Два короля: Первая часть

      

***

      Юная стройная львичка приблизилась к освежающей речной влаге, приятно искрящейся в свете солнца, и устало выдохнула. Успев выслушать немало упрёков от остальных самочек круга, она только к полудню сумела отыскать покой вдали от прайда и всех его нескончаемых забот. Бойкое журчание стремительной водной глади приятно тешило ушки, а густые поросли всесущих и великорослых папоротников укутывали приятной тенью истосковавшуюся по прохладе нежно-миндальную шёрстку.       Уриси осмотрелась по сторонам, щурясь от ярких укусов искрящихся солнечных лучей, и с нетерпением припала к манящему своей свежестью источнику. Сладостно-ледяная влага преприятно насыщала, и самочка блаженно выгнула спинку и приподняла хвост, стараясь сделать эти мгновения ещё более томными. Аккуратные убранства старательно ухоженного пушистого холмика львички слегка розовели в ослепительном свете дня, а с теснотой пряной ухвостной впадинки могла посоперничать даже самая неопытная львёна.       Не успев ни толком утолить жажду, ни изгнать из головы всякие тягостные и щемящие мысли, навеянные пренеприятной компанией остальных кошечек круга, ушки юной охотницы изловили треск ломающихся веток, затем лёгкую ругань и, наконец, болезненно-знакомый скрипучий голос старой Майши:       — Перед кем это ты так старательно красуешься хвостом, юная львица? Что, надеешься, теперь тебя отлюбит уже какой-то иной черногривый лев?       Охотница выбралась из зарослей папоротника столь степенно и важно, словно представлялась совету круга, а не молодой, немало испуганной её визитом самочке.       — А может, уже отлюбил? — иной, не менее знакомый, но уже более молодой и звонкий голос донёсся откуда-то из других густых соцветий. Уже в следующий момент оттуда выбралась Виви в компании двух других молодых львичек круга, общению с которыми Уриси, из вежливости к самой себе, предпочитала не предаваться.       — Что вам надо? — устало и раздражённо пробормотала благородная дочь прайда, поджимая хвост и нехотя оборачиваясь к нежеланным гостям, — Я же уже сказала остальным, что если надо, вот прямо так надо, то я могу и этой ночью снова выйти на охоту.       — О, спасибо, что сделала нам одолжение, Рись, — хохотнула Виви, отбивая порывистый ритм хвостом и приглаживая встопорщенную шёрстку за ушком.       Майша, уже успевшая приблизиться к молодой самочке на неприлично-близкое расстояние, раздражённо махнула лапой своей смешливой львице, призывая её к незамедлительному молчанию.       — Знаешь, чего я действительно хочу? — голос старшей охотницы стал тише, отчего его неприятный скрип стал как будто бы ещё более въедливым, — Я хочу, чтобы ты, юная дрянь, наконец-то начала меня слушать.       От нависшей тени львицы Уриси стало не по себе. Её немало пугал высматривающий и решительный взгляд остальных кошечек круга, но куда больше пугала близость собственной шеи к шипящей пасти разъярённой Майши.       — Я… я прошу прощения… — попыталась оправдаться самочка, но неожиданно вскрикнула от боли, когда острая и когтистая лапа старой львицы влетела в щёку. В голове немного поплыло, а тело предательски покосилось. Силясь удержать равновесие, Уриси вцепилась мутным взглядом в свет неистовых, избешённых серых глаз старшей охотницы.       Другие львички, медленно окружавшие её по сторонам, злобно, чуть не в унисон хмыкнули.       — Твои паршивые слова и извинения ничего не стоят, моя милая, — ярилась вокруг неё Майша, — Я уже не раз предупреждала тебя, но ты не слушала. Я указывала тебе на твоё место, но ты продолжала упрямо лезть вперёд. Я говорила тебе не приближаться к этому льву, но ты цинично проигнорировала все мои запреты. Сегодня ты должна была быть у северных скал и помогать сёстрам, но ты наплевала на все мои указания, и снова вырвалась к нему.       Остальные львицы оскалили мордашки, не без удовольствия наблюдая на происходящим. Виви, стоявшая чуть позади Уриси, грубо наступила ей на кисточку хвоста, тешась своею безнаказанностью. Зажатая отовсюду самочка испуганно сглотнула, не зная чего ожидать от своих нежданных и нежеланных гостей.       — Раз ты не желаешь ладить со мною по-хорошему… что ж, прекрасно! — задыхалась от возмущения старая кошка, всё сильнее и сильнее разгоняясь в собственной озлобленности, — Я покажу тебе, кем может обратиться старшая львица с такой непослушной поганью, как ты.       Свершив для остальных какой-то непонятный, но весьма решительный знак, Майша вдруг грубо обхватила подбородочек львички:       — Может, я и не лев, но не переживай, у меня тоже найдётся, чем тебя удивить.       Сёстры угрожающе обступили поджавшуюся от ужаса Уриси. Она даже не успела опомниться, как крепкие и свирепые лапы вцепились в её тело, лишая равновесия и силой переворачивая на спину.       Всё происходило точно в каком-то кошмаре. Скованная страхом самочка почти не изъявляла протеста, а её мышцы словно онемели, запоздало и ослаблено отвечая воле своей хозяйки. Надежно прижав её спиною к земле, кошки крепко впились когтями в её шёрстку, не давая выбраться. Две незнакомые львички обхватили Уриси по бокам, а бойкая Виви обхватила голову, держа так, чтобы юная кошечка отчётливо видела свою главную мучительницу.       Желая раздразнить страх своей пленницы, Майша нарочито неспешно опустилась к её бёдрам, силою разводя изящные лапки в стороны.       — Надо же, какая неожиданная прелесть у нас тут… — пальчики старой кошки небрежно нащупали аккуратный пушистый холмик.       — Нет! Не надо! — умоляюще простонала Уриси, отчаянно пытаясь вырваться из мёртвой хватки своих сестёр, — Пожалуйста!       — „Нет! Не надо! Пожалуйста“ — подушечки старой охотницы сжимали и разжимали нежные лепесточки юной плоти, словно изображая ими нелепо открывающуюся и закрывающуюся пастьку львички. — Не переживай, я умею управляться со столь капризными прелестями — твои подруги не дадут соврать.       Молодые львички смешливо фыркнули, а сжимавшая её шею Виви по-змеиному прошептала в самое ушко:       — Не дёргайся, а не то ещё больнее будет.       Не понимая, что происходит, Уриси отчаянно замотала головой по сторонам, и в тот же момент громко взвыла от теснящей и режущей боли промеж лапок. Крупный пальчик старой охотницы без особых ласок, без всякого увлажнения, грубо и бесцеремонно ворвался в её хрупкое девственное лоно.       — Не-е-ет! — протяжно заревела юная львица, яростно брыкаясь и царапая всё, что попадалось под лапы.       Морда Майши удовлетворённо оскалилась. Не спуская мстительного взгляда с молодой самочки, она медленно углублялась всё дальше и дальше своим пушистым пальчиком, тесня нежную и упрямую плоть.       — Тебе больше не придётся переживать понапрасну о своей нерастраченности, моя юная шлюшка. Отныне я буду твоим первольвом, — старая охотница издевательски-ласково приглаживала одной лапкой бёдрышко пленницы, продолжая остервенело познавать её чуткое нутро другой, — Быть может, не самым ласковым, но другого ты вряд ли заслуживаешь.       Нащупав пальчиком приятно-упругое сопротивление, она сладко облизалась, прежде чем неторопливо испустить на волю острый хищный коготок. Уриси дико вытаращила глазки, взвыв так, что, верно, услышали все земли прайда. Грубая лапка Виви мгновенно влетела ей в пастьку, крепко сжимая клыки в своих пышных объятиях, а сама львичка снова приблизилась к ушку своей сестры-охотницы:       — Тише, моя прелесть, а не то желающих увидеть твоё унизительное падение станет ещё больше, — ощутив прилив совершенно неожиданной и необыкновенной страсти, она медленно и жарко лизнула её в щёчку. — М-м-м… какая же ты всё-таки сладкая на вкус.       Ещё немного потерзав тесное юное нутро, Майша медленно вытянула наружу свой толстый пальчик, заляпанный влагой отчаянно рыдавшей львицы. Плотоядно облизав его избагровевший кончик, она окинула презрительным взглядом содрогающуюся от слёз пленницу:       — Можешь считать, мы теперь связаны первой близостью. Если снова станешь столь нетерпеливой до чужих львов, знай, я непременно окажусь рядом, чтобы составить тебе достойную компанию. Впрочем, чтобы ты и дальше не теряла нюх на своё положение в прайде, есть у меня для тебя ещё один небольшой подарок.       Она свершила новый жест лапой, указывая Виви обменяться с нею местами. Воцаряясь над мордочкой юной львички, Майша почти силой прижалась к её розоватому носику своей пышной и роскошной мокричкой. От подступившего резкого и терпкого аромата зрелой самки и её неистово давящего на шею веса, Уриси поперву едва не задохнулась. Ярко-солоноватая на вкус и дрябло-шершавая на ощупь плоть старой охотницы въедалась в язык своей чрезмерной пряностью. Опасаясь, что в случае нового неповиновения Майша и её помощницы сотворят с нею нечто ещё более кошмарное, молодая кошечка покорливо засмаковала просторные и загрубевшие лепестки жмущегося к ней переспелого лона.       Устроившаяся у её междулапья Виви, в тайном восторге сновала своей сдобной лапкой по ещё нераспробованным, совершенно беззащитным прелестям юной пленницы. Коготки то прятались, то выглядывали из густых и припухлых подушечек на её лапках, любознательно путешествуя по пугливо вздрагивающим и жмущимся складочкам Уриси. Чувствуя, как внутри вполне предсказуемо разгорается огонь похотливого, рвущегося наружу желания, она окинула кротким взглядом своих подруг и, уразумев, что те, как и сама Майша, были заняты смешливым высматриванием мордочки юной львицы, неприметно скользнула другой лапкой к своему жгущему огнём и сочащемуся влагой междулапью.       Не прекращая ласкать себя, она трепетно ощупывала аккуратные и изящные холмики юной самочки. Оттянув основание хвоста в сторону, она сладко облизнулась, высматривая под ним стройный розовеющий ромбик тесной плоти.       Старая львица, восседавшая на мордочке Уриси, крепко обхватила её шею между бёдер, строго прорычав:       — Глубже, маленькая дрянь, глубже, иначе я тебя прямо здесь придушу.       Измученная самочка отчаянно последовала вырвавшимся сверху указаниям, но едва её язык проник чуть дальше в прелое и пряное нутро, как нечто иное, куда более влажное, обильное и ещё более нестерпимое на запах устремилось ей навстречу. Она тотчас попыталась высвободиться, но цепкие лапы сестёр, как и солидный вес старшей охотницы, конечно же не позволили ей этого сделать. Тогда она попыталась отвернуть мордочку в сторону, но крепкие лапы Майши предусмотрительно сжали шею, точно два огромных когтистых камня.       Попытавшись тогда нечто панически прокричать, Уриси ощутила, как обильные золотистые ручейки, уже успевшие заляпать её подбородок и щёки, устремились прямо в пастьку, насыщая её своими отравно-тёплыми испарениями, оседая резким солоновато-горьким привкусом на языке, опадая едким, противным до тошноты и дрожи водопадиком глубоко в противящееся горло.       Продолжая коварно выслушивать булькающие, отчаянно-истеричные позывы пленной львички, Майша с нескрываемым наслаждением окропила её всем, что только успело в ней накопиться и за это беспокойное утро, и за длинную-предлинную ночь, после чего ленно потянула лапки и медленно приподнялась с переляпанной и измоченной мордочки, небрежно стряхивая на неё оставшиеся на шёрстке и мокричке капельки.       Тяжело откашливаясь и сплёвывая гадкую влагу, заплаканная и трясущаяся от совершенно ужаса Уриси, затравленным взором озиралась на своих мучительниц, упрашивая небо и королей прошлого забрать её прямо здесь и сейчас, чтобы всё это прекратилось, чтобы этим чудовищным унижениям наконец-то пришёл конец.       — Надеюсь, ты усвоила урок, — скривила свою желчную морду Майша, с искренним пренебрежением разглядывая переляпанную самочку, — Думаю, на первый раз с тебя достаточно… не правда ли, Виви?       Пухленькая львичка, едва успевшая запрятать под лапками и хвостом своё воспалённое мыслями и играми междулапье, с готовностью закивала:       — Конечно, моя старшая. Думаю, мы оставили ей немало… пищи для размышлений.       Другие сестрички грубо хохотнули, слегка улыбнулась и сама Майша:       — Теперь иди и приведи себя в должный вид, — обернулась она к Уриси, наставляя остальных львиц отпустить её, — Я жду тебя в полдень в составе круга. Жду благородную дочь прайда, а не выдранную вонючую шлюховатую дикарку.       Едва серые тени мучителей расплылись в густых и непроглядных зарослях папоротника, а их аккуратная охотничья поступь окончательно стихла, Уриси прижала обе лапки к мордочке и громко-прегромко разрыдалась.       Выплакав все слёзы, она бросилась куда-то, куда слепо направили её нестерпимые, иступляющие эмоции. Она неслась, отчаянно прорываясь сквозь колючие кустарники и упрямые лианы, неслась, не видя, не ощущая и не осязая пред собой ничего, кроме удушающей тьмы. Она сама не поняла, когда иссушенная почва сменилась грубым камнем, но лапы в самый последний момент успели опасливо впиться в землю, едва не срываясь с высокого, отвесного склона великого ущелья.       Сердце неистово металось в груди, а в голове сновал лишь раскатистый рёв.       «Какой же позор… как я теперь вернусь… как я теперь посмотрю всем им в глаза… как я… как я теперь буду жить…»       Её глазки снова исполнились влаги, она впилась отчаянным взором в притенённую, непроницаемо-холодную, точно зазывающую к себе пропасть ущелья.       «Да и должна ли… нет, я не могу… я не вернусь… никогда!»       Уриси вдруг стало жалко и себя, и свою, совсем молодую, но, как казалось, уже начисто загубленную жизнь. Жалко стало и маму. Она совсем не помнила её, ведь та погибла на охоте, когда львёна и ходить-то толком не умела, но ей навсегда запомнились её глаза. Яркие, небесные, что всегда по-доброму, ласково и заботливо смотрели на неё, когда она приникала мордочкой к её изнеженной и тёплой груди. Мать души не чаяла в своей маленькой Риси, и всегда старалась возвращаться с охоты при самой богатой добыче, чтобы дать больше тёплого и вкусного молока своей единственной, ещё совсем беззащитной дочери. И вот, в один из таких преобыкновенных дней, она ушла в охоту и больше не вернулась, попытавшись изловить того, кто оказался куда сильнее и крепче её. Охотницы не любили рассказывать об этом, да и сама Уриси не желала многого знать, опасаясь ещё сильнее уязвить и без того неприкрытые раны на сердце.       — Прости, мама, я… я всё потеряла… прости… — всхлипнула львичка, делая медленный шажок вперёд, — Надеюсь… надеюсь, мы скоро увидимся…       Чернеющая бездна под осыпающимся краем обрыва болезненно тянула к себе, одновременно пугая до оцепенения. Прикрыв глазки, чтобы не испытывать на себе ледяной лик судьбы, самочка тяжело выдохнула и направила лапку далеко во тьму.       Воздух засвистел в ушах, мышцы лишились всякой воли, а тело вдруг сильно содрогнулось и в момент словно лишилось своего веса, срываясь и уносясь прочь, но не вниз, а как будто бы куда-то прочь, в сторону. Сильный удар камня достался её плечику, а в голове всё потемнело и слилось в кашу. Она почувствовала, что уже лежит, а значит, уже, верно, упала и разбилась, но некие, последние силы отчего-то ещё оставались с ней. Уриси стало страшно от того, что она могла попросту переоценить высоту, и теперь будет долго и мучительно стонать и умирать на дне этого проклятого ущелья, живьём поедаемая падальщиками, но сквозь застилающий ушки звон нежданно пробился странный громкий голос, а за пеленой, стоявшей пред глазами, вдруг очертился силуэт какой-то совсем незнакомой, белоснежной молодой львицы со светящимися лазурным светом глазками.       «Мама?..» — пронесся изумлённый возглас в голове безвольно лежащей самочки, и почти сразу новые, уже совсем понятные и истревоженные фразы добрались до её ушек:       — Ты как, сестра?.. Ты жива?.. Эй, слышишь меня?..       Белоснежная львица испуганно обходила её со всех сторон, заботливо ощупывая лапкой то тут, то там:       — Вот тут, тут чувствуешь? А тут?       — Я… а… — слабо простонала Уриси, осторожно поднимая мордочку.       К её совершенному изумлению, никакого дна ущелья пред нею не простиралось. Она лежала на гладкой скалистой поверхности, а её лапка ударилась не о холодную пропасть, а о небольшой грубый камень, что грелся на солнышке в одном прыжке от судьбоносного обрыва. Белоснежная львица оказалась, однако, вполне белоснежной, и очень даже настоящей; она ласково и нежно вылизывала побитое плечико Уриси, утешающе мурлыча и притираясь к ней своею пушистой мордочкой.       — Ну ты как? Всё хорошо? Ты чего бросилась? — в мягкой строгости насупила бровки её светлошёрстая спасительница, — Хорошо я тут рядом была, высматривала места для охоты, а если бы нет? Погибла бы… такая молодая.       — Я… — осторожно приподнялась на лапки Уриси, всё ещё не до конца осознавая, что именно произошло, — Я… простите меня, пожалуйста… простите.       — Ну ладно, чего у меня-то просить, ты у себя проси прощения, бросилась от самой себя такая, — помогла ей удержать равновесие молодая кошечка, — Ты как, не сильно там поранилась? Я ведь тоже не сразу поняла, чего ты там затеяла, а как увидела, что лапу вперёд ставишь, так сразу бросилась что есть сил, только в сторону отбросить успела, да вот ведь камень-то как неудачно попался, а!       Оставаясь в лёгкой дрожи от какого-то внутреннего ужаса, рождённого запоздалым осознанием произошедшего, Уриси опасливо обернулась в сторону черневшей неподалёку пропасти, и вдруг её лапки ослаблено покосились, и она с громкими рыданиями впилась мордочкой в шёрстку своей спасительницы:       — Простите меня! Простите… я… я просто не могла… не могла!.. другого пути не было… это был конец… это всё… я всё потеряла…       Внимательно навострив ушки, Лаини терпеливо выслушивала все отчаянные стоны молодой самочки, и чем больше она узнавала от неё, тем сильнее рисовалось изумление на её светленькой, немного растерянной мордашке.       — Тебя… лев обидел? — она осторожно прижалась к подбородку рыдающей львички, отмечая сильный и терпкий запах, что обычно оставляли на своих жертвах беспощадные гривастые самцы.       Уриси сильно замотала мордочкой, тихонько всхлипнув. Совсем запутавшаяся дикая львичка недоумённо взмахнула хвостом. Новое, осторожное предположение пронеслось в голове, точно пуганная газель:       — Сёстры?..       Вместо ответа, прайдовая самочка разревелась пуще прежнего, отчаянно прячась под пушистой шейкой Лаини. Мягко приглаживая переляпанные щёчки и мурлыкая в самые ушки, старшая охотница утешала эту странную изловленную кошечку, не веря собственным ушам, хоть и имея представление, сколь жестоким в этом мире может быть не только самец, но и самка. В конце концов, она успела немало лет пожить на диких землях.       Дождавшись, когда её сестра по прайду чуть поуспокоится, Лаини осторожно обратилась к ней:       — Это они тебя так?       Уриси снова тихонько кивнула, пряча предательски дрожащий подбородочек в столь неожиданных, но уже столь близких и родных объятиях этой незнакомой дикой кошки.       — Бедная… ну ничего-ничего, — несмотря на резкий и неприятный аромат, исходящий от шёрстки юной львички, самочка по-матерински нежно лизнула её в щёчку, — Ты идти можешь?       Прайдовая кошечка тихонько уркнула.       — Ну вот и хорошо. Сейчас придём домой, расскажешь, что случилось…       — У меня больше нет дома! — вдруг выскользнула из её объятий львица, — Больше нет… круг… они… они будут презирать и унижать меня теперь… эта старшая, новая старшая… она ненавидит меня… — она громко всхлипнула, опустив мордочку к самой земле, — Она будет теперь всегда мучить меня… до самого конца… до последнего моего дня…       — Ну-ну, не говори так, — ласково потёрлась о её плечико Лаини, — Ты из круга… хм-м, — дикая кошечка не знала, как зовут другую старшую львицу, — Прайдовых охотниц?       — Да… — печально мяукнула Уриси, поджимая хвост к ещё помнившему боль унижений междулапью.       — Тебя там совсем не принимают, да? — тёрлась и утешала её светлошёрстая самочка.       — Мррр… — грустно проурчала львичка.       — А хочешь… Хочешь я тебя к себе возьму?       — М… меня? — от изумления прайдовая кошечка даже приподняла мордашку, — Но… но как? Вы же не… я же не…       Лаини дружелюбно улыбнулась своей спасённой львёне, мягко прижимаясь к её носику своим:       — Вот так. Мррр, видишь? Всё, теперь ты одна из нас… Ну, я, конечно, попрошу ответа у остальных сестёр, но вряд ли они будут сильно против новой охотницы, как и против новых ушек, куда можно будет лить свои бесконечные сплетни, — она фыркнула в тон своим словам, ласково прижимая лапу к щёчке Уриси. — Ты же немного умеешь охотиться, прелесть моя?       — Я… да… я да! — оживилась в эмоциях и чувствах молодая львица, широко выпятив глазки на свою спасительницу, точно увидела её впервые, — А вы… вы правда меня возьмёте к себе? Вы… вы старшая охотница диких львиц, да?..       Вместо ответа светленькая львица лишь широко улыбнулась и мягко провела одной лапкой по другой, свершив известный приветственный знак всякой хозяйки круга.       — Ох… я… я… небеса! Как же я вам благодарна… я… — не зная, как и чем отплатить этой дикой самочке за всю её безграничную доброту, Уриси поджалась в отчаянном поклоне и принялась целовать её пушистые, стройные лапки.       — Ну-ну, чего ты… у нас можно и на «ты», прелесть моя, — смущённо и прельщёно отстранилась от неё старшая львица, — Твои теплота и чуткое сердце станут для меня лучшей наградой. Только пообещай, что больше не будешь прыгать в ущелье. Нашла повод разменяться на жизнь, так ещё и по глупости какой!       — Мррр… — виновато поджала ушки Уриси, — Я не буду, обещаю.       Внимательно осмотревшись по сторонам и втянув пресыщенный свежестью утренний воздух, светленькая самочка с преприятным изумлением учуяла совсем неподалёку приятно-прохладное дыхание большой падающей воды.       — Пойдём-ка, прогуляемся вместе, поведаешь мне, кто тебя и чем обидел, а заодно… — Лаини презабавно и совсем беззлобно оттянула сморщившийся носик прочь от всесущей и благодарной мордашки своей новой охотницы, — Заодно как следует искупаемся.       Заприметив увлечённый интерес преобразившейся от счастья Уриси, она игриво подмигнула ей, тихонько добавив:       — Тоже вместе.