Мы убили наших детей

Скрип двери отзывался в теле Алисенты тянущей гудящей болью. Вместе с этим страшным звуком по ее коже скользило лезвие холодного ножа, оставляя за собой блестящую влагой линию крови. Каждый раз, когда дверь в ее покои открывалась, извещая о мире за стенами, на теле бывшей королевы появлялась новая невидимая рана. Королева Рейнира молча окидывала безразличным взглядом подносы с нетронутой едой и потерявшее свой вид зеленое платье. Биением холодного сердца ворошила старые раны. Они вновь кровоточили. Нож отрывался от кожи только тогда, когда за нынешней королевой закрывалась дверь. Не так уж и часто Алисента имела честь видеть в своих покоях Рейниру. Королеву. Суку. Убийцу. Шлюху. Монстра. Тварь — время переставало быть заметным, когда Алисента повторяла про себя имена бывшей подруги. Королева Рейнира приходила гораздо реже, чем насчитывала на себе ран Алисента. В последний раз, месяц или даже два назад, а то и больше, она рассказывала ей о том, как было страшно изуродовано тело Хелейны после встречи с землей. До этого она предлагала Алисенте поработать в публичном доме на Шелковой улице, чтобы получше узнать о поведении настоящих шлюх . — Хотя, моя дорогая подруга, ты лучше меня знаешь о роли шлюхи при дворе, — равнодушно отметала Рейнира свою же идею. Еще раньше она раз за разом насмешливо отвергала последние попытки Алисенты примириться. Найти компромисс. — Как жалко, что именно сейчас ты ищешь компромиссы. Ах, Алисента, если бы я уже не знала о том, сколько в тебе гнили, я бы даже поверила твоим словам и глазам. Но Рейнира не верила. С короной на голове она перестала кому-либо верить. И правильно делала. Это были их малые встречи. Так почему же Алисенте порой казалось, что все ее тело изувечено невидимым ножом? Очередной скрип не заставил Алисенту оторваться от созерцания стыка камней на стенах. Ее покои были практически пусты. Здесь не было ничего, что могло бы с легкостью лишить ее жизни. А она была слишком слаба и труслива, чтобы пытаться убиться об угол стола. За это Алисенте порой было стыдно, и она забывалась за разглядыванием серых стен или мятых складок на старом платье. Грязном. Новая рана горела где-то на затылке. Должно быть, Рейнира пыталась своим взглядом срезать ей скальп. Дверь закрылась, но рана на голове продолжала расти. Алисента не оборачивалась, слушая шелест юбок и тяжелую поступь Рейниры. «Толстая корова», — единственная связная мысль, ярко вспыхнувшая в пустой голове Алисенты. Только услышав жалобную песню расшатанных ножек стула, она обернулась. Одновременно с мертвым голосом: — Составь мне компанию и присаживайся. Будто это были ее покои. Платье висело на Рейнире, а лицо было осунувшимся и серым. Мягкость щек сменилась остротой скул, и Алисента усилием воли проглотила горькую волну от пугающего сходства. Это были скулы ее детей. Детей Визериса. В центре нетронутым стоял поднос с едой. С тем, что приносили на завтрак. Что принесли на обед. Все, что навалили ей в тарелки, давно остыло и не тревожило обоняние. Если бы у Алисенты была сила воли, она бы не ела по крупицам то, что ей приносили по вечерам, а умерла бы от голода. Пока Алисента смотрела на единственную выданную ложку, Рейнира разрезала ей взглядом кожу на лбу. — За стенами королевства бушует хворь, пока бывшая королева воротит нос от еды, — бесцветно сказала Рейнира, протягивая руку и цепляя одутловатыми пальцами ложку. — Было бы милостью отдать еду нуждающимся и помочь тебе покинуть этот мир. Но ты, Алисента, не та, кто заслужил милость. Рейнира вонзает ложку в миску с застывшей кашей, оставляя ее медленно оседать под собственным весом. — Ты не имеешь права воротить свое грязное хайтауэрское лицо от доброго жеста королевы. У тебя еще так много осталось. Только последние слова, которые Рейнира смела произнести таким тоном, заставили Алисенту в ярости вскинуть взгляд. Как смела она говорить, что… — Что? — спросила Рейнира. Уголок ее губ дрогнул. — В чем же ты хочешь меня обвинить? «В гибели моих детей, проклятая шлюха!» — кричала внутри Алисента. Все внутри нее звенело и дрожало от ярости. Даже рана на лбу больше не ощущалась острой болью. — У тебя есть целый сын, — продолжила Рейнира, и ее прервал глухой звук, с которым ложка ударилась о край миски. — И даже целая внучка. На одно дитя ты впереди меня, дорогая подруга. Если бы Алисента хотела испачкать себя разговором со шлюхой, она бы спросила, сколько еще ее внучка будет видеть белый свет. Всегда, Рейнира всегда стремилась убить ее детей. Впервые за долгое время, растревоженная праведным гневом, Алисента смотрела Рейнире в глаза. И видела в них пепел смерти. В войне погибло столько мирных людей, что кощунством становился вопрос «кто умер на этот раз?». На тишину нечем было ответить. — Мы с тобой убили наших детей. Эти слова произнесла Рейнира прежде чем ушла, на мгновение тяжело привалившись к косяку двери. У Алисенты с момента вторжения Рейниры в Королевскую гавань было много дней для размышлений. Это была ее вторая жизнь, в которую она вступила младенцем, с криками и плачем в холодном чужом мире, и которую заканчивала немощной уставшей старухой. Ненависть к Рейнире лишила ее разума. Потому что когда-то, месяцы назад, уже годы, Алисента помнила — именно Рейнира была той, кто первой ощутила горечь от потери ребенка. Смерть Люцериса запустила колесо, и Алисента в страхе от чужого гнева скорбела вместе с подругой, пока сама не лишилась внука. Далее им нужно было лишь сравнивать счет. Джекейрис, Дейрон, Джоффри, Эймонд, Деймон, Визерис, Хелейна, Мейлор… и много-много драконьей крови. Так почему же, сидя в комнате, двери которой даже не запирались, Алисента не чувствовала вкуса победы своего лидерства? Потому что не было смысла в том, сколько детей у тебя погибло. Смысл был в том, что они мертвы. И в глазах Рейниры было не больше жизни, чем в глазах Алисенты. Они обе были матерями, потерявшими своих детей. Роды Рейниры, первые, вторые, третьи, — были отпечатаны в памяти Алисенты так же ярко, как и собственные. «Эйгон жив», — говорила себе Алисента, когда слишком увлекалась болью потерь и вины. — «Я не ошиблась, потому что Эйгон все еще жив». Ее несчастный и искалеченный сын. Тот, кому не повезло быть младшим братом первой дочери короля. Его жизнь была гарантом того, что она справедливо надела на него корону. — Какая ирония, что шлюха твоего среднего сына родила ему собственного бастарда. По-настоящему сильного мальчика. Рейнира пришла на следующий день. Она сидела у окна, там, где обычно проводила часы Алисента. Из-за этого самой Алисенте пришлось держать ровную спину на стуле, на котором накануне восседала Рейнира. — Хочешь увидеть ребенка? — без особого интереса спросила Рейнира, не отрывая взгляда от пейзажа за окном. — Алис Риверс прибудет сюда скоро. Я любезно пригласила ее. Было стыдно от того, как дрогнуло сердце Алисенты. Рейнира повернула к ней свое лицо. — Или этот бастард не твой внук? Он рожден против Веры в Семерых, вряд ли ты его оценишь, — притворно задумчиво. — Как глупо было бы с твоей стороны разбрасываться детьми. Крысы продолжали пировать в доме, пока Алисента одиноко ждала возвращения своего драгоценного сына. Посещения Рейниры продолжались. Разрезали взглядами кожу Алисенты. В душе ковырялся мертвый голос, а старые раны кровоточили. В один из холодных туманных дней Алис Риверс прибыла в Королевскую гавань, и именно в этот день Рейнира не пришла. Впервые за долгое время Алисента ощутила вкус одиночества. Еда на ее столе оставалась нетронутой, усилием воли и молитвами Алисента лелеяла боли в животе и собственную честь. Она должна была умереть. Тогда ее сын смог бы спалить здесь все дотла. Но утром она позорно оторвала от зачерствевшего хлеба кусочек размером со свой обкусанный ноготь. Хлеб был соленым из-за слез, бесшумно скользящих по ее щекам. Прошел день, но для Алисенты Рейнира отсутствовала не менее месяца. Дверь заскрипела, оставляя на груди Алисенты глубокую рану, и впустила внутрь королеву. Рейнира была серой пылью. Она прошла внутрь комнаты и села за стол. — Я ненавидела тебя, когда держала в руках свою дорогую Висенью, — мертво начала Рейнира, звуча более ясно, чем дни назад. — Ее маленькое окровавленное и сломанное тельце является ко мне во снах. И, о боги, как я ненавидела себя, когда поверила в твою попытку мира между нами. После которой ты растерзала моего сына ненавистью своего ребенка. Мой Люцерис, мой Джекейрис, мой Джоффри, мой Визерис! Крик Рейниры, с которым она выталкивала изо рта имена своих детей, отзывался в Алисенте ее собственный криком. Ее Эймонд, ее Дейрон, ее Хелейна, ее дражайшие внуки Джейхейрис и Мейлор! — Мой дорогой супруг, — выдохнула Рейнира, как будто обращалась к Деймону и искала поддержку в его руках. Но поддержки не было, и Рейнира прорычала. — Хайтауэрская гниль. Решила, что сравнялась с кровью дракона. За этим последовали минуты молчания. Не понимая, чего, но Алисента ждала. Что-то назревало — она научилась определять это долгие годы назад. И опыт ее не обманул, когда Рейнира сказала как ни в чем не бывало: — Твой внук очень милый ребенок. Темноволосый и кудрявый. Мой брат наверняка полюбил бы его. Полюбил. Эймонд бы полюбил. Он был бы прекрасным отцом. — Он взял к себе в постель темноволосую бастардку, старше него самого, и сделал ей бастарда. Стал рабом тела ведьмы . Последнее слово было сброшено. С него начался отсчет. По венам Алисенты побежала кровь от больного жадного взгляда Рейниры. — Я хочу своих детей обратно, Алисента. Верни мне их. Ведьма вернет мне их! Вот так, подумала Алисента, она столько лет несла на себе тяжесть короны, а Рейнира не выдержала и пяти лет. Радость королевства сошла с ума. — Не отводи глаз, Алисента, — отрезала Рейнира, и взгляд Алисенты вернулся к ней как на привязи. — Ты хотела сделки. Я принимаю ее. Я верну своих детей, а ты своих. Твой безумный сын сделал хотя бы одно полезное дело — привел к нам ведьму. Она знает , что делать. Она сделает это. «Жирная безумная корова», — задумалась Алисента. — «Или жестокий развратный пьяница?» Второй хотя бы был ей сыном. — Ей ведомы тайны, о которых никто из нас прежде не слышал. Если все это ложь, то я лично пойду с тобой в Септу, чтобы замолить грехи за колдовство. Но сейчас мне нужны мои дети. «Наши дети мертвы. Мы их убили». Алисента ни за что не осквернила бы себя и память своих детей грязной магией. Рейнира молила — «ты нужна мне». Глупое условие Алис Риверс. Женщины, которую выбрал ее сын. Ее Эймонд. Они должны были пойти на это обе. Вдвоем. Взявшись за руки. На седьмой день, когда Рейнира уже находилась в дверях, Алисента остановила ее своим хриплым сухим голосом. — Я хочу спасти своих детей. Верни мне моих детей. Алис Риверс была с нее ростом. У нее — тяжелая грудь, длинные, завитые кольцами, темные волосы и сильное лицо с совиными глазами. В глубоких зрачках таилась чарующая тайна, обещала путь за грань. Глядя в эти глаза, Алисенте оставалось только гадать, что за гранью мог искать ее гордый сын. Они втроем — томились в покоях Алисенты, которые она отказалась покидать. Гневная от споров, Рейнира собиралась тащить ее к черепу Балериона за волосы, но Алис Риверс только взмахнула рукой и вошла в чужие комнаты как в свой личный замок. В ней не было уважения ни ко вдовствующей королеве, ни к нынешней. Вопреки ожиданиям Алисенты, у Алис Риверс не было ничего «магического», кроме нее самой и ножа в руке. Она стояла у стола ровно между сидящими друг напротив друга Алисентой и Рейнирой и нагревала лезвие над единственной свечой. Металл алел, а Алисента вдруг вспомнила, что так и не увидела темноволосого и кудрявого сына Эймонда. На улицах Королевской гавани бегают десятки бастардов Эйгона, посмотри сперва на них, — зашептала совесть, и Алисента стыдливо опустила глаза. — Мне нужны ваши руки, — запела Алис. Рейнира протянула свою. Ее ладонь была чистой, только с красными полукружьями ногтей. Та, на которой все еще хранился шрам связи с Деймоном, была сжата в кулак на столе. Следом свою руку протянула Алисента, тщетно пытаясь скрыть дрожь в пальцах. У Алис Риверс была нежная кожа, мягкая и бархатистая. Она притянула ближе Алисенту и Рейниру, пока их ладони не прижались друг к другу, разделенные только обжигающим лезвием. Почему-то боль от ожога казалась не такой явной, какой должна была быть. Алисента терпела, наблюдая за сжатыми губами Рейниры, и честно пыталась вслушаться в шепот ведьмы. Когда та резким движением взмахнула лезвием, прижигая и сращивая их раны друг с другом, Алисента услышала рев дракона. Никогда она не приближалась к этим диким животным, но она знала. Эйгон. К ней летел Эйгон. Только вот тьма настигла раньше, чем Алисента успела выдернуть руку в уродливом страхе, что не выдержала всего лишь одного-единственного жалкого дня.