У них не так много времени — Эндрю должен уехать утром, чтобы успеть на самолет обратно в Орегон. Но на этот раз его отъезд меньше похож на конец.
Они лежат в постели, обнимаясь и держась за руки, и Эндрю покручивает в пальцах обручальное кольцо Нила.
— Мы оставим квартиру? — спрашивает Нил. — Или переедем куда-нибудь, где побольше места?
Эндрю пожимает плечами:
— Сколько места нам нужно?
Нил пожимает плечами в ответ:
— Столько места, чтобы хватило для роста.
— Не знаю, как ты, но я, по-моему, больше не вырасту.
Нил улыбается ему.
— Место, чтобы… не знаю. Чтобы нас могли навещать друзья. Просто мне кажется, что раз мы взрослые, значит, у нас должен быть дом.
— У многих взрослых его нет.
— Это правда.
— И вообще, мы вряд ли найдем прям
дом в самом центре города.
— Почему мы должны оставаться в городе?
— А ты хочешь
уехать из города?
— Возможно, в пригороде будет безопаснее, — предполагает Нил.
— В каком плане «безопаснее»?
— В плане безопасности от людей, которые придут искать меня. Безопасности от всех, кто остался.
Эндрю поднимает глаза, чтобы встретиться с Нилом взглядом.
— А люди ищут тебя, Нил? Кто еще остался?
Нил пожимает плечами. Почему-то ощущения, что мишень на спине уменьшилась, у него не создалось. Может, дело просто… в жизни в городе. Он до сих пор помнит, как вышел из кино и увидел Ромеро с Джексоном, ждущих, чтобы убить его, чтобы убить Эндрю, и один лишь факт, что теперь они мертвы, не значит, что больше никого нет, и только потому, что Ичиро могущественен, не значит, что он — Нил — готов полагаться исключительно на его контроль над своими шестерками.
— Не знаю. Не думаю, что кто-то остался.
Эндрю засовывает два пальца за воротник его футболки и тянет.
— Какую безопасность предлагает пригород, которой нет в городе?
— Быть
увиденным. Тебя знают соседи, привыкают к твоему расписанию, — он наблюдал это в Миллпорте: люди ежедневно поливали растения в одно и то же время, гуляли каждый день в одно и то же время, уходили и возвращались домой по расписанию. Махали друг другу. — У меня никогда такого не было, ну, в основном потому, что моей целью было оставаться как раз таки
неувиденным, но теперь это больше неважно.
— Зато в городе ты безлик, — отвечает Эндрю. — Как кому-то разузнать твое расписание? Если ты чувствуешь, что за тобой следят, кругом толпа, в которую можно нырнуть, магазины с запасными выходами, места, где можно спрятаться.
— И если я исчезну, никто и не заметит, пока домовладелец не придет за арендой, — возражает Нил. — А если я не заберу почту в пригороде, это заметит почтальон. Если не пойду на работу вовремя, заметят соседи. Люди любят совать носы не в свои дела.
— Это ты на основе Миллпорта сделал вывод?
— Ага.
— Там старики, Нил. Ты думаешь не о пригородах, а о стариках.
— Оу.
— А в городе — кто тебя заметит? Если кто-то придет и будет тебя искать — сколько соседей знают твое имя, знают, как ты выглядишь, знают, когда ты дома, а когда нет?
— Это правда, — соглашается Нил. — Просто… я не могу взять и вырубить это. Я контролирую и проверяю каждое лицо, всякий раз, выходя за дверь. Любой шум в коридоре — все, значит, кто-то подходит к моей двери. Пару недель назад кто-то завалился пьяным и три минуты пытался вломиться ко мне, прежде чем понял, что это чужая квартира, а я все это время стоял с клюшкой наперевес, ожидая, когда там уже взломают этот ебучий замок и попытаются похитить меня. Но… мне кажется, если у нас будет дом, то даже владелец не придет нас искать… блять,
нас. А вдруг кто-то придет искать меня и найдет
тебя? Забудь, мы остаемся в городе. По крайней мере, тут кто-нибудь хотя бы
услышит, если начнется драка.
— Не-а, мы переезжаем в пригород, — заявляет Эндрю.
— Чего?
— Если ты не можешь спокойно жить в самом городе — мы переезжаем в пригород. Можем стать теми, кто как раз сует носы, можем стать теми, кто знает всех соседей, и тогда, если появится новое лицо, мы будем знать.
— А если кто-то вломится в наш дом, никто даже не узнает, пока у подъездной дорожки не соберется целая гора газет…
— Но у нас будет больше шансов выжить с кем-то, кто суется повсюду и задает вопросы. Мы можем подружиться с соседями…
— Это старики, Дрю. Мы не будем ни с кем дружить. Ты думаешь не о нас, а о стариках.
— Ну, как минимум, я могу запоминать машины и говорить тебе, когда по соседству появляется кто-то новый. Мне легче отслеживать, кто где должен быть, когда я знаю ответы на эти вопросы.
Они смеряют друг друга взглядами.
Нил тыкает Эндрю в плечо:
— Не смотри на меня так, будто ты твердо убежден в своей правоте, хотя меньше двух минут назад сам топил за город.
— А вот возьму и буду — до тех пор, пока ты будешь сидеть и делать вид, будто пригород —
нелепый выбор, хотя это был твой же выбор с самого начала.
— Я просто хочу лучшего для нас, — ласково отвечает Нил.
— И моей Мазерати будет лучше в пригороде, с собственной подъездной дорожкой.
— Я сказал «
нас», Дрю, а не «Маз».
— «
Маз», — передразнивает Эндрю.
Нил ждет.
— Наверное, мне тоже будет комфортнее где-то, где мне не нужно слушать, как соседи занимаются сексом, — говорит Эндрю через пару минут. — И там, где люди с меньшей вероятностью подумают, что наша дверь ведет в их квартиру. И там, где нет арендодателя, который может просто войти.
— Это не решает проблему того, что может произойти, если кто-то придет искать меня, а вместо этого найдет тебя.
Эндрю обхватывает ладонью щеку Нила.
— Быть здесь вредно для твоей паранойи. Но мне вот не кажется, что чья-то там возможность найти меня
является проблемой. Проблема в том, что если кто-то придет за тобой, а найдет меня — получит ножом в живот. А если найдет тебя, то просто получит в морду. Один из нас лучше подготовлен к самозащите, и это я. Так что заткнись и начни говорить со мной о том, когда закончится срок твоей аренды и когда мы поедем на поиски жилья.
— Через два месяца, — отвечает Нил. — Аренда заканчивается через неделю после конца сезона. Я мог бы сам поискать дом… отправлять тебе фотки, звонить, пока я там.
— Ты уверен, что хочешь искать сам?
— Ну, знаешь, красить дом в одиночку я точно не собираюсь, — отвечает Нил, — но выбрать, наверное, смогу.
— Мы будем красить дом?
— Если в нем будет хоть одна белая или бежевая стена, то да.
— Почему?
Нил обводит рукой квартиру вокруг.
— Это цвет съемных квартирок и гостиничных номеров. Я промотал там слишком много времени, чтобы хотеть
жить среди бежево-белого, если могу его перекрасить. Я не говорю, что все обязательно должно быть неоново-зеленым… я согласен на светло-серый или светло-голубой, какой угодно, я спрошу в общем чате и дам Лисам попредлагать, но я не намереваюсь жить в гостиничном номере до конца жизни.
— А вдруг не подойдет к мебели? — спрашивает Эндрю. А затем хмурится. — Знаешь, я пошутил, но — да к хуям это — вся мебель будет уже использованная, так что просто купим новую. Если я закажу, то нам, скорее всего, доставят ее прямо на дом.
— Ты хочешь обставлять дом по цвету за раз?
— А это мысль. Да.
— Окей. Как думаешь, сколько времени мне понадобится, чтобы найти дом и заключить сделку?
— У тебя два месяца.
— Тогда я начну поторапливаться, — соглашается Нил, ухмыляясь.
Так он и делает.
На следующий день он начинает поиски дома.
Нанимает агентку. Чувствует себя взрослым.
— Нам бы что-то в тихом местечке, — говорит он ей. — В таком, где… где мы могли бы знать всех наших соседей в лицо.
— Получается, нужно милое местечко для создания семьи, — интерпретирует Дениз.
Нил не утруждает себя разубеждением ее в этой мысли. Соседство с кучей детей может иметь свои преимущества — они играют на улице, а родители присматривают за ними. Для этого район должен быть безопасным. И это дает ему бдительных соседей, которых он как раз и хочет.
— Мой муж поставил мне срок в два месяца, — говорит он ей.
— В таком случае… будет немножко сложнее.
Нилу хочется, чтобы она увидела, как он пожимает плечами по телефону.
— Если это займет дольше двух — ничего, не конец света. Он переживет.
— Я погляжу, что смогу сделать, — обещает она.
Итак: поиск начинается.
Она показывает ему три дома, а он даже не утруждается отправить Эндрю их фото — два из них одноэтажные, а идея спать на первом этаже Нилу ой как не нравится, даже если в этом нет никакого логического смысла; не то чтобы кто-то с целью пролезть к нему в спальню не смог бы добраться до него на втором этаже. В одном из домов пенопластовые потолки, и Нил смутно вспоминает, как слышал, что такие потолки проблемные, да и ему все равно как-то и не хочется с этим разбираться. Есть еще двухэтажный дом открытой планировки. Нил отметает его так быстро, что они даже не идут смотреть верхний этаж.
Один дом — претендент. Он отправляет Эндрю фотографии. Сдается, не дожидаясь ответного сообщения, и просто звонит.
— Что думаешь? — спрашивает Нил, идя с телефоном по дому, с Эндрю на громкой связи, пытаясь переориентировать свою способность
замечать вещи в умение замечать проблемы дома. У него минимальное представление о том, что именно он ищет — он и раньше жил в заброшенных домах и знает, как определить дом, в котором больше не живут, но он не уверен, каковы признаки будущих проблем. И это обжитой дом — на стенах тут висят всякие побрякушки, в углах тоже хватает хлама, и помимо факта, что за кроватями и картинами могут скрываться огромные проблемы, он чувствует себя незваным гостем.
— Хорошая кухня, — раздается в динамике телефона голос Эндрю. — Можем переделать ванную.
— Что не так с ванной?
— Она розовая.
— И что, слишком девчачья для нас?
— Нет, просто стремная.
— Справедливо. А как тебе главная спальня?
— Мило, что тут два шкафа-купе, хотя нам на самом деле нужен только шкаф для меня и мусорный пакет для тебя — кстати, я поведу тебя по магазинам, когда въедем.
— Что не так с моей нынешней одеждой? Ты сам мне всю ее купил.
— Да, два года назад.
— Не то чтобы я вырос.
Тишина.
— Вау, не знал, что мой телефон поддерживает видео-звонки, — весело говорит Нил. — А то я прям вижу, какое ты лицо сейчас состроил.
— Ничего я не состроил, — отвечает Эндрю.
— Извините, что перебиваю, но если вы заглянете внутрь, — говорит Дениз, очевидно, уставшая ждать, пока они замолчат, — то увидите, что шкаф вместительный и идеально подходит для хранения больших вещей; по-моему, сейчас его используют как раз для хранения стульев для веранды.
— Наверное, я смог бы там поместиться, — предполагает Эндрю. Нил открывает шкаф. — Может, я и небольшой, но я того же размера, что и большинство вещей, которые считаются большими.
Шкаф ровно такой, каким его описали.
— Поместился бы, — соглашается Нил. — Прям идеально подойдет, когда я буду тебя буллить. Сначала стащу твои деньги на обед, а потом запихну в шкафчик.
—
Обратно в шкаф, — поправляет Эндрю.
— Извините, еще раз, что перебиваю, но я хочу показать вам подвал — его как раз достроили, — говорит Дениз.
— Вам не нужно извиняться каждый раз, когда вы нас прерываете, — говорит Нил, следуя за ней вниз по лестнице. — Мы очень плохо умеем затыкаться.
— Я бы сказал, что это
ты плохо умеешь затыкаться, — чопорно заявляет Эндрю. — Все знают, что
я мог целыми
днями не…
— За этой дверью ванная, — говорит Дениз. — А этот угол переоборудовали в винный погреб.
— О-о, — отвечает Нил. — Ванная, Эндрю! Получается, я смогу запихнуть все твое говно о том, что ты весь такой из себя стоик и молчун, прямо в полностью функционирующий унитаз.
— Я бы не назвал это
говном, — говорит Эндрю. — Я
чрезвычайно хорошо известен фактом, что наотрез отказываюсь разговаривать почти со всеми, кроме тебя и Рене.
— Это правда, — соглашается Нил. — В общем, в подвале довольно прохладно. Можем попробовать хранить тут вино.
— Я только по виски.
— Можем хранить и то, и другое.
— Это угроза или обещание?
— Или-или. Выбор дилера.
— В нашем случае ты дилер.
— Вы готовы осмотреть задний дворик? — спрашивает Дениз.
— Агап, — соглашается Нил, следуя за ней вверх по лестнице и на задний двор. Хороший такой задний двор. Он медленно оглядывает пространство.
— Крылечко новое, — рассказывает Дениз, указывая на доски, на которых они стоят. — Его построили только прошлым летом. И, конечно же, все по стандартам.
— Красивое крыльцо, — соглашается Нил.
— Мы сможем там жить? — спрашивает Эндрю. — В доме, не на крыльце.
Нил пожимает плечами:
— Типа того, да.
— Не пожимай на меня плечами, — говорит Эндрю. Дениз фыркает. — Если тебе не нравится этот дом, значит, это не тот самый.
— Дело не в том, что он мне
не нравится, — отвечает Нил. — Это дом. В нем есть крыша и есть стены. Я смогу в нем жить.
— Продолжай искать, — велит Эндрю.
— Прошло три недели. Такими темпами мы не уложимся в два месяца.
— В худшем случае, плати ежемесячно, а не подписывай годовую аренду на квартиру. Или поживем в отеле пару недель. Это не конец света.
— Уверен, что не хочешь этот дом?
— Я уверен, — отвечает Эндрю.
— Подумайте немного об этом, — предлагает Дениз. — А я пока буду подыскивать и другие варианты.
— Спасибо, — кивает Нил. — Извините, что мы такие придирчивые.
Она отмахивается:
— Чем вы придирчивее, тем легче мне понять, чего вы хотите. Возможно, мне и труднее найти подходящий, но, по крайней мере, я хотя бы знаю, что искать. Я сообщу вам, когда подберу другие?
— Отлично, тогда будем ждать, — соглашается Нил.
Она садится в машину. Нил садится в свою.
— Может, мне пора начать искать, куда перевезти все, — предлагает Нил.
— У тебя не так много вещей, — говорит Эндрю. — Просто избавься от них.
— Расточительно.
— Я не говорил выбрасывать. Можешь сдать в комиссионку. В «Среду обитания человечества».
— О, хорошая идея, — соглашается Нил. — Отвезу им.
— И, хей, если поиск займет у Дениз много времени — я смогу ездить
с тобой. Кстати, я смотрел «Охотников за домами». Все еще худшее шоу на тв.
— Да ты его обожаешь.
— Я его ненавижу.
— Так же, как ты ненавидишь меня.
— Нет, я… да. Так же, как я ненавижу тебя.
Нил ухмыляется:
— Вся хрень, которую они вытворяют на шоу, скорее всего, просто для драмы.
— Конечно. Если я услышу, как какой-нибудь мужчина говорит о том, сколько места в шкафу занимает его жена, я заставлю его носить один-единственный мешок из-под картошки целый месяц.
Нил закрывает глаза.
— Я скучаю по тебе.
— Я тоже по тебе скучаю.
— Увидимся на выходных, да?
— Да, — отвечает Эндрю. У них будут матчи в трех часах езды друг от друга. Они забронировали номер в отеле посередине. — Тогда еще созвонимся?
— Ага, — соглашается Нил.
Он не вешает трубку. Не
хочет. Желает продолжать слушать голос Эндрю. Хочет продолжать разговаривать с ним. Скучает по нему так сильно, так до боли сильно.
Но это глупо.
Он завершает звонок.
Тем не менее субботний вечер они проводят вместе. Это немного. Не целая жизнь, всего один вечер, но скоро он станет целой жизнью. И это убеждает Нила, что в следующий раз, когда он окажется в доме, соответствующем их расплывчатым критериям, он должен будет просто сказать, что ему здесь нравится. В гостиничном номере с Эндрю он чувствует себя как дома больше, чем в собственной квартире. Он не найдет дом, который ему полюбится; не полюбит его, пока в нем не будет Эндрю. Может, ему стоит просто подождать, пока Эндрю вернется, а потом он сможет помещать Эндрю в дома и смотреть, изменит ли это ситуацию.
Дениз решает проблему, не звоня ему еще две недели. Нил хотел бы разозлиться — они приближаются к концу двухмесячного срока, — но когда она наконец звонит, он обнаруживает, что ему скорее грустно, что она не отложила звонок еще на три недели, нежели досадно, что он так долго не получал от нее вестей.
— Я нашла дом, который, мне кажется, вам понравится, — говорит она и отправляет ему каталог.
Нил не утруждает себя просмотром.
— Да я, наверное, просто подожду еще пару неделек, — отвечает он ей. — Там как раз Эндрю вернется, и тогда я смогу заставить его ездить со мной.
— Это где-то в получасе езды от города, — говорит она. — Можете выделить где-то часика полтора, чтобы посмотреть этот дом? Самое лучшее — владельцы уже съехали и используют его как склад, так что внутри он почти пустой. Если вам там понравится, сможете переехать, как только заключите договор.
Он безучастно обводит взглядом свою квартиру. Ему не хочется спорить.
— Я буду очень занят следующие пару недель, — предупреждает он ее. — В плане занят на целый день.
Сейчас Чемпионат. «Ягуары» разъезжают туда-сюда. С Кевином, заставляющим тренироваться, или без Кевина — тренироваться дни напролет он будет все равно.
— Тогда лучше приезжайте поскорее посмотреть, — говорит Дениз. — Завтра?
Нил сдерживает вздох.
— Обязательно.
Так что после тренировки на следующий день он принимает душ, одевается, чтобы выглядеть как приличный взрослый человек, а не как парень-на-которого-все-пялятся-пока-он-крадется-по-городу в конце дня, и едет в пригород, чтобы посмотреть другой дом в другом микрорайоне.
Он подъезжает — и дом ему нравится. Тут не так много штук, которые могли бы не нравиться. Кирпичный фасад, чистый виниловый сайдинг — ни плесени, ни грязи, потому что его кто-то вымыл. Подъездная дорожка небольшая, но достаточно широкая, и у Нила возникает странная мысль — словно он буквально уже видит тут Мазерати.
А потом он выходит из машины.
Дениз ждет его на веранде, и он замечает крылечко, откладывает в памяти и почти сразу забывает о нем.
Здесь
тихо.
Он слышит
птиц.
На улице нет играющих детей, поэтому Нил предполагает, что у него нет той самой дополнительной безопасности, но здесь
тихо. Между домами есть
расстояние. Именно позади этого дома стоит
лес — и ни единого другого дома в десяти футах, ни единого чужого заднего двора, примыкающего к их дворику. Да и сам задний двор он тоже на самом-то деле не видит — забор сколочен из деревянных досок, плотно прилегающих друг к другу, и Нил уверен, что у этого есть какое-то там свое название, но он его не знает, и все, что его заботит — тот факт, что они с Эндрю могут сидеть тут и курить, и им не нужно будет махать соседям или притворяться, что Эндрю не вертит, балуясь, в пальцах нож. Нил смотрит вверх и вниз по улице — на крыльце дома напротив лежит пакет, просто лежит и все; здесь никто не беспокоится, что их посылки украдут; дальше по улочке кто-то сидит на крыльце в кресле-качалке. Здесь живут люди, и они чувствуют себя комфортно снаружи, и, возможно, это просто потому, что сейчас рабочее время, но…
Здесь
тихо.
Дениз ждет его.
Он звонит Эндрю, который берет трубку после первого гудка, прерывая Нила, когда он пытается поздороваться с Дениз.
— Кажется, я нашел наш дом, — говорит Нил.
Дениз улыбается:
— Я еще даже не показала вам, что внутри.
— С чего такой вывод? — спрашивает Эндрю, когда Дениз открывает дверь и жестом приглашает Нила войти. — Если снаружи висит табличка с надписью «
Дом Нила» — это либо совпадение, либо ловушка.
Внутри дом не открытой планировки, нет, но… здесь есть пространство. Место для них двоих. Им не придется протискиваться друг мимо друга — не то чтобы Нил сильно возражает, но было бы неплохо делать это по
собственному выбору, а не по необходимости, и это лучше для плохих дней Эндрю.
Прямо из прихожей идет дверной проем; Нил из него попадает на кухню. Он уже видит, как Эндрю готовит здесь — плитка стоит рядом с раковиной и посудомоечной машиной, которую установил кто-то, кто явно знал, что нужно для готовки. Есть место за островком. В глубине комнаты стоит стол и еще какая-то фигня; Нил предполагает, что этого всего не будет, когда они въедут, и это нормально. У них будет собственный стол.
— Нил? — зовет Эндрю.
— Вы хотели посмотреть гостиную? — спрашивает Дениз.
— Ага… а, ой, фотки, — говорит Нил. — Дайте-ка я…
— Наверное, у меня камера получше вашей, — отвечает Дениз. — Будет удобнее, если я сделаю снимки и отправлю их Эндрю, нет?
Нил даже не подумал об этом.
— Да. Да, будьте добры. Эндрю, — он переходит на русский, и неважно, что Дениз чуть не роняет телефон от шока. — На улице
тихо. Он стоит в самом конце микрорайона — наш дом примыкает к лесу, и тут еще этот забор… мы в уединении. Здесь
умиротворенно. Кухня еще такая хорошая — тут есть место для нас двоих, и она длинная, и есть место для стола прямо у окон сзади, он бы тут как раз идеально встал… — почему-то тот факт, что приходится обходить всю стену, чтобы попасть в гостиную, успокаивает. Большинство комнат квадратные; в домах, где они бывали, комнаты длиннее и соединены с крыльцом и у гостиной два входа. Но не в этом доме. У Нила возникает странное ощущение, будто тот, кто жил тут первым, перестроил дом, чтобы сделать его именно таким — возможно, задняя половина кухни была обеденной комнатой, или…
— Хозяева добавили эту стену, — говорит Дениз. — У других домов в этом районе планировка открытая. Следовало бы сделать еще дверной проемчик в гостиную, но вы всегда можете его выбить — эта стена все равно не несущая.
— Нет, все хорошо, мне нравится, — отвечает Нил, направляясь в гостиную. — Ты слышал, Эндрю? Этот дом — буквально долбанная анти-открытая-планировка, — гостиная ему тоже нравится. В ней как будто… уютно. Большую часть мебели просто свалили у задней стены, но это нормально, он видит и сквозь нее. Диван необязательно ставить на расстоянии восемнадцати футов от ближайшей стены, чтобы была возможность приблизиться к телевизору, да и спинами они будут повернуты к стене, ограждающей лестницу, а не к двери. — Коридор ведет в сторону гостиной, а не в центр — от двери видно только лестницу, мы сможем поставить диван в гостиной и не быть спиной к двери. О, эй, вон там дверь на веранду, — он направляется к заднему входу, и, да, тут хорошо. — О, крыльцо кирпичное, круто.
— Не испортим его сигаретным пеплом, — соглашается Эндрю.
— Ага… хотя, наверное, отстойно: какая бы температура ни была, зимой будет холодрыга, а летом — жарень, — говорит Нил, но решает, что ему и это нравится. — Наше бестолковое кирпичное крыльцо.
— Хей, спасибо, Дениз, — говорит Эндрю по-английски, и Нил поднимает на нее взгляд.
— Что? — спрашивает Нил.
— Прислала мне фотографию крыльца вместе с тобой на нем, за что я ей и благодарен.
Дениз пожимает плечами:
— Не смогла сфоткать крыльцо без вас, а вы казались поглощенным. В общем, здесь есть место для небольшого бассейна, и земля как раз достаточно ровная.
— Эх, — отвечает Нил. — Нам придется целый день выгребать из него листья. И вообще, мы не очень-то умеем плавать. Все может остаться как есть.
Он поворачивается и направляется внутрь — хочет осмотреть верхний этаж. Он почти забывает придержать дверь открытой для Дениз.
— Вы забыли, что я здесь? — спрашивает она, смеясь.
Нил издает уклончивый звук — он
забыл о ней? Нет. Он забыл, что нужно не забивать на это? Агап.
— Извините, можете руководить.
— Спасибо… о, вот тут гараж… а подвал…
— Можно я сначала посмотрю верхний этаж? — спрашивает Нил.
—
Заинтересовала! — каркает она. — Я вас заинтересовала! Я же говорила, что вы захотите на него посмотреть. Я понятия не имею, что вам тут так приглянулось, но я знала, что вам понравится.
Нил следует за ней вверх по лестнице; одна ступенька скрипит, и ему это нравится — нравится, что любому, кто будет подниматься, придется сообщить о своем присутствии, — и она показывает ему две комнаты поменьше, и он понятия не имеет, что с ними делать, но это нормально.
— В крайнем случае, — говорит он Эндрю по-русски, — мы их заколотим. Может, сунем туда парочку пластмассовых скелетов. Чуток паутины.
— По-моему, хорошая идея, — соглашается Эндрю.
— Постирочная на втором этаже, — восхищается Нил. — Не нужно таскать белье по всему дому.
— О, слава богу, а твоя одежда для бега
так воняет, не хочу, чтобы ты размахивал ей по всему дому.
— Заткнись, ты обожаешь, когда я потею. Боже, Эндрю, у нас
хорошая комната, — она
большая, и в ней есть место для кровати, достаточно большой, чтобы можно было растянуться во весь рост; Нил чувствует странный болючий укол при этой мысли, но, эй, не могут же они вечно спать друг на друге. Эндрю, наверное, понравится возможность растянуться. И это будет хорошо для плохих ночей. В комнате одно большое окно, и Нилу оно нравится — с широким подоконником, такое, какого раньше у них не было, и Нилу это все тоже нравится. Он выглядывает и смотрит на небо. — Солнце будет светить почти прямо в окно по утрам, и мы всю оставшуюся жизнь будем просыпаться с восходом солнца.
— Я куплю плотные шторы, — говорит Эндрю. — Или просто буду спать с той стороны, которая ближе к окну.
— Зачем? Тогда ты
точно будешь просыпаться с восходом солнца каждое утро.
— Конечно, но, по крайней мере, так я смогу смотреть на тебя, и солнце не будет слепить мне глаза.
Нил качает головой, но улыбается. Он проверяет ванную.
— В ванной две раковины, — объявляет он. — И ванна.
— Мы поместимся вдвоем?
— Как и в большинство ванн.
— Это откровенная ложь.
— Но нет, маловероятно. Окей, — говорит он, снова переходя на английский и поворачиваясь к Дениз. — Теперь можем осмотреть подвал.
— Замечательно, — отвечает она, ведя их вниз. — Как видите, он не достроен, — говорит она, указывая на бетонный пол и деревянные балки, — но это для вас даже плюс: дом обойдется дешевле, да и налоги будут меньше, и вы всегда можете достроить его позже.
— Мы просто покрасим его, — решает Нил. — Ненавижу белые стены.
— Нил? — зовет Эндрю.
— Хм-м?
— Передай телефон Дениз.
Нил передает.
— Здравствуйте, Эндрю, я взяла трубку, — говорит Дениз.
— Дениз, купите нам этот дом. Спросите владельцев, какова их самая высокая цена, и добавьте десять тысяч долларов сверху. И продолжайте повышать, если этого будет мало.
— О, боже, это не… по-моему, это как будто бы слишком, — говорит Нил.
— Нил, буквально двадцать минут назад ты назвал его
нашим домом. Ты сказал: «наша веранда» и «наша спальня». Тебе нравится этот дом. И мы покупаем этот дом.
— Знаешь, есть и другие дома, — лихорадочно отвечает Нил. — Мы не должны… мы не обязаны спускать на него
все наши деньги…
— Во-первых, не уверен, почему ты считаешь, что мы разоримся. Мы богаты. Во-вторых, не уверен, что я когда-либо заставлял тебя считать, что я скуплюсь на то, что хочу…
— Этот дом хочешь даже не ты, его вроде как хочу
я…
— Никаких «
вроде», ты
хочешь этот дом. К тому же то, чего хочешь ты — это, как правило, то же самое, чего хочу и я. Дениз, заранее спасибо, что достали нам этот дом.
— Да без проблем, — отвечает Дениз, ухмыляясь. — Он станет вашим прежде, чем вы вернетесь в этот штат.
Нил забирает телефон обратно.
— Эндрю, это очень много денег.
— Дениз прислала мне каталог, так что нет, он даже дешевле, чем мы планировали. Ты просто ненавидишь, когда люди тратят на тебя деньги. В общем, теперь, когда я знаю, какое у нас пространство, я могу начать покупать мебель.
— Мы еще даже не владельцы.
— Мы купим этот дом, Нил. Это наш дом.
— Чудно, — говорит Дениз, очевидно, приняв близко к сердцу слова о том, что она может просто перебивать их, когда нужно. — Если вы все посмотрели, нам пора выдвигаться, чтобы я могла сделать предложение владельцам.
— Да, конечно, — кивает Нил. Он не хочет уходить.
О, ну все, он влюбился.
Но он выходит за Дениз из дома, садится в машину и уезжает.
— Нам нужно будет все покрасить. Выбери парочку цветов, а то тут все бежевое и белое.
— Красный для кухни, — говорит Эндрю. — Не хочешь повременить с переездом пару недель? Тогда мы сможем покрасить дом до того, как там появится мебель.
— Имеет смысл, да, — отвечает Нил.
— Но?
— Что «но»?
— В конце этого предложения просквозило «
но».
— Но я не хочу. Я даже не хочу возвращаться в квартиру
сейчас, и уж тем более не захочу возвращаться позже. Блять, мы будем спать в запахе краски. Если мы сначала покрасим нашу спальню, то сможем спать с открытым окном, пока на улице еще не слишком холодно.
— Окей.
— Прости. Сначала можем покрасить что-то еще. Я и так заставляю тебя красить, не хочу доставлять неудобства…
— Заткнись, Нил.
Нил затыкается.
— Тебе нравится, что там тихо? — спрашивает Эндрю несколько минут спустя.
Странно, думает Нил, как он может стоять буквально рядом с Дениз и совершенно не помнить о ней, но когда в телефоне тишина, он знает, что на другом конце провода Эндрю.
— Не за кем следить. Некого запоминать. Не от кого прятаться. Половина моего мозга отключилась, как только я вышел из машины.
Нил ждет в ответ: «
да у тебя всего половина мозга» — поскольку эти слова, скорее всего, уже на подходе, определенно точно должны вот-вот сорваться с губ Эндрю, но вместо этого следует тишина. Нил бросает взгляд на телефон, чтобы убедиться, что звонок не прервался, убедиться, что динамик все еще включен.
— Не могу дождаться, когда буду жить там с тобой, — тихонько произносит Эндрю. Звучит неестественно. Неловко. Эндрю не любит быть открытым. А сейчас середина дня, и разговор по телефону — это небезопасное место.
Нил хочет Эндрю рядом, так сильно хочет, что не может выразить словами. Это физически больно — не видеть его здесь, не иметь возможности поставить собственное тело между Эндрю и остальным миром, чтобы Эндрю мог чувствовать себя в безопасности. Ему
больно. У него ноют все кости, болит живот, и на миг он верит, словно силы его отчаяния достаточно, чтобы телепортироваться куда угодно к Эндрю…
Он вздыхает:
— Я тоже не могу дождаться, когда буду жить там с тобой, Дрю. Я скучаю по тебе.
— Я тоже по тебе скучаю.
Нил ожидает, что следующие несколько недель проведет в агонии. Ожидает участия в Чемпионате, отвлеченный самой концепцией существования в тихом доме с Эндрю.
Через два дня после просмотра дома он сидит с Дениз и продавцами, подписывая бумаги.
Продавцы вкладывают ключи ему в руку.
Нил Джостен — домовладелец.
И такое чувство…
Он пожимает руки продавцам, вжимая в ладонь ключ. И останавливается. Им придется сменить замки. Им понадобятся замки получше. Засовы. Замки для окон. Нет смысла запоминать ключ, который долго у него не пробудет.
У них с Эндрю есть
дом.
Это
ужасающе.
Он едет обратно в квартиру. Пока нет возможности переехать — нет возможности сделать что угодно. Дом хоть и может принадлежать им с Эндрю, но вот-вот начнется Финал, и он будет занят, и… возможно, он
смотрел дом один, но жить в нем одному не хочет. Дом принадлежит им с Эндрю. Он их.
Нил поднимается по лестнице. Открывает дверь квартиры. На мгновение — как и каждый раз, когда входит в свою квартиру — он задается вопросом, будет ли Эндрю ждать его внутри. Он не может представить, как такое вообще возможно, или почему он надеется на это каждый раз, когда открывает дверь, но…
Но.
Эндрю там нет.
Нил снимает кроссовки, забирается в постель и звонит Эндрю.
— Привет?
Нил закрывает глаза и прижимает телефон ближе.
— Дрю, мы домовладельцы. У нас есть дом.
— Так много времени на подписание бумаг.
— Нет, я поехал обратно в квартиру. Я уже в постели. По-моему, на сегодня с меня хватит.
— Подожди, — говорит Эндрю. Нил слышит движение. Скрип. — Теперь я тоже в постели.
Нил улыбается:
— Еще две недели. Это недолго. Когда я думал, что две недели отделяют меня от смерти, мне казалось, что это вообще не время. И мы ждали этого два года. Две недели — это ничто.
— Ничто, — вторит Эндрю. — Выбери цвет для спальни.
Нил хмыкает, представляя цветовую гамму.
— Фиолетовый, — решает он. — Темно-фиолетовый. Сливовый.
На минуту воцаряется тишина.
— Наконец-то у нас есть реальная тема для разговора, — вздыхает Нил. — А мне нечего сказать.
— А когда-то было? — спрашивает Эндрю. — Расскажи мне о своем дне.
И Нил рассказывает.
Рассказывает Эндрю о том, как Райли промахнулась по воротам на четверть дюйма, а Мария буквально физически удержала ее и не дала в отчаянии швырнуть на землю клюшку. Рассказывает о ее победном танце, когда она забила следующий гол. Как вся команда давала ему советы — как полезные, так и хреновые, — когда он ездил смотреть дома. О замках, которые им нужно будет купить. Как Дениз поздравила его, а он так отчаянно хотел попасть домой и позвонить ему — Эндрю, что чуть не забыл сказать ей спасибо.
Эндрю рассказывает Нилу о своих соседях, о тех, которые занимаются сексом каждый день в пять вечера, о тех, кто каждый вечер в обязательном порядке смотрит «Опасность». О парнишке, с которым он курит, — они никогда не разговаривают, но кивают друг другу, пересекаясь на улице, и кивают, когда возвращаются внутрь. О созвоне с Ники на днях — в значительной степени одностороннем разговоре, и о том, как на протяжении всей беседы писал ему — Нилу — смски, чтобы помочь себе вынести звонок с Ники, не вешая трубку. О том, как пытается быть добрее к Ники, который, возможно, этого заслуживает.
Эндрю смолкает, и через пару минут Нил вздыхает:
— Мы становимся слащавыми.
—
Слащавыми? Мы не… я бы не…
слащавыми?
— Ты сейчас засбоил, что ли? Слащавыми. Мы только что полчаса болтали о всякой ерунде — просто потому, что не хотим вешать трубку.
— Нил, мне нужно, чтобы ты посмотрел матрацы для Аляска-кинг.
— Ты хочешь, чтобы я
поднялся?
— Ты что, не держишь ноут прямо у кровати?
— Нет? Зачем он мне тут?
— Он лежал у тебя там все время, пока мы учились в колледже.
— Да, потому что у нас была одна комната. А у меня целая квартира.
— Ну, тогда это твоя вина. Надо было держать ноутбук у кровати.
— Просто скажи мне, что это за матрац. Короче, я бы просто послушал, как ты о нем рассказываешь.
— Окей. Вот представь:
два полноразмерных матраца. Одна кровать.
Нил рассматривает свой нынешний полноразмерный матрац, на котором они с Эндрю прекрасно вмещаются вдвоем.
— Кому такое вообще нужно?
— Нам, Нил.
—
Нам? Мне… мне кажется, нет. Если… — Нил прикусывает язык. Если Эндрю хочет собственную кровать, он уж точно не станет тем, кто будет убеждать Эндрю в обратном. — Ладно. Сколько… я не хочу знать. Окей. У нас будет самая большая кровать в мире. Она будет достопримечательностью для туристов.
— Ты… ты не против? — спрашивает Эндрю.
— Уж переживу. Если я перевернусь и окажусь посередине, то тебе, возможно, придется дать мне карту, чтобы я нашел выход, но все хорошо, я справлюсь.
Тишина.
А потом Эндрю вздыхает:
— Ты
должен был попытаться уговорить меня взять кровать поменьше.
— Почему?
— Потому что будет абсолютно невозможно купить простыни для такого ебануто огромного матраца.
— Интернет существует, мы найдем.
— Нет, но я хочу
Вайоминг-кинг.
— Почему все эти кровати названы в честь штатов? Что вообще такое Вайоминг-кинг?
— Не спрашивай меня. Она на тридцать дюймов шире полноразмерной кровати, и на десять дюймов длиннее.
— Ну, хотя бы не вдвое.
— Нет, не вдвое, но на такую, скорее всего, будет проще найти простыни.
— Можно просто купить рулон ткани и приклеить скотчем.
— Скотчем? Сшить, наверное, будет удобнее.
— Клейкой лентой.
— Я могу использовать ленту, да. Напомни мне никогда не пытаться манипулировать тобой, чтобы заставить пойти на компромисс. Ты просто соглашаешься.
— Люди будут спрашивать: «
Эндрю, как тебе удалось уговорить Нила»? А ты такой: «
я просто попросил».
— Это что, отсылка на что-то?
— Последние несколько лет жизни я убеждал тебя делать то, на что никто не думал, что ты когда-нибудь согласишься, и когда меня спрашивают, как это я заставил тебя это сделать, я отвечаю: «
я просто попросил». И в основном это правда.
— В некоторых кругах, по-моему, это называется
быть подкаблучником.
— Никогда не увлекался БДСМ, но это не так уж и плохо, наверное.
— Нил…
Нил ждет окончания этого предложения, но его так и не следует.
— Я скучаю по тебе, — говорит он в конце концов.
— Я тоже по тебе скучаю. Кстати, мы переезжаем двадцать первого.
— Через два дня после Чемпионата.
— А еще я прилетаю в этот день. Отправлю машину за несколько дней — спасибо, «Ягуары», что оплатили перевоз моей машины. Она уже будет в аэропорту, когда я приземлюсь. Я встречу тебя у дома?
— Ага, — соглашается Нил. — Встретимся дома.
— Дома.
И все, на пару дней — все. На пару недель.
Нил никогда в жизни не интересовался экси меньше — и вместе с тем не погружался в него так сильно — как сейчас. Если он ныряет с головой в экси, ему не нужно думать о том, как медленно течет время.
И время идет.
Идет до тех пор, пока Нил не оказывается сидящим в машине на подъездной дорожке у своего
дома. Его одежда — и все остальное из квартиры, что он счел достойным взять с собой, — валяется в багажнике и на заднем сиденье, и, помимо этого, у него ничего нет, потому что большую часть имущества он передал в «Среду обитания человечества». Его по-прежнему преследует ощущение, словно вещей слишком много. И скоро приедут грузчики — с мебелью и электроникой, которую занесут прямо в дом. А после этого они с Эндрю установят замки и засовы, которые сейчас лежат у него на пассажирском сиденье.
Нил делает глубокий вдох. Эндрю уже в пути. Ему ничего не остается, кроме как…
Он слышит шум двигателя. Резко разворачивается на сиденье…
Это не Эндрю. Это кто-то другой, кто проезжает мимо его дома, сворачивает на подъездную дорожку двумя домами дальше. Нил вздыхает.
Он жалок.
Он сын преступника. Собственность якудза. Провел десять лет, подвергаясь избиениям отца, а затем восемь лет в бегах, подвергаясь избиениям матери. Он убивал людей — слишком много, чтобы сосчитать — и расчленял животных. Он должен быть сильнее…
Он оборачивается на звук автомобильного двигателя.
И закрывает лицо руками. Это все еще не Эндрю. А он по-прежнему пиздецки слащавый. По-прежнему пиздецки слабый. Будь его мать здесь, она бы ему все волосы выдрала. Он ведет себя как подросток, ждущий, когда там на выпускной приедет его подружка.
Он поднимает голову как раз вовремя, чтобы посмотреть в зеркало заднего вида и увидеть, как сзади подъезжает Мазерати. У него все внутри переворачивается, а затем он видит лицо Эндрю, и все успокаивается.
Нил выходит из машины почти так же быстро, как и Эндрю, и решает никогда, ни за что не высмеивать скорость, с которой Эндрю бежит к нему. Он никогда даже не
упомянет об этом. Просто навсегда сохранит в памяти — то, как Эндрю тянется к нему, как жаждет ощутить его в своих руках, и как он сам желает почувствовать Эндрю, как Эндрю едва успевает выдохнуть «
да или нет», прежде чем он отвечает «
да» и целует Эндрю, целует его так, будто прошли целые годы, а не несколько недель, будто они думали, что не увидятся снова, будто не знали точно, в какой день и во сколько встретятся. Нилу все это невыносимо. Эндрю может сидеть и нести чушь сколько угодно о том, что он не слащавый, не романтичный, не… какой угодно, но когда он отстраняется, на грани потери сознания, Эндрю тянется за ним. Не сильно. Но Эндрю тянется следом за ним.
Нил прижимается лбом к его, чтобы прикрыть Эндрю. Чтобы они оба могли притвориться, что этого не произошло.
— Здесь… тихо, — произносит Эндрю через минуту.
Нил наслаждается звуком его голоса, доносящимся
не из динамика.
— Я же говорил тебе.
— Я не ожидал, что будет такая
разница.
— Разница в чем?
Эндрю машет рукой:
— Тишина… приятная.
— Хочешь зайти внутрь?
— Да, — соглашается Эндрю.
Нил идет впереди. Отпирает дверь в свой дом. Толкает. Отступает назад — Эндрю может войти первым, раз он еще не видел дом. Эндрю двигается — Нил не совсем улавливает его движение, а затем Эндрю подхватывает его на руки — как делают новобрачные — и Нил цепляется за его плечи, когда земля уходит из-под ног.
— По-моему, так делают молодожены, да? — бурчит Эндрю. — Муж переносит жену через порог нового дома?
— Почему
я жена?
— Потому что слишком слабый, чтобы перенести
меня, — отвечает Эндрю, переступая порог. — И поскольку так и не придумали никакого способа определять, кто кого должен нести,
не разделенного по половому признаку, мы решим вот так.
— Хорошая мысль, — соглашается Нил, ожидая, пока Эндрю поставит его на пол. Он наблюдает за выражением лица Эндрю, когда он осматривает коридор, окно в гостиной, виднеющееся из дверного проема, вид на задний дворик, открывающийся из него. Лестница — закрытая, но широкая, достаточно широкая, чтобы не возникло особых проблем с поднятием мебели на второй этаж.
Эндрю поворачивается и несет Нила на кухню.
— Тут
в самом деле славно, — говорит он. — Кто-то, разбирающийся в готовке, разработал тут все.
— Именно об этом я и подумал, — удовлетворенно отвечает Нил. Ждет, пока Эндрю поставит его на пол. Слишком остро ощущает руки Эндрю.
Эндрю несет его в дальний конец комнаты, выглядывая в окно.
— Симпатичный дворик. Жаль только, что ровный, а то мы могли бы кататься с холма.
— Ты никогда не производил на меня впечатление человека, который катается с холмов.
— Нил, ты не все обо мне знаешь.
— Справедливо. А что, если мы посадим чуток полевых цветов, маргариток и еще чего-нибудь? Тогда сможем порезвиться в них.
— Беру слова обратно. Ты знаешь обо мне
все.
Нил улыбается ему. Он начинает привыкать к тому, что его держат, да и Эндрю, кажется, это нисколько не причиняет неудобств.
— Ты планируешь меня поставить?
— Не особо. Ты хочешь, чтобы я тебя поставил?
— Нет, я начинаю к этому привыкать.
— Тогда почему ты спрашиваешь?
— Хотел узнать, могу ли устроиться покомфортнее или нужно быть готовым в любое время встать на ноги?
— Как выглядит «
комфорт»? Тебе
некомфортно?
— Просто беспокоюсь, что у тебя могут устать руки.
— За кого ты меня принимаешь?
Нил улыбается чуть шире.
— Наверное, за моего мужа.
Эндрю не отвечает на это, просто разворачивается и идет обратно через кухню в гостиную.
— Просто космос, — говорит он.
— Последний рубеж.
— Ненавижу тебя. Здесь есть
место. Мне кажется, одна эта комната как половина моей квартиры.
— И как половина моей, — соглашается Нил.
— Внизу же есть ванная?
— С другой стороны лестницы.
Эндрю идет в ту сторону и распахивает дверь ногой.
— В этом доме все
длинное. Разве комнаты не должны быть квадратными?
— Тебе не нравится?
— Нет, мне нравится, — быстро отвечает Эндрю. — Просто… странно. Хотя меня это никогда не останавливало, — говорит он, глядя на лицо Нила. — Мне нравятся странные штуки. Вот ты, например.
— Спасибо.
— В общем, мне нравится, что внизу есть ванная с туалетом. Получается, если ты сломаешь ногу, выполняя ебнутые экси-трюки, мне не придется таскать тебя вверх по лестнице.
— Слишком слабый? — спрашивает Нил, ухмыляясь. Он не может остановиться. Ничего не может с собой поделать. Эндрю
здесь, и он не уйдет, никогда больше не уйдет, и они
дома.
— Слишком ленивый.
— Ой ли? Спорим, не сможешь донести меня до второго этажа?
— А спорим, смогу, — отвечает Эндрю, направляясь прямиком к лестнице. А затем останавливается.
Перед их домом паркуется грузовик.
— Вот и доставка, — говорит Эндрю, опуская Нила на пол.
— Самое время, — кивает Нил.
А затем они въезжают.
Начинается суматоха. Адская. Нил с Эндрю руководят курьерами, когда те таскают мебель по дому — и это собранная на заказ мебель, совсем непохожая на подержанную из Икеи, которая была у Нила, и он представить себе не может, насколько она, наверное, дорогая. Старую технику забирают, новую привозят — изящную, чистую, современную, и Нил опять не может представить, сколько стоила уже
она. Он может прикинуть стоимость недельного запаса еды для двух человек в бегах; достаточно разбирается, чтобы понять, когда с него пытаются содрать лишнее в мотеле; может с первого взгляда определить, сколько денег должен стоить поддельный паспорт, исходя из того, в какой стране он был «выдан» и насколько «использованным» выглядит, определить, использовалась ли правильная бумага и насколько совершенен водяной знак. Он понятия не имеет, сколько вообще стоит
духовка, не говоря уже об
этой духовке.
Есть ли у Эндрю столько денег? Но да — у Эндрю должно быть — потому что зарплату за два года он тратил только на ту хреновенькую квартирку и содержание машины; Нил добавляет сверху и свою зарплату, все еще остающуюся солидной, даже учитывая, сколько он перечисляет Морияма. Он мог бы просто проверить банковский счет Эндрю. У него есть доступ, хоть они и хранят деньги отдельно, — Нил не хочет, чтобы Морияма видели деньги Эндрю, не хочет рисковать ими, хотя уверен, что у Морияма доступ к банковскому счету Эндрю будет получше, чем у него самого. Но…
Каркас кровати проносят через дверь.
Она настолько большая, что сам Боженька влезет.
Нил с каким-то чуть ли не благоговением наблюдает, как ее поднимают по лестнице.
А потом еще всякие другие предметы, не мебель; им доставляют постельные принадлежности, подушки, мягкие штуки, часть из которых Эндрю отправляет в гостиную, а часть — наверх. Эндрю идет следом, и минуту или две спустя Нил слышит воду в стиральной машинке, а затем Эндрю спускается вниз как раз вовремя, чтобы смотреть, как по лестнице тащат огромную ванну — когда только они будут ей
пользоваться?
Супервайзер хватает Нила:
— У вас еще два выдвижных дивана, куда вы хотите их поставить?
У них еще два? В гостиной и так уже стоит диван — это Нил точно знает, — так что больше им там не нужно. Он быстро думает о приходящих в гости Лисах, о том, чтобы достроить подвал, по крайней мере, чтобы…
— Один в маленькую комнату наверху, один в подвал…
— Нил, здравствуйте… — Дениз улыбается Нилу, явно довольная тем, что переезд проходит так хорошо, а затем протягивает руку супервайзеру, поправив корзину с фруктами, которую держит. — Вы, должно быть, Эндрю?
— Эндрю? Нет… нет, вот Эндрю, — отвечает супервайзер, указывая на него.
Дениз моргает, глядя на Эндрю, стоящего в углу, наблюдающего, как мимо него таскают мебель, время от времени направляя грузчиков.
— А.
— Получается, один наверх, а один в подвал, понял, — говорит супервайзер, прежде чем скрыться.
— Что-то не так? — спрашивает Дениз, нахмурившись. — Знаю, я просто агентка, я мало что могу сделать, но если дело в доме…
— Нет, все идеально, — быстро отвечает Нил. — Мы в восторге.
— Эндрю не выглядит… сильно восторженным, — деликатно замечает она.
Нил скользит по Эндрю взглядом.
— Ну, то есть, конечно, он не рад, что в доме так много людей, но… он
счастлив, и… Дениз, он не улыбается. Но это не значит, что он несчастлив. Только взгляните на него, он же вне себя от радости.
Она моргает, и Нил знает, что она этого не видит. Очень мало людей видят. Рене видит; иногда замечает Мэтт. Аарон никогда бы не признался, но он тоже видит, когда хочет.
Эндрю больше не безжизненный. Не пустой. Он не
живой — возможно, никогда не будет, — но есть что-то, что-то в мягкости его взгляда, в расслабленной линии его плеч, в том, как он не сжимает челюсти. Нил видит и любит это.
— Что ж, — тактично отвечает она, — я просто хотела посмотреть, как идут дела. И вот — поздравляю с вашим новым домом, — говорит она, с улыбкой протягивая корзину с фруктами.
— Спасибо, — кивает Нил, ухмыльнувшись, и направляется к Эндрю и кухне. — Эндрю! Фрукты!
— Где? — спрашивает Эндрю.
— В смысле «где»? Короче, это апельсины, а это Дениз.
— Апельсины? Здравствуйте, Дениз. Если почистишь апельсин…
— Агап, — отвечает Нил, опуская руку, когда проходит мимо Эндрю, чтобы Эндрю мог коснуться его пальцев своими. То, как от его прикосновения по руке у Нила бежит электрический разряд… Нил не ожидал, но он умеет это скрывать.
Он берет нож, чтобы почистить апельсин, и сосредотачивается на очистке вместо того чтобы думать о руках Эндрю.
— Дениз? Я люблю этот дом, — говорит Эндрю. — Спасибо, что купили его.
— Простите уж, что мне пришлось так сильно превысить запрашиваемую цену, — осторожно произносит она.
— Не извиняйтесь. Это именно то, о чем я вас просил, и оно того стоило.
Нил чистит апельсины и улыбается.
Он предлагает Дениз апельсин, но та отказывается:
— Спасибо, но мне пора, нужно показать еще дом людям… просто хотела заскочить и убедиться, что все хорошо.
Нил держит тарелку с апельсиновыми дольками для них с Эндрю, а доставщикам дает чаевые, когда они уходят. Эндрю исчезает на лестнице, когда раздается «бип», а затем Нил слышит, как включается сушилка, слышит, как стиральная машинка снова набирает воду, и задается вопросом, что именно стирает Эндрю, но не решается спросить, а потом Эндрю возвращается вниз, и они доедают апельсиновые дольки, пока последние доставщики уходят, а затем Нил берет дрель и меняет замки на всех дверях. Эндрю следует за ним по пятам, устанавливая засовы. Они запирают двери по пути, и Нил протягивает Эндрю копии ключей.
А потом они снова обходят дом, развешивая жалюзи, а когда заканчивают развешивать жалюзи, раздается звуковой сигнал сушилки, и Нил обнаруживает, что ответом на вопрос «
что Эндрю стирал» является «
шторы» — по крайней мере, первой загрузкой были шторы; и они вешают их, закрывают жалюзи и задергивают шторы, и здесь
безопасно.
Нил никогда в жизни не чувствовал себя в такой безопасности.
Но… но он в безопасности. И Эндрю в безопасности. И когда его семья приедет в гости, они тоже будут в безопасности.
Нил кивает на их кровать:
— Пиздец какая громадная. Мы оба маленькие.
Эндрю пожимает плечами:
— А что, беспокоишься, что будет трудно вставать с кровати?
— Да.
— Я тебя подтолкну. Хочешь клубнику?
— Конечно, хочу.
— Кажется, я там еще арбуз видел.
— А мы должны дать Дениз чаевые? Это нормально?
— Ей заплатили процент от продажи дома, она просто заработала
гораздо больше, чем ожидала.
— Это правда, — соглашается Нил, следуя за Эндрю вниз по лестнице, отмечая, как Эндрю скользит пальцами по перилам, отмечая, как скрипит одна из ступенек, наблюдая, как Эндрю замечает скрип и решает проигнорировать. Это их дом; какое им дело до звуков? Какое им дело до того, что они шумят?
Нил делает глубокий вдох. Пятый за десять минут. У него такое чувство, что он
может глубоко дышать здесь. Двери заперты, через окна никто их не увидит; их могли бы видеть через заднюю дверь, но там нет ничего, кроме высокого забора и леса;
нет никакого шума — ничего, кроме звуков, которые они сами издают, и у Нила в голове наконец-то такая пустота, как он о своей пустоголовости всегда и говорил.
Эндрю достает клубнику из корзинки и протягивает; Нил берет ягоду, позволяя своим пальцам коснуться пальцев Эндрю, наблюдая, как Эндрю старается держать себя в руках.
— Мне кажется, сначала нужно покрасить стены, — говорит Эндрю. — А потом можем заменить шкафы. Тогда как раз и увидим, что там с полом.
— А что не так со шкафами?
— Безобразные.
— А с полом?
— Ничего, здесь… неплохое покрытие. Но ковер противный, затоптанный и грязный, а чистка его не исправит; интересно, что под ним?
— Ты
знаешь что-то о напольных покрытиях?
— Мы с Ники и Аароном были слишком бедными, чтобы платить кому-то за ремонт дома, поэтому, если хотели что-то изменить, сами все делали. Да и вообще, я начал смотреть HGTV.
— И?
Эндрю пожимает плечами, протягивает Нилу кусочек арбуза, слизывает сок с пальцев, очевидно, не осознавая факта, что буквально сводит Нила с ума этим, и направляется в коридор. Он опускается на колени в углу, тычет в плинтус, достает нож и отрезает кусок ковра.
Должно ли это было вскружить Нилу голову? Пожалуй, нет. Может, у него в мыслях сейчас просто больше ничего не осталось, и он может думать только о губах Эндрю, руках Эндрю, об Эндрю…
Он обрывает ход этих мыслей. Сейчас только середина дня.
А с другой стороны — что
еще им делать?
Эндрю поднимает покрытие, отдергивая руку, когда в него чуть не вонзается скоба.
— Надо было надеть перчатки, — ворчит он, а потом: — У нас паркет!
— Это хорошо?
Эндрю оглядывается через плечо.
— Да, Нил, это хорошо. Но если мы пока оставим ковер, нам не придется слишком заморачиваться о пролитой краске — хотя мы же не хотим
ходить по краске, так что, наверное, все равно лучше постелить брезент.
— Окей, — соглашается Нил. — Хочешь кусочек ананаса?
Эндрю следует за ним обратно на кухню и берет кусочек ананаса.
А затем берет Нила за подбородок ладонью.
— Хей. У нас есть
дом.
Нил улыбается. Такое чувство, что он никогда не перестанет улыбаться — будто, возможно, но только возможно, он может быть счастлив здесь, навсегда, с Эндрю, в их доме, за запертыми дверями и задернутыми шторами, в
безопасности, в невероятной безопасности, окутанный тишиной и покоем, где только они вдвоем.
— Потанцуешь со мной?
Это эгоистичная просьба со скрытым мотивом — Нилу нужно прикоснуться к Эндрю, нужно как еда и вода, он хочет, чтобы Эндрю прильнул к нему, хочет Эндрю,
хочет, но…
Новый дом, и так много людей, и Эндрю только что прилетел, и этого всего слишком много, очень много, и Нил сам устал бы, не будь он в таком
отчаянии, но он не собирается просить ничего такого, чего Эндрю не хотел бы дать.
Но он может попросить танец.
Эндрю, не говоря ни слова, берет его за руку, и Нил думает, что, возможно, Эндрю в таком же отчаянии, как и он сам; есть что-то в том, как медленно и осторожно Эндрю скользит собственными пальцами меж его, переплетая их, и ощущение его ладони, теплой и шершавой, каждый миллиметр контакта кожи к коже — почти больше, чем Нилу под силу вынести. Эндрю отводит его подальше от островка, кружа в вальсе. А мгновение спустя начинает мурлыкать мелодию — знакомую песню, такую, что слова сами собой укладываются в мотив у Нила в голове:
Нет, я не помню, как мы влюбились, но уверен, что это случилось.
Эндрю перестает напевать минуту спустя, но они не прекращают танцевать, вальсируя маленькими кругами по
своей кухне,
своему дому — это все только их; левая ладонь Эндрю, теплая в правой ладони Нила, правая рука Эндрю крепко лежит на его талии, и Нил изо всех сил старается скрыть, насколько он его
чувствует.
— Пялишься, — шепчет Эндрю, но не отводит взгляда от Нила, не отталкивает его лицо.
— Можешь заставить меня остановиться, если хочешь, — мягко отвечает Нил.
Эндрю поднимает лицо вверх, словно подсолнух к солнцу.
— Да или нет?
— Да, — отвечает Нил, встречая Эндрю на полпути, потрясенный ощущением, будто целует Эндрю впервые за месяцы, годы; заново пораженный тем, насколько Эндрю
отдается поцелую, целует его так, словно это важнее дыхания, кладет руки на его бедра и подталкивает назад, пока Нил не прижимается к стойке, зарываясь пальцами в волосы Эндрю, прижимаясь бедрами к его, и Нил не может этого скрыть, не может притвориться, будто не задыхается, не может притвориться, что не ищет контакта, не может притвориться, что не тратит все мыслимые силы, чтобы быть
здесь, быть в
настоящем, чувствуя, как кончики пальцев Эндрю скользят под его футболку, подушечками поднимаясь по бокам, заставляя мышцы вздрагивать от каждого прикосновения…
Но он не обязан притворяться. Не обязан притворяться ни в чем, потому что не только он, дело не только в нем — Эндрю тоже, тоже тяжело дышит, сжимая его талию, всем телом ища контакта с ним, и это почти губит Нила. Он открывает глаза и видит, что Эндрю смежил веки, и, когда он отстраняется, Эндрю требуется секунда, чтобы открыть глаза — секунда, которую Нил всегда упускал, потому что у него самого были закрыты глаза, и он не может представить,
почему думал, что это того стоило — почему так часто упускал нежное трепетание ресниц Эндрю, момент, когда открывались его великолепные глаза, потемневшие и горячие — потому что Эндрю хочет его. Эндрю хочет его, и Нил задыхается и двигает бедрами в поисках трения, шепча бессвязный протест, когда Эндрю убирает руку, но следом расстегивает молнию на его брюках, расстегивает пуговицу, и, к сожалению, между ними должно быть пространство, чтобы рука Эндрю поместилась, но… но… потом Эндрю обхватывает ладонью его член, и Нил напрягает каждый мускул в теле, чтобы не толкаться в его руку, чтобы не давить слишком сильно. Но Эндрю, как правило, почти не замедляется, и сегодняшний день не исключение, и это
приятно, и Нил на минуту опускает голову на его плечо, пока другой рукой Эндрю не приподнимает его за подбородок, и Нил мог бы возмутиться, но Эндрю, видя его лицо,
стонет, и притягивает для поцелуя, и Нил поднимает голову, стараясь не слишком крепко держать Эндрю за волосы, стараясь не шуметь слишком громко, когда Эндрю опускает руку обратно на его бедро, когда целует его в горло, ключицу, ведет дорожкой поцелуев вверх по шее, а затем возвращается к губам, и его бедра тоже подрагивают, пока ладонью он водит по члену Нила, и Нил вздрагивает, теряя самообладание, утыкается головой в плечо Эндрю, издавая звук, слишком похожий на имя Эндрю, чтобы быть совпадением.
И он остается, дыша, пока Эндрю заправляет его плоть обратно в брюки. И Эндрю позволяет ему. Но не притягивает ближе, что Нил понимает мгновение спустя, понимает движение его руки — волнующее осознание, что Эндрю чувствует себя в достаточной безопасности здесь, на их кухне, в их доме; он держит глаза закрытыми, наклонив голову вниз, но ненадолго, и поворачивает голову в сторону, чтобы провести языком по шее Эндрю, хихикает, когда Эндрю подпрыгивает, шепчет ему на ухо всякие глупости — ободрение, любовь, все, что приходит на ум — а приходит совсем немного, потому что Нил чувствует, что в голове у него полнейшая пустота, но это комфортная пустота, такая, что предвещает дрему.
Но еще нет — пока не до сна; он обнимает Эндрю за плечи и разговаривает с ним, целует его, пока он не кончает, отвернув лицо, и Нил даже не знает, слушает ли он, но он еще не сказал ему замолчать.
И не говорит дальше. Но Нил все равно замолкает. Он не может отойти — не задев Эндрю — и, возможно, Эндрю это и не нужно; в последнее время он обычно не хочет оставаться один, но Нил не может забыть, что, как бы сильно он ни любил этот дом, в какой бы безопасности себя ни чувствовал, для Эндрю это незнакомое место, пока что это не до конца его дом.
Эндрю прижимается к нему, и кожей живота Нил чувствует самое отвратительное ощущение хлюпающей липкости, которое когда-либо испытывал, но, даже издавая фукающий звук, он обнимает Эндрю за плечи. Эндрю обнимает его… а, не, нет, Нил ошибся, Эндрю не собирался обниматься, он потянулся через него, чтобы вымыть руки в раковине.
По причинам, которые Нил сам не шибко понимает, это кажется ему забавным, и он улыбается, чмокая Эндрю в щеку.
— Поговори со мной, — произносит Эндрю пустым голосом.
— О чем-то конкретном?
— О чем угодно, кроме экси.
В голове у Нила никогда не было такой пустоты. Но… надо что-то придумать.
—
Должен быть более взрослый способ делать это. То есть, какой-нибудь способ, который не заканчивается тем, что нам приходится стирать половину одежды, а потом еще мыться самим. Презервативы? Презервативы помогут? Я…
— У меня все еще осталась та коробка, которую подарила нам Эллисон, — говорит Эндрю, и его голос звучит чуть лучше. — Когда мы заключили брак.
— Реально? Господи, зачем? У презиков что, не истекает срок годности?
— Не хотелось их выбрасывать. И да, истекает.
— Ну, и все-таки… может, полотенца? Мы можем использовать полотенца? Что, если в последний момент ты просто развернешь меня и дашь кончить в раковину? Мне кажется, раковина слишком высокая. Может, с этого момента просто будем делать это в ванной рядом с туалетом.
— Ты сегодня исключительно глупый.
— Разве можно быть
исключительно глупым? Мне кажется, ты либо глупый, либо нет. Мы разве об этом уже не говорили?
— У меня возникает
отчетливое ощущение дежавю. Мне нужно вздремнуть, — отвечает Эндрю, отстраняясь и направляясь к лестнице.
— Поддерживаю, — говорит Нил, следуя за ним. Им нужно будет застелить постель — или просто поспать на диване, потому что сон на кровати требует… — О. Остальное в сушилке — это простыни?
— Да.
— Обожаю эту твою предусмотрительность. Исключительно впечатляюще.
— Бессмыслица.
— Нет, это еще как со смыслом; мне кажется, ты неправильно употребляешь это слово.
— Справедливо. Может, правильнее будет назвать это
болтовней?
— Я мог бы поболтать.
— Я знаю, что мог бы. И
можешь. Ты буквально болтаешь прямо сейчас.
— Ой, ха-ха, очень смешно.
— Я известен своим чувством юмора.
— И кто же тебя знает?
—
Ктом.
— Кто там?
Эндрю останавливается в дверях постирочной и поворачивается, чтобы одарить Нила взглядом, который лучше всего можно описать как «взгляд подростка на родителя, когда тот отпускает непристойную шутку», и говорит:
— Не смешно.
— А я вот как раз не известен своим чувством юмора.
Эндрю просто вынимает белье из сушилки и скидывает в корзину простыни, полотенца, наволочки, одеяло; берет полотенце, бросает остальное и тащит Нила в спальню, где их ждут чемоданы.
Кровать, которую установили в комнате, меньше казаться не стала.
Но Эндрю вытирает Нила, несмотря на его протесты о том, что он вполне способен позаботиться о себе, а затем выгоняет его из ванной, чтобы смочь самому спокойно сменить футболку.
Нил не утруждается и чистую не надевает. Вместо этого он переодевается в спортивные штаны. Он не собирается спать в джинсах.
А потом он возвращается за постельным бельем, тащит целую кучу ткани в спальню, запирает за собой дверь — дом пуст, он знает, все двери заперты, это он тоже знает, но ведь не будет лишним запереть и эту дверь тоже, — а потом он начинает пытаться постелить простыни на кровать.
И, о, эта кровать будет их семейным психологом. Если они когда-нибудь поссорятся, когда не будет расстеленных простыней, им придется либо улаживать вопрос, либо спать прямо на голом матраце, потому что Нил не может постелить простынь в одного.
Эндрю выходит из ванной и останавливается. Просто стоит, невозмутимый и неподвижный, уставившись на Нила, который карабкается по кровати туда-сюда, безуспешно пытаясь натянуть простыню. А это он еще даже не добрался до пододеяльника.
— О-о, не-а, — говорит он. — Тащи сюда зад и помоги мне, эти простыни такие огромные, что я в них удушусь.
— Мне и наблюдать очень даже весело, — отвечает Эндрю, очевидно, совершенно довольный тем, что Нил страдает.
— Жалость-то какая, дурень, это ты хотел такую кровать, так что можешь и помочь мне застелить простыни.
Эндрю смотрит на него еще пару секунд, а затем сдается и подходит.
— Может, мне и не придется тащить тебя за одеждой, — говорит он с другой стороны кровати — аж за восемнадцать миль — и тянет на себя простынь за резинку. — Полуголый и в серых спортивках — хороший такой модный выбор.
— Я не буду сопротивляться шоппингу, если ты пообещаешь никогда не заставлять меня самому заправлять простыни, — предлагает Нил.
Эндрю бросает на него взгляд, который Нил не совсем понимает.
— Я обещаю, — отвечает он тихо и серьезно, и Нил улыбается. Эндрю не лжет. Он не лжет и не нарушает обещаний.
В конце концов, они натягивают простыни, заправляют одеяло, и Эндрю забирается в постель к Нилу, подтаскивает его к центру кровати, ложится на него сверху и просовывает колено между его ног, вдавливая его в матрац. Нил ждет поцелуев, но Эндрю не задерживается у его губ, наклоняясь ниже, и Нил чувствует его губы у собственного уха, а затем Эндрю начинает говорить, и Нил почти не понимает слов, возникающих из ниоткуда, а потом, опьяненный, с кружащейся головой, осознает, что это
стихи о любви.
— За краткие часы-недели не сменится любовь, — Эндрю двигает ладонями, и Нил задыхается, но не может обратить на это внимание — может только слушать, как Эндрю продолжает: — Я не боюсь судьбы, потому что ты — моя судьба, — Нил запускает пальцы в волосы Эндрю, тянет его ближе, за поцелуем, когда он заканчивает одно стихотворение, открывает глаза, чтобы насладиться видом Эндрю, нависшего над ним, который никогда больше не уйдет, который здесь, чтобы остаться, а затем Эндрю снова опускает голову к его уху: — Мне остается ждать — не сомневаюсь, снова смогу тебя повстречать, мне остается волноваться, чтобы тебя не потерять…
И он продолжает, пока Нил не теряет способность дышать и думать, пока в голове у него не остается ничего, кроме голоса Эндрю, и у него так кружится голова, что он почти пропускает шепот Эндрю:
— Потому что, Нил Джостен, пусть я и не озвучиваю это всякий раз, когда это правда, но я люблю тебя…
— Дрю, останься со мной…
— Я никуда не уйду, Нил, я больше не уйду…
Пока, в конце концов, Нил не засыпает, обняв его, и вес Эндрю на нем — знакомое утешение.
***
А потом Нил просыпается.
В этот раз без проблем.
Обычно для него это сложно. Но он просыпается — и он не напряжен. Он оценивает ситуацию, но он знает, где находится, почему проснулся и почему на него давит тяжесть.
А затем просыпается и Эндрю, и его пробуждение — вещь моментальная; он хватает Нила за запястье резким движением, и Нил заставляет себя не реагировать. Без ответной реакции Эндрю будет легче проснуться — и, конечно же, через полсекунды хватка Эндрю ослабевает, но он не отпускает запястье.
Нила это устраивает.
У них много дел. Они едва распаковали вещи — все необходимое на месте, в ваннах все нужное, одежда в их комнате, но посуду нужно будет вымыть и убрать, их небольшой, но растущей книжной коллекции нужно будет определить местечко, одежду нужно будет разложить по ящикам…
На самом деле, это все выполнимо. У них не так уж много вещей, понимает Нил, когда рассуждает логически.
Эндрю поднимает на него взгляд:
— Хочу есть.
— Пицца? — предлагает Нил. — Или… в десяти минутах ходьбы есть «Молочная королева».
— «Молочная королева», — решает Эндрю. — Мороженое.
— Окей, — соглашается Нил.
Эндрю не двигается. Просто смотрит на Нила.
Нилу уютно. В комнате темно. Эндрю здесь, и спешить некуда — сезон окончен, Эндрю не уезжает, они
живут здесь. Нил снова закрывает глаза, пропуская волосы Эндрю меж пальцев, мягко и успокаивающе…
— Я думал, мы собирались поесть? — произносит Эндрю.
Нил приоткрывает один глаз.
— Я не могу встать, пока ты не встанешь, а ты не выказал ни малейшего желания двигаться.
— Какой пароль?
— Что?
— Назови мне пароль, и я встану.
— Мне все равно, я могу побыть голодным еще немного. Можем просто полежать.
— Я не хочу.
Нил вздыхает. Эндрю хочет встать, но хочет, чтобы он сначала что-нибудь сказал. Что Эндрю хочет, чтобы он произнес? Нил обдумывает и отбрасывает возможные варианты.
— Абракадабра? Суперкалифра…
— Нет. Не это.
Нил ухмыляется.
— Хм. Окей. Э…
Что Эндрю хочет услышать? Что такого, чего он еще не говорил? Нужно ли ему сказать, что он тоже голоден? Это правда. Нужно ли ему сказать, что он хочет в «Молочную королеву»? Он ее и предложил.
И тут до него доходит, что, может быть…
Это маловероятно, но…
— Я люблю тебя?
— Ты сказал это как вопрос, — возражает Эндрю.
— Я люблю тебя, Дрю, — говорит Нил, целуя Эндрю в лоб.
Эндрю берет его за подбородок и притягивает для поцелуя, прежде чем, наконец, скатывается с него, пододвигается к краю кровати и тянет руку назад, чтобы помочь Нилу выбраться из постели.
Они одеваются — в своей комнате, в своем доме, и с каждой секундой Нилу это нравится все больше. Постоянство. Больше никаких переездов. Больше никаких квартир, хостелов и заброшенных домов. Больше не нужно ждать, что в любой момент придется собрать вещи, больше не нужно ждать следующего раза, когда придется переезжать. Он даже не знает, что
делать с этим, с этим домом, которым владеет. Ну, наполовину владеет. Эндрю владеет другой половиной. Почему-то от этого становится только лучше — у Нила от этого чуть голова кругом не идет. Он берет Эндрю за руку, когда они выходят в коридор. Он не может перестать улыбаться. Возможно, теперь никогда не перестанет. Может, он проведет остаток жизни счастливым — возможно ли это?
Возможно ли быть настолько счастливым, иметь
принадлежащее ему место, разделяемое с Эндрю — Эндрю Миньярдом, Эндрю Джозефом Миньярдом…
— Хей, Эндрю?
— А?
— Я люблю тебя, — говорит Нил, когда они идут к входной двери своего дома. Нил запирает за ними, зажимает ключ в ладони, оборачивается, чтобы увидеть ожидающего его Эндрю, и чуть не лопается — он недостаточно большой, чтобы вместить все это. — Я люблю тебя, — повторяет он снова. — И люблю то, что ты здесь, со мной, и люблю, что у нас есть собственный дом, и люблю, что он наш, и ты со мной, и мы здесь…
Эндрю притягивает его для еще одного поцелуя, который не может длиться долго, потому что Нил улыбается слишком сильно и не может остановиться.
— Ты не ответил, — говорит Эндрю.
И тогда Нил понимает.
Он мог бы намекнуть на лицемерие — он достаточно часто говорит «
я люблю тебя», а Эндрю почти никогда не говорит в ответ. Он мог бы указать, что Эндрю вообще почти не произносит этого и, как правило, говорит эту фразу только тогда, когда почти уверен, что он лишь наполовину обращает внимание, слишком отвлеченный сном, или его — Эндрю — руками, или чем-то еще, чтобы вслушаться. Нил мог бы указать, что, хоть он и не ответил, он лежал и умолял Эндрю остаться с ним. Мог бы указать на все это… но это Эндрю, и Эндрю пытается. Пытается найти компромисс. И вместо того чтобы подтвердить, что он слышал, что это что-то значило, что Эндрю не один это чувствует, он… этого не сказал.
— Прости, — говорит он. — В следующий раз я отвечу. Но я люблю тебя, Дрю, я так сильно люблю тебя.
— Я знаю, — говорит Эндрю.
— «Звездные войны»! — отвечает Нил. — Тут я понял.
— «Звездные войны», — соглашается Эндрю, садясь в машину.
— Ты мог бы просто попросить, — говорит Нил. — Мог бы просто попросить меня сказать это.
— Да, полагаю, — соглашается Эндрю, но это все, что он готов ответить.
Нил берет его за руку, когда они выезжают с подъездной дорожки. Он принимает его «
полагаю». Он потрясен, что Эндрю вообще так сильно заботится о нем. Эндрю пытался, Нил знает, что он пытался, пытался найти способ сделать так, чтобы все получилось — сделать любовь тем, что ему небезразлично, тем, что он мог бы иметь, — но, насколько он помнит, Эндрю настаивал, что эта концепция почти не имеет значения, что ее можно даже не озвучивать. Любовь — это что-то, что нужно показывать, а не озвучивать.
Что касается самого Нила — как только он
показывает свою любовь, то и
говорить о ней может легко. Эндрю когда-то отрицал самое
понятие любви — отрицал
идею, что любовь — это все, что стоит иметь. Что есть что-то стоящее, и что это может быть человек, и…
Он ходил кругами, не под препаратами, но и не полностью здравомыслящий, разъяренный. Не мог спокойно посмотреть ему в глаза и сказать, что отношения ничего не значат; помимо факта, что он согласился, что у них
были отношения, факта, что они сидели, наблюдая за закатом солнца над пляжем, Нил был на водительском сиденье Мазерати, пока Эндрю рассказывал, как многое из всего, что он когда-либо делал, находясь под воздействием препаратов, доказало бы, что это заявление — ложь. Он ограничился словами, что любовь — это больше действия, нежели слова. Нил согласился и тут же сообщил Эндрю, что, тем не менее, все равно будет говорить ему «
я люблю тебя», чтобы однажды Эндрю мог обернуться на все те случаи, когда он признавался ему, и знать, что эти слова были правдой.
Это заставило Эндрю пуститься в еще более длинную тираду о правде и эмоциях, но Нил своих слов придерживался.
Он хотел быть кем-то, кому Эндрю мог доверять. Восход, Абрам, смерть — и, возможно, Нил тоже. Кем-то, на кого Эндрю мог бы положиться так же, как Нил полагался на него. Хотел остаться, чтобы Эндрю знал, что у него тоже есть дом. Хотел использовать память Эндрю с пользой, чтобы он запоминал все случаи, когда Нил говорил ему правду, каждый раз, когда давал обещание в виде «
я люблю тебя» и сдерживал его.
Эндрю, потенциально отвечающий на это конкретное чувство теми же словами, казался Нилу гораздо менее вероятным и гораздо менее важным; он знал, что Эндрю любит его, знал до мозга костей, независимо от того, ощущал ли Эндрю необходимость говорить это вслух.
Но если Эндрю
собирается это сказать? Если Эндрю считает, что это важно?
Нил клянется себе, что в следующий раз ответит тем же.
Он подсказывает Эндрю дорогу. Старается не позволять себе отвлекаться на мысль, что в одной руке держит ладонь Эндрю, а в другой — ключ от его
дома. В двух руках у него все, чего он когда-либо хотел, все, о чем никогда и мечтать не смел, и это… это слишком. Это просто слишком.
Они заказывают куриные палочки. Картошку фри. И едят прямо на месте — сейчас восемь вечера октябрьского понедельника, и кругом не так уж много народу.
Они не утруждают себя разговорами. Слишком заняты едой. Слишком устали. Слишком на людях. И… спешить некуда. Эндрю не уезжает; утром они не разлетятся каждый в свой уголок страны.
Хотя, говоря об утре…
— Завтра приедут Ваймак, Эбби и Би, — сообщает Нил Эндрю. — Нам, наверное, стоит помыть посуду, прежде чем ляжем спать.
— Еще раз.
Нил выгибает на него бровь.
— Прежде чем мы снова ляжем спать, — уточняет Эндрю. — Мы только что проспали пять часов.
— Верно.
— Но да. Надо будет помыть. Чтобы мочь подать им… обед? Ужин? — в нашем доме. Как взрослые.
И, о, это не громко и не вопиюще, но этот намек на гордость в голосе Эндрю заставляет Нила снова улыбнуться. У него начинает болеть лицо. Эндрю рад этому всему так же, как и он.
Нил понятия не имел. Даже не предполагал, что это может случиться с ним. С ними. Он хочет полететь в Калифорнию, найти останки матери и рассказать им, что сейчас имеет, сказать им, что он не умер, что почти свободен, что он замужем и влюблен, и что у него есть здание, которое станет домом, в который могут приехать их с Эндрю почти-приемные-родители.
— Они придут где-то в четыре, — говорит Нил. — Получается, ужин. Утром нужно будет сходить за продуктами.
Эндрю на минуту перестает есть, а затем снова начинает жевать. Нил тратит тридцать секунд на размышления и не может понять почему.
— Что?
— Мы пойдем за продуктами, — говорит Эндрю, и Нил понимает, что Эндрю
счастлив из-за этого. — Мы не делали этого… с… лета перед моим выпускным годом.
Эндрю прав, конечно, он прав, но это не мешает Нилу тоже покопаться у себя в памяти, на всякий случай, но… он
прав. И даже тогда они ходили за покупками только на выходные, проводимые в доме Ники, никогда на неделю или две, никогда для своего дома.
У Нила
кружится голова. Из-за
похода в продуктовый. Может, ему стоит пойти убить кого-нибудь или позволить себя похитить, чтобы напомнить себе, кто он на самом деле — что он на самом деле, — потому что это похоже на ложь.
Он протягивает руку, и Эндрю соединяет их мизинцы, и Нил решает, что на самом деле во лжи нет ничего плохого.
А потом они заказывают мороженое — шоколадное с посыпкой для Нила и то, что лучше всего можно охарактеризовать как «
месиво всячины» для Эндрю — и выносят на улицу. Здесь холодно? Да. Будут ли они ждать до дома, чтобы съесть мороженое? Нет. Они запрыгивают на багажник Мазерати, и когда Нил целует Эндрю, поцелуй на вкус как шоколадное печенье.
Когда Нил слышит мяуканье, ему кажется, что у него галлюцинации.
Но Эндрю поднимает голову, и раздается еще одно «мяу», а у Нила галлюцинаций обычно, так-то, не бывает.
Эндрю вздыхает и откладывает свое мороженое, и Нил следует его примеру. Он полагает, они должны убедиться, что кот не застрял в чем-то, не умирает и все в таком духе.
Они идут на звук, и, конечно же, там кошка, заставшая в каких-то ветках, и шерсть у нее спуталась, и это даже не кошка, это котенок, и он не один, — Нил видит пару глаз в кустах рядом.
Эндрю снова вздыхает.
Вместо того чтобы пойти за тем, который застрял — с настолько ярко-рыжей шерсткой, что Нил видит его в отдаленном свете фонаря на парковке, — Эндрю идет за вторым котенком, двигаясь медленно, бесшумно, протягивая руку со скоростью, которую можно было бы счесть за вообще отсутствие движения.
А потом внезапно у Эндрю в руках оказывается котенок.
Он передает его Нилу.
— И что мне с ним делать? — Нил спрашивает, сохраняя голос тихим, пока котенок пытается взобраться по его туловищу. Он хватает его, прижимает к себе, и котенок вонзает когти в его толстовку. Нил морщится. Сколько крови может пустить котенок?
— Держать его, — отвечает Эндрю ровным и спокойным голосом, вытаскивая нож.
— Если ты убьешь кота, я его есть
не буду, — говорит Нил, наблюдая, как Эндрю приближается к застрявшему котенку. Котенок у него на руках, кажется, успокаивается — сам по себе он не шибко рад, но и не пытается его выпотрошить, что уже неплохо.
Эндрю не утруждает себя ответом — он слишком занят тем, что аккуратно, о-о-очень аккуратно отрезает шерсть там, где она спуталась. Нил задерживает дыхание — кот извивается, царапает когтями все вокруг, и Нил продолжает ждать, что увидит кровь — либо Эндрю, либо кота, но…
Но затем извивающийся котенок оказывается в руках Эндрю, и нож исчезает обратно в ножнах, а ножны и ножи внутри защищают запястья Эндрю от кошачьих когтей.
Эндрю прижимает котенка к груди, но не встает — осматривается. Нил тоже внимательно осматривается — где мама-кошка? Есть ли еще котята?
Эндрю сует руку в окружающие кусты, но ничего не двигается.
— Мне кажется, здесь только эти двое, — говорит Нил.
Эндрю выпрямляется, очевидно, соглашаясь. Он протискивается мимо Нила, берет свое мороженое и садится в машину.
Все еще держа котенка.
Нил сдерживает вздох. Если Эндрю считает, что им нужно лично отвезти кошек в приют, или к ветеринару, или куда там вообще отвозят котят, пусть будет так. Они и так поступили очень даже хорошо, вытащив рыженького из веток — Нилу не кажется, что им в самом деле нужно все это делать, и он совершенно уверен, что они могли бы просто прогнать кошек с парковки и позволить им вернуться в место, которое они считают своим домом, но ладно, он согласен на все, что делает Эндрю счастливым. Он берет свое мороженое и садится в машину.
Рыжий выглядит так, будто пытается убить Эндрю — выпускает когти, издает пронзительные визгливые звуки, и кусает Эндрю за большой палец.
— Лучше поскорее отвезти их в приют, да, — говорит Нил, протягивая руку.
Эндрю смотрит на его руку.
— Не сможешь вести, пока держишь его.
Эндрю поднимает взгляд на Нила.
О, нет.
О нет.
— Эндрю, ты… ты хочешь
оставить их?
Эндрю продолжает смотреть на него.
— У нас нет… у нас дома нет даже
человеческой еды, не говоря уже о
кошачьем корме, не говоря уже о лотках, не говоря уже о хоть каком-то опыте общения с домашними животными — если только у тебя не было питомца, о котором я не знаю…
— В одной из моих приемных семей были кошки, — отвечает Эндрю. — Я знаю, что нам нужно для них купить.
— Дрю, это… это… это не просто
кошки, это
котята, им нужно внимание и время…
— Мы свободны от работы на несколько месяцев, время у нас есть.
Нил издает какие-то звуки, не складывающиеся в слова, и машет рукой на рыжего, пытающегося выпотрошить руку Эндрю.
Эндрю пожимает плечами:
— Он просто показывает мне, что у него тоже есть когти.
— Да. Я знаю. Острые.
—
Другому, похоже, вполне себе уютно.
Нил бросает взгляд вниз на другого котенка, который, как ленивец, цепляется за его толстовку.
— И? Мы просто оставим этого?
— Мы не можем
их разделить, — отвечает Эндрю в ужасе.
Нил сдерживает свое: «
почему это». Он знает, почему.
— Можешь назвать их, — говорит Эндрю. — Если хочешь.
Блять. Они все-таки оставят этих котят, да. Нил смотрит на Эндрю, а Эндрю смотрит на него, практически выпрашивая котят, и, Нил думает, ему и в самом деле следовало этого ожидать — уже в момент, когда они услышали первое «мяу». Забирать домой — именно этим Эндрю и
занимается. Он забрал Аарона, и Ники, и Кевина, и, в конце концов, его, Нила, самого — пусть и временно — и двух маленьких котят? Когда один плакал, прося помощи?
Нил сдается. Уступает.
— Место для роста, — говорит Эндрю.
— Блять. Король Пушочек, — говорит Нил, поглядывая на рыжий комочек шерсти, тыкающий Эндрю в живот. — Рыжик — это Король Пушочек.
— Король Пушочек, — повторяет Эндрю, глядя сверху вниз на тренирующегося убийцу. — Король Пушочек?
— Можешь назвать другого, — решает Нил. — Только что-нибудь адекватное. Джон. Спот.
Эндрю бросает на Нила взгляд, мол, это было самое дикое предложение, которое он когда-либо слышал.
Котенок на руках у Нила начинает мурлыкать.
Боже. Отлично. Хорошо. Они могут оставить кошек себе.
Они сидят в машине, Король пытается съесть Эндрю, пока второй просто мурчит целых пять минут; пока Эндрю смотрит на Нила, на лбу у него появляется крошечная складочка, которую Нил хочет разгладить. Но не может. Если он пошевелится, то рискует потревожить котенка.
— Сэр Пампушка МакКошечка, — произносит Эндрю, и звук, который Нил издает в ответ, все равно беспокоит котенка.
—
Чего?
— «
Что-нибудь адекватное», — бурчит Эндрю. — Где ближайший зоомагазин?
— Э-э… в торговом центре.
Сэр Пампушка МакКошечка?
— Король и Сэр. Где этот торговый центр?
Нил указывает ему дорогу к моллу. Эндрю не утруждается и не отдает котенка — просто засовывает его в передний карман толстовки и позволяет этой фигнюшке возиться у него там.
У них теперь есть кошки. Это слишком.
Ну и хрен с ним. Нил может быть человеком, у которого есть кошки. Все нормально.
Они заходят в зоомагазин, Нил крепко держит Сэр, Эндрю запихивает Короля обратно в карман каждый раз, когда он высовывает голову. Выглядит так, будто у него в животе какой-то странный, брыкающийся и толкающийся инопланетяшка. Эндрю берет тележку и бросает в нее всякую всячину почти наугад — наполнитель, лоток, игрушки, щетку, триммеры для коготков, металлические ворота; Нил передает Эндрю Сэр, чтобы освободить себе обе руки и набрать всяких баночек и упаковок с кормом. Потом забирает Сэр обратно, Эндрю обхватывает Короля рукой за ключицу, чтобы тот не выпрыгивал, и они направляются к кассе.
Кассир моргает, глядя на Короля. Ничего не говорит. Пробивает им чек и ничего не говорит о Короле, который пытается откусить Эндрю палец.
— Нам придется записать их к ветеринару, — говорит Эндрю, когда они садятся в машину.
— Нужно найти хорошего ветеринара.
— И это тоже.
Нил чувствует, как по груди разливается тепло… его толстовка мокрая.
— Почему пахнет мочой?
— Потому что твой кот только что пописал на меня, — говорит Нил.
— А.
— Ага.
Эндрю опускает стекла.
— Не боишься, что кошки выпрыгнут из окна?
— Не хочу, чтобы в моей машине пахло кошачьей мочой.
— А.
Они добираются домой через пять минут, и Нил передает Сэр Эндрю.
— Можешь пойти переодеться, — говорит Эндрю, наблюдая, как Нил пытается понять, сможет ли он унести весь кошачий корм за раз. — Я справлюсь с кошками.
— Я знаю, что справишься, — соглашается Нил, перекидывая пакет через плечо. Коробку с консервами он держит под другой рукой, а наполнитель для лотка как бы подцепил пальцами.
— Я понял, Нил.
— Я знаю.
— Ты их даже не хотел. Это мои кошки, я понесу тяжелую хрень.
Открывая дверь в дом, Нил решает, что худшее в том, что у него на плече пакет с кошачьим кормом, это тот факт, что он не может пожать плечами.
— Слишком поздно, — он придерживает дверь открытой свободным пальцем. — И вообще. Они не только
твои кошки. Они и мои кошки тоже.
Эндрю нечего на это ответить.
Нил направляется к раковине. Миски для корма нужно будет вымыть, и желательно поскорее — кто знает, когда котята ели в последний раз? Нил не хочет, чтобы они голодали.
— Ты можешь переодеться, — говорит Эндрю, открывая металлические ворота и закрывая ими дверной проем кухни. — Я могу подготовить для них все.
— Подготовь лоток, — говорит Нил. — А я еду.
— Они могут подождать.
— Что, от меня прям настолько плохо пахнет? Тогда не стоило заводить кошек.
— Нет, просто… ну, то есть, да, но, все равно, носить описанную одежду —
некомфортно. Кошки смогут продержаться, пока у меня не выдастся свободная минутка.
Нил пожимает плечами:
— Голодные котята важнее моего комфорта.
Он поворачивается, ставит миски на пол и отходит назад. Котята медленно приближаются, а затем, возможно, понимая, что Нил не представляет угрозы, набрасываются на еду.
Нил смотрит, как они едят, вздыхает и улыбается. Они и
впрямь довольно милые.
Что ж, несколько лет назад он и не подозревал, что хочет Эндрю, не знал, что дом — это то, чего ему позволено хотеть. Добавить пару котяток к списку вещей,
которые у него есть, о желании которых он и не подозревал, не такое уж и событие.
Когда он поднимает взгляд, Эндрю пристально смотрит на него.
— Ладно, извини, от меня воняет, — говорит Нил. И, что более важно, его футболка тоже пропитана кошачьей мочой, как и его живот, и это гадко.
— Нет, я… Нил?
Нил снимает толстовку — он может просто прополоскать одежду в раковине и вытереться бумажным полотенцем. Он не хочет оставлять Эндрю одного с двумя котятами. Пока нет. Он поднимает бровь, глядя на Эндрю.
— Хм?
Эндрю смотрит на него.
Нил ждет. Он не будет ждать вечно — по причинам, связанным с кошачьей мочой, — но он также не против потратить минутку, смотря Эндрю в глаза.
— Я люблю тебя, — говорит Эндрю.
Нил улыбается. Снова чувствует тепло, но, он уверен, больше не из-за кошачьей мочи.
— Я тоже люблю тебя, Дрю. А еще люблю факт, что ты видел меня с макияжем, видел меня разодетым, видел меня в самом лучшем виде, и у нас был секс, а ты впервые смотришь мне в глаза и говоришь, что любишь меня, когда я
весь в кошачьей моче.
Эндрю подходит к нему, хватает за талию и поворачивает лицом к раковине.
Нил понимает намек. Он не собирается прекращать улыбаться, но намек понимает. Он смывает с себя все.
Сначала он чувствует кончики пальцев Эндрю, от которых мурашки бегут вверх и вниз по спине, но кончики пальцев — это предупреждение, и Эндрю обнимает его за спину, прижимаясь губами к его затылку.
— Спасибо, — шепчет Эндрю. — Что позволил мне оставить их.
Нил берет его за руку.
— Не давай мне останавливать тебя. Никогда не давай мне тебя останавливать.
— Я бы отдал их в приют, если бы ты в самом деле их не хотел. И отдам, если ты не захочешь. Мы не должны их оставлять.
— Не позволяй мне этого, — отвечает Нил. — Да и вообще, они делают тебя счастливым, ты хочешь их — так что пошло оно все, я тоже их хочу. Я могу научиться любить их. Уже отчасти люблю. Они милые.
Нил чувствует, как Эндрю делает глубокий вдох.
А потом слышит звук падающей на кафель жидкости.
Он закрывает глаза.
— Хочешь поспорить, что Король только что пописал на пол?
— Спорить не хочу. Но да.
Эндрю отпускает Нила, они поворачиваются, и, конечно же. На полу лужица.
— Я уберу, пока ты будешь подготавливать лоток? — предлагает Нил.
— Агап.
В конце концов, на кухне пахнет «Виндексом» и наполнителем, и они с Эндрю встают, уставившись на котят, пока те ползают туда-сюда — исследуют кухню, хотя там не так уж много всего, спотыкаются о собственные крошечные лапки, и играют-дерутся друг с другом, и нападают на их с Эндрю ноги.
— Мы… просто оставим их здесь? На всю ночь? — спрашивает Нил.
— Ты не хочешь?
— Это как будто жестоко. Они
малышули, мы не можем просто бросить их на кухне, когда у нас есть целая
кроватище.
— Ты не против, если они будут в комнате?
— Нет, конечно. Хотя, наверное, не хочу, чтобы они пописали на ковер.
— Кошки обычно не мочатся просто так — они предпочитают писать в лоток. Наверное, им в самом деле уже не терпелось. Мы могли бы поставить лоток в нашей ванной. Пока они знают, где он находится, они будут им пользоваться.
— А вдруг мы раздавим их во сне?
— Это при условии, что им будет достаточно комфи спать рядом с нами.
— А мы же… оу, мы же купили те кошачьи лукошки, да?
— Ага. Можем просто поставить их в изножье кровати.
— А еще нужно поставить миску с водой в ванной.
Эндрю берет Нила за руку.
— Это как будто дети.
— Я совершенно уверен, что котята — не дети.
— Ну, конечно, котята — это кошки, а дети — козлята.
Эндрю закатывает глаза, фыркает, целуя Нила в щеку.
— Как мы будем все делать? Придется сначала перенести все эти штуки наверх.
— Сначала миска с водой, еда и лукошки, а потом вернемся за лотками и котятами.
Эндрю кивает.
Десять минут спустя грязная одежда Нила уже в стиралке, а котятам показали их лоток и лукошки.
Они ничего не успели сделать. Ничего не распаковали, ничего не постирали, ничего не убрали. У них есть кошачий корм, но нет человеческой пищи. Нил сменил две футболки и толстовку менее чем за десять часов. Не так он хотел закончить день. Им реально нужно что-то
сделать. Еще даже не так поздно. И они уже спали пять часов.
— Хочешь поспать? — спрашивает Эндрю.
—
Боже, да, — с благодарностью соглашается Нил.
Пару минут спустя Нил скользит обратно в постель, и это почти облегчение — снова принять горизонтальное положение. Нил подумывает снова перебраться на сторону Эндрю, но… может, он и не известен своими навыками общения с людьми, но, вопреки распространенному мнению, он
умеет понимать намеки, и эта кровать — буквально орущий знак «
нам больше не нужно спать на одних и тех же двух квадратных футах».
Тем не менее, не существует закона, запрещающего ему смотреть на своего мужа, поэтому он переворачивается. Обнаруживает, что Эндрю лежит лицом к нему.
— Как ты, Дрю? — шепчет Нил.
— Ты был со мной весь день, ты знаешь, как я.
— Я просто хочу знать.
— Бесполезное чувство.
Нил пожимает плечами. Закрывает глаза. Все, что он может — это попытаться.
— Ты лег там не просто так?
Нил снова открывает глаза.
— Большая кровать. Ты же купил ее не просто так.
— И по какой причине я ее купил?
— Чтобы было место лежать отдельно.
— Ты
хочешь лежать отдельно?
— Ну, я бы предпочел быть рядом с тобой. Но я не собираюсь вторгаться в твое пространство.
— А если мы пойдем на компромисс?
— Что ты имеешь в виду?
— Лежать по центру.
Нилу требуется секунда, но он спохватывается и подползает к центру кровати. Эндрю встречает его там, обвивает рукой его шею, притягивая ближе.
— И у меня все хорошо, Нил, — выдыхает Эндрю, когда Нил соскальзывает ниже. — У меня все просто отлично.
***
Нил просыпается от солнечного света.
Он уверен, что прошлой ночью они задернули шторы, но… Король стоит на подоконнике, а потом скользит вниз по занавеске, и она приоткрывается еще немного. Раздается шипение, а затем малюсенькое топанье, и Эндрю просыпается, крепче сжимая запястье Нила рукой, с напряженным лицом, а затем… он расслабляется.
— А я говорил, что солнце будет бить в глаза, — бурчит Эндрю.
Нил пропускает прядки его волос сквозь пальцы, наблюдая, как солнечные лучи подсвечивают каждый локон.
— Ты выглядишь так, словно у тебя нимб. Как ангел.
— Не неси глупости.
Нил пожимает плечами.
Они оба подпрыгивают, когда котенок приземляется Нилу на плечо — это Король, который кричит, а затем отпрыгивает.
— Мы должны проверить, доели ли они, — говорит Эндрю. — Они котята, им, наверное, нужно больше корма.
— Да, надо бы, — соглашается Нил. Он слышит звуки, указывающие на то, что за кем-то гонятся, а затем Сэр перелезает через них и исчезает с другой стороны кровати, а Король следует за ней по лапкам.
— Еще десять минут? — предлагает Эндрю, снова сворачиваясь калачиком и обхватывая голову Нила рукой, чтобы защитить его глаза от солнца.
— Еще десять минут, — соглашается Нил, прижимаясь ближе.
