#3 – ЭНДРЮ ДЖОЗЕФ МИНЬЯРД, ГОЛКИПЕР
4 ноября, скорпион.
Временные рамки: один год до событий «Лисьей норы».
Рене хранила свои ножи в коробке из-под обуви на верхней полке шкафа, за пустыми коробками, в которых она приносила в школу свои фотографии и хрупкие украшения. Набор из пяти тонких ножей длиной с палец находился в складном сетчатом чехле с защитным пластиковым слоем. Остальные хранились либо в ножнах, либо в плотной ткани. Рене не брала в руки клинки с тех пор, как подписала контракт с Ваймаком на игру в составе «Лисов», но сейчас она сделала то же, что и в тот вечер: встала на колени посреди спальни и осторожно развернула каждый из них. Дэн снова была у Эбби, а Элисон вчера заснула в постели Сета, так что некому было видеть её с оружием и не перед кем оправдываться.
Рене поочередно перебирала ножи в руках, проверяя, нет ли на них крови, которую она смыла уже много лет назад. Она ожидала, что почувствует что-то – разочарование от того, как легко её уговорили ввязаться в эту драку, или легкое недомогание от того, что ножи так хорошо знакомы её рукам спустя столько лет, но она не почувствовала ничего. Она задумалась об этом на минуту, зная, что у неё есть свободное время до того, как она должна была спуститься вниз. Хороший ли это знак, что прошлое не преследует её сейчас, или ей ещё рано искупать вину?
Ещё было о чём подумать, конечно, но время вышло. Поразмыслив ещё немного, Рене выбрала определенное оружие и убрала всё остальное. Коробка с обувью была надежно спрятана, и Рене пристегнула ножны к боковой поверхности икры. Она опустила подол брюк и надела хорошо разношенные кроссовки. Оглядевшись по сторонам, она обнаружила на подушке ключи. Рене забрала их и спустилась по лестнице в подвал.
В кампусе было всего около ста студентов, приехавших на летние каникулы, и только одна группа успела заселиться в Лисью Башню, но Рене проверила все помещения на наличие свидетелей. Эндрю она нашла в последней комнате. Он уже сложил хлипкие ножки столов и придвинул их к стенам. Стулья были задвинуты в углы и поставлены друг на друга в перевернутом виде. Рене прикинула, сколько места им осталось, оценила его как достаточное, и засомневалась, когда получше разглядела своего противника.
Эндрю был одет в черную рубашку с короткими рукавами, но его руки были почти полностью закрыты. То, что она до сих пор принимала за нижнюю рубашку с длинными рукавами, оказалось черными полосами ткани от запястья до локтя на обеих руках. Возможно, это была неумелая попытка скрыть свои ножны, но у Эндрю должны были быть только одни. В пятницу он сказал ей, что у него на один нож больше, чем у неё, и предположил, что она не вооружена. Его левая рука была подстегнута, а правая, скорее всего, прикрыта, чтобы левая не бросалась в глаза.
— О, она пришла! — говорит Эндрю, — Женщина, которая держит свое слово, какая новинка.
— Честность, или честные женщины? — уточняет Рене.
— Да, — сказал Эндрю.
Рене улыбнулась и пропустила это мимо ушей. Она натянула легкую толстовку на молнии поверх майки, чтобы не бродить по коридорам с открытыми плечами, но теперь она выпуталась из нее и положила ее на ближайший стул. Эндрю покачивался на носочках, когда она повернулась к нему, и покрутил пальцем возле головы, когда она остановилась.
— Как неожиданно. Дай-ка посмотреть ещё раз.
Она послушно повернулась к нему спиной. Пестрые шрамы вдоль верхней части лопаток были слишком блеклыми, чтобы он мог заметить их в другом конце комнаты, но она знала, что он заметил края ее татуировки. Вчерашняя рубашка могла бы еще больше подчеркнуть неровные линии, но она не снимала пиджак всё время, пока была с ним.
Эндрю просунул палец в прорезь для руки и потянул его к центру спины, пытаясь натянуть его настолько, чтобы лучше рассмотреть шрамы. Для того чтобы он смог увидеть их целиком, ей пришлось бы снять майку, но ей казалось, что он видит достаточно, чтобы понять, на что смотрит. Зазубренные крылья были скорее драконьими, чем ангельскими, – следствие того, что неопытная рука забивала её юную кожу. Иногда она думала, что это уместно – несоответствие между тем, кем она была, и тем, кем хотела быть, было врезано в её кожу навечно.
— Тюремные чернила? — спросил Эндрю.
— Почти, — ответила Рене. — Одна из ищеек сделала это для меня. Тогда это казалось хорошей идеей.
Эндрю отпустил ее и отошел, и Рене повернулась к нему лицом. Когда он замолчал, она сказала:
— Я считаю своим долгом предупредить тебя, что я сражаюсь нечестно. Я скорее буду уважать тебя, выкладываясь на полную, чем замедлю развитие наших отношений, будучи недостойным соперником. У тебя, я полагаю, нет никаких сомнений в том, чтобы драться с женщиной?
— О, нет, — улыбка Эндрю почти доходила до ушей. — Совсем нет.
— Какое облегчение, — сказала Рене с намеком на свою обычную милую улыбку. — Значит, это действительно может быть интересным.
Рене не была уверена, кто из них двинулся первым, может они оба дернулись в одну и ту же секунду. Она не думала, просто двигалась, и уже через пару ударов поняла, кто из них победит.
Она не привыкла драться с людьми, которые были ниже её ростом, а Эндрю был значительно быстрее, чем она, да ещё и накачанный наркотиками, но Рене могла и хотела приспособиться. Она не знала, научил ли кто-то Эндрю драться или он сам научился этому в силу необходимости, но агрессивность его стиля говорила о том, что он использует насилие для разрешения всех споров и утверждения своего превосходства.
Шесть лет, проведенные Рене в банде, напротив, были бесконечной борьбой за выживание. «Гончие» сражались друг с другом в качестве разрядки и тренировки, а с остальными жителями города — при защите или попытке грабежа территории. Она защищала своё тело и свою репутацию ценой своей жизни. Она была медленнее, потому что была терпелива и потому что знала, сколько ударов она может принять, прежде чем окажется в серьезной беде. Она была готова уступать шаги так часто, как это было необходимо, если это означало, что можно выжить.
Рене не думала, что Эндрю привык проигрывать, но она была не против напомнить ему, каково это.
К сожалению – и неудивительно – у Эндрю не хватило здравого смысла отступить, когда стало ясно, что ему не справиться с ней. Он сказал ей, что Миньярды не извиняются; видимо, они не говорят «дядя» тоже. Единственной, кто мог положить этому конец, была Рене. Она оттеснила его к стене, наблюдая за тем, как он достает нож. Это было неизбежно, когда он понял, что проигрывает, но когда он потянулся за ним, было уже слишком поздно.
Рене не просто так оттеснила его, теперь стулья были в пределах её досягаемости. Она подхватила один из них и замахнулась им в бок Эндрю, зацепив ножками его руку и заставив лезвие вылететь из пальцев. Удар локтем в подбородок отбросил его голову к стене, и Рене с силой крутанула стул, грозя вывихнуть ему плечо. Он инстинктивно дернулся, и через секунду уже лежал на спине, Рене упиралась ему коленом в горло, а второй ботинок прижимал его запястье к ковру. Она выдернула нож из ножен и приставила острие к его паху.
— Хватит, — сказала Рене.
Она дала ему мгновение, чтобы ответить или отреагировать иначе. Он ничего не сказал: не было ни признания своего поражения, ни глупого оспаривания её победы, но Рене все равно кивнула и отстранилась от него. Как только Эндрю стало легче дышать, он начал смеяться. Рене убрала нож и уселась рядом с ним, скрестив ноги. Эндрю приподнялся и посмотрел на нож в своей руке. Казалось, он был слегка удивлен. Или позабавлен?
— У тебя неплохие навыки для начала, — сказала Рене, — Но ты должен был достать его раньше.
— Против кого-то другого, возможно! — Эндрю помахал ей ножом и отбросил его в сторону. — Но против тебя, вероятно, это не имело бы никакого смысла, а?
Он улыбнулся, но Рене увидела угрозу в его обнаженных зубах. Она представляла для него угрозу, и это ему не нравилось.
— Как ты уже сказала, эта безделушка только для подстраховки.
— Ты мог бы выбрать оружие, с которым тебе было бы удобнее, — сказала Рене.
— В этом потерялся бы смысл, — сказал Эндрю, пожав плечами. — Ему нравились ножи, а мне нравится побеждать людей в их собственной игре.
Рене перестала дышать. Потребовалось несколько ударов сердца, чтобы легкие снова заработали, но даже тогда она не доверяла своему голосу в голове. Она чуть было не спросила, кого он имеет в виду, но это было не её дело. Кроме того, не так важно, кто это, как важно всё остальное. Эндрю наклонил голову и приподнял бровь, что означало, что что-то в её выражении лица выдает её с головой.
— О чём это ты думаешь, интересно. — спросил Эндрю.
Рене взвешивала варианты. Она знала, по какому пути ей следует идти, и знала, какой путь ей необходим.
— Без должной практики ты не станешь лучше. Потренируешься со мной еще раз? Не сегодня, конечно, но позже. Даже если это будет всего лишь раз в неделю, это лучше, чем сражаться с тенями.
— Назови причину такой перемены в твоём лице! — потребовал Эндрю.
— Знаешь, зачем я научилась драться на ножах? — спросила Рене. Он только пожал плечами и повернулся в поисках своего ножа. Она решила, что он все еще слушает её, и не ошиблась – следующие слова заставили его застыть на месте с рукой на полпути к лезвию.
— В ночь посвящения в «Кровавых ищеек» меня изнасиловали восемь человек. Традиция, – сказала она с непринужденностью, которой на самом деле не чувствовала. – После этого большинство из них оставили меня в покое, но один проявлял ко мне особый интерес. Он был старше меня, больше и сильнее меня, поэтому мне пришлось искать способ борьбы с ним. Он любил ножи, — сказала она, и Эндрю бросил на неё быстрый взгляд, который она не смогла расшифровать, — И я решила использовать их против него. Я хотела победить его в его же игре.
Эндрю опустился на колени, чтобы оказаться перед ее лицом. Он был так близко, что костяшки пальцев задели ее ключицу, когда он слегка подался вперёд.
— Но в твоей истории есть изъян, разве ты не заметила? В пятницу ты сказала, что провела в «Ищейках» шесть лет. Но в Северной Дакоте ты пробыла ещё два с половиной года, так? Либо ты очень стара, либо очень молода. А может быть, и то, и другое?
— Мне двадцать два года, — сказала Рене. — В сентябре мне исполнится двадцать три.
Эндрю посчитал всё быстрее, чем она ожидала – она не ожидала, что он вообще запомнит все тонкости истории, которую она рассказала ему в пятницу, но теперь он собрал цифры воедино и пересчитал их на пальцах.
— Двадцать один тебе было на первом курсе Пальметто. Девятнадцать, когда ты училась в Вест Джексон, восемнадцать, когда ты переехала в Северную Дакоту. Два года в приемной семье. Значит, ты стала «ищейкой» в десять лет, Натали Рене Шилдс-Уокер.
— Да, — тихо сказала Рене.
— Проспойлери мне конец этой истории, — сказал Эндрю. — Ты убила его?
Он больше не улыбался. У Рене возникло ощущение, что её ответ был действительно важен для него, но она не знала, почему. Его странные высказывания то тут, то там заставляли её думать, что он более, чем женоненавистник, но его напряженный взгляд развеял эти подозрения. Возможно, ещё слишком рано было доверять ему, но в тот момент Рене была готова поверить. Он не был хорошим человеком – возможно, никогда им не был и не будет, – но он не был и бездушным, безумным монстром, каким его выставляли окружающие.
— В конце концов, — сказала Рене. — Я знала, что он убьет меня, если я начну сопротивляться, поэтому я ждала, пока не буду достаточно уверена, что смогу с ним справиться. Но да. Когда пришло время, я победила, и он умер
Она потянулась к своему кулону с крестиком и по нему провела пальцем.
— Я все жду момента, когда начну жалеть об этом, но годы спустя я всё ещё не могу раскаяться. Поэтому я храню ножи, которыми я убила его, чтобы помнить, во что я позволила себе превратиться. Я, конечно, уже не практикуюсь, но помню достаточно. Хочешь померяться со мной силами?
— Ты самый странный христианин, которого я когда-либо встречал. — он отступил от неё, схватил свой нож и вскочил на ноги. Рене смотрела, как он убирает нож под левую повязку. Обернувшись к ней, Эндрю оскалился в маниакальной ухмылке. — Возможно, это не самый разумный выбор!
Рене пожала плечами.
— Ты сказал мне, что этот нож – твоя последняя линия обороны и что ты не стал бы применять его против того, кто не был достаточно силен, чтобы заслужить это. Я полагаю, что это означает, что ты не воспользуешься тем, чему я тебя учу, против меня, и не причинишь вреда моим друзьям. Если я права, тогда мы сможем устраивать спарринги вновь.
— Ты слишком легко решаешь довериться.
— Я то? — спросила она. Эндрю только улыбнулся, и Рене поднялась на ноги. Движение напомнило ей о том, как ей всё болит. Она как можно осторожнее помассировала пульсирующее от боли плечо и не пыталась скрыть, что вздрогнула. — Кажется, у меня будет синяк.
— Слеза за твой дискомфорт, — Эндрю провел большим пальцем по уголку глаза.
Рене улыбнулась, несмотря на то, что он явно издевался.
— Ты поговоришь с Дэн и Мэттом?
— Мне нечего им сказать.
— Может быть, ты хотя бы заглянешь к ним и проверишь, как у него дела?
— Нет смысла! Ему и без меня станет лучше.
Кто-то другой, возможно, и сдался бы, но Рене была полна решимости. Она на мгновение задумалась, затем её память озарила история, которую Ники рассказал ей в пятницу. Это было притянуто за уши и слишком сильно зависело от её новой оценки характера Эндрю, но она уже привыкла к скачкам, когда это было необходимо.
— Мне нужно увидеть его, — сказала она. — Я была наркоманкой в последние годы работы в «Кровавых ищейках», и именно моя зависимость привела к тому, что я сорвалась и в конце концов была арестована. Я понимаю, с чем сейчас борется Мэтт, поэтому я лучше всех могу помочь ему в этом, но Эбби и Бетси волнуются, когда я рядом. Они знают, что он нуждается во мне, но боятся, что он спровоцирует мой рецидив. — она просияла, как будто ей что-то пришло в голову. — Давай поедем вместе. Я поеду ради Мэтта, а ты – ради меня. Ты же не оставишь меня одну перед лицом такого ужасного искушения.
Эндрю изобразил, как перерезает себе горло.
— Я больше никогда не оставлю тебя наедине с Ники.
— Значит, он сказал правду?
— Правда слишком ценна, чтобы разбалтывать её так просто, — сказал Эндрю. — Ники никогда не поймет, да? Он немного глуп.
Через секунду он исчез, проплыв мимо неё за дверь. Рене с минуту смотрела на пустой дверной проем, потом схватила кофту и побежала за ним. На улице было слишком тепло для таких вещей, и толстовка неудобно прилегала к ее разгоряченной, потной коже, но Рене предпочитала не появляться на людях с татуировкой. Она успела застегнуть толстовку до самого горла, когда Эндрю открыл дверь и повел её на парковку.
Как только Эндрю увидел свою машину, с помощью кнопки на брелке он открыл двери, и Рене перебралась на пассажирское сиденье. Чем больше она двигалась, тем сильнее все тело отзывалось болью. Эндрю, казалось, не страдал. Рене не знала, был ли это храбрый вид, или мания, вызванная приемом лекарств, не позволяла ему осознать, сколько ударов она все же нанесла ему.
— Мне жаль твоё лицо, — сказала она. Она рассекла ему губу локтем, и к этому времени на его скуле и челюсти появились пятна, превратившиеся в ужасные синяки.
— Мне не жаль твоё, — ответил он и включил радио, чтобы прервать дальнейший разговор.
У дома Эбби была припаркована куча машин: машины Эбби и Ваймака – на подъездной дорожке, машина Дэн – перед арендованной Рэнди у обочины. За неимением лучшего Эндрю остановился перед соседским домом, и Рене повела его через двор. Дверь дома Эбби, как обычно, была не заперта, но Рене всё равно постучалась, открывая.
— Это я, — позвала она, чтобы Эбби не пришлось вставать и выяснять всё самой. Эндрю подвинулся, чтобы Рене могла закрыть за ними дверь, и Рене повела его по коридору в гостиную.
Все подняли глаза при их появлении, но все приветствия, которые они могли бы произнести, угасли, когда они увидели, кого она привела с собой. Рене внимательно осмотрелась, прикидывая возможные неприятности. Рэнди была единственной, кто не узнала Эндрю, поэтому она лишь кивнула и обернулась к сыну. Выражение лица Ваймака было настороженным, Эбби – каменным. Взгляд Бетси был пристальным, но её поза была расслабленной: она была заинтересована в новом повороте событий, но не обеспокоена. Дэн застыла на месте, прижавшись к боку Мэтта, и её лицо побелело от гнева. Самой важной была реакция Мэтта – он застыл, увидев Эндрю, но на его лице не было ни страха, ни гнева.
Эндрю подпер плечом дверную раму и ухмыльнулся Мэтту.
— Ну и дела!
— Привет, — сказала Рене прежде, чем Дэн успела открыть рот. Она сохранила максимально мягкий тон, пересекла комнату и обратилась к Мэтту. — Мы решили зайти и проведать тебя.
— И вы притащили друг друга сюда на руках? — спросил Ваймак, жестом показывая на свое лицо.
— Он тебя ударил? — требовательно спросила Дэн.
— Я ударила его первой, — весело ответила Рене.
— Нет, — возразил Эндрю, потом подумал и пошел на компромисс. — Может быть.
Рене встала на колени перед Мэттом и скрестила руки на его коленях. Мэтт не подавал виду, но он был напряжен как камень под её прикосновениями. Рене улыбнулась ему, намекая, чтобы он сосредоточился на ней, а не на Эндрю, и в конце концов он перевел взгляд на неё.
— Как ты себя чувствуешь?
— Лучше, — ответил Мэтт после долгой паузы. — Наверное?
— Когда я отходила, я постоянно злилась по любому поводу, — сказала Рене. Она кивнула, заметив, как дернулся уголок его рта, и сказала, — Я так и думала. Этот дом слишком мал. Возвращайся к нам на тренировки и выбрасывай свою агрессию на площадке.
— Я не могу, — сказал Мэтт, в его голосе прозвучало нечто похожее на стыд.
— Ты можешь, — сказала она тихо, но настойчиво.
В прошлом году Мэтт сказал ей, что его мать сделала фитнес и спорт его лучшим оружием против наркотиков. Вместо отцовских шприцов и таблеток ему нужно было заняться чем-то здоровым. Сначала он научился боксу, так как это давало ему возможность выплеснуть свою боль и беспокойную ярость, а затем он вернулся к экси. Рене не знала, сработает ли один и тот же трюк дважды, но она должна была в это верить. Более того, ей нужно было, чтобы он в это поверил.
— Ты знаешь, что достаточно силен, чтобы навредить нам, — сказала она. — Теперь поверь, что мы достаточно сильны, чтобы поддержать тебя. Там ты не сможешь причинить нам вреда. Это самое безопасное место для тебя сейчас, и ты почувствуешь, как очистишься от всего этого.
— Поторопись, — сказал Эндрю. — Твои товарищи по команде так шумят, когда тебя нет рядом.
— Эндрю, — резко сказала Эбби.
Его имени было достаточно, чтобы привлечь внимание Рэнди, и она бросила взгляд через всю комнату. Она дернулась, словно собираясь встать, но Эндрю не стал задерживаться. Он отмахнулся от надвигающейся лекции Эбби и выскочил из дверного проема.
— Довезу себя сам! — крикнул он через плечо, уходя.
Как только за ним захлопнулась входная дверь, Дэн повернулась к Рене.
— Он тебя ударил?!
— Раз или два, — ответила Рене.
— Кто победил? — спросил Ваймак.
— Я, — ответила Рене с легким возмущением, словно не могла поверить, что Ваймак спросил об этом.
Это было немного невежливо с её стороны, но она добилась желаемой реакции: Мэтт рассмеялся:
— Я бы хотел на это посмотреть.
— Я рада, что ты этого не видел, — сказала Рене. — Я не положительный боец, и никакая вера не сможет изменить этого во мне. Кроме того, я не думаю, что Эндрю хорошо воспринял бы присутствие зрителей.
— Это его заслуга, — мрачно сказала Дэн.
Рене переводила взгляд с Дэн на Мэтта, взвешивая свои слова и думая, как сказать это так, чтобы не показалось, что она принимает чью-то сторону.
— То, что он сделал, было неправильно, — сказала она, — И мне жаль, что вы никогда не услышите от него извинений за это. Но после разговора с ним и Ники я верю, что он действительно хотел вам помочь. Может быть, это не то, чего мы хотели бы, и может быть, у него не совсем верный способ добиться результата, но он хотел, чтобы ты был чист.
Она рассказала им то, что Ники рассказал ей об Аароне, а затем сказала:
— Эндрю сам по себе наркоман, но его наркотик – не совсем то, от чего он может отказаться, — она постучала пальцем по виску, имея в виду назначенное судом лекарство, которое поддерживало Эндрю в состоянии маниакального кайфа большую часть его бодрствования. — У него нет другого выбора, кроме как продолжать принимать их, хотя он нашел несколько способов контролировать и ослаблять эту зависимость. Я не думаю, что он наслаждается этим больше, чем Аарон. — она убрала руки с ног Мэтта и расслабленно откинулась назад. — Но это всего лишь мои домыслы, и я не думаю, что Эндрю признался бы в этом, если бы мы его спросили. Дело в том, что я не пытаюсь оправдать его действия. Я просто пытаюсь понять их смысл.
Дэн, похоже, хотела что-то сказать, но Мэтт опередил её.
— Я помню, — медленно произнес он, затем заколебался, словно не доверяя своим воспоминаниям о той ночи. Он сгибал пальцы, сжимая и разжимая кулаки. Рене взяла одну из его рук и сжала так сильно, как только могла. Это было разрешение сжать её в ответ и молчаливое обещание, что она сможет выдержать боль. Мэтт принял это за чистую монету и почти сжал её руку в своей. — Он сказал… Он сказал, что я могу прыгнуть или упасть. Последняя рюмка на дорожку – так он это назвал.
— Зачем ты согласился? — спрашивает Эбби.
— Простите, — говорит Мэтт. — Простите... Я не знал, как сказать «нет».
Дэн коротко обняла его, но ничего не сказала. Мэтт закрыл глаза и сделал долгий, дрожащий вдох.
— Простите, простите, простите.
***
Мэтт появился на тренировке в понедельник утром. Если бы Эндрю не появился примерно в то же время, мальчики могли бы рассказать Мэтту что-нибудь о его новых проблемах. Как бы то ни было, Эндрю отстал от Мэтта всего на десять секунд, и он пришел с поразительно темными синяками на лице и горле. Мэтт тоже был в синяках от борьбы с персоналом и Рэнди во время ломки. На Рене было больше следов, чем на нём, но мальчики никак не могли подумать, что она способна затеять драку с Эндрю. Они пришли к очевидному выводу, что Мэтт отомстил Эндрю, и таким образом Мэтт был искуплен в их глазах. Рене и Дэн не сводили с Мэтта глаз на протяжении всей тренировки, но Мэтт всё же держался. Дэн, наконец, снова начала разговаривать с кузенами, но только в случае необходимости и только об экси.
К концу недели Мэтту стало настолько хорошо, что Рэнди уехала. А в конце июля Мэтт догнал Сета после дневной тренировки и сказал:
— Я хочу вернуться в общежитие.
Рене почти чувствовала, как Дэн затаила дыхание рядом с ней. Сет несколько секунд рассматривал Мэтта, а потом спросил только:
— Кто-то тебя останавливает?
В тот вечер Мэтт собрал свои вещи и съехал из дома Эбби. Хуан переехал к Сету и Дуэйну на время отсутствия Мэтта и не хотел уезжать, но никто не хотел примыкать к Реджи и Дэмиену. Сет и его друзья курили в основном марихуану, в то время как Реджи и Дэмиен были склонны к более тяжелым наркотикам, когда те были доступны. В итоге Дуэйн и Хуан убрали третью кровать из комнаты Реджи и сделали второй чердак в комнате Сета.
Следующая неделя была немного напряженной, пока старшекурсники приспосабливались друг к другу. Но с наступлением августа ребята вернулись к привычному распорядку дня. А у Мэтта – благослови его Господь – дела шли лучше, чем когда-либо. Рене видела, что теперь, когда наркотики перестали быть барьером между ним и его соседями по комнате, он становился самостоятельным. Она не раз заставала его смеющимся вместе с ними, и Мэтт перестал сутулиться.
Команда заживала и разрушалась на одном дыхании. Мэтт и его соседи по комнате пришли к некоему подобию перемирия, но для этого им пришлось провести черту на песке и отстраниться от Реджи и Дэмиена. Эндрю все еще счастливо пребывал в стороне, недолюбленный и асоциальный, а девушки были отдельной единицей. Элисон то и дело переходила от своих друзей к Сету, но с остальными мальчиками у неё никогда не было нормальных отношений.
Когда начался учебный год, команда была разрозненной, но такой, какой Рене её еще не видела. Уже после первой игры сезона Рене поняла, чем обернулись для них эти хрупкие нити единства. Она уловила это мельком, когда Аарон, Мэтт и Ники были на площадке в каком-то единении. Мэтт не был другом кузенов, но он был готов работать с ними. Они представляли собой единую защиту, на которую так надеялся Ваймак: ещё не настолько сильную, насколько нужно, но, по крайней мере, энергичную и мощную. Дэмиен был более сильным защитником, чем Аарон или Ники, но ему было неинтересно играть с болтливыми новичками. Реджи, игравший на воротах весь первый тайм, только ослабил линию, так как они с кузенами ненавидели друг друга.
Первые пятнадцать минут второго тайма показали Рене, какой должна стать команда: лучшие друзья Сет и Хуан – в нападении, Дэн – жесткая и сильная в амплуа нападающей, а Мэтт и Аарон – в защите перед их воротами. Они всё ещё были тяжело совместимы, но когда нападающие были готовы играть друг с другом, а защитники находились на одной волне, когда Дэн поддерживала движение мяча между обеими группами, а Рене могла направлять своих защитников сзади, потенциал Рене был настолько велик, что у неё перехватывало дыхание.
О, тренер, подумала она, улыбаясь так широко, что у неё заболело лицо. Дайте нам ещё один год, может быть, два, и вы нас уже не узнаете.
***
К середине сентября у Лисов начались проблемы. Пристрастие Дэмиена к наркотикам выходило из-под контроля, дошло до того, что он стал пропускать лекции и заваливать все практические задания. Если средний балл Дэмиена упадет ещё больше, он потеряет стипендию и место в команде. Ваймак и Эбби по очереди пытались образумить его, но их предупреждения и речи не возымели должного эффекта. Дэмиен некоторое время притворялся, что идет на поправку, но затем продолжал своё падение. Реджи, как друг и сосед по комнате, мог помочь ему, но делал это в лучшем случае вполсилы. Эндрю, принявший столь радикальные меры для спасения Мэтта и Аарона, не собирался вмешиваться.
— С таким же успехом можно плюнуть на огонь, — так он ответил на вопрос Рене в приватной обстановке. — Он не хочет выкарабкаться.
К концу месяца Дэмиен получил условный срок и был переведен на скамейку запасных.
Рене сожалела о его неверных решениях, но ничего из сказанного ею до него не доходило. Дэн пыталась какое-то время, но потом прекратила попытки, когда увидела, как его отсутствие отразилось на её защите. Мэтт был самым сильным защитником из всех, кого «Лисы» подписали на сегодняшний день, и все видели, как он влияет на Аарона и Ники. Им приходилось бороться, чтобы не отставать от него. Постепенно, игра за игрой, они начали сокращать разрыв.
***
Они дожили до октября, когда Эндрю наконец-то вышел на площадку за Лисов. Они играли против Брекенриджа и проиграли с жалким счетом четырнадцать:три. Рене не знала, что сказали Реджи нападающие Шакалов, но могла себе представить, ведь она терпела их ненавистные насмешки всю первую половину игры. Что бы это ни было, этого оказалось достаточно, чтобы Реджи вышел с ворот. Он в мгновение ока оказался на ближнем нападающем, и на площадке началась настоящая драка. Это была уже шестая драка только в этом матче, и, видимо, шесть – слишком много для терпения судей. Красные карточки мелькали, как будто не выходили моды.
Ваймак последние несколько минут грыз незажженную сигарету, а теперь разломал её на множество кусочков и швырнул в стену.
— Бесполезные болваны. Всё, чего я хочу на Рождество, – это хоть какой-то стабильности. — он оглянулся через плечо в поисках Рене, затем посмотрел мимо неё на невысокого вратаря, полудремавшего на скамейке запасных. — Разбуди его.
Его слов было достаточно, чтобы привлечь внимание Эндрю. Эндрю перевел взгляд с него на драку, происходящую на поле. Он выглядел немного вялым, что было следствием его дрёмы. Эндрю был здесь только в качестве запасного, его взяли к Лисам до того, как он мог быть завербован кем-то еще, но Ваймак был человеком слова: он обещал Эндрю трезвость по вечерам игры, и он не собирался отказываться от этого только потому, что Эндрю не был на воротах. Рене не видела смысла в том, чтобы зря проходить через ломку каждую пятницу, но Эндрю, похоже, был доволен сделкой.
— Пойдем, — сказал Ваймак.
— У вас есть Джоан, — сказал Эндрю.
— Я сказал сейчас же. Попытайся заслужить уважение.
Эндрю поднялся со скамейки. На игры он приходил в полной экипировке, хотя они с Ваймаком и не ожидали, что он будет играть. Шлем и перчатки он бросил под скамейку, как только устроился поудобнее. Теперь он надел их и пошел брать свою массивную клюшку со стойки. Судьи уже почти навели порядок на площадке, когда он был готов, и Ваймак проводил Эндрю до дверей на поле. Когда драка закончилась, толпа заметила, кто идет за Реджи, и реакция была шумной.
Реджи выскочил с площадки, опередив трех судей. Не глядя на свою небольшую замену, он снял шлем и бросил его. Ваймак и судьи пошли за ним, ругая его за ужасное поведение, и Эндрю вышел на площадку. Рене стояла как можно ближе к стене. Ваймак показал Лисам одну из школьных игр Эндрю, пытаясь склонить их на свою сторону, но она никогда не видела, как он играет вживую.
Наконец последний судья покинул площадку, и двери закрылись. Команды выстроились в линию для выполнения штрафного броска по воротам Лисов. Когда прогудел свисток, Эндрю на пробу покрутил клюшку. Нападающий Шакалов не стал ждать, пока Эндрю будет готов – как только прозвучал сигнал, он сделал замах и запустил мяч в ворота, словно хотел пробить в них дыру.
Эндрю даже не затупил. Кручение превратилось в плавный, широкий замах, и Эндрю отбросил мяч в сторону. Этого нападающий ожидал меньше всего, и мяч попал ему в шлем. Он отшатнулся назад, ошеломленный и ошарашенный, и споткнулся о собственные ноги. Аарон был уже там, чтобы отобрать у него мяч, и отбил его обратно брату. Эндрю пробил мяч через всю площадку.
Аарон и Ники знали, чего ожидать, и убежали еще до того, как мяч коснулся ракетки Эндрю. Остальные Шакалы и Лисы отреагировали на секунду медленнее, но двоюродные братья помогли вывести команды на площадку подальше от ворот Эндрю. Мяч Эндрю ударился о дальнюю стену в шести метрах над головой вратаря Шакалов и отскочил от нее с сильным ударом. Команды догнали мяч, когда он отскочил на середину площадки, и началась борьба до последнего гудка.
Аарон и Ники были слишком молоды и неопытны, чтобы справиться с линией нападения Брекенриджа, но у Лисов не было замен. Они сражались изо всех сил, пытаясь удержать оборону, а Эндрю вроде как старался где-то позади них. Но и этого оказалось достаточно, потому что ленивая попытка Эндрю защитить ворота замедлила падение Лисов до самого дна. За шестьдесят пять минут игры Реджи и Рене пропустили четырнадцать мячей. В последней четверти игры Эндрю пропустил только четыре.
— Ему действительно не всё равно? — спросил Мэтт у Рене.
— Нет, — ответила Рене. —Я не думаю, что ему есть дело.
Он говорил это, и Ваймак говорил это, и все предупреждали их, но всё равно было неприятно наблюдать за ним и понимать, что ему совершенно безразлично, какой будет счёт. Он замахивался на мяч, потому что был не из тех, на кого можно наступить, но его это не волновало настолько, чтобы по-настоящему стараться. Рене разрывалась между изумлением и разочарованием.
— Это отвратительно, — сказал Мэтт.
— Это печально, — поправила его Рене. — Я не могу представить себе, как можно так безразлично относиться к жизни. Никогда не испытывать ни радости, ни счастья, ни желания рисковать – какое серое существование. Как можно просыпаться и продолжать двигаться каждый день, если ты ничего не получаешь от жизни?
Мэтт бросил на неё изумленный взгляд, но Рене не могла отвести глаз от Эндрю, чтобы ответить. В конце концов Мэтт снова обратил свое внимание на площадку.
— Это только усугубляет ситуацию, — сказал он в конце концов.
Рене благоразумно промолчала.
