«Толпы людей скиталися без крова, И по ночам всходило две луны. Два солнца по утрам светило с неба, С свирепостью на дольный мир смотря. От бурь и вихрей башни низвергались, И небеса, таясь меж туч тройных, Внезапно красным светом озарялись, Являя битву воинств неземных.» К.Бальмонт «В глухие дни».
Смерть, пока она не рядом, возбуждает и тревожит любопытство тех, кто эту смерть несёт, кто видел её или не видел никогда, тех, кто о ней слышал и тех, кто пытался её избежать. Нельзя сказать, здоровый это интерес или болезненный, потому что перед Смертью равны все… Даже если разговоры ведутся и за Её спиной. Она всё равно знает, когда вы говорите о Ней.
Ни Лира, ни Свен не задумывались о том, чтобы сразу же пойти и начать разбираться с этим таинственным Синдингом, который пока, по словам местных жителей, совершенно естественным, но от этого не менее жутким образом были в курсе всего произошедшего, сидел в яме… Но всё вокруг словно померкло и потускнело ещё больше и потеряло даже кладбищенский колорит, оставив только всё усиливающееся желание пойти и хотя бы посмотреть, кто был этот таинственный злодей, — таинственный уже потому, что неизвестный, — и хотя бы попытаться понять, что у него могло быть как причина для такого ужасного поступка. Ну, не мог же он просто так взять и убить девочку, ни в чём не повинного ребёнка! Убивать кого-то — всегда плохо, и только тот, кто, собственно, убивает, считает сея полностью правым. Или не считает? Но почему бы в таком случае не попытаться убить не самого отца, который, по крайней мере, взрослый мужчина, мог бы защититься — и предположительно вооружённый? «Смотри и слушай внимательно… — прошептал какой-то вкрадчивый голос, успешно пытающийся прикинуться внутренним голосом, говорящим глупости — Ты уже стала представлять себе, кого должен был убить Синдинг, дочь — или её отца. Так ведь и есть, верно? Тебе неясно, как взрослый мужчина мог убить ребёнка, маленькую девочку, которая его не боялась и доверяла ему, но зато ты предполагаешь, что убить отца ребёнка было бы именно тем поступком, которые совершают нормальные люди — и не только люди?» Перед глазами словно медленно проплыла прозрачная дымка, похожая на пелену, какую видят в последние минуты своей жизни отравленные смертельным ядом. Воздух, казалось, загустел, — он был достаточно жидким для того, чтобы его можно было вдыхать, но при этом достаточно вязким и плотным, чтобы можно было представить себе, как в этот самый момент кто-то крадётся сквозь него с оружием наготове, или он остался в лёгких кого-то, вырвавшись неслышным последним вздохом. Воздух невидим и вездесущ, он осязаем, и для всех нас, — жертв и убийц, преступников и палачей, начинающих и заканчивающих жить, он всегда один. И тот воздух, который в обычное время пахнет цветением, начинает так же сговорчиво и послушно пахнуть кровью. Чувствуя, что ещё немного — и она начнёт чувствовать себя отравленной, причём было совершенно не ясно, откуда именно взялся этот яд, не ядовитый же воздух в Фолкрите, из-за его даэдрова кладбища? — бретонка решила пойти к Синдингу и спросить его, что там случилось и зачем он это сделал. Да, именно так: просто прийти и спросить. После всех этих отравленных догадок и раздумий на какие бы то ни было обвинения сил не было, как не было и сил сопротивляться и дальше какому-то внезапному, болезненному любопытству. Бретонке показалось, будто на неё откуда-то из темноты повеяло холодом, гораздо более жутким и ужасным, чем могильный, — словно приотворилась дверь, ведущая в яму с каменными стенами, за которые не пробивается дневной свет, и сидящее там чудовище слегка обернулось в её сторону, понимающе ухмыльнувшись. «Всем интересно вершить правосудие — или интересно быть причастным к смерти, пусть даже и совсем чуть-чуть? Я ведь угадал? Ты не судья и не палач, хотя тебе уже доводилось убивать, но сейчас ты просто наблюдатель… любопытный сторонний наблюдатель, который не может пройти мимо смерти и мимо зверя. Ты ведь любишь охотиться, верно?» Вопреки всем ожиданиям девушки, встреча с фолкритским чудовищем оказалась на удивление банальной. Ну, почти вся встреча… В приземистом и маленьком помещении стражи скучающий тюремщик охотно провёл двух путников к прочной металлической решётке, за которой, собственно, и находилась та самая яма. Скорее она напоминала колодец c каменными стенами, в котором было очень светло, потому что солнечный свет проникал сверху, — а на полу почему-то разлита вода. Сам Синдинг оказался приятным мужчиной лет сорока на вид, с обычной и незапоминающейся внешностью. Единственное, что отличало его от любого другого человека, даже от арестанта — это то, что на нём были только домотканые штаны, никакой рубашки он не носил. Конечно, у фолкритского монстра была хорошо развитая мускулатура… как у любого воина, лесника, фермера или лесоруба, так что и здесь тоже не было ровным счётом ничего особенного или выдающегося. — Хочешь поглазеть на чудовище? — спокойным и бесцветным голосом спросил Синдинг, явно не ожидая ответа. Чародейка удивилась тому, насколько у мужчины, оказывается, был приятный голос; ей почему-то представлялось настоящее чудовище, которое или не умеет разговаривать, или время от времени рычит как зверь. Так… ей показалось — или она уже начала попадать под его чары? Лира незаметно проверила саму себя на наличие какого-то постороннего и враждебного магического воздействия, — и очень удивилась, когда поняла, что не обнаружила ровным счётом ничего. И дело было не в том, что Синдинг очень хорошо колдовал или она сама плохо проверяла чужеродные наложенные на неё чары — просто сидящий в яме человек не использовал никакой магии. Вообще никакой. И даже не хотел. И не пытался. Потому что не умел — и не хотел ни очаровывать, ни обманывать, причём вообще никаким образом. Более того — создавалось впечатление, что Синдинг был здесь на самом деле ни при чём, и что в свершившемся в окрестностях Фолкрита преступлении виноват был кто-то совсем другой. Но вот кто? Чародейка присмотрелась повнимательнее, уже не скрывая своего интереса к мужчине, сидящему в яме в ожидании суда. Преступник, заточённый в яме, производил впечатление в принципе миролюбивого и спокойного человека, что совершенно не вязалось с совершённым им преступлением, и вместо того, чтобы выглядеть хладнокровным и кровожадным убийцей, он напоминал кого-то… несчастного и самого обманутого? — За что тебя посадили? — спросила Лира, хотя одна её часть вполне ясно говорила, что здесь всё как раз-таки понятно, нужно было спросить о другом — «зачем ты вообще это сделал», но ей просто было катастрофически не с чего начать разговор. Да и осознание того, что она разговаривает с убийцей, пусть даже и невольным, как-то ощутимо сбивало с толку, мешая вести беседу спокойно и непринуждённо. — Из-за меня погибла маленькая девочка. — всё тем же безэмоциональным и бесцветным голосом произнёс Синдинг, но на этот раз в нём явно начинали прослеживаться какие-то чувства — Поверь мне, я не хотел этого делать! Я просто… не сдержался. Я пытался им объяснить, но никто из них мне не поверил. Всё из-за этого проклятого кольца. — Что? — Лира не могла поверить в то, что она только что услышала. Конечно, она уже слышала несколько раз и читала истории про то, что кого-то убивали из-за украшений, но было трудно представить себе, чтобы что-то подобное было у простых фолкритских крестьян. — Тебе так было нужно это украшение? Что за кольцо? Оно, что, было у девочки при себе? — Это кольцо Хирсина. Мне сказали, что с его помощью я смогу контролировать… превращения. Может, так и было раньше. Но я не знаю. Хирсин не простил, что я взял его, и проклял меня. Я надел его… и изменения начали просто… происходить. Я никогда не мог сказать, когда. Всегда в худшую минуту. Как… с этой девочкой. — О каком превращении идёт речь? — кажется, до бретонки уже начало доходить, с кем она имела дело, но всё ещё отказывалась поверить в это. Неужели сейчас она разговаривает с обычным оборотнем, если вообще можно предположить, что они могут быть обычными? Во имя Девяти… — Не думаю, что стоит хранить тайну и дальше, я ведь здесь всё равно умру. Наверняка ты знаешь о людях, которые под влиянием Луны превращаются в зверей. — очевидно, детской мечте Лиры, что насчёт оборотней ей просто показалось, и никаких вервольфов нет, не было суждено прожить долго — Я — один из них, вервольф. Это моя тайна и мой позор. Поэтому я хотел получить это кольцо… оно должно было дать мне возможность управлять превращениями. Теперь я выгляжу, как человек, но чувствую в себе зверя, даже сильнее, чем прежде. — А у кого ты нашёл это кольцо? — наконец спросила девушка — Где оно вообще было? Логичнее всего было бы предположить, что кольцо, как и всякие украшения, были у кого-то в кармане, или дома, хотя… а даэдра их разберёт, эти зачарованные безделушки! Если они ведут себя как-то непонятно, неподобающим для обычных украшений образом, то и находиться они должны не так и не там, как и где находят обычную бижутерию. — Я нашёл кольцо Хирсина в пещере, которая сейчас называется Логово Моварта. — охотно признался Синдинг, очевидно, понимая, что теперь уже в любом случае всё уже кончено, и сидя в сырой яме под ярким, словно обвиняющим солнечным светом, он убедился в том, что во всей этой жуткой истории хоть чему-то пришёл конец… если вообще не ему самому. — Я работал на лесопилке, когда мимо проходили два воина. — продолжил как ни в чём не бывало Синдинг — Они носили какую-то странную броню, никогда раньше такую не видел, похожую носят ещё Соратники из Вайтрана. Эти воины были похожи, как два брата-близнеца, но всё равно один казался как-то старше другого. И от них я услышал, что в той пещере можно увидеть кольцо Хирсина, какая-то… Эола, или Иллия им говорила, что оно там. Я не помню, какое имя они называли, но оно было короткое и очень простое.* — Понятно… — протянула девушка, стараясь всё-таки не спугнуть внезапно пробудившееся доверие её странного собеседника и не сказать в случае чего что-то лишнее. — Как я поняла, братья просто говорили, что там, в пещере, есть кольцо Хирсина, и что про него рассказывала какая-то женщина, но никто из них не упомянул в разговоре ни то, как это кольцо надо брать — ни хотя бы то, можно ли это? Они просто знали, что где-то там лежит эта… штука? Где-то глубоко в глубине души девушка почувствовала что-то вроде разочарования, словно её обманули в каком-то ожидании. Всё выходило предельно просто, но от того не менее трагично. Синдинг спокойно работал на лесопилке, когда случайно услышал разговор двух случайных странников, проходивших через Морфал. Они невзначай упомянули один из артефактов Хирсина, который, по словам их общей знакомой, лежал в какой-то пещере. Причём они сами были не настолько дураками, чтобы туда идти: очевидно, они хорошо разбирались в такого рода вещах и потому просто разговаривали между собой, не зная, что только что они дали сигнал к действию кому-то совершенно постороннему, которому они мало того, что ничего не рассказывали, но кого даже не заметили, скорее всего. Мало ли по Скайриму лесорубов — и мало ли вообще любопытных ушей? Так что таинственные братья-близнецы были здесь совершенно ни при чём. Со всем этим делом Синдинг справился сам, от начала и до конца. Да он, собственно, никого и не винил. А Хирсин, и без того не будучи добрым даэдра, счёл пропажу кольца кражей, и потому покарал вора. — Что ты будешь делать теперь? — спросила Лира, и тут же сама поняла, что сморозила глупость. Так-то у сидевшего в яме заключённого не было особенного выбора или возможности сделать что бы то ни было. Разве что рассказать историю про кольцо Хирсина, взятое или, как оказалось впоследствии, украденное у даэдра в пещере Моварта, и сослаться на случайных прохожих, которые просто разговаривали между собой, упоминая лежащее где-то какое-то кольцо и ссылаясь на их общую знакомую, даже не догадываясь, что какой-то взрослый человек, услышавший их разговор, примет его как призыв к действию и захочет просто пойти и взять, разве что не поиграть, как маленький мальчик. Те представители вайтранского «клана» уж точно его, Синдинга, и не собирались вводить в курс дела, и вообще ни о чём не просили, так что не были виноваты ни в чём. — Я хотел умилостивить Хирсина. — ответил Синдинг, то ли поняв, что именно хотела спросить у него бретонка, то ли решив, что теперь, раз уж ни настоящего, ни тем более будущего у него больше нет, он может говорить о своих несбывшихся намерениях и о своих прошлых желаниях. Ну, и в прошедшем времени и сослагательном наклонении о самом себе. Да и вообще, какая теперь разница, о чём говорить, если теперь всё стало для него одинаково несбыточным, что пойти охотиться на какого-то зверя в фолкритских лесах, что просто выйти на свежий воздух и вернуться на лесопилку — В этих землях есть один зверь. Большой, могучий. Говорят, что Хирсин явится тому, кто сразит его. Я выследил его до этих лесов, но потом… я убил ребёнка. Я хочу молить его о прощении. Отдать ему кольцо. Но пока я здесь, зверь бродит в лесах. — Я отнесу кольцо Хирсину. — не думая ни о чём другом, кроме своего совершенно естественного желания помочь, сказала Лира. — Я не смогу воскресить погибшую девочку и вряд ли мне удастся убедить весь город, что ты был ни при чём и на самом деле ты такая же жертва даэдра, как и тот ребёнок, но я могу вернуть даэдра украденное у него. Хирсин получит свою безделушку обратно и успокоится, если это всё, чего ему не хватало. Это кольцо сейчас лежит у тебя? — Силы небесные! — от внезапной и нечаянной надежды Синдинга даже у двух искателей приключений перехватило дыхание, словно в этот момент их троих связало воедино что-то гораздо более могущественное и сильное, чем просто жест вежливости по отношению к разгневанному даэдра, хватившегося пропажи. — Ты сделаешь это для меня? Вот, возьми его. Видеть больше не могу эту проклятую штуковину. Найди зверя. Он бродит по этим лесам. Убей его… и Владыка Охоты улыбнётся тебе. Впереди, вполне реальная и осязаемая, забрезжила надежда. Да что там «забрезжила» — ярко засветилась, как городская жаровня, когда ты долгое время блуждал в ночной вьюге и уже потерял всякую уверенность в собственном спасении. Синдингу показалось, будто он чуть было не упустил что-то очень важное; словно он хотел выбросить пустую кружку, в которой больше не было ни капли — как вдруг на дне оказался глоток живой воды. Теперь оборотень рассказывал Лире всё как было, не таясь и в твёрдой уверенности, что она обязательно справится и для неё нет ничего сложного или невозможного. Эта женщина теперь была ему необходима, чтобы не только выжить, но и воскреснуть. — Желаю тебе удачи, но мне нужно бежать, пока с меня не содрали шкуру. Если наши пути ещё раз пересекутся, я не забуду твоей доброты. Прощай. — Синдинг положил что-то в руку Лиры и медленно отошёл от решётки, прощаясь со своей спасительницей. Теперь, как только Синдинг лишился краденого кольца, его словно подменили и он был полон планов на будущее, обязательно долгое и непременно счастливое, — а каменная яма и решётка на потолке были для него не большей преградой, чем простая осенняя паутинка, летящая по лесу. В следующие несколько секунд Лира и Свен стали свидетелями весьма отвратного зрелища — кожа Синдинга покрылась чёрной шерстью, позвоночник вытянулся и изогнулся, лицо начало стремительно меняться и превратилось в жуткую морду, — а морда постепенно превратилась в волчью, и на руках выросли длинные острые когти. Чудовище медленно вскарабкалось по стене, вырвало решётку с крыши ямы и скрылось в неизвестном направлении. Ещё никогда в жизни искатели приключений не видели, чтобы кто-то праздновал свою свободу, будучи ещё в тюремной камере… да они и вообще видели слишком мало камер и заключённых, поэтому и зрелище вышло ещё более неожиданным и захватывающим. — Зверь сильный, но превращение совсем мерзкое, — прокомментировал этот процесс Свен, — надеюсь, ни с тобой, ни со мной такого не произойдёт. — Вот именно. — ответила бретонка, скептично и с недоверием глядя на то, как обратившийся Синдинг без труда, словно радуясь жизни, вылезет наверх, круша решётку на пути к свободе, словно ей самой кто-то посоветовал сделать точно так же. — Ах, ты, твою мать! — воскликнула она, почувствовав себя как человек, которого очень неприятно и корыстно обвели вокруг пальца, причём, судя по интенсивности и степени обманутости, как минимум два раза подряд. На немой вопрос Свена, что же случилось, девушка показала ему свою правую руку, начавшую предательски дрожать. На мизинце тускло поблёскивало и переливалось какими-то негодными и никогда раньше не виденными чарами кольцо, которое бретонка вообще не собиралась надевать на палец, а только убрать куда-нибудь в свой рюкзак. И теперь оно сидело, как влитое, вдобавок уменьшившись и став просто идеальным по размеру, при том, что чародейка могла поклясться, что вообще держала кольцо в кулаке, а на палец даже не надевала. Что же оно, выходит, само наделось? Само поменяло размер, чтобы сесть на тонкий девичий палец, как влитое, и без клея балянусов приклеилось? — Синдинг, ты сволочь. — подытожил Свен. — Хорошо хоть, предложение не сделал. — Ну, мне кажется, что в последнее время ему так часто это говорили, что он уже в курсе. — ответила Лира с нервным смехом. — Давай пойдём на саблезуба охотиться, или кто там в фолкритских лесах под описание «зверя» попадает. Вряд ли речь шла о кролике, потому что Хирсин — не крестьянин, тому и простой курицы хватило бы. Или лисьей шкуры. Пока… — конец фразы она не стала договаривать, но ей показалось, что Свен отлично понял, что она хотела сказать. «Пока я сама не начала охотиться на мирных жителей, став при этом оборотнем. Мало ли что. Синдинг — и тот не знал, что с ним случится, пока это кольцо при нём.» Конечно, никто не говорил, как именно влияет кольцо Хирсина на тех, кто до этого оборотнем не был, — но теперь, когда главный просветитель в «делах оборотнических» уже улепетнул, спросить было не у кого. И прежде всего то, как и из-за чего вообще оборотнями становятся. Не у стражников же про такое спрашивать! Стражники уже сами спрашивали, — точнее, задавали вопросы по поводу таинственного исчезновения заключённого, но здесь Лира им помочь никак не могла. Она вообще ничего не видела; просто пришла посмотреть на него, а потом ушла, и ключей от камер у неё нет и никогда не было. Наверное, всегда была возможность избавиться от кольца, — найдя кого-то, кто сам предложит забрать его себе, но на такое Лира никогда бы не пошла. У неё в голове уже созрел план действий: найти в лесу, в окрестностях Фолкрита какого-нибудь крупного зверя, застрелить его, потом дождаться появления Хирсина и отдать ему кольцо с извинениями. А что, там должно было быть что-то ещё? Про то, что не стоит подслушивать разговоры прохожих и лезть во всякие пещеры с целью забрать какую-то ненужную цацку, теперь очень хорошо знали все, а Синдинг ещё и понял это на собственных ошибках. Так что теперь вряд ли он про это забудет, да ещё и своим детям и внукам расскажет. Вряд ли тем понравится перспектива по лесу бегать на четырёх лапах и хвостом мухоморы сбивать. А также на Луны выть и блох из шерсти выкусывать. Волк, несомненно, очень романтичное животное, — но это пока волк — это волк, а не ты сам. Как нарочно, вокруг Фолкрита было так же тихо, как и на самом фолкритском кладбище. Лес, обычно наполненный птичьим гомоном и далёкими звериными голосами, притих, словно затаился перед ужасной грозой или небывалой непогодой. Девушка напрасно осматривала чащу, тихо ругаясь и поминая пословицу «на ловца и зверь бежит», которая, как оказалось, то ли не работала буквально, то ли не срабатывала, когда это было действительно нужно. Очевидно, те, кто придумывал разного рода выражения, имели ввиду что-то совсем другое, помимо их прямого и дословного трактования. Вот, по лесу средь бела дня, забираясь в самые дебри, идёт ловец; ну, и где он, зверь этот? Хоть тот, какого хотел убить Синдинг, хоть какой другой? Очевидно, всё живое чувствовало, что здесь бродит не простой охотник, которому просто нужны шкуры, шерсть, рога и мясо, а потому никто не спешил выйти из зарослей и перейти дорогу двум искателям приключений. Не было ни щиплющих травку кроликов, ни даже лис, которые, по существовавшему поверью, иногда могли вывести случайного прохожего к кладу — ну, или к тому, кто этот клад охраняет. Один раз девушке повезло и она увидела, как на дорогу из чащи выходит матёрый волк с поседевшей от времени шерстью; высота зверя в холке, горделивая осанка и массивная грудь говорили о том, что он был в самой силе и, скорее всего, оставался бы ещё грозой