Зов убывающей Луны

Но падения не последовало… — Очнись! Эй! Ёптетя, — слишком отдаленно. Слишком глухо, словно в бочке, послышался чей-то голос.        Тео хочется открыть глаза, но его веки будто бы сшиты, а тело придавило огромным булыжником. Команда Слизерин вилась над потерявшим сознание Теодором Ноттом, словно вороны, хлопая своими крыльями.  — Что произошло? — Из раздевалки вылетел Розье с оголенным торсом, потому что, выходя из душа, не успел до конца одеться.  — Тео куда-то рванул и, не сделав и пары шагов, рухнул, как мешок с навозом Гипогрифа, — Грэхем придерживает голову Нотта. Парень снова склонился над товарищем и начал кричать на того с новой силой. — Тео! Тео очнись!       Врезавшись в Розье плечом, Пьюси чуть разлил воды из ведра, с которым нёсся фурией в сторону товарищей. — Посторонись! — но Монтегю не успел встать, как оказазался в холодной воде вместе с Ноттом.        Теодор вспомнил, как оказался в воспоминаниях Марены, когда леденящие не только тело, но и душу, воды обволакивают тело,а руки утопленницы смыкаются на шее. Парень широко распахнул глаза, втягивая в легкие воздух с оглушительным свистом, а затем закашлял. Нотту потребовалась минута, чтобы прийти в себя и осознать где именно находится. Но когда слизеринец принялся озираться по сторонам, то был в крайней степени замешательства, что он все ещё находится на выходе из раздевалки, а не где-то в траве, где небо подпирает шпиль Астрономической башни.  — Где я? — уста Тео сухие и за них цепляются слова. Он проводит языком по губам, слизывая с них неприятную сухость.  — У раздевалки, — Эван уселся на корточки перед другом, всматриваясь озадачено в его мокрое и бледное лицо.  — Зачем вы сюда меня принесли?  — Что? — Меня столкнули с Астрономической башни, — Теодор нахмурился, опуская взгляд на свои руки. — Кто-то сначала звал меня, а потом столкнул.        Розье и Монтегю переглянулись.  — Кажется, ты немного перенапрягся на игре, — осторожно высказал предположение Грэхем. — Ты куда-то подорвался и, не сделав и десяти шагов, рухнул без сознания.        Нотт резко обернулся к слизеринцу, схватив его за плечо, да так сильно, что Монтегю поморщился.  — Ауч, Тео! — То есть я не бросал Памелу?  — Чего? — в голос усомнились парни.  — Кажется он ещё и головой приложился, — Эван запустил пальцы в мокрые кудри друга, оттягивая их немного назад и всматриваясь в чужие глаза. — Пошли. Мы тебя отведем в больничное крыло, — капитан команды хлопнул товарища по плечу и, поднявшись на ноги, устремился в раздевалку за футболкой.        Потащив Нотта под руки, потому что тот грузно заплетался в собственных ногах и озирался по сторонам, будто бы все ещё сомневаясь в том, что случившиеся на башне — всего лишь его разыгравшиеся воображение. Он слишком явно ощутил чьё-то присутствие там… За колонной. И кто-то явно стремился его убить.        По пути в больничное крыло, они встречали удивленные взгляды, смешанные с одобрительными возгласами в честь победы. Тео по извилистым коридорам шел, глядя себе под ноги, а вот Розье с широкой и надменной улыбкой отвечал на поздравления.  — Предлагаю вечером отметить сей событие, — заявил Розье, когда они оказались у больничного крыла. Капитан команды развернулся к тем игрокам, которые решили сопроводить Нотта. — Кто-нибудь, передайте остальным.  — Это была показательная игра, — усомнился в столь явном одухотворении своего товарища Теодор.        Но Эван воспротивился пессимистичному поведению друга и лишь протолкнул того в двери к мадам Помфри, чтобы тому проверили голову. Вместе с Тео проскользнул и Пьюси, чтобы дать все необходимые показания о случившимся. Нотт не сильно обрадовался такому сомнительному сопровождению, но предпочел ссылаться на переутомление во время игры и то, что понервничал.        Мадам Помфри поверила слизеринцу и прописала тому восстанавливающие настои на неделю, которые помогут Нотту прийти в себя и физически и морально. Парни вышли из кабинета. Тео рассматривал в руке небольшие пузырьки с перетертой в порошок пахучими травами. Розье, подавшись корпусом вперёд, уставился на то, что дала мадам Помфри: — Поползешь к русской ведьме просить делать настои? — Эван ехидно улыбнулся, а глаза блеснули, подобно, как у змей.  — Тебе какое дело? — отмахнулся Нотт.        Не смотря на то, что Дафна терпеть не может Эвана Розье за его паскудный и гнилой характер, сам Теодор не особо замечал чего-то плохого в характере Эвана. Да, порой хочется его как следует треснуть, но Розье всего лишь человек со своим характером, который не обязан всем нравится.        Нотт сжал в ладони травы.  — Можем идти. Мне ещё надо в душ и смыть с себя всю грязь.        Ребята двинулись в сторону дома Салазара Слизерина, обсуждая попутно самые сочные и лакомые моменты игры. Особенно Эван принялся нахваливать Тео, когда тот провез Оливера по земле. Этот зрелищный момент вызвал бурю эмоций на трибунах. И за бурными разговорами никто не почувствовал сразу, что мороз принялся ползти по полу и стенам, оставляя иней на стеклах окон.        Переменчивость температуры воздуха приметил Грэхем, когда тот вторил о том, что им стоило бы ужесточить подготовку хилого Малфоя, как его горячие слова превращаются в пар.  — Какого черта? — Эдриан остановился и быстро подошел к окнам, где зима оставила причудливые узоры инея. Парень подошел вплотную к окну и горячо выдохнул и пальцами потер стекло . В образовавшимся окошке сумрак касался позолоченных осенними красками деревьев, которые ещё не успели сбросить листву с влажных от дождя веток.        Пьюси отпрянул от окна и слизеринцы сбились в кучу. Эван тут же достал волшебную палочку, держа её наготове. Он зло оскалился, как хищник, чуя опасность. Розье начал думать, основываясь на собственных воспоминаниях, что где холод, там эта русская дрянь.  — А ну выходи! — рявкнул Эван.  — Тш, — шикнул на него Нотт. — Слышите?       Но никто ничего не мог разобрать сквозь потрескивающий иней на окнах, что пришлось притаить дыхание и прислушаться. Где-то отдаленно послышались хлопки маленьких крыльев. Их было много. Тео, ступая как можно тише, двинулся в сторону этого шороха. Слизеринец дошел до поворота к одной из лестниц, которая ведет вниз к гостинице Слизерина.  — Какого хера? — вскрикнул Теодор, попятившись назад, но тут же запнулся о собственные ноги и рухнул на копчик.        Остальные парни рванули в сторону Теодора, но каждый даже не рискнул подойти на то расстояние,на котором оказался их товарищ. Вытаращив глаза с болезненностью каждый уставился на развернувшиеся перед глазами картину.        Под ворохом порхающих светло-зелёного цвета бабочек, уставившись в одну точек лежал один из Колдовстворцев. Слизеринцы смутно знали этого ученика, но вычурная форма русской школы волшебства без всяких сомнений указывала на этот неоспоримый факт. Юноша лежал в луже свернувшиеся на холоде собственной крови, которая местами походила на кристаллики гранатового цвета. Его голова была чуть запрокинута назад, а хрящи вырваны из горла мощными челюстями, что раздробленная трахея уродливо зияла из-под рванных лоскутов кожи и мяса.        Эван, не готовый к такой картине, схватившись за угол стены, согнулся по пополам и его вывернуло наизнанку в рвотном рефлексе. Горло обожгло желчью, но стоило Розье подумать о том, что у этого русского горло размозжено, как лесные тропы после дождя, и он хватается за собственную шею в очередной попытке вытошнить эту картину из желудка.  — Надо срочно сообщить Профессору Снейпу… — тихо выпалил Монтегю, пытаясь поднять оцепеневшего Нотта.        За их спинами послышались шаги. Сердце Нотта пропустило несколько ударов, когда он почувствовал, прохладный запах хвои и можжевельника. Пьюси и Эван обернулись в сторону идущих Колдовстворцев в лице двух девушек и парня. Добринка, Радомир и третья, кажись, Глафира. Ребята о чем-то шутливо болтали, но заметив слизеринцев, тут же насторожились.  — Что здесь происходит? — Радомиру бросилось в глаза, что Розье тошнило и он бледен.        А потом юношу привлеки кружащие над чем-то бабочки. Радомир рванул вперёд, а за ним подорвались и девушки. Ноги Глафиры подогнулись и обезумевший крик ударил о стены, когда она увидела перед чем там растерялся Слизерин. — Светозар! Нет! Нет! Нет!        Радомир остановился, как вкопанный, глядя на одного из своих товарищей, над которым, будто бы пушистые хлопья снега, хлопали крыльями сотня бабочек. Они садились на мертвый лик юноши, а потом вновь подлетали. Оттолкнув Радомира в сторону, Глафира рухнула на колени подле суженого. Её руки пробивала крупная дрожь, а лицо исказилось муками и болью. Она не рисковала к нему притронуться, потому что не верила, что это правда её любимый человек, что это правда Светозар.  — Это вы его убили! — неожиданный шквал обвинения, сотканного из отчаяния, обрушились на голову Слизерина. — Это вы!  — Что ты несешь? — крикнул в ответ Монтегю. — Мы нашли его мертвым!  — Что тут произошло, черт бы вас побрал? — голос Радомира пропал, но это не помешало ему буквально накипеть на Нотта.  — Мы возвращались в гостиную, как почувствовали сначала холод, а потом увидели стаю бабочек, — Теодор не понимал откуда у него взялось столько смелости сохранять спокойствие, оглушенный рыданием девушки.        Все стало походить на очередной сон, в котором безумие хлещет через края. Нотт не был до конца уверенным, что кошмар на Астрономической башне реален, но смерть колдовстворца более, чем реальна, хоть и выглядит странно. Игнорируя Радомира, что держит его за ворот футболки, слизеринец ещё раз скользнул взглядом по трупу. Словно голодный зверь впился в глотку юноше.        Уже через пять минут в коридор набились учителя и любопытные зеваки, которых Макгонагалл пыталась прогнать, но каждый тянул свои головы в любопытстве, а потом с визгами отскакивали в сторону.  — Отойдите! Посторонитесь! — сухой и жесткий голос Распутина ударился о стены. Высокий старик протискивался сквозь толпу.        Когда Григорий предстал перед картиной, то на долю секунды по морщинистому лицу пробежала тень страха. Картина была животной. Беспощадной. Казалось человек на такое не способен. Он ступил ближе к давно остывшему телу, опускаясь на корточки. В отличие от Глафиры, Распутин коснулся холодной кожи лица. Глаза Светозара стали более блеклыми. В них больше никогда товарищи не увидят осоловелость по утрам и искренне удивление на уроках. В этих глазах больше никогда ничего не увидят люди.        Распутин нахмурился, когда стоило ему коснуться тела, как бабочки начали медленно осыпаться пеплом на тело Светозара и пол. — Григорий, — за спиной вкрадчиво прозвучал голос Профессора Дамблдора.  — Это все они! — но Глафира не унималась. Её крепко держал Радомир и Добринка и к этому времени прибежали остальные из Колдовстворца.        Марена прислонила фаланги пальцев к губам, болезненно нахмурившись. Но, казалось, и смерть не способна побудить в девушке куда более явные эмоции. «Они убили!» раскатисто отражались от стен крики. Ведьма покосилась в сторону и пересеклась взглядом с Теодором, но тут же его отвела в сторону. В сердцах русских волшебников затаилась печаль и траур.  *** — Поверить не могу, — Святослав ногами «взбил» одеяло, оглядываясь по сторонам. — Убийца сбежавший из Азкабана и разгуливающий по школе! Ну и жесть. Мне казалось топтаться в кабинете Кощея страшно, а тут… Бр-р-р…       Администрацией школы Хогвартс было решено, что все ранения и причина смерти указывают на нападение животного из семейства псовых и это было уликой против Сириуса Блэка. Профессор Дамблдор дал распоряжения старостам факультетов и Перси Уизли собрать всех учеников школы в большом зале, организовать спальные места и патруль в течении ночи. Было страшно. Младшие пищали от каждого резкого звука в стенах большого зала, но ближе к трем часам ночи уснули все, кроме дежурных и Марены.        Девушка пересчитывала звездные ареолы на потолке и сон никак не шел к ней. Она не думала про Светозара. Не думала про ворох бабочек, которые тут же рассыпались в пепел. Она не думала ни о чем, но что-то мешало ей сомкнуть глаза. Приподнявшись на локтях и посмотрев поверх спящих, Марена обнаружила, что спальник Глафиры пустует. Решительно поднявшись со своего места, на неё тут же наткнулся Перси Уизли. Он был весьма осторожным  и поэтому на ведьму глянул с прищуром.  — Мне необходимо в уборную, — произнесла студентка Колдовстворца.        Перси взглянул за плечо девушки, обнаружив, что одного ученика нет. Его сердце рухнуло вниз, потому что именно он контролирует этот ряд, откуда улизнула Глафира.  — Черт, — будто бы теперь не расслышав ведьму, Уизли вспыхнул досадой и злостью до самых ушей.  — Я знаю, где она, поэтому и прошу разрешение выйти.  — Только со мной, — негромко, но уверенно сказал Перси, одергивая рукава мантии. — Как староста школы, я обязан убедиться в безопасности учеников и гостей, — добавил он после непродолжительной паузы.        Кивнув Уизли, Марена, накинув на плечи платок, прошла в сторону выхода из большого зала. Её застенчивый сопровождающий предупредил дежурившую Джемму и после проскользнул в приоткрытую дверь. Коридор казался ещё более унылым и зловещим. Марена шла на пять шагов впереди, чуть протянув руку перед собой. Энергия Глафиры пахнет свежеиспеченным, ржаным хлебом. А если ещё прислушаться к энергии, то можно услышать, как вечерний, летний ветер скользит над ржаным полем. Именно на этот зов идёт ведьма и он заводит её к двери одного из туалетов для девочек.        Студентка Колдовстворца обернулась в сторону Уизли.  — Она здесь, — ведьма навалилась на дверь, но взглядом буквально приказала Перси остаться за дверью.        Марена шагнула в уборную и под ногами, хаотично отражая каменные стены, валялись осколки зеркала. Волосы Глафиры были спутанными от того, что она в них зарывалась пальцами и рвала на себе, а лицо опухшее от слез, даже в ночи казалось красным. Девушка держалась пальцами за выступающие края раковины, сжимая их с такой силой, что белели пальцы. Глафира сразу же услышала, как отворилась дверь и уже встретилась с Мареной взглядом, когда та едва только закрыла дверь за собой.  — Уж не думала, что тем человеком, который пойдет меня искать, будешь именно ты… — голос Глафиры осип и ощущается, как скрежет старой калитки.        Марена промолчала. Она смотрела на свою сокурсницу, которая отчаянно хотела выйти замуж за любимого человека и посвятить всю себя без остатка семье. Она видела в этой девушке ту самую преданную будущую жену умершего Светозара. И так же Марена видела насколько Глафира находится на грани самоуничтожения. — Меня нашла та, которую все ненавидят, — тихо продолжила Глафира. — Никто не хочет с тобой дружить… Никто не хочет тебя любить… — теперь фразы складывались в монолог, которые ведьма с молчанием принимала. — Ты и сама знаешь, что даже тот же Радомир боится тебя. Его лишь лелеял  факт, что ему обещан сам потомок Богини Зимы и Смерти. Добринка лишь схитрила, но измена Радомира был вопросом времени… Тебя любил только скот, который ты кормила и то, он дох от Ящура, потому что тебе суждено быть одной и нелюбимой…Даже я… Даже я никогда не относилась к тебе искренне, а лишь улыбалась, когда было выгодно и нужно.        Марена лишь наблюдала за тем, как Глафира опускает голову ниже и ниже с каждым словом, а новые слезы подступили к горлу, ломая голос.  — Но… Я не знаю, как пережить эту боль… — девушка начала плакать. — Марена… Прошу… Помоги мне… Эта боль… Я так больше не могу…       Ведьма помнит о том, что у неё не было ни единой привилегии открыто плакать перед кем-то. Ни смерть Феникса, ни предательство Радомира не выбили почвы из-под ног девушки в глазах других. Но Марена знает, как река её выталкивала на окровавленные сугробы и как она кричала в верхушки молчаливых сосен и елей. Как утопленницы смотрели на её агонию страданий побелевшими глазами, а из открытых ртов лилась гнилая вода. Марена хорошо помнит каждый миг боли,которую никто не мог принять и разделить, кроме пустоты таёжных лесов.        Девушка вытянула обе руки перед собой.  — Иди сюда, — единственное, что прошептала ведьма.        Глафира вскинула голову и вытаращивать на Марену, не веря, что наговорив столько слов ненависти, которые острее любого ножа, она всё равно приглашает в объятия. Марена… Марена проявила тепло. Оттолкнувшись от раковины, которая держала Глафиру на ногах, та упала в прохладные объятия ведьмы, зарываясь носом в пахучие хвоей черные волосы.        Марена прижалась щекой к Глафире, прикрывая глаза. Она даёт возможность несчастной девушке выплакать остатки слез, пока незаметно проникает в сознание той. Ведьма ступает в чужие чертоги разума и, поднимая взгляд, ей улыбается Светозар, чуть склонив голову на бок. Сердце Марены тут же защемила боль Глафиры, но вместе с болью пришло и просветление от глубоких чувств к этому человеку. Юноша, вытянув руку перед собой, тихо зашептал: — Не бойся любимая, — его пальцы коснулись щеки Глафиры, но и Марена ощутила сей нежный жест. — Обещай, что не будешь долго плакать. Ты не думала оставить идею семьи и отправиться в кругосветное путешествие? Пожалуйста, запомни только то, что ты обязана побывать на краю света в ледяных водах океана и наблюдать за тем, как киты выпрыгивают из толщи воды! И береги себя. Не забывай кушать черный хлеб с маслом. И передавай моей бабе Миле, чтобы не бросала это дело, масло то воротить. А малявку Любаву поцелуй за меня, а то я не успел. Всегда буду любить тебя, Глафир. Ты только не унывай.        Сердце Марены забилось чаще вместе с чужим сердцем и каждое слово с неописуемой тоской сосало под ложечкой. Ведьма коснулась пальцами тыльной стороны ладони Светозара, тихо прошептав:  — Обливиэйт, — и юноша начал медленно рассыпаться в миллионы бабочек со светло-зелеными крыльями, улыбаясь искренне и счастливо.       «Спасибо, Марена. Ей будет лучше» — последнее, что ведьма прочитала по губам.