Архитектор не оценит страданий

      Он пытался понять, сколько ей лет. Со спины она выглядела, как подросток, лицо было взрослое, с мимическими морщинами, но с ровной кожей. Тело тоже было взрослое, руки помнили его, пусть и Эрик хотел забыть – чтобы не смущать самого себя.       Для него было странным знать ее тело раньше ее личности – и он не исключал, что это притяжение случилось, просто потому что она привлекла его физически.       Ему было приятно в ней все – он помнил это, он удивлялся этому.       Он почему-то раньше искренне думал, что существует только одна женщина на всем свете, которая его будет полностью устраивать.       Он был привередливым, требовательным, брезгливым – но не потому что у него был определенный эталон красоты. Может, он и был – но после Стеллы.       После Стеллы ему все, тем более, казались просто никакими.       Это не было идеализацией, он знал, что с его избирательностью ему просто повезло, что его тело и мозг сработали синхронно, отреагировали бурно и так, что у него сорвало крышу. Он был абсолютно уверен в том, чего хочет – и потому переступил через гордость, через страхи, через все препятствия – потому что он не мог иначе.       Теперь происходило то же самое. Но Алекс не была нарциссом, она умела любить – по крайней мере она не забирала, не пользовалась, не пыталась подкупить, привлечь, привязать, навязать…       Послеобеденное солнце светило в лицо, даже откидной козырек не помогал. Они ехали на запад от Балтимора, в сторону Катонсвилля, в белом кроссовере Эрика – брошенным им ранее у офиса доктора Лектера. На заднем сидении в шоппере сидел дракон, на переднем – Алекс де Блан.       Она сидела расслабленно, чуть вразвалку, облокотившись на дверь, глядя перед собой на дорогу. Она, как и он, вспотела от духоты, из приоткрытого окна потока воздуха было не достаточно, от кондиционера ей сразу становилось холодно… Ей было комфортно. Эрику тоже было комфортно.       Он хотел спросить, безопасно ли ехать в лечебницу – но это было бы глупо и неуместно. Она все прекрасно знает, она жила без него всю жизнь – и проживет прекрасно и дальше без его заботы, без гиперопеки.       Он привык думать обо всем наперед, он привык показывать, как он хочет сделать хорошо… Ей не надо было показывать – она и так видела.       Может, он и Виктора душил своей заботой? Но он же дал ему свободу, он его не контролировал, не опекал – лишь был рядом, когда тот нуждался в помощи, делал что-то за Виктора, что тот не мог сделать сам – или что-то, на что не обязательно было тратить время.       Эрик не знал, как правильно. Он всю жизнь жил вот так – с кривыми зеркалами, в цепях и веревках созависимости, с эмоциональными качелями, драмой, трагикомедией, иногда мелодрамой – когда ему хотелось мелодрамы.       Стелле никогда не хотелось мелодрамы. Она всегда была циничной сукой – а его широкие жесты и розовые сопли она просто терпела.       Она не полюбила бы его, если бы не это проклятие. Они были предназначены друг другу, созданы друг для друга, просто потому что Архитектор так решил – и отдал их друг другу, отдал Эрика ей на съедение.       Эрик вечный, Эрик бессмертный – и потому ничего с ним не будет, он будет бесконечно долго бегать в колесе сансары, не способный разорвать эту связь.       О том, что Стелла может когда-нибудь вернуться, он боялся думать. Доктор Лектер был прав, в его случае убить жену не получится – а развестись ему никто не даст.       Он надеялся, в этой жизни у него будет достаточно времени, чтобы пожить для себя – и узнать, что такое здоровые отношения.       Он криво, грустно и невпопад улыбнулся своим мыслям. Алекс постареет, они будут жить в особняке в пригороде, выращивать на огороде тыквы, а Эрик не изменится. Он представил, как они прожили вместе земную жизнь – и как он развеивает прах из урны над виноградником.       Это была странная фантазия – от которой хотелось одновременно рыдать и улыбаться.       Какой же он придурок.       – Я не знаю, сколько это займет времени, – сказала Алекс.       Она уже отстегнула ремень и потянулась к дверной ручке. Они стояли на парковке перед лечебницей, бежевым камнем на фоне яркого неба вырисовывалось симметричное здание с центральной купольной башней.       – Я подожду. Удачи.       – Спасибо.       Она выскользнула наружу, Эрик включил кондиционер. Алекс исчезла в дверях психушки, он еще некоторое время продолжал таращиться на полукруглое крыльцо с козырьком на колоннах.       Ее не было полтора часа.       Она вернулась без дракона, она вернулась задумчивой, она шла не спеша, будто в тумане, Эрик успел выйти из машины, открыть дверь. Он хотел обнять ее – потому что она выглядела как осиротевший ребенок, безэмоциональная, пустая.       Она была похожа на Виктора в тот момент.       Алекс села в машину, Эрик закрыл дверь и обошел кроссовер перед капотом. Он включил обогрев.       – Я в порядке, – сказала она.       Голос был мертвым. Слишком знакомо.       – Жуткое место, – добавила она.       Эрик молчал. Он завел двигатель, тронулся с места. Она рефлекторно потянулась за ремнем, пристегнулась, Эрик выезжал с парковки. Он пристегнулся, только когда они выехали с территории лечебницы.       Она больше не сказала ни слова, пока они не начали приближаться к центру Балтимора. Она отняла руку от лица, повернула голову влево.       – Я расскажу тебе все. Если тебе интересно.       Интересно… У этого другое название.       – Да, – сказал Эрик.       Она улыбнулась и на мгновение прикрыла веки.       – Его зовут Фрэнсис. Ему сорок два. Он родился с расщелиной верхней губы и неба. Даже после операции – уже во взрослом возрасте – он носил обтуратор и не любил говорить. Он до сих пор избегает слов со звуком «с».       Эрик перестроился в другой ряд, он лишь мельком смотрел на Алекс. Он понимал ее состояние по голосу.       – Он умный и упорный, – продолжала она. – Он сделал себе карьеру в студии видеомонтажа. Он сильный и выносливый, он сделал себе тело бодибилдера с нуля. И он талантливый. Он разбирается в пленочных камерах, в проекторах, в монтаже, он снимал фильм – про Великого Красного Дракона. Мы познакомились из-за Дракона… Он убивал людей и снимал это на камеру, он делал видео, в котором хотел показать миру, как прекрасен Дракон. Его поймали, после множественных ранений при задержании он выжил. Его сочли невменяемым, при содействии Чилтона, заведующего лечебницей, он теперь как редкий зверь в цирке.       Эрику было жутко, он ехал медленнее, он не торопился пересечь перекресток за несколько секунд, до того как загорится красный.       – Его называли Зубной Феей и Зубастиком – потому что он грыз жертв. У него вынули обычный обтуратор и зубы, чтобы он больше никого не покусал. Это же кино, он играл Дракона… Он хотел быть Драконом – и он был им. Ему в свое время никто так и не сказал, что голос в голове был не Дракона, а его собственной Тени, что он и есть Дракон – и ему не стоит его бояться – а лишь выгуливать и вовремя кормить. Параноидальная шизофрения была следствием расползающейся на части ментальной модели.       Эрик молчал. Она зачем-то ему об этом говорит… Серийник с голосом кровожадного дракона в голове, кусающий жертв.       – Ему не повезло в детстве, его мучила его бабка, его мучили в приюте, его мучила семья его матери и ее нового мужа – когда он жил с ними. Он мучил животных… Дракон это элемент его системы символов, Дракон это метафора, Дракон его воплощение – и он пытался найти смысл так, как он его понимал. Дракон познакомил нас… Уильям Блейк, Великий Красный Дракон и Женщина, облаченная в Солнце. Красный Дракон – с расправленными крыльями, с мускулистой спиной, румяной жопой, с рогатыми головами! Когда я его увидела, я тоже визжала, я кричала, что вот, вот он я, огромный мужик с семью головами, Поэт и пророк, отвергнутый создателем, посланный на землю страдать, непонятый, непринятый – что даже женщина в ногах лежит в ужасе!       Эрик все еще не понимал – но хотел понять. Какое ей дело до человека, которого мучили в детстве – за лицевой дефект; зачем ей хотеть быть, как Дракон Блейка, сильным, сочащимся от тестостерона мужиком?       – Он создал Дракона, чтобы защититься. Он убивал тех, кто был счастлив – потому что видел их счастливую беззаботную жизнь на домашних видео, с заказов с работы. Он не убивал их из злости и мести сознательно – его ментальная модель выкрутила это так, что в том была воля Дракона – чтобы обратить самых счастливых. Дракон пытался наесться чужим счастьем. Конечно же это не сработало.       Она говорила так, как будто знала это наверняка. А может, она и знала… Она сказала, Фрэнсис ее друг.       – Мы не виделись до сегодняшнего дня. Я знаю его уже год. Он узнал меня сегодня. В реальной жизни боль больнее, а счастье быстрее растворяется в воздухе, его невозможно поймать, оно ускользает в моменте. Я написала ему письмо, я думала он его не прочитал – раз он не ответил. Оказалось, он прочитал – но не ответил, потому что не мог поверить, что я говорю правду.       Писать письмо серийнику в лечебницу для особо опасных невменяемых преступников? Если бы Эрик ее преследовал и похитил, а потом бы силой принудил к близости, это было бы слишком тривиально. Она бы сочла это безвкусным дилетантством.       – Я ехала в лечебницу, не питая надежд, что он согласится со мной встретиться – потому что я думала, он обо мне не знает. Доктор Лектер помог мне с визитом, он убедил Чилтона устроить встречу, мы были как два цирковых зверя на круглой арене.       Она печально улыбнулась.       – У нас одна система символов, у нас похожая хтоническая бабка. Моя бабка не убила меня, потому что я живучая – а не потому что она плохо старалась, а Дракон говорил голосом бабки, потому что иного способа говорить так, чтобы было слышно, мы не знали.       Автомобиль уже поворачивал к Маунт Роял Террас, Эрик держался за руль так, словно он сейчас выскользнет из рук.       – Проекции, перенос, незакрытый гештальт… Мне плевать, кто и как это назовет. Я хотела подарить ему Дракона, он хотел принять Дракона. Юризен не оценит страданий, потому что он не умеет, ему и не надо. Его дело – ментальную модель собирать, сохранять целостностью, объяснять и сшивать лоскутное одеяло. Лос же эти страдания проживет, как свои собственные. Архитектор любит каждое свое творение – и страдает и умирает каждый гребаный раз, в каждом мультиварианте вместе со своей Вселенной.       Эрик покачал головой.       – Нет.       Он притормозил у тротуара напротив ее дома, у него вдруг начала болеть голова. Так не бывает… Он никогда ни с кем не говорил об этом – а Стелла и доктор Лектер не считаются. Доктор Лектер инвариант – но какой-то уж очень осведомленный, даже не как сэр Ли или Владан – которые прокляты, как и он сам.       Алекс посмотрела на него с оскорбленным возмущением.       – Пожалуйста, не надо про Архитектора, – попросил он.       Она не понимает, о чем говорит. Лучше пусть молчит – потому что Эрик не хотел говорить лишнего.       – Что, нет?       – Не любит.       – Да вот как это – не любит?       – Так это! – воскликнул Эрик. – Меня – меня – он разве любит? Чтоб вот так, все было вот так?! Черствое, бессердечное, безмозглое чудовище этот твой Архитектор! Больной ребенок, создавший Вселенную, гребаную Звезду, гребаного монстра, ни в чем не повинного ребенка им создал – и отдал Звезде на развлечение! Чтобы все страдали, мучились в вечности, без способа выйти! Фрэнсиса твоего – с его волчьей пастью, с параноидальной шизофренией, голосами драконов в голове, тоже создал! Тебя создал, красивую, дал тебе эмпатию, дал тебе жизнь – чтобы ты зачем-то тратила время на это!       Она замерла в кресле, она таращилась на него широко распахнутыми глазами.       – Не надо мне говорить, что Архитектор это делал по какой-то сраной задумке! Не надо меня утешать и говорить, что он сделал меня таким, потому что он хотел дать мне что-то хорошее, научить сопереживать, научить любить! Я и без этого бы мог! Ты могла! И Виктор! И Фрэнсис! И кто угодно – кто так же всю жизнь хочет быть хорошим, изо всех сил старается никому не вредить, никого не убивать, никому не делать зла – потому что хочет, чтобы зла не делали ему! Эмпатия – социальный стопор! Если бы я не чувствовал ничего, я бы тоже был счастлив, я бы делал все, что хочется, я бы был ненасытным вендиго, но я бы не видел этого вот всего!       Ему уже хотелось рыдать, он не помнил, когда в последний раз он так орал – с истерикой, с подступающими злыми слезами, срывающимся на сип голосом.       – Я не просил этого, я никогда не просил! Я просто хотел делать свое дело, я просто хотел, чтобы мне позволил жить, просто быть – но мне сказали, мне нужно себя продать, распять, прилюдно, на сцене, потому что это моя миссия, мой крест, мое воплощение! Цирковой зверь, урод в клетке на потеху толпе, ярмарочный фокусник! Что за извращенная фантазия – обрекать на подобную участь то, что любишь?! Что за извращенное понимание дара – давать то, что невообразимо пережить смертному, тому, кого ценишь больше всего – и давать ему бессмертие?!       Вот что бы Эрик сказал Архитектору, если бы встретил его. Осудил, послал бы к черту, заявил, что в гробу видел его больную Вселенную… Но Архитектор не слышит его. А Алекс еще больше пугается – потому что вопли Эрика пугают даже его самого.       Он шумно выдохнул, он зажмурился, он стиснул пальцами руль, затем сжал кулаки, затем закрыл лицо ладонями. Ему стало стыдно – что он разорался и все испортил.       Она тут ни при чем.       – Прости меня, – сказала она.       – Ты тут ни при чем…       – Эрик, прости меня.       – Алекс.       Она подалась вперед и протянула руки, она гладила его лицо, он даже не думал отстраниться, он будто бы даже не сразу заметил.       – Прости, – повторила она. – Видимо, я правда не умею объяснять. Я старалась объяснить, я все старалась объяснить…       В ее глазах стояли слезы, меньше всего ему хотелось, чтобы она подумала, что он так разозлился из-за нее. Дело вовсе не в ней – просто у него накопилось. Он молчал и терпел долго – и от одной фразы его прорвало.       Он уже потянулся к ней, притянул за плечи, положил ладонь ей на затылок. Он поцеловал ее, она ответила сразу, он потерял голову и уже дернулся за рулем, подпирая коленями приборную панель.       Он почему-то сопел и стонал, он сам не понял, что пытается засунуть руку ей в брюки, сам ерзает на сиденье и тяжело дышит.       Он оторвался от нее, потому что у него зазвонил телефон. Прозаично, не вовремя, вибрируя в кармане брюк, вовсе не к месту – не на том месте, где он хотел ощущать посторонние предметы – кроме ее руки.       Эрик выругался сквозь зубы, отстранился, достал телефон. Это был Виктор.       – Да.       – Я хочу пригласить Теодора домой.       – Сегодня?       – Сегодня вечером.       Алекс слышала его голос из трубки, она улыбнулась – и кивнула.       – Мне не возвращаться?       Виктор рассмеялся.       – Нет, я думал, ты приготовишь еду, мы поужинаем втроем, ты же…       – Я приготовлю, значит.       – Ты же умеешь.       – Я кухарка?       – Эрик, я… Извини, я думал, тебе интересно будет познакомиться с Теодором. Ты же толком с ним не общался.       Он никогда не обращался к нему «папа», он называл его отцом только в третьем лице, когда представлял его кому-то или когда рассказывал о нем что-то.       – При одном условии.       – Ты не кухарка… Но если готовить будем мы с Теодором, то мы все втроем отравимся.       – Мы будем не втроем, а вчетвером. Я буду не один.       Виктор испуганно затих. Эрик спохватился, он понял, что Виктор его неправильно понял – и у него у самого дыхание перехватило от мысли, что произошло бы, если бы сбылось то, что Виктор себе вообразил.       – У меня есть девушка, я хочу вас познакомить.       – Девушка?       Голос Виктора был тихим, с какой-то жалостливой надеждой. Он прокашлялся.       – Серьезно? – переспросил он. – Круто. Я рад. То есть… Хорошо скрываешься.       Он рассмеялся уже натянуто и неуверенно – но с облегчением.       Эрик усмехнулся.       – Во сколько ты хотел ужинать?       – В восемь.       – Рыбу и рислинг.       – Что угодно.       – Приходите в восемь, – сказал Эрик и завершил вызов.       Он посмотрел на Алекс, голова все еще кружилась.       – Виктор хороший.       Эрик не рискнул добавить: «Он тебе понравится» – потому что у этой фразы были неприятные ассоциации.       – Я знаю, – отозвалась Алекс с улыбкой. – Мы точно успеем к восьми?       – Нет, но главное – делать вид, что так и было задумано.