* * *
Утро разомкнуло веки. Рассвело. Солнце по-прежнему оставалось за тяжелыми облаками, откуда землю орошала теплая морось. Кимико понемногу приходила в себя. Глаза подрагивали жизнью, но сама девушка все еще была опустошена и внутри с трудом мирилась с произошедшим. Синдзу отпивала третий глоток чая, как вдруг она позвала ее. — Как ты думаешь. Там… Уже все потухло? Маг долго смотрела на подругу, не зная, что ей ответить. И нужно ли отвечать, когда Кимико в таком подвешенном состоянии. Еще более хрупком, чем Синдзу со своими чувствами. Младшая могла сделать все что угодно, любую глупость и не понять, как это опасно для ее жизни. Может быть, она даже испытает облегчение от этого. Синдзу боялась. — Думаю, да, — пробормотала она. — Хорошо. Споласкивая чашки, маг старалась не тревожить свои раны. Пыхтела, но все равно помогала слабым рукам Кимико перетащить растопку для очага. Близился обед. Младшая снова поднялась на ноги. Синдзу напряглась, обеспокоенно провожая ее глазами. — Мне нужно помолиться. Там.* * *
Перед ними мертвый, пропитанный потерями пейзаж того, что осталось от деревни Кимико. На широком расстоянии от кромки нетронутого леса царит разрушение. Почерневшее дерево источает едкий запах, кое-где еще дымится земля. Гуляющий ветер поднимает тленную пыль, но оживить пепелище не под силу даже природе. Девочки осторожно пробираются по размытой грязи. От мягкого хруста под ногой Синдзу дрогает. Кимико насилу поднимает голову выше. Глаза защипало. Немного спустя они остановились у обрушения. Синдзу показалось, что они стоят именно там, где к ней пристал выпивший сельчанин. Возможно, она ошибается. Рёмен стер все, что она видела здесь ранее. Но Кимико пришла сюда заученным маршрутом, если не интуитивно – в этом не было сомнений. Девушка опускается на колени и складывает руки в молитве. Пальцы подрагивают, но не размыкаются на стыке подушечек. Во лбу судорога, но губы продолжают шептать слова. Синдзу с сожалением смотрит на это. Подумав, она равняется с подругой. Коленки упираются в землю, не пожалев ни кожи, ни ткани. Синдзу прикасается ко лбу кончиками сомкнутых пальцев, слушая, как молится Младшая и прислушиваясь к ее сожалению сквозь голос. Для Синдзу не впервые заимствовать чувства. Но даже сожалея о случившемся, она понимает, что повторись оно снова, ее руки не дрогнут, чтобы спасти этих людей. Это та самая граница между ее личностью и чужим переживанием, которая была ей необходима во флигеле. Опыт. Тогда бы не было искажения. Не было бы бессонных ночей. Но не было бы и Кимико? И случайности, которая до сих пор делала Рёмена ближе. Ближе. Сукуна. — Они просто хотели жить, — делится Кимико, когда они возвращаются. Она глубоко вдыхает влажный воздух. — Но их посвятили бездумной разделке мяса. Просто так. — Эти люди… старались исполнить предназначение служить Сукуне и почитать его до самой смерти, что они сделали. Синдзу пошатывается. Кимико дергается к ней, чтобы поддержать. Маг отмахивается. — Дзу.. Как твои раны? Прости меня, я вчера себя не помнила… — Я в порядке. Забудь. Младшая трогает ее лоб. — Спасибо тебе, — вытягивает Синдзу. И ненавидит каждую секунду, что фальшиво улыбается Кимико. Что идет дальше, ради нее подавляет желание свернуться на земле и обнять себя руками. Не для того чтобы согреться, а чтобы выжать из себя все спазмы и тяжесть этих непонятных чувств к Рёмену. Кем они были друг другу? Кем стали сейчас? Она чувствует, как ее путь рядом с ним и Ураумэ заносится пеплом. Она хочет бежать за ними, но не находит сил. Остается далеко позади. Ее больше некому понимать и некому доверить силу. Она одна. Одна. — Синдзу? — Младшая оглядывается на нее. Синдзу стоит перед их минкой и не находит слов. Она насильно заставляет себя поднять глаза. — Я должна вернуться. Кимико сразу понимает куда и зачем. — Нет, — она делает пару шагов к ней, качает головой и подбегает. — Нет, нет. Ты не должна. Они же… Он же убьет тебя. Мы больше н-не… Синдзу чувствует себя так, будто влезла в чье-то мертвое тело. Она не ощущает ничего, кроме постепенного распада. Как бы сильно не старалась, маг не может из него выбраться. Оно закрывает ее от Кимико и не позволяет чужому страху проникнуть в свое тело. — Не ходи, прошу… — светло-карие глаза заблестели. — Я не думаю, что они ждут меня, — «если моя догадка верна, то…» — Они должны были уйти еще вчера. Теперь резиденция – покинутое место, — Синдзу разворачивается. — Я вернусь к тебе завтра. — Н-но.. если… — Убьет? Кимико затаила дыхание. Синдзу поднесла ладонь к лицу. — Значит, так тому и быть. Проклятая энергия заструилась по пальцам. Тусклый цвет серой окантовки стабильно поднимается к кончикам пальцев и ограняет сизый цвет на ладони. Часть искажения Синдзу использовала на духа при подчинении. Остальная же без остатка ушла на “Расхождение”. Это было первое испытание техники и Синдзу не ждала, что сможет полностью нейтрализовать Рассечение. Она всем телом прочувствовала мощь этого разреза, в особенности сам выброс, который умещал в себе энергии больше, чем в ее собственном запасе. Но это Рассечение не было самым сильным в его коллекции. В конце концов, Сукуне не нужно прикладывать много усилий, чтобы разрезать человека одной прямой. Может быть, это и спасло ее. Техника красиво легла двумя трещинами в земле. Счастливая случайность, что рука Синдзу поднялась на один уровень с ее шеей. Кимико взяла Старшую за перевязанную ладонь и сжала. Маг осторожно прикоснулась ею к своему горлу. Он мог убить ее. Мог убить ее. Убить ее. Он хотел убить ее. Соседние деревни были уничтожены в равной степени. Синдзу бродит по пепелищу, ощущая, как смрад проедает ее одежду и волосы. В остывших руинах ей видятся темные бесплотные тени. Думает: может быть, сейчас эти убитые живее и счастливее живых. Живые продолжат жить в прожженной жестокости Хэйан и умрут от голода или прожорливой пасти проклятий. Те уже почуяли превосходство и высыпались на открытую местность одержимым зверьем. Эти пережитки человеческих эмоций и чувств, которым чужда собственная горечь. Проклятия не сразу реагируют на приближение проклятой энергии, которая вырастает до пугающего количества, когда колокольчик на бедре загорается голубым. Энергия облачает тело, ложась поверх серой окантовки влитым слоем. Синдзу идет. Высвобождает технику и превозмогает боль, схожую с той, как если бы сама убила невинных людей и теперь мстила за них. Неважно. Она перебила всех тварей. С болезненной жгучестью глаз и эгоистичным взглядом. Трудно найти человека, который не был бы покалечен неукротимой сутью Рёмена. Синдзу смогла заглянуть в его душу, постигла ее разрушение и бежала из резиденции в неизвестность за воротами, главное – подальше от ужаса, собственных слез и сострадания к Сукуне. Ей было жаль его вопреки, она успокаивала его вопреки, но кто теперь успокоит ее? Она могла бы убежать дальше и не вернуться обратно. Но возвращалась к нему день за днем, снова. Потому что не имеет права оставаться слабой. Ни перед собой, ни перед Рёменом, ни перед Ураумэ. Она входит в резиденцию. Одежда, мокрая от открывшихся ран, обжигает холодом. Темные галереи провожают тишиной. «Плохо…» Синдзу отодвигает фусуму в свою комнату. Хочет лечь, но рухает на татами. Коленки к животу, кисти к груди. Перед глазами мутнеет. «Как же плохо…» Мысли и воспоминания выворачивают душу. Вокруг нее больше нет запретов, нет красивой клетки. Не должно быть и чувства долга перед магами. Синдзу постигла свою силу. Она вольна жить с Кимико, защищать ее, не скрываясь. Она спасла ее ценой, большей своей жизни – ценой Сукуны. Ценой Ураумэ. Значит, так она ценила их? Так она отблагодарила их за все, чему они научили ее, чего сделали для нее? Так она дорожит ими? Такова ее верность? Глупая лгунья. Ее мир осыпается. Синдзу стонет. Она хочет раствориться в себе. Она нуждается в них. Не только из-за того, что привыкла к порицанию или строгой дисциплине, присутствию или голосам – все ее стремления сводились к ним и дышали страстью: она хотела учиться у них, научиться ухаживать за своими ранами; следовать за Сукуной, обретать опыт с ним, расти с ним, быть его соратником, биться рядом с ним и Умэ, видеть их, черт! Она так хотела. И она лишилась этого просто потому что дорожит еще кем-то в равной, но совершенно иной степени. Синдзу не может сказать, кого потерять было бы проще. Можно ли вообще выбирать такое? Дзу никогда не ждала снисхождения от Сукуны. Она уверенно шла вперед, используя все средства – то, чему он научил ее в первую очередь, – но после его рук и смелых губ, после того, каким взглядом он смотрел на нее за обедом и как гладил по щеке, случайно разбудив, Синдзу было… необыкновенно. Сердце трепетно дрожало, безопасность и тепло окружали ее. Она останавливалась от погони за его мастерством. Просто была рядом… — Синдзу. Холодное прикосновение оседает на щеке. Синдзу зажмуривается, пряча лицо в подушку. — Вставай, Синдзу. Голос строг с ней. Глаза расширяются: низкая фигура, короткая стрижка – Умэ стоит над ней. Смотрит почти с отвращением. — Умэ… Слуга дрогает. — Твои плечи… Воздух трескается в ее легких. Синдзу делает судорожный вздох и прижимается к плечам Ураумэ. — Ураумэ, У-Умэ… — глаза не могут заплакать, но в груди сжимается изо всех сил. Она зарывается в его одежду лицом, — Я н-не… Ураумэ обеспокоенно хватает ее за плечи. Забывается, и тело воспитанницы вздрагивает у него на руках, как от удара. Рот открывается в приступе визга, но не роняет ни звука. — Синдзу?.. Ее пальцы слабеют. Ткань на татами пропиталась крупным пятном крови.* * *
Умэ поставил под рукой небольшую лоханку с водой. Следом сложил рядом несколько полотенец и стащил с мага обезображенный хаори. Руки выправили косодэ и осторожно приподняли кровавые полы. Раны воспалились. Видно, что до этого кто-то пытался остановить кровотечение. У сельчанки получилось, но ненадолго: Синдзу посчитала необходимой лишнюю нагрузку в своем состоянии. Кровь прорвалась через грубую корку и прилипла к ткани. Умэ аккуратно отделил ее, потом подвернул за плечи. Заметив повязку на ладони, снял ее. «Рассечение» Узнав разрез Двуликого, на мгновение он пришел в абсолютное восхищение. Ни одно лезвие ножа не сравнится с чистотой исполнения его техники. Что на ладони, что на ключицах кожа Синдзу заживет тонкими белыми линиями, которые будут достойны отдельной ниши в искусстве ирэдзуми, если нанести под кожу тушь и вывести дополнительные рисунки. Ураумэ поднес руки к набухающей крови и осветил техникой. Порезы стали затягиваться. Помедлив, ладонь тронула бледный лоб. Синдзу горела. Обмокнув полотенце, он приложил к ее лбу холод. Сукуна знал о ее возвращении. Они с Умэ одновременно почувствовали, как она приблизилась к резиденции и прошла по галерее. Впервые ее настроение было настолько подавленным, что заставило магов ощетиниться. Что сделало ее энергию такой тяжелой? Поход? Геройский поступок? Может быть, борьба чувств? Умэ увидел как помрачнело лицо Рёмена. На этом их разговор закончился. Слуга вышел в коридор, но вдогонку услышал угрожающее: — Оставь ее. За целый час Ураумэ ни ногой не ступил дальше покоев Двуликого. Он выжидал бесконечность и еще немного, пока не решил проведать Синдзу. Поскуливания с обратной стороны фусумы стали основательной причиной, чтобы итамяэ ощутил острое отеческое? материнское? уже родственное чувство и вошел к Синдзу. Ощутимое изменение фона в комнате окатило мага до пят, и чужое страдание проникло глубже, чем Ураумэ хотел бы его подпустить. Тяжелый полубред заставлял Синдзу метаться в воспоминаниях и избегать прикосновений реальности. На ее глазах слуга не увидел ни слезинки, но суженные зрачки горели изнутри, томились невысказанным. Умэ понял: что на пепелище, что в резиденции, Сукуна сжигал ее дотла. Подушечки с сочувствием прикоснулись к старым шрамам и подлечили нанесенные духом. Спустя около трех часов Синдзу очнулась. Губы, покрывшиеся сухой кожицей, разомкнулись с сиплым дыханием изо рта. Туманный взгляд моргнул на расплывчатый потолок. «Ураумэ», — стало ее первой мыслью. Она попыталась посмотреть по сторонам, когда ее губы наткнулись на что-то прохладное. Под шею легла ладонь и помогла приподняться. В горло скользнуло… что это? Вкус… из детства. Синдзу припала к носику маленького чайничка. Мокрая ткань сползла ей на глаза, пока кадычок жадно перекатывался вдоль горла, утоляя жажду отваром из софора и шиповника. — Ураумэ, — голос все еще сипел. Синдзу лениво подняла полотенце. — Сукуна… Слуга опустил ее голову на подушку и увел глаза вбок, переставляя что-то на полу. — Он здесь. Как отрезал. Синдзу прикусила щеки. Уже в первую минуту пробуждения ей захотелось обратно лечь на бок, виновато отвернуться от Умэ. Счастье, что состояние позволяло и плечи почти не болели. Лишь чудовищная слабость заныла в теле, останавливая Дзу от попытки. Умэ придержал ее за руку. — Не утруждай себя, — он забрал у нее полотенце и расправил на лоханке. — Я не зол на тебя. Я, но не мастер. «Несмотря на то, что Сукуна-сама не хочет меня видеть, я не могу желать Синдзу того же. Ее вина лежит на мне», — озаботился Умэ, — «Я не должен был давать ей спуска. Никогда» Синдзу глубоко вздохнула. Запах чистого белья окружал ее. Она спрятала руки под одеяло, прячась от озноба. — Что… Что с нами будет? Ураумэ молчал. — Сукуна-сама… посылает меня в Гудзё, — Дзу порывисто садится. Голова кружится, но она игнорирует слабость. — С наступлением темноты я должен покинуть резиденцию. Это мое наказание. — Как? К-как это?.. Слуга не видит ее ошарашенного лица. Глаза смотрят сквозь пол. — Синдзу, если ты хочешь следовать за Сукуной-сама, ты должна быть сильнее своих чувств. «Нет», — ее глаза расширяются, — «Нет, не опять» — Мастер должен увидеть прежние стойкость и страсть. Это меньшее, что ты можешь сделать в своем положении. Только тогда он возьмет тебя с собой. Не описать словами, как сильно Синдзу желала выгнать из себя это треклятое чувство вины. Как сильно желала наоборот пережить его. Но она сломлена, всякий интерес потуск. Слишком мало времени, чтобы принять свои чувства; слишком тяжело, чтобы проглотить их как ни в чем ни бывало… Нет. Она покажет Рёмену человечность, которую они с Ураумэ пытались искоренить в ней. Она обещала себе. Она человек. — Не смей показать себя без сил перед ним. Ты услышала? — Синдзу опускается на татами. Ураумэ хватает ее за локоть, дергая на себя: — Синдзу. — Я поняла, — спокойно отвечает Дзу. Ураумэ недоверчиво смотрит на нее, не разжимая пальцы. Синдзу не двигается. — Идем, — Умэ встает. — Тебе нужно помыться. Он придерживает ее под мышку. Маг выбирается из под одеяла и помогает себе подняться. Тело ведет на первых шагах. Перед глазами темно. — Я рядом, — говорят слева. Синдзу хочет улыбнуться, но морщится от головокружения и слабости. Давно же ей не было так тяжело. Умэ завел ее в теплую комнату. На секунду показалось, что они пришли на источник, но глаза убедили в обратном. От офуро шел легкий пар. Ураумэ помог раздеться и забраться в воду. Сам же остался позади, чтобы обмыть спину от пота и мазков пепла. Тем же занялась Синдзу, задумчиво оглаживая свои руки и споласкивая лицо. С каждой минутой ее тело легчало. Тихий плеск с запахом влажного дерева успокаивали мысли. Позволив себе расслабится, она погрузилась под воду.* * *
Стало темнее, когда Ураумэ тихо задвинул фусуму и отвел с щеки Синдзу волосы. Маг приоткрыла глаза, не поворачиваясь. — Сядь, — мягко произнес Умэ. Она по-прежнему оставалась бледной. Выражение на лице, отдаленно напоминавшее тоску, на деле показывало холодную безэмоциональность. Взгляд был задавлен усталостью. Синдзу обнажила спину. Она думала и игнорировала звуки позади до тех пор, пока не вздрогнула от мокрого прикосновения. Кожу не защипало, но стало щекотно. — Масло… — Цубаки, — ответил Умэ, — Да. Синдзу опустила голову. Сосредоточившись, она ненадолго забыла об окружении и не услышала, когда Ураумэ впервые попросил ее повернуться. Пришлось долго раскачивать бодрость, чтобы удержать себя во внимании. Было сложно, ведь смотря в пустоту за плечом Ураумэ, Синдзу снова прислушивалась не к себе, а к кому-то другому. — У. … Умэ. Слуга поднимает глаза. Пальцы замазывают одну из последних царапин и переходят на ключицы. — Сукуна, — бормочет Синдзу, — Как он? — Я впервые вижу мастера в такой задумчивости, — рассказывает маг. — Сукуна-сама не хочет слышать о тебе. Вчера, когда он вернулся, то сказал мне собрать необходимое и ждать его в спальном дворце. Мы должны были оставить резиденцию. Но он не пришел. — Ты не пошел проверить? — Тебе не обязательно переживать за него, Синдзу. — Гм… Просто.. Я думаю, что чувствую его. Слуга нахмурился, задерживая взгляд на синих глазах. — На расстоянии? Синдзу промычала. — Я успокоилась. Почти ничего не чувствую… Поэтому это, — она провела по лицу, — не мои личные переживания. Пока это была всего лишь догадка, но Дзу не могла объясниться иначе. Когда она задумалась, что сейчас чувствует Сукуна, зная о ее присутствии через несколько стен, она не ожидала, что сможет услышать ответ. Что он потянется к ней навстречу… и не даст понять себя. Она продолжила: — Я знаю, ты переживаешь не меньше меня. Поэтому… считай меня его отражением. Кажется, Ураумэ тронули ее слова. Масленой рукой он аккуратно взял ее за руку и провел вдоль рубца пальцем. — Что сейчас хочет мастер? Синдзу поджала губы. Закрыла глаза, прислушиваясь с опаской. Мысли заупрямились: она должна бояться его, должна убраться отсюда подальше, к Кимико; все уже разрушено, и никакая страсть здесь не поможет… Дзу машет головой. Хмурится. Словно издали слышит собственную мысль: «… И открывает глаза. Ураумэ замечает тяжесть в ее дыхании. — Прости, Умэ, — она прячет взгляд. — Я не понимаю… Сливовые радужки смягчаются. Слуга с пониманием притягивает Синдзу к себе. Она прижимается к его накидке носом. Сложно не утонуть в чувстве предательства со своей стороны. Ураумэ будто чувствует это и подставляет плечо, гладит голую спину руками. Поддерживает, но ничего не говорит. Он не всегда понимает печали Синдзу, не всегда знает, чем успокоить девочку, но сейчас обнимает ее, словно маленькую, льнет к ней лбом, держит за затылок и отстраняется, смаргивая накатившее. — Береги себя. Я надеюсь на нашу встречу. Они прощаются у входа в спальный дворец. К спине Ураумэ плотно прилегает короб, завернутый в темную ткань. Концы ткани, завязанные в узлы, соединяются на груди итамяэ. Синдзу натянуто улыбнулась и подняла ладонь. — Дзюнин тоиро, — сказала она тихо. Слуга остановился на последней ступени и повернул голову. Энергия воспитанницы мягко рассеялась в коридорах резиденции.* * *
…«иди. прошу тебя» Рёмен открывает глаза. Звезды прячутся за пепельными облаками. Слышится, как с черепицы падает вода. Выдох. Синдзу слишком много в его мыслях. Он не может избавится от воспоминания с ее поникшим лицом, которое увидел за отодвинутой фусумой. Тогда, раздраженный ее бездействием, он подумал отсчитать минуты, сколько маг уже простояла перед его покоями и сколько перед самим Сукуной. Вот так, в полной темноте. Синдзу была ничтожна. Уязвленная, опустошенная. Истоптанное ничто. Вспоротая боль. Тронешь – и рассыпется, а сквозняк развеет пыль. Сукуна так и застыл в проходе, глядя на нее. Она приняла свое поражение. Рёмен перекладывает голову на левую сторону. Испытывая тяжесть на двух руках, дышит тише. Синдзу лежит рядом. Теплыми пальцами держит его за плечо, не выдавая себя. Ее дыхание омывает ключицы. Сукуна внимательно смотрит за ней, попутно обнаруживая свою руку у нее на бедре. Два раза. Уже два раза он готов был убить ее, но Синдзу отражала его удары. Во второй она подняла глаза и тяжелый порыв рухнул в его груди. Что он увидел, встретив ее взгляд? Темные разломы. Особенная, спокойная подвижность чувств Синдзу застыла. В глазах мелькнули блики свеч и мгновенно расплавились бесцветной массой. Сломленная душа погасила огоньки и забрала по крупинке, чтобы снова зажечься. Но свечение пусть и было теплым, не приласкало ее рану. Не сожгло апатию. Это было не то тепло, которое Синдзу потеряла среди пожара. Не его она искала в голубых глазах. Ни свечи, ни объятия живой сестры, ни чьи-либо слова не могли заменить его. Синдзу потеряла доверие Рёмена. Сукуна отводит глаза. Не реагирует на ее тихое ерзанье и не убирает ладонь, устраивая свободную руку за головой. Девичий кончик языка облизывает губы. — Не притворяйся, — говорит Рёмен. — Ты не спишь. Ни звука. Сукуна не смотрит на мага. Наконец, шевеление. — Не могу, — шепчет голос. Синдзу поднимает голову, ложась на спину. Моргает на седзи, привыкнув к темноте. Рёмен разминает плечо от онемения. Когда он лег рядом с ней, то стиснул зубы до скрипа. Отвернувшись от него, Синдзу не обратила на это внимания, а Рёмен продолжил сокрушаться. Такая слабость зажгла в нем уверенность в ее силе, и вдруг опустила руки у него на глазах, отрекаясь строить свой путь с ним. Раз так, то дальше – одна, или будь убита. Но у Рёмена не вышло ни то, ни другое. Синдзу вернулась к нему, поняла ошибку. Ками, да он мог быть доволен, ведь прямо сейчас наблюдал апогей того, ради чего оставил ее в живых. Сукуна предвкушал это все ее взросление, но именно сейчас оказался не готов увидеть Синдзу такой. Она вплела себя в его планы; заполнила собой большую часть пространства, а потом просто забрала его. Рёмен переоценил ее. Двуликому стало тошно от всего, что его окружало. Он снова проклял ее за человечность и свое неведение. Проклял за то, что в ее эмпатичных глазах увидел себя. — Поговори со мной, — еле слышно просит Синдзу. Сукуна молчит с минуту. Зрачки гуляют по стене. — Мне нечего сказать тебе, Синдзу. Она прижимает ладони к глазам. Грудь тяжело поднимается на вдохе. Слишком тяжело, словно делает попытки глотнуть воздух. У Рёмена пальцы сводит судорогой. Он поворачивает голову к ее шумному дыханию, но уже видит, как Дзу растирает лицо. Покрасневшие веки горят под пальцами. — Я просто… Она сглатывает слова. — На твоих руках ни капли человеческой крови, — выдыхает Сукуна, пытаясь расслабиться. Синдзу слышит подавляемое недовольство. — Ты спасла свою девчонку. Так почему ведешь себя как размазня, так еще разнылась передо мной? — Я думала об этом до сих пор, — тут же отвечает Дзу. — Тогда зачем ты здесь? Чтобы убедить меня в своем безразличии к трупам деревенщин? Или доказать себе, что стала мне неугодной? Для чего ты пришла сюда, Синдзу? Он прижимает руку рядом с ее лицом, нависает над ней всей грудной клеткой. Синдзу вглядывается ему в глаза, как ребенок. Только синий цвет не искрится слезами. Он ничем не искрится, но глаза раскрыты шире обычного. — Нет.. нет, я здесь, потому что… Не смей показать себя слабой перед ним. Ты услышала?.. …ты должна быть сильнее своих чувств. Синдзу судорожно выдыхает носом. — Мне легче с тобой. Она наблюдает за изменениями в суровом выражении. Переносица расслабляется, даже желваки разглаживаются… Что? Синдзу не может молчать, когда над ухом жалобно скрипит ткань. — Ты сильнее меня, Рёмен. Сильнее опытом и телом. Ты много знаешь, но много оставляешь при себе и ни с кем не делишься этим. Ты прошел через многое, и многое из этого тяжелее того, что сейчас гложет меня. Сукуна сжимает кулаки. Метаморфоза на его лице смотрит в оба, слегка подрагивая. — Я слабая, Сукуна. Я бесполезное… — Закрой рот, — Рёмен разъяренно сжимает бледную шею и вдавливает затылок в татами. Это не то повиновение, которого он ждал. — Заткнись. — Я не оправдала… — ладонь недостаточно сильно давит в горло, чтобы Синдзу не могла говорить. — Не оправдала свою верность тебе.. Позволила себе разочаровать тебя. Внутри все сковывает липкой тревогой. Уголок губ невесело ползет вверх и снова опускается. — Во мне даже обиды ни на кого из вас нет… — шепчет она. — Я сказал тебе замолчать. Рёмен не хочет слышать ее слов, не хочет слышать больше того, что она уже сказала. Но с этим же полоумно нуждается в ее голосе. Возможно, чтобы убедить себя в