Цветок и лёд

Люциус - Базовой комплектации? - переспрашивает он её, выгибая бровь. "К тому же, Эванс, моё тело ты уже видела, как и я твоё. Но почему-то ты этого не помнишь или не желаешь признавать, что помнишь." Кажется, он насмешливо журит её, прищуриваясь. - Звучит ужасно потребительски, Морковка. Ни тени смущения - а вот это он помнит, она и в ванной не смущалась, хотя вроде бы в тот момент говорила, что ещё девственница. Он видел немало нетронутых девушек, но все они хоть немного да смущались, прежде чем... кхм. В общем, тут Эванс вела себя странно, что тогда, что сейчас. Рубашка спадает к локтям, Люциус поворачивается спиной к любопытной гриффиндорке, втайне надеясь, что она не решится трогать его. Но разумность у грязнокровки явно дала сбой. Он чувствует чужие теплые пальцы прямо там, куда когда-то обрушилась злоба Абраксаса на своего единственного сына. Он дёргает правым плечом, словно желая сбросить (да, так и есть) руку рыжеволосой колдуньи. Ему не нравится, когда его шрам трогают. Айрис как-то пыталась проделать с его спиной какие-то невообразимые вещи, вспороть их ногтями как раз в той области, но он не позволил. Пришлось связать стерве руки её же когтевранским галстуком. Воспитание не всегда бывает безвредным. - Позволил себе лишнее, - сквозь зубы цедит Малфой-младший. Кажется, спина покрылась мурашками. "Убери руку, Эванс!" Быстро вернув рубашку на место, он оборачивается, чтобы задать первый из сакраментальных вопросов на сегодня. Повестка дня - вернуть болезной воспоминание о нём и посеянную где-то совесть. Кажется, вездесущий контроль ему отказывает, потому что если он и ожидал услышать уверенное «Нет» на поставленный вопрос, то вот уж чего он точно никак не ожидал, так это поцелуя. Абсолютно исключено? Эванс определенно свихнулась. Иначе и быть не могло. Она бы в жизни никогда этого не сделала. Или сделала бы? Что творится в голове у рыжей грязнокровки, которая привыкла делать себе больно для того, чтобы справится со своими эмоциями и получить толику наслаждения? А что творится в его голове, если он потакает безумию, которое происходит сейчас? Её рука в идеально уложенных снежно-белых волосах слизеринского принца, чей перфекционизм иной раз грозил носить звание абсолютного. Тёплые ласковые губы, которые вроде бы даже не требовали ничего взамен, и общий абсурд ситуации сбивают его с толку, поэтому бледная рука не сразу сжимается на тонкой девичьей шее. Проходит, может быть, пара мгновений прежде, чем Люциус наконец берёт себя в руки. Грязнокровка присосалась к нему, как горегубка! Возмущению разумной части мозга не было предела. Он разрывался между желаниями придушить её, пойти поискать антисептик и продолжить, дабы посмотреть к чему это всё приведёт (любопытство – не порок!). А может, слегка толкнуть её бедрами, она врежется в свой обожаемый синтезатор и чары спадут? Чем она тут воздух накачала, парами амортенции?! Побеждает тяга к удушению. Он медленно сжимает тонкие пальцы на её горле, пока поцелуй не прерывается ищущей кислород девчонкой. - Забавно, Эванс, - ледяной тон презрительно смотрящего на грязнокровку Малфоя пронизан раздражением. Он выплёвывает каждое слово так, будто это ядовитые ягоды. - А в мае ты меня уверяла, что скорее сдохнешь, чем признаешь, что я тебе нравлюсь. Это. Не. Ты. Люциус отталкивает её за шею от себя, разжимая руку. Перед ним какая-то кукла, а не грязнокровка-Эванс! Он тяжело дышит, смотрит на неё исподлобья, вытирая губы тыльной стороной ладони. На пальцах руки сверкают в свете зимнего солнца перстень рода и подаренное Цисси кольцо. - Ты набила татуировки после мая того года. Не столь давно, маленькая лгунья, - рычит слизеринец, сверкая глазами. - И знаешь, почему?! Чтобы скрыть свои шрамы. Шрамы, оставленные м.н.о.й. Палочка вырывается из плена ремня на брюках (он всегда носил её за спиной), цепкие пальцы дёргают край майки, приподнимая его вверх, а острие палочки упирается в выведенные на коже буквы пониже пупка. - Чувствуешь? - шипение Люциуса смахивает на змеиное. Как только нанесший тёмное заклятье на другого человека волшебник касается места куда оно ударило рукой или палочкой, та боль, которая была в тот момент, возвращается. Воспоминание с оттенком железа. Лили Бледное лицо, усеянное веснушками, как мириадами звёзд на полуночном небе, кивает, мол да, обычная комплектация (две руки, две ноги, голова) детей Адама, что были, по большей части, несуразны в своей наготе. Возможно это суждение и было излишне циничным для юной девушки, но колдунья в первую очередь ценила внутреннее содержание, а не пёстрый конфетный фантик, который скрывает конфету со вкусом ушной серы. - Не называй меня «Морковкой», Люциус, иначе я и тебе подберу аналог из бахчевых! Светлые брови приподнимаются вверх, пока она без тени смущения оглядывает новоявленного стриптизёра, жаль без слизеринской мантии, а то в качестве шоу это можно было бы номинировать на приз зрительских симпатий в категории школьные таланты. Чувство стыда у Лили, касаемо вопросов чужого и своего тела, не возникало, ни когда девушка была «чиста и непорочна», ни сейчас, когда она космически далека как от первого, так и от второго. В зелёных омутах глаз зреет любопытство, оно расходится белой пеной, поглощая её, затягивая в трясину из которой не вылезти. Лилс касается шрама, запоминая его в мельчайших деталях, не понимая, как можно желать оставить такую метку на ком-то живом. Варварство, граничащее с безумием (это староста ещё не помнит, как обладатель сего великолепия исполосовал её саму). «Позволил себе лишнее». Звучит колокольным звоном, непонятной болью отдаваясь на кончиках пальцев, что успевают почувствовать мурашки на коже Ледяного принца. Девушка на ещё один шаг ближе к тому, чтобы поверить Люциусу, она испытывает некоторую толику сожаления, что ему, возможно, приходится оправдывать ожидание родителей, а это, бесспорно, накладывает свой холодный отпечаток. Она делится с ним теплом, не требуя ничего взамен, в конце концов Эванс не влюблённая дурочка. Однако, сеанс недолгой тактильной психотерапии прерывается тем, что на её шее смыкается прохладная ладонь. Кислород предательски не проходит вниз по горлу, пока она хватает ртом воздух, словно выброшенная на лёд рыба. Сузившиеся зрачки посветлевших до зелени вешнего леса глаз фиксируются на острых скулах слизеринца. Каждое его слово вбивается в разум на манер длинного и раскалённого гвоздя, но не находит своей цели. Воспоминания Эванс о мае не просто стёрты, они забраны с особой тщательностью и филигранностью. Бедный синтезатор принимает удар на себя, однако чары не развеиваются, раздаётся лишь грустное клавишное соло, пока девушка держит себя за горло и дышит, жадно вбирая кислород. Она зеркалит его жест, обтирая собственные губы, желая содрать их с мясом, а ещё лучше стереть из памяти всё, что хоть как-то связано с этим индюком. - Ч.т.о? Ты бредишь, Малфой, - Эванс вскидывает голову, её дружелюбие имеет пределы и если он не остановится, быть беде. Но Малфою словно мало, он излишне заведён и всё бормочет про какой-то май (дался он ему, право слово). - Я сделала их летом, на каникулах, и уж поверь, твоя персона явно к этому не причастна! Наглец бесцеремонно сокращает расстояние, едва ли не лишая её предмета гардероба и... Три. Два. Один. Резкая, ослепляющая боль, помноженная на сто крат заполняет её глаза солёной влагой, заставляя выстонать «ты сумасшедший!» и оттолкнуть Люциуса. - Не прикасайся ко мне, не используй палочку, уходи! Люциус Он пропускает угрозу мимо ушей. Видели когда-нибудь восстание хомячков? Вот теперь вы имеете чёткое представление о том, кем ему виделась гриффиндорка - безобидная, рыжая и легкоубиваемая. Он хочет звать её морковкой - он будет звать её морковкой. Угрозы а-ля «я тебе тоже погоняло выдумаю» с ним не прокатывали. По его мнению, стриптиз танцуют несколько иначе, но, в общем и целом, он неплохо справился, у Эванс даже глаз мимо нужного не проходил, все обсмотрела. Любопытная мелкая рыжая зараза. Люциус смотрит так уничижительно, словно бы не понимает, что он вообще тут пытается сделать и для кого?! Для грязнокровки, которой очень удобно в своих грёбанных иллюзиях?! Подумать только, да она была готова целовать его, но вспомнить - нет, вспоминать она не желала! Он слышал, что со временем действие Обливиэйт можно как-то нивелировать, если находить несоответствия самому. Но Эванс даже не пыталась! Каково это - жить без части своих воспоминаний? Быть не тем, кем ты являешься на самом деле? Люциус ценил правду и истинное положение вещей, ему было бы некомфортно, знай он, что его друзья находятся в такой ситуации. Поттер и Блэк просто слепцы, тупоголовые олухи, ничерта не видящие дальше своего собственного гребанного носа. А кто будет расхлёбывать это дерьмо?! Правильно, он. - Вспоминай, Эванс! - повышает он голос. Хотела поскримить - будет тебе скрим. «Я сделала их летом, на каникулах, и уж поверь, твоя персона явно к этому не причастна!» - Причастна, ведь это Я написал на твоём теле «грязнокровка»! Волна боли, он видит её в сузившихся зрачках и влажных от слёз зелёных глазах. Стон боли вкупе с оскорблением приводит лишь к отдалённой волне удовлетворения, но он весь натянутый нерв, оголённый и раздражённый. - Я не уйду, пока не пойму, какого дохлого гоблина с тобой творится! - выплёвывает он, слегка встряхивая её, а потом отходя на шаг назад. - Кто, по-твоему, сделал это? Кто оставил на тебе эти шрамы? Чьё прикосновение ты забивала краской, рисуя сакуру везде, где рдеют следы заклятий? Отвечай! Вдох. Выдох. Он приподнимает подбородок в привычном высокомерии, прищуривается и гневно цедит: - Ведёшь себя хрен знает как с самого начала года. Если бы ты помнила, ты бы на метр не подошла ко мне и не просила показать шрам! Потому что ты. Его. Уже. Видела! Ты чуть не сдохла в ванной старост, если бы не я, гнила бы сейчас в своей маггловской деревушке под ярдами земли! Чаша терпения переполняется, Люциус наводит на рыжеволосую колдунью палочку в надежде, что хоть что-то поменяется: - Фините! Кажется, она даже рыдать перестала. - Чувствуешь что-нибудь? - с сомнением тянет Малфой, склонив голову на бок. Перед ним - эксперимент, задачка, которую нужно решить. И если он найдёт ключ к этому ящику Пандоры... что ж, тогда все вернётся на круги своя. Вот только губы до сих пор горели от её прикосновения, а волосы по-прежнему слегка взлохмачены. Всё уже изменилось. Лили Совершенно невыносимый мальчишка, который придумал для неё очередное прозвище. Ну почему «Морковка»? Мародёры ласково называли Лили солнышком, а этот слизеринец выбрал дурацкий овощ, хотя такого же цвета есть ещё, как минимум, персик. Отложив плодово-ягодные фантазии, она даже примерила к Малфою репу, но решив, что он больше похож на снежинку, успокоилась, перемещая взгляд любопытных глаз выше. Память, оставленная на его теле, находит своё отражение на сетчатке изумрудных глаз, на кончиках пальцев и в самой глубине тёплого сердца. Ей, действительно, жаль, ведь если Эванс старалась поранить себя сама, то Люциус маловероятно принадлежал к тем, кто испытывает потребность в боли (как же она ошибается). Слизеринец не может сложить весь пазл, не видя картины целиком, лишь в холодном кварце его голубых глаз зиждется уничижение, которое готово опуститься на рыжую макушку, раскрошив пустой и бесполезный череп. Лили действительно ничего не помнила, но только в том плане, который касался их майского рандеву. Поэтому, Люциус имел удовольствие (нет) почувствовать к себе непредвзятое отношение гриффиндорского львёнка. Впрочем, он ведь тоже не был сегодня самим собой? Или был? Возможно блондину невдомёк, что жить без воспоминаний о нём - благо? Что такого хорошего он для неё сделал, чтобы рыжекудрая желала об этом вспоминать? Тёмная магия коснулась не только её тела, но и сознания, отнимая тот вечер, впечатывая его в кольцо того человека, что силился сберечь Эванс. Для чего, совершенно другой вопрос. - Не ори на меня! - когда она говорила о том, что они покричат попозже, колдунья имела ввиду совершенно не это, - Что ты сделал? Теперь на крик переходит уже она, кончики ушей предательски алеют, когда Эванс выходит за рамки привычных децибелов. Мерлин, как хорошо, что кабинет под чарами! - То есть ты утверждаешь, что я позволила тебе написать на своём теле «грязнокровка»? Малфой, различай уже реальность и фантазии, иначе это приведёт к больничной койке в Мунго! Гриффиндорское солнце трясёт, она не может поверить собственным ушам, ей кажется, что всё происходящее бред и галлюцинации, навеянные распылёнными заклинаниями. - Да какое тебе дело, даже если предположить, что всё, что ты сейчас сказал - правда! - она хлестко бьёт его по груди, когда он трясёт её, словно морковку выдергивает из грядки. - Как и все остальные шрамы, или ты заметил только свои?! - жилка на её шее бьётся заставляя трепыхать почти багрянцевый лепесток вишни. Она прикладывает тёплые ладони к лицу, стараясь успокоиться, не поддаться этому набирающему обороты сумасшествию. - А что тебя не устраивает? Я нормально относилась к тебе, начиная с этого года, а ты не спешил радовать меня своими выдумками. Она переводит дух и замирает. Что он сказал? - О, так мне необходимо сказать тебе «спасибо»? А отчего я там оказалась, и как, прости мне моё любопытство, я смогла посмотреть на твой шрам? Или мы что, потом взялись за руки и отправились плавать? Её трясет от всей ситуации, этот вечер грозил отправить её саму в Больничное крыло с весьма неутешительным диагнозом. «Фините». Люциус может заметить тонкую вуаль, что спадает с лица Эванс, как взгляд её становится более чётким, как в нём что-то ломается, ведь девушка оседает на пол, замолкая словно на целую вечность. Стокгольмский синдром разъедает её изнутри, разум пытается уберечь хрупкую психику от потрясения, которому вряд ли можно найти оправдание, но она найдёт. Губы Лили синеют, проявляясь на бледном лице, как отрава, что пустила корни в её разум. - Да, так достаточно больно, - бормочет Лили слепо глядя в пол, не видя там ни мысок туфель Малфоя, а лишь собственные воспоминания. «Империо». - Спасибо, - она старается сдержать всю волну пиздеца, но мелко трясущиеся руки выдают подступающий приступ истерики. Рыжеволосая колдунья скрывается за собственными коленями, желая исчезнуть отсюда, раз и навсегда. Каждый вдох отзывается болезненным ощущением, перерастая во всхлип, что сопровождается солёным морем. - Я тебя не помню, - фраза, которая наотмашь бьёт по самолюбию слизеринца, ведь все его усилия сводились на ноль. - Но ты помнишь, так ведь? - зелёные омуты впиваются в него, как клещи, если бы Эванс владела магией проникновения в разум, поверьте, она уже шаталась по этим закоулкам. Теперь и ей нужно знать. Люциус Морковные волосы - морковка. Что может быть непонятного? Какие в жопу эльфа персики? Люциус предположил бы, что у Эванс мозгошмыги в голове или как их там кличет чудила-Лавгуд? Плевать. Ему было чертовски невесело осознавать, что его венценосную персону попросту вычеркнули из воспоминаний. «Я что, для вас какая-то шутка?!» Нет, он хотел, чтобы она помнила, чьи руки и чья магия оставили на ней шрамы. Иначе весь смысл того, что он сделал с ней в кладовке и ванной старост терялся. Суть как раз-таки была в его необъятном эго, которое не желало мириться с происходящим произволом. - Ты дура что ли, Эванс? - опуская голос сразу на несколько децибел спрашивает Малфой. Яд в холодном голосе непритворный. - Конечно, ты не позволяла. Слушай, тебе бы прокапаться в Мунго. После лета и чёрт пойми откуда взявшейся амнезии ты стала слегка притормаживать! - Да какое тебе дело, даже если предположить, что всё, что ты сейчас сказал - правда! - Потому что я так хочу ! - взвился представитель чистокровного и богатейшего рода в Англии. Да какое ей дело какое его дело?! Он тут работу за десятерых выполняет, пока её грёбанные друзья и в ус не дуют! Перед ними ходит кукла, а им пофиг! - Достаточная причина для того, чтобы ты перестала вести себя, как ребёнок, и послушала меня?! Я уж не знаю, какому придурку понадобилось лепить из тебя святошу, но с твоими мозгами неплохо поработали! Естественно, он заметил только свои! Что за дебильный вопрос?! Малфой пинает стул в сердцах, вскидывая руки, мол, спросишь ещё что-то или, блять, уже перейдём к делу?! “Ты. Нихуя. Не. Помнишь. Что ещё ты забыла? Неинтересно? Может тот, кто сделал это, стёр ещё что-то?” - Ты относилась ко мне так, будто я - это не я. Ты бы никогда не подпустила меня к себе и на пушечный выстрел после нашего чудесного вечера у Слизнорта. Если для тебя нормально быть не тем, кто ты есть на самом деле, то тебе всерьёз надо подумать о больнице Святого Мунго, Морковка. Люциус криво ухмыляется, наблюдая, как замирает его кролик. “Что, не ожидала?” Её догадка вызывает дьявольский смех слизеринца и жёсткое: - Я не хотел, но плавать вместе мы плавали. Хочешь ты того или нет, это Я спас тебя от самоубийства. Ты пришла в ванну старост и устроила там кровопускание в своих лучших традициях. Да, я знаю твою интересную тайну, грязнокровка. Скажи, Эванс, ты ведь теперь наверняка знаешь свой предел, верно? А ты не задумывалась, откуда? Может быть, память можно стереть, но животные инстинкты твоего тела - нет. Самосохранение работает, не так ли? Прищурившись, Ледяной принц глубокомысленно кивает. И не поспоришь, он долбанный гений! - Фините! Если бы он знал, что снимает вовсе не «Обливиэйт», он бы, может, повременил с этим. Использовал Эванс в своих целях, вышел бы на того, кто решил взять школьницу под свой контроль. Но нет, Люциус бросился возвращать девичью короткую память и сам попал в непроходимую чащу психологических проблем. «Империо», это точно, он видит эту характерную дымку, которая сходит с её лица подобно вуали вдовы. Малфой спрашивает, чувствует ли она что-нибудь, но уже заранее знает ответ. Там явно что-то из ряда вон выходящее. Гриффиндорка опускается на пол, подтягивая колени к себе. Кажется, даже губы посинели. Вот интересно, что пожелал увидеть в подчинённой волшебник? К чему была магия? Люциус молчит, слышит её «так достаточно больно» и пожимает плечами. В его понимании, он принёс истину в её жизнь. Пусть лучше она будет трезво смотреть на мир, чем пребывать в гоблин знает чьих грёзах. Вздыхает, когда до ушей долетает «спасибо» и сам присаживается на корточки, чтобы лучше видеть бледное веснушчатое лицо. Но его прячут и Малфой имеет честь лицезреть женскую истерику. Он совершенно терялся в таких случаях. Хотите совершенно сбить с толку и сделать беспомощным Люциуса Малфоя - ревите. Устройте показательные вздохи-сопли-всхлипы и он определённо растеряется. - Стакан воды? - миролюбиво предлагает слизеринец гриффиндорке в качестве успокоительного. - Чего покрепче? Это ведь был Империус, я прав? «Я тебя не помню». Он утвердительно кивает, соглашаясь с ней хоть в этом. Не помнит. Ага. И с этим надо что-то делать, зря он что ли так старался, рисовал, спасал, курнал в ледяную воду? Ему не нравится, что его не помнят. Он ведь исключителен. Уникален. Несравненен. И ещё куча эпитетов, обозначающих величие Малфоя-младшего. - Но ты помнишь, так ведь? - Верно, - Люциус выдерживает полный какой-то странной пустоты и невообразимой душевной боли взгляд, не мигая. В его лице ничего не меняется, оно словно вечные арктические льды - безмятежно и спокойно. Будто бы и не было этой экспрессии пять минут назад. - Что ты предлагаешь?.. - Нет. Проходит некоторое количество времени, в ходе которого Люциус определённо понимает, что перед ним сумасшедшая. Просто тотально поехавшая особа. - Ты предлагаешь МНЕ влезть в кабинет Дамблдора за Омутом Памяти? Его личным Омутом Памяти, так? Эванс, если у тебя мозги набекрень съехали, то ты крепись, но выживай как-нибудь сама, не втягивая в свои идиотские идеи и меня заодно! Люциус сидит задницей на полу и лениво перекатывает палочку в пальцах. Перспектива вылететь нахрен из школы его не устраивает. Прорваться в кабинет к директору школы, залезть в его шкаф, взять Омут Памяти, вытащить воспоминания Малфоя, чтобы Эванс могла их просмотреть, потом вернуть всё в исходное состояние и так же тихо свалить оттуда. Попахивает дебилизмом. - Он может войти в любую минуту, - парирует он оппонентке, надеясь, что благоразумие-таки взыграет в её рыжей головушке. - Твой план говно. Нужно доработать. Нам надо понимать, что он точно будет занят и в ближайшие, как минимум, полчаса не появится в своём кабинете. Есть идеи? Лили Цвет волос Эванс - медь, Малфоя - платина, они были настолько полярными, как юг и север, цунами и лавина, любовь и ненависть, хотя с последним утверждением выходит промашка. В репетиционной зале влюблённых нет, только голос срывающий связки, что рассекает воздух, словно перед этим применили «Сонорус». Малфой понижает градус спора, выводя на арену змеиное шипение, что вкупе с ядом силится проникнуть под кожу, обосноваться там на правах единственного и неповторимого врага, от которого она должна бежать без оглядки. У каждого палача есть своя жертва, только с чего слизеринец взял, что ей понравится ею быть? - Кто из нас дурак, вопрос спорный! - её шипение звериное, глаза прищуриваются, того и гляди перебросится в рыжую шкуру и спустит её же с невыносимого оппонента. - Ха, то есть ты меня принудил? И как, понравилось? Забронировал себе место в Азкабане, ведь кажется мне, что это нарушает права человека? - её колотило мелкой дрожью, от гнева и невозможности вспомнить блондина в другом ключе, прошедший вечер забивал память их гадким, во всех смыслах, поцелуе. - Я не обязана выполнять твои желания, попробуй поискать ещё какую-нибудь причину, Люциус! - волшебница тычет пальцем в его грудь, порицая всё то, что в чистокровном волшебнике было выведено в абсолют. Её друзья не виноваты ровным счётом ни в чем, ведь к ним отношение осталось неизменным. Заметить несостыковку мог только Малфой, который, видимо, после своего майского фиаско и сам избегал Эванс. - Я уже давно не ребёнок и не только слушаю, но и слышу твою ебучую истерику, словно ребёнок ты и кто-то отнял у тебя конфету. Кислую, и есть ты её не хотел, но она побывала в твоих липких ручонках и теперь ты хочешь вернуть её обратно. Нахрена?! - она ругается, слизеринец довел её до белого каления, Эванс едва ли не пузырилась, как зелье в котле. - Кроме тебя никто и ничего мне не сказал, а это значит, что стёрта только та часть моих воспоминаний, которая затрагивает прошлый май и тебя. Пока слизеринский принц крушит ни в чём не повинный стул, Лили стреляет догадкой в самый центр мишени. - Что? - что, блять?! Она на мгновение оглохла, то ли от смеха Малфоя, что хохотал как сатана, то ли от самого факта, что суицида, что двойного купания. Мерлин, может ей и не нужно это помнить? - Работает, - морщится колдунья, оглаживая запястье, и действительно, она отлично знала свой предел, не доводя до точки невозврата, - Что ж, хотя бы тайны ты умеешь хранить. Заклинание срывается с чужой палочки, сбрасывая пелену с изумрудных глаз, вверяя её в объятия собственных желаний, что сминались под чужой волей и теперь Эванс пожинала плоды собственной беззаботности. Жестокий калейдоскоп перемалывал её изнутри, не оставляя и шанса на то, что она когда-нибудь станет прежней, ломая её, как оборотничье проклятье в полнолуние, выворачивая мясом наружу и где? В компании самообъявленного врага, который оказался честнее многих. - Огневиски, пожалуй, - она предпочла бы «Авада Кедавра» прямо в мишень собственного сердца, пока в ней есть хоть капля разума, пока её не поглотил синдром жертвы, что заставит ползти по направлению к мучителю, выискивая оправдание на дне его глаз. - Да, два из трёх, - посиневшие губы изламываются в жёсткой ухмылке, - Видимо третье Непростительное ждёт меня на совершеннолетие. С каждым глотком её боль отступает, убираясь в тёмные уголки разума, оставляя это на потом, до очередного похода в ванную старост. - Мой план прост, нам нужен Омут Памяти, а он, как ты знаешь, хранится в кабинете у Альбуса, - староста хмурится, словно перед ней очередная магическая задачка. Девушка цепляется за флягу, как утопающий за трос и продолжает расписывать в деталях, как они совершат кражу века. - Ты же хочешь, чтобы я вспомнила, Люциус, иначе зачем всё это было? Или ты из тех, кто тратит своё время з.р.я? - Лили не сдается, она хочет увидеть тот хренов вечер, и если его не обнаружилось в её собственной памяти, то сгодится его голова. - Разумеется, я зайду к своему декану, передам кое-что и, будь уверен, и она, и Дамблдор будут заняты минимум на полчаса. Волшебница всучивает фляжку её обладателю (горлышко протрёт сам) и, поднявшись, направляется к бумажным пакетам. - Это для тебя, пока я не знала, что ты, оказывается, козёл, - Лили кидает в сокурсника тёмную бумагу, в которой лежит не только коробка, но и пиджак. Без каких-либо объяснений (но прихватив другой пакет с какой-то сладостью) и натягивая толстовку на ходу, Лили стремительно исчезает в коридорах, перепрыгивая одну лестницу за другой. - Можно? - нежный голос старосты топил сердце женщины, что видела в ней если не дочь, то младшую сестру. - Конечно, дорогая, заходи. Чаю? Что-то случилось? - Минерва отвлеклась от преподавательских забот и шалостей Пивза, который опять затопил туалет. - Нет-нет, просто родители просили передать. Это для Вас и мистера Дамблдора, кажется, он неровно дышит к маггловским десертам! Эванс вручает пару коробочек и с удовольствием наблюдает, как мимо неё проносится патронус в виде кошки. - Тебе придётся дать клятву или что-то вроде того, - вернувшаяся Лили хмурится, закрывая дверь. Время неуёмно приближалось к отбою, и их могли схватить на горячем, даже при условии, что Альбус будет пить чай до упаду. Люциус - Тебе не кажется, но ты никому не сказала и не расскажешь, - враг номер один скрещивает руки на груди, полностью уверенный в своей правоте. Иначе придется объяснять, откуда у неё остальные шрамы. И то, что она чуть не грохнула себя. Кажется, после этого кладут в Мунго..? Обвинения в том, что его причина - дерьмо и ему надо придумать ещё смешны. Он разражается издевательским смешком, уничижительно разглядывая грязнокровку из-под густых ресниц и цедит: - Зачем мне выдумывать какие-то причины? Не ищи подтекста там, где его нет, Эванс. Ребёнок?! Липкие ручонки?! Малфой прищуривается. Если бы взглядом можно было убить, он бы сделал это. - Ты кого ребёнком назвала, грязнокровка? - вкрадчиво уточняет он. - Не смей орать на меня, невротичка. Если ты с первого раза не поняла, то я повторю: потому что Я ТАК ХОЧУ. В третий раз повторять не стану. Потому что она откликнулась тогда. Потому что прежде его «жертвы» только кричали и просили остановиться. Потому что грязнокровка если и не разделяла его тяги к садизму, то вплела свой мазохизм в его паутину боли и собственной тьмы. Это интриговало. В мире мало вещей, которые бы заставляли его что-то почувствовать. - Кроме тебя, никто и ничего мне не сказал, а это значит, что стёрта только та часть моих воспоминаний, которая затрагивает прошлый май и тебя. - Возможно, кроме меня, никто нихрена не замечает? - язвительно уточняет Люциус. - Ты удивишься, Эванс, но люди в основном тупые и узколобые по своей сути. Он не сказал «что уж говорить о твоих приятелях», но это явно подразумевалось. И чем дольше он общается с ней, тем больше понимает истинность поговорки «Скажи мне, кто твой друг и я скажу тебе, кто ты.» - Что? - Что слышала. Не о-жи-дала, да? Работает. Ну ещё бы. Он прав, как и всегда. Поправив волосы, Малфой кивает и молчаливо соглашается с тем, что он прекрасный хранитель тайн. Он в принципе не особенно разговорчив, а выворачивать чужое дерьмо на суд людской тем более не привык. Особенно, если это не в его интересах. Но пусть Эванс не обольщается, он бы сдал её кому-то с потрохами, будь его шкура в опасности. А так.. ему нечего опасаться. Его репутация хоть и была своеобразной, но он был на хорошем счету у преподавателей. Если ему не светит старостат школы, то уж статус лучшего капитана точно должен. «Огневиски, пожалуй». Коротко кивнув, Люциус встает и подходит к своей барабанной установке. В самом большом барабане спрятана фляжка с огневиски - оставил на всякий случай. Лучше пусть будет под рукой, никогда не знаешь, что на сей раз учинит звезданутый Блэк. Молча протянув фляжку грязнокровке, он садится на пол и задумчиво перекатывает палочку в пальцах, будто бы перед ним барабанная палочка, а не волшебная. «Два из трёх». - Второе тоже он? - раз она его не забыла, по идее, воспоминания не стёрлись, так ведь? Или как это работает? Люциус задаёт вопрос из чистого любопытства, в нём нет жалости, сострадания или понимания. Он испытывал «Круциатус» на себе и знает, до чего дерьмово, когда тебя разрывает от боли. Если Эванс теперь «бывалая», то он-то тут при чем? Знающих стало на одного больше, только и всего. Абраксас бы показал ей настоящее искусство применения этого заклятья. Молокососы и прочие ему и в подметки не годились. Этот волшебник знал если не все, то многое о том, как доводить человека до исступления, заставляя чувствовать весь спектр болевых ощущений начиная от «сгораю заживо» до «кости ломает от холода в реальном времени». Люциус бы хотел достичь когда-нибудь такой же филигранности. «Или ты из тех, кто тратит своё время з.р.я?» Вот дерьмо гоблина. Не открывай никому и часть своей натуры и туда не будут соваться каждый раз, когда им что-то надо. Люциус закатывает глаза и чертыхается сквозь зубы себе под нос. Ему возвращают флягу и, пока он пьёт, в него кидают подарок. Он ловит на лету, губы горят теперь уже не от её неумелых поцелуев, а от огневиски. Любопытство перевешивает, Малфой не видит, как она уходит и открывает тёмно-зеленую коробку. Там, упакованные в бумагу, лежат перчатки без пальцев, судя по материалу - кожа. Все в заклёпках. Клёвые. Он рассматривает их с каким-то отрешённым выражением лица, вытащив из коробки. Аккуратно кладёт на бумагу и достаёт коллекционную карточку с прикреплённым пожеланием «С праздником!». Карточка с капитаном его любимой команды. Люциус прищуривается. Откуда знает? Запрятав всё обратно, он встаёт и допивает флягу. Надо будет наполнить её, мало ли, что ещё произойдет во время репетиций. Коробку он кладёт на барабаны, чтобы не забыть забрать. Признаться, подарок ему понравился, однако мотив всё ещё не ясен. День Святого Валентина, смысл дарить ему подарок? Что за синдром жертвы? Эванс возвращается, бормоча что-то про клятву «или типа того». Люциус поднимает на неё ледяные глаза и кивает подбородком на коробочку. - Во-первых, благодарю за подарок. Не понимаю, чем ты руководствовалась, когда делала это, но перчатки супер, а про карточку вообще молчу. Откуда узнала? Нет, на самом деле, вопрос важный, он не носил ничего с символикой Соколов, о его привязанности говорил только стиль ведения игры в команде Слизерина, постер с изображением Соколов в спальне дома в Малфой-мэноре, да свитер, который он надевал на матчи этой команды. Он также был дома. - Во-вторых, что ты там бормотала, я так и не понял. Будь добра, выплюнь кашу изо рта и повтори, - морщится Люциус, усаживая свой венценосный зад на парту и скрещивая руки на груди. Лили - На твоём месте, я бы не была настолько в этом уверенной, - да, Эванс предполагала, что в свете последних событий будет готова променять хогвартские будни на то, чтобы Малфой сменил слизеринскую гостиную на одноместную камеру в Азкабане. Что остановило её в прошлый раз? Собственная память не спешила на помощь, однако именно она могла дать ответ на этот вопрос, настолько больной и банальный, что проще было бы утопиться в ванной старост, чем признаться самой себе. Одно лишь слово являлось ключом к этой шкатулке Пандоры: с.и.л.ь.н.е.е. - Разумеется, - недовольно отфыркивается колдунья, понимая, что анализировать поступки Малфоя, лишь вырывать яму для себя самой. Почему он остановился и оттолкнул её? Оставим момент брезгливости и неприязни грязнокровок в принципе, но ведь так бы и поступил тот, кто величает себя «враг номер один». Разве ему не хотелось унизить её, растоптать, заставив поверить и лишь воспользовавшись открыть глаза на неприглядную правду? Ебучая расстёгнутая рубашка раздражает, и Эванс радуется лишь открытому окну, через которое кабинет наполняется морозным воздухом. Она нервно закусывает губу, отмечая, что там, словно аура негативного присутствия, остался привкус Ледяного принца. Как долго он будет её преследовать? - Ты кого ребёнком назвала, грязнокровка? - Тебя, - отвечает магичка, взвинчиваясь не хуже вулкана, что низверг свой гнев на Помпеи, - Ну ты же на меня орёшь, один-один. Он опять повышает голос, грозясь своим неуемным эго заслонить весь небосвод, ведь в этом кабинете должны учитываться только его желания. Какая досада, что это совершенно не так, однако Лили пока не понять истинных причин распушившего хвост павлина. - Ты удивишься, Эванс, но люди в основном тупые и узколобые по своей сути. - Может быть и так, - она устало прикрывает глаза, касаясь пальцами переносицы, а затем надавливая на виски. У неё чертовски болит голова, а слизеринец делает всё только хуже, - Тогда мне и незачем их помнить, не так ли? Улыбка выходит натянутой, Эванс сомневается и в самой себе: а вдруг это всё бред и галлюцинации? Страшный сон, который должен закончиться? Рыжеволосая щипает себя за руку, но не просыпается. - Не о-жи-дала, да? - Да, - она не ожидала, и даже в самой извращённой фантазии не могла этого представить, а теперь, вуаля, всё это - реальность, которой она была лишена примерно полгода. Наступающий пиздец сглаживается крепким алкоголем, что силится вытравить из неё другие воспоминания, они словно волна подкатывают к горлу, застывая зеркальной гладью в трясине глаз, чтобы расчертить бледное лицо на шахматное поле. Звук перекатываемой палочки успокаивает, как и размеренное дыхание Малфоя. Эванс тянет носом воздух, заменяя боль тмином и лимоном, пытаясь сегодня найти спасение там, где, как в Бермудском треугольнике, бухта изломанных судеб. «Второе тоже он?» - Нет, -качает головой Лили, вспоминая о другой боли, что ломала её тело подобно тряпичной кукле. Она и тогда молчала, не срываясь на крик, считая это своей маленькой победой над страхом, - ВЫ, слизеринцы, так жаждете причинить боль, что это становится неинтересно. Она надеялась, что колкое обобщение, как минимум, заденет Малфоя, что мнил себя исключительным. Ей невдомёк, что Кай прочувствовал на своей шкуре все прелести данного заклинания, да ещё и от руки собственного отца. Незнание - великая вещь, но, увы и ах, они уже раскрыли друг другу то, о чём остальные могли только догадываться. Колдунья оставляет Ледяного принца среди прохлады, понимая, что из букв «о, п, ж, а» не сложить слово вечность. Малфой сбивает её своим видом, который он не потрудился привести в порядок и благодарностью, чего раньше за блондином замечено не было. Лили делает взмах палочкой и оконная рама встаёт на места с лёгким щелчком, огораживая их от мороза, но только снаружи. - Ты бы оделся, не ровен час простудишься, - бросает она вскользь, улыбаясь тому, что попала в цель, когда подбирала презент для него. - Я не пропускаю матчи по квиддичу, а с сентября стиль слизеринской команды изменился, как и её капитан, - Эванс предполагает, что несложно сделать вывод и сопоставить эти факты. Лили закатывает глаза за горизонт событий, вечно Малфой скачет от «вроде нормальный и даже приятный» до отметки «дерьмо гоблина». - Я говорила, что тебе придется дать клятву, что ты сохранишь мой секрет. Не станешь меня подкалывать при всех по этому поводу, делать всяческие намёки и как-либо использовать это знание против меня. Когда эти нюансы улажены, Эванс просит отвернуться, но отнюдь не из стеснения. То, что будет происходить дальше, не понравится Малфою, и это она, считай, бережёт его психику. - Не будь собой, - последнее, что он слышит от девчонки, чья нагота раскрывает весь рисунок татуировки. Вишнёвые лепестки рассыпаются на коже, обвивая и его шрамы. Мгновение и репетиционную наполняют звуки ломающихся костей и разрываемых мышц, всё вокруг напитывается болью, сопровождаясь треском лопающейся кожи. Эванс меняется, хрупкая девичья фигура становится окровавленным полотном, где проступает другой рисунок. Всё занимает какие-то секунды, но остаётся в памяти в режиме замедленного действия, где вместо человека появляется хищный зверь. Рыжая шерсть собирается на загривке, когда в нос бьёт незнакомый запах, её сознание зыбкое, лисица шипит и глядит на него изумрудными глазами. Люциус - Но ты не на моём месте. Тут простая логика и если Эванс до неё не дойдет своим умом, он поможет. В очередной раз. Это всё уже напоминало параллельную реальность, в которой он должен вечно вытаскивать её хвастливый зад из передряг. «Тебя. Ну ты же на меня орёшь, один-один.» - Предупреждаю: если не заткнёшься, пожалеешь, - прикрыв глаза на пару секунд, цедит с невероятно разъярённым видом Малфой. Пальцы, сжимающие палочку, побелели. Если бы можно было убить на расстоянии без магии, то сейчас его рука уже хватала бы её шею. И сворачивала. Он не замечает прохлады, словно в комнате обычная температура, комфортная для большинства людей. Даже расстёгнутая рубашка ему не помеха, он не замечает, что выглядит не вполне прилично. В конце концов, она его уже видела голым, вот пусть освежит те влажные воспоминания ещё разок в своей дырявой памяти. - Их можешь и не вспоминать, - явный намёк на то, что ЕГО она вспомнить обязана. - Но мы оба прекрасно понимаем, что без своих воспоминаний, любых, плохих или хороших, человек является не тем, кто он есть на самом деле. Хочется тебе или нет, но сейчас ты, как пазл, в котором не хватает деталей. Он пожимает плечами, резонно полагая, что выбор очевиден. Помнить или не помнить - он выбирает помнить. Люциус в принципе смотрел на вещи рационально и не понимал иного подхода к жизни. Нацепить розовые очки и ходить в них до скончания времен... ради чего? Собственного успокоения? Но мир вовсе не безоблачен и добр, как и те, кто хочет, чтобы ты носил розовые очки. Мир - дерьмо и с этим нужно считаться, чтобы выжить и даже немного получать удовольствие от жизни. «Да». Зато честно. Люциус внимательно смотрит на грязнокровку, ища в ней признаки мыслей о самоубийстве. Он полагал, что такое возможно, раз уж один раз она чуть не учинила подобное насилие над собой. Как говорится, теперь её психике веры нет. Но вроде бы рыжеволосая колдунья умирать не планировала, её взгляд скорее говорил о вселенской усталости и поиске попытки всё поставить на свои места. Вряд ли ей это, конечно, удастся, ведь прошло целых полгода и требуется время, чтобы как-то привести в порядок свои мозги. Ну, или попытаться это сделать. В одночасье преобразовать саму себя не получится, она ведь живет не в Тилимилитрямзии. «ВЫ, слизеринцы, так жаждете причинить боль, что это становится неинтересно.» О как. Глубокомысленно кивнув, Малфой перекатывает палочку, разглядывая блики света на её тёмных гранях. «Вы». Значит, кто-то из его дружков или неприятелей успел порезвиться с Эванс на досуге. До или после него? Вероятно, после, иначе в мае её реакция была иной. - Что ж, приятно быть первым у девушки... это так заводит, - ядовито бросает Люциус, закатив глаза и, не глядя на грязнокровку, продолжает крутить палочку вокруг длинных бледных пальцев. Тонкие, как у профессионального пианиста, они являлись гордостью матушки вплоть до того дня, пока её сердце не перестало биться. Она просила его сыграть на фортепиано перед гостями каждый раз. И каждый раз хвалила его руки, явно гордясь талантливым сыном. Абраксас только хмыкал и молча пил свое вино. Если бы матушка не умерла, он бы учился в Дурмстранге. Бросать сейчас здесь всё и переводиться было бы потерей времени, но Люциуса иной раз донимали мысли об этом. Там бы он смог развернуться в плане обучения тёмным искусствам. Тех знаний, что давали ему библиотека Малфой-мэнора и Запретная секция было чертовски мало. - Ты бы оделся, не ровен час простудишься. Он оглядывает себя. - Мне не холодно. Но застёгиваться застёгивается, пуговица за пуговицей, пока тёмная ткань рубашки не спрятала его торс полностью, оставляя на обозрение только тонкую полоску чуть ниже ключиц. Малфой скептически смотрит на грязнокровку, даже его поза закрытая - руки скрещены на груди, словно выставленный барьер между ними. Ему не понравился тот тактильный контакт и он до сих пор испытывал смешанные эмоции по отношению не только к её тяге трогать его шрам, но и к поцелую. Имел место быть психологический барьер, который она просто взяла и разрушила. Горегубка недоделанная. Он поводит плечами, прогоняя неприятные воспоминания. Значит, стиль заметила. Прищурившись, Люциус пока что принимает этот вариант ответа, но всё ещё не доверяет ей. Не может девчонка просто взять и по стилю игры увидеть в этом Соколов! Она разве видела их матчи? Да ну, бред. Наверняка Эванс, как девчонка, болеет за какой-нибудь клуб вроде Гарпий. Женская сила, феминизм и прочее, прочее, прочее. Идиотки, что с них взять, ведь сила женщин как раз в их слабости. Но сия мудрость доступна не всем, что хорошо. Меньше мороки. - М-м-м, - тянет он с сомнением. - На виду у всех? Мы с тобой редко общаемся вне репетиционного зала. А не язвить в принципе на твой счёт я не хочу. Сохранить твой секрет - сохраню, но вот удержаться от подколов не смогу. Считай мою покладистость моим подарком тебе. Раз уж ты приготовила то, что мне пришлось по душе, я буду щедрым и даже помолчу первую пару недель по поводу твоей страшной тайны, которую ты сейчас хочешь мне открыть. Последнее сказано с изрядной долей сарказма, ведь Люциус считает, что ничего такого она ему не покажет. - Отвернись. - Я уже видел тебя голой. Не впечатлился. Многозначительный взгляд зелёных глаз и он цокает, закрывая глаза. Ладно, он всё же джентльмен. «Не будь собой». - И не проси, - качает головой слизеринец, засовывая палочку обратно за пояс. Проходит несколько секунд, и в этом кратком промежутке времени он слышит хруст костей и что-то вроде звука рвущейся ткани. Нахмурившись, Люциус ждёт ещё немного и спрашивает, всё или не всё. Молчание. Видимо, всё. - Открываю. Успела или нет - не его проблема. На уровне глаз Эванс нет. Он опускает голубые айсберги ниже и белёсая бровь медленно ползет вверх. - Ты ведь не хочешь... - скептично разглядывая рыжую лису перед собой тянет Малфой. Приходится встать, раз уж тут такое. Склонив голову на бок, он пристально изучает хвост, уши и любопытный нос. Зелёные глазищи смотрят всё с тем же легким укором и усталостью. - Ты меня удивляешь. Признаю, не ожидал. Анимаг... Опускается на корточки, протягивает к лисе руку. Интересно, а если за ухом почесать, она фырчать или мурчать будет? А ещё, он видел, как одной лисе чесали пузо и она смеялась. С Эванс проканает или она и тут будет молчаливая лань? И тут до него доходит. - Только не говори мне, что я должен тебя тащить в кабинет к Дамблдору, - ворчит он своим бархатным голосом. Да с какой такой стати?! Сама что ли дойти не может?! Взгляд на вещи, которые лежат поодаль... Вот уж нет. Безапелляционное, - Одежду брать не стану. Будешь голая в кабинете у Дамблдора. Он и так через всю школу пойдет с лисой. Это, конечно, лучше, чем под руку с Эванс, как лучшие подружки, но всё равно. Встреться кто знакомый, возникнут вопросы. Многозначительно зыркнув на лисицу, Малфой поднимается, отряхивая брюки и одёргивая рубашку. И как её нести? На руках? Воротником? Ха-ха! - Поцарапаешь - укушу за ухо, - угрожает Люциус, и в его словах нет и толики шутки. Точно укусит. Или за хвост, вроде бы у животных это самое нежное место. - Прыгай давай. Руки подставлять или не надо? Тогда по штанине заберётся. Ещё порвёт, и что делать потом? А ткань дорогущая, у грязнокровки столько денег нет, чтобы ему костюмы портить. Пришлось наклоняться, чтобы подставить руки пушистой занозе в его венценосной заднице. - Твой мех лезет мне в нос, - шипит ледяным тоном слизеринский принц, идя по коридору. - Люциус?.. - окликает его женский голос. - Вот гоблиновы... Лили Пожалуй, если бы Мойры, что держали в своих морщинистых дланях тонкие красные нити судьбы, спросили, хотела бы Лили оказаться на месте Люциуса, её ответ был бы четким и однозначным «нет». В насмешку эти дамы явно скрипнули пальцами, завязывая Гордиев узел на судьбах, заставляя Эванс разглядеть поближе это самое «нет». - И что будет? - она насмешливо взирает на наследника древнего рода на то, как белеют его пальцы на древке волшебной палочки. Ей никогда не было страшно, это чувство атрофировалось, заменяясь интересом, лишая её банального инстинкта самосохранения. Лили ступает по очень тонкому льду и, кажется, что скоро он треснет, принимая её в холодные пучины океана. Насколько Малфой терпелив? Возможно под сенью прикрытых век уже рисуются картины её убийства, кто знает, возможно, они не так далеки от реальности. Ледяной принц словно блуждает в своей вотчине, в этой прохладе, что вот-вот доберётся до самых костей, заставляя их индеветь. Самой солнечной девушке зябко, кожа покрывается вздыбленными мурашками. Мерлин, Люциус действительно хладнокровная змея. Эванс ёжится, перебирая тонкими пальцами вдоль плеч. Она не пазл, в котором нет кусочка, всё куда как хуже, но её не перестает поражать позиция слизеринца относительно своей нескромной персоны. Его она вспомнить обязана, ну, ещё бы, как её бедный разум обойдётся без этих ценных воспоминаний? И этих ошеломительных подробностей, которые Люциус вываливал, как Санта (скорее Сатана) из мешка с подарками. Она не думает об этом сейчас, заталкивая саму возможность на глубину илистых глаз. Эмоциональные качели сегодняшнего вечера вводят Эванс в состояние близком к апатии. Она обязательно узнает всё, а затем решит, что и как ей делать дальше. Под сенью рыжих ресниц мелькает мысль, что лучше бы ноги Люциуса не было в тот вечер в ванной старост, и это действительно бы спасло её. «Приятно быть первым». Ей не хватает воздуха, кажется, сосудистая сетка в глазах лопается, окрашивая белки в красный, туманя её взор. Если можно было бы надавить сильнее, то Малфой, скорее всего неосознанно, сделал это. И пока он не смотрит, прокручивая палочку между точёных пальцев, Эванс не дышит, замерев напротив, как восковой истукан, по лицу которого продолжают путешествовать солёные реки, собираясь на остром подбородке в череду капель. Кап. Кап. Кап. - Да, чрезвычайно, - она, наконец, отмирает, делая рваный вдох, ощущая, как кислород до боли заполняет лёгкие. Пока гортань обжигается алкоголем, разделяя её боль на физическую и душевную. - Мерлин, ты рос в Англии или в Сибири? - вернувшаяся после кабинета декана Эванс продолжает смотреть на это ледяное безобразие, ну точно, ни дать, ни взять Ледяной принц. Который всё же выполняет её просьбу, уже плюс. Лили преследует аромат, который отчего то не выветривается, хотя окно в репетиционной зале было открыто (до тех пор пока гриффиндорка не закрыла ставни обратно), он навязчиво напоминает, дублируя в её личном Омуте Памяти совершенно не те моменты. Гриффиндорка качает головой, отвечая на вопрос о карточке. Ну, а как бы она узнала ещё? Спросила у Кэндис? Эванс была завсегдатаем матчей, хотя и болела за Гарпий, ведь они тоже были девчонками и вдохновляли на подвиги лучше, чем кто-либо. А вот Соколы прославились отнюдь не мягкой игрой и это было заметно, особенно в матче против Когтеврана. «…подарком тебе» Блондин может наблюдать, как глаза Эванс закатываются, выдавая крайнюю степень её раздражения. Слизеринский принц бесил этим снисходительным отношением, словно эта авантюра по возвращению воспоминаний нужна была ей одной. Едва заметное «пф» становится её ответом на этот компромисс с привкусом наебалова. Пока Эванс раздевается, она слышит нелестное «не впечатлился» и не может не ответить «ну конечно, куда мне до Кэндис». Можно подумать, что он на неё впечатление произвёл, хам! Но все эмоции по отношению к Малфою тонут в боли, в том, что её звериная суть пытается найти выход и скребётся когтями, прорываясь наружу. «Открываю» Звучит чуждый лисе голос, заставляя пушистые уши подняться и пару раз дёрнуться в направлении источника, который слишком высок для зверя. Лиса пушится, стараясь стать больше, действуя пока на животных инстинктах, пока сознание Лили успокаивается, устраиваясь в новой форме. Малфой явно знал, как найти подход хотя бы к животным, и сокращает расстояние между ними, присаживаясь. Протянутая рука внимательно исследуется, тёплый нос втягивает аромат лимона и тмина, успокаиваясь. Она тычется лбом в раскрытую пятёрню, показывая что контакт налажен, пока розовый язык пробует на вкус воздух. Ответом на все заданные вопросы служит фырчание и лёгкий поворот головы в сторону пиджака. «Не тупи, Малфой, иначе мне придётся стянуть с тебя рубашку», - читается в зелёных глазах, которые не подумали о способе коммуникации. Чёрт, очень умно Эванс, он же не Мародёр. Лисица с удовольствием наблюдает перипетии и изменения на лице слизеринца. Особенно ей нравится, когда до него доходит, что в качестве средства передвижения будет выступать его царственная персона. Смех у лис специфичный, но сдержаться Лили не может. - Е-хе-хе, - рыжая берёт разгон, на его «прыгай» и мягко пружинит прямо во вражеские руки, не выпуская когтей, а то потом начнёт стенать за рубашку или так угрозы укуса действуют? Эванс лежит теплой горжеткой, постёгивая Малфоя кончиком хвоста, то ли нервно, то ли игриво. «Мало ли, что тебе там лезет, терпи» - выражается в сопении на ухо. «Люциус?» Ебтвоюмать, лисица опадает мёртвой, взлёживая на чужих плечах, как кусок меха, стараясь не дышать. Ни дай Мерлин, этот ловелас начнет зажимать бабу в коридоре, Лили покажет им обоим что такое бешенство. Люциус - То, за что ты хотела сдать меня в Азкабан, покажется тебе милыми дружескими посиделками, ясно? Не доводи меня. Где она выросла? Чему её учили вообще?! Люциус не привык общаться с плебейками, ведь во всех аристократических семьях девочек с пелёнок учили вовремя закрывать рот. Ибо когда мужчина говорит, что чаша его терпения близка к переполненному состоянию, наилучшим выходом из этой трудной ситуации для всех будет просто заткнуться и оставить его в покое. Или перевести тему. И Эванс знала бы это, будь она прозорливой грязнокровкой, что попала в общество людей из высшего сословия. Мудрая волшебница изучила бы их привычки и традиции, дабы лавировать на поле без потерь для себя. Но нет, она осталась невеждой, выставляя напоказ свой буйный нрав, как какую-то заслугу или чёртово достижение. А достижения-то по сути и нет. Только её дерьмовый характер, который Мерлин знает от какой маггловской родни ей достался. Достаточно необычная реакция для Эванс. «Да, чрезвычайно». Это что значит? Он рассчитывал на какую-то язвительную реплику в ответ, а получил донельзя странное высказывание, которое в его голове объяснялось только одним - она уже успела кому-то презентовать свой товар, что называется, лицом. Переспала с тем, кто «Империус» наложил или с тем, кто «Круцио»? Или Поттер наконец расчехлился? Задержав на рыжей колдунье взгляд льдисто-голубых глаз, Люциус кривит губы в усмешке. Спрашивать сейчас, значит разворошить осиное гнездо. И чешется, и колется, но тут важна мера. Мера важна во всём. Даже в травле грязнокровки, если выгода от её психологического состояния «более-менее» будет больше, чем от «больница Мунго». Поэтому Малфой молчит, не уточняет детали и не задаёт лишних вопросов. В конце концов постельные похождения Эванс волнуют его меньше всего. Куда важнее её память. «…ты рос в Англии или в Сибири?» Он только и может, что хмыкнуть. И в Сибири он бывал, и в Петербурге. Крёстный частенько брал его к себе в гости или просто показывал родную страну. Он очень любил эти путешествия с Антонином, даже сейчас, когда они скорее напоминали алкотур, его ледяное сердце не могло не забиться быстрее. А вот в случае с обнажёнкой такого не произошло. Конечно, он видел много голых девушек и женщин, и его нисколько не впечатлила аккуратная грудь, тонкая талия и вполне приличная задница. Обыкновенная девчонка, ничего особенного. Ну, может, только веснушек дофига. Если она себе напридумывала невесть что в связи с вновь открывшейся ей информацией касательно их плавания вдвоём, то он жестоко разочарует её. Лисица как-то неуверенно нюхает его руку, а затем тычется пушистым лбом в ладонь. Мол, всё ок, я в себе. Малфой не может не отметить, что ему, гоблин его пожри, чертовски везёт: незарегистрированный анимаг показал себя во всей красе. И кто! Эванс! Ещё одна точка давления, ещё один повод скрепить их тайный хренпоймикакойальянс очередным «никому не говори». Почесав рыжую под подбородком, Малфой выговаривает всё, что приходит ему на ум. Эванс кивает на пиджак, который он дал ей в тот раз. Сохранила, зачем интересно. Могла бы с психу сжечь или ещё чего похуже. Поведя плечом, Люциус берёт свой предмет гардероба и надевает, под пристальным взглядом зелёных звериных глаз. Ещё и смеётся. - Кончай гоготать, грязнокровка, выглядит убого, - пытается возмутиться слизеринец, но вместо этого в его голосе скорее больше веселья, чем возмущения. Уж больно забавная у лис манера хохотать. Он бы и сам посмеялся, но имидж берёг. «Ехехе» и ему в руки прилетает рыжий комок. Без когтей! Угроза была действенной, так и знал. Помогая ей повиснуть на его шее аки богатому воротнику, Малфой ещё не догадывается, что этот аксессуар придётся по душе не только любителям проникать в кабинеты профессоров. Под подстёгивание хвоста ("...в конец оборзела") он идёт по коридору плохо освещенного этажа, не брезгуя и шлёпнуть меховой зад легонько. - Люциус! Вопросительные нотки сменяются утвердительными. Айрис… вот чёрт! Он медленно оборачивается, отмечая про себя, что лиса повисла мёртвым грузом. Ни дать, ни взять, меховая подстилка. - Здравствуй, Айрис. - Из-за рыжего меха не признала тебя сразу.. это новая мода? - иронично спрашивает когтевранка, подходя ближе и останавливаясь в паре шагов от него. Люциус сглатывает, кадык дёргается. Но вместо бормотания на лице расцветает ленивая улыбочка любовника, который рад видеть свою пассию. Руки в карманы, осанка, оценивающий взгляд… девушка поправляет волосы и кокетливо уточняет: - Красивая? - А сама как думаешь? - Думаю, да, - на самооценку его поклонницы не жаловались. Тряхнув густой копной каштановых волос, Айрис ухмыльнулась и сократила расстояние между ними. Каблуки цокнули по каменному полу, а палец девушки уже поднимался по недавно застегнутой рубашке к шее. - Ты сказал, что мы с тобой увидимся завтра, но, знаешь, я завтра занята и думаю, мы могли бы отпраздновать сегодня где-нибудь в замке. Что скажешь? Он чувствует её ладонь на своей груди и криво ухмыляется. Рука когтевранки движется вниз к его… поясу. - Хорошо. Давай через два часа в том кабинете на третьем этаже, где ты показывала мне новое пальто. - Долго. Пошли сейчас. У меня есть новости! Его тянут за пояс, явно желая толкнуть на себя. "Блять. Сейчас у меня мало времени!" - Час. Хорошо? - ища какой-то компромисс, ибо часики тикали, а Айрис уже тянулась к его губам, теряя терпение, Ледяной принц останавливает её, отходя назад. - Ты куда-то спешишь? - обида в голосе едва заметна. Обычно ею не пренебрегали. Это она выбирала время и место. А не он. - Да, мне нужно к Слизнорту и ещё кое-куда. - Ой, а она что, живая?! - Айрис уставилась на лису с таким видом, словно та ей что-то сделала. Она трогает пальцами мех на хвосте животного и её глаза загораются алчным блеском. - Вау, такая мягкая! И красивая… - Нет, - ну что ж, импровизация! - Нет, она зачарованная. Подарок отца. Недавно пристрелил на охоте, прислал. Думаю, что с ней сделать. Воротник или… - А может быть, я попрошу и ты подаришь мне её..? - Посмотрим, - мурлыкающий тон Малфоя буквально сочится предупреждением. - Извини, детка, мне правда нужно идти. Увидимся через час. - Хорошо. Я не люблю ждать, Люциус, - сверкнув глазами, Айрис собралась было уходить, но её останавливает рука Малфоя. Он споро гладит девушку по щеке костяшками пальцев, пытаясь как-то сгладить эту мизансцену. Айрис скупо улыбается, разворачивается на каблуках и уходит прочь, он следует её примеру. Никаких поцелуев, на сегодня лимит, блять, исчерпан. Он морозным ветром просачивается в соседний коридор, минует две лестницы и наконец достигает кабинета Дамблдора. - Алохомора! Дверь поддаётся и слизеринский повеса заходит внутрь, быстро и незаметно. Замок щёлкает, подпирая деревянным массивом его спину. Мех всё ещё лезет ему в нос! И запахи: яблок и леса. - Апчхи! Эванс, ты не могла бы уже слезть с меня?! Твой мех даже у меня во рту! - возмущению ледяного принца нет конца и края. Он снимает с себя лису и ссаживает её со своих рук на пол. Говорят, живность приземляется на четыре лапы? Ну вот и проверка. Парень быстро оглядывается, ища глазами свечение Омута Памяти. Вон там, в дальнем шкафу! - Вот, возьми, - снимает пиджак и подаёт его грязнокровке, вскользь глянув на разукрашенное голое женское тело. Сакура пришлась к месту, оттеняет её рыжие волосы. Малфой достает палочку и направляет на Омут. Тот плавно скользит по воздуху и лишь по его содержимому проходит лёгкая рябь. Люциус смотрит на серебряную субстанцию и прикасается палочкой к своему виску, воскрешая в памяти то, что было в ту майскую ночь. Лили - И ты уясни, что мне плевать на твои угрозы. Ясно? - с ней никто не смел, разговаривать таким тоном, как этот зарвавшийся чистокровный павлин. Может ей ещё опустить глаза в пол и мямлить в ожидании, пока патриархальные мозги Малфоя, что прикрывается аристократичным воспитанием, соблаговолят на неё не орать? Эванс дружила с чистокровными волшебниками и не все из них вели себя, как свиньи. Они сворачивают диалог, когда казалось бы до точки кипения остаётся предельно мало, и для Лили так и остаётся загадкой, что именно сделал бы Малфой, переступи она незримую черту в упражнении голосовых связок. Остывшая Лили, погружённая в дебри собственных переживаний, пожалуй, даже благодарна Люциусу за то, что он не продолжает развивать тему. Она не хотела обсуждать этот вопрос даже с самой собой, не то, что со слизеринцем, для которого (и она была в этом уверена), данный факт из её жизни будет лишь лишним поводом для издёвок. С неё достаточно, этот вечер был слишком перегружен разномастной информацией, и колдунья терялась в том, что правда, а что лишь искусная ложь. Может, она лежит в Мунго, а всё это лишь бред да обрывки кошмаров. Многозначительное хмыканье Ледяного принца ситуацию не проясняет, однако Лилс ставит галочку напротив графы «морозоустойчив», в этом же перечне есть ещё множество пунктов, таких как «раздутое эго», «самовлюбленный болван», «позволил себе лишнее» и др., с полным списком можно ознакомиться, если открыть сборник «Сглазы на каждый день» (стр.394). Рыжекудрая волшебница и не питает каких-либо иллюзий касаемо их рандеву, девушка лишь предполагает, что добровольности в нём не было ни на йоту (и слизеринец подтвердил этот факт), а что касается тела, остаётся лишь неприятный, едва заметный осадок, но можно ли обнажиться ещё больше, разделяя с недругом тайны? Разве она может быть уверена в том, что Малфой не выдаст её с потрохами? На этот случай ей тоже будет, что сказать. Лёгкое подрагивание вибриссов и звериный оскал сменяется хохотом; ему повезло, что она не отгрызла барабанщику пальцы, что проходились под подбородком (даже приятно, хотя осознавать это мерзко). В её плоскости восприятия лидирует обоняние и тактильность, поэтому хищник залегает на дно, давая ей бразды правления. От пиджака пахнет иначе, не смотря на то, что он выстиран (в химчистке, а не заклинанием), чуткий нюх различает смесь ароматов из мяты, можжевельника и крови. Ей бы вспомнить, что всё это значит и почему она сохранила элемент гардероба с чужого плеча, а не сожгла? - Кончай гоготать, грязнокровка, выглядит убого, - в виде лисы Лили отсекает самые тонкие вибрации чужого голоса и её, как говорится, не наебешь. Поэтому рыжехвостая замолкает, но лишь потому, что им пора выдвигаться. Пока Эванс развлекается тем, что подстёгивает Малфоя хвостом, он борзеет и шлёпает её по пушистому филе. «Хамло!» - выходит из недр лисицы тихим рычанием в непосредственной близости от ушной раковины. Совместное дефиле защитника природы (нет) и представителя местной фауны до точки «мы нагло вламываемся в кабинет Дамблдора» прерывается какой-то бабой. Сквозь закрытые глаза и стиснутые зубы (чтобы не расхохотаться по новой или не отгрызть руку излишне любопытной девице). Томный монолог любовников вызывает в ней тошнотворные позывы и если она может безнаказанно лапать Люциуса, то притронуться к своему меху Эванс не даст. Пальцы Айрис оглаживают хвост и когтевранка чувствует, как ворсинки поднимаются, распушаясь, а в неё сверлят два недовольных глаза. Люциус ощущает когти на своих плечах и если он не отвадит свою дамочку, быть драке, где лисица начнёт с того, что вцепится в мягкое девичье горло. Наконец-то э.т.о прекращается и Лили надеется, что по дороге они не встретят остальную вереницу длинного списка пассий. Благо Фортуна решила, что издевательств достаточно, и спустя некоторое время дверь в обитель Альбуса открывается. Обдав её хвост своим чиханием, аристократ получает по носу, и спускает лисицу на пол. Эванс трясёт головой, запуская обратный процесc. Треск звериной шкуры меняется на человеческий вдох, когда анимаг возвращается в привычное состояние. Она упирается ладонью об пол, переводя дыхание, привыкая к новому облику, загоняя лису обратно, в глубины собственного «я». Она принимает пиджак, едва ли теплый, от Ледяного принца, кутаясь в тёмную ткань. Их разница в росте - настоящее благо, и обсидиан укрывает её тело, подобно броне. Сейчас она нужна ей, как никогда. Люциус находит Омут и с точностью хирурга отделяет необходимое, погружая воспоминания, что серебряной нитью покидают его сознание. Лили подходит неслышно, мягко касаясь босыми ступнями каменного пола, и, откинув волосы назад, погружается в Омут с головой. Волшебницу засасывает в воспоминания Люциуса, отправляя в 27 мая 1977 года. Лили стоит знакомом месте, во время вечеринки «Клуба Слизней», кутаясь в чужой пиджак. Девушка вздрагивает от движения слева, что делает тот Люциус, скрытый шторой. - И чего ты здесь прячешься? - ответ находится в знакомой фляжке, которую павлин вертит в руках, ведь Лили прекрасно знает, что он не ответит. Она здесь всего лишь зритель, и перед изумрудами глаз разворачивается извращённая драма. «Рыжая, неуклюжая, поганый запах грязной крови» - уничижительный шепот относится к девушке в зелёном платье, что случайно столкнулась со слизеринцем, ища уединение. Дальше больше: разбитый нос приводит к фатальным для «морковки» последствиям. «Извинись и я отпущу тебя». Рыжеволосая наблюдает со стороны, прекрасно осознавая, что никакого извинения не последует, и вот она может наблюдать свой вздёрнутый подбородок и то, как Люциус остаётся ни с чем, чтобы затем увести её прочь в глубину каморки. Лавина разворачивающихся событий перехватывает дыхание, но колдунья видевшая всё со стороны, не помнит и не чувствует, ничего. Омут отпускает её, выплёвывая на поверхность тёмного кабинета. Эванс не спешит начинать диалог, пытаясь склеить в собственном разуме две полярные реальности. - С-с-спасибо, что показал, - это было, как минимум, честно, но не делало чести им обоим, ведь свой собственный стон она могла различить даже сквозь змеиное шипение. Лили подходит, в каждом её шаге прослеживается звериная суть. Кажется Малфою повезло, что палочка осталась в репитиционной. - Есть правда один нюанс, - она сминает его личное пространство, вторгаясь, как ледокол, - Я видела, но это не означает, что я это помню и чувствую. Придется вернуть свои воспоминания. Люциус - Нравится врать самой себе? - ядовито улыбается сквозь пелену ярости Малфой, пронизывая воздух между ними, заряженный громкими словами и угрозами, холодным презрением вкрадчивого голоса. Вопрос риторический, но если она скажет ещё хоть слово последует более чем точное представление того, что было в мае. И не с картинками, а в режиме реального времени. Как только он снимает с неё чары «Империо», девчонка становится тише. Это ослабляет напряжение и снижает градус раздражения между ними. Люциус не развивает тему, решая, что сделает это как-нибудь потом, ведь для него издевательства над подобным ей - та же отрасль гедонизма, то есть удовольствие. А,как известно, истинный гедонизм проявляется в умеренности, ведь избыток вкуса убивает вкус. "Не рычи, укушу за ухо" - хочет сказать Малфой, но его прерывает внезапное появление одной из пассий. Айрис он ценил за то, что она напоминала ему кошку с жарким темпераментом, которой не нужен был постоянный парень, и в этом они сошлись просто идеально. Именно поэтому ему очень не хотелось похерить все взаимодействие с ней неучтивыми словами и откровенным пренебрежением. Прогулка с Эванс по уголкам его памяти не стоит того. Когти его смущают ровно в той мере, которая должна быть у человека, хранящего свои вещи в идеальном состоянии на протяжении всего периода носки. Что за варварство, она ему дырки в рубашке и пиджаке сделала! Скосив на лисицу уничтожающий взгляд, Люциус криво улыбается и просит об отсрочке свидания. Всего-навсего час! Он как смог сгладил острые углы и оставалось надеяться на то, что он успеет вовремя добраться до кабинета. Уверенность в необходимости данной вылазки и её успешности таяла с каждой секундой утекающего сквозь пальцы времени. Время - наивысшая ценность и эта ценность у них сейчас была крайне ограничена. Отправив грязнокровку плутать по закоулкам собственной памяти, Люциус вальяжно оглядывается по сторонам. От него не укрылись и другие специфические приборы директора, которыми был уставлен целый ряд шкафов у одной из стен. Отойдя от Омута Памяти, Малфой неспешно проходит туда и обратно, разглядывая внимательным взглядом льдисто-голубых глаз содержимое профессорских закромов. Он видит проявитель врагов, явно испорченный, видит что-то ему незнакомое, но по некоторым приспособлениям можно сказать, что этот приборчик используют в трансфигурации. Есть несколько приспособлений для алхимии, интересно, зачем волшебнику такое, если внизу есть своя лаборатория, достаточно просто договориться со Слизнортом? Они вроде бы друзья. Когда он обводит взглядом корешки книг в книжном шкафу рядом с Омутом, грязнокровка выныривает из его серебристого содержимого с бледнющим лицом и огромными зелеными глазищами на нём. Даже веснушки на любопытном остром носу стали ярче, если это вообще было возможно. Скользнув по ней безразличным взором, Малфой вовзвращается к чему-то более увлекательному - книгам. Тут есть много интересного, вот, к примеру, томик, которого нет в Запретной секции, но есть у Дамблдора - «Темные искусства» авторства какого-то древнего римлянина. Забавно. Составлена на латыни. Как бы её... "Не за что". Естественно, он ничего не говорит. За что его благодарить? Он просто показал ей то, что уже было с нею там, тогда. А проникновение в кабинет... это своего рода встряска для такого высокоорганизованного ума, как у него. Если бы еще он мог стащить вот эту книжонку, то вылазка сюда станет даже полезной. Но его отвлекают. Люциус медленно поворачивает своё лицо к Эванс, что словно таран пробивает все мыслимые и немыслимые барьеры, воздвигнутые им только с той лишь целью, чтобы не допускать никого к себе менее расстояния вытянутой руки. Нет, этой грязнокровке плевать на всё и вся. С привычным для плебеев простодушием и наглостью она вторгается в его личное пространство, глядя снизу вверх на оплот слизеринского величия и спокойствия. Ни дать, ни взять гномка. - Есть правда один нюанс. Белёсая бровь медленно ползет вверх. Малфой не отходит - с чего бы, но холодный вопросительный взгляд подбадривает говорящую на новые словесные подвиги. "Давай, скажи, что там за нюанс". - Придется вернуть свои воспоминания. - Делай что хочешь, при чем тут я? - уж не думает ли Эванс, что он по доброте душевной будет помогать ей в вызволении её воспоминаний у озабоченного мужика с психологическими отклонениями? Да даже из корыстных побуждений - не-а. На такое Люциус не подписывался. - Я добился того, чего хотел - ты знаешь правду. Полагаю, мы закончили? Движение палочкой в сторону Омута. Он глядит только на Эванс, но боковым зрением улавливает движение - зеркало памяти профессора возвращается на место. Тихий стук дверцы шкафчика и их преступление заметено. - Не стоит испытывать судьбу, он может вернуться в любой момент. Мало ли, припрет естественная нужда, - Люциус не спешит убирать палочку за пояс. Может быть сделать дубль книжонки и взять себе копию? Точно, так и поступит. - Обратишься или пойдешь сверкать голой задницей в моём пиджаке? Если второе, то рекомендую его снять. Сама не обрадуется, если вся школа будет говорить о том, как она щеголяла нагая в пиджаке Ледяного принца по школе, да ещё и с ним рядом. Поттер и Блэк точно не поймут. Лили Колдунья улыбается в ответ, этому борцуну за справедливость и правду в одном флаконе место на министерских трибунах, где каждое первое слово - ложь. Она лишь беззвучно говорит «фак ю» и тема для разговора с отягчающими заканчивается. Снятые чары, похожи на быстро оторванную от раны повязку, она нестерпимо кровит под сдёрнутым слоем эпидермиса, волной озноба проходясь по хрупкому телу. Лили справится, если это можно назвать так, подадая в «чары» триждыпроклятого синдрома жертвы, находя своё спасение в этом. Если бы она могла рассказать о случившимся кому-то кроме Малфоя, который догадывался, что под подчинением воли рыжеволосую колдунью едва ли заставляли есть мороженое и кататься на каруселях, то, возможно, всё было бы иначе. Однако реальность жестока, она разбивает розовые очки стёклами внутрь глазниц. Прикинувшись элементом гардероба Эванс вынуждено слушает весь этот бред, желая только одного: чтобы девица скрылась в туман, а слизеринец закончил свои распинательства и направил тощий зад к кабинету Альбуса. Тик-так, директор не будет трескать сладости до полуночи, а это значит, что им нужно поспешить. Несмотря на уничижительный взгляд льдистых глаз, Лилс довольна своим дизайнерским решением, будь её воля, на лице аристократа зияла бы лисья лапка. Погружение в Омут Памяти показывает главных действующих лиц майской драмы, с кровавым привкусом меди и розмарина, во всей красе. Она видит всё происходящее со стороны, однако небольшой кусок с ванной пропущен, о чём она думала, неужели оказалась слишком слаба и решила, что кладовая станет финальным аккордом? Маловероятно, скорее дело в другом и пазл вставал медленно и со скрипом, собираясь из стеклянного крошева. Она запоминает то, что вряд ли могла разглядеть ранее воочию, отмечая изменения в глазах и мимике, в тембре голоса, в силе нажима. Ей любопытно, но недостаточно. Омут отпускает её из волшебного плена, и всё, что остаётся Эванс - это вернуть своё. Какая у этого будет цена, вот вопрос. - Позволь уточнить, чего конкретно ты добивался? - Лили склоняет голову набок, разрезая острозаточенным взглядом чужие скулы, чтобы затем взглянуть на мучителя в упор, - Я, действительно, з.н.а.ю. Улыбка на бледном лице далека от человечной, уголки губ вздергиваются почти хищным оскалом, но отступают. Ещё не время. - Ты знаком с кинематографом? Ну, знаешь, движущиеся картинки, как колдографии, только хронометраж больше, - Лили приподнимает завесу маггловского мира и объясняет, чего на самом деле добился Ледяной принц. - Здесь такой же принцип: я знаю, но мне всё равно, - Эванс коротко пожимает плечами, - Если ты добивался этого эффекта, то поздравляю. Кстати, спасибо за помощь в определении некоторых рамок, весьма познавательно. Да, в таком случае мы закончили. Гриффиндорка делает шаг назад, отдавая ему нагретый пиджак и складывается впополам, выпуская истинную суть. Боль пронзает насквозь, она слишком устала и опора на четыре лапы (плюс хвост, ехех) спасает от обморока. Её ресурсы сегодня исчерпаны, лисий нос задумывается о том, чтобы по дороге ограбить кухню, но откладывает эту идею, кажется, в толстовке была шоколадная лягушка. Лиса нетерпеливо перебирает лапами, ожидая компаньона по незаконной вылазке, пока мимо кабинета кто-то не прошёл или, не дай Мерлин, не открыл его своим ключом. Люциус - Позволь уточнить, чего конкретно ты добивался? Я, действительно, з.н.а.ю. - Позволяю, - снисходительно кивает Ледяной принц, уверенный в своем величии и любезно поясняет, - Я добивался возвращения той Лили Эванс, которая была на момент окончания пятого курса. Итого мы имеем: снятое заклинание «Империус», просмотр утраченных воспоминаний и стойкую неприязнь в твоих болотных глазищах. Считаю, что я не зря потратил своё драгоценное время и добился того, чего хотел. Ему не нравится этот изучающий взгляд и то, что она нарушает его биологическое пространство своими грязнокровыми флюидами. Сейчас она более чем похожа на невменяемую бешеную лису-переростка с этим двусмысленным оскалом. - Ты знаком с кинематографом? Люциус изображает лёгкое недоумение и недовольство в перемешку. Не то место они выбрали для дебатов, да и Эванс несёт какую-то чушь про колдографии и хронометраж. - Допустим, я понял, о чём ты, - перебивает он её. - Конкретнее. - Здесь такой же принцип, я знаю, но мне всё равно. Малфой иронично приподнимает правую бровь и растягивает губы в издевательской усмешке. "Лгунья." - Если ты добивался этого эффекта, то поздравляю. Кстати, спасибо за помощь в определении некоторых рамок, весьма познавательно. Да, в таком случае мы закончили. - Наглая ложь, - тихий голос напоминает скольжение первого снега в воздухе, невесомый и прохладный, пропитанный знанием того, что ещё немного и землю укутает лёгкая белая пелерина. Люциус наклоняется к чуткому уху новоявленного анимага и вкрадчиво шепчет, - Тебе вовсе не всё равно. Она увидела не чаепитие за столиком у Безумного Шляпника и не какой-нибудь там скандал с её второстепенным участием. Она увидела издевательства над собственным телом, а также садистские наклонности того, кто стоит перед ней на расстоянии меньшем, чем пол-ладони. Даже при том, что она не чувствовала это в момент просмотра, она вполне прочувствовала толику боли тогда, когда его палочка уперлась ей в шрам с одноименным названием «Грязнокровка». Это в любом случае поменяло бы хоть что-то в её отношении к нему. - Посуди сама, Морковка, - выпрямляясь, слизеринец скучающе смотрит куда-то поверх её головы. - До того, как я открыл тебе «страшную тайну года», ты флиртовала со мной. Подарок приготовила... целоваться полезла. А теперь, взгляни на себя… смотришь на меня совсем как тогда. Разве я не прав? Ледяные глаза останавливаются на ней, пытливо заглядывая в темные зрачки. Чего она хочет? Повторения? Помощи в добыче воспоминаний? Бред. Она спятила, теперь точно. - Но если тебе позарез нужно прочувствовать, что ж, я готов выделить время и продолжить наш болевой кутёж в любом уединённом месте, - наглая ухмылка Малфоя граничит с феноменально хамской. Он подмигивает грязнокровке, прекрасно зная ответ, и предлагает заканчивать. Всё же, не у себя в дома разговоры ведут. Перед ним ломает кости и обрастает шерстью девчонка с рыжими волосами. Люциус надевает пиджак, достаёт приглянувшуюся книжонку с полки, вытаскивает палочку и делает копию, которую оставляет себе, а оригинал аккуратно ставит на место. Как было. Книжку под мышку, сам слегка сгибается, чтобы пушистая зараза прыгнула на руки и заняла место воротника. - Только хвостом в нос не тычь, - предупреждает он её и идёт в сторону двери. Звук шагов и чей-то разговор заставляет его замереть с протянутой к дверной ручке рукой. Он переглядывается с лисой, прислушивается и принимает единственно верное решение - прятаться. Дамблдор решил вернуться раньше положенного и, кажется, не один. С ним Слизнорт! - Дерьмо тролля… Пока Эванс заседала в его памяти, он видел гардеробный шкаф, который стоял в неприметном углу возле напичканного старыми свитками стеллажа. Именно туда Малфой и запрыгивает, как можно беззвучнее закрывая за собой дверь. Темнота, запах старой кожаной ткани и мантий, ограниченное пространство и пушистое отродье, которое не думает о последствиях и таки елозит на его плечах, щекоча мехом всё, что только может на его лице. - Уймись, Эванс! - шипит он на неё тихо. Дверь в кабинет закрывается. Он даже не услышал, как они вошли. Зато слышит их диалог - профессора обсуждают угощения у МакГонагалл и ближайшие выходные, которые они проведут вдвоём, ибо половинками они, к общему сожалению, не обзавелись, а отметить всё же охота. - Я заказал медовуху у мадам Розмерты, а также прикупил засахаренных ананасов, Альбус! Послушаем Селестину Уорлок.. - Я думал, ты звал меня на чай, Гораций. - Одно другому не мешает, друг мой. Если они тут надолго, это фиаско. Не приведи Мерлин Дамблдору взбредёт в голову переодеться или снять с себя что-то и засунуть в шкаф! Лили «Позволяю» - звенит морозный ответ, и снисхождение опускается на прикрытые чужим пиджаком плечи королевской мантией, пока с бледного и заострившегося лица не сходит хищная улыбка. В глазах-колодцах лишь оттенок той неприязни, что плескалась в ванной старост, переливаясь за борт. Словно она – отражение в зеркальной глади, не такой доброй, как раньше, но всё таки доппельгангер. Люциусу «повезло» застать целый триптих (хороший, плохой, злой?!) из Эванс, чтобы начать понимать, что как раньше уже не будет, слишком многое изменилось с того майского вечера. И именно он, как иронично, послужил спусковым механизмом в череде этих изменений. Кажется, Ледяному принцу «приятно быть первым», в некоторой степени и это утверждение верно. Лили смотрит не моргая, впиваясь в синие льды гарпунами, ведь ей интересно узнать пределы его э.г.о. Стоя предельно близко, нарушая выстроенные годами границы слизеринского принца, Лили топчется на самолюбии, ступая на презираемую чистокровными волшебниками тему «магглы и их достижения». Их прекрасный диалог происходит не в то время и не в том месте, грозясь перерасти минимум в отработку, максимум в отчисление. «Наглая ложь». Тихий голос колючим холодом проникает за чёрный ворот, распадаясь снежинками мурашек вдоль позвонков. Или это от того, что пол в кабинете едва ли тёплый? - Я не стану лишать «джентльмена» приятных иллюзий, - она действительно видела то, на что был способен волшебник напротив, и то, как горели его глаза, пока он марал белизну чистой, нетронутой кожи ругательством «грязнокровка». Однако, снятый «Империус» показал, что может быть куда как хуже, и Люциус Малфой, увы и ах, не главный монстр в её жизни. - Я, кажется, просила не называть меня Морковкой, - звук закатываемых глаз за горизонт событий вполне осязаем, - Мне напомнить, что «флиртовать» начал ты, из своих эгоистичных побуждений вернуть мою память? Лили готова разразиться тирадой о том, что она подготовила подарки для всех и Люциус не стал исключением, потому что вёл себя на протяжении этого времени не как козёл, но лишь устало вздыхает, прикрывая глаза, цвет которых тускнеет. От напоминания о поцелуе ей становится тошно, слишком много эмоционального раздрая на один временной отрезок, ещё немного и балансирующая на грани волшебница, шагнёт в спасительный обморок. Эванс не отвечает на заманчивое предложение, оставляя ответ в виде мнимой интриги, ведь заговорщикам необходимо спешить. Превращение, третье за такой краткий промежуток, вытягивает силы, но проходит без сбоя, облачая колдунью в рыжий мех. Пока её подельник промышляет кражей в целях интеллектуального просвещения (Эванс потом обязательно попросит данный экземпляр на почитать), лиса оглядывает кабинет ещё раз, следы их преступления стёрты и остаётся лишь незаметно убраться отсюда. Люциус любезно предоставляет свою шею в качестве транспортного средства, и лисица выдыхает на плечах, пока её хвост единожды и в назидание, хлопает по аристократическому лицу. Однако их плану не суждено воплотиться в жизнь, ведь к дверям кабинета приближается Альбус Дамблдор, да не один, а в компании её обожаемого Горация Слизнорта. Им конец! Однако Малфой делает ход конём и решает найти укрытие, спасая их задницы от неловкой встречи. Духота платяного шкафа давит на глазницы или это недостаток воздуха? Лисица цепляется за воротник, стараясь удержаться на плечах Люциуса, нещадно щекоча последнего мехом, но это не её день определённо. Сознание меркнет, яркой вспышкой проносясь перед глазами, надавливая на виски свинцовой тяжестью, её ощущает и Малфой, на плече которого повисает не пушистый зверь, а колдунья, чьё сознание померкло. Дверцы шкафа пронзительно скрипят, при соприкосновении с девичьим телом, неумолимо привлекая внимание профессоров к выпавшим из него студентам. - Мерлинова борода, Лили! - Гораций смотрит на едва ли прикрытую старосту и поднимает очи на блондинистую макушку. Кажется, они влипли. Люциус - Я, кажется, сказал, что мне плевать на твои пожелания, - издевательски пародирует он её тон. Его не смущают ни закатанные глаза, ни то, что Эванс мнит себя правой. В данный конкретный момент он знает, что правда за ним. Ей далеко не всё равно, тем паче, что шрамы для неё отныне вновь заиграли предельно ясными красками. - Я могу напомнить тебе также и то, что я сделал это только потому, что хотел проверить насколько далеко ты можешь зайти. А ты флиртовала со мной вполне.... - Люциус подыскивает слово и смакует каждую его букву, - искренне. Глумливая ухмылка, прожигающий взгляд голубых глаз, которые буквально готовы покрыть инеем всё, чего зрительно касаются. Собственно, сколько бы он ни насмехался над ней, его самого не отпускала вот какая странная мысль: почему. Что это вообще, чёрт подери великого Мерлина, такое было?! Лисица на его плечах ворочается, мех, кажется, залезает во все мыслимые и немыслимые места, но самый эпический провал происходит тогда, когда Люциус чувствует на своих плечах вес отнюдь не рыжей хищницы, а рыжей грязнокровки. "Блять" - проносится у него в голове в момент, когда он не успевает удержать голую девицу и они кубарем вываливаются из шкафа прямо под пронзительные очи двух профессоров. - Мерлинова борода, Лили! - возопил Слизнорт, всплёскивая руками. Да уж, Люциус готов был сквозь землю провалиться, особенно, когда с трудом поднялся - его прижимала сверху Эванс - и встретился глазами с Дамблдором. Уж слишком проницательным был его взор. Книжонка, Малфой надеялся, не попадётся ему на глаза. Заслонив упавшую улику собой, Люциус поспешно стаскивает с плеч пиджак и прикрывает наготу гриффиндорки, которая, кажется, близка к полуобморочному состоянию. Пришлось поднять её, застегнуть и придерживать за плечи, чтобы она не вспорола носом пол Дамблдора повторно. - Люциус! - это снова Слизнорт. - Лили! Бога ради, что случилось?! Объяснитесь, немедля! Терпение терял и Дамблдор, ведь это в его кабинете объявились незваные гости. - Мистер Малфой, мисс Эванс, будьте так добры пролить свет на сложившуюся ситуацию, иначе у Горация случится приступ. - Мы... - начинает Люциус, косясь на Эванс. Мда. Не самая лучшая компания в не самом лучшем виде. - Мы... Он открывает и закрывает рот, осматривая кабинет и пытаясь придумать хоть что-то. Захотели потрахаться в кабинете директора школы, но получилось только загнать голую девицу в шкаф? Срались возле кабинета, Эванс стало плохо, он одолжил ей пиджак, но она возомнила себя привидением? Это не поможет! Она, тролль её пожри, го-ла-я. Им конец. Им просто конец. Особенно ему, у него уже один серьезный «привод» был - МакГонагалл до сих пор метала молнии из глаз каждый раз, как он входил в её класс. С большим трудом он сохранял положительные отметки на трансфигурации. - Давайте перейдём непосредственно к наказанию, профессор, - упавшим голосом предлагает конструктивное решение проблемы Люциус, прикрывая глаза. Им и так хана, какая разница, когда выслушивать нотации. Но в этот самый момент Эванс, как ни странно, спасает ситуацию. - Мисс Эванс!.. - это испуганный Дамблдор вскакивает с места. - Лили!.. - а это Слизнорт делает шаг к ним. - Эванс! - полустон Малфоя, который принимает весь удар на себя и теперь уже вовсю обнимается с обморочной грязнокровкой. Блять. Просто - блять. Приходится взять её на руки, ибо стоять в полусогнутом ему не улыбается. Хмурый Дамблдор склоняется над рыжей колдуньей, пытаясь понять, что с ней не так. - Извините, она сегодня не в себе. Не могли бы мы продолжить чуть позже, я... отнесу её в Больничное крыло! Донельзя довольный таким стечением обстоятельств, слизеринец готов даже нести девчонку к целителю, лишь бы поскорее свалить от пристальных и недоверчивых взглядов двух половозрелых мужчин. Понятное дело о чем они подумали, но! Он-то одет! - Переутомление, - выносит вердикт Альбус Дамблдор, прищурившись. - Мистер Малфой, будьте добры проследить за тем, чтобы мисс Эванс пришла в себя. "Как истинный джентльмен, ага." - Да-да, конечно... - соглашается непонятно с кем Гораций. - Я приду чуть позже, мой мальчик. Так быстро, как сейчас, Люциус ещё не выходил из чужого кабинета. Хотели перестраховаться? Теперь добрая половина школы увидит, как он тащит бездыханную полуголую грязнокровку в его пиджаке в Больничное крыло! Им пришла тотальная задница гоблина! - Малфой, они уже стали без сознания падать? - ухмыляется Гойл. Люциус успел спуститься в холл без приключений, но вот карма настигла его тогда, когда не ждали. - Типа того, - кривая усмешка искажает черты скуластого лица, Ледяной принц нервно облизывает пересохшие губы и спешит убраться восвояси. - Привет! Ох, что с ней? Она чт... - Извини, мне нужно срочно в Больничное крыло, - обрывает он на полуслове когтевранку, которая проходила мимо. Пизде-е-ец! А вот и крыло! Итого трое студентов и два преподавателя. Слухам быть! - Добрый вечер, простите за столь поздний визит, но у нас чрезвычайная ситуация, - скороговоркой декламирует Малфой, проходя мимо кабинета медсестры. Он направляется сразу к больничной койке и укладывает Эванс на неё. Полы пиджака немного сбились, пришлось поправить, прежде чем зоркий глаз Помфри увидит, что на девчонке нет белья. - Профессор Дамблдор сказал, что это переутомление, - он отходит назад, пока не упирается ногами в соседнюю кровать. Опускается на неё и запускает всю пятёрню в белоснежные волосы. Они по уши влипли. Лили Гриффиндорка никогда не перестанет удивляться тому, насколько в слизеринском принце сильны его гедонистично-эгоистичные инстинкты, кажется, он насквозь пропитан высокомерием, что сквозит из каждого взгляда и слова. Возможно, Люциус впитал это с молоком матери или воспитанием отца, но каждый их диалог стремился приблизится к спору в котором прав только светловолосый. Только вот у каждого своя правда и анимага колотит от того, что со змеиных уст нет-нет, да срывается её частичка. Лили молчит, выслушивая его высказывание об испытании границ, которое она с треском провалила. Искренность её поцелуя останется между ними отпечатком тавро на губах, которое она силится стереть, но оно горит, словно губы покрыты инеем. - Ты не был собой, а я собой, - резюмирует Лили, чувствуя как к горлу подступает ком. Ей хочется содрать кожу, чтобы там не осталось ни отпечатков чужих губ и рук, ни треклятых шрамов от доморощенного линчивателя беззащитных тел. Эванс молит свой разум не травить и без того потрепанную душу и скрыть этот день в глубинах памяти. Рыжеволосая всерьез задумывается над тем, чтобы попросить Ремуса шарахнуть в неё заклинанием и жить дальше счастливо, однако, бегство не выход, и с каждым чудовищем ей придется встречаться лицом к лицу. Эпическое выпадение из шкафа было смягчено жилистой павлиньей тушкой, однако, Лили находилась в почтиобморочном состоянии, чтобы по заслугам оценить такт своего подельника. Люциус, который не зря отрабатывал сегодня манёвр с пиджаком, проворачивает его ещё раз, правда теперь бороться с пуговицами предстоит ему самому, как и с весьма говорящими взглядами профессуры. И пока все вопросы и ответы (нет) сливаются в белый шум, кабинет забавно качается, сворачиваясь на бок, как и голова старосты, что наконец-то посетила мягкие объятия обморока и не очень мягкие руки Малфоя. Как только за студентами закрывается дверь, Слизнорт возводит глаза к потолку и шепчет что-то про гормоны и молодость, он намекает Дамблдору, что будет лучше, если об обмороке гриффиндорки Миневре расскажет именно он. Сохранить подобное в секрете вряд ли оставалось возможным, ведь студенты не спали, да и Поппи неприменно поделится визитом такой странной пары. Скандала не избежать - чувствовала печень Горация, ведь Макгонагалл до сих пор поджимала губы при виде Люциуса, что некстати вышел не из того камина. А теперь, какой кошмар, оказался пойманным в чужом кабинете с голой сокурсницей, и с кем, Лили Эванс! Умница, светлая голова! Правда вот узоры на теле беспокоили сознание зельевара, но, возможно, это был юношеский максимализм? - Альбус, возможно, в замке нужно проветрить перед Валентиновым днём, все словно с ума посходили. Чаю? Или чего покрепче, если честно нам следует успокоить нервы. Какое потрясение, право слово. Бледные ноги, увитые лозами сакуры, подрагивают в такт движениям слизеринца, как и копна рыжих волос. Не заметить их сложно, и завтра это будет новостью номер один, переплюнув пресловутые восемьсот валентинок Локонса. Внимательный взгляд провожает Малфоя, лавирующего по коридорам и встречающего Гойла и Айрис, он проводит тонкую параллель до Больничного крыла и кивает сам себе: слизеринцы совсем оборзели. Мадам Помфри начинает кружить вокруг пациентки, предварительно вручив Люциусу успокаивающий отвар в большой кружке и тонкий плед. Взмахи палочкой, и женщина недовольно поджимает губы, качая головой. Она расстегивает пиджак, усугубляя ситуацию, но затем возвращая чёрные пуговицы на место. - Мистер Малфой, как хорошо Вы знаете мисс Эванс? - волшебница начинает издалека, подвигая при помощи «Локомоторуса» белоснежную ширму. - Состояние мисс Эванс, разумеется вызвано переутомлением, но.., - женщина нервно отстукивает ритм по спинке пустой кровати, - Я не знаю, как такое могло произойти в стенах Хогвартса, это защищённое место, где дети находятся под неусыпным контролем. Я попрошу Вас остаться здесь ненадолго, выпейте снадобье и полежите, а мне придётся навестить директора. Немыслимо, тёмные заклинания. Люциус «Ты не был собой, а я собой.» Он не может не согласиться с этим утверждением. Но вместо кивка-признания - холодный безразличный взгляд, пронизывающий нутро рыжеволосой колдуньи лёгким морозцем. Возможно, при любых других раскладах карт они бы неплохо ладили... но явно не в этой жизни. Уж слишком разные, как два полюса, что никогда не смогут друг друга вытерпеть и потому отталкиваются. Плюс и минус не сложились. Всю патовость ситуации невозможно описать словами. Начать хотя бы с того, что они пробрались в кабинет директора школы и спрятались в его шкафу. Если Дамблдор прознает, что они успели перетрогать книги и использовать его Омут Памяти, им придёт тотальная хана. Сюда же добавляем непрезентабельный вид Эванс, её магическое переутомление и Слизнорта, который уже второй раз лицезреет картину маслом «Малфой, выпадающий откуда ни возьмись, в личных комнатах преподавателей». Упадническое настроение Люциуса не идет ни в какое сравнение с обжигающим чувством повышенной опасности, когда мадам Помфри склоняется над Эванс и распахивает его пиджак. Он, сидя на соседней койке в пледе и с чашей успокоительного отвара, в одно мгновение скрытый белоснежной ширмой, пытается сформулировать ответ на дебильный вопрос «Как хорошо Вы знаете мисс Эванс?». - Полагаю, достаточно неплохо, - вынужден признать Малфой-младший, нарочно подмешивая в голос бархатные нотки и любезность. Им сейчас главное не накосячить ещё больше и не вскрыть доселе невиданный пиздец в виде огласки незарегистрированного анимага и тёмных заклинаний, которые-таки обнаружила целительница. - Я попрошу Вас остаться здесь, ненадолго, выпейте снадобье и полежите... - Но... - ... а мне придется навестить директора. Немыслимо, темные заклинания. Ледяное спокойствие. Удары сердца словно в замедленной съемке. Тук. Тук. Тук. - Мы только что прибыли от профессора Дамблдора, - Люциус прекрасно умел говорить так, будто только в его словах и есть истина. Убеждать всем своим искренним видом и низким, успокаивающим голосом. Ледяные глаза следят за малейшими изменениями в лице мадам Помфри. - Мисс Эванс стало плохо у него на глазах, он осмотрел её и велел отнести к Вам, поскольку Вы - профессионал в области целительской магии. Полагаю, проблемой с тёмными заклинаниями он уже активно... занимается. Кроме него в кабинете был профессор Слизнорт. Прихлебнув успокоительного настоя, он продолжает: - Быть может, я могу чем-то помочь Вам с мисс Эванс? Что-то принести? Я, право слово, в полном порядке... За ширмой слышится тихий стон. Лили Малфой - квинтэссенция холода, что обрушивается на неё ледяными иглами безразличия, распыляя по венам сжиженный азот. Они две полярности, что по своей сути принимают лишь отторжение. Больные размышления на тему «а что если бы?» лишь сильнее запутают и без того сложные пересечения волшебных судеб. Благословенная темнота спасает Эванс от навалившихся на плечи Люциуса проблем, которые он стоически пытается разгрести за них двоих. Ситуация - дрянь, особенно если Альбус признает о том, что двое на самом деле делали в его кабинете (идея со спонтанным поцелуем в шкафу уже не кажется такой плохой). Плюс, слизеринец-таки успел сделать дубль книги из личной библиотеки, маловероятно, что под обложкой спрятаны сказки Бидля про Зайчиху-Шутиху и Пень-Зубоскал. Остроты добавлял и её мало того, что обнаженный вид, так несчастная тушка была магически истощена, а на теле оказались следы тёмной магии. Просто пиздец. Мягкие волны спасительного беспамятства качали Эванс пока мадам Помфри застыла напротив Малфоя. Колдомедик огладила белоснежный передник, что заменял ей халат, она смотрела на студента внимательно и прозорливо, однако, врождённый талант к искусной лжи сделал своё дело. - Полагаю, достаточно неплохо,- звучит голос, разрезая тишину Больничного крыла, вкрадчиво сворачиваясь в ушной раковине хитровыебанным ужом. - Тогда возможно Вы знаете, что произошло, и я не имею ввиду обморок, - целительница кивает в сторону скрытой ширмой Эванс, её беспокоит наличие отпечатков тёмномагического заклинания на теле, а ещё незримые глазу следы Непростительных заклинаний. Это просто немыслимо. Мадам Помфри находится под волнительным впечатлением от случившегося, поэтому низкий голос Люциуса становится для неё спасением. Колдомедик выдыхает, излишне шумно, нервно поправляя чепец, и наконец-то резюмирует. - Мальчик мой, так что же Вы молчали! - женщина всплескивает руками и оборачивается на тихий стон, - Будьте добры, принесите мисс Эванс сменную одежду и палочку, надо полагать, в пиджаке ей будет несколько некомфортно. Поппи склоняется над пациенткой, что силится разлепить пересохшие губы, и Люциус, выходя из Больничного крыла, слышит душераздирающий крик. Кажется, он хотел узнать, как может кричать Эванс? Сквозь тьму проступает кошмар, облачаясь в чужое лицо, он подступает из темноты и вкрадчиво шепчет. Зелёная вуаль опускается на её глаза и она больше не принадлежит самой себе, оставаясь хрупкой марионеткой, изломанной изнутри. - Ты так похожа на неё, - ладонь касается бледного овала лица и пальцы сжимают острый подбородок. Эванс смотрит в глаза напротив и кричит. Рывком садясь на кровати Лили срывает горло в кровь, словно банши наполняя пространство вокруг предвестием скорой гибели. Она безумно шарит глазами, обретая зрение только сейчас и тьму заменяет белизна Больничного крыла и обеспокоенное лицо колдомедика напротив, которая уже призвала бутыльки с «Летейским эликсиром доктора Летто», «Умиротворяющим бальзамом» и «Зельем сна без сновидений». Люциус - Тогда возможно Вы знаете, что произошло, и я не имею ввиду обморок. - Думаю, я не вправе разглашать интимные подробности личной жизни мисс Эванс, - вкрадчиво отвечает Люциус, подобно удаву свивая кольца лжи вокруг мадам Помфри, что так упорно переживала за грязнокровку с Гриффиндора. Ещё немного и задушит своим чешуйчатым телом. Сплетни и пересуды... Это неэтично и вряд ли достойно джентльмена. А он как раз такой, верно? Верно.. - И могу ли я попросить Вас дать нам противоядие от амортенции? На всякий случай... - Мальчик мой, так что же Вы молчали! Так он и не молчал! Люциус изображает покаяние, но его от возможного угнетения со стороны чрезмерно активных женщин спасает стон Эванс за ширмой. Возблагодарив Мерлина за такой подарок судьбы, Люциус споренько ставит кружку с отваром на тумбочку и снимает с себя плед. - Будьте добры, принесите мисс Эванс сменную одежду и палочку, надо полагать в пиджаке ей будет несколько некомфортно. - Да, конечно. Вот, возьмите, ей явно нужнее, - он, не глядя, отдаёт за ширму плед и ретируется к дверям. Выходит Малфой под истошный вопль гриффиндорки. Аж уши заложило. Обернувшись, он мажет ледяными глазами по её койке и качает головой. Этого следовало ожидать. «Империус» не проходит бесследно, как, собственно, и «Круциатус». Эванс ещё долго будут являться призраки прошлого в форме кошмаров во снах. Прикрывая дверь, Люциус лицом к лицу сталкивается с Айрис. - Предвосхищая твой вопрос, отвечаю, что пришла справиться о её самочувствии и о том, что, чёрт подери, ты делал в компании полуголой гриффиндорки с сомнительной родословной? - У неё не сомнительная родословная, у неё её вовсе нет, - машинально поправляет девушку Малфой, нарочно преграждая ей путь в Крыло. - Ей сейчас несладко, мадам Помфри не велела прерывать её. Пойдём, я провожу тебя. - Ты не ответил на мой вопрос, Люциус. - Который? - он берет её руку в свою и тянет за собой - прочь от Больничного крыла. - Не прикидывайся, - Айрис шипит и вырывается из его хватки. Скрещивает руки на груди и продолжает вычитывать, хорошо, что не громко, как последнего зарвавшегося мальчугана, - Люциус, ты ведь не дурак, как и я - не дура. Прекрати этот фарс и объясни мне наконец, почему ты вместо того, чтобы встретиться со мной, целовал ЕЁ, ГОЛУЮ, в шкафу у директора Дамблдора?! Вот так, друзья мои, рождаются слухи. - Так, - Малфой вновь корёжит собственноручно выполненную идеальную прическу пятерней. - Во-первых, никто ни с кем не сосался. Во-вторых, всё было не так. Хватит верить слухам, Айри, ты начинаешь меня раздражать. Девчонка свалилась в обморок, Слизнорт велел нести её в Больничное крыло. Я собирался идти к тебе после всего этого. - Можешь не трудиться! - повышает голос когтевранка, подходя ближе, - я не желаю сегодня видеть тебя, раз я так тебя раздражаю, почему бы нам вообще не перестать общаться? - Трахаться. Называй вещи своими именами. Как пожелаешь. - Что-о-о?! - выдыхает девушка, втягивая носом воздух. Бам! Люциуса награждают смачной пощёчиной и желают всего наихудшего (если вкратце). Он не дослушивает истерию до конца, рычит «Дура», молча разворачивается и уходит. Куда? А, дак в кабинет репетиций. Шмотки Эванс там ведь. Было бы странно сейчас идти в гостиную Гриффиндора и... так, стоп. Если он туда не пойдет, ему придется потом отгонять новую волну слухов о том, что вещи грязнокровки были у него, а значит и раздевалась она при нём же?! - Твою. Мать. - что это, стон? Может быть. Слизеринец мрачно буравит глазами каменную стену коридора, по которой весело прыгают отсветы горящих факелов. Херня. Все херня. Что так, что эдак. Ему нужен кто-то из святой четвёрки. Или с гриффиндора. Круто развернувшись, Малфой неспеша идет к башне Гриффиндора. Наконец, уже у самого портрета Полной Дамы, наружу выскакивает четверокурсница. - Привет, - Люциус преграждает ей дорогу, сунув руки в карманы. Он слегка улыбается, источая доброжелательность и обаяние. - Прости, не знаю, как тебя зовут... - Люси, - опешила девчонка, во все глаза глядя на Ледяного принца со Слизерина. - Люси, очень приятно, Люциус Малфой. Помоги, пожалуйста, найти Поттера или Люпина. Сгодится даже Петтигрю. А если найдёшь девушку-шестикурсницу с твоего факультета, отблагодарю шоколадкой. - Я-я знаю, кто ты... - еще больше фанареет девочка, хлопая глазами. Да уж, не ожидала она такого поворота судьбы, когда неслась на свиданку с пуффендуйцем. - Ладно, сейчас, дай мне пару минут. Все ещё пребывая в смятении, четверокурсница с факультета львов покидает его, оставляя в одиночестве рассматривать картины, окружающие Полную Даму. В этой части замка Люциус не частый гость, посему посмотреть было на что. Стиль художников разных столетий отличался и было то, что ему нравилось, но вот модернизм казался ужасной опухолью чьего-то больного воображения, хорошо, что директор не повесил в школе этот ужас. - Спасибо, Люси, - урчит довольный котяра, когда видит за её спиной клубнично-рыжую шестикурсницу Пруэтт. - Ты меня очень выручила. С меня шоколадка. Дождавшись, пока четверокурсница их покинет, он впивается холодными глазами в сокурсницу. - Здравствуй, Молли, - Пруэтт молча смеряет его настороженным взглядом, на который он не обращает внимания. - Не в службу, а в дружбу с Лили Эванс, можешь принести мне что-то из одежды для неё? Она упала в обморок, лежит в Крыле и у неё из одежды только пиджак. Помфри волнуется и велела мне раздобыть вещи. Говорить, что пиджак его, он не будет. Не доросла ещё Молличка до такой информации. - С ней все в порядке? - всполошилась она, но тут же прищурилась, недоверчиво цедя сквозь зубы, - А почему мадам Помфри попросила тебя? - Потому что в крыло вашу обожаемую грязнокровку притащил я, - закатил глаза слизеринец. - Так ты поможешь Эванс или нет? - А что ты делал... - многозначительный взгляд Ледяного принца и она вздыхает, всплескивая руками. - Ладно, не время, я поняла. Сейчас, подожди секунду, вместе пойдём. Она скрывается за портретом под прохладное «я не думаю, что ты там нужна». - Я всё же считаю, что тебе там делать нечего. - Это не тебе решать, Малфой. Они спешно спускались в Больничное крыло, не обращая внимания на косые взгляды. Уже вторая рыжая за сегодня подле белокурого сосредоточения зла - сенсация достойная Скитер. - Мадам Помфри, я с подмогой, - объявляет он на пороге комнаты, пропахнувшей лекарствами. У кровати Эванс стоит Слизнорт и пытается уточнить у медсестры какие-то детали. Голос Люциуса прерывает их на полуслове, мадам кивает и велит Молли подойти и помочь ей. Замерев на пороге, слизеринец уже готов был уйти, но его планы рухнули в тот миг, как профессор зельеварения открыл рот. - Люциус, мой мальчик, не уделишь мне две минуты?.. - Конечно, профессор. - Я был вынужден сообщить о случившемся Минерве. Понимаешь ли, ситуация деликатная, но о ней, как водится, уже известно некоторым любопытствующим. Так как вы всё же оказались в шкафу в кабинете директора, и почему Лили была в таком виде, не пояснишь? - Амортенция, - не моргнув и глазом врёт Малфой, старательно корча раскаяние и смущение. - Всё дело в ней, профессор. На прошлом уроке Вы показывали нам это зелье и у кого-то родилась «гениальная» идея подсунуть нам с Эванс подарки перед репетицией. Мы съели по шоколадке и.. в общем, дальше как в тумане. Мадам Помфри дала мне противоядие. Сами понимаете, девчонки иногда такого напридумывают, ошибутся и вот... последствия. Он красноречиво косится на кровать грязнокровки и шёпотом просит: - Профессор, могу ли я пойти к себе? Мне что-то нехорошо, да и лучше Эванс меня сейчас не видеть, она, вероятно, будет ужасно смущена, что я стал свидетелем её... Малфой многозначительно смотрит на Слизнорта. Разврата! Да! Он стал свидетелем ее разврата! Лили - Безусловно, но..., - Поппи осекается, пряча выпавшую кудрявую прядь обратно под чепец и сжимает губы в тонкую полосу. Она явно думает о том, что Альбус решит и этот вопрос, однако, ей сложно построить лечение лишь на догадках, а Люциус слишком хорошо воспитан, чтобы болтать об интересной и насыщенной жизни Лили. Брови колдомедика взмывают вверх, она оглядывает студента не находя явных признаков любовного дурмана, но всё же выдаёт небольшую колбу, закупоренную и отмеченную цифрой «6», завтра запасы Больничного крыла могут иссякнуть в нещадной попытке студентов добиться взаимности, так или иначе. Она выдыхает, забирая у слизеринца плед, что ложится ещё одним невесомым слоем поверх излишне бледного тела. В нос Эванс бьют отголоски чужого парфюма, что нитью Ариадны пытаются вывести её из кошмара. Мадам Помфри колдует над девушкой, чей крик, кажется, разбил графин, что осколками битого стекла летел на пол. Звон осколков и пощёчины не синхронный, но дополняет картину отлично. И пока двое любовников выясняют отношения в школьном коридоре, Эванс старается разрешить беды со своей башкой. Выходит плохо, если не сказать более крепким словцом, мироздание дробится, как пресловутый графин, смешивая прошлое и настоящее, а также то, чего не было в её памяти. Череда тёмных заклятий («Секо», «Круцио», «Империус») лишают её понимания времени и места, Лили тонет в очередном кошмаре, захлёбываясь зельем, что должно убрать их хотя бы на время. Люциус терзается муками отсутствия совести, но наличия хитрожопости, в то время, как профессор Слизнорт с мягким подходом к декану Гриффиндора всё же решает поставить её в известность сам. Это же он упросил студентов заниматься музыкой в угоду своему уязвленному эго, и терять как Эванс, так и Малфоя он не собирался. - Минерва, дорогая, - мастер зелий приготовился морально, но всё равно не мог начать этот диалог. - Оу, Гораций, а я думала, что Вы с Альбусом. Что-то случилось? Звук упавшего в кабинете стула и высокий возглас «Что?!» оповестил близлежащие ушные раковины о том, что нужно скрыться с глаз разъяренной кошки. - Моё терпение не безгранично, и, при всём уважении к Вам, я не стану закрывать глаза на такой поступок! Что говорит Альбус? Дальнейшее пояснение профессора о том, что действо происходило в его кабинете, кажется окончательно добило МакГонагалл. - Я должна оповестить родителей мисс Эванс, а Вы уточните, пожалуйста, у Люциуса Малфоя, что произошло на этот раз. Женщина нервно сдула прядь, обращаясь к каминной сети. «Грегори, прошу меня простить, но с Лили...» Дальнейший разговор ускользнул от профессора, что решил наведаться в Больничное крыло, но перед этим не сдержал любопытства и заглянул в репетиционную залу, там обнаружились девичьи вещи, обёртки от подарков и волшебная палочка. Мастер зелий подхватывает необходимое, запечатывая кабинет и, посвистывая, направляется к лазарету, чтобы уточнить у первоисточников, что же всё-таки произошло. Иначе Минни с него не слезет и отгрызёт голову. Молли движется рядом со слизеринским принцем, напоминая пресловутый ледокол «Арктика», юная магичка готова разрезать пространство и самого Малфоя, если это потребуется, чтобы понять, что чёрт возьми, происходит? Неясные шёпотки уже струились по гостиным факультетов, распространяя слухи, как драконью оспу, и в первую очередь для гриффиондорского солнышка это грозит некоторыми неприятностями. Разумеется, Мародёры не дадут её в обиду, но как избежать нападок от фанаток блондина – неизвестно. Впрочем, Пруэтт интересует в большей степени состояние подруги, что явно попала в передрягу, да ещё и связалась с этим крысиным хвостом. Она заходит в Больничное крыло, вместе с ещё одним представителем «Священных 28», сканируя обстановку не хуже писак из «Ежедневного пророка» и выдыхает различая недвижимое тело за ширмой. - Профессор, могу ли я пойти к себе? Мне что-то нехорошо, да и лучше Эванс меня сейчас не видеть, она, вероятно, будет ужасно смущена, что я стал свидетелем её... - Разумеется, мальчик мой, отдохни и воздержись завтра от поедания сомнительных сладостей. Что же касается Лили... Профессор осекается, ведь в Крыло холодной стужей ступает МакГонагалл, в сопровождении бледной рыжеволосой женщины (количество рыжих на квадратный метр зашкаливает) и мужчины, который стоически поддерживал свою супругу. Миневра пристально скользит взглядом по Люциусу и, поджимая губы, просит всех покинуть Больничное крыло. Многозначительная пауза даёт время ускользнуть как гриффиндорке, так и слизеринцу, Гораций тоже было делает шаг за дверь, но возвращается под аккомпанемент «а Вас я попрошу остаться, профессор». Спустя долгий и тревожный час, в котором проясняется ситуация выпадения из шкафа, но не наличия тёмномагических меток и явных проблем с рассудком, они решаются на обследование в Мунго и просят отпускать из школы ещё одного студента – Сириуса Ориона Блэка, который с некоторых пор находился под заботливым крылом семьи Эванс. Лили не было в школе до марта, а когда она вернулась, ни один ответ на заданный вопрос «ты в порядке?» не был правдой.