В сердце шторма

      Крошечным цветком горела свеча, стараясь выгнать мрак из тёмной комнаты. Её скупой свет касался маленькой фигуры мальчика, что стоял у окна с заиндевелым кружевом. Тихо. Слишком тихо. Время растянулось в вечность. Всё замерло, застыло, словно ожидая чего-то дурного. Вскоре теплое восковое озерце нежно убаюкало трепещущее пламя оплывшего огарка. Тьма расползалась, пронзая каждую клеточку тела и сковывая затылок. Откуда-то, из самой глубины покоев донёсся жуткий протяжный вой, и страх свернулся в сердце, налившись свинцом. Вырвавшись из плена сна и хватая ртом воздух, Химмель вцепился в одеяло и обвёл взглядом комнату. Никого. Да только тревога продолжала сотрясать грудь, сжимая виски. А от прогорклого запаха свечи во рту до сих пор чувствовался гадкий солёный привкус. Кошмар, запечатанный в памяти по сей день, вновь разбередил прошлое, принеся давнее чувство безысходности и липкого ужаса. Он не помнил подробностей. Только обрывки, смазанные куски, в которых всегда присутствовала обреченность, ощущение острой безнадежности и безвыходности. Сон никогда не менялся. К нему не добавлялись новые детали. Всегда одно и то же, что никогда ничего не объясняло и не проясняло. А вопросы он уже давно перестал задавать. Что было, то было. За окном привычным клубящимся пеплом тянулись по небу тучи, из-за чего трудно было понять, утро уже или день. Спать не хотелось, но и устав бесцельно валяться, Химмель поднялся, опустив ноги подле кровати. Непослушные, немного взмокшие ото сна пряди путались в пальцах, с трудом заплетаясь в косички. Кое-как сотворив шедевр на свой лад, юноша забрал некоторые вещи и неспешно вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. Гудящая голова то и дело отзывалась назойливым звоном в ушах, закрутив рецикл воспоминаний вчерашнего вечера: весь шум, смех и отзвуки мелодии сливались в единый пестрый хор. А натужный скрип ступенек и половиц с каждым шагом резал обострившийся слух, пока он не оборвал его, сев за барную стойку. — Выглядишь неважно. Выспался хотя бы? — поинтересовался бармен, скучающе привалившись на потертую поверхность столешницы. — Сложно сказать, — растирая виски, пробубнил Химмель. — Кажется, я вчера немного перестарался. — Хах. Тебе не кажется, — усмехнувшись, произнёс тот и, взяв жестяные баночки, начал возиться, умудряясь выполнять при этом все присущие профессии ритуалы. — Однако стоит признать, от твоего исполнения здесь было ещё более оживлённо, чем обычно. Многие посетители специально задерживались, чтобы просто послушать. Пришлось даже ввести правило: «с пустыми кружками долго столик занимать запрещено». И знаешь?.. Удивительно, но это подействовало. Так что ты ещё неплохо так подсобил с выручкой. Стремительное головокружение размыло рельеф полочек в калейдоскоп, пестрящий мозаикой цветных осколков. За последние минуты юноша уже тысячу раз пожалел, что ему вздумалось играть до самого закрытия. А осознание, что все его нынешние страдания просто окупились в чьём-то кошельке, неприятно заволокли голову туманным скопищем мыслей: Стоило ли оно того? Что, если его снова сегодня попросят играть? Сможет ли он? А если нет, то что тогда? — Если я не стану сегодня выступать, то хотя бы на ночь мне хватит? — спросил он и обмяк на стуле, уронив голову на скрещенные руки. — Прости, это не ко мне. Но, думаю, господин Рагнвиндр не будет против, если ты решишь отдохнуть. — На этом спасибо. Мужчина неоднозначно ухмыльнулся и метнулся к плите. Потоки пара клокотали внутри вскипевшего чайника, подбрасывая крышку. А вскоре прозрачное варево, источающее тонкий сладостный аромат, забурлило и заискрило в чашке. — Ах! Точно! Совсем забыл передать. С утра Орден Буревестника устроил обход каждого дома и рабочего места. Они объявили, что в полдень гражданам всех сословий в обязательном порядке необходимо явиться на Ратушную площадь, — сообщил бармен, а после пододвинул напиток, окутанный паром. — Мятный чай от меня. Выпей и не мучайся. Легче станет. — Если присутствие обязательно для всех, почему вы туда не идёте? — с усилием приподняв голову, поинтересовался Химмель. — Ай! Скукота всё это! Там вроде как необходимо присутствовать на оглашении… э-эм, якобы чего-то там от самого Архонта Декарабиана. Вот только не думаю, что он будет лично, напрямую общаться с народом. Хотя на такое я бы точно пришёл да посмотрел. А так сидеть на коленях, уставившись в пол, и бояться поднять голову, дабы божество не разгневать, у меня желания нет. Да к тому же там всегда холодно, а ещё этот бесконечный ветер. Бр-р-р! Мне вполне хватит и рассказов посетителей. — И всё же странно это. По крайней мере, насколько я помню, они ещё никогда так наспех не собирали людей, — задумался юноша, опершись головой на локоть и поглаживая гладкий обод. — Тут ты прав. Я к слову, попытался расспросить, что к чему. Но сам понимаешь, эти судари немногословны. Негласность, долг, служба и всё такое. — А господин Рагнвиндр? Он вроде тоже из Ордена, верно? — Да. Но уж у кого-кого, а у него однозначно спрашивать не стану. Он хороший рыцарь, работодатель, хозяин таверны, кто угодно, но не собеседник. Вопросы он задавать умеет, а вот отвечать на них сам — нет. К тому же, темы служебных дел лучше вообще с ним не затевать, одного взгляда хватит чтобы это понять. Поверь мне. — Ясно. Что ж, видимо, всё же придётся послушать самому. Тяжело вздохнув, Химмель приподнял накалённый фарфор, едва удерживая его в руках. Влажная испарина медленно таяла на пальцах. Пересилив себя, он нехотя отхлебнул отвар, и терпкая горечь мяты тут же скользнула по губам, опаляя горло, оставляя еле заметное медовое послевкусие. Закашлявшись, юноша скривился от предложенного напитка и отставил чашку. Вот только настойчивый бармен снова и снова пододвигал её к нему с назидательным тоном, заставляя допить. Издевательская, по его мнению, пытка могла бы растянуться до масштабов вечности, если бы громкий скрип не ворвался в помещение. Тяжёлая дверь отъехала от косяка, и холодный ветер юркнул по ногам, слегка раздув плащ. В проёме появилась знакомая со вчерашнего вечера фигура барда, что, малость пошатываясь, направился в их сторону. Исходящий едкий хмельной смрад вперемешку с кислым тошнотворным амбре мгновенно перебил аромат чая и вызывал отвращение. Подорвавшись с места, Химмель спешно выпорхнул на воздух, игнорируя вопросительные возгласы, летящие в спину. Лёгкая свежесть приятно заскользила по щекам, волной разливаясь по телу и расслабляя окаменевшие мышцы. Приглушённые голоса прохожих, бредущих по припорошенной улице к сердцу королевства, наперебой обсуждали последние новости. Слова различать не получалось, но, судя по интонациям, в них кипело возмущение. И, несмотря на головную боль, неуёмное любопытство звало пойти с ними, слиться и послушать, о чём же все столь оживлённо судачат. Плац возле закрытых ворот стремительно наполнялся нарастающим гулом многоголосья разных сословий: от простых крестьян, служащих и до благородных аристократов. В мощном шуме переплетались голоса, они наслаивались друг на друга, перемешивались в жуткую какофонию из бессвязных фраз, возмущённого бурчания, дрожащих и срывающихся вздохов. В какой-то момент Химмель возненавидел эту суету из-за неровного напряжения людей, сыплющих ворохом искр, хоть и понимал, что в обычное время жить без неё не сможет. Ведь за немногие прожитые годы привычка барда быть в окружении общества влилась в кровь и проросла в тело, как сорная трава в землю. Но сегодня здесь становилось слишком тесно и шумно, что юноша невольно чувствовал себя рыбой, зажатой в бочке с маринадом. Да только отступать уже было некуда, и впереди маячила безрадостная перспектива преклонения. Четверть часа ожидания утомили на нет, и Химмель даже подумывал бросить эту затею и поскорее ретироваться, пока есть возможность. Но словно сам Архонт прочувствовал его желание и решил отрезать последний путь к отступлению, накрыв город огромной угольно-чёрной тучей. Мгновение — и безжалостный ветер налетел хлёстким порывом, сбивая непокорных с ног, заставляя смиренно склонить колени. Отбросив попытки сохранить уходящее тепло, юноша прикрыл рукой лицо и осмелился посмотреть ввысь. Тяжелое графитовое облако окольцевало небосвод над шпилем башни, демонстрируя всю величественную мощь лицезрящего божества, любующегося своими преклонёнными подданными. Грохот засова сотряс воздух, и кованные крылья, заскрипев, распахнулись в стороны. Множественные силуэты плавно выплыли из темноты и, скользнув по рельефам колонн, нырнули на помост. Среди статных фигур в доспехах с отличительными знаками анемо стихии замелькали знакомые лица: представители клана Гуннхильдр и господин Рагнвиндр. А вскоре из тёмного коридора мерно вышла беловолосая девушка, что важно ступала по брусчатке к месту выступления. Её расправленные плечи, волевой взор, неслышная поступь босых ног придавали ей сходство с диким зверем и указывали на идеальную рыцарскую выучку. — Жители Мондштадта! Я, Деснь Амос, стою перед вами, дабы огласить волю, переданную вам нашим милордом Декарабианом! Но перед началом мне лично хочется выразить благодарность вам за то, что вы откликнулись и собрались здесь. Своим присутствием вы искренне доказываете свою любовь, веру, покорность и кротость к Анемо Архонту. Однако, за исключением признательности, к сожалению, больше хорошего сказать мне нечего. Лёгким поцелуем ветерок понежился у румяной щеки, слегка всколыхнув снежные пряди. Амос немного помяла хартию, украшенную золотой буллой, но открыть так и не решилась. Кончики пальцев мелко дрожали, выдавая волнение. Ей предстояло рассказать народу о его грядущей судьбе. И то, как она это преподнесёт, определит всё: и дальнейшее поведение людей, и отношение к власти Архонта, и становление мира, в котором они будут жить. Груз ответственности давил с каждой новой мыслью всё сильнее и сильнее. Но ей нельзя было подвести тех, кто однажды поверил в её волю и ум. — Всем нам известно, что сейчас мы живём в нелегкие времена. Каждому из нас приходится по-своему тяжело. Да только трудности, с которыми мы вынуждены сталкиваться, совершенно не интересуют холодного тирана. Вы же его знаете как Духа Северных Ветров Андриуса или Волка Севера Лупуса Бореалиса. С недавних пор угроза из Мёртвых Земель непомерно усиливается. Как видимо, Андриус всё ещё жаждет разверзнуть войну, что некогда на корню прервал наш милосердный Архонт, даровав нам защиту под Куполом. И эта защита по сей день оберегает нас… — Какая чушь, — донеслось за спиной девушки, и минутная заминка тишины стала гуще и напряжённее. — И-и потому, чтобы обезопасить жизнь народа, Владыка Декарабиан будет вынужден принять необходимые меры для нашего светлого будущего. Станет непросто. Но очень надеюсь, что вы отнесётесь к данным изменениям с полным пониманием, как это сделали все мы… — Мы? — вопросительно вторил голос, на этот раз вынудив девушку обернуться. Напряжённое молчание натянулось шёлковой нитью, о которую можно обрезаться до крови. — Мы, — подтвердила она в тишину и, глубоко вздохнув, продолжила. — К великому сожалению, нам всем придётся смириться с мрачной завесой, что сейчас над нами, как и более сильными порывами ветра, исходящими от границы. Мы же просим быть разумными и воздержаться от посещения условленной территории. Однако, чтобы избежать несчастных случаев, в городе будут учащены патрули, а также введён комендантский час с восьми вечера до восьми утра. В остальное же время, а именно в часы безветрия, нам станет доступно жить приближ… Резкий рывок свитка заставил Амос раскрошить язык о последние слоги. Абсолют очередного безмолвия настораживал, а недоумение рыцарей да мрачный вид господина Гуннхильдра, что вчитывался в пергамент, пугал до дрожи. — И это называется необходимые меры для нашего светлого будущего? — яростно возмутился Гуннхильдр. — Да это нас всех в могилу сведёт! Какофония вдохов сотрясла воздух и тут же сменилась новым залпом тишины. — Господин Гуннхильдр, попрошу вас следить за словами и сдерживать свой ненужный порыв эмоций. Наш милорд никогда не допустит подобного исхода. Не стоит вводить людей в заблуждение, если в вашем сердце зародился корень сомнений! — Сомнения? Тут без моих сомнений всё ясно написано! Если не смерть всем, то что тогда? Выживет сильнейший? Казалось, собственными словами господин Гуннхильдр если не подписывал себе смертный приговор, то совершенно точно лишался официального статуса и подрывал репутацию клана. Но сейчас только он один знал, насколько всё плохо, и просто не мог поступить иначе. — Прекратите сейчас же! Вы сеете ненужную панику, что навредит вам и другим людям! — громко произнесла Амос и, смерив мужчину осуждающим взором, насуплено поджала губы. — А смерть нам не навредит? — неожиданно донеслось из толпы. — Что вы скрываете?! — прокричал кто-то следом. — Скажите правду! — О-ох, нет, — дрожащим голосом сорвалось с уст Амос. Каменное спокойствие на её лице сменилось растерянностью, словно смерч налетел в разгар абсолютного штиля. Поднимающееся волнение народа стало быстро разрастаться по площади. Голоса толпы прошивали батут тишины острыми отголосками эха. Происходящее всё сильнее напоминало сон — пёстрый, как плед, сшитый из неровных лоскутков. Ситуация стремительно начинала выходить из-под контроля. А ей нужно было найти решение. Причём срочно. — Прошу вас, успокойтесь! Позвольте мне договорить, и я вам всё объясню! Выслушайте! — Они вас уже не услышат, — вмешался Рагнвиндр, незаметно когда, подошедший к ней. — Вы сделали, что могли, Амос. Остальное предоставьте Ордену. Слова не принесли ни облегчения, ни успокоения. Всё прошло совсем не так, как она представляла. Вот уж точно: хуже быть не могло! Гул голосов нарастал в геометрической прогрессии. Стылый воздух трепетал и содрогался. Ей хотелось зажмуриться и сбежать, лишь бы не лицезреть свидетельство своего позора. Осознание, что она не справилась и здорово подвела своего возлюбленного Архонта, колотилось в голове, подобно запертой в клетке птице. «Почему? Почему именно сегодня? Зачем ему потребовалось встревать?» Ворох собственных размышлений заплутал девушку, как слепого путника в чаще. Она знала, что ответ давно проступил, только смотреть в нужном направлении пока было больно. А признавать правоту господина Гуннхильдра, за которую она сама ещё вчера пыталась бороться — тем более. — Отпустите меня! — донёсся возмущённый голос, возвращая в нежеланную реальность. — Что вы себе позволяете?! — раздался ещё один, что появилось непреодолимое желание провалиться сквозь землю. — Я ничего не делал! Вы что-то напутали! — Меня-то за что?! Я не причастен! — Прекратите этот беспредел! — Это превышение полномочий! — Чего вы добиваетесь? — промямлила Амос, смотря на задержанного Гуннхильдра. — Того же, чего и все эти люди, — выдохнул он. — Правды. Только и всего. Больше ничего не нужно. — Вы так любите правду, что решили подтолкнуть ни в чём не повинных людей на бездумное заключение? — набравшись смелости, Амос шагнула вперёд. — Вы хоть понимаете, что своим опрометчивым поступком загубили не одну жизнь? Более того, поспособствовали полному лишению вас прав главенства над кланом Гуннхильдр. — Я готов отречься добровольно. Гуннхильдра приоткрыла рот, чтобы возразить, но, заметив строгое лицо отца, который отрицательно покачал головой, требуя не вмешиваться, покорно опустила взгляд. — Вы, кажется, меня неверно поняли. Даже заковав вас в кандалы, я не смогу отбелить ни одного пятна с репутации Гуннхильдр. Становление вашей дочери во главе клана уже бессмысленно. По закону, оглашённому самим Анемо Архонтом, любой человек, подвергающий других людей смуте, считается преступником. Все имеющиеся участники, в данном случае эти люди и люди вашего клана, являются заговорщиками. Все вы должны предстать перед Архонтом и ответить за свои деяния. — Вы ведь и сами понимаете, что они здесь ни при чём! Не стоит приписывать их ко мне! Хотите карать? Вот он я, прямо перед вами! Я готов ответить за свои деяния, только не трогайте их. — Не в вашей ситуации диктовать мне условия. Как и не в моей компетенции принимать решения за Архонта. Хотите вы того или нет, этим людям сейчас вы уже ничем не поможете, как и вашему клану. — Ну отчего же? — вклинился в разговор крепкий седобородый мужчина, удержавший Гуннхильдра. — Юная госпожа вполне может сразиться и отстоять либо честь клана, либо свободу этих людей. И если победит, то имеет полное право на выполнение одного оглашённого ею требования. При поражении, вы, Амос, можете спокойно вернуть заговорщиков в законное им место. — Вам, Имунлаукр, лишь бы мечи скрестить, — заметила Амос. — Вы так говорите оттого, что вас сейчас прожигает обида, Амос. Но я тоже знаю закон. Ваше нежелание помогать ему вполне обоснованно. Вот только те люди вам ничего не сделали. Никто из них. И, думается мне, юная госпожа Гуннхильдра включительно, — спокойно отозвался мужчина. Амос замерла на мгновение и отвела взгляд. — Я всегда уважала вас, господин Гуннхильдр, и старалась равняться. Однако сегодня вы плюнули на самого Архонта, опозорили меня и собственноручно вырыли себе яму. И всё же… Имунлаукр прав. Потому на всех правах личной помощницы лорда Декарабиана, я, Деснь Амос, даю право дочери клана Гуннхильдр отстоять честь и достоинство вашего клана через скрещенные клинки. — А как же эти люди? — поинтересовалась Гуннхильдра. — Вам они дороже, чем собственный клан? — потрясённо изумилась Амос. — Это нельзя сравнивать так. Их жизни и свобода равноценны, — ответила она. — Даже не стану оспаривать. Но выбор у вас, к сожалению, только один. — Я понимаю. И принимаю его. Только… я буду отстаивать право простых людей, — уверенно ответила Гуннхильдра. — В таком случае советую вам хорошо подготовиться. Ибо завтра на рассвете вы выступите за оглашённое ранее требование, — объявила Амос. — Что же касается вашего отца, то… учитывая обстоятельства. Скорее всего, вы его больше никогда не увидите. — Что? — ужаснулась девушка. — Мне жаль, — тяжело выговорила Амос, а после отвернулась. — Уведите их! — Ты всё правильно сделала. Я горжусь тобой, — пробормотал мужчина на прощание, но Гуннхильдра едва понимала смысл сказанных слов. Голос отца доносился отдалённым неразборчивым бульканьем, словно кто-то удерживал голову старика под водой. Лишь громкий стук сердца перебивал эту глухую какофонию. Каждое сокращение мышечного насоса превратилось в раскатистый удар колокола. Бом-м-м — стены башни покрылись дрожащей рябью. Бом-м-м — что-то оборвалось внутри. «Мне жаль» — эти слова прочно засели в мозг, давя на самые тонкие струны души. Блики полоснули по векам, заставив ресницы задрожать. Краски меркли перед глазами, превращая поле зрения в серую муть. Ноги внезапно потеряли опору, и теперь она летела с ускорением вниз. Прежней жизни, которой она жила ещё вчера, больше не существовало. — Идёмте. — Нет, — задыхалась Гуннхильдра, адресуя свои слова пустоте. — Оставьте меня, умоляю. — Соберитесь. Здесь всё-таки люди, — вновь произнёс настойчивый голос, заставляя подняться на ноги. Она не чувствовала под собой пола: каждый шаг заставлял ступни проваливаться в упругую трясину. Путь сквозь толпу казался бесконечным. Тысячи глаз расстреливали, и Гуннхильдре почему-то думалось, что эти люди ждут крови. Что-то агрессивное чувствовалось в пронизывающих недобрых взглядах, в неодобряющих жестах, в бесконечном перешёптывании, пока среди всех лиц она не встретила знакомое. Юный бард пристально смотрел на неё, однако в его взгляде бушевало волнение и искреннее переживание. И, возможно, она позволила себе слишком много эмоций, что побудили мальчика сделать опрометчивый поступок — пойти к ним навстречу. — Именем лорда Декарабиана, попрошу вас, юноша, не оказывать сопротивления! — крикнул за её спиной рыцарь, что стремительно направлялся к нему. Химмель в одно мгновение захлебнулся колючим воздухом, приоткрыв рот, как рыба, выброшенная на берег бурным течением. Такого поворота событий он не ждал вообще. — Беги! — прикрикнул мужчина, поддерживая девушку за плечи. Напряжение витало в воздухе, накаляя атмосферу всё сильнее. Здравый смысл упорно подсказывал, что это будет неправильный ход, после которого следовало бы готовиться к худшему, отчего юноша с сомнением покосился на него. — Беги! Беги! — настойчиво повторял он, и Химмель опрометчиво сорвался с места и рванул прочь. — А ну стой! — со свистом пронёсся оклик. Юноша выскочил на рыночную площадь, прошмыгнув между несколькими горожанами, явившимися за провизией. Ловко лавируя резкие выпады стражника, он судорожно оглядывался по сторонам, ища пути для отступления. После минуты резвой пробежки и круговерти около прилавков Химмель едва не поскользнулся на размазанных по тротуару остатках закатника. Но успешно подрезал угол и выбежал за ворота рынка, нечаянно толкнув пожилую женщину. Заохав от испуга, она уронила корзину с яйцами, и по камням заструились прозрачные ручейки белка, несущие за собой лодочки белых скорлупок. — Извините! — бросил Химмель на ходу. — Дикарь невоспитанный! — прокричала женщина ему вслед. — Лови его! — тут же окликнул рыцарь объявившемуся дозорному, понимая, что парень знает это место как свои пять пальцев и надеется его запутать. Сорвавшись с места, тот стремительно бросился к юноше. Один мощный скачок — и он оказался в жалкой паре шагов. Химмель резко дёрнулся, вырываясь, и чужая рука соскользнула с плеча. Не теряя времени, он помчался туда, где виднелись крыши домов. Печные трубы маяками плясали вдалеке, выплёвывая в небо сгустки дыма. Вскоре улица сделала изгиб под прямым углом. Деревья аллеи, облачившись в игольчатые шубы, сходились густыми кронами, формируя арку. Они бежали навстречу и, поравнявшись, уходили назад. А когда насаждения оборвались, взору открылась широкая дорога, где двухэтажные каменные дома зловеще скалили решётки окон. Обувь стражи громко стучала по мощёной площадке. Воздух холодной стрелой входил в горло, превращая дыхание в жалобный сип. Страх сжимал грудную клетку, мешая сделать вдох. Однако, повинуясь этому порыву, Химмель не посмел сбавлять скорость. За несколько минут пробежки, что показались вечностью, он понял: грядёт кровная месть. Будут бить. Возможно, повреждения окажутся так сильны, что он не сможет в ближайшее время подняться с места. Если вообще после всей этой передряги сможет встать. Его уже мало заботило, вернётся ли он сегодня в таверну, сможет ли играть или спокойно отдохнуть. В приоритете было скрыться от преследователей. Подгоняя друг друга, дозорные наперебой кричали ещё одному напарнику, замаячившему впереди, что, быстро сообразив, отрезал один свободный путь к бегству. Нужно было спасать положение, но годных мыслей в голове не хватало, и Химмель неосмотрительно рванул вверх по лестнице. Сквозь стылый воздух снизу доносились ругательства и громкий топот. Каждая секунда была на счету. И как всегда в подобные моменты, больше всего хотелось остановиться и отдышаться. Вжаться в прохладную стену, забыв обо всём. Но ноги механически продолжали перебирать ступени. Растрескавшийся гранит скрипел под подошвами, растирая каменную крошку, что летела вниз. А когда обозначилась ровная поверхность площадки, он почувствовал настоящее счастье. Здесь, наверху, над самым краем жилого квартала, в тени лиственниц и раскидистых вязов обустроил своё гнёздышко клан Имунлаукр. Страх царапнул сердце. Один раз, другой, третий. Мысль о том, что ему придётся ворваться в чужой дом, убивала энтузиазм на корню. Но порыв внутренней паники подводил юношу всё ближе к решётчатому забору в два метра высотой. «Почему нет?» — кричала тревога, спирая дыхание. Разум ворчал, но соглашался. И Химмель, пронесясь между столбами колоннады и приусадебным участком, потянул калитку на себя. Металл не поддался, жалобно заныв на низких нотах. — Стой, кому сказано! — речь рыцаря разрывала одышка. Его голос неуклонно приближался, сея панику. — Сдавайся! Бежать некуда! Дрожащей рукой юноша нащупал щеколду и со всех сил дёрнул. Пальцы свело судорогой, а ладонь прострелила боль. Лязг металла вперемешку с грубым гудением петель ошпарил изнутри. Рассудок, опьянённый испугом, отправился гулять восвояси, и Химмель заскочил во двор, торопливо задвинув засов обратно. Мало понимая, что творит, он нырнул в сумрак аллеи, скрываясь в тени деревьев. Одышка стискивала грудь, саднила горло. Спрятавшись за мощавый ствол, юноша оглядел двор. Дом Имунлаукр смотрелся весьма знатно на фоне коттеджей жилого квартала. На площадке перед парадным входом сверкали водяные столбы, что разбивались на тысячи блестящих бисеринок, падающих в мраморное кольцо. Химмель едва удержал себя от желания подойти поближе к фонтану, зачерпнуть ладонями прохладной воды и плеснуть себе в лицо. Стараясь держаться тени, он нырнул в узкий проход между посадками и стеной, прижимаясь к холодному белому кирпичу. Розы противно цеплялись своими корявыми пальцами за плащ, раздирая ткань, словно желая сдать с потрохами. Желания находиться здесь не было от слова совсем, и глаза отчаянно бегали по саду в поисках какой-нибудь лазейки. — Кто ты такой? И что ты забыл здесь?! Пискнув от неожиданности, Химмель подскочил на месте и вскинул голову. Сверху на него, как на последнего вора, поглядывал незнакомый длинноволосый блондин. — Кто позволял тебе проходить на территорию? — спросил он. — Я искренне прошу прощения, — выдавил юноша, пытаясь побороть мечущуюся в душе панику. — Господин Имунлаукр запрещает появляться посторонним на территории его владений без личного приглашения, — строго заметил прислужник. — Думаю, мне следует отвести тебя к дозору, что, видимо, как раз дожидается тебя по ту сторону. — Нет… пожалуйста, — выдохнул Химмель. — Почему же? Ты что-то украл? — невозмутимо спросил мужчина. — Я не вор. — Однако, судя по тому, как ты дышишь, убегал ты долго. А просто так дозор ни за кем не гонится и уж точно не караулит у ворот. — Я… в-вышло обычное недоразумение. — Недоразумение, говоришь? Тогда что ты здесь забыл? — Ничего. Позвольте мне уйти, — попятившись, просил Химмель. — Не так быстро, — произнёс блондин, вцепившись за ворот плаща. — Ты что-то слишком темнишь. Ведь если сказанное тобой — правда, то бояться тебе нечего. Верно? Так что всё-таки пойдём к ним вместе и всё обсудим. Сердце зашлось. Вереница деревьев поплыла по кругу. Только проблем с дозором ему не хватало. Именно сейчас, когда он почти скрылся от них. И именно тогда, когда и так всё рушится, а он даже не знает, где проснётся завтра! И вообще не понимает, что происходит и для чего ему нужно было бежать. Но ждать, пока придут ответы, — не вариант. Оставался лишь один выход: действовать! — Нет! — юноша что есть силы оттолкнул прислужника и метнулся вглубь сада. — Постой! — срывающийся крик мгновенно догнал его. Этот мужчина оказался проворнее и быстрее, и тяжёлая ладонь изо всех сил сдавила плечо, придавив спиной к шершавому стволу вяза. — Давай-ка по-хорошему, парень! Ты сознаешься, отчего бежишь, и если твоё оправдание будет искренним и стоящим, то… я, так и быть, сообщу дозорным, что ты сбежал.