***
Уже полночь. Холодный апрельский ветер обдувает со всех сторон, но двое парней продолжают сидеть на набережной около залива, где, кажется, ещё холоднее, чем в городе. Олли помнил об их давнем уговоре с Алекси. Но сейчас не завести об этом разговор не мог. — Алекс? — Мм? — отозвался тот. — Это было ровно год назад. — Я тоже сейчас об этом думаю, — признался Каунисвеси. — О чём именно? — О нём. Снова тишина. — Он же мёртв? — Да. Сердце сжалось, когда он сказал это, зная о том, что Он жив. Но слишком далеко. — Ты всё ещё его любишь? — Не знаю, — ответил Алекси, — Вроде бы уже и нет. А всё равно вспоминаю о нём иногда. Да и об остальных тоже. — Ты жалеешь о том, что их не поймали? — В аду в любом случае хуже. — Наверное, ты прав. Они разговаривали, смотря далеко, на горизонт, где небо сливается с тёмной водой, но ни в коем случае не в глаза другу. Олли боялся увидеть во взгляде Алекси боль или слёзы, а Алекси не мог врать, смотря в глаза другу. — И всё же мне всё равно интересно, кто они, — сказал Матела. — А мне вообще не интересно. Мне интересно, где теперь все деньги, которые они из людей вытащили, — ответил Алекс, — Они же даже родственникам своим не могли это всё оставить, а то спалятся. — Ты думаешь, даже их родители не знали, кто они? — Бес сказал, что никто не знает. — А кто из них самый нормальный? — поинтересовался Олли, — Ну, в плане, менее грубый и меньше всего в криминале крутится. — Наверное, Мелочь, — сказал Каунисвеси, — Хотя они все были добрые. — Капец, семь лет этим заниматься, и так никто из них и не сел, — удивился Матела, — Даже на денёчек. — С другой стороны, они молодцы, — рассмеялся Алекс, — Так спрятаться, чтобы тебя столько лет искали. — Ты реально ничего не знаешь? — Олли всё же повернулся к нему лицом. Тот всё ещё смотрел на воду, — Сейчас-то уже можно сказать! Их в живых уже полгода нет! — Всё, что знал, я рассказал полиции, — тихо сказал Каунисвеси, не моргая, будто загипнотизирован ровным течением. — С ума сойти! Алекси не мог ни в чём признаться, потому что знает — они живы. Все пятеро, каждый из них. Просто банды больше нет. И преступников больше нет. Остались только пятеро парней, разбросанных по всему миру в попытках скрыться, и воспоминания о былых приключениях. И если сейчас кто-то узнает, что участники группировки живы, Каунисвеси что-то знает, а взрыв базы совершён ими самими, их объявят в международный розыск, а Алексу дадут громадный штраф и три года лишения свободы за ложные показания в суде и соучастие в преступлении. Он долго об этом думал и пришёл к выводу, что даже если парней не станет по-настоящему, он никому не расскажет, что знает их имена и видел их лица. — Олли, давай не будем об этом? — снова попросил Алекси. — Почему? Тебе больно об этом вспоминать? — Мне больно вспоминать не о них, а о том, что со мной делали родители и полиция, пока их искали, — ответил он, — И за Йоэля очень обидно. — Кстати, а где он? Вы общаетесь? — Матела резко осознал, что после суда Хокка будто пропал. — Я же говорил, ему предложили работу за границей, — сказал Алекси, — Как раз мы встретились, чтобы я ему рассказал про похищение, а он мне об этом, и в этот момент его арестовали. И мы уже обо всём поговорили в зале свиданий перед судом. — А где он сейчас? Ты не знаешь? — Он мне не сказал, — соврал Каунисвеси, — Наверное, чтобы я не искал его. — А ты собирался? — Нет. Снова тишина. Алекси боялся сказать что-то лишнее. Он доверяет своему лучшему другу, но если он пообещал молчать, значит он будет молчать. На кону уже не только свобода парней, но и его собственная. — Ты мне вот что скажи, — Олли решил вывести друга на самые сокровенные мысли, — В кого ты всё-таки влюблён? В Босса или в Йоэля? — Босса-то в живых уже и нет, — горько усмехнулся Алекси, — И к Йоэлю остыл. Никого не люблю. Просто периодически вспоминаю, что с ними мне действительно было хорошо. — А почему ты от меня скрывал отношения с Йоэлем? — поинтересовался Матела, — Мы же вроде как доверяем друг другу. — Он попросил, — снова начал врать Алекс, — Он меня старше почти на десять лет. Он волновался из-за этого. А я, глупый влюблённый идиот, не хотел кому-то рассказывать о том, как я счастлив, ревновал и всё хранил в себе. — Я бы не стал уводить у тебя мужика, — рассмеялся Олли. — Я знаю, — Каунисвеси улыбнулся, — Но всё равно решил послушаться его и сохранить всё в секрете. — Ладно уж, что об этом сейчас говорить. — Олли, — позвал Алекси друга после небольшой паузы. — Что? — Ты на меня за что-то злишься? Может, обижаешься? — Нет, совсем нет, ты что? — у того и в мыслях не было таить какую-то злость или обиду. — Спасибо, что был рядом, когда мне было тяжело, — Алекс положил голову ему на плечо, — Я тебя, наверное, так достал своими постоянными истериками. — Нет, ты чего? — Матела обнял его, — Я всегда рядом, когда тебе это нужно. — Спасибо. — Я тоже, кстати, хотел тебе кое в чём признаться, — голос Олли стал тише, на щеках появился небольшой румянец. — В чём? — Каунисвеси поднял на него свой взгляд. — Влюбился я… — тот вздохнул, но при этом улыбался. — Правда? В кого? — Алекси обрадовался. — Мы в интернете познакомились, — начал Матела, — Её Ева зовут. Она из Стокгольма, и тоже будет в тот же коллеж поступать, что и я, — он потянулся за телефоном, чтобы показать фотографии. — Красивая, — улыбнулся Алекс, — Предложи ей встречаться. — Она мне первая в любви призналась, — он совсем засмущался, на что Каунисвеси с широкой улыбкой притянул его к себе за плечи, — Я ей ответил. Сказал, что можем сразу снять квартиру вместе, как только приедем в Стокгольм. — Я так рад за тебя! — Алекси крепко обнял друга, — Поздравляю! — Кстати, по поводу Стокгольма, — Олли мгновенно стал серьёзней, — Как ты думаешь, то, что у тебя было к Боссу — это оно? — Ты про Стокгольмский синдром? — Угу. Алекс поднялся с берега, встал на ноги, взял камушек и кинул его в воду, после, тяжело вздохнув, сказал: — Да хер его знает! — Ну а ты как думаешь? — Матела поднялся вслед за ним, и они пошли в сторону дома. — Если бы был Синдром, я бы испугался, если бы были чувства, я бы так быстро не остыл, — рассуждал Каунисвеси, продолжая сочинять давно начатую историю на ходу, — Так, какое-то мимолётное увлечение. На самом деле Алекси полностью уверен, что никакого Стокгольмского синдрома у него нет. Он искренне, всем своим сердцем любит Йоэля, и уже не важно, Босс он или нет. Он просто хочет быть рядом. Просыпаться рядом с ним по утрам, целовать его в нос, расчёсывать ему волосы, пока тот пьёт свеже сваренный кофе, провожать его на работу нежным поцелуем и встречать с приготовленным ужином крепкими объятиями. Не хочет думать о том, что Хокка — преступник, об их разнице в возрасте и о тысячах километров, которые их разделяют. Хочется просто любить. Дарить ему всего себя без остатка, не требуя ничего взамен, кроме присутствия рядом. Наслаждаться этим мужчиной, вдыхать его запах, упиваться его сладким голосом и плавиться в его сильных руках. — Алекс? — Олли щёлкал пальцами перед его лицом. — Прости, я задумался, — тот встряхнул головой, — Ты что-то говорил? — Говорю, что скорее всего это был Синдром, — повторил Матела, — Чувства так быстро не проходят. — Уже, если честно, не важно. — А о чём ты задумался? Алекси замолчал. Нужно что-то срочно придумать, чтобы не сдать Йоэля, но при этом не обмануть Олли. Он устал от лжи, устал нагло врать, смотря в глаза лучшему другу, запутался в том, что наплёл всем, кто спрашивал. Но он сам выбрал этот путь — жить во лжи. Между правдой и любовью он выбрал любовь. — Мужика хочу, — резко выпалил Алекс, от чего Матела даже вздрогнул, — Чтобы он любил меня пиздец как. И чтобы я его любил. — А на примете кто-то есть? — Олли не ожидал такого заявления, но попытался помочь или хотя бы поддержать. — В том то и дело, что никого, — вздохнул Каунисвеси. — Такой вопрос ещё, — вдруг задумался друг, — А ты бы хотел вернуть отношения с Йоэлем? Если бы он всё ещё любил тебя и не уехал? — Не знаю, — ответил Алекси, — Мы постоянно ругались. Может, сейчас я стал повзрослее, и у нас могло бы что-то выйти. Но не думаю, что он этого хочет. — Если это судьба, то вы ещё встретитесь. За разговорами о любви они не заметили, как подошли к дому Алекса. — Ладно, уже поздно, я пойду, — сказал он, протягивая руки, чтобы обнять друга. — Подожди, — остановил его Олли, — А что мы будем делать, когда будем в разных городах? — Давай поговорим об этом завтра? — предложил Каунисвеси, уставший и вымотанный собственной ложью, — За ночь пока придумаем вариантов и завтра обсудим? — Окей. Пока, — они обнялись, и Матела пошёл к себе.***
Олли: — Короче, у нас есть зимние каникулы и летние. В Стокгольме зимой пиздец, поэтому давай на зимние каникулы я к тебе приеду, а летом — ты ко мне?
Матела не дотерпел до утра и написал свою идею Алексу посреди ночи.Алекси: — Классная идея. Мне нравится.
Алекси: — Осталось только поступить.
Олли: — Поступим, не ссы.
Алекси: — Если я поступлю в Амстердам, то всё равно этот план оставим.
Олли: — Согласен.
***
Этой ночью Алекс не смог уснуть. Было стыдно за свою ложь. Он ужасно себя чувствовал, осознавая, сколько он наврал лучшему другу. Но признаться он не может — Алекси почти уверен, что, несмотря на их крепкую дружбу, Матела всё расскажет полиции, и, помимо банды, в тюрьму сядет ещё и сам Алекси. Так крупно рисковать было нельзя. Именно поэтому он и просил Олли не заводить разговоров о похищении, о парнях, о полиции и о том, что было на базе. Алексу стыдно за такое количество лжи, ведь он всегда был примерным подростком, верным другом и просто милым и послушным мальчиком. Но сейчас цена слишком велика. И если он начал хранить в себе эту великую тайну, значит он будет её хранить, не смотря ни на что. И странно то, что стыдно только перед Олли. Ни капли не стыдно перед родителями, которым он соврал даже ещё больше, чем Матела. Не стыдно перед полицейскими, которые вообще не слышали почти ни слова правды из его уст. Не стыдно перед учителями, одноклассниками и другими мало знакомыми людьми. Но Олли для него — слишком дорогой человек, это его лучший друг. Если он узнает, сколько лжи было сказано Алексом в его сторону, их дружбе моментально придёт конец. Либо Матела сдаст в полицию их всех, либо просто прекратит с ним общаться навсегда без права на второй шанс. Алекси не знает, чего из этого он больше боится. И что с этим всем делать — тоже не знает.