Memories

      «Чёрт, да неужели его правда так заботит моя...» — Мысль оборвано промелькнула, перед тем как сознание Какаши начало таять снова.       Гендзюцу проникло прямо в подкорку, подсвечивая мозговую ткань, выхватывая воспоминания и вынося их на доску. Дыхание Какаши вышло из-под контроля, пот пропитал одежду насквозь, а кровь всё капала, капала на пол рядом с татами…       …Майто Гай опять не даёт ему покоя. Эти черные глаза-жучки, нескончаемые оды весне, дружбе и вечному соперничеству, неутомимые размахивания конечностями... Какаши просто игнорирует его и идёт дальше по грунтовой дорожке. Как же хочется вздремнуть под деревом…       — Прекрати. Отстань от меня. — Он хмуро огрызается и уворачивается, когда чужая рука пролетает прямо перед лицом. Но Гай тренировался. Он набрал мышечную массу, стал сильнее и быстрее, и вот его кулак с налёту впечатывается в живот Какаши, вышибая дух.       Гай ошарашен, растерян и рассыпается в извинениях — впервые ему удалось хоть как-то достать Какаши, а тот тем временем смотрит на свои дрожащие руки с одной только мыслью:       «Он лучше меня?»       «Он что, лучше меня?!»…       Какаши уставился на доску. Он слабо помнил этот случай. Судя по ярко-красному шарфу, обмотанному вокруг шеи его друга, здесь они оба еще даже не чунины. Так давно… Задолго до всех страданий, смертей, суицида, войн, инвалидного кресла… Их отцы еще живы.       Ками, каким же заносчивым он был, каким глупым, раз не ценил Гая…       «Он что, лучше меня?!» — Да как он думать мог о таком? Какаши охватил жгучий стыд, и, наверное, именно поэтому воспоминание и оставалось похороненным на задворках разума.       До этого момента.       Впрочем, ниндзя-охотнику было плевать. Он смахнул картинку, как назойливое насекомое, и прежде чем Какаши успел что-либо сказать…       …Ирука так взволнован. На длинный тонкий шрам поперёк переносицы падает тень, губы влажные…       — Так хорошо?.. — Шёпот пускает мурашки по оголённой коже Какаши. Горячий язык скользит вдоль всей длины его члена — пульсирующего, болезненно твёрдого. Пальцы неуверенно поглаживают, двигаясь вверх от основания, полный надежды и любопытства взгляд ищет одобрения в глазах Какаши…       Ирука берет в рот полностью. Щёки его краснеют — так сладко, так невинно и вместе с тем бесстыдно. Это их первый раз. Их самый первый раз…       Горячо. Слишком узко и слишком горячо, головокружительно. Только бы не кончить прямо сейчас, только бы не опозориться… Ногти Ируки легонько царапают напряжённый, вздымающийся живот Какаши, создавая ошеломляющий контраст… Безумие.       Он смотрит снизу вверх с неимоверным обожанием, тёмные глаза пылают, беспощадно требуя его блаженства…       Кровь и желчь снова наполнили рот Какаши. В гендзюцу мозг работал с перебоями, распахнутый настежь, как окно с видом на самые личные моменты.       Он понимал необходимость прояснить детали, которые могут помочь в расследовании покушения, и готов был терпеть пытки, хоть дзюцу и превращало его нервные окончания в кашу, но Ирука… Ирука не хотел бы, чтобы это видел кто-то ещё. Никогда!       — Прекрати. Ты не можешь… — выдавил Какаши, смутно ощущая, как кровь пузырится на губах.       Охотник отшвырнул воспоминание с силой удара тайдзюцу, после которого не поднимаются, и перешел к следующему:       …Глаза Рин расширяются, а потом тускнеют. Всюду кровь.       Кожа Какаши потрескивает от электричества. Сердце остановилось, разбитое.       Мир рухнул.       Томоэ Шарингана вращаются так быстро, что Какаши это чувствует.       Он плачет. Рыдает…       Какаши залихорадило и затошнило от отвращения, поднимающегося некротической чернотой вверх по внутренним органам, сосудам, костям, прямо к черепу. Настоящие слёзы жгли его глаза.       Обито… Он тоже мёртв. Это продолжение гендзюцу?       Нет, Какаши думает о нём сейчас, этого нет на доске.       Разглядывая чистую от воспоминаний поверхность, он вдруг с ужасом осознал, как именно работает эта техника. Понял, почему ниндзя-охотники использовали её в прошлом и почему не использовали, пока он был Хокаге и позднее, в мирные времена.       Техника была разработана для того, чтобы ломать людей. Она врывается в сознание, поднимая определённые воспоминания и утягивая за ними другие — ещё, ещё и ещё, пока прошлое окончательно не смешается с настоящим.       Какаши неподвижно смотрел на охотника, по капле набираясь решимости:       «Ирука думает, что я мёртв. Он считает, что я пытался убить Наруто. Я не могу умереть здесь. Я должен…»       …Он стоит на коленях, завороженный открывшимся видом. Ирука тоже на коленях — на четвереньках, — но едва держится: клон Какаши нещадно вбивается в него сзади — налитый кровью член быстро скользит внутрь и наружу.       Этот клон ведет себя тихо в отличие от двух других, особенного того, который грубо тянет Ирукины распущенные волосы, размашисто толкаясь ему в глотку. Он стонет во весь голос, записывая каждую секунду происходящего точной копией Шарингана.       Третий клон тоже немилостив к Ируке: переплетается с ним пальцами на своём члене в сантиметрах от его лица, вынуждая двигать рукой быстрее. Эта версия Какаши кажется такой же рассеянно-очарованной, как оригинал, — взгляд ежесекундно мечется между остальными участниками действа, ревностно желая рассмотреть Ируку со всех сторон.       Настоящий Какаши намеренно не касается себя, усердно сдерживается, чтобы не кончить, но его член беспокойно дёргается, и это настоящая мука — просто наблюдать, бездействуя. Ему не нужно смотреть вниз, он чувствует, как предэякулят сочится из него, чует его запах, а заполнившие комнату влажные звуки и короткие шлепки кожи о кожу только придают остроты ощущений и подталкивают к краю.       Тот клон, что занят задницей Ируки, подхватывает его снизу и приподнимает за ноги, раскрывая перед Какаши и, о, ему не остаётся ничего, кроме как рычать. Низко, первобытно… Вторая копия тоже явно наслаждается сменой позиции и вцепляется в каштановые волосы ещё сильнее. Свободной рукой Ирука хватает его за бедро, слюна стекает по его подбородку и шее. Он виновато смотрит на третьего клона, который остался не у дел, глаза слезятся, но всё равно полны огня, желания, страсти…       Второй клон не выдерживает. Его голые плечи взлетают к шее, рука дрожит в мокрых волосах Ируки. Ещё один сильный, почти жестокий толчок во рту, и Ирука давится, но чёрт, как же ему это нравится — он снова возбуждён, его член твердеет третий раз за ночь… Клон кончает ему в глотку, заставляя закатить и закрыть глаза в чистом экстазе, и с хлопком испаряется, оставляя возлюбленного Какаши двум другим на растерзание.       Воспоминания и ощущения тотчас же передаются настоящему Какаши. Все. В мельчайших деталях. И он не испытывает ни капли стыда, оседая на пол и прокручивая их на повторе при помощи Шарингана.       Вновь принимаясь ублажать третьего клона рукой, Ирука поворачивается к оригиналу с игривой улыбкой на истерзанных губах.       — Нравится тебе? — Этот хриплый, источающий зной голос накладывается на отзвуки оргазма исчезнувшего клона и почти заставляет Какаши кончить, так и не дотронувшись до себя.       Ему приходится свесить голову и зажмуриться, чтобы сдержаться. Мановением руки он приказывает двум оставшимся копиям сбавить обороты до мягчайших, нежнейших прикосновений, и поднимает на Ируку преисполненный сумасшедшим благоговением взгляд.       — Да... — едва выталкивает это жалкое короткое слово он.       Оба глаза — родной и Шаринган — фокусируются на ладони Ируки, которая плавно спускается по его восхитительной бронзовой груди, минуя красные следы укусов и измученные соски, вдоль живота и к истекающему члену. Язык Какаши скользит во рту. Как же ему хочется оказаться там, на месте пальцев Ируки, чтобы окутать его влажной лаской…       И он просто пялится туда, где совсем рядом серебристые лобковые волосы его клона сталкиваются c ягодицами Ируки.       — Иди ко мне, сюда. Хочу трахать тебя, пока не закончу с клонами.       Какаши смотрит на Ируку в непонимающем восхищении. Тот только щёлкает пальцами, указывая на пол перед собой:       — Давай. Вставай на четвереньки. Сначала хорошенько вылижу тебя.       Дьявол, Какаши кончает прямо на месте, но всё равно ползёт, задыхаясь в оргазме под голодным пристальным взглядом…       Он продолжил задыхаться под действием гендзюцу.       В штанах тесно, лицо горит. Уставившись на татами, Какаши попытался вспомнить, где находится, попытался внушить себе, что всё это — не более чем созданная охотником иллюзия, но боже, Ирука…       Глаза болели, как от долгого использования Шарингана или даже как в тот момент, когда Мадара Учиха забрал его у него навсегда, оставив кровавую пустоту в глазнице, но Какаши всё равно хотел продолжать смотреть…       Ниндзя-охотник поднял руку, чтобы поставить воспоминание на паузу. Доска показывала деревянный пол, который оставался перед взором все оставшееся время, пока Ирука… Нет. Никто другой не должен был этого видеть. Какаши не беспокоило собственное уязвлённое достоинство, но кадры ночи их с Ирукой третьей годовщины принадлежали только им двоим.       И он целовал бы ботинки охотника, если бы потребовалось, зализывал бы его открытые раны до скончания времен, лишь бы уберечь Ируку от унижения.       Какаши согласился бы на что угодно, кроме этого       — Пожалуйста, не нужно больше, — взмолился он. — Это не только мои воспоминания… — он почти произнес имя Ируки вслух, но оно застыло в связках, не позволяя ничего сказать, разве что разбито упрашивать: — прошу, хватит.       Секундная пауза.       Голова Какаши перестала гореть от боли. Его глаза расширились, пока он, замерев, наблюдал, как охотник думает.       Тишина. Цепенящая неподвижность.       Охотник сжал руки в кулаки и возобновил дзюцу, а на доске снова замелькали воспоминания.