Возможно, это наше последнее лето

Ярко-оранжевый свет окрасил небольшую комнату — солнце медленно пряталось за верхушками деревьев, пока колючий плед готовился заменить его. Феликс сидел у изголовья кровати полуторки, прижав ноги к груди. Его пустые глаза смотрели в никуда, а по щекам текли непрекращающиеся горячие слёзы. Он вернулся в ночной кошмар; Холод засел где-то в груди, пронзая острыми, как маленькие ножечки, иголочками льда хрупкое сердце. Грубая ладонь возникла на влажной после душа голове и ласково прошлась сверху вниз, разглаживая чуть спутанные волосы. Ли скривился и моментально отдёрнулся от прикосновений Томсона. — Ну-ну, — упрекнул отступник, убирая зубочистку из рта и прокручивая её между пальцев. — Папочка так соскучился, так волновался за свою зверушку, а Котёнок вертит носик? Котёнок забыл, что и получить может за излишнюю дерзость? Папочке следует напомнить? — Не следует, — грубо ответил вошедший в комнатушку Хёнджин, с волос которого капала вода — он только с душа, куда его ответили сразу же после блондина. — А это не тебе решать, Ласка, — гаркнул Томсон, схватил Хвана за кисть, грубо толкая в сторону кровати, и с грохотом захлопнул дверь. Солдат пошатнулся, но удержал равновесие и бросил на отступника убийственный взгляд кофейных омутов, затем он развернулся к мальчику, уже не неся в себе яростной ауры. Хёнджин печально улыбался ему и смотрел тускло-блестящими глазами, а Ликс на него мутными и покрасневшими от соли. Ли потянул руки к длинноволосому, желая получить поддержку, но тот покачал головой, чуть придвинулся и нежно погладил тонкую лодыжку, что не скрывал манжет штанины. — Я не буду тебя трогать, — пообещал Джин и, сделав ещё пару движений, убрал свою ладонь. Это очень радовало мальчика, но и в той же степени огорчало. Ему так хотелось оказаться в тёплых и крепких объятиях Хёнджина, но тот не станет это делать. — Куда ты денешься? — усмехнулся Томсон и снова толкнул парня, что в этот раз упал лицом в матрас. — Как миленький будешь его трогать! Сам потом отпускать не захочешь. От этих слов Феликс крупно задрожал, слёзы полились с ещё большей силой, скапливаясь крупной каплей на подбородке и пачкая футболку мокрыми кляксами. Всё. Это конец. Рядом с ним на матрас резко что-то упало. От испуга Ли инстинктивно посмотрел в ту сторону и с криком отскочил, чуть не свалившись с кровати, — недалеко от него лежал тюбик смазки и пара квадратиков фольги. Он лег на кровать, отвернувшись лицом к стене, и заплакал в голос, заворачиваясь в комочек. Зачем он тогда сказал, что хочет в туалет? Ничего бы не случилось, если бы не он! — Тебе лучше прекратить ныть, Котёнок, — строгим и серьёзным тоном предупредил Томсон, чётко давая понять, что его лучше сейчас не злить. — Я думал, что в тот раз ясно дал понять, что в любом случае добьюсь того, чего желаю. — В тот раз? — глухо повторил Хёнджин, хмурясь, но отступник, по всей видимости, обладал хорошим слухом, ибо в следующую секунду прокричал: — Заткнись и займись лучше делом, Ласка! — его голос стал резким и властным, что ослушаться его, казалось, было невозможным. Но Феликс всё также лежал на боку и ревел, продолжая дрожать и давиться своими всхлипами. Он практически ничего не слышал, словно в его уши запихали вату, только еле различный шум голосов и бешеный стук собственного сердца. Мальчику было страшно, а чувство вины било по черепной коробке. Ведь если бы не он, Хёнджин здесь не оказался — он был бы в безопасности, с Чаном. Но было поздно. Теперь Томсон заставит заниматься их тем, чего так сильно боялся Феликс. — Кроха, — раздался шёпот Хёнджина и его волосы приятно щекотнули лицо Ли, — я могу тебя обнять? Не ответив, Феликс резко подорвался и залез на бедра, зарываясь носом в сгиб шеи солдата. Поддержка Джини это то, что нужно ему так же сильно, как глоток воздуха, который было немного проблематично сделать сейчас из-за слёз. Длинноволосый ненадолго замер, но почти сразу положил ладони на спину мальчика, ласково поглаживая, и начал покачиваться, дабы успокоить. От проявления такой необходимой заботы в груди Ли распространилось тепло, растапливающие иголки льда, но на языке до сих пор оставалась неприятная кислинка страха и ожидания того самого. Через какое-то время мальчик успокоился, перестал плакать и дрожал уже не так сильно. Не прекращая своих действий, Хёнджин снова зашептал: — Прости меня, Ликси. Феликс не понял, за что солдат извинился, и вопросительно промычал, ожидая объяснений, но в следующую секунду оказался прижат спиной к матрасу. Его ноги рефлекторно скрестились на талии солдата, что навис сверху, загораживая собой всё пространство вокруг. От таких внезапных перемен положений Ли часто задышал и растеряно захлопал глазами, всматриваясь в такие же потерянные над собой. Было видно, что Хёнджин не был уверен в своих действиях и не знал, что делать дальше. Хотя насчёт последнего — вряд ли, ведь мальчик оказался случайным свидетелем и видел, что солдат в этом плане способен на многое. Но Феликс понимал такую реакцию Хвана — ему придётся заниматься этим с фактически незнакомым человеком, придётся изменять Чану. Белокурому стало мерзко от самого себя, и он отвернул голову, чувствуя новую скатившуюся слезу. Он виноват в происходящем, всё из-за него. Вдруг его лицо развернули обратно, вынуждая смотреть в кофейную гущу с искоркой на дне. Хёнджин наклонился к лицу мальчика, почти соприкасаясь носами, и тихо-тихо сказал: — Прости. Он сократил жалкое расстояние между губ и начал нежно сминать их. Феликс широко распахнул глаза, не зная, как реагировать, и чувствовал мягкость полных губ солдата. Это был его самый первый в жизни поцелуй — такой странный, робкий, но чувственный до приятной тёплой волны внизу живота. Феликс попытался ответить, повторяя действия Хёнджина, но из-за неумения получалось плохо, и это вызвало тихий смешок сверху. Хван отстранился и легко растянул вишнёвые и блестящие губы в улыбке. — Всё хорошо? — спросил он также тихо, стирая влажную дорожку с щеки. — Д-да, — кивнул Ли, зачем-то заправляя ещё влажные волосы солдата за уши — просто захотелось ощутить их мягкость. — Я могу продолжить? Феликс вновь не ответил, посчитав это лишним, и притянул к себе парня, накрывая его губы своими. Вероятно, от неожиданности Хёнджин робко промычал, но почти сразу пришёл в себя, улыбнулся — Ликс это почувствовал — и принялся проводить самым кончиком языка по губам блондина. Внутри Феликса вспыхнул пожар, медленно перетекающий к животу и ниже. Ему казалось, что в то утро, когда он застал военных за утренними ласками, там внизу не горело так сильно, как сейчас. Но это настолько приятно и прекрасно, что Феликс не желал прекращать этого безобразия, а хотел только большего и как можно скорее. Ногами он притянул солдата к себе ещё ближе и одной рукой окольцевал шею, пока вторая зарывалась в чёрном шёлке волос, чуть царапая кожу головы. Хёнджин тихо простонал и, наконец, углубил поцелуй, делая его мокрым и проникая языком в горячие уста. Робкого танца, о котором фантазировал Феликс — не было, только крышесносное и буквальное вылизывание его дёсен и зубов. Отчего-то казалось, что Хван словно спустя долгое время сумел дорваться до запретного плода и не оставит его в покое до тех пор, пока не испробует все соки. Феликс же потерялся в своих ощущениях, что испытывал впервые. Он жадно притягивал длинноволосого к себе ближе, хотя казалось, что ближе уже некуда, но ему было всё равно, лишь бы в их крохотный мирочек никто не сумел проникнуть. Блондин настолько увлёкся, что не сразу почувствовал прикосновения к кромке своих штанов и понял это только тогда, когда ловкие и длинные пальцы уверенно обхватили его член под головкой. Ли подавился собственным стоном и неловко закрыл рот ладонью, удивляясь и стыдясь данного звука. Хёнджин, всё также нависая, приподнялся на одной руке и тихо смеялся на реакцию блондина, а затем вытер свои припухшие губы тыльной стороной ладони. — Всё хорошо, — успокоил парень и мягко клюнул румяную щёку, — я рад, что тебе приятны мои ласки, — снова клюнул, но в другую, что вспыхнула сильней, — это льстит. Солдат продолжил выцелолывать красное от смущения лицо и потихоньку спустился к шее, оставляя пару маленьких меток и вызывая еле слышный скулёж под собой. Весь жар тела Феликса устремился вниз, где продолжала хозяйничать ладонь Хвана. — Если бы здесь был Чан, он бы заласкал тебя до безпамятства, — продолжал говорить Хёнджин и задрал футболку мальчишки, открывая вид на вздымающуюся румяную грудь с лёгкой испаринной. Его язык тягуче медленно прошёлся от поджавшегося живота и до самой впадинки между острых ключиц, покрытые редкими веснушками, пока большой палец круговыми движениями распределял выделяющуюся смазку по красной головке. Феликс метался на простынях, уже не стеснялся дарить Джини свои низкие, но всё такие же неуверенные, тихие стоны и откинул голову назад, открывая шею с дёргающимся туда-сюда кадыком, на котором тут же оказались пухлые губы военного. Ему было так хорошо, но и одновременно плохо; слишком много, но и так мало. Всё ещё хотелось большего, и Хёнджин, словно прочитав мысли, провёл по ноющему члену, наклоняясь к пылающему уху. — Я уверен, что он бы вылизал тебя всего, довёл до капризных слёз и до мольб дать больше, — от горячего шёпота узел внизу живота затягивался туже. — А потом любил бы до потери сознания, после нежно и трепетно заботясь… Хёнджин продолжал озвучивать свои догадки блондину, с каждым словом ускоряя ладонь. Феликс невольно воображал всё это и умудрялся вплести туда ещё и Хвана, что целовал бы Чана, пока тот продолжал ласкать тело с созвездием веснушек под собой. Кукольные губы только успевали произносит лёгкое и приятное Джини и Чани, что самому становилось дурно от собственных стонов. Но как же это прекрасно. — Джини, — еле ворочая языком, позвал Ликс, — п-поцелуй меня… пожалуйста… Его просьбу исполнили моментально; припухшие губы уже не так голодно прижались к губам Ликса, тягуче сминая их, но в какой-то момент прикусили нижнюю, вызывая довольный приглушённый стон, после нежно посасывая её в качестве извинения. Через несколько минут Феликс излился прямо в руку Хёнджина, немного попадая себе на живот и задранную футболку. Перед глазами блистали звёздочки и сытое, как у объевшегося сметаной кота, но и в тоже время печальное лицо парня, что оставлял мелкие поцелуи на лице. Феликс чувствовал приятную истому в теле и расплылся в улыбке, забывая о всём на свете. Он всего на пару минут хотел прикрыть вмиг потяжелевшие веки, но начал засыпать от пережитых за день эмоций и перед тем, как уснуть, почувствовал последнее прикосновение на своих губах и услышал расскаянное: — Прости меня…