Возможно, это наше последнее лето

      Приглушённые всхлипы и надрывное дыхание доносились из-под одеяла. Сынмин, сидя в самом углу кровати, наблюдал за свернувшимся в комок Чонином. Тот весь дрожал и наотрез отказывался говорить. На все попытки Кима подойти к нему или успокоить словами — кричал и требовал оставить его в покое.       Сынмин впервые не знал, что делать.       У него всегда получалось утешить и поддержать своего друга, когда того обижали второгодники из их школы или приставали шавки Томсона. Ким любезно подставлял своё плечо под горькие слёзы Чонина, выслушивал и давал обещание поговорить с задирами, после чего шёл прописывать пару ударов по наглым рожам недалёких хулиганов, не зря же несколько лет ходил на занятие по борьбе. Но такое можно было сделать в школе, а с отступниками при всём желании не получилось бы. Те бы даже руки марать не стали — застрелили бы как негодную скотину. Но солдаты BDK-14 уже на следующий день перестали докучать Яна, благодаря заступившимся за него Феликсу и Джисону, за что Сынмин до сих пор им благодарен и, наверное, будет до конца жизни.       Если та не будет слишком короткой.       — Инни, — спустя десятиминутное выслушивания хлюпанья носа и наблюдения за дрожащим комочком, нер, вы парня начали сдавать, и он решил попробовать ещё раз. — Давай поговорим?..       — Отстань от меня! — громко крикнули из-под пододеяльника.       Голос Яна был безжизненным, но в то же время властным и требовательным. Сынмин с тревогой взглянул на друга, что ни разу за всю их дружбу так себя не вёл. Чонин — жизнерадостный, робкий, в некоторые моменты весьма эмоциональный, любящий и любимый своими родителями. По рассказам самого Ян, он был поздним и долгожданным ребёнком в семье. Для Кима было удивительным, что из-за этого Инни не вырос избалованным и капризным мальчишкой (если дело не касается поедания каши), а скромным и воспитанным Ян Чонином. Отец Сынмина часто за спиной семьи Ян заявлял, что в их возрасте пора внуков ждать, а не воспитывать шестнадцатилетнего сына. Ким-младший открыто закатывал глаза и ядовито говорил, что это исключительно их дело, кого и в каком возрасте ждать. За излишнюю разговорчивость и остроту языка Сынмина часто наказали и отчитывали, как кота, нагадившего в тапки, но он никогда не жалел о своём высказанном мнение.       — Чонин, — не унимался Сынмин, — я понимаю твою боль и утрату, но… слезами и криками ты не вернёшь родителей обратно. Как бы сейчас грубо это не звучало, но тебе нужно их отпустить. Они всегда будут с тобой: в твоём сердце и воспоминаниях. Если тебе будет трудно, то ты всегда можешь поговорить со мной или Ликсом. Мы ведь…       Чонин резко распахнул одеяло. Его синие волосы были в беспорядке и больше напоминали птичье гнездо, лицо всё красное и опухшее от долгого пролития слёз, а глаза мокрые и полные злобы внимательно смотрели на оцепеневшего Кима. У того разомкнулись губы от удивления и страха, а сердце, кажется, остановилось на добрые несколько секунд.       — Ты ничего не понимаешь, Ким Сынмин, — сипло, но твёрдо заявил Ян. — Как ты можешь понимать мою боль, если ни одной слезинки не выронил, смотря на то, как твоего родного отца застрелили у тебя на глазах?!       Сынмин тяжело сглотнул, но продолжил смотреть на друга. Чонин был прав, в тот день лицо Кима даже не исказилось в утрате родного человека.       «Сам виноват», — беззлобно подумал мальчик.       Ким-старший имел, как считал Сынмин, ужасную привычку болтать со всеми подряд.       Однажды он каким-то образом умудрился встретиться с директором кондитерского завода их города, разговориться и даже подружиться с ним. Тогда мужчина только закончил учёбу и искал работу, а директор, узнав какое у того образование, предложил ему устроиться у него на кондитерском заводе, который на тот момент только начинал свою работу. А отец дураком не был и согласился стать экономистом процветающего предприятия. Благодаря своему длинному языку, он, как сам называл себя Ким-старший, из никого вырос в одного из самых влиятельных и богатых людей их городка. О чём не забывал напоминать своему сыну на постоянной основе.       — Тебе просто повезло, — всё время возражал Сынмин. — Твой начальник оказался добрым и понимающим, потому и взял тебя на работу.       — Это не просто везение, — раздражённо отвечал мужчина, — а талант. Сам попробуй расположить к себе человека так, чтобы он сам предложил тебе работу.       Сынмин не продолжал спора, прекрасно понимая, что отца не переубедить, но своего мнения не менял. А когда в городе появилась инфекция, и приехали отступники, убедился в своей правоте.       Ким-старший, решив вновь положиться на свой талант, предложил Томсону деньги, чтобы тот отпустил его и сына, пообещав никому ничего не говорить. Лидер отступников серьёзно задумался над словами экономиста, затем выхватил оружие из рук одного из подчинённых и прострелил бедро мужчины, громко смеясь. В тот момент все пленные замерли в страхе и ожидании, а Сынмин наблюдал за отцом без единой эмоции на лице и прижимал к себе Чонина, чтобы тот не видел жёсткой картины расправы.       — Глупец, — обращался Микки к отползающему от него раненному мужчине, — прошли те времена, когда ты мог откупиться деньгами. Они сейчас ничто по сравнению с властью, которую я получил. Но ничего, это послужит тебе уроком, а о твоём сыночке я позабочусь.       Ким-старший молил о пощаде, отрицал всё происходящее до тех пор, пока напротив его лба не оказалось дуло автомата и не прозвучал оглушительный выстрел. Пленные разорились криками ужаса и собирались бежать куда подальше, но послышался новый пронзающий душу град дробин в небо. Чонин тихо заплакал и вцепился в футболку друга, Феликс, что был рядом, обнял его со спины, пока сам обеспокоенно поглядывал на Сынмина. Ким же пустым взглядом смотрел на остекленевшие глаза отца, которые теперь никогда не посмотрят с укором или раздражением, и круглое отверстие от пули, с вытекающей из неё густой бордовой змейкой.       В тот момент он ничего не чувствовал, словно убили незнакомого человека, а не собственного отца.       — Чонин, я… — Сынмин хотел объясниться перед другом, ведь до этого он никогда не рассказывал ему об отношениях между ним и отцом, но его вновь грубо перебили.       — Что ты? Что ты, Сынмин?! — кричал Чонин, приближаясь к другу как грозовая туча. — Просто принял, что его нет? Просто отпустил свою маму и сестёр? ПРОСТО СМИРИЛСЯ, ЧТО ИХ БОЛЬШЕ НЕТ?!       После каждого вопроса Чонин больно и сильно тыкал пальцем в грудь своего друга, из-за чего тот упал на пол и ушиб спину. Сынмин зашипел от боли, в глазах заслезилось, а Ян всё надвигался и продолжал осыпать растерянного друга ядовитыми и гневными предположениями, смотря сверху вниз на отползающего Кима.       — Почему ты ведёшь себя как чёрствый сухарь? — после этих слов Сынмина начало трясти. — Вечно ходишь с серьёзным лицом и реагируешь на всё, как будто тебе нет до этого дела!       — Перестань, — шептал парень, сдерживая слёзы.       Ким практически всю школу выслушивал оскорбления и похуже от своих одноклассников насчёт его без эмоциональности и не обращал на них внимания. Но когда тебе об этом говорит твой друг в груди становится пусто, словно кто-то вырезает из неё что-то важное и ценное.       — Ты чудовище, Ким Сынмин! — закричал Чонин, давясь новыми градинками слёз. — Неужели тебе настолько наплевать на свою семью?! Ты ужасен и бессердечен! ТЫ МОНСТР!!!       Сынмин выскочил из комнаты и с хлопком закрыл дверь спиной. Его грудь тяжело вздымалась, было ощущение, что до этого он вовсе не дышал и теперь не мог насытиться воздухом. Сынмин прикрыл глаза и медленно сполз вниз, успокаивая себя полушёпотом, что Чонин это несерьёзно, и внушая, что его друг просто поддался эмоциям и сорвался на нём.       Но это не помогло, ему всё ещё больно.       Неожиданно сверху раздался кашель. Мальчик задрал голову и увидел перед собой Чанбина, и, судя по хмурым бровями и тревожному взгляду, стоял тот давно.       — Чан и Минхо ждут тебя в гостиной, — без лишних вопросов сообщил старший и кивнул в сторону лестницы, сам уже направляясь к ней.       Сынмин недолго потупил взгляд на удаляющейся крепкой фигуре, и, не хотя, всё же пошёл следом, натягивая привычную маску, которая успела прирости к его лицу.       Сейчас не время на слёзы.       Ритмичное тиканье настенных часов наполняло гостиную, где на большом песочном диване сидели военные. Чанбин приземлился рядом с товарищами, а Сынмин чуть в стороне, сложив руки на коленках.       — Как Чонин? — сухо поинтересовался командир.       Сынмин с силой сжал ткань домашних штанов, чтобы не разреветься прямо здесь, и тихо ответил:       — Ему нужно время.       Чан пару раз кивнул, смотря куда-то в пустоту и думая совершенно о другом, и, прокашлявшись, вновь заговорил:       — Сегодня утром я связался с базой, на которую мы должны уехать, и мне сообщили, что за нами приедут и встретят. Они попросили ждать их на выезде рядом с мостом, но мы его нигде не видели, когда ехали сюда. Не знаешь где он?       — Мост находится на другом конце города, — тихо пояснил Сынмин. Мысли о ссоре с другом всё же давили на него, — Через него ездили рабочие машины завода на поля, но ещё там есть объездная дорога, чтобы не ехать мимо леса, как вы.       — До него долго добираться?       — Не знаю, на машине минут двадцать, может тридцать.       Лидер отряда начал что-то смотреть на небольшом устройстве в своих руках вместе с рядом сидящим Минхо. Они водили пальцами по экрану, тихо переговариваясь.       — Дорога проходит мимо частных секторов? — уточнил Минхо.       — Да, — кивнул мальчик. — Нам просто не нужно будет поворачивать к домам, а ехать прямо к лесу.       Военные утверждено покачали головами, понимая, что им объяснил Ким. Мужчины поблагодарили за помощь и, попрощавшись, покинули дом. Сынмин хотел уйти в комнату, где сидели Джисон и Феликс, но его остановил Чанбин, осторожно, но цепко, ухватив за кисть.       — Сынмин, — уверенно начал солдат, — что у вас случилось с Чонином? Я слышал, как он кричал на тебя.       Ким отвёл взгляд, сильно зажмурился и стал дышать полной грудью, дабы сдержать слёзы.       — Сынмин, — настойчиво повторил Чанбин, вставая с дивана, — почему он назвал тебя?..       — Я не монстр! — обиженно заявил парень, поворачиваясь к мужчине лицом. — Я не виноват в том, что за меня всё решали и говорили, что делать: «Сынмин, ты слишком громко смеёшься»; «Не плачь, ты же мужчина»; «Педагог по вокалу — это не профессия, лучше иди по стопам отца»; «Ты должен прекратить общение с Феликсом, он же из детдома!» Почему именно я монстр? Потому что не жалею людей, которые мне ни разу не сказали, что любят и гордятся мною?       Дыхание Сынмина участилось, он чувствовал, как его нижняя губа непроизвольно дрожит, как в его глазах впервые за много лет появляются солёные моря. Мужчина растерянно наблюдал за ним, затем резко притянул к себе, заключая в крепкие объятья. Плотину внутри мальчика разрушило, и он, немного нагнувшись из-за разницы в росте, носом уткнулся куда-то в сгиб шеи. Слёзы лились непрерывно, а с губ срывались все не высказанные обиды на родителей, которые Чанбин внимательно выслушивал, тихо комментировал, успокаивающе шикал, гладил спину — делал всё, чтобы Сынмину наконец-то стало лучше.       И ему стало.       Сынмину впервые было комфортно с кем-то ещё, кроме Феликса и Чонина.