Memories

      Какаши вернулся в поместье. Один.       У него всё болело — каждый мускул и каждая кость, — зато желчь больше не обжигала язык, а кровь не горчила на губах.       Итак, выходит, что мозг Ируки сейчас тоже погибает из-за длительного пользования техникой, но если преломить поток его чакры, гендзюцу рассеется. Какаши будет свободен, вот только…       Осмотревшись в комнате, воссозданной по образу и подобию той, где когда-то ступала нога его отца, он понимал: Ируки здесь больше нет. И если Какаши выберется, что будет с ним?..       Он навсегда застрянет в дзюцу?       Он… Погибнет?..       Какаши не мог рисковать. Только не после того, как вновь убедился в многолетней преданности своего любимого.       Нет смысла спасаться. Нет смысла выживать, если Ируки больше не будет с ним.       Угрызения совести не отступали: конечно, как выяснилось, всё происходящее — лишь частично вина Какаши, но именно из-за него Ирука оказался запертым в воспоминаниях.       И поэтому именно Какаши всё и исправит. Ему бы только найти Ируку ещё всего раз…       Темнота поглотила очертания поместья Хатаке. Как назло, ничего, кроме образа розовой мозговой оболочки в кровавых подтёках, в голову не лезло. Любое воспоминание могло стать последним, но Какаши принудительно направлял весь поток мыслей к Ируке…       … — Анко сказала, что на неё это больше не налезает…       Какаши вскинул голову и увидел свою старую холостяцкую квартиру.       Он отдавал себе отчёт в том, что попал в воспоминание, но что-то в нём было… Не так. Почти неуловимо, неосязаемо, но точно по-другому. Комната выглядела немного иначе, или, может, даже совсем иначе. Она странно рябила, как поверхность чабудая, и колебалась, как лестница, по которой спускался Ирука, чтобы сделать ему чай…       Гендзюцу больше не работало так же быстро и слаженно.       Ирука выходит из ванной комнаты. Упругая кожа сияет юностью, глаза — пытливым интересом.       Те самые несколько лет до начала Четвертой мировой войны шиноби. Они только-только начали встречаться.       Его грудь и рельефные бицепсы обтянуты чёрной сеткой, как и бёдра. Крепкие ягодицы вместо оранжевой юбки — неотъемлемого атрибута Анко — подчеркивают короткие чёрные шорты.       При всём показном смущении, Ируке явно нравится, как он выглядит. Нагнувшись, чтобы поправить резинку под коленом, он отправляет Какаши совершенно невинный взгляд из-под тёмных ресниц.       — Ну, а ты что думаешь? Как тебе?..       — Прости, я на минутку, — ужасно неестественным тоном бросает Какаши, прежде чем выскользнуть из комнаты.       Уже в коридоре он подносит пальцы к лицу и, отняв их от носа, видит то, что в принципе и ожидал увидеть. Кровь из носа. Серьёзно? Ну что он, подросток озабоченный, что ли?       Сквозь пальцы также виднеется и другая проблема, от которой он решил поберечь Ирукины глаза: его форменные штаны на размер свободнее положенного, но эрекция всё равно протестует против тканевого ограничения.       Он весь дрожит и ничего не соображает, когда касается себя. По ощущениям вот-вот кончит.       — Какаши, ты где? Ты в порядке? Помощь нужна? — слышится из спальни.       Какаши быстро закрывает дверь до конца и краснеет в тон крови на кончиках пальцев. Что ему делать? Спустить по-быстрому и вернуться к Ируке, как ни в чем ни бывало? Признаться в случившемся? Или, может, просто переместиться куда-нибудь в кусты и помереть там со стыда?..       Слева что-то блеснуло, и Какаши отнял руку от носа, почти готовый прикрыть ею глаза.       …Майто Гай как всегда ослепляет его своей улыбкой:       — И чего это ты? Никак помирать собрался, Соперник?       Он откидывется на инвалидном кресле и раскручивает колёса, потом берётся за подлокотники и показушно приподнимается в воздух на руках.       — Нет. Но всякое может случиться, — безмятежно отвечает Какаши. — И тогда я хочу, чтобы ты присматривал за Ирукой.       Улыбка Гая меркнет. Он понимающе кивает:       — Я не подведу.       Какаши снова переводит взгляд на дочь Куренай и Асумы — Мираи. Девочка перебегает от киоска к киоску в поисках угощения, которого срочно захотелось Гаю. Она ужасно стесняется в их компании, но всё равно старается.       Это мило. И заставляет Какаши задуматься о собственных детях — редкая мысль. Мимолётная.       Он мог бы просто отпустить её, как и всегда, ведь они с Ирукой и так счастливы, но видя Мираи…       Видя Мираи, он начинает размышлять о том, что от него останется после смерти, и тогда сердце отзывается болью — острой, как от удара Клинком Чакры.       Какаши ведь уже умирал однажды. Получил шанс вновь увидеть отца и поговорить с ним — никогда не думал, что это снова случится. Смерть казалась дорогой в безмятежность, когда он рассказывал ему об Ируке, как о человеке, который смотрел на него и видел не один только Шаринган и загадочную тайну за маской, а саму его человеческую суть — настоящую и противоречивую.       Отец был счастлив за него.       Безмятежность потеряла смысл, когда Какаши вернулся к жизни. Ирука тяжело перенёс случившееся. Он просто вцепился в него и крепко держал посреди развалин, где они встретились после атаки Пейна. Шиноби и гражданские недоуменно оглядывались на них, но Какаши было плевать. Всё, что его беспокоило, — слова Ируки:       «Только попробуй умереть снова. Я сойду с ума, если ты умрёшь».       Так что… Да. Какаши решает повторить, твёрже на этот раз:       — Позаботься о нём, Гай. Сделай всё, что попросит.       Гай опускается на сиденье кресла и придерживает колёса.       — Конечно, Какаши.       — Но только не спи с ним, — грозится тот, хмурясь под маской.       — Да я бы никогда… — щёки Гая заливаются пунцовым.       Какаши щурится:       — Хотя ладно. Если сам попросит, то спи. Не хочу, чтобы он растрачивал себя на скорбь обо мне. — Он становится серьёзнее и смиряет друга пронзительным взглядом. — Пообещай, что с ним всё будет хорошо...       …— будет хорошо?       Вопрос на грани слышимости.       Ночь такая тёмная. Ирука под ним — тёплый, обнажённый, открытый и уязвимый. Его руки бережно касаются раскрасневшейся груди Какаши.       — Да, обещаю, — шепчет Какаши, убирая прядь волос с его лица — точно так же, как несколько недель назад, на крыше. Сейчас на сердце ещё тяжелее, чем тогда. Оно болит за каждого, кто погиб, — будь то люди из Листа, Песка или Звука.       Но Ирука заставляет его чувствовать себя живым. По-настоящему живым, и поэтому Какаши целует его в надежде выразить всё, что таится глубоко внутри, а когда отстраняется, не видит в карих глазах ничего, кроме непоколебимой уверенности.       Скоро похороны Хокаге — уже завтра. А сегодня Ирука пришел к Какаши, но не для того, чтобы скорбеть вместе. Они просто нужны были друг другу. Сперва их поцелуи дополнились всё более и более смелыми прикосновениями, потом на обоих стало меньше одежды, а затем её не стало совсем, как и прежнего Ирукиного сомнения в том, что он может доставить Какаши удовольствие.       Скоро Наруто покинет деревню вместе с Джирайей. Скоро — да в любой момент — кто-то ещё может умереть. Какаши может умереть.       Всё что угодно может случиться.       Какаши без слов понимает, что они оба думают об этом. И он прижимается лицом к лицу Ируки, соединяя их шрамы. Говорит тихо-тихо:       — Просто держись за меня.       Ирука обнимает его спину. Какаши никогда не видел, чтобы доверие выглядело столь совершенно на чьем-то лице.       И он старается двигаться медленно; он нежен и осторожен, даже когда ногти Ируки оставляют полосы на его коже. Всё это — именно то, в чём он так нуждался сегодня, сейчас, всегда. Всё это так правильно, что Какаши почти забывает, как дышать.       Он проникает до основания, и, когда Ирука толкается навстречу, по коже пробегает электричество. Шаринган вращается ярко красным…       Ирука улыбается. Да так хищно, словно Какаши не более чем маленькая добыча у него на крючке.       Их тела соединяются, искря любовью и самой жизнью, и Какаши не понимает в этот момент ничего — только то, что не чувствовал ничего подобного ни с кем другим и что Ирука смотрит на него совсем не так, как кто угодно до него.       — Я… Я уже почти… — Этот шепот прямо в губы пробуждает в Какаши чакру молнии.       Его пробирает до костей, и он старается удержаться, но в следующий же момент теряет над собой власть, освобождаясь, изливаясь.       Он слабеет и в то же время наполняется силой, глядя на Ируку в темноте ночи.       Что, если он умрёт завтра? Что тогда подумает в ту самую, последнюю секунду? Будет ли сожалеть о том, что покинул Ируку? Будет ли счастлив от того, что на короткое мгновение у него было что-то столь прекрасное?..       — Я люблю тебя, — вдруг говорит Ирука, глядя ему прямо в глаза.       И было в этом что-то странное… Что-то нереальное и зыбкое в отблеске пота на коже под лунным светом, в запахе секса в воздухе.       Какаши медленно сел, в замешательстве посмотрел на Ируку, растрепанного и заласканного, и тогда все понял. Вспомнил:       — Ты не говорил этого тогда.       — Да, ты прав, — слабо, разбито прошептал Ирука. — Ты сказал это первым, позже. А я той ночью не смог, и всегда об этом жалел, потому что на следующий день ты сражался с Итачи и впал в кому. Я думал, что ты умрёшь…       Даже в гендзюцу Какаши не мог вынести Ирукиных слёз, и он потянулся к нему за объятием, но тот остановил его, вытянув руку.       — Мы всё ещё в Дзюцу Памяти, и оба медленно умираем.       Прежде чем Какаши нашёлся с ответом, они оба вновь стали на двадцать лет старше — возраст отразился на Ирукином лице, кожа обоих покрылась новыми шрамами.       — Я должен попытаться всё исправить и вытащить нас, — собравшись с силами, наполнившись Волей Огня, твёрдо объявил Ирука. — Но если ничего не выйдет… Прости.       Какаши только кивнул, а потом тоже ощутил, как духовное наследие Конохи подсвечивает ему путь. И хоть Ирука и запретил ему двигаться, он всё равно метнулся поцеловать любимое лицо, а затем улыбнулся — искренне и с нежностью.       — Просто скажи, что нужно сделать. Я всегда с тобой, Ирука.