снова пытается насильно изменить точку зрения. Лучше ли для детей наблюдать, как он разваливается на части, как контроль ускользает у него из-под пальцев, как он становится параноидальным и тревожным, как все ухудшается, или им все-таки лучше наблюдать, как он борется, чтобы стать лучше? И вообще, что делает эту ситуацию хуже той, где он позволил Эндрю помочь ему с перевязками после ожогов от Лолы? Ну, на самом деле, на второй вопрос Нил может ответить. Он знал, что ожоги и порезы заживут, у него был временной отрезок в голове. Его мозг же — гораздо более мрачное пространство. Он смотрит на Эндрю. — Я хочу сам ездить на терапию и обратно. — Окей. — Возможно, я захочу пойти к терапевтке, которая не Би. — Окей. — Тебе нужно будет поставить мне срок. Сколько времени у меня будет на поиск психотерапевта, прежде чем я начну пробовать. Эндрю размышляет: — Две недели, а потом тебе нужно будет записаться на прием. Если тебе не понравится определенный терапевт — меняй его каждые две недели, пока не найдешь того, к кому будешь готов ходить на постоянке. — Сколько терапевтов мне нужно пройти, прежде чем мне придется выбрать одного? — Я уже говорил, ты должен отнестись к этому серьезно. Если ты серьезно настроен, то мне все равно, скольких ты перепробуешь, прежде чем найдешь хорошего. Нил притягивает Эндрю ближе, и Эндрю льнет к нему с охотой, и это обнадеживает. Эндрю держится на расстоянии не потому, что боится его — он просто уважает его границы. Эндрю подцепляет пальцем воротник его футболки. — Здесь ты в безопасности, Нил. Тебе позволено чувствовать себя в безопасности. — Тут не чувствуется безопасность, — тихо отвечает Нил, не сводя глаз с плеч Эндрю. — Ты единственный из нас, кто не чувствует, — говорит Эндрю. — Дети и я — мы чувствуем тут безопасность. В основном потому, что ты создал ее тут, но, Нил, тебя выбил из колеи тот мужчина, который хотел нас убить, а ты все равно обеспечил нам защиту. Что, по правде, наполовину заслуга чистой удачи, потому что, не стой Натали у тебя за спиной с ножом тогда, все было бы хуже, но… но тогда тебе было бы гораздо полезнее просто начать носить с собой ножи, чем проводить каждую секунду каждого дня в паранойе и терять рассудок. У Нила все напряжение спадает с плеч. Это кажется правильным, это ощущается как… что-то действенное. В любом случае, это больше, чем сидеть и пытаться исправить произошедшее в прошлом. И это не отрицание — это полезность. Это то, чего он избегал, но теперь он умеет обращаться с ножами, и это не проблема. Он может снова привыкнуть к повязкам на руках. Наличие при себе ножей кажется лучшим средством защиты, чем что-либо другое — за исключением пистолета, — но он не собирается разгуливать с заряженным пистолетом при себе. Больше нет. Он смотрит на Эндрю: — Назови свою просьбу. — Нил Джостен, в обмен на то, что я буду выполнять свою долбанную работу… Нил вздрагивает, но Эндрю не останавливается: — …ты пойдешь к психотерапевту? И будешь относиться к этому серьезно. На пять недель. — Я пойду, — соглашается Нил. — И прости. Почти за все, что я наговорил за последние двадцать минут. И за то, что заставил тебя разбираться со всем этим. Эндрю целует тыльную сторону его ладони. — Извинения приняты — за ту хрень, что ты наговорил за последние двадцать минут. Но за то, что я помог тебе, извинения не нужны. У меня есть психотерапевтка, с которой я могу поговорить об этом и которая поможет мне справиться, если тебе понадобится моя помощь в будущем, и поскольку ты делал все это и даже больше целый год подряд, а затем еще несколько месяцев после, я действительно в достаточно хорошем состоянии, за исключением плохих дней, которые теперь случаются не так часто. Если тебе нужна помощь — прекрасно. Я не против отплатить тебе тем же. — Я делал это не ради одолжения, Дрю, я делал это потому, что тебе это было нужно, и потому что я люблю тебя. — И что, думаешь, я люблю тебя меньше? — Нет… нет, подожди… — Продолжай, Нил, продолжай рыть эту яму… — Нет, стой, я хочу выбраться из этой ямы, я больше не хочу в ней барахтаться… — И хороший психотерапевт может привести тебя к точке, где тебе не придется оскорблять мою любовь к тебе только потому, что ты не знаешь, как сказать спасибо, — самодовольно отвечает Эндрю. Нил прижимается лбом к его плечу. — Спасибо, Эндрю. — Не проблема, любимый. Хочешь поесть? И это — все, что нужно Нилу. Он сидит так, положив голову на плечо Эндрю, еще с минуту, и Эндрю позволяет ему, не спорит, не спрашивает снова, голоден ли он. Но они не могут оставаться здесь вечно, поэтому Нил собирается с силами и целует Эндрю в щеку. — Умираю с голоду, — он встает и помогает подняться Эндрю. — В конце концов, нам еще нужно как-нибудь прокомментировать пол, — кивает Эндрю, следуя за Нилом к двери. Они добираются до кухни и обнаруживают, что дети едят сэндвичи. Это блюдо ничуть не хуже любого другого, поэтому Нил берет хлеб, Эндрю — ветчину с сыром, Нил — тарелки. — Так ты, что ли, реально хотел замочить свою пиар-агентку? — спрашивает Пейдж ни с того ни с сего. — Нет, я не собирался убивать ее, — отвечает Нил, жуя сэндвич. Он совершенно уверен, что это правда. — Ее? Если ты не собирался убивать ее, то кого тогда ты хотел убить? — спрашивает Пейдж. Господи, какие у них любопытные дети. — Седьмой канал. — Просто, типа, прям всех там? — уточняет Натали. — Ну, нет, у меня нет пистолета, и даже не было ножей, так что, наверное, я справился бы только с одним или двумя. — Это теракт, — говорит Пейдж. — Па, ты же знаешь, что это, типа, теракт, да? Нил корчит ей гримасу. — А я так не думаю. — Нет, она права, — настаивает Натали. — Даже если ты убиваешь голыми руками всего одного или двух человек, приходить на новостную станцию и убивать людей — это теракт. Ты ведь знаешь это, правда? Нил смотрит на Эндрю в поисках поддержки, но Эндрю ковыряется в сэндвиче, будто раздумывает, положить ли на него что-нибудь еще. Он согласен с девочками. Нил делает глубокий вдох и рассматривает возможность того, что они правы. Окей. Возможно, они правы. — Хорошо, вы правы, — говорит он. — Справедливо. Я не совершу теракт. А еще я, скорее всего, начну ходить на терапию, — произносит он раньше, чем у него успевают сдать нервы. — Чтобы справиться с паранойей. И тревожностью. И порывами к убийству, — продолжает он, добавляя это, чтобы посмотреть, как это ощущается. — Честно говоря, на последнее вдохновил Эндрю, но… — За это я возьму ответственность на себя, — соглашается Эндрю, выдвигая стул так, чтобы закинуть ноги Нилу на колени. — И все равно. — И, помимо названного, чтобы разобраться с твоим чувством вины за то, в чем ты не виноват, твоей потребности все делать самому… — Ну, теперь мы просто сносим половину моей личности, — говорит Нил. — Нет, — отвечает Эндрю по-русски. — Нет, шесть месяцев назад ты так не делал. Десять лет назад — возможно, но… какое-то время тебе было лучше, а теперь нет. Мой муж — настоящая задница, только и ждущая снова стать самим собой. Нил делает глубокий вдох. Он беспокоил Эндрю, и разве это не большая часть того, что он как раз не должен делать? Он гладит Эндрю по лодыжке и откусывает сэндвич. — Мы должны называть себя… звать себя… улей, — говорит Пейдж, ухмыляясь. — Потому что мы все ходим к Пчелке. Или, ну, будем, короче, будем через пару дней. — Не, Бейонсе уже забрала эту фишку, — говорит Натали. — Ну, это хорошая шутейка, не моя вина, что Бейонсе знаменита, — парирует Пейдж. — Я не буду ходить к Би, — объявляет Нил, обрывая весь разговор. — Что? Почему нет? — спрашивает Натали. — А мы вот идем к ней! — Да, но у меня… с ней отношения и помимо терапии. Она хороша, она очень-очень хороша, — говорит он, торопясь успокоить девочек, — я просто… хочу кого-то, кто, возможно, еще не знает меня за пределами терапии. На секунду воцаряется тишина, а затем Пейдж пожимает плечами. — Окей, — соглашается она. Нил ест сэндвич и размышляет о десяти годах терапии. Вечная, нескончаемая терапия. Его тошнит. Но у Эндрю, кажется, все не так уж печально, так что, может, и ему будет не так плохо. Может, это не займет так много времени. И, в любом случае, для раза в неделю есть дела и похуже. Нил разжимает челюсти и изо всех сил старается прислушаться к разговору девочек — к Би-каламбурам, Бейонсе и другим музыкантам, из которых по именам он знает лишь парочку, потом они говорят о «Морской полиции», затем о «Клинике»; Нил смотрит на Эндрю и видит, что Эндрю уже смотрит на него, и внезапно чувствует себя более уверенным в решении обратиться к психотерапевту. Возможно, это поможет ему наслаждаться этим — воскресным обедом с Эндрю, Натали и Пейдж, всем, что бы еще ни случилось в будущем, — вместо того, чтобы переживать. Больше не придется терять целые разговоры только из-за того, что он застрял в собственной голове. Может, терапия будет хорошей штукой. Да, решает он, когда Пейдж вскрикивает от смеха в ответ на слова Натали, а он все прослушал, потерявшись в себе — да, терапия будет хорошей штукой.