Губы цвета спелой черешни

Сара продолжала пить и становиться все хищнее. Она скинула лоферы со своих маленьких стоп и гладила меня по икрам. Сквозь брюки, я чувствовал пушистость ее голеней, мягких ворс коричневых теплых чулок. Я скрестил ноги. Сара все болтала о своих грядущих днях неминуемой славы, ждала, что я зажгусь вместе с ней. И я поддавался ей, только сгорал я не от ее речей, а от желания ее самой. Все закончилось, когда ей захотелось в туалет. Она поднялась со стула неровно и шатко. Я сделал вид, что забочусь об ее устойчивости и предложил воспользоваться туалетом у меня. И тут Сара запылала. Она не знала, какую паузу выдержать, чтобы не показаться мне слишком распущенной. Хотя я весь вечер наблюдал, как у нее даже поры на лице расширились от желания поглотить меня. Она все-таки согласилась, но игра требовала, чтобы я ее поуговаривал. Мы вышли из ресторана ровно в 21:00, как я и планировал. Осенние девять вечера особенно прелестны. Воздух холодный, но только настолько, чтобы освежить лицо. И Сара вышла и сразу же подставила задушенную пышными волосами шею, тонкую и гладкую, как струя молока. Сара подошла ко мне вплотную, пока я докуривал сигарету, глаза смотрели широко, измученные тягой. Все казалось вспухшим: губы - от волнения и кусающего ветра, веки - от предвкушения закрыть их в поцелуе. И она потянулась ко мне и, обдав лицо горячей пеленой винного дыма и черешни, поцеловала. Это было томно, вяжуще. Хотелось вцепиться в нее, надкусить черешневые губы, высосать сок из ранок от моих зубов. Но я оставил этот поцелуй нежным, как она и хотела. Мы ехали молча. Сара пыталась скрыть улыбку и смотрела в свое окно на оставленные позади огни ее родного района. Теперь осталось совсем немного до моей части наслаждения этим вечером. Ко мне домой мы поднялись тихо, будто воришки. Нам обоим хотелось сохранить ощущение тайной встречи. Правда, по разным причинам. Я слышу, как вода сливается из бочка унитаза. Даже моя нежная мученица просто человек: кишащий бактериями кишечник, мочевой пузырь, полный резко пахнущей жидкостью, грязные после туалета руки, зубы и язык, посиневшие от вина. Я приоткрываю дверь, пока Сара моет руки в раковине. Она меня не слышит, а мне слышится ее великолепный запах. Я подхожу еще ближе к ней: так, чтобы волоски на спине встали дыбом. Сара резко разворачивается и вскрикивает от неожиданности, а потом смеется, как ребенок, по-птичьи. “Чичихи, кихичи”. Но она все же замечает мою напряженную руку, спрятанную за спиной. У меня тоже волоски встали дыбом. Пытаясь понять, что я держу, моя рука уже отрывается от поясницы - в ней молоток - несется ей в темя. Глухой удар и последнее пение птиц. Сара обмокает в моих руках,зефирится бурной розовой пеной, отрывается от реальности и заплывшими от слез глазами убегает вверх, к своим мечтам. Я ее целую теперь, как сам хочу. Кровь отливает от губ цвета спелой черешни, и в этой увядающей истоме я ловлю последнее дыхание этого прекрасного существа, чье имя Сара.