Escape

Алекси не смог больше держать это в себе. Он рассказал Ритте о близости с Боссом. Это становилось невыносимо. Безусловно, женщину поразил шок после услышанного, но она смогла собраться, чтобы попытаться помочь мальчику. — То есть, с его стороны было изнасилование? — Я этого не говорил, — голос Каунисвеси резко стал твёрдым, — Я сказал, что у нас был половой акт. — Он спросил твоего согласия? — уточнила Ритта. — Да. Он соврал. Йоэль его не спрашивал. Йоэль его напугал, закинул на плечо и, привязав к кровати, без всяких предупреждений трахнул. Но он об этом не расскажет. — Я был согласен. — А почему ты согласился? — спросила психолог. — Первой мыслью было то, что даже если я не соглашусь, он всё равно это сделает, — продолжил свою ложь Алекс, — Но он явно бы был более грубым и разозлённым. Мне же, наверное, хуже было бы, — Ритта кивнула, охотно поверив в это, — Ну и нравится он мне, я говорил уже. — Ты был влюблён в него, еще когда находился на базе? — Думаю, да, — ответил Алекси, — Просто не осознавал и не принимал. — Получается, ты видел его лицо? — спросила женщина. — Нет, он завязал мне глаза. — Почему ты не сказал об этом полиции? — Ритта заволновалась. — Как бы им это помогло? — Да даже не в целях поимки банды, — ответила она, — Вдруг он как-то навредил тебе? — Нет, всё в порядке, даже не больно было, — он погрустнел и опустил голову. А ведь ему действительно не было больно. Даже приятно. Алекси давно думает о том, что хотел бы это повторить. Только вот этому никогда не быть. — Я хотел бы Вас попросить не рассказывать об этом, — его голос стал совсем тихим. — Алекси, к сожалению, об этом я молчать не могу, — ответила Ритта, — Я обязана сказать об этом твоим родителям, потому что это может быть угрозой твоему здоровью. — Это не угроза, правда, — испугался мальчик, — Со мной всё в порядке. И было, и будет. Столько времени же уже прошло, и ничего. — Я понимаю твой страх, Алекси, — женщина изо всех сил старалась быть мягче, — Но я не могу оставить это в тайне. — Родители сразу же расскажут всё полиции, и дело вообще никогда не закроют, — глаза снова намокли, — Но сначала они, конечно же, меня убьют. — Почему ты так думаешь? За что им тебя убивать? — взгляд Ритты был жалостным и сочувствующим. — За то, что молчал, — он всхлипнул и провёл по носу тыльной стороной ладони. — Не переживай, я попрошу их быть помягче с тобой, — ответила психолог. — Не поможет, — Алекс снова всхлипнул, — Они Вам пообещают, а потом меня по стенке размажут. — Хочешь, пригласим их сюда, и я им лично при тебе скажу? — спросила Ритта, — При мне они тебе ничего не сделают. — Зато потом сделают дома, — слёзки покатились по щекам, — Пожалуйста, не говорите. Я в порядке. Я рассказал, чтобы мне было легче. Я устал держать это в себе. — Алекси, при всём желании тебе помочь, я не могу, — ответила женщина, — Прости, но я обязана об этом сказать. — Тогда скажите маме и попросите не говорить отцу, — взмолился Каунисвеси, чувствуя, как слёзы начали капать на пол. — Хорошо, — ответила Ритта, — Надеюсь, она меня послушает.

***

После сеанса Алекс со всех ног побежал к Олли. Слёзы всё ещё текли по щекам, но он не обращал на них внимания. Ему было всё равно на прохожих, на начинавшийся дождь и на сильный ветер. Он бежал к другу домой, мечтая о том, чтобы его сейчас снова схватил Медведь, закинул в машину и отвёз к Боссу. — Господи, Алекс, что с тобой? — Олли поймал падающего в его объятия мальчика, и по его шее сразу потекли слёзы, — Алекс, что случилось? — Олли… — его голос дрожал, речь прерывалась громкими всхлипами, — … Олли, мне кранты. — Да что случилось-то? — Матела разволновался. Он помог Алекси дойти до комнаты, усадил его на кровать, снова притянул к себе и крепко обнял. — Алекс, расскажи, пожалуйста, что с тобой. Тот сделал шумный глубокий вдох и на одном дыхании выпалил: — Она сказала, что всё расскажет родителям, — и снова уткнулся лицом в плечо друга, продолжая плакать. — Что расскажет? Ты можешь со мной поделиться, что ты ей сказал? Каунисвеси закивал, давая понять, что всё расскажет, но ему сначала нужно успокоиться. Он проплакал на плече Олли около пятнадцати минут. В комнату постучала мама: — Мальчики, вы кушать будете? — она увидела плачущего Алекси, — Что случилось, солнышко? — Пока не знаю, — ответил вместо него Матела, — Сейчас он успокоится и расскажет. — Может, ему принести что-нибудь? — она заволновалась. — Принеси, — пожал плечами Олли, — Только не знаю, поможет ли. Он в истерике. Мама вышла, чтобы сходить за успокоительным. — Алекс, ты как? — шёпотом спросил Матела. — Херово, — всхлипнул Каунисвеси. — Не переживай так сильно, пожалуйста, — он гладил друга по спине, — Всё будет хорошо, тебя никто не тронет. — Ты… н-не понимаешь… — плакал Алекси, — … Мне пиздец. — Да что ж там такое? — вздохнул Олли. — Алекси, мальчик мой, давай успокоительное выпьем? — его мама снова зашла в комнату. В её руках был стакан с водой и бутылёк с успокоительным. Тем самым успокоительным, которое давал ему Медведь, когда он был на базе. — Д-давайте, — всхлипнул мальчик, но, увидев бутылёк, мгновенно перестал плакать и распахнул глаза. — Всё нормально? — Да-да, спасибо, — он взял ложку, выпил лекарство и запил водой. Когда мама вышла, Алекс сказал: — Мне просто Медведь на базе такое же давал, когда я истерил. — А почему ты истерил? — спросил Матела. — Ну, я в первый день их испугался. Вот он мне и предложил. — Аа, — Олли заметил, что друг вроде бы пришёл в себя, — Что случилось-то? — Я рассказал всё Ритте, а она сказала, что не может держать это в тайне от родителей, потому что это типа мне навредит, — он снова начал тяжело дышать. — Тише, тише, — друг снова обнял его, — Что ты ей рассказал? — А твоя мама точно не услышит? — уточнил Алекси. — Нет, она на кухне, — ответил тот, обернувшись на дверь. Каунисвеси сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, после чего посмотрел в глаза Олли и совсем тихо, почти шёпотом сказал: — У меня был секс с Боссом. — Что? — чуть-ли не вскрикнул Матела. — Тихо, — цыкнул на него Алекс, — Молчи. — В смысле «молчи»? Алекс, ты нормальный? — Олли стал говорить тише, но своих эмоций не скрывал, — Он тебя изнасиловал! А ты столько времени молчал? — Я тебе не говорил, что он меня изнасиловал, — нахмурился Каунисвеси, — Я сказал, что у нас был секс. — А разница? — Он спросил, согласен ли я. Я согласился, — пояснил он. — Почему? Ты в своём уме вообще? — возмущался Матела. — Да, я в своём уме. Я согласился, потому что я влюблён в него, — вздохнул Алекси. — Алекс, ты понимаешь, что он — преступник? — постарался образумить друга Олли, — По нему тюрьма который год плачет. У тебя есть всё, чтобы пойти и сдать его полиции, но ты этого не делаешь. Почему? — Его не найдут! Им эта информация не поможет. — Почему ты молчал? — спросил Матела, — Могли бы провести экспертизу, его бы вычислили. — Тебе слово «презерватив» о чём-нибудь говорит? — понял бровь Каунисвеси. — Ты видел его лицо! — Не видел я его, — фыркнул он, — Он мне глаза завязал. Он не дурак вообще-то. Повисла пауза. Сквозь тишину было слышно лишь тяжёлое дыхание их обоих. — То есть ты серьёзно переспал с преступником, который две недели держал тебя в подвале, имя которого ты не знаешь и лицо которого никогда не видел? — нарушил молчание Олли через несколько минут. Его голос звучал разочарованно. — Да, — признался Алекси. — Ты больной, — заключил Матела. — Возможно, — вздохнул тот, — Но это правда. — Скажи мне честно, пожалуйста, — друг повернулся к нему лицом и посмотрел прямо в глаза, — Ты хочешь, чтобы его посадили? Не успев ответить на вопрос, Каунисвеси снова разрыдался. Он упал на кровать, уткнувшись лицом в подушку, и начал стучать по ней кулаками. — Алекс, ты в порядке? — Нет, Олли, я не в порядке, — всхлипнул тот, — Я же головой-то понимаю, что он должен сидеть. И все остальные тоже должны. Потому что они нарушают закон, — он ещё сильнее заплакал, — Но я пытаюсь прислушаться к себе и понимаю, что не хочу. Алекси чувствовал себя виноватым в этом. Он должен сдать их. Но не хочет. И не может. — Почему? — Матела не давил на него. Он лишь пытался разобраться в том, что чувствует его друг. — Понимаешь, — Каунисвеси попытался взять себя в руки и снова сел на кровати, — Это были единственные две недели в моей жизни, когда мне никто не выносил мозги, — Олли стал догадываться, в чём дело, — Там было спокойно. Они меня не трогали. Я делал, что хотел. Меня вкусно кормили, интересовались, как я себя чувствую. И сейчас, когда я вернулся домой, меня так достали родители и полиция… — он на мгновение замолчал, сомневаясь, стоит ли ему говорить это или нет, — … я стал хотеть обратно. Хочу спокойствия, которого нет здесь. Хочу тишины, личного пространства и времени. Понимаю, что я не должен этого хотеть, но я хочу, — Алекси вытер слёзы с глаз и шмыгнул носом, — Да, я чокнулся. Да, я влюбился в преступника. А что я с этим сделаю? Матела снова замолчал. Он смотрел в пол около минуты. — Блять, иди сюда, — он крепко прижал к себе друга, — Я же вижу, что тебе тяжело. Но я ничем не могу тебе помочь. — Спасибо тебе за поддержку, — Каунисвеси снова разрыдался в его объятиях, — Обещаешь никому ничего не говорить? Я сам скажу то, что надо. — Обещаю, не переживай, я тебя не подведу, — ответил Олли, — Если уж я твой друг, значит и соучастником я буду вместе с тобой. — Ты лучший. Их диалог прервал звонок телефона Алекси. На экране высветилось «Отец». — Спасибо, что был рядом в последние минуты моей жизни, — вздохнул он.

***

— Алло? Матти принял вызов от Ритты. Да, она не сдержала своего слова позвонить маме. — Херра Каунисвеси, у меня для Вас снова есть новости. — Снова вытащили какую-то информацию из моего чертёнка? Чутьё не подводило отца. Он будто нутром ощущал, что сын что-то скрывает. — Да. Вряд ли это поможет в поисках, но это важно. — А зачем мне тогда это надо, если оно мне не поможет? — Вы, наверное, будете ругать Алекси за это. Я очень прошу вас быть помягче с мальчиком. Его ментальное здоровье сильно пошатнулось, он очень восприимчивый. — Если за дело, то буду ругать. Говорите, пожалуйста, не тяните время. — Понимаете… Ваш сын признался мне в том, что во время нахождения на базе у него… — Что у него? Матти не был вежлив в разговорах. Когда он нервничал, он частенько перебивал собеседников, повышал голос и начинал манипулировать. — У него… произошёл половой акт… с Боссом. — Что? Голос Каунисвеси был на удивление тихим. Он будто не поверил услышанному. — Алекси сказал, что у них был половой акт. Но изнасилования не было. Якобы Алекси дал ему своё согласие. — У меня нет слов. Разрешите мне перезвонить Вам позже? — Хорошо. В голове Матти был порыв из мыслей и высказываний, в груди бушевали различные эмоции. Хотелось схватить за шиворот несносного мальчишку и вытряхнуть из него всё, что он скрывает. Хотелось кричать и ругать его за то, что он больше месяца хранил в тайне такую важную информацию. А если что-то не так? А вдруг какое-то заболевание? А вдруг Босс был не аккуратен с ним? Вдруг будут проблемы? Или уже есть. А он молчит. Если бы Алекси сказал об этом сразу, они могли бы вычислить Босса. Сейчас это сделать уже не возможно — прошло слишком много времени с момента полового акта. Ни одна экспертиза ничего не покажет. Матти был в бешенстве, и сам не знал, от чего бесился больше: от того, что упущен шанс вычислить Босса, от того, что Алекси так долго скрывал это, или от того, что кто-то посмел прикоснуться к его несовершеннолетнему сыну. Эмоции распирали его изнутри, и он не знал, что делать, и как себя вести. С одной стороны, надо наказать Алекси за молчание, с другой — обнять его и успокоить, сказав, что всё хорошо, и его больше никто не тронет, что его больше никто не обидит, и что его любящий папа накажет каждого, кто посмел причинить ему боль или дискомфорт. Саари же, напротив, не бушевала, не кричала и не злилась. Она сидела молча, ошарашенными, но в то же время разочарованными глазами смотря в пол. Если мысли Матти перебивали одна другую, то она, кажется, совсем ни о чём не думает. Мама стала понимать, от чего её сын такой нервный, и так эмоционально на всё реагирует. Его сломали. Его напугали до ужаса, до нервного срыва, до истерики, до Стокгольмского синдрома, воспользовались его чистым, невинным телом, его прирождённой слабостью и хрупкостью, его доверчивостью и добродушностью. А бедный ребёнок боялся рассказать об этом, зная, что его будут ругать, зная, что поведут в полицию, и что будут пользоваться его состоянием ради поимки преступников. А ведь он совсем не хочет разговаривать с полицией и давать какие-то показания. Ему страшно, может быть даже больно, ему тревожно, он хочет любви, ласки и поддержки, хочет понимания и заботы, а на него свалились эти допросы, как снежный ком, и расшатанная бессовестными похитителями нервная система дала сбой… Именно этим Саари и поделилась с мужем. — Нам нужно придумать, как поймать этих баранов и при этом не трогать Алекси, — ответил тот. — Ты всё ещё считаешь, что это возможно? — спросила она, потеряв надежду на то, что их в принципе можно найти, — Их может и в городе уже нет. Да или вообще в стране. — А вот это уже явно не мои проблемы. У Матти была идея. И он хотел сообщить об этом в участок. Он набрал номер Вихтинена. — Мне нужно, чтобы вы выделили мне несколько сотрудников полиции, которые будут в тайне следить за моим сыном, когда он не дома. Он явно делится чем-то с друзьями, и нам это поможет. — Херра Каунисвеси, это несправедливо и нечестно по отношению к нему. — Несправедливо и нечестно — молчать в участке, как партизан. А здесь все средства хороши. Ради него же стараюсь, — фыркнул Матти, — Я оплачу работу, сколько скажете. — Хорошо, если Вы считаете, что это нам поможет, мы всё организуем. — Спасибо. Затем он набрал номер Алекси.

***

— Возьми трубку, — настаивал Олли. Каунисвеси же опасался: — Меня убьют сегодня же. — Возьми. — Мне страшно. — Бери! — прикрикнул Матела, — Тебе за игнор ещё больше прилетит. — Ответь ты. А потом мне трубку дашь, — его уже начало трясти. — Хорошо, — он принял вызов. — Алло. — Олли, это ты? Здравствуй. Матти сразу понял, что это не голос его сына. — Здравствуйте. Да, это я. — А где Алекси? — Он здесь, мы у меня дома. Просто он побоялся ответить на звонок. Олли не собирался врать. Причины испуга Алекса очевидны, и родители, скорее всего, это понимали. Голос Каунисвеси-старшего звучал довольно спокойно и не предвещал ничего плохого. Алекси постарался успокоиться. — Я не собираюсь кричать и ругать его. Просто нужно поговорить. Дай ему телефон, пожалуйста. — Минутку. Матела притянул устройство другу. Тот трясущейся рукой обхватил его и поставил на громкую связь, убавляя звук боковыми кнопками. — Да, пап. Его голос дрожал. Было слышно, что буквально несколько минут назад он плакал навзрыд и бился в истерике. — Алекси, сынок, что у тебя с голосом? Ты плачешь? — Уже нет. Всё в порядке. — А почему ты плакал? — Боялся. Его насторожил добрый и заботливый тон голоса отца. Он никогда так с ним не разговаривал. Это не могло не вызывать тревожности и подозрений. — Чего ты боялся? — Что ты ругать меня будешь. И кричать. Он снова всхлипнул. Не сдержался. — Не бойся, не буду. Смысла в этом уже никакого нет всё равно. Он вздохнул. Разочарованно и безысходно. Надежда на поимку похитителей ежедневно угасала. — Мы с мамой хотели бы с тобой поговорить. Ты поздно вернёшься? — Я н-не знаю. Возвращаться домой было страшно. Он хотел снова прийти за полночь, когда родители уже спят, и завтра выспаться и не выходить из комнаты до обеда, чтобы они успели остыть, что минимально сгладит течение и последствия разговора. — Можно тебя попросить вернуться пораньше? Нам нужно обсудить с тобой кое-что. — Во сколько? — Часов в девять. Или ты можешь прийти сейчас, мы с тобой поговорим, и ты снова пойдёшь к Олли. — А так можно? Алекси ушам своим не верил. Чтобы отец сам.ему. такое. предложил? — Можно, если тебе так удобнее. Мы ненадолго. — Давай я тогда минут через тридцать приду. — Ждём. Олли тоже не ожидал от Матти такого поведения: — С ним что-то не так? — Звучит очень подозрительно, если честно, — Алекс стал собираться домой. — Давай я тебя провожу и подожду у подъезда? — Сходи пока в магазин, купи колы пару бутылок и что-нибудь перекусить. А лучше пиццу закажи. Мне нужно заесть стресс, — ответил Каунисвеси. — Окей. Я тогда провожу тебя и пойду в магазин, — они накинули на плечи рюкзаки и вышли из квартиры. — Скинешь потом чек, я тебе половину переведу, — это было их обычной системой. — Пойдём давай. Только не бойся, всё будет хорошо. Олли приобнял его за плечи, чувствуя, как трясётся тело Алекси.