Forget Where We Were

Ответное письмо Кавех так и не отправил. Конечно, с тех пор прошла всего неделя, но аль-Хайтам убедил себя, что его проигнорировали из-за слишком рано заданных личных вопросов. По сути, это была его вина, и ничего не оставалось, кроме как принять последствия своих решений. И нужно признать, что из-за потери общения он проводил ещё больше времени дома. Сайно сказал, что он “дуется”, но аль-Хайтам не согласился. Он не дулся. Это скорее можно было назвать сосредоточенным размышлением, потому что он сужал круг возможных вариантов, почему произошла необычная задержка с ответом Кавеха. В конце концов, аль-Хайтам пришёл к выводу, что он просто обиделся и решил оборвать общение с человеком, имевшим наглость задавать такие вопросы. Это… логично. Кто бы не расстроился, попав под такой допрос? Учитывая опыт аль-Хайтама в обращении с Кавехом в прошлом, такого вывода ему оказалось достаточно. И этот вывод крутился в его голове, пока он не встретился с Сайно ради ещё одного расследования. Они сидели в кафе “Пуспа”, столики вокруг были заняты студентами — сейчас как раз сезон проведения групповых исследований в академии. Когда аль-Хайтам пришёл — партия в Священный призыв семерых между Сайно и Тигнари была в самом разгаре; он заказал чашку кофе к тому моменту, как они закончили ход. — Так, — спросил Сайно, кидая дайсы, — ты хочешь возобновить расследование? — Мы должны попробовать ради его памяти, — ответил аль-Хайтам. — Просто узнаем, что там произошло. Тигнари сменил вытянутые карты поддержки и вздохнул — только набрал ещё больше карт еды: — Как дела с перепиской? — аль-Хайтам в ответ только покачал головой. — Может, он занят или уже написал ответ, но забыл отправить — у него такое бывало. Просто подожди, он ведь буквально всё забыл. Возможно, после встречи с тобой ему особенно тяжело. — Что привело тебя к такому решению? — спросил затем у аль-Хайтама Сайно. — Властительница Кусанали приходила ко мне во сне, — ответил он. — Она многое подтвердила. Уши Тигнари дрогнули, когда карточкой Беннета Сайно добил его Коллеи: — Дендро глаз бога? — Принадлежал Кавеху. Механизм в храме отправил его к Оазису Вечности, где ему и стёрли память. — Значит, — хмыкнул Сайно, — в той комнате погиб пустынник, потому что неизвестная сила привлекла монстров — это объясняет кровь и останки — но Кавех, должно быть, сражался вместе с ним, пока его не утянуло. И Мехрак осталась с ним. Возможно, Набу Маликата приняла её в Оазисе потому, что механизм в её основе принадлежит цивилизации аль-Ахмара. Что-нибудь ещё? — Зал активировало заклинание. Властительница Кусанали предположила, что его сможет разрушить только противоположное заклинание, — сказал аль-Хайтам. — Возможно, если осмотрим комнату ещё раз, то сможем что-то обнаружить. — Властительница Кусанали увидела всё это с помощью артерий земли только сейчас. Может, раньше что-то мешало? — задумался Тигнари. — В этом есть смысл. Местность вокруг горы Дамаванд тяжело исследовать, а артерий в районе песчаной бури должно быть мало. Что-то изменилось, раз она наконец смогла увидеть прошлое. — Мне вдруг начали сниться сны об этом, — ответил аль-Хайтам. — Так она и получила доступ. Возможно, это глаз бога спровоцировал или это из-за того, что я встретил Кавеха — я не уверен. — Значит, нам нужно многое подтвердить. Если Властительница Кусанали уже согласилась, тогда у меня нет причин не начать расследование. — Сайно посмотрел на аль-Хайтама. — Надеюсь, ты знаешь, во что мы ввязываемся. *** Следуя подписанному приказу дендро архонта, генерал махаматра закрыл храмовый зал для посещения на неопределённое время, и этим положил начало расследованию. Теперь комната выглядела скорее как памятник из-за сухих цветов и адресованных светочу Кшахревара писем, заполнявших всё помещение. Аль-Хайтам подошёл к каменной плите на входе, снова и снова перечитывая стих. В танце шаг по замёрзшей и твёрдой воде Сердце, разум, душа, всё готово к войне Чтоб хоть улыбку увидеть вновь на лице Прими же сей дар: мою память в ларце Он протянул руку и протёр плиту, надеясь найти незамеченные раньше новые надписи. Когда это ничего не дало — аль-Хайтам влил в неё дендро энергию. Плита загорелась — Сайно, до этого исследовавший фреску, заинтересованно подошёл ближе и добавил к дендро свою электро энергию. Плита взорвалась, являя закопанную под ней деревянную шкатулку. Не говоря ни слова, аль-Хайтам её поднял. На крышке был вырезан тот же стих, под ней — стопка бумаг. Это были записки, аль-Хайтам вытащил их с осторожностью, каждая последующая страница казалась старее предыдущей. — Написано на древнедешретском, — сказал он. — Это обновляемая информация об этом месте, записанная иногда заходившим сюда жрецом. — И? Аль-Хайтам хмыкнул и вчитался в текст. Первый лист гласил: После смерти Госпожи Повелитель оказался всецело опустошён. Он хотел стереть все воспоминания в надежде, что это успокоит его неутомимую боль в сердце. Он построил этот зал, чтобы очистить свой разум от памяти о ней. Второй: Несколько месяцев прошло с постройки зала, но Повелитель, судя по всему, передумал. Этим утром он сказал, что лучше умрёт вырвав себе сердце, чем лишив себя воспоминаний о Госпоже. Третий: Прошёл год. Мы навсегда запечатываем зал. Повелитель всё ещё любит Госпожу, и мы думаем, что будет любить вечно. Этой комнатой никто не воспользуется. Четвёртый: Прошло два года, и мы благодарны, что никто не посмел открыть зал. Если кто-то его использует, тогда нам будет проблематично вернуть ему воспоминания. В конце концов, для активации страдающему человеку достаточно просто зачитать текст. Пятый: Почти три года, но состояние Повелителя не улучшается. Иногда мы задаёмся вопросом, было бы лучше, если бы он воспользовался залом, вместо того чтобы позволить безумию и горю отравить его сознание. Для Повелителя это была бы дорога в один конец. Все его воспоминания бы исчезли безвозвратно, ведь Госпожа уже покинула этот мир. Шестой и последний лист: Я, жрец Касала, оставляю здесь последнюю запись. Повелитель обратил себя во что-то иное. Повсюду хаос. Благодаря милости Госпожи Леса эти руины наконец исчезнут. Если однажды кто-то их всё же найдёт и использует, мы надеемся, что израненное сердце с ясным умом исцелится от яда горя и тоски. Только когда искомая любовь взаимна, тогда воспоминания можно вернуть, как даже после тысячи бурь вновь расцветают цветы. Аль-Хайтам надолго замолчал, зачитав вслух эти записи. Сайно посмотрел на него, пытаясь понять, что он чувствует — что-то же должен, когда они наконец получили такую важную информацию. Если подумать, Сайно понимал, почему воспоминания Кавеха были стёрты, когда он активировал механизм зала. Не только из-за заклинания, но и потому что Кавех обладал израненным сердцем и ясным умом. *** Аль-Хайтам глубоко вздохнул неизвестно-какой-по-счёту раз, разочарованный прогрессом. Он понимал, что был слишком взбудоражен внезапно открывшейся информацией, но время терять было нельзя. Это он должен обратить заклинание. Никто другой не сможет. Аль-Хайтам опустил взгляд на бумаги и снова вчитался в последнюю, зацепившую его строчку. Только когда искомая любовь взаимна, тогда воспоминания можно вернуть, как даже после тысячи бурь вновь расцветают цветы. Повертел в руке перо. Воспоминания можно вернуть, но как? Какие слова обратят заклинание? Они должны быть полностью противоположны произнесённым? Может, они тоже уже где-то записаны? После обнаружения записок Сайно попытался найти ещё какие-нибудь потайные отделения или ниши, но не преуспел. Возможно, это вовсе было единственное письменное доказательство существования зала — аль-Хайтам пересматривал книги по дешретской цивилизации снова и снова, но не находил ничего. Скорее всего, это помещение держали в строжайшей тайне, так как предназначалось оно только для аль-Ахмара. И раз Набу Маликата была мертва, реши аль-Ахмар воспользоваться залом, то не смог бы ничего повернуть вспять — ведь некому было бы ответить взаимностью на его чувства — но только если бы он не осознал, что всё это время богиня любила его в ответ. Чисто гипотетически, в случае Кавеха его воспоминания были стёрты начисто, потому что он хотел забыть того, кого любил. А теперь, когда этот человек сможет ответить взаимностью — возможно, память к нему вернётся. И кого же он любил настолько, чтобы плакать из-за него? Хотел бы я никогда не любить тебя так, как уже люблю. Моё сердце, по-видимому, и есть сопутствующий ущерб. Аль-Хайтам смял лежащие на столе листы бумаги, до боли сжал губы. Боль в груди спазмом сжала лёгкие, заставила сердце забиться где-то в горле. Не волнуйся, я не буду больше беспокоить тебя своим существованием. — Как после тысячи бурь вновь расцветают цветы, — прошептал он себе под нос. — Так память о тебе — искусство красоты. — Вздохнул. — Нужно проветрить голову. Аль-Хайтам вышел из своего кабинета и направился на Большой базар. Из-за того, что была только середина дня — людей оказалось не очень много, большинство из них вышли на обеденный перерыв с работы или занятий. Это всегда было идеальное время для аль-Хайтама, чтобы купить каких-нибудь вещей или продуктов. Он, возможно, отлынивал таким образом от работы, но обычно ничего особо срочного в это время всё равно не происходило. До сего дня, видимо, когда всхлипывающая Нилу подскочила к нему, потянув за руку. — Нилу? Я чем-то могу помочь? — Прошу, идём со мной! — протянула она со стекающими по щекам слезами. Аль-Хайтам моргнул, совершенно не понимая, как её успокоить, и её плач, казалось, стал только громче: — Это должен быть ты, только ты. Пожалуйста, тебе нужно это увидеть. Аль-Хайтам заметил, какие взгляды на него бросали люди. Должно быть, задаются вопросом, что такого он мог натворить, чтобы довести всеми любимую танцовщицу театра Зубаира до слёз. Так что он позволил ей увести себя к дальней части базара, за сцену, где танцовщицы обычно переодевались и хранили реквизит. Там он заметил неловко мнущегося блондина. Нилу всхлипнула ещё громче, подталкивая аль-Хайтама поближе к нему: — Это… Это господин Кавех! Он… он вернулся! Он живой, Хайтам! — Эм… — Блондин в панике посмотрел на плачущую Нилу. — Вы, должно быть, ошиблись, простите, но я… Видите ли, меня зовут Киран, и я приехал из Фонтейна, и… — Всё хорошо, хорошо, — она лихорадочно утёрла слёзы. — Это не ваша вина, я просто слишком потрясена, не обращайте внимания. Киран обернулся и встретился взглядом со стоящим на входе аль-Хайтамом. Его паникующее выражение лица смягчилось, застенчивая улыбка заиграла на губах: — Привет. Прости, что заставил ждать, мне показалось, лучше приехать, чем отвечать письмом. Я даже поссорился с Тео из-за этого, он не хотел меня отпускать. Это была плохая идея? — Ты здесь, — вздохнул аль-Хайтам, словно его лёгкие, неспособные раскрыться столько лет, наконец наполнились воздухом. Кавех здесь. Здесь — в Сумеру. Он наконец дома.