С другой стороны

      У Московского тело немеет, как у мертвеца, стоит услышать такой грубый голос Александра, наполненный презрением и обвинением, словно он совершил самый тяжкий грех. Он ругает воспитанника, как непослушного щенка, грубо тыкая мордой в пол, чтобы урок усвоил.        Но так же быстро, как и замерев, Михаил отмирает и громко возражает, желая доказать свою невиновность:       — Ничего между нами не было! Вы-        — Это что, по-твоему? — перебив, грубо тычет пальцем в шею Александр, замечая плохо скрытые следы пребывания француза. Ничего от его глаза не укроется. — Думаешь, что такой умный? Ты меня за дурака принимаешь или что?       — Послушайте, — громко вздыхает Михаил.       — Нет, это ты послушай меня, Москва. Ты порядком меня огорчил. Я возмущëн до такой степени, что ни слова больше не хочу слышать ни о тебе, ни о твоëм Пьере. Вы мне уже по горло сидите! — заключил диалог Александр.       И чего это он так взъелся? Романов и сам не мог найти причину такой резкой и негативной реакции. Но ясно было одно — ему точно не понравилось то, что он увидел. Увиденное вызвало в нëм неожиданное раздражение, злость на Московского и Пьера и едкую обиду на первого, словно тот сотворил что-то ужасное и невиданное, будто бы у него с наставником имелись определëнные договорëнности, которые он успешно нарушил. Александр пытался найти себе оправдание: возможно, день плохой выдался или настроение было испорчено изначально. Но всë это звучало так же бредово, как и идея о дружбе с Наполеоном. А вдруг, Романов испытывает ревность? Да нет же! Не может он ревновать того, кого видел чуть ли не с самых пелëнок и, считай, вырастил.       Михаил, совсем как ребëнок, растерянно отводит взгляд в сторону, поджимая губы. Он и без слов чувствует, как много чего ещë хочет сказать Александр, как хочет его опозорить и попрекнуть, как можно больнее. Чувствует, как наставнику отвратно от него, стыдно за него. Стыдно за то, что раннее с врагом зажимался в собственном дворце. Но он не знает, как неловко за себя и самому Московскому. Как он хочет с себя кожу содрать от позора, как желает привязать к шее тяжкий камень и утопиться в Москве, чтобы более не чувствовать что-то подобное. Внутри всë сжимается от разочарования в себе, больно колит сердце от тоски, а глаза невольно слезятся, вновь и вновь видя перед собой строгий и суровый взгляд Петербурга, полный злости на него. Он как всегда остался разочарованием в глазах дорогого наставника. Опять не оправдал ожиданий и даже не стал поводом лишний раз незаметно улыбнуться. И сделать Михаил ничего не мог. Не мог доказать, что здесь нет его вины, не мог доказать, что чувств к французу у него нет.       Александр, невольно цыкнув под нос, уходит прочь, оставляя воспитанника стоять одного в коридоре. А Михаил машинально разворачивается и возвращается обратно в свои покои, обратно к Пьеру, что к его приходу более менее успокоился. Но стоило ему вновь увидеть Московского, не смог сдержать смешка и противной ухмылочки:       — Ну как там твой Александр? Ревнует что ли?       Михаил проводит по нему унылым взглядом. Ревнует… Конечно, делать Александру больше нечего.       — Зачем вы это сделали? — тихо спрашивает Михаил, желая исчезнуть прямо сейчас.       — Что именно? — склонив голову, вопрошает Пьер, выпытывая из друга то, что хочет услышать.       — Ответьте нормально, будьте добры.       — Ох, ты слишком серьëзен! — хихикает Пьер. — Это всего-лишь невинная шалость! Я всегда так делаю! — он небрежно отмахивается, открыто смеясь над Михаилом, мол не так понял.       А самому Московскому эта «шалость» пришлась не по нраву. Как такое вообще можно было придумать? Ему б даже в голову не пришло сделать что-то такое со своим другом. Возможно, это норма во Франции? Или же он и правда не понимает чего-то.       — Не делайте так больше, прошу. — лишь отвечает Михаил.       — А что? Александр Петрович будет недоволен? — насмешливо улюлюкает француз, как и тогда, возле Аустерлица.       Это прямо-таки врезается в слух Михаила, он сдерживается, чтобы не ляпнуть какую-нибудь гадость в адрес француза. Не стоит ему сейчас противоречить и грубить.       — Возможно. — отворачивается от Парижа Михаил, стыдливо опуская взгляд. — И мне это совсем не приятно, прошу меня понять. — уже тише добаваляет в конце он.       — Ты слишком зависим от мнения своего Александра! — тут же догадывается Пьер, широко улыбаясь. — Уверен, он для тебя больше, нежели наставник.       — Это не так. — растерянно мотает головой Михаил       — Значит, первого ты не отрицаешь? Михаил, — Пьер, встав с насиженного места приближается к сконфуженному Московскому, словно хищник, крадущийся между высокой травы. — Действительно ли тебе неприятно, а не Александру? — у самого уха, вопрошает француз, опаляя чужую мочку своим дыханием.       Михаил испытывает сильное желание отойти в сторону, подальше от Пьера, но остаëтся на месте, сам не зная зачем, но слушает его.       — Забудь его, Михаил. — шепчет Париж, едва заметно касаясь губами кожи своего друга.

***

      Между Пьером и Михаилом определëнно что-то было. Что-то пылкое и страстное, гораздо больше, чем простая дружба, если еë так можно назвать. Александр каждой клеткой своего тела ощущал то, что не говорили прилюдно друг другу столицы, казалось, он мог точно сказать о чëм думали оба. В их сдержанных взглядах вечно скользили намëки, в действиях были замаскированы одновременно нежность и жажда. Кроме того, столицы всегда были рядом. Михаил не мог без Пьера, а тот без него. Всë время они проводили в компании друг друга, ужинали и обедали, шутили и кокетничали, строя глазки. Наверняка, ещë и сплетничали, когда оставались наедине. Сплетничали о дворцовых интригах, и на этом секреты явно не заканчивались. И Александр этому был очень не рад. Ревновал. Опасался столь резкого сближения. Это ни к чему хорошему не приведëт, и он это знал.       По мере отдаления от себя Михаила, Александр становился более напряжëнным и нервным. Он видел, как часто Московский искал предлоги не встречаться с ним, постоянно увиливал от бесед и совсем не интересовался им. И Романову оставалось лишь думать о причинах такого поведения. Он же никогда того не обижал, относился максимально снисходительно, всë для него, а вместо благодарности такое наплевательское отношение! Это всë влияние этого грëбанного француза. И невооружённым взглядом видно, что он пытается обмануть Московского, завладеть им и промыть мозги. Все секреты надеется из него выпытать, а далее всю Россию поработить.       Помимо этого, Романова, как будто специально завалили работой, которая заключалась в волоките со всякими важными бумагами. Он был уверен, что его намеренно отодвигают на задний план, чтобы не мешался. А Михаил лишь улыбался ему, отнекивался, мол, кажется вам, взяв эту дурацкую и раздражающую манеру у Пьера. Этого мерзавца Александр бы с радостью в стену впечатал и еле как сдерживается, что при виде его не сделать что-то подобное.       И даже сейчас, когда Александр сидит на балу в сторонке от всех, тихо наблюдая за нежностями столиц, прекрасно видит с каким взглядом на Московского смотрит Пьер, словно сожрать живьëм хочет прямо здесь, несмотря на излишки душ вокруг них. Бесстыдный француз. Он ласково заправляет светлую прядь волос за чужое ухо, кончиками пальцев касаясь мочки, вызывая на лице Михаила лишь довольную лыбу. А его лазурные глаза направлены прямо на Пьера. Он что-то ему говорит, но, к сожалению, у Романова нет возможности послушать. Собеседник Михаила кивает его словам, руку на талию кладëт, прижимает к себе, складывая голову на чужом плече. Александр, присосавшись к бокалу шампанского, аж давится им, стоило ему увидеть это. Как Михаил вообще позволяет такую наглость?! У него совсем самолюбия нет? Но Александр может только тлеть от ненависти, захлëбываясь в своих злости и едкости, пока все вокруг веселятся, смеются, и думать о природе своих неожиданных чувств, которые волновали его не меньше, чем Пьер, ластившийся к Михаилу.

***

      Обычно во вторник, примерно в половине седьмого часа вечера Пьер и Михаил вместе ужинают, делясь новыми сплетнями. И этот раз не был исключением.       Француз прибыл в столовую по обыкновению чуть погодя назначенного времени, надеясь увидеть ожидавшего его Московского. Но, к удивлению, его не было. Место за столом пустовало, а ужин уже начинал стыть. Неужели Михаил забыл о столь важной встречи? Это было первым, что пришло в голову Пьера. Но немного погодя, он припомнил, что о таком его предупреждали. Если верить Михаилу, то сейчас он должен обговаривать с Александром некоторые проблемы, возникшие внутри государства. Глупо полагать, что такие беседы проходят быстро.       Как только Париж вспомнил про беседу, в голове всплыл образ собеседника Михаила — Александра. Такой весь из себя гордый и важный, вечно угрюмый и злобный. Ненавидит всë и вся, а в особенности Пьера. Он часто ловил на себе хмурые исполненные ненавистью косые взгляды Романова. И, конечно же, Париж догадывался о причинах этой тихой враждебности: отнял у бедного Петербурга игрушку для битья, вот и бесится. Ведь кого ещë, как не Михаила, можно задеть за больное, припомнить позорные моменты из жизни и пристыдить, получая от этого непонятное удовольствие? Совершенно очевидно, что Романов стремился выглядеть лучше и выше, унижая других. Вернее того, кого под силу унизить.       Терпение Пьера закончилось, когда Михаил не пришëл и спустя двадцать минут. Решив, найти его самостоятельно, он неспешно поднялся с места и направился в кабинет Московского, в котором обычно и проходили всякие переговоры.       До него он добрался быстро, и уже подходя к позолоченной двери, Пьер услышал следующее:       — Мы не можем терпеть инфляцию ещë долгое время. Надо срочно что-то предпринять.— слышится взволнованный шëпот Романова. Париж замер, решив дослушать чужую беседу.       — Может, стоит немного увеличить поставку в Англию? Также через нейтральные судна. — предлагает голос Михаила.       — Если желаешь испортить отношения с этой гадкой крысой, то вперëд. Может, в этот раз по голове получишь и поймëшь хоть что-то. — фырчит Александр, наверняка закатывая глаза. Если у него находился случай упомянуть Париж (и не только его)в негативном ключе, то он им обязательно пользовался. Пьер ничего другого и не ожидал от него. Типичный Романов.       Данный тон явно не нравится Михаилу, а потому он тихо делает замечание, чтобы не звучало слишком грубо и дерзко:       — Александр Петрович, перестаньте так говорить и не отвлекайтесь от темы нашей беседы. У нас, значит, инфляция… Ой, я же совсем забыл про ужин с Пьером. — негромко ойкает Московский, взглянув на часы. Совсем запамятовал, крутясь в круговороте бесконечных забот и проблем. — Можете идти.        В ответ Александр лишь угрюмо кивает, выражая своë понимание или его жалкое подобие, и уходит. Но как только он открыл двери и вышел из чужого кабинета, то сразу же встал, как вкопанный, наткнувшись глазами на Пьера, слышавшего отрывки их беседы. Хоть ему удалось услышать немного, но одно он понял точно — Михаил за спиной нарушает условия договора и торугет с англичанами. И в этом ему помогает Александр. И кто тут ещë гадкая крыса?       Француз смотрит на Романова сурово и злобно, получая в ответ такой же напряжëнный и тяжëлый взгляд серых глаз, которые, кажется, чуть потемнели от ненависти к человеку, стоящему напротив. «И что в этом любителе лягушек и вина нашëл Московский?» -невольно думает Романов, оценивающим взглядом проходясь по чужому лицу. Этот контакт продлился совсем недолго. От силы секунду, после чего Романов отвëл глаза и поспешил удалиться прочь, надеясь больше не встречать Пьера. Он явно понял, что тот всë слышал.       Пьера этот короткий контакт заводит сильнее, чем раньше. Он заставляет его вспыхнуть за секунду, подобно фитилю, и с громким треском загореться. Не дожидаясь, пока Московский выйдет из кабинета, француз без стука и предупреждения влетает в него, заставляя столицу России вздëрнуться от неожиданности. Он явно не ожидал его увидеть прямо сейчас.       — Прошу извинить, совсем забыл про нашу встречу, мой друг. — как ни в чëм не бывало, неловко, извиняясь, тянет Михаил. Кому понравится опоздание? Тем более на час!       Теперь-то Пьер отчëтливо слышит в чужом голосе обман и фальшивость. Никогда дружбы между ними не было, лишь гадкое притворство. Это француз знал прекрасно и сам, но точно не надеялся, что первым сорвëтся Михаил и нарушит всевозможные правила. А как легко ему удавалось скрывать свою ложь всë это время! Как успешно он водил за нос Пьера! Аж злоба вверх берëт. Чтоб его и обманули? Тем более какая-то жалкая размазня, что даже грамотно саблей ударить не может! В это было сложно поверить, но тем не менее это было чистой правдой.       — Молчи! Не друг я тебе, лживый пëс! — восклицает француз.       Михаил недоумëнно хлопает глазами, не отводя взгляда от взбешëнного «друга». Рука его в один момент дрогнула, но он не подал виду, стараясь держать всë под контролем       — Что случилось? Я чем-то вас задел?       — Не строй из себя дурачка! Ты прекрасно знаешь, о чëм я!        Московский молчит, хмурясь. Неприятно для себя понимает, что его обман раскрыли раньше, чем он планировал.       — Что это, чëрт возьми, значит?! — гневно восклицает Пьер, грубо хватая Михаила за грудки.       Лицо его искажено звериным оскалом: глаза глубинной злостью испепеляют голубые, хитрые и хамоватые зрачки напротив. Зубы стиснуты, скрежечат и трещат от напряжения, тело бросает в беспомощную дрожь. Если бы француз и впрямь был животным, то загривок непременно б оказался взъерошен, а когти б вонзились в кожу собеседника.       — Ты меня обманул, bâtard! — шипит сквозь зубы француз.       — Ты тоже хотел меня обмануть, Пьер. Я лишь оказался быстрее.- невозмутимо отвечает Михаил, смело выстояв перед безумным взглядом.        Рано или поздно это бы произошло. Кто-нибудь в любом случае нарушил б уговор, и исход был бы тот же. Дружба между ними не могла существовать вечно, Франция и Россия никогда не будут дружелюбны и верны друг другу. И, честно говоря, Михаил в глубине души был очень рад, что этот момент настал. Все эти игры в лучших друзей, товарищей и союзников на веки неплохо надоели и утомили его. Он не мог более терпеть и поклоняться кому-то.       Слова Михаила, похоже, разозлили Пьера ещë больше.       — Тебе лучше быть аккуратнее в словах, иначе пожалеешь не только ты, но и твой любимый Петербург! — грозно предупреждает он, возвышаясь над Московским.       Тот на его фоне выглядит совсем жалким и ничтожным, нелепым ребëнком. И Пьер уже, желая указать российской столице своë место, рот открывает, но его грубо перебивают.       — Не смей и на метр приближаться к нему. — не своим от злости и гнева голосом молвит Михаил, заглядывая в глаза собеседнику. Он мрачнее самой буйной тучи в море. Круче и опасней самой высокой и смертоносной горы. А его глаза явно не шутят, а предупреждают прямо: «Не лезь, куда тебе не положено.» Предупреждают грубо, опасно и грозно. Словно уже и не жилец этот Пьер. — Коснëшься его хоть пальцем — тебе будет хуже.        А Париж не верит чужим словам, улыбается насмешливо, не ставя собеседника ни во что и язвит сильнее: — Встретимся в Петербурге, Михаил…