***
— Пей. Скару протягивают бокал с чем-то крепким. Он не интересовался, что именно те пьют, почем зря. Что самое странное — сегодняшним вечером он и вовсе был молчаливым. Тот не понимал почему, но один лишь вид Дотторе наводил на него страх. Должно быть, из-за того, что знакомы недолго… А может причина лежит в том, что интуиция пытается уберечь от неизбежного? Градус на Тарталью подействовал быстро. Он уже был изрядно пьян, даже с учетом того, что выпил совсем ничего. А вот доктор… Трезв, как стеклышко. И только чаще подливает вожатому алкоголь. Скару приходится принять предложенный ранее напиток, который он сразу выпивает и морщится. «Горько». — Не так резко же, глупенький, — Дотторе, с привычной улыбкой на лице, садится рядом. — Как ощущения? На его лице и так все написано. Он берет бокал Скара из его же рук и наливает даже больше, чем до этого. — В этот раз пей медленнее, милый, — он смотрит прямо в глаза, словно в душу заглядывает, и протягивает обратно, — Голова-то еще не кружится? Этот доктор не внушал доверия от слова «совсем», но Скарамучча все равно берет алкоголь. Он протягивает тихое: «Нет», хотя у самого голова уже кругом идет. Замечает, что Дотторе рассматривает его, словно оценивает ситуацию и пытается найти способ завязать разговор, и все бы ничего, но пьяненький вожатый встревает между ними прежде, чем тот успевает хоть что-то сказать. — Э-э… Чет мне совсем нехорошо. — он наваливается на доктора со своеобразными «объятиями», а потом смеется с его реакции. — Сейчас стошнит, док… Он, конечно, шутит, но в таком плане док очень брезглив. — В корпус иди… Утром не встанешь. — взгляд переводит на Скара, но обращается по-прежнему к вожатому. — А твой дружок пускай остается. Не хватало еще, чтобы дети с расспросами пристали… Тарталью с его слов будто передернуло, он сразу начал отнекиваться-отказываться, ведь прекрасно знал истинную натуру врача детского лагеря, но продлилось это недолго — вздохнул, а затем ответил согласием. И хоть он не видел, но прекрасно знал, что старший сейчас улыбается, а то и усмехается. Через пару секунд выяснилось, что дойти до корпуса самостоятельно он не в состоянии, так что док любезно решил провести своего товарища.***
Как только они вышли из помещения — Тарталья схватил его. Да, он действительно еле-еле на ногах стоял и хватка была совсем хиленькая, но он все равно не отпускал. — Только попробуй что-то с ним сделать. — от выпитого алкоголя еще и язык заплетался. — Будешь обратно себе руки пришивать… И ноги… Доктор не дрогнул: руки, как и прежде, остались в карманах халата, на лице разве что появилась улыбка, с сарказмом говорящая сама за себя: «Боюсь».***
По приходу замечает, что мальчишку клонит в сон. Расслабленный вид, опущенная вниз голова… На лице сразу появляется легкая улыбка, он незаметно запирает дверь и убирает ключ в карман, но кажется, что Скар даже не заметил его возвращения. Доктор вновь присаживается рядом. — Уже устал? От неожиданности тот вздрагивает, ведь действительно не услышал, как тот вошел: уж понадеялся, что этой ночью его оставят в покое. Скара почти сразу же замечает, что мужчина сел как-то… Близко. Вежливость далеко не его черта характера, но с этим человеком он ведет себя с осторожностью. — Немного… Проснулся рано, не выспался. От глаз доктора не проходит мимо и то, как сильно юное тело стало напряжено, оставшись с ним один на один. В присутствии Тартальи это было гораздо менее ощутимо. — Рано проснулся, значит, — тяжелые руки опускаются на худое тело, теперь он становится слишком близко. Настолько, что Скар ощущает чужое горячее дыхание на собственной шее, — Впереди целая ночь. Потерпишь? Смысл слов врача он не понял совершенно, волновало лишь то, что внутри его охватила необъяснимая тревога. Только сейчас до его пьяной головы, потихоньку, но доходит суть сложившейся ситуации. В этот момент он максимально уязвим: помутненный от алкоголя рассудок, ватные ноги и нарушение координации. Дотторе прекрасно знает это, как и то, что сейчас начнется сопротивление. То, что его всегда забавляет. — Что вы имеете ввиду? Голосок его притих и звучал словно рай для ушей. — Должно быть, выпил ты недостаточно… Впрочем, думать об этом стоило раньше. В один миг чужие руки оказываются на хрупкой шее, сдавливают и перекрывают дыхание. Опомниться юноша не успевает: пытается что-то сказать, но вместо слов слышен лишь хрип. Такой жалкий вид — услада для глаз. Он не остановится, пока поток возбуждения разливается по его телу. О, кажется, этой ночью произойдет ужасный грех, который невозможно будет искупить. — Полторы минуты. Хватка ослабевает, но руки по-прежнему остаются на шее: младший пытается отдышаться, пока в глазах темнеет. Тело совершенно не слушается, движения сбивчивые и медленные, картинка перед глазами расплывается… Смотрит он на Дотторе, на его надменную улыбку и глаза, в которых отражается чистое безумие. — Подождешь минутку? Уверен, подарок тебе понравится… — он отстраняется, оно и к лучшему. — Ах, только без глупостей… Хорошо? Доктор оставляет мальчика совсем одного, наедине со своими мыслями, только он не учел одного: Скар не глупый и сейчас ухватится за любую возможность выбраться из этого ада. Жаль, что он не осознал этого еще несколько часов назад и не доверился своей интуиции. Он пытается подняться, ноги совсем ватные, взгляд расплывается. В соседней комнате слышатся приближающиеся шаги, которые только сильнее наводят панику. Не успевает сообразить — в дверях появляется его сущий кошмар. — О, входная дверь заперта, не волнуйся. Произносит, словно подхватывая его мысли и дальнейшие действия. В воздухе повисла неоконченная, от этого не менее уместная фраза: «Никуда не денешься». В руках у него… Одежда? Скар не рассмотрел что именно, но это было беленькое девчачье платьице. Отрицание. — Подонок… Не смей… — слова путаются, но суть ясна. Он рывком направляется к двери, дергает за ручку, бьет по ней руками — безуспешно. Доктор просто наблюдает, ведь прекрасно знает, что никуда от него не уйдет. — По-хорошему не выйдет, я прав? — медленными, но твердыми шагами направляется к нему, вздыхая, будто это не попытка защититься, а что-то плохое, на подобии детского «непослушания». — Не люблю шум.