Тусклый луч просачивается сквозь краешек неба. На землю опускается слабый полуденный свет. Зрелая листва загорается мягким солнцем и покачивается, наливаясь темным зеленым цветом.
Облака плывут под ресницами. Темное отражение, исколотое хвойными кронами, сгущается по кромке блеклых глаз. Лес вновь утопает в тени.
Насильный вздох давит в грудь. Синдзу закрывает глаза.
Темнота. Рядом трещит тепло. Дзу моргает в небо во второй раз. Не сумев пересилить слабость, она едва двигает головой, роняя взгляд на бок.
Слабый огонь резко жалит глаза. Маг зажмуривается и выдыхает горячий воздух. В висках пульсирует тупая боль, когда зрачки суживаются, пытаясь узнать сидящий силуэт за маревом костра. Усталый вид Синдзу сверкает в глазах напротив. Силуэт изучают ее бледное лицо, сухую кожу на щеках. В них едва бьется кровь.
Дзу нежно ощупывает землю под черной накидкой, глядя в ответ.
— Н-нет…
Мысли путаются в темноте.
Тысячи человеческих глаз открываются вокруг. Алые, как кровь, зеленые, как яд, карие – сырая земля, устремляются к Синдзу. Они слезятся. Черные веки мглы содрагаются от глухих рыданий, взгляды заполняют голову криками. Лязг, гул в ушах выбивают землю из под ног. Дзу надрывает грудь, падая на колени и крепко держа голову. Панические вдохи рвут горло, забивая вены вязким воздухом. Еще немного; немного и… Нет, нет… нет, нет! Остановитесь! Хватит!
Хватит!
Реальность вырывает сознание на поверхность воющей мглы.
Холод.
Синдзу просыпается в третий раз. Глубокая боль режет половину тела. Кожа горит.
— Х-холодно…
Синдзу сипит. Внимание впивается в фигуру, неразличимую в ночи. Дзу испытывает почти детский страх, стоит силуэту начать приближаться к ней. Она крепко зажмуривает глаза и отворачивает лицо к жару углей.
Мрачные облака озаряют искры. Синдзу запоминает хруст сухой растопки и жадные хлопки пламени. На лоб опускается невозможная тяжесть.
— С-Су… — невольный шепот хрипит.
Человек рядом молчит. Синдзу пытается угомонить сердце и часто дышит. Ее тошнит. Разум заволакивает прожитой битвой. Бред вгрызается в ее тело, точно зная, куда нужно давить, чтобы заставить жалеть о всей своей жизни и отказываться от исцеления. Отказываться столько же, сколько нуждаться в нем и в единственном человеке рядом.
Кто утешит ее одним присутствием. Кто примет ее обратно, остановив страдание.
Синдзу чувствует, что ей становится легче. Точечный спазм заглушается, но озноб продолжает выкручивать тело. Новое прикосновение ложится на бок. Кожа к коже, ладонь прижигает источник боли, слегка надавливая. На влажных веках оседает свет.
Синдзу сглатывает скопившиеся слезы. Вздох оставляет грудь один на один с внутренней дрожью.
Ночь неторопливо переходит в утро.
На следующий день Синдзу пересиливает тяжелую слабость. Проснувшись, она долго сидит без движения, слушая утреннюю тишину и борясь с головокружением. Где-то далеко всходило солнце. В воздухе ощущалась прохлада. Синдзу оглядывается, ища подслеповатым взглядом владельца сложенных орудий, и видит его спящим позади себя.
«Сукуна…» — брови болезненно сводятся.
— Кто учил тебя отвлекаться во время битвы? — спрашивает он после полудня.
Дзу прикасается к своей ладони сухими пальцами, стыдясь поднять голову. Кожа вокруг продолговатой корки безобразно вздулась и покраснела. Именно этой рукой Синдзу перехватила клинок Сугавара. Глубокие порезы от кама на запястьях по-прежнему болели.
Кровь приливает к лицу. Сукуну не трогает ее виноватый вид.
Синдзу провела в беспамятстве половину дня и целую ночь. Все это время Рёмен лечил ее рану в боку. Она была несмертельной, внутренние ткани остались почти невредимы. Значение имело место ранения, которое оказалось крайне неприятным. Передвигаться стало тяжелее и появилось множество неудобств, сопровождаемых болью. Любое неверное движение обязательно пронзало Синдзу насквозь.
Она терпела. Но Сукуна был непреклонен с ней. Напряжение между ними усугубляло состояние. Дзу не понимала, на кого направлялись его недовольство и холод – на нее или на факт ее поражения. Она сомневалась, потому что Рёмен следил за ее самочувствием, не брезгал прикладывать руку ко лбу, пока она спала. В то же время он не сказал ей ни слова после своего замечания. Ночью он лежал рядом с ней, распаляя холод… А сейчас остужает бесчувственным взглядом, если получается встретиться глазами.
Покидая привал за необходимостью уединиться, Синдзу прихрамывает. Она продолжает делать шаги и не возвращается сразу, чтобы ни видеть, ни даже думать об отстраненности Рёмена.
Но она не может думать о другом. Приводя чувства в прежнюю остроту, Синдзу пытается уйти в себя, однако отвлекается на боли и потирает зудящие покраснения. Эти и прочие порезы Рёмен оставил заживать естественным путем. Дзу понимала его поступок.
Когда она возвращается, Сукуна не смотрит на нее, продолжая строгать ветви ее кайкэном. Его глаза ничего не выражают. За исключением добычи еды и лечения раны ему ничего не интересно.
К вечеру Синдзу снова ковыляет подальше. Смотрит назад, ожидая поймать какой-нибудь взгляд, но Рёмен будто не замечает ее. Будто она погибла для него там, погибла среди убитых душ. Может быть, он лечит ее, потому что ему
скучно?
В реке ее глаза печет от слез. Глядя в свое кривое отражение, вспоминая этот огрубевший взгляд и хмурость лица, Синдзу чувствует, будто возвращается
в тот день, который ранил ее еще глубже.
Где сейчас Ураумэ? Кимико… С ними все хорошо?
Синдзу долго думает, стоит ли обращаться к Сукуне с этим вопросом. Пока думает, снимает с себя последнюю одежду и пытается вычистить бурые пятна позора. Тело бросает в дрожь.
Сукуна… Сукуна…
С востока набегает ночь. Солнце плавится в горизонте, растекаясь густой полоской рыжего воска. Синдзу садится у костра и развешивает вещи на брусках с другой стороны очага. Обнимая себя за голые плечи, она смотрит в ожившее пламя.
Пламя. Хитэн.
Одни из самых ярких ее воспоминаний о битве были связаны с боем рядом с Сукуной. Мурашки обуревали Дзу каждый раз, когда она чувствовала синергию их действий. Она встречалась с его мускулистой спиной, видела, как опытно Рёмен перемещал хитэн в своих руках. Как напрягался его торс, держа удар, как перекатывался бедренный и грудной рельеф мышц, с какой
уверенностью горели его глаза и слетали насмешки с клыков.
Рёмен был виртуозом во владении хитэном. Что-то настолько тяжелое и неудобное для Синдзу в его руках выглядело идеальным дополнением к нему самому. Длинная рукоять подкидывалась в воздух, балансировала на изгибе запястья, легко ложилась от локтя до локтя позади торса. Это было настоящее искусство.
Воспоминания согревают Синдзу изнутри. Кожа пощипывает от близости к огню. Но брошенная на плечи накидка обжигает сильнее, заставляя поднять голову кверху. Рёмен опускается рядом. Прежде чем сказать что-то, он недовольно вздыхает от вида полной наготы Синдзу.
Его волосы немного мокрые. Хакама влажные у голеней. В руке сжаты две шпажки с нанизанной рыбой. Небольшие тушки были очищены от чешуи аккурат до серой крапчатой кожицы.
Сукуна смотрит без интереса. Звук его голоса, желанный Синдзу весь день, опускается на дно ее души грузом:
— Околеешь. Я не стану терпеть тебя простуженную.
Земля темнеет вокруг них. Тени костра ложатся на спокойные лица. В бесконечном небе собираются рисунки звезд.
Зажаренная рыба шкварчит на огне. Пачкая пальцы в горячем жире, Синдзу прокручивает воткнутую в землю шпажку и облизывает пальцы. Она повторяет действия Рёмена, невольно думая, что никогда не задумывалась о его знаниях в приготовлении пищи. По всей видимости, он не был заинтересован в их применении до тех пор, пока его сопровождал Ураумэ.
На вкус мясо пресное, костистое, но очень нежное. Дзу никогда не жаловалась на еду, хотя привыкла к безупречным подачам Умэ. Как-то раз она услышала от выпивавшего мужика в деревне, что еда есть еда – святое. Никто не может жаловаться, пока у тебя на столе есть хотя бы крошка. Так и Синдзу, понимая ценность малого, с удовольствием кусает мякоть и тщательно выбирает косточки, иногда колющие дёсна.
Вскоре она сжигает шпажку и подбрасывает остатки пищи в огонь. Плечи закутываются в чужую одежду, нос углубляется в ткань, которая пахнет… Рёменом. Его телом. Зрелостью, жгучим солнцем, силой. Терпкий запах пота совсем не отталкивает. Синдзу чувствует пыл, бушевавший вчера так сильно и так ярко.
— Сукуна…
Его имя кажется ей единственным, что она может повторять вновь и вновь с легкостью и не уставая. Оно родное… Слишком много значит. Синдзу и часть своих чувств, затаенных в его звучном имени, не сможет выразить словами.
Рёмен скучающе взглядывает на нее.
— Я… Спасибо. За все.
— У меня… ни к кому из вас… даже ненависти нет за все…
Ее уязвленный голос шелестит в голове Сукуны и раздражает мысли. Он дергает мускулами лица и уводит взгляд.
Молчание.
Шуршание одежды задевает слух. Поворачиваясь, Сукуна видит, как Синдзу прислоняется к его плечу. Он терпеливо провожает белую макушку, которая начинает сползать ему на колено, но суровей от этого не становится. Поупрямившись, Рёмен вытягивает руку на раненый бок и свешивает другую с дрожащего плеча.
— Замерзла? — он подпирает кулаком челюсть.
Синдзу ерзает головой. Ее волнение успокаивается, когда вместо вопросов, что с ней произошло вчера, Сукуна тоже отвечает молчанием. Дзу не хочет говорить об этом с ним.
Бок загорается положительной энергией. Синдзу старается запомнить тяжесть его руки, и первое время Рёмен не замечает ее прикосновений. Дзу робко изучает его ладонь скользящим теплом с пальцев и почти не оставляет щекотки. Она задумчиво обводит узелки выпуклых вен, кажущиеся зелеными под летним загаром. Замечает, что суставы на его пальцах грубые, а черные пластинки слоятся, однако все еще гладкие на ощупь.
Рёмен не отрывается от Синдзу, когда она сравнивает их ладони. Стоит ей отстранить свою, как Сукуна поворачивает свою, показывая множественные цепочки и линии на изнанке. Синдзу с желанием тянется и приглядывается в темноте. С опозданием понимает, что за ней наблюдают.
Мгновенное сомнение тонет в желании прикоснуться. Дзу соединяет их руки, и теперь ее – светлая и розоватая, с изогнутой болячкой от кама и мелкими шрамиками на пальцах лежит в его – сильной, распаленной мозолями и прожилками под смуглой кожей.
— Я не хотела подводить тебя, Сукуна.
Синдзу сжимает их руки.
Она дала хороший бой. Осветила битву отточенным мастерством, прекрасной манипуляцией проклятой энергией и спонтанной стратегией. Дзу использовала большую часть того, чему научилась за жизнь нескончаемых тренировок и борьбы со слабостями. Рёмен признал эффективность ее ударов искажением, признал “Расхождение”, действующее без необходимости прямого контакта с противником. Сукуна хотел бы остаться довольным Синдзу и после битвы.
Сейчас же она не может продолжить путь в Хиду, не беспокоя его своим состоянием. Конечно, он давно мог уйти без нее. Мог оставить Дзу истекать кровью или избавиться от нее Рассечением. Но она удержала его от зрелища своей смерти. Синдзу не догадывалась, что Двуликий, вероятно, не хотел такой гибели для нее.
— Хм?
Он почувствовал дрожь под ладонью, которой залечивал сквозную рану. Светлая кожа на том месте окончательно зарубцевалась.
— Этого больше не п-повторится.
Взгляд опускается на ощущение влажности на колене.
— Для этого и существует опыт, — отвечает Рёмен. Дзу никак не реагирует на него. — Черт…
Он приподнимает их ладони и подталкивает Синдзу второй рукой, чтобы она села. Дзу жалобно глядит на него, пробегая мокрой синевой по лицу, и крепко закрывает глаза, когда Сукуна притягивает ее к своей груди.
— Успокаивайся.
Ресницы затрепетали в неверии. Еще немного, и Синдзу растрогалась в его руках. Двуликий, даже слушая ее рваное дыхание, не испытывает недоверия к ней.
Она оправдает себя. У нее нет выбора.
Со временем Дзу меняет положение на более удобное. Она поворачивается к Сукуне и вытягивает ноги вовнутрь его позы. Просто прижимается к твердой груди, придерживая свои колени. Сукуна обнимает ее двумя руками, чтобы накидка не слетела с плеч.
Дзу шепчет ему в шею:
— А Ураумэ? — усталость начинает затягивать в сон. — с Кимико. Они…
Сукуна прячет нос в ее волосах, согревая дыханием в макушку.
— Они ушли вперед.
Синдзу краснеет от бессилия. Отзывчивость Рёмена переносит ее в день их рокового боя один на один. Когда, будучи еще беспомощней в силу возраста и опыта, она бросила вызов Королю Проклятий с желанием учиться у него. Когда следующие несколько дней Ураумэ боролся за ее жизнь, смывая с лица пот. Умэ был рядом с ней с начала и до конца. Она чувствовала болезненный стыд перед ним, потому что поступила
так глупо…
Такой же уязвимой Синдзу чувствует себя и сейчас. Перед Сукуной и его ленивым объятием. Она отнимает голову от груди, вынуждая Рёмена поступить так же и моргнуть ей в глаза.
— Я покажу больше.
От этого действия накидка сползает с плеча. Оживленный взгляд Рёмена скользит за тканью. Синдзу будто не замечает: она излучает решимость и откровение, не думая о своей наготе перед мужчиной, который с интересом рассматривает разбросанные по ее груди следы, оставленные им несколько дней назад. Застойные пятна стянулись в туманности крапинок, едва сохранив красноту кожи.
— Иного не жду.
Сукуна поддевает ткань и натягивает обратно. Краем глаза улавливает приближение и в следующий миг чувствует мягкое касание губ на челюсти. «Что за нежности?» – почти срывается с языка.
— Я хочу выспаться, — Дзу устраивается на удобных плечах. — Без боли и кошмаров.
Выражение Двуликого смягчается.
— Что ж, вперед, — ухмылка. — В дальнейшем тебе будет не до этого.
* * *
— Ураумэ…
Кимико оборачивается на сестру. Синдзу отпускает ее руку, обеспокоенная чем-то, подходит к магам. Умэ провожает ее вопрошающим взглядом, пока Сукуна протягивает ему свою накидку.
— У меня к тебе просьба. Не мог бы ты… обучать Кимико ближнему бою, пока мы, — взгляд прыгает на Сукуну. — …пока мы не вернемся? Я учила ее какое-то время, но твои умения непревзойденны.
Слуга моргает на Дзу с изумленным выражением. Он переносит внимание на Рёмена, который зачесывает волосы и косится на него с легкой заинтересованностью.
— Я… Хорошо. Я посмотрю на нее.
Синдзу облегченно кивает.
— До тех пор, пока ее присутствие делает тебя сильнее и вызывает улыбку, я буду приглядывать за ней.
На мгновение закрыв глаза, Дзу открывает их перед большим запустением. Земля под ногами высушена. Зеленый цвет вылизан. Чем дальше убегает взгляд, тем сильнее пейзаж обрастает болью.
Насыпи бывших хижин заснули под копотью. Брошенные орудия и темные фигуры, остывшие от жизни, забылись в ужасе той самой резни. Произошедшее здесь стало трагедией для магов, чьи корни тянулись отсюда. Деревни больше не было. Пострадал и лес: деревья лежали друг на друге, некоторые упали, рассыпав густые кроны.
Синдзу чувствует горечь на языке. Она сохраняет внешнюю уверенность, но сильные запахи крови, гари и плоти слезят глаза. Сукуна не разделяет утаенного Дзу сожаления. Сложив руки на груди, он анализирует привычный вид с холодным спокойствием.
У Синдзу напрягаются плечи. Рёмен кладет ладонь на одно из них и не убирает, пока маг не выдыхает чужое чувство утраты.
— Пошли.
Он направляет ее в нужную сторону.
Небо не оплакивало случившееся. Бегущая река мыла берега и не разливалась от печали. Ветер свистел в лесу, птицы шумели крыльями и кликом. Природа впитала новую рану и продолжила существовать с теми, кто выжал из нее несколько полутонов. Она остается непоколебима, сколько бы страданий не вынесла вновь. Ее не отяготит ни тяжелый шаг, ни чьи-либо слезы, ни собственные раны. Это великое терпение и равнодушие.
Синдзу сопрягается с этим, и в течение пути все мысли о плохом начинают выцветать на солнце. Отвлекая себя короткими диалогами с Рёменом, Дзу начинает освобождаться от тревог за Кимико, Ураумэ и отступивших с проигрышем магов. Конечно, она не забудет свою неудачу, но прошлые переживания не должны оставаться с ней дальше. Извлечь из ошибки опыт оказалось проще, чем премириться с ней, и это неплохо. Синдзу знает, что впечатление успокоится и станет обычным напоминанием. Чтобы идти за Сукуной, нужна стойкость перед трудностями, которыми выстлан его путь.
Теплый ветер распахивает накидку. Рёмен оборачивается, демонстрируя новый вид впереди. Кажется, он о чем-то спрашивает. Синдзу смотрит в этот неоглядный простор. Солнечный свет заливает местность, вдалеке покачивается осенняя трава. Движимая чувством, Дзу подходит к Сукуне. Почему к нему – не знает сама. Она прижимает щеку к его ладони, которую он протягивает к ней, и чувствует, будто уже вышла под струящееся с неба тепло и ощущает эту огромную свободу внутри себя.
— Я готова идти.
* * *
— В Идзу? Этот проклятый дух? — Сукуна мягко рассмеялся. — Ты не представишь всех мест, где
бывал я, — но перед этим он выслушивает Синдзу с ее короткими рассказами про далекие провинции, о которых ей поведал Гоку.
Они брели через поле сусуки. Пушистая трава доставала Синдзу до живота, Рёмену – до бедер. Вокруг все светилось и шелестело, теплый воздух полнился белыми пушинками.
— Расскажешь? — Дзу разводит накатывающие волны венчиков и смотрит под ноги.
— Разве ты не хочешь увидеть все своими глазами?
— Хочу…
— Тогда шагай.
Радовало одно: погода успокаивалась. Ушла изнуряющая жара, близость осени ощущалась все явнее.
— Чувствуешь? — Синдзу помедлила.
Голубые глаза скучающе ушли в сторону.
— Не обращай внимания.
В тех краях, которые они проходили, приближаясь к границе Мино, не было поселения, где бы не чувствовались
особые изливы проклятой энергии. Синдзу, как и Сукуна, почувствовала их на стороне и узнала в них присутствие магов.
Местные магишки не совали нос на ощущение злобной ауры Рёмена. Он знал, что они, скорее всего, не делали этого не только из-за слабости. Они вынуждены скрывать свои способности от простых сельчан, чтобы не отбиться от массы и не лишиться дома.
— Жалость.
Губить свою силу в страхе – значит не уважать самого себя. Это идеология, далёкая от признания и малейшего интереса Сукуны.
— А море, — возвращается Дзу. — Ты видел море?
— Видел.
— Мы встретим его в пути?
— Н…
Рёмен задумался. Его шаг замедлился, так что Синдзу смогла поравняться с ним и заглянуть в лицо. Он посмотрел на нее в ответ, сомкнув пальцы на подбородке.
— Думаю, можно попробовать.
В глазах Синдзу мелькнул блик. Сукуна сверился со стороной света. Они шли на восток, слегка севернее. Теперь же, судя по направлению внимания Рёмена, им нужно повернуть еще ближе к северу.
— Я не противник долгой дороги. К тому же, неизвестно, что и кто сможет встретиться нам на пути…
Дзу посмотрела на него с пониманием и легким мандражем по телу. Больше битв, больше попыток превозмочь себя и еще больше шансов увидеть нечто новое. Увидеть
море.
— Что происходило с магами, которых ты касалась?
Синдзу продолжила путь, вспоминая.
— Полагаю, они видели то, что когда-то вызвало у них сильные переживания. Они вновь проживали худшие моменты своей жизни.
Маги выбрались из высокой травы, и Синдзу заметила лихие постройки, скрытые в чаще по дороге в деревню. Крохотное святилище и тории из дерева выглядели обыденно. Несмотря на старость перекладин, Дзу увидела, что местные ухаживают за этим местом и поддерживают порядок, достойный убежища их божества.
Рёмен остановился у кромки леса, провожая любопытную макушку взглядом. Дзу пробралась через подлесок и подошла к святыне. Схваченное силами леса, оно затянулось мхом, из глубоких его трещин проросли крепкие стебельки. Маг провела по густой поверхности, нащупывая гладкое дерево, и подняла голову вверх, представляя, с каким почитанием люди возлагают сюда первый урожай и обращают надежды. Впечатляющее зрелище самого подношения оседает в Дзу ярким воспоминанием.
Говоря о вещах, составляющих главное очарование Японии, Синдзу отметила для себя особое отношение людей к жизни. Для них она – сочетание гармоничных коллекций мелочей. Бережное отношение к ним и вера в восемь миллионов божеств – в бесконечные источники жизненных сил и смыслов.
Обожествленный образ Сукуны, как фигуры благодетеля и разрушителя, определенно составлял конкуренцию привычной идеологии. Его мощь притесняла влияние двора и знатных родов, поэтому вокруг него сама собой выстраивалась новая вера, и находились те, которые почитали его освободительную силу. Возможно, последователи Двуликого не питали симпатии к нынешней власти. Чем дальше от цветущей столицы, тем меньше внимания и больше беспорядка, а значит больше свободы. Сукуне нравится свобода. А еще нравятся влиятельные дома с лучшими бойцами своего времени. Люди наивно полагают, что Рёмен Сукуна защищает их и дарует спасение, просвещает. Что ж, пусть так. Он сохранит за собой этот статус. Сукуне приятно поклонение и возвышение своей фигуры до места в истории. Наивность людей забавляет.
Тем временем расстояние от Мино увеличивалось.
— Сукуна…
Спустя несколько ри Дзу привалилась к дереву, чувствуя огонь в ногах и незначительное покалывание в боку. Рёмен обернулся, не услышав привычного шага рядом.
— Мы можем передохнуть?..
Синдзу удивляет, что Сукуна признает искусство и замечает его вокруг. Ей всегда хотелось поделиться очаровательностью природы еще с кем-то, потому что она действительно понимающая и прекрасная. Они вместе слушают, как скрипит древесина. В небе проносятся стрелы птиц, гуляет дикий ветер. Рёмен закрывает глаза, поднимая лицо к темной листве. Они не обмолвились ни словом, ожидая, когда их усталость спадет.
Синдзу любит этот мир. Сукуна замечает ее привязанность к жизни, когда она снова равняется с ним. Он смотрит на нее заинтересованно, наблюдает маленькие наклоны головы в попытках присмотреться к местной жизни, к звукам, видам вокруг. Не отводит взгляд, даже если задумывается о своем.
— Ты скучный, — в конце концов говорит Синдзу.
Эти и еще сотни слов растворяются в темноте вечера. Рёмен насмешливо поднимает бровь и скалится слегка зверовато. Но эта бессердечная ухмылка кажется Дзу снисходительной и задорной. Будто она сказала какую-то глупость, которую мог сморозить только ребенок. Развалившись на их конечном привале, Сукуна тянется ей за шею и зарывается в темные корни пальцами.
— Потому что ты молчишь?
Синдзу ожидает, что он сожмет кулак и оттолкнет ее.
— Ты говоришь, что посетил множество провинций. Ты видел многое, в том числе много привычного. Тебе не наскучивают такие походы?
Но ничего из этого не происходит.
— Боишься, что потеряешь интерес?
Слишком проницательно. Синдзу робко кивает.
— Глупость, — ладонь отстранилась ему на бедро. — Живи, смотри вокруг. У жизни множество вкусов и проявлений, она не сможет надоесть. До последнего вздоха.
И в этом мягком изгибе губ она увидела всю горячность Двуликого. Его собственную привязанность к жизни. Он лежал, весь в свете пламени, как в крови, и сверкал зубами всем назло.
Будь Синдзу проклята, если до сих пор его не любила.
Так ушел вечер. За ним ночь, затем раннее утро.
Собирая волосы двумя руками, Дзу разворачивается к высокой фигуре на берегу. Прямо за ней Сукуна видит живописное расстояние гористой местности, которое отражалось в сверкающем озере. Скалы и…
— Это водопад?
Рёмен качнул головой. Взбудораженная увиденным, Синдзу снова оборачивается к озеру. Тягучая вода отходит от ее шага кругами.
— Так красиво…
Там, где вода разбивалась о воду, клубилась белая дымка. Она рассеивалась по озеру влажным туманом и налипала на кожу щекоткой.
Дзу поднимает руки, пропуская падающие пряди сквозь пальцы. Сукуна не торопит ее.
— Чем пахнет свобода, Синдзу?
— Влажной землей, — выдыхает она.
Улыбка пламенеет на губах обоих.
