Цветок и лёд

Лили и Люциус Разумеется, Лили не спрашивает о чём-то большем, гриффиндорка не привыкла просить, получая то, что необходимо без унижений. Возможно, кто-то другой сможет ответить на то, что гложет и грызет её изнутри, принимая всех демонов рыжекудрой колдуньи, которых она кормит со своей руки. О том, что Люциус Малфой в некотором роде звезда школы, она, разумеется, слышала. Многие девчонки сходили с ума от его внешнего вида, совершенно упуская нутро. Впрочем, кого это волнует? Эванс действительно считала, что всем пассиям не повезло так же, как и ей, и слизеринец - типичный мужлан, который берёт то, что ему требуется, силой. А еще её поражало то, что Малфой умудрялся прыгать по койкам, как блоха, в то время, как был помолвлен с удивительной, во всех смыслах, девушкой. Лили даже сочувствовала Нарциссе, которую судьба связала с таким чудовищем. Насмешка не воспринимается болезненно, ведь храбрый львёнок не стыдилась этой черты, считая и, наверное, немного романтизируя сам процесс, наделяя его чем-то особенным. Эванс хотела сделать всё правильно и с тем, к кому она почувствует нечто большее. Пока сердце гриффиндорки оставалось предательски пустым, что не могло не тревожить, ведь кругом все только и говорили, что о влюблённостях, особенно в кулуарах девичьих спален. Единственное, что она ощущала ярче тысячи звезд, была боль, и сейчас её было недостаточно. Павлин завершил пытку, выделяя ей своего рода мантию-невидимку в виде пиджака с барского плеча, но разве могла Эванс молча уйти? Разумеется, нет, правда, эффект выходит обратный, Люциус начинает смеяться (и кто из них двоих поехавший?), портя кровавый рисунок на бледном лице. Интересно, а какая на вкус голубая кровь чистокровного волшебника и есть ли различия? Слизеринец уверял, что да. Взгляд сотнями игл впивается в орнамент, выражая немой вопрос и любопытство. При фразе «ожидал», глаза Лилс уходят за горизонт событий, конечно же, стылый принц всегда наготове и все у него просчитано. Её дыхание прерывается быстрее, чем она успевает ответить, чёрными мушками расплываясь перед глазами, пока хищная хватка смыкается на талии, прижимая солнечную девушку к глыбе льда. Кажется, под натиском чужих пальцев не только расползаются синяки, но и трещат кости. Она не видит его лица, то расплывается в зыбкой дымке, но явственно ощущает мимолетное касание носа и змеиное шипение вперемешку с гулом крови. Она готова была рассмеяться, но воздух лишь заходится в гортани, не находя выхода, клокоча внутри, как и характер колдуньи, обещая Малфою взрыв, который если не сметет его с дороги, то обязательно оставит осколочные. Ладонь на шее сжимается сильнее, грозясь лишить её сознания но, мгновение и кислород разрывает альвеолы, с жадностью проникая в тело. Эванс пошатывается, придерживаясь рукой за стеллаж, нашаривая волшебную палочку и кривясь от замечания Люциуса, как от удара под дых. - Он прекрасно знает, что в «пролёте», - ядовито отвечает гриффиндорка, вспоминая о том, что сказанное Северусом «грязнокровка» в мириады раз больнее того, что оставил на её теле Люциус. Люциус сомневался, что Эванс понимает, о чем она говорит. Судя по Северусу, ничерта он не знает. Одному Мерлину известно, до каких вершин достигла его одержимость рыжеволосой грязнокровкой и какие ещё закидоны он будет демонстрировать, пока не поймет, что ему не светит. А с её стороны низко так поступать с другом, давать ему ложные надежды и поощрять нездоровую привязанность. Они не прощаются, а Эванс никак не отвечает на последнюю фразу про пиджак, ясно понимая, что носить данный предмет гардероба слизеринец не будет по объективным для него причинам. Пускай, ей было плевать на всё, кроме звенящего ощущения в собственных жилах. Девушка идёт в гостиную, но ловит собственное отражение в зеркале, где среди черных подтеков кожи вмешиваются багряные и синие пятна. Вид, действительно, словно после побоища, и босые ступни меняют направление в сторону ванны старост. Там, разумеется, пусто, и Лилс шепчет отпирающий пароль, проходя внутрь. Сбрасывает ставшее вмиг противным платье и бельё, ступая к ванной и выкручивая всё на максимум, наполняя комнату паром и пеной. - Если ты будешь плакать, то умрёшь, как я! - привидение в школьной форме стыдливо выглядывает из картины с русалкой и просачивается сквозь пар, зависая над Эванс, которая лишь делает первый шаг, чтобы погрузиться в воду. - Миртл, я бы хотела помыться одна, но спасибо за предупреждение, - горячая вода кусает кожу, заставляя её поменять оттенок на более розоватый. - Просто помни к чему привели мои слёзы в туалетной кабинке, если тебя достает кто-то из мальчишек, скажи своему декану! - призрачные хвостики забавно дёргаются, выражая некоторую степень негодования. - Меня достаю я сама, всё в порядке. Ты слышала, что Пивз учинил на третьем этаже? Округлые глаза привидения загораются любопытством, и гриффиндорка наконец-то остаётся в одиночестве. В это время Люциус готов был сожрать флоббер-червя, чтобы вернуться в прошлое и не лезть под юбку к Кэнди Юманз. Она преследовала его повсюду, даже пробралась на вечеринку Слизнорта под предлогом подавать напитки, и теперь буквально села ему на шею, снуя вокруг него розовой тучей. Розовый – её любимый цвет. Он явно был пьян, когда трахался с ней. Ну, хоть выпечка у неё вкусная, естественно, всё предварительно проверялось на предмет любовного зелья. - Люциус… - Извини, Кэнди, я устал. - Может, прогуляемся? Я скучала… – в глазах девчонки столько надежды, что, кажется, его сейчас стошнит. - Не сегодня. Я же говорил, у меня есть невеста, - несколько раздражённо напоминает Малфой, огибая её и идя к двери. - Брак по расчету не может помешать истинным чувствам! – с уверенностью сносорога перед случкой гнёт свое юная мисс Юманз, надвигаясь на него с неотвратимостью снежной лавины. Ледяной принц дёргает глазом. – Тем более это не мешает тебе клеиться к… - Тебя не касается, к кому я клеюсь, - рычит Люциус, окатывая её холодным взглядом. Надувшаяся на миг пуффендуйка быстро отходит – он слышит стук её каблучков по каменному полу коридора замка. Без пиджака в такой поздний час слегка прохладно, но он то ли не чувствует, то ли ему наоборот хорошо. Девушка ёжится и хватает его за руку. - Люций… - Не смей называть меня так, - палочка оказывается прижата к шее Кэнди, а она сама – к стене. – И хватит уже ходить за мной, Юманз. Я же сказал, что устал. Ты плохо слышишь? - Извини, - карие глаза смотрят с плохо скрываемой похотью. – Сложно сосредоточиться, когда ты так близко. Я хочу… - Устал, - отрезает Малфой, понимая, что тут без вариантов. Убирает палочку и отпускает перевозбужденную от пунша или шампанского Кэнди. - Когда? - Потом. - Я буду ждать тебя завтра у горгульи на первом этаже в пять. - До встречи, - бросает ей Люциус, прекрасно понимая, что он не придёт. Сунув руки в карманы, он неспеша удаляется от места их «интимного» диалога. - Я думала, она никогда от тебя не отлипнет. Вальяжно растягивая слова, низкий женский голос нагоняет его на лестнице в подземелье. Резко обернувшись, погружённый в свои мысли Малфой не сразу фокусирует взгляд льдисто-голубых глаз на брюнетке в сиреневом свитере. - Айрис, - он поворачивается к ней уже полностью, с лёгким интересом следя за её спуском к нему. - Ревнуешь? - Нет, - фыркает она, отмахиваясь от этой мысли, как от назойливой мухи. – Но она жутко раздражает. Хотела поговорить с тобой без свидетелей. Выгнув бровь, Ледяной принц предлагает спуститься в подземелья вместе и по дороге всесторонне обсудить то, что «гложет» когтевранку. [От звуков её сдавленного вскрика по спине ползут мурашки наслаждения. Хлеще, чем от наркоты. Он ловит его ртом, будто выпивая девчонку до дна. Выбивает из неё дух, толкаясь бёдрами навстречу податливому телу. Тонкие пальцы недо-музыканта впиваются в бледную кожу на узкой талии когтевранки, оставляя синяки. Они расцветут буйными фиалками; приложи к ним его пальцы – и не отличишь. Блондинка. Голубоглазая. Это всегда были голубоглазые блондинки. Кто-то скажет, что Люциус поддаётся похоти из чувства вседозволенности. Кто-то скажет, будто он помешан на блондинках, мол, это его слабость. «Вероятно, всё дело в Нарциссе.» Но только самые испорченные умы, смогут допустить хотя бы тень мысли о том, что он и сам знал. Понимал. Но не выпускал из темных глубин свей больной ледяной души. ​«Всё дело в матери. У собак точно так же: если сука попалась с изъяном, то и щенки будут не-нор-маль-ны-е.» ​Люциус Абраксас Малфой никогда не был нор-маль-ным. Его мать умерла слишком рано по меркам даже обычных магглов, что уж говорить о волшебниках, чья продолжительность жизни была слегка больше. Она любила своего единственного сына, но никогда не выказывала этого с привычной для любящих матерей самоотдачей. Он всегда недополучал её ласки. От Абраксаса ни любви, ни ласки он не видел вовсе. Люциус вообще не умеет любить. Ему это не дано. Сия функция головного мозга атрофирована, отпала за ненадобностью, как и возможность души делить с кем-то важность жизни. Его нарциссизм, мания величия, амбиции – это всё, что можно было бы хоть как-то приписать в качестве «любви». Но было и кое-что ещё. Не получив от матери любви, потеряв её в раннем возрасте, он, как мог, восполнял пробелы. Эдипов комплекс – так, кажется, называли в науке пристрастие сыновей к девушкам, так похожих на их матерей. Но Люциус зашел ещё дальше. Ему было недостаточно одного лишь секса. Он желал делать им больно. Как будто таким образом он отыгрывался за всю ту боль, что причинила ему его мать. И от этой боли он испытывал такое всепоглощающее удовольствие, которое даже сравнивать было не с чем. Секс и рядом не стоял. Алкоголь, еда, сон – все это так пресно. Но когда он видит искажённое от причинённой ИМ боли лицо, голубые глаза полные слёз, белокурые локоны, прилипшие к мокрым щекам… и кровь. Её запах дурманил его похлеще аромата лучших французских вин. Далеко не каждую блондинку, с которой он спал, Малфой подвергал таким изыскам. Айрис была именно такой, по его меркам «нетронутой». Тут важно знать, кто не проболтается. Кто даже под заклинанием Забвения не задастся вопросом: «А откуда у меня вот тут шрам? Что-то тут нечисто!». Кто без своей на то воли сохранит его секрет. И кто будет желать его снова и снова. Перед Ледяным принцем открывалось множество девичьих сердец, как уж тут устоять?.. Он ставит губами новые отметины и стонет ей в шею, вдыхая полной грудью запах девичьего парфюма: гибискус, роза и апельсин. Она уже забралась пальцами под распахнутые полы его рубашки, льнёт всем телом, оставляя на нём следы и отпечатки от их интересного занятия. Ногти прочерчивают розовые полосы на лопатках слизеринца, как будто желая увековечить себя на полотне его кожи. Тц. Ещё одна наивная. Он сотрет их со своей спины, как только кончит. Айрис кусает его руку, умоляет о чём-то и вся сжимается, предвосхищая его оргазм. Она тянется к нему за поцелуем, но Ледяной принц отстраняется, сжимая пальцами её шею. Чертовке так нравится, что она испускает стон. Пальцы опускаются ниже и накрывают её грудь. Толчок, другой, третий и он наконец ловит волны экстаза. - Ох, Люциус! Убирая от неё руки, Малфой кривит губы в ленивой усмешке. Он отпускает её совсем, позволяя ей безвольной куклой опуститься на крышку унитаза. В кабинке душно и тесно от их дыхания. Пахнет потом и сексом. Он латает свою спину, стирая все следы чужого присутствия. Не стоит оставлять такое на своём теле; будучи в команде факультета он не раз и не два снимет форму в раздевалке, где его легко могут увидеть те лицемеры, что обязательно передадут всем, кто готов будет слушать (и особенно Нарциссе) о том, что на спине её жениха следы от чужих ногтей. Опустив палочку, Люциус деловито застегивает брюки. Голубые глаза, всё ещё с ласковой поволокой, смотрят на него с немым укором. Зрачки расширены, губы приоткрыты… Медленный вдох и уверенное: - Мог бы и подождать. - Нет. Как-нибудь повторим, - подмигивает слизеринский принц. - С удовольствием, - она проводит рукой по волосам. – М-м-м... Кажется, ты перестарался… Намекает на следы на талии? Хм. А ему нравится. - Прости. У меня есть мазь, могу завтра тебе передать, - в голосе нет сожаления. Он прохладен, как лесной ручей. - Нет. Не нужно. Пускай… - девушка неопределенно махнула рукой. Всё ещё улыбаясь, она потерянно оглядывает кабинку. – Душно. - Да, верно. Пойдём.] Обсуждение вышло бурным. Он вызвался проводить её до башни Когтеврана, Айрис не стала отнекиваться и, в свою очередь, предложила встретиться в Хогсмиде завтра. Решено было купить сливочного пива и погулять по деревушке, благо погода обещала быть неплоха. Распрощавшись с девушкой у двери с молотком в виде головы орла, Люциус двинулся в ванну старост, справедливо рассудив, что туда путь короче, чем в подземелья, а ему очень хотелось смыть чужой запах. «В ледяном сердце Кая нет места любви. Он собирает из осколков льда слово «вечность» прекрасно понимая, что проведёт её в одиночестве. Иного он не достоин.» - Лесная свежесть, - бормочет он на входе, заходя внутрь, надеясь на пустую купель (в такой-то час!) и возможность побыть наедине с самим собой. Но и тут его ждал облом. В пене и благоухающей всеми мыслимыми маслами и солями расселась Эванс. Рыжая макушка откинута на бортик бассейна, а вода продолжает литься из многочисленных краников. Заняла его ванну, что за грязнокровки пошли, наглеют с каждым часом всё больше и больше! Несколько шагов до наполненного до краев бассейна, он садится на корточки и со вздохом, полным пренебрежения и печали в отношении своей незавидной участи, дергает её за локон у лица. - Эй! Реакции ноль. - Эванс, ты чего тут… Косой взгляд на пену… розовая. Люциус сужает льдисто-голубые глаза. И вода… Нет, цвет ненормальный. Кажется, она переборщила с его же заклятьем. И-ДИ-ОТ-КА. Иначе назвать дуру, что решила продолжить его благое дело поиска себя, нельзя. Вот и подсказывай всяким тупицам… - Блять, - шипит рассерженной змеёй юноша. Бледные руки ныряют в воду, подцепляя за подмышки великую и ужасную зазнайку с львиного факультета. Где в этот момент были её хваленые мозги?! Звук ниспадающей на пол воды в объеме более кружки – на плиточный пол, будто русалку, вытаскивают длинноволосую голую девушку. Рыжие кудри налипли на миниатюрную грудь, едва прикрывая стратегические места. Быстро осмотрев бледное и близкое к критическому обескровливанию тело, Малфой судорожно вынимает из-за пояса палочку, чертыхаясь и вскидывая руки Эванс. - Вулнера Санентур, - шаманским напевом растекается по ванной старост заклинание Ледяного принца. - Идиотка, - сквозь зубы цедит он, наблюдая, как кожа на запястьях сходится. То же пришлось повторить и с животом, и с ногами. Теперь его надпись красовалась покрасневшими воспалёнными буквами. - Акцио крововосстанавливающее зелье Малфоя! Не для таких случаев он покупал в аптеке сей чудесный эликсир! Не обращая внимания на девичью наготу, слизеринец не убирает палочку и с чувством шлепает самоубийцу по щекам. - Эванс! Не смей засыпать, слышишь меня, куриная твоя голова?! Шлёп-шлёп. - Эванс. Ты голая в ванной. Хочешь, чтобы сюда слетелись твои мародеры? Мне позвать Блэка? - ехидничает он, мысленно обещая откупорить пузырь с праздничной медовухой, если грязнокровка не откинется у него на руках. Вылететь из школы за это… так себе перспектива. А уж Азкабан точно ему придётся не по вкусу. - Или ты хочешь, чтобы я тебя сделал женщиной? Так ты в очередь встань, - недовольный взгляд слизеринских глаз натыкается на зелень гриффиндорских. - Мерлин! Я тебя точно отправлю Сивому на потеху, так и знай. Крововосстанавливающее влетело в ванну и плавно легло ему в раскрытую ладонь. - Пей, - беспрекословным тоном велит он ей, приподнимая её голову над полом. … Её сознание становится патокой, неспешно растекаясь в круговороте тревожных мыслей. Гриффиндоское солнце гаснет, скрываясь под прикрытыми веками, рассыпаясь тускнеющими веснушками и явно проступающей синевой на багрянцевых губах, что всё ещё хранят полукружия укусов. В горячей воде боль ощущается рвано, короткими импульсами расходясь вдоль кожи, наполняя ванную старост кровью, что вздымается к пене, окрашивая её в розовый. Палочка, до этого выводящая заклинание, выскальзывает из ослабевшей руки и откатывается с глухим стуком по полу. Рыжая макушка откидывается назад, находясь между сном и явью, жизнью и смертью, блаженном нигде, где ей самое место. Именно это раз за разом пытались доказать ей слизеринцы, что Малфой, что Снейп. Она всего лишь немного поспит, самую малость и откроет глаза. Три. Два. Один. Вода продолжает литься, не переступая за борт, наполняя воздух ароматом спелой вишни и меди, что горчит на языке, вмиг ставшем сухим. Дверь открывается, поддаваясь магии пароля и её палач размеренно вышагивает по плитке пола, но Эванс не слышит, не чувствует чужого присутствия, разменивая грязную кровь на мнимый покой. Хорошее умение остановиться вовремя, но бездыханная девушка все выводила к абсолюту, выкручивая на максимум. Все или ничего. Выброшенная на берег русалка недвижима, грудь, прикрытая тёмно-рыжими завитками волос, что облепили её на манер ракушек, едва ли вздымается, кажется, что вот и исполнились все пожелания Люциуса и на одну грязнокровку в магическом мире стало меньше. Это ли не отрада? Заклинание, произносимое почти нараспев, приносит свои плоды, нивелируя старания Лили в самопознании, в доведении их рандеву до логического итога. Раны срастаются, багровеет и надпись оставленная каллиграфическим почерком аристократа. Словно через водную толщу до Лили доносится голос, знакомый, но она улавливает только недовольную интонацию, что холодным скальпелем вспарывает нутро. Что подействовало быстрее: предложение постоять в очереди за потерей невинности, нежелание представать перед кем-то в таком неприглядном виде или же упоминание Блэка? Она открывает глаза, щурясь, силясь сложить раздробленное зеркало представшей картины, и лодка её надежды разбивается об недовольные льды напротив. - Кто такой Сивый? - хмурится Эванс, впиваясь взглядом «какого хрена ты здесь делаешь?» в Ледяного принца. Она отмечает мельтешение какого-то бутылька и недоверчиво приникает к горлышку, чувствуя знакомый до боли вкус Крововосстанавливающего зелья. Оно железом дробит нёбо, вязкой и горькой жидкостью стекая по гортани, опаляя ее изнутри, пока Эванс прикрывает глаза и использует вражескую руку, как подушку. Их окутывает пар, делая все происходящее мифическим и нереальным, больным плодом фантазии, фантастикой сошедшей со страниц беллетристики. Ледяной Кай, скованный из тумана, и угасающее солнце внутри рыжеволосой Герды. Итог этой сказки известен всем: собранное из осколков слово «вечность» и ледяная королева подле. Люциус - Кто такой Сивый? Люциус закатывает глаза. Её действительно сейчас волнует именно эта информация? Не собственный вид, не нарушение личного пространства («о Мерлин, Малфой, ты что, я же голая!»), не собственное «я чуть не двинула кони», а Сивый. Или дело в том, что после обескровливания собственными руками она поехала крышей? Он бы не удивился, у Эванс в принципе с психикой не всё в порядке. А иначе как объяснить её порезы? - Ты его не знаешь, - ёмко и раздражающе (ибо она и так в курсе, что не знает) отвечает Малфой, не привыкший разбрасываться словами. И лучше ей не знать кто это, поскольку оборотень был падок на молоденьких девиц. Перегрызать им горло, наслаждаясь хрустом костей и кровью… Люциус был уверен, что Фенрир ведет собственный список жертв, как все серийники. Вливая зелье в гриффиндорский рот, Ледяной принц вздыхает. В облаках пара он наверняка выглядит эфемерно и даже инфернально, жаль, что глаза нельзя сделать светящимися, как у вурдалаков и волков. Ещё больше нервировала мысль о том, что он только что спас ей жизнь. Спас жизнь Эванс. Грязнокровке (!) Эванс. Конечно, это было логично: проверь профессора и Министерство в случае её смерти его палочку, они бы увидели то, что увидят, и ему не поможет даже его отец. Но сам факт! Малфоя даже передёргивает. Как только пузырек пустеет, он убирает его в карман, укладывает девушку обратно на пол и поднимается с колен. Оглядывается в поиске халата, полотенца или ещё чего-нибудь, что может прикрыть рыжую колдунью, дабы она потом его не обвиняла ещё и в том, что он до неё домогался. Нашел! Звук шлёпающих по мокрому полу шагов до скамьи и обратно, а затем на Эванс бросают махровое нечто со словами: - Не благодари. Потеряв к девушке всякий интерес, Люциус осушил бассейн с помощью «Эванеско», позволив воде заново наполнять его. Медленно идя к скамье, на которой лежали полотенца, он расстёгивает пуговицу за пуговицей на белоснежной сорочке, слегка помятой после двух (трех, если быть точным) полуночных гостий. Снимая её и аккуратно повесив на крючок, молодой человек кладет палочку и подцепляет пальцами пряжку ремня. Ему кажется, или он чувствует чужой взгляд? - Нравится? – лениво уточняет он у грязнокровки, скосив на рыжую холодные глаза. По большому счёту ему плевать, пусть смотрит, но не поддеть её было выше его сил. Он всё ещё злился из-за того, что она заставила его суетиться. Бесит. Ботинки, носки... Брюки педантично укладываются на скамейку, как и фирменное бельё от какого-то там дизайнера-манекенщика из Италии. Полотенце оборачивается вокруг бёдер и Люциус, с палочкой наперевес, идёт к бассейну, как ни в чем не бывало. У самого края полотенце долой, палочка на бортик на полотенце, а он прыгает в наполненную воду ласточкой, наконец смывая женский запах со своего тела. Вода пахнет лавандой и чем-то свежим. Хвоя?.. Лили Эванс запоминает это «имя», словно оно является частью головоломки, которую она пока не в силах собрать. Собственный разум затухает и гаснет, чтобы вспыхнуть алыми всполохами перед глазами, пока зелье вскипает в венах, восполняя недостаток гемоглобина и железа, пытаясь заткнуть дыры в её собственном малокровии посредством заклинания, что так удачно продемонстрировал слизеринец. Брошенное инфернальным Люциусом «ты его не знаешь» блуждает в недрах колдуньи, вместе с лекарством отзываясь тревогой, как и его участие. Однако Лили не питает ложных надежд, здесь и сейчас Малфой спасает лишь себя, от триждыпроклятого Азкабана. Её жизнь лишь сопутствующий урон, незначительный нюанс. Он лишает её прохлады рук, погружая на камень, среди розоватых подтёков воды. Эванс морозит, или мелкая дрожь возникает от осознания собственной глупости? Нет, гриффиндорка не жалела о том, что вырубилась, не рассчитав последствия кровопотери. А вот тот факт, что она лицезреет перед собой несносного блондина - очень даже. Его ледяное величество небрежно бросает ей махровое полотенце, багряное, в честь львиного факультета и староста оборачивает его вокруг тела, думая, что змеёныш и так всё видел. - Спасибо, - зимнее солнце не греет, лишь множит мороз, который волнами расходится по коже, вскидываясь пупырышками. Она не могла остаться неблагодарной и просто промолчать, другое дело, что слизеринцу её благодарность была ни к чему. Она садится на пол, поджимая под себя ноги, белая кожа в разводах и подтеках, словно Лили кто-то макнул в акварельную краску с оттенком рубина. Незапланированный стриптиз проходит мимо, пока однокурсник не интересуется, нравится ли ей. Эванс вверяет пустые плошки глаз на полураздетого Малфоя, разглядывая его снизу вверх, ненадолго останавливаясь на пряжке ремня стиснутой в аристократических пальцах и выше, туда где с насмешкой взирают сапфиры чужих глаз. - Кэнди бы оценила этот променад на «выше ожидаемого», - Лилс вспоминает об изрядно озабоченной павлином особе, от пестрящего розового одеяния которой хотелось моментально съесть лимон. Что касается тела, Люциус был неплохо сложен, несмотря на мнимую худобу он обладал достаточной силой, но всю внешность перечёркивал аромат гнилого мяса прямиком из его поганой натуры. Эванс склоняет голову набок, когда Малфой вальяжно проходит к бассейну и щёгольски ныряет в воду, поднимая волну брызг. - Шесть ноль, - разносится голос Лили, которая дает наивысшую оценку за несинхронное плавание. Она перемещается на борт, наблюдая за слизеринцем, как за акулой, и с любопытством разглядывает и его палочку. - Из чего она сделана? - кивок в сторону волшебного аксессуара прежде, чем уточнить, когда он изволит убраться и даст ей домыться. Как она и полагала, конструктивного диалога не выходит и босые ступни касаются поверхности, уходя на глубину. - Что за температура? - хмурится колдунья, словно он именно этим оскорбил её нежные чувства, она добавляет жару и еще немного можжевельника. Рядом с намокающей макушкой расходятся пятна, как от бензина. Но разве можно страшиться грязной крови, когда ты ей отужинал? Люциус «Спасибо». Он передёргивает плечами, как будто сбрасывая с себя невидимую мантию епископа. Роль рыцаря-благодетеля без страха и упрёка ему не идёт и претит. Малфой спасал не Эванс, он спасал себя. Она, вероятно, понимает это, если не дура. Ответа на её благодарность не последовало, равно как и комментирования причин его поступка. Сделано и сделано. При упоминании Кэнди его коробит так, что выражение на лице напоминает человека, который съел лимон целиком. Прилипчивая зараза, которую он никак не мог с себя «снять». Как пиявка. Ему в высшей степени плевать, видят ли его голым или стыдливо отвели глаза, сохраняя свою девичью честь или что там они все в этом возрасте хранят. Если бы так того потребовали обстоятельства, Люциус смог бы продефилировать по всему замку без тени стеснения, щеголяя «тощим» задом и выставляя иные неопровержимые свои достоинства напоказ. Павлин, что тут скажешь. Он считал себя если не совершенным творением родителей и природы, то что-то около того, и вера в это была так же непоколебима, как знание, что он – потомок великого рода, что Земля вертится вокруг Солнца, и что Эванс – грязнокровка. Любопытная и до ужаса надоедливая грязнокровка. «Шесть ноль» - слышит он, выныривая на поверхность. Это высказывание также осталось без внимания. Если бы ему нужно было одобрение от грязнокровок, он бы не был Малфоем. А плавать Люциус любил. Вероятно, это можно было назвать его страстью, способом привести мозги и эмоции, иной раз душивших его похлеще любой удавки, в порядок. Вода успокаивала. Мышцы работали, тело уставало, растрачивая энергию не на разрушение, а на тренировку себя самого. - Из чего она сделана? Метнув в рыжую холодный безразличный взгляд, Малфой нырнул и вынырнул уже у бортика в метре от девчонки, интересующейся его палочкой. Отфыркивая воду и одновременно тряхнув платиновыми волосами, убирая лишнюю влагу, Ледяной принц скупо отвечает: - Вяз. Этой палочке, между прочим, тысяча лет. Не приведи Мерлин ей взбредёт в голову коснуться ЕГО имущества, будет отлевитирована из ванной старост в чём мать родила к себе в гриффиндорскую башню. Люциус поворачивается, чтобы откинуть голову на бортик и прикрыть глаза. Покой ему только снится, ведь Эванс решает, что она недостаточно наворотила и теперь просто обязана искупаться ещё раз. - Что за температура? - Ты что задумала? Поздно. Рыжая макушка – это всё, что торчит над водой. Вместо прохладной воды – почти кипяток. Как в таком вообще можно мыться?! И чем это пахнет?! Можжевельник? Кровавые следы с тела почти-самоубийцы его не беспокоят (ну если только немного, он брезгливый). Его беспокоит нарушение его личного пространства и решение использовать купель одновременно с ним. - А помыться в башне тебе религия не позволяет или дело в твоей природной наглости? – ледяным тоном уточняет слизеринский принц, растягивая слова до неприличия раздражающе. – Сварить меня решила? Вылезай, Эванс. Ты уже достаточно належалась, пора и честь знать. Подплыв к палочке, Люциус возвращает воде приличествующую прохладу и не без злорадства косится в сторону гриффиндорки. - Неправильные девственницы пошли, - яд в его словах прикрыт нескрываемым сарказмом. – Режут себя, испытывают кайф, когда это с ними делают их враги, не спешат прикрыться, когда эти самые враги видят их голыми, так ещё и лезут в одну ванну с теми самыми врагами. Перечисляя всё это, он ухмыляется всё больше и больше, подходя все ближе и ближе, а затем всего в шаге от маггловки слышится вкрадчиво двусмысленное: - Ты меня пугаешь, Эванс. Неужели это стокгольмский синдром и мне теперь придется бегать ещё и от тебя? Кэнди не вынесет такой конкуренции, пожалей девочку, у неё и так не все дома. Хороша компания: две психопатки на выгуле своих грязненьких фантазий. Поболтают за чаем о том, как было бы здорово сесть ему на лицо или типа того. Эти мысли настолько его развеселили, что Люциус позволил себе ехидное фырканье. Он приподнимает палочкой подбородок грязнокровки и шепчет: - Иди спать. Лили Эванс поставила галочку напротив пункта «высказать благодарность» и закрыла этот вопрос, как наскучившую и пресную книгу, которую было необходимо прочитать под гнетом профессора Катберта Бинса. Эмоции, проявляющиеся вслед её словам – лучше любого лакомства, из такой кислой физиономии даже лимонных долек не выйдет, сколько бы сахара ты ни добавил. Бедняга Кэнди, выбрала себе кумира из числа тех, к кому нельзя прикасаться; эта грязь, так похожая с виду на золото, остаётся на кончиках пальцев, пачкая саму душу. Эванс глядит на него без интереса, не впивается жадным взглядом (как сделало бы большинство девиц), он ведь видел её? Один-один. К тому же тело - это всего лишь тело, сосуд, особенно в волшебном мире, в котором все подвластно магии. Тишина в ванной старост прерывается лишь собственным дыханием, да всплеском воды. Малфой рассекает по бассейну, словно кельпи, которому не место на вражеской суше, ровно до тех пор, пока не изволит ответить на интересующий её вопрос. «Вяз.» Она лишь хмыкает, вспоминая слова мистера Олливандера, который когда-то давал ей небольшую характеристику по сортам и породам деревьев для изготовления волшебных палочек. «Необоснованное утверждение, что только чистокровный может творить магию при помощи палочки из вяза, без сомнения, пошло от какого-нибудь владельца вязовой палочки, который стремился доказать свой статус крови, потому что я знал идеальные соединения их с магглорожденными.». Рассеянный взгляд мажет по рукояти, но волшебница не спешит брать в руки чужую палочку, это моветон. Палочку можно лишь выбить из рук или лишиться её во время дуэли или поединке, когда палочка меняет владельца. - Ты что задумала? Но Лили не слышит вопроса, погружаюсь в неприятную прохладу, словно из самой воды изъяли её живительные свойства, превратив в мертвую. Гриффиндорка делает воду комфортной, приятной температуры, повышая её градус, расходясь по бассейну вместе с тонкими нотами можжевельника, возможно Лилс надеялась, что он изгонит злого духа. - Если ты забыл, то я староста, а это - ванная старост, - резюмирует колдунья, прикрывая глаза и находясь в состоянии почти блаженства. Эванс надеялась, что блондина сдует из этого места, как только её ступня коснется поверхности воды, - И я пришла сюда первой. Поэтому изволь сам отправиться в душевую. - Не льсти себе, Малфой, слово «кайф» слишком преувеличивает происходящее. Как ты мог заметить, его было недостаточно, - храбрый львенок сдувает пену с собственного носа, едва ли наблюдая за перемещениями вражины, места здесь достаточно, а топить ее после спасения –глупо. - Ты меня пугаешь, Эванс. Неужели это стокгольмский синдром… Вкрадчивый голос совсем близко и колдунья раскрывает глаза, чёртова дылда Малфой загораживает ей свет, находясь в его лучах, как глыба льда. - Малфой, твое эго выходит за все имеющиеся рамки, но, хвала Мерлину для нас двоих, ты не в моем вкусе, чтобы «заболеть» синдромом жертвы, - палочка упирается ей в шею, пока рыжеволосая русалка перебирает ногами, держась на плаву. - Сам иди, я тебя не задерживаю. Вода снижает градус, пока напряжение в воздухе растёт. С легкой руки Лили вверх отправляется поток брызг и пены, что оседает на белоснежных волосах на манер короны. Была бы её воля, ледяное высочество уже летело бы в Азкабан на приятный поцелуй с дементором, но, увы и ах, не всем желания дано исполниться в это же время. - Убери палочку, Л-ю-ц-и-у-с, не будь ещё большим слизнем, чем есть на самом деле. Люциус - Если ты забыла, то я состою в команде факультета по квиддичу, а значит имею право пользоваться ванной старост, - рикошетом в неё летит его личная истина, высказанная с пафосом короля. Вообще, это дело десятое, ему на самом деле и без прав старосты было здесь вполне комфортно находиться. Малфой в принципе относился к тому типу нарушителей правил, которые примеряли каждое на себя с позиции «выгодно/не выгодно» и «шибко накладно/не шибко накладно». - Ты пришла первой, помылась, а теперь вали. Я уже мокрый и планирую завершить моцион до конца здесь. Но нет, кто бы его послушал. Идея отлевитировать её на башню в чем мать родила не так и плоха… - Недостаточно у тебя мозгов, - не без яда в картинном выражении лица «бедная девочка с маленьким умишком» цедит Малфой. - Для той, кто постоянно устраивает себе кровавые процедуры ты невообразимо тупа. Нужно знать свой предел. Нужно было остановиться тогда, когда это сделал я. Если бы я не пришел сюда, завтра же твое тело тащили бы в кулуары Мунго, на опыты. - Малфой, твое эго выходит за все имеющиеся рамки... С видом «и без тебя знаю как я хорош» Люциус наколдовывает снег, опадающий белыми холодными хлопьями на рыжую голову грязнокровки. Брызги и пена летят на него, кажется, мыло теперь у него на волосах ("Мерлин, что приходится терпеть!"). Парень жмурится, но палочку не убирает. Температура в бассейне приятная, но явно не для девчонки Эванс. Картинный вздох, закатывание глаз и ледяной голос отрезает: - Ты неисправима. Видишь хорошее там, где его и в помине нет. Я как раз ТАКОЙ, Морковка. Асцендио! Заклятье, выталкивающее тела зарвавшихся гриффиндорок из воды. Жаль, что приземление мягким не будет. Упс! Он не любит спать ни с кем в одной постели. Он не делит личное пространство с кем-либо. И, если он идет мыться, а не заниматься непотребствами, он делает это один. О.д.и.н. Шрам под правой лопаткой начинает зудеть. Люциус дёргает плечом, кривя губы. Гоблиново дерьмо. Раз - и он уходит под воду, с силой отталкивается ногами от плит, желая оказать подальше от того места, где стояла грязнокровка. Лили - Конечно, забыла, ведь ни в этом, ни в прошлом году вы так и не победили, - три года подряд (за исключением 1993-1994, где матч был отменен), золотые львы удерживали победу в цепких лапах, благодаря её другу Джеймсу, который преуспел на ниве ловчей деятельности и раз за разом вырывал кубок для своего факультета. Эванс рьяно болела за команду (впрочем, это не мешало ей ездить на соревнования «Холихедских Гарпий») и готова была поспорить, что у команды Слизерина было бы больше шансов с другим капитаном, который умело, руководит, а не любуется своим видом на метле. Павлин, что с него взять? - Как видишь, я его узнала, - закатывает глаза рыжеволосая колдунья, желая съездить по наглой физиономии напротив, что стояла с выражением «номинант в рубрике золотые мозги 1977». Если бы она знала свой предел до того, как павлин начал шебуршать своим заклинанием, то, возможно, и остановилась бы. - История не терпит сослагательного наклонения, Малфой. Ты помог, я сказала спасибо. Ледяной принц грозится всё заморозить, и снежинки крупными хлопьями оседают близ веснушек; они стремительно тают, оставляя легкое покалывание на коже, когда Лилс поднимает сноп брызг не такой уж и теплой воды, да пышной пены. Как он в ней моется, температура больше подходит для трупа, а не для человека из плоти и крови?! - В каждом есть что-то хорошее, но я не психолог, чтобы выискивать его крохи в твоей личности. Хочешь мнить себя квинтэссенцией зла? Пожалуйста, только не думай, что другие считают… Эванс не успевает договорить, заклинание выбивает из неё дух, а её саму из воды, прямиком на каменный пол. Лили больно бьется головой об монолит, в виске гудит, а перед глазами плывёт бассейн, складываясь в сюрреалистичную картину из алых мошек. Ей требуется некоторое время, чтобы нашарить полотенце и палочку. - Кантис! - в спину, отмеченную шрамом (интересно, откуда он?), летит заклинание, которое не позволит Малфою колдовать и скрасит её приятное времяпрепровождение, ведь заносчивому слизеринцу придётся п-е-т-ь. Люциус - Когда я стану капитаном, всё изменится, - уверенность в его словах граничит с абсолютной. Если ему не пришлют этим летом значок капитана команды (нынешний выпускается в этом учебном году), он окончательно разочаруется в этой школе. Люциус был уверен в том, что сможет вытянуть команду на уровень выше, чем гриффиндорская. Да и когда он был в себе не уверен? - Поздравляю, - сарказм в его словах буквально чувствуется кончиками пальцев. Если грязнокровка не понимала степень своего идиотизма в этой ситуации, что он мог сделать? Учителем к юродивым он не нанимался, хотя его мудрость и была на вес золота. «В каждом есть что-то хорошее». Ой ли! Люциус многозначительно вскидывает бровь, мол, Эванс, давно ли ты была у мозгоправа, рекомендую там побывать. Короткое заклинание и её мерзкое бухтение наконец прерывается. Каменный пол принимает её в свои объятия, и Малфою уже безразлично: ударилась она, чем и насколько сильно. Палочку нашарить успеет, если что, помочь себе сможет. В бессознательном состоянии так ойкать и судорожно рыскать в поисках полотенца нельзя. Он выныривает, кладёт палочку на противоположный борт бассейна и ему в спину прилетает заклинание, которое не даёт колдовать из-за того, что оппонент будет пропевать любое слово, которое решит произнести. Непримиримо сжав губы, Малфой медленно поворачивается к грязнокровке лицом, испепеляя её взглядом. О, если она думает, что сейчас будет концерт по заявкам, то она глубоко заблуждается! Закутавшаяся в полотенце Эванс, кажется, планировала уйти? Вот пусть и уходит! Снова погружаясь в воду, Люциус уговаривает сам себя не делать того, что буквально жгло его нутро желанием и неотвратимостью. Его терпения хватило только на то, чтобы проплыть туда обратно. У края бассейна он останавливается, берет палочку и с нею идет к выходу из купели. Наготу прикрывать не спешит, равно как и открывать рот, дабы гриффиндорка потешилась его песнопениями. Он наклоняется за малахитовым полотенцем, повязывает его вокруг бедер и не шибко скрываясь идет прямо на Эванс, оставив палочку на скамье. Она ему ни к чему. Когда до девчонки остается всего два шага, Малфой ускоряется и хватает её за полотенце, в надежду, что в него она вцепится, как в спасительный круг, а ему только это и нужно. Дёрнув полотенце на себя, недовольный и молчаливый Люций перехватывает Эванс за талию, повернув её к себе спиной. И вот таким паровозиком тащит в сторону бассейна, приподняв над полом - разница в росте у них больше десятка сантиметров точно. Несколько секунд борьбы и рыжеволосую колдунью (её волосы, кажется, даже в рот ему залезли, Мерлин всемогущий!) швыряют в ледяную воду (температуру он успел поменять, когда выходил оттуда) в полотенце, дабы ей было «удобнее». Криво ухмыльнувшись, слизеринец скрещивает руки на груди и радуется горестным бултыханиям грязнокровки. Смотрел бы вечно, но... он пропевает «пока-пока, Морковка» и идёт к скамье за палочкой. Искупался, теперь надо будануть Крэбба или попросить поздних пташек в гостиной, чтобы сняли этот идиотизм с его ледяного высочества. Лили "О, ну, конечно, как только Люциус Абраксас Малфой сменит нашивку на форме, дела команды резко пойдут в гору!" Невысказанный сарказм проявляется улыбкой на лице колдуньи, которая справедливо считала сборную своего факультета лучшей, хотя бы потому, что они действительно были сплоченной командой. Впрочем, павлину представился шанс испытать и судьбу, и собственные нервы в следующем учебном году, а там, кто знает, возможно, змеиный орнамент окрасит флаги победы. Если она будет честной, Эванс даже поаплодирует успехам своего недруга, признавая, что он хоть в чём-то хорош. «Поздравляю» ядом гюрзы оплетает ушную раковину, силясь воспламенить нутро взрывоопасной и вспыльчивой девицы, но тщетно, сегодняшний вечер истратил почти все запасы её огня, заставляя лишь тлеть под натиском льдистой глыбы. А вот её внутренняя теплота лишь краем коснулась Ледяного принца, разглядывая в нём, как в калейдоскопе, микроскопические всполохи света. Возможно, это лишь игра воображения и вера самой Лили в то, что нет абсолютно злых, как и абсолютно добрых, не бывает чистого черного и белого цвета, но существует выбор и именно он определяет мысли и поступки. Психика подростков гибкая, как лоза или ива, именно для того, чтобы не сойти с ума окончательно, блуждая в лабиринте с клише «нормально/ненормально». Люциус силится быть абсолютом, квинтэссенцией всего того, что отталкивает от него людей, возвышая будущего лорда Малфоя, поднимая его на сомнительный пьедестал. Что из этого мишура, остается лишь гадать, но ей вряд ли будет до этого дело, особенно сейчас, когда воздух из легких выбивается об камень. Хрупкое тело выдерживает и это, словно Эванс и сама камень, который не сломать, она делается лишь сильнее от каждого нелицеприятного слова, произнесенного с отвращением. Грязнокровка. Теперь оно оттиском боли отдается внизу, но найдёт ли она в себе силы после, когда оглушающее одиночество опустится на плечи солнца королевской мантией? Её возмездие - шутка и забава. Малфоя ожидают куда как большие сюрпризы, ведь болотное дно глаз помнит, как начинался этот вечер. Мальчишка сжимает губы, лишая её приятной картины, и Эванс лишь выжидающе смотрит. Люциус стремительно выползает из бассейна, облачаясь в цвет своего факультета, и с каменной рожей спешит к ней. Зачем, на языке жестов сказать (или того лучше, приказать) снять заклинание? Увы и ах! Коварный змеёныш хватает её, прижимая к себе, получая по ногам град ударов от вертлявой колдуньи ("вот ведь каланча!") и бросает её в ледяное пристанище. От холода сводит зубы и мышцы враз деревенеют, но Эванс продолжает барахтаться на поверхности, выныривая под «пока-пока, Морковка». Дивно. Пожалуй, единственное хорошее в Малфое - это его голос. Вместо прощания она направляет в уходящего ледяные брызги и нечто похожее на «павлин». Эванс меняет температуру в бассейне, наслаждаясь покоем, согреваясь перед тем как ступить в прохладу старого замка и, коснувшись подушки буйной головой, заснуть тревожным и беспокойным сном. Вражеский пиджак находит своё место на плечиках в шкафу, тогда как платье дотла сгорает в камине гостиной Гриффиндора.