Многоуважаемый директор Дамблдор! Я искренне признателен Вам за Ваше участие в моей судьбе. Я всегда верил в Ваше неугасающее чувство справедливости! Благодарю за Ваше приглашение, однако после предательства одного из наших ближайших соратников и, смею заметить, моего близкого друга я несколько разочаровался в своём прежнем окружении, и хотя я всей душой радею за наше общее дело и ни в коем случае не отношу случившееся на Ваш счёт, мне потребуется время, чтобы вернуться в строй. Разумеется, Орден по-прежнему может рассчитывать на мою полную и безоговорочную поддержку в вопросах свержения Темных Лордов, однако до их появления я прошу позволения отойти от дел для реабилитации после тяжёлых условий неприветливого Азкабана. Надеюсь, Вы поймёте моё желание отдохнуть и восстановиться. Всегда и искренне Ваш, Сириус Блэк III
Каково же было удивление Бродяги, когда мать, не дав ему запаковать пергамент, вырвала письмо из рук ошарашенного сына и летящим, раздражённым почерком добавила приписку:P.S. Смею напомнить, Альбус, что я тебе не сова! Больше ни единого письма из моих рук к Сириусу не попадёт. Хочешь с ним поговорить — дождись суда. Глава великого и благородного Дома Блэк, Леди Вальбурга Блэк
То ли время было позднее, то ли аргументы, наконец, были приняты к сведению, однако поток писем от директора схлопнулся. Не появились осточертевшие конвертики и на следующий день, позволив матери с сыном вздохнуть с облегчением. И хотя Сириуса отчасти мучила совесть — всё-таки, несмотря на определённые вопросы, которые он хотел бы для себя выяснить, старик был и остаётся одним из наиболее значимых людей в жизни Бродяги («Прошлой жизни», — мысленно поправил себя волшебник) — Блэк счёл за благо временное дистанцирование от директора: мужчина был не готов вновь стать послушным членом Отряда Феникса, не задающим вопросов, идущим в бой по первому приказанию. Теперь он ощутил, насколько ценна его жизнь. Он был важен для матери, его ждали дела Рода, но самое главное — если он не защитит Гарри, то больше некому. Поэтому в этой жизни Сириус предпочёл сначала выяснить планы Дамблдора, убедиться в личной безопасности и защищённости крестника, а потом уже активно выступать на стороне старика. Однако новый день был не менее богат на события: теперь во время завтрака на имя Вальбурги пришло письмо от Амелии Боунс, которая приглашала мать преступника дать показания по поводу своих многочисленных просьб пересмотреть дело сына. Суд был назначен на завтра, и Сириусу до дрожи в пальцах хотелось на него посмотреть. Но стоило ему задуматься о том, что воспоминания Петтигрю, где он превращается в крысу, увидит весь зал Визенгамота, как Бродягу бросило в холодный пот: наверняка предатель не упустит возможности показать в Омуте памяти чуть больше деталей, чтобы засадить школьного товарища за решётку как незарегистрированного анимага. Отправиться обратно на нары Сириусу не хотелось. Но и исправить ситуацию самостоятельно Блэк не мог, а время поджимало. Уже завтра он вместо долгожданной свободы мог получить новый срок. Оставался единственный вариант: привлечь к делу мать. Сначала Сириус, стараясь не выдать заинтересованности, обронил при матери идею своего присутствия на суде. Мол, посмотреть на месть охота. Однако та решительно и непримиримо отказала, резонно заметив, что до тех пор, пока с Блэка официально не снимут обвинения, суду лучше не видеть его беглого лица во избежание нового ареста. — А морды? — простодушно уточнил Сириус, невинно глядя на мать и старательно хлопая глазами. Мать нахмурилась, сдержанно поставила чашку на место и уставилась на сына. Тот, в свою очередь, встал из-за стола, отошёл ближе к дверям и обернулся. Вальбурга глубоко вздохнула и схватилась за сердце, замерев в этой позе. Если бы не реальный страх за ментальное здоровье старушки, Бродяга бы даже признал её движения очень грациозными и какими-то киноориентированными. Сириус вернулся в человеческую форму, сканируя взглядом волшебницу на предмет приступа, и, не найдя выраженных признаков необходимости срочного обращения к колдомедикам, сел обратно за стол, отпивая чаю. «В такой ситуации лучше дать время всё осознать самостоятельно», — решил Блэк и принялся за пудинг, ожидая окончания мыслительной деятельности матери. Мать же, стоило отдать ей должное, всегда оставалась собой: уже через пару минут она отмерла, сумев сохранить свойственное леди благородного дома Блэк лицо, и невозмутимо похвалила сына за долгосрочное и умелое утаивание стратегически важной информации, после чего задала резонный вопрос, известно ли Министерству об анимагических возможностях её сына. Сириус приподнял брови и вытянул губы, намекая о неосведомлённости соответствующих инстанций. Вальбурга тонко усмехнулась, потом крепко задумалась, сопоставив в голове способности сына и его врага Петтигрю, и обронила вместе с тем что-то вроде: «Ладно, этот вопрос я решу». Бродяга нахмурился, пытаясь понять, каким именно образом мать собралась проводить анимагическую регистрацию своего беглого сына-преступника. Леди Блэк в ответ лукаво рассмеялась и собрала пальцы щепоткой, слегка соскальзывая большим пальцем вдаль, словно собираясь щёлкнуть, однако быстро возвращая ладонь в прежнее положение. Всё встало на свои места: деньги действительно могли легко решить эту проблему. Обрадованный Сириус широко улыбнулся и наклонился, ловя руку матери и целуя костяшки пальцев. — Ах, если бы все твои проблемы решались так просто, сынок… — вздохнула Вальбурга, запуская свободную руку в растрёпанные волосы сына. В голове же Сириуса запоздало мелькнула мысль: «Вот бы ты всегда была на моей стороне, мама…». Вслух же Блэк ответил: — Вы уже столь много для меня делаете, матушка! Я могу лишь благодарить Мерлина за то, что спустя столько лет всё же открыл мне глаза на Вашу заботу. — Надеюсь, он тебе и в отношении прочих вещей прозреть поможет… — ворчливо отозвалась Вальбурга, убирая руки, а после и вовсе вставая из-за стола. Ей ещё нужно было подготовиться к выходу. Сириус тем временем оказался предоставлен сам себе и, пока матушка регулировала «неожиданные трудности», Блэк решил, что ему пора найти себе учителя. К сожалению, в детстве он был не самым внимательным ребёнком, а учитывая его отношение к родственникам, можно смело утверждать, что в традициях собственного дома он был ой как несведущ. Просить помощи у матери в этом вопросе показалось Сириусу несколько неловким и комичным, да и не все свои идеи он готов был выложить пред её суровые очи, а вот привлечь к делу портрет какого-нибудь не сильно радикального родственника казалось разумным. Поэтому, стоило матери отправиться наводить марафет, её сын пошёл блуждать по родовому гнёздышку в поисках подходящего кандидата на роль его учителя и просветителя. Учитывая, что большинство предков, способных принять и разделить его взгляды, были выжжены с семейного древа, а их портреты методично уничтожались потомками, вариантов у Сириуса было не так много: он мог поискать портреты много-раз-прабабушек, которые в своё время вышли замуж за представителей чистокровных семей, однако их мужья, в отличие от большинства других зятьёв дома Блэк, нейтрально относились к магглам, что может служить характеристикой нрава их супруг до замужества. Например, такими были Дорея Поттер и Каллидора Лонгботтом. Однако такой план имел существенный недостаток: портреты были написаны, когда девушки ещё входили в род Блэков, следовательно, их «оттиски» на холстах были юны и вряд ли могли поведать Бродяге важные тонкости и секреты: смысл посвящать в тайны рода девушку, которая в перспективе может перейти в другую семью? Блэки никогда не были настолько глупы, чтобы отдавать информацию о себе в чужие руки. Вторым вариантом были портреты пришедших после замужества в род волшебниц из нейтральных семей. Тем не менее, и в этом плане был прокол: хоть они и стали Блэками, к самым тёмным тайнам их не допускали — а вдруг они шпионки? (Да, паранойя его предков не знает границ). Оставался единственный выход: отыскать мужчину-Блэка, который имел бы достаточно широкие взгляды и при этом оставался бы на древе… Задача уровня «максимум». Сириус бродил меж портретов предков, просматривал таблички с именами и пытался наладить контакт с наиболее расположенными к нему личностями. К сожалению, очень и очень немногие готовы были говорить с ним на тему магии, а обучать его соглашались и вовсе единицы. Как он и предполагал, прелестная Дорея, семнадцати лет от роду, узнав о проблемах Сириуса с артефакторикой, с радостью предложила свою помощь, что было не удивительно, учитывая, что три года спустя она станет супругой выходца одного из лучших родов артефакторов во всей магической Британии. Каллидора тоже хотела поучаствовать в образовании Бродяги, однако пока знания гербологии Сириусу применить было негде, а потому он просто предложил оставить раму для общительной прабабушки в своём кабинете, чтобы та имела возможность заглядывать к нему на чай. Неожиданно Блэк почти споткнулся, уставившись на двигающийся портрет Арктуруса Блэка III. Всё в Сириусе замерло от шока. Табличка под картиной гласила, что изображённый на холсте мужчина… скончался в 1982 году. Бродяга нахмурился, подошёл ближе, проводя пальцами по золочёной надписи, но цифры никуда не делись. — Добрый день, уважаемый потомок! — весело отозвался с портрета полноватый темноволосый мужчина, заметив внимание Сириуса к своему изображению, и поправил изящные очки, кажущиеся неуместными на его фактурном носе. — Смею предположить, что Ваше имя Сириус? Очень приятно, да-с… — Здрав-здравствуйте, дедушка Арктурус, — запинаясь, отозвался Блэк, покачиваясь. Реальность рушилась под его ногами. И как он не заметил раньше? Он же точно помнил, что ненавистный дядя Сигнус умер в 1979 году, но теперь… Он три дня назад отправил матушке письмо… Три дня… Сейчас 1984… А дед Арктурус должен был покинуть этот мир лишь в 1991… Почему? Что пошло не так? Неужели он ошибался и это не его реальность? Как тогда… ему быть?.. — Вы в порядке, молодой человек? Вы слишком бледны даже для аристократичных Блэков! — портрет засмеялся собственной шутке, и пуговицы на его полном животе напряглись под давлением двигающегося живота. Сириус вздрогнул от звуков его хохота, натянуто улыбнулся и попытался сосредоточиться на диалоге. Пожалуй, он подумает о возникших неувязках, когда останется в одиночестве. Сейчас же было бы неплохо сосредоточиться на собеседнике и возможности заполучить в союзники самого кавалера Ордена Мерлина первой степени. — Merci grand-père, — пролепетал Бродяга в ответ, заметив, как блеснули удовольствием глаза предка. Насколько помнил Блэк, его дедушка был ярым фанатом галлов, которыми восхищался настолько, что даже подумывал вернуть основную ветвь семьи на историческую родину: благо французская ветвь Блэков сохранила для рода устойчивые позиции на политической арене страны любви, вина и выпечки, а регулярный отдых в оставшихся за морем поместьях позволял поддерживать состояние недвижимости на должном уровне. К счастью или, наоборот, к беде, но жена достопочтенного галломана, Мелания, имела особые тёплые отношения с родным домом Макмилланов, а потому наотрез отказывалась терять возможность встречаться с сёстрами и братом каждые выходные (от портального перемещения хрупкой леди становилось дурно, а камины она считала слишком грязными, чтобы пользоваться ими регулярно, аппарация же, как известно, на дальних расстояниях невозможна). Поэтому, повздыхав о превратностях бытия пару десятков лет, Арктурус смирился с положением дел и с головой окунулся в обучение всех родственников — ближних и дальних — языку и истории любимой Франции. Зато теперь лучшего учителя в области семейных связей Блэков было не сыскать — галломан обшарил, кажется, даже самые дальние ветви родового древа в попытках найти свободные уши. И именно такая осведомлённость и была необходима его внуку Сириусу. «А уж бесконечные восторги Францией можно и потерпеть», — рассудил Блэк и принялся с жаром переманивать деда на свою сторону. Не прошло и трёх часов, как Сириус решительно возненавидел Париж и виноградники, зато довольный портрет предка с комфортом был размещён в рабочем кабинете Бродяги. Кажется, уже за эти несколько часов Блэк успел в идеале вспомнить язык и даже что-то из древней истории галлов, но, стоит отдать должное, помимо этого его голова обогатилась парой интересных историй о возвращении побочных ветвей Блэков в род, информацию о которых юный исследователь взял на заметку. В будущих прениях с матушкой точно пригодится. К слову о старой леди: та за это время успела выбраться в Министерство и потрясти парочку старых друзей, которые с удовольствием оказали давней знакомой небольшую услугу за символическую благодарность. Сириусу показалось, что с его шеи сняли ошейник: как приятно подстраховать тылы! Однако вместо победного чаепития с леди Блэк, которое Вальбурга хотела устроить в гостиной, Бродяга, сказавшись больным, предпочёл отдых в своей комнате. На деле же волшебнику нужно было освоить новую информацию о ротациях в составах живых и мёртвых родственников. Подобные изменения были крайне опасны: кто знает, какие ещё детали и штрихи могли отличать его реальность от этой. И добро, если это будет что-то незначительное. А если Гарри теперь девочка? Или он живёт не у Петуньи? Или Дамблдор на самом деле Тёмный Лорд? Ох, сколько рисков прибавляется… Призвав Шанди, Сириус потребовал у эльфийки раздобыть ему магический дневник. Подобные артефакты зачаровывались на крови хозяина, и никто никогда не смог бы прочесть из книжечки ни строчки, кроме её обладателя. Получив вещицу, Блэк занял место за рабочим столом и собственноручно стал вносить в списки совпавшие детали и расхождения реальности. Пока соответствий было намного больше, но расслабляться не следовало. Теперь любую информацию следовало самолично проверять на актуальность. Заканчивалась сегодняшняя запись обведённой в кружок заметкой «Макмилланы». Это была первая семья, с которой Сириус думал налаживать контакт, однако в связи с последними событиями их нейтральность к магглам следовало перепроверить. А пока нужно было изучить парочку сильных защитных чар на случай неудачного исхода завтрашнего заседания… День был долгим: Сириус многое повторял, перепроверял, копался в книгах, мастерил и улучшал. Вроде бы всё по мелочи, но к вечеру он устал как собака и еле-еле был способен поддерживать с матерью внятный диалог. Сжалившись, Вальбурга отпустила клюющего носом сына в кровать, напоследок напомнив о раннем подъёме: заседание было назначено на 9 часов. Следовательно, завтрак в доме Блэк следующим утром должен был состояться в половине восьмого. Сириус сонно кивнул, поцеловал матери руку и отправился спать.***
На следующий день всё в поместье Блэков пришло в движение: суетились эльфы, подбирая наряды господам, перепроверяла папку с бумагами Вальбурга, заканчивал футляр для своей палочки Сириус. Единственное, что нарушило хаос сборов, — тихий и как всегда вычурный завтрак, в ходе которого ни мать, ни сын не обронили ни слова, но ни один и не нарушил неспешности трапезы. Всё так же элегантно поднимались столовые приборы, всё так же без стука опускались чашки на блюдца. Но стоило приёму пищи подойти к концу, как всё снова завертелось, закружилось, и Сириус неожиданно осознал себя стоящим у камина в без четверти девять, отдающим палочку на сохранение матери. Их взгляды встретились, и Блэк подметил, что матушка была полна решимости. Ничто в её облике не выдавало волнения, однако непривычно сильно сжатые пальцы на ручках сумочки и чуть сильнее напряжённые уголки губ позволили волшебнику предположить, что и эта стальная леди может испытывать страх. Вальбурга действительно боялась вновь потерять сына. Когда Бродяга обернулся собакой и позволил надеть на себя ошейник, они с матерью прошли сквозь камин в Атриум Министерства. Большинство магов появлялось на работе именно в эти часы, поэтому Блэки тут же очутились в густой, бушующей толпе. Кто-то рассказывал коллеге историю, кто-то передавал дела, спешащие волшебники наступали Сириусу на лапы, замирали от неожиданности, парочка даже пыталась выгнать наглую собаку, не понимая, как та сюда пробралась, но стоило наиболее активным наткнуться на злобный взгляд Вальбурги, как те, извиняясь, исчезали в кишащем оттенками зелёного и синего мареве мантий. Войдя в лифт (а точнее, протиснувшись в набитую до отказа коробку), пара вздохнула с облегчением: на их пути остались лишь спуск в зал Визенгамота и небольшой коридор до самого помещения. По мере достижения лифтом всё более нижних этажей коробка пустела — волшебники выходили на нужных им ярусах, оставляя Вальбургу практически наедине с сыном. Кроме них в подъёмнике оказался также представитель семьи Розье, с которым леди Блэк завела неспешную беседу о перспективах содержания дома магглов вместо эльфов в качестве прислуги. Сириусу в этот момент остро хотелось заткнуть уши и зажмуриться, чтобы от услышанного не завыть белугой, но к подобному собачья анатомия не предрасполагала, поэтому приходилось чесать ухо и терпеть, кидая на мать недоумевающие взгляды: обычна та редко вступала с кем-то в диалог, считая это ниже её достоинства. Собеседник же, зная об этой черте характера знатной дамы, казалось, лишь преисполнился энтузиазмом и начал обильнее сыпать аргументами. Лорд утверждал, что магглы совсем обнаглели, и магическому сообществу просто необходимо указать им на их место в системе, тогда как Вальбурга мягко настаивала на дистанцировании миров. В конце концов её веское: «Мне было бы мерзко есть пищу из рук магглов», — завершило их спор, переводя диалог в иное русло. Так, за рассуждениями о составе Визенгамота, куда всё чаще стали допускать полукровок, благородные господа вошли в зал заседаний номер десять, где раскланялись с представителями своей партии и послали преисполненные желчи и высокомерия ухмылки противоборствующей стороне. Сириус всё время шёл нога в ногу с матерью, практически сливаясь цветом шерсти с подолом её платья. Вальбурга мельком проверяла состояние сына, вежливо улыбалась на вопросы о новом фамильяре и решительно отказывала всем желающим прикоснуться к «магическому существу». Бродяга был ей за это безумно благодарен. Краем уха слушая светские беседы, волшебник тем временем рассматривал помещение (а вдруг бежать придётся? Нужно изучить местность!): относительно небольшая комната была украшена античными колоннами и росписью эпохи Ренессанса, что нелепо сочеталось с грубыми чёрными скамьями, которые на манер сидений в аудиториях окольцовывали центральную площадку и поднимались вверх на 5-6 рядов. Колонны разделяли сидящих на своеобразные сектора. В отсеке же напротив входа первые два ряда сидений отсутствовали, маленькие чёрные лесенки вели сразу на третий ярус, где выделялись три кресла для руководителей заседания. В самом центре зала на постаменте обычно располагалась клетка, в которую сажали особо опасных преступников, однако в этот раз обвиняемого сочли уже безвредным, а потому подготовили для него стальной, крайне мерзкий на вид стул на трёх ножках. Наконец, двери зала распахнулись, являя собравшимся сухонькую фигуру Дамблдора в незабудковой мантии. За его спиной виднелась блондинистая копна Амелии Боунс и каштановые волны Миллисенты Багнолд — нынешнего Министра магии. Разговоры в помещении стихли, главенствующие фигуры заняли свои места, расселись и члены заседания. Наконец, Миллисента ударила молоточком и завела церемониальную речь о повестке заседания. Сириус сидел у ног матери во втором ряду и рассматривал собравшихся: представитель Паркинсонов шептался о чём-то с Бёрком, леди Флинт, сменившая на посту почившего супруга, была напряжена и старалась максимально соответствовать статусу, леди Булстроуд же — полная пожилая дама — тихо сопела, абсолютно незаинтересованная в деле, пока её сосед из рода Трэверс (сильно поседевший и состарившийся после ареста единственного сына) с презрением косился на неё. Двери распахнулись вновь. Стражники под руки ввели в зал Петтигрю, и шёпот усилился. Даже леди Булстроуд проснулась, рассматривая сощуренными сонными глазами потасканного, грязного мужчину, выглядящего сильно старше своего возраста. Его усадили на стул в центре помещения, и тот, выпятив крысиные зубы, стал заискивающе вглядываться в лица присутствующих. — Итак, мы начинаем первый судебный процесс по обвинению волшебника Питера Петтигрю в пособничестве Тёмному Лорду, в убийстве двенадцати магглов, в злонамеренной клевете в адрес волшебника Сириуса Блэка III, в инсценировке собственной смерти с целью укрытия от слова закона и в наличии незарегистрированных Министерством способностей анимага, — начала сильным, поставленным голосом Амелия Боунс. — Прошу работников Отдела Магического правопорядка продемонстрировать собравшимся полученные в ходе допроса обвиняемого воспоминания, — появился молодой волшебник в чёрной мантии с маленькой бутылочкой в руках. Содержащиеся в баночке воспоминания он вылил в принесённый коллегами и оставленный слева от трибун сероватый мраморный Омут памяти, который засветился голубоватой дымкой. Амелия продолжила пересказывать увиденные ею в памяти Хвоста события, тогда как все желающие могли подойти и посмотреть воспоминания лично. С места сдвинулись лишь самые молодые представители своих семей: люди почтенного возраста не привыкли тратить своё время на исполнение чужой работы. Петтигрю же на протяжении всей её речи мялся на стуле, противно, как-то по крысиному цокал начавшими гнить зубами и корчил молящие физиономии тем из присутствующих, кому не посчастливилось пересечься с ним взглядом. Сириуса Питер, к счастью, не видел: его сидение не предполагало комфортного размещения, а потому и повернуться, чтобы рассмотреть сидящих за его спиной магов, Хвост не мог. Вальбурга же предусмотрительно заняла место недалеко от входа, и Блэк мог беспрепятственно глазеть на лысеющий затылок бывшего друга, оставаясь при этом вне зоны его видимости. Когда Амелия закончила свою речь, слово перешло Хвосту, который начал юлить, убеждая заседание в том, что всё совершил под Империусом. Верхом абсурда для Сириуса стало заявление, что он и Джеймс с Римусом заставили предателя обучиться анимагии, применив на нём непростительное. Зал зашумел. Амелия уточнила, может ли Петтигрю подтвердить это воспоминаниями. Хвост, запинаясь и давя на жалость, начал новую арию о том, насколько для него больно возвращаться к этим дням. Мисс Боунс резонно отметила, что невинным людям гнить в Азкабане ещё больнее. Её слова были встречены ропотом одобрения, и хотя многие из старшего поколения смерили девушку осуждающими взглядами за неподобающую резкость, большинство всё же согласилось с её мнением. Вмешался Дамблдор, как Верховный Чародей, отметив, что в школьные годы Питер вовсе не выглядел несчастным: наоборот, дружба с Блэком и Поттером была предметом его гордости. Хвост под давлением общества ссутулился, начал судорожно сжимать и разжимать связанные за спиной руки, нервно покачиваясь из стороны в сторону, но не сдался и согласился показать воспоминания. Подошёл уже знакомый Сириусу работник в чёрной мантии и извлёк новую порцию воспоминаний. Петтигрю при этом тонко взвизгнул, а после заскулил, и его голос, тянущий одну высокую мерзкую ноту, потонул в гуле равнодушного шёпота. Амелия лично просмотрела дымку в Омуте и заявила, что возможность использования на обвиняемом заклятия Империус минимальна, поскольку и в случае с анимагией, и в момент убийства вся инициатива была исключительно на Петтигрю. Ропот возобновился: все смотрели на Питера с презрением и отвращением. Тот отчаялся, начал совершать ещё больше резких, механических, шебуршащих движений, как будто пытался вернуться в крысиную форму и сбежать, но цепи на руках были обработаны зельем, и потому пустые попытки приносили лишь ломоту в костях и адскую боль в запястьях. Он, пытаясь придумать хоть что-то, выдвигал теории одна другой смешнее: и о заклятиях в спину в раннем возрасте, и о применяемых на нём зельях, и о банальном страхе перед Тёмным Лордом. Однако с каждым словом к его сумбурному, откровенно утратившему логику лепету прислушивались всё меньше: каждая новая ложь убивала те крохи сочувствия, что остались в самых сострадательных из присутствующих. Тогда Питер, щурясь и гнусавя, постарался свести внимание членов заседания к халатности Дамблдора, под началом которого в школе свободно появляются незарегистрированные анимаги. Директор в ответ зарубил возмущения на корню, обронив, что разбор дела Питера и есть искупление его вины. Ещё и припомнил, что якобы именно он привёл предателя под суд. Сириус на это задорно рассмеялся про себя и отметил, что уголки губ матери также подрагивают от сдерживаемых эмоций. Лишь они двое во всём огромном зале знали об истинном ходе событий. Впрочем, пока соната идёт по нужным им нотам, они промолчат и дадут старику напоследок искупаться в лучах славы. Заседание тем временем подходило к логическому завершению. У Питера больше не осталось аргументов, оправдывающих его поступки, и он совсем сдулся, даже как-то замер, смирился и почти свернулся улиткой, опуская голову так низко к коленям, насколько позволяли связанные за спиной руки, а ещё неестественно побледнел, как будто не на суде был, а на рандеву с дементором. Хотя это было по своей сути до забавного недалеко от его ближайшего будущего: судейская коллегия оказалась неумолима в своём решении о пожизненном заключении Петтигрю. Из пятидесяти членов сорок девять проголосовали «за». В воздержавшихся оказалась лишь вновь уснувшая леди Булстроуд. Хвоста вывели из зала те же ребята из Отдела Магического правопорядка, которые теперь должны были транспортировать заключённого в Азкабан. Покидая помещение, Питер таки заметил большого чёрного пса, однако к его воплю «Блэк! Сириус Блэк здесь!» уже никто не прислушивался — слишком много Петтигрю сегодня лгал. Сириус смотрел вслед бывшему другу и думал, очень много и судорожно думал, охватывая взглядом эту картину, запоминая, отпечатывая её в своей памяти. Это был сладкий миг его триумфа: первого с момента объявления его крёстным. На секунду волшебнику померещилось, что рядом с дверью замерли силуэты Лили и Джеймса. Друзья ободряюще улыбнулись и рассеялись дымкой. Глаза Бродяги заслезились, в груди стянуло тоской вперемешку со счастьем, в нос ударил запах канцелярии и маминых духов, а ещё пыли и лимонных долек, и эта смесь навсегда стала для Блэка символом моральной свободы и выполненного долга. Остро хотелось завыть, но он был на людях, и его ещё ждали дела. Тем временем Амелия вызвала Вальбургу. Выходя со своего места, старая волшебница не забыла скользнуть рукой к шее сына и снять ошейник, а также незаметно оставить у ножки кресла футляр с палочкой Сириуса, чтобы тот в случае опасности мог немедленно трансформироваться и вступить в схватку. Пёс же напоследок благодарно лизнул ей руку. Теперь всё зависело от красноречия леди Блэк. Послав оставшемуся сидеть смирно сыну благодарную улыбку, Вальбурга с выражением полной собранности вышла в центр зала. Её осанка была идеально ровной, шляпка едва прикрывала блестящие, оживлённые глаза, на губах играла уместная вежливая полуулыбка, и лишь Бродяга знал, что на самом деле эту мимическую складку у левого уголка губ можно трактовать как оскал. Леди Блэк готова была отстаивать сына со всем жаром. Боунс начала допрос стандартно: не под Империусом ли сейчас волшебница и добровольно ли даёт показания. Вальбурга сухо ответила, что, хотя пресса и окрестила её полоумной, её ум на деле острее многих других, как выяснилось сегодня. По рядам прошлись сдавленные смешки. Мисс Боунс призвала к порядку и продолжила процедуру. Она спросила о том, где была Вальбурга в ночь ареста её сына. Та ответила, что как приличная благородная леди проводила уединённый вечер в компании супруга, а после иронично заявила, что подтверждение у покойника взять не получится, но она готова предоставить свои воспоминания. Игнатиус Прюэтт зашёлся хриплым смехом с последнего ряда, да и остальные не преминули закашляться, подавляя эмоции. Боунс нахмурилась, но не стала повторяться: видимо, смирилась с язвительностью разъярённой матери. С тяжёлым вздохом она уточнила, знала ли Вальбурга изначально о невиновности сына, и если да, то почему не заявила об этом на первом заседании. Старушка ответила, что, во-первых, она знает себя и этого достаточно, чтобы понимать логику действий другого Блэка, а во-вторых, она достаточно хорошо воспитала сына, чтобы тот не попался на месте преступления так бездумно, реши он совершить убийство, и, в-третьих, что, не будь она Вальбургой Блэк, её сын часто глупил, но никогда не был идиотом, чтобы в ситуации, где он единственный подозреваемый, не прикрыть тылы. Её речь звучала спокойно и разумно, а репутация значимой политической фигуры сделала своё дело: подавляющее большинство вынуждено было признать, что, если Сириус хоть каплю похож на свою мать, он не мог так проколоться. Амелия, сделав записи в блокноте, повторила свою часть вопроса про предыдущий процесс. Вальбурга замолчала, пытливо заглядывая в глаза судьям, а затем тяжело, резко, роняя звуки в купол тишины, прошипела: «А разве моего сына судили по-человечески?». Боунс сглотнула, впиваясь взглядом в свидетеля, и, нахмурившись, перелистнула бумаги. Ропот прошёл меж присяжными: многие помнили, что в тот раз суд был в очень узком составе и скорее для галочки, впрочем, протестов никто, кроме Вальбурги, и не выказал: дело казалось очевидным. Взгляды особо пытливых скрестились на Дамблдоре: директор Хогвартса не мог не знать бывшего ученика (и его сегодняшнее высказывание в адрес Петтигрю подтверждало его осведомлённость), однако почему-то не вступился за него, хотя точно присутствовал на ускоренном процессе. Другая часть магов пытливо взирала на краснеющего Министра, которая, казалось, просто спешила замять дело, ведь гораздо более значимым событием была смерть Тёмного Лорда, чем двенадцати магглов. Единственная, кто избежал подобной участи, — сама Амелия Боунс, только недавно занявшая пост главы Отдела магического правопорядка и получившая место в Визенгамоте, — растерянно вчитывалась в строчки дела. Шёпот в зале переходил в гул, Дамблдор выпрямился на стуле и активнее стал поглощать лимонные дольки, не спеша, впрочем, успокаивать собрание, Миллисента же хмуро разглядывала стол перед собой. Наконец, Боунс оторвалась от бумаг и, кинув полный негодования взгляд на коллег, постучала молоточком, призывая собрание к тишине. Она предложила присяжным проголосовать по двум пунктам: во-первых, о снятии с Сириуса Блэка III обвинений в убийстве магглов и волшебника Питера Петтигрю, во-вторых, о необходимости проведения заседания о нарушенной процедуре судебного процесса должностными лицами, повлекшей за собой моральный и физический ущерб здоровью невинного. Министр попыталась возразить, что тогда времена были тёмные. Амелия, взбешённая вскрывшейся несправедливостью, огрызнулась, что, видимо, в Азкабане времена светлее, раз туда ссылают всех без разбору. Миллисента ахнула, сощурилась и, очевидно, придумывала план мести пылкой работнице. Тут вмешался Дамблдор, который веско отметил, что все аргументы обеих сторон действительно можно будет послушать на другом процессе, если, конечно, собравшиеся одобрят эту идею. Министр злобно зыркнула на Великого Чародея, почувствовав себя преданой: если раньше они вместе могли задавить Боунс, то теперь, очевидно, выступят друг против друга на следующем заседании, и Миллисента не была уверена, что её слово окажется более веским и убедительным, чем слово Дамблдора. Присутствующие же тем временем проголосовали по первому вопросу в соотношении сорок два к восьми. (Для некоторых представителей показалось недостаточным признание вины Хвоста. Они подали идею просмотреть и воспоминания Сириуса. В конце концов, не просто так же он сбежал и не явился сам, на что Амелия резонно ответила, что любой сбежал бы из Азкабана, будь у него возможность, а не получи суд новые улики, Блэк бы без реверансов и выслушиваний отправился обратно в застенки, так что ничего удивительного, что он спрятался. «Теперь найти бы его, чтоб о свободе сообщить…» — вздохнула судья. Сириус не смог подавить скулёж, услышав эту реплику, и соседи с опаской покосились на пса). Второй вопрос был принят единодушным согласием — сорок девять к одному — леди Булстроуд опять спала. Тяжело вздохнув, Боунс подняла последнюю на сегодня тему: знает ли что-либо Вальбурга об анимагических способностях сына? Члены комиссии ахнули и осуждающе зашептались, уставившись на свидетельницу. Леди Блэк гордо кивнула и ответила, что её сын действительно очень талантливый волшебник. Мисс Амелия и многие в зале упрекнули леди Блэк в утаивании преступления — никто в магическом мире не слышал о регистрации новых анимагов последние двадцать лет, — на что Вальбурга ответила, что Визенгамот действительно полон стариков, у которых проблемы со слухом и зрением, и предложила им перепроверить документы. Принесли бумаги, и в записях за 1977 год обнаружилась заметка об обретении Сириусом Блэком III анимагической формы большого чёрного пса. Амелия даже потёрла надпись пальцем — она была уверена, что ещё два дня назад, когда она запрашивала эти бумаги из архива в процессе подготовки к заседанию, этой записи в них не было. Однако чернила упрямо утверждали обратное. Она зачитала запись собравшимся, и под конец её монолога в зале наступила абсолютная тишина. Все уставились на Бродягу, мирно сидевшего у ножки кресла Вальбурги. Тот поднялся на лапы и потрусил к матери, пока та, ощутив триумф от удачно осуществлённого плана, вне регламента взяла слово: — Раз уж все обвинения с моего сына сняты, спешу представить Вам — официальный наследник рода Блэк и новый представитель нашего дома в Визенгамоте, — на этих словах Сириус обернулся, поправляя лацканы пиджака и становясь по правую руку от матери, ловя шепотки и поражённые взгляды присутствующих, наслаждаясь абсолютно растерянным видом интригана-директора и восхищённым — Боунс, — Сириус Блэк III. Сириус картинно поклонился и взял гордую мать под руку.