Двадцать две секунды

      Сириус стойко держался, чтобы не уснуть прямо в гостиной на диване. Сказывались бессонная ночь и общее утомление организма. Однако сейчас он был невероятно счастлив: наверное, это был первый раз, когда он в сознательном возрасте ощутил, что мать встала на его сторону. И только в этот момент он понял, насколько на него давило осознание, что из-за своей упёртости и, быть может, капельки юношеского максимализма он оказался непреодолимо одинок. Он вспомнил, как бродил по запущенным комнатам этого старого особняка и думал, непрерывно думал о том, что он остался единственным из всей семьи. Конечно, у него оставался Гарри - его обожаемый крестник, - однако горечь на языке при виде гобелена с обширным, но почти увядшим Домом Блэков заставляла его чувствовать себя настоящим предателем крови, ведь кому им быть, если не ему - человеку, косвенно виноватому в гибели всего своего рода. Сириус пытался представить, как за восемь лет до него в точно таком же одиночестве и отчаянии по этим же комнатам прохаживалась от нечего делать его мать. А может и просто сидела в креслах у камина: Бродяга не знал, каким было состояние здоровья почившей леди Блэк накануне её смерти. Сириус вздрогнул и посмотрел на мать: сейчас она казалась серьёзно больной. Да уж, ему никогда бы не пришло в голову, что именно так он получит ответ на тот вопрос.       Между тем Вальбурга затихла, допивая чай. Заметив, что сын даже не прикоснулся к чашке, она взглянула на его уставшее лицо, с грустью в уголках старческих глаз осмотрела его исхудавшие руки, выпирающие суставы на и без того тонких аристократичных пальцах, болезненно острые скулы на фоне впавших щёк и проронила:       - Необходимо время на проработку плана. Пока отдохни в своей комнате. Остальное обсудим позже.       - Спасибо, матушка, - вымученно улыбнулся Бродяга, и в этой фразе леди Блэк услышала от сына больше искренней признательности, чем за все улетевшие в прошлое годы. Бродяга подошёл к матери, встал на одно колено, взял левую руку Вальбурги и прижался скупым от непривычки поцелуем к костяшкам её пальцев.       Вальбурга онемела: ни разу с тех пор, как Сириус поступил в Хогвартс, он не стремился к материнской ласке, а порою и вовсе избегал её. Сын как будто отстранился от семьи, выстроил преграду между собой и отцом, заковал в лёд свои чувства к матери и отринул братскую привязанность к Регулусу. Послушный и смышлёный, её старший сын с каждым годом, проведённым в школе Чародейства и Волшебства, всё более отдалялся от Рода, всё дальше отходил от идей дома Блэк, и если сперва Вальбурга с мужем воспринимали выходки отпрыска как подростковый бунт и всеми силами стремились наставить сына на правильный путь, приводя в пример заплутавшему сыну его верного родительской воле брата, то со временем они стали замечать за ним порочащие честь семьи привычки, на которые они уже не могли смотреть сквозь пальцы.       Теперь же, проведя долгие мучительные годы в одиночестве в опустевшем поместье, Вальбурга успела сотни, если не тысячи раз укорить себя за неумение найти контакт с сыном. Да, она по-прежнему считала, что Сириус здорово ошибся, начав общаться с грязнокровками, но сейчас, спустя столько лет, она не была столь уверена в абсолютной правильности принятых ею самой решений. Конечно, в её семье, да и в семье её мужа не были распространены и уместны разговоры по душам, поскольку они могли навредить имиджу родителей в глазах детей и разрушить их авторитет для подрастающего поколения, однако у любого же правила есть исключение..? Леди Блэк искренне считала, что небольшое нарушение привычного хода вещей лучше грубого попрания правил, и уж тем более лучше вымирания Рода. Кроме того, в голове Вальбурги роились и другие варианты развития тогдашних событий. Возможно, вместо порицания поведения отпрыска, ей стоило быть категоричнее и строже: например, она могла бы забрать сына из распустившейся школы на домашнее обучение, чтобы самолично заново донести до заплутавшего ребёнка прописные истины волшебного мира. В крайнем случае можно было отправить мальчика в Дурмстранг - насколько ей было известно, там ситуация с образованием и дисциплиной обстояла значительно лучше. Наконец, Вальбурга не исключала небольших показательных наказаний для сына, будь он в её власти в те буйные годы... Вариантов было так много, и леди Блэк действительно сожалела, что не рискнула воспользоваться ни одним из них, поскольку так не хотела признавать, что у неё, идеальной чистокровной волшебницы, что-то могло пойти не по плану.       Но в этот самый миг, ощущая костяшками пальцев хриплое сыновье дыхание, она ощутила что-то далёкое и почти забытое, скребущее кошкой в груди, что-то, что рвалось наружу в момент, когда она впервые взяла новорожденного Сириуса на руки, что-то, что не давало ей покоя в те счастливые минуты, когда её первенцу удалось осилить первое сложное заклинание, что-то, что неизменно мучило её, когда Сириус в чём-то превосходил сверстников. Этому чему-то не было место в её картине мира, но именно оно заставило старую ведьму поставить чашку с недопитым чаем на стол и потянуться освободившейся рукой к вьющимся - несмотря на гель - волосам сына.       Сириус ощутил такое несвойственное матери робкое прикосновение к его затылку, почувствовал, как дрожащие пальцы неуверенно перебирают его локоны и поднял взгляд на мать. Вальбурга была вся напряжена, как будто само действие давалось ей с большим трудом: на её старческом лице ходили желваки, а глаза стали более мутными, чем прежде. Она приоткрывала рот, словно очень хотела что-то сказать, но никак не решалась. В горле встал ком, который волшебник в трудом проглотил. Бродяга грустно улыбнулся матери и прошептал одними губами с виду неуместное, но так и рвущееся с языка: "Матушка, я дома...".       Рука матери замерла в его волосах, словно обжёгшись, а затем старая волшебница повторила грустную улыбку сына и ответила: "С возвращением...". И, Мерлин, как больно и радостно в этот момент было им обоим, как они были похожи в своих чувствах, как повторили друг друга их черты лица и мимика, как многое им хотелось высказать друг другу, но... оба сдерживались: Вальбурга была не готова даже самой себе признаться, что этот первый, неправильный с точки зрения традиций Рода, но такой непривычно тёплый контакт с сыном был ей до боли в сердце приятен; Сириус же очень боялся спугнуть мать, которая только-только начала ему открываться с такой необычной и неожиданной стороны, но ещё больше чародей боялся ошибиться, ведь леди Блэк оставалась типичной представительницей своего Рода - чистокровной волшебницей и истинной слизеринкой, - и Бродяга не знал, что у неё в голове. Он верил и не верил эмоциям, читаемым на лице матери, он пытался обнаружить её выгоду в этот момент, но не мог сосредоточиться ни на чём, кроме позабытого чувства материнской ласки.       Наконец, Вальбурга, словно опомнившись, убрала руку с головы сына и чинно сложила руки на коленях, отвернувшись к камину. Сириус усмехнулся, встретив на лице матери более подходящее для неё и более привычное ему холодное отстранённое выражение, и, встав с колен и поклонившись, пожелал матери хорошего отдыха. Затем, дождавшись её отстранённого кивка, ещё раз поклонился и покинул гостиную. Его ожидали восемь часов упоительного сна в восхитительно уютной кровати. А может, и все десять.       Проснулся Сириус глубоко под вечер. На часах, стоявших на прикроватной тумбочке, малая стрелка близилась к семи. Блэк потянулся, почесал живот, зевнул и прошёл в уборную. Там, справив нужду и вымыв руки, он уставился в зеркало: пора было приступать к реализации второй части плана. Нужно было найти способ доказать свою невиновность, а значит стоило посетить библиотеку: конечно, Бродяга знал заклинание, обращавшее анимага в его человеческую форму, но по опыту предыдущей попытки этих чар было мало, так как, во-первых, до Петтигрю ещё надо было добраться, во-вторых, после обращения нужно было удержать его на месте и доставить в Министерство или ещё куда, чтобы государственная машина зарегистрировала живой статус этого подонка. А покинуть дом в своей личине Сириус не мог: погоню из Азкабана никто не отменял. Светиться в форме собаки он опять же не рисковал - незарегистрированных анимагов отправляют ровно на тот же курорт, который Сириус имел наглость недавно покинуть, игнорируя сроки, уставленные путёвкой. Получалось, что нужно было или срочно искать объект для превращения и варить соответственно оборотное зелье, или же действовать чужими руками. Однако людей, готовых ему подсобить в его изысканиях, было не так уж много: местонахождение Римуса было Бродяге неизвестно, другие члены Ордена Феникса не были близки ему достаточно, чтобы поверить в его невиновность, а градус доверия к Дамблдору у Сириуса заметно снизился за последнюю пару лет. В сухом остатке была мать, деньги и влияние которой он мог использовать, с поправкой на её согласие, конечно, а также Кикимер, который, будучи домовым эльфом Дома Блэк, имел доступ в очень многие места. Блэк почесал затылок - казалось, что своими силами обойтись будет ой как не просто.       Бродяга вышел из уборной, позвал Кикимера и запросил у него новый наряд: негоже было являться пред матушкины светлые очи в одном и том же дважды за день. Эльф притащил ему новые белые брюки, синюю рубашку и белый галстук с белыми же туфлями. Сириус аж засмотрелся: когда-то давно, ещё в юности, друзья дразнили молодого Блэка пижоном за его пристрастие к красивым вещам. Теперь же его так и не вытравленные годами Азкабана привычки оказались как нельзя кстати. И запонки он застёгивать не разучился, и галстук завязал вполне сносно. Посмотрев на себя в зеркало, Блэк приказал домовику забрать ему волосы, и эльф подчинился, затянув лентой слегка небрежный хвост. Бродяга остался доволен: на него вновь пахнуло почти позабытой жизнью в достатке. Сириус снисходительно кивнул помощнику за его помощь и, приказав домовику следовать за ним, удалился в библиотеку.       Там Блэк потребовал у Кикимера принести ему все имеющиеся книги по анимагии и бумагу. Сам же Бродяга устроился в широком, обитом глубоким золотистым велюром кресле у камина. Буквально через пару минут на соседнем столике появилась увесистая стопка книг. Ещё одна гора изданий расположилась слева у ножки кресла. Наконец, последняя партия книг заняла место слева от предыдущей. Затем рядом с первой стопкой на столике появились туго закрытая чернильница и три заточенных пера, которые эльф принёс не иначе, как по ошибке, поскольку писать прямо сейчас Сириус не собирался и чернил, кажется, не просил. Стопка бумаги легла поверх предлагаемых книг. Блэк тяжело вздохнул, но открыл первую сверху книгу из тех, что лежали у его кресла. Работал волшебник по такой схеме: сперва просматривал содержание, затем, если книга была ему знакома, он сразу откладывал её в сторону, поскольку был уверен, что искомого в ней нет, если же издание ранее не было известно чародею, он перелистывал книгу до нужных ему страниц и делал закладки из трансфигурированных листов бумаги. После он откладывал отмеченную книгу в другую стопку и продолжал сортировку. Потратив на всё про всё минут сорок, он получил увесистый набор из сорока восьми книг, которые ему предстояло изучить.       Отсортировав издания, Блэк вновь вызвал домовика и приказал ему сперва отнести ненужные книги на отведённые им места, затем перенести нужные в его комнату, организовать на рабочем столе достаточное количество бумаги, чернил и перьев, а также проинформировать его насчёт местоположения и занятости матушки. Так Бродяга узнал, что леди Блэк изволит греться у камина в гостиной за чашечкой чая. Слегка поразмыслив, Сириус потребовал у домовика подать ему лёгкий ужин в гостиную и, размяв затёкшие мышцы, направился к матери.       Вальбурга обнаружилась в том же кресле, где он её оставил утром. Старушка сидела, задумавшись, и в её белёсых глазах плясали огоньки беснующегося в камине пламени.       - Доброго Вам вечера, матушка! - окликнул волшебницу Сириус. Вальбурга повернула голову, посмотрела на сына и слегка улыбнулась уголками губ, на что Бродяга отвесил лёгкий поклон и присел на диван.       - Добрый вечер! Ты ещё не ужинал?       - Нет, матушка, но я приказал Кикимеру подать лёгкий ужин сюда.       - Да, это правильно, тебе пока не стоит налегать на еду, - Вальбурга нахмурилась, глядя на исхудавшего сына. Затем словно отряхнулась, сжала крепче чашку в руках и повернулась обратно к камину. Тем временем на столе перед Сириусом возник лебяжий бульон, украшенный тройкой небольших сухариков, отдающих запахом трав и специй, и рядом с ним белела сатиновая салфетка. Сириус устроился на диване и, прикрыв колени салфеткой, стал с наслаждением поглощать предложенную пищу. Когда тарелка опустела, он промокнул губы салфеткой, положил ту на стол, и всё исчезло. Тогда он обратился к матери:       - Матушка, не будете ли Вы так любезны выслушать меня? Вальбурга оторвалась от камина и повернула голову к сыну, чинно кивнув ему в намёке на согласие. Сириус продолжил:       - Прошу прощения за беспокойство, однако я обращаюсь к Вам за советом в надежде на Ваши опыт и знания. Не подскажите ли Вы, какие существуют способы сокрытия своего присутствия? Кроме дезиллюминации и мантии-невидимки, естественно.       Вальбурга задумалась. После непродолжительного молчания она проронила:       - Всё зависит от цели, сын мой. Есть зелья, помогающие мимикрировать под окружение, есть чары отвлечения внимания, есть артефакты, наконец. Смогу сказать точнее, если ты изволишь посвятить меня в свой план.       - Как пожелаете, - Сириус только этого и ждал. - Дело в том, матушка, что Петтигрю, которого я так жажду уничтожить, является незарегистрированным анимагом.       - Вот как? - леди Блэк была знатно удивлена этой новости.       - Именно. И скрывается трус в семье Уизли в виде их домашней крысы...       - Грязь к грязи! - злобно воскликнула Вальбурга. А после уточнила: - Так ты хочешь сдать его, не попавшись сам? Разумно. Нечего тебе лишний раз светиться перед министерскими шавками. Впрочем, я бы посоветовала тебе не скрываться, а отвести подозрения, использовав другой облик.       - Чей же, матушка? В Нору мало у кого есть доступ. Как Вы правильно заметили, Уизли - грязные предатели крови, а потому их уже отвергли все мало-мальски достойные семьи.       - Используй того, кого они не могут не пустить! - фыркнула Вальбурга.       - Не могут... Значит, либо Дамблдор, либо Багнолд... Но вряд ли министр придёт в дом к обычному служащему... А вот начальник Артура... Кто там сейчас в отделе правопорядка? Амелия Боунс, кажется? Она могла бы, но... Для оборотного зелья нужен волос... Где мне его взять? - Сириус растерянно посмотрел на мать.       - А волос, сын мой, я тебе добуду. Главное - определись с объектом, - Вальбурга загадочно улыбнулась, вглядываясь в трещащие в камине угли.       Блэк глубоко задумался. Боунс или Дамблдор? По здравом размышлении Бродяга всё больше склонялся ко второму варианту: во-первых, директора он знал лично, а значит подражать ему было бы проще, а во-вторых, было бы странно, арестуй Амелия сперва Хвоста лично, а потом на суде неожиданно позабудь собственные заслуги. Все точно поймут, что здесь явно собака порылась. А некоторые и догадаются, что вполне конкретная... Нет уж, лучше попытаться прокрасться в дом Уизли через Дамблдора, и, если дело выгорит, просто послать ему письмо с извинениями...       Сириус вздохнул и назвал матери имя.