как только белый подол халата скрылся в дверном проёме и дверь с характерным щелчком закрылась, ваня опустил взгляд и поджал губы, задумавшись.
слова врача стальными сверлами впивались в только-только пробудившийся мозг, заставляя волноваться о своей дальнейшей судьбе. конечно, марголдин покорно продолжает лечение, пьёт таблетки и старается выговаривать свои проблемы, если такие имеются. но это, зачастую, сложно, учитывая то, что все последние проблемы связаны ни с кем иным, как с самим андреем. блондину сложно понять и принять себя и свои чувства, потому как он ни разу не испытывал подобного. это влюблённость? нет, максимально глупо. они ведь знакомы очень и очень мало, да и общались, в основном, о проблемах кудрявого, либо же абдрашитов рассказывал какие-то истории из жизни... слушать его было правда интересно. в голове мелькали образы из рассказов шатена – ване нравилось представлять, щупать их, анализировать и воображать своего доктора в центре этих событий. хоть какое-то разнообразие в этой чёртовой лечебнице.
марголдину нравилось слушать андрея перед сном, при теплом свете лампы, лучики которой плясали по стенам, еле-еле освещая щетинистое лицо абдрашитова и горящие голубые глаза блондина. атмосфера была комфортной для обоих, не хотелось покидать друг друга. но если для одного это значило больше, чем обычные беседы, то для второго это лишь работа. ну, точнее как... это правда была работа, но андрею нравились их времяприпровождение вместе. он чувствовал, как его подопечный преданно наблюдает за каждым его движением, как улыбается и мило жмурится при касании волос. оттого хотелось проводить все свое свободное время здесь, в небольшой, но уютной комнатушке.
марголдин глянул на часы – время почти десять. пора подниматься и идти завтракать. хотелось ли? совершенно нет. тем более надо было сталкиваться с другими обитателями лечебницы. а это для вани – трагедия, причем самая настоящая. не любят они его, а почему – черт их знает. иногда ситуации между ними доходят до крайностей. нет, его не бьют, но порой психологическое насилие гораздо хуже физического. конечно, он мог бы спокойно обратиться за помощью к кому-то из персонала, да хоть к абдрашитову, но боялся. любая жертва боится. их просто запугивают чем угодно, а, в случае блондина, тем, что ему просто не поверят. сочтут за неадекватного и упекут в изолятор, свяжут и оставят сидеть там в одиночестве, без надежды на освобождение и новую встречу со своим «ненаглядным доктором». откуда они узнали о том, что блондин так сильно привязан к андрею? тут только тупой не поймет; ваня ведь вечно смотрит на шатена такими преданными глазами, как щенок. быть может, потому его не любят?
в раздумьях о том, что же сейчас ждет его в столовой, юноша поднялся и, подойдя к шкафу, начал рассматривать себя в зеркале. волосы торчат в разные стороны, а на щеке все еще остался след от подушки. скорчив самому себе рожу, ваня хихикнул глупо и открыл шкаф, вытащив оттуда какую-то рандомную одежду. оказалось, что это цветастая рубашечка с коротким рукавом и шорты до колен. ничего необычного... ваня одевался примерно так постоянно. за это его вечно критиковала мамаша; «ты, блять, не только ведешь себя, как пятилетка, но и одеваешься. может, повзрослеешь наконец? внатуре как твой папашка. ничего путного из тебя не выйдет, как и из него». даже обидно уже не было... в детстве возможно, но время «иссушает странности и ставит все на место», как пелось в одной хорошей песне. и действительно, в светлой, во всех смыслах, голове все встало на свои места. его мать – ебаная истеричка, которая обиделась на весь свет и ненавидит мужчину, что бросил ее с ребенком на руках. хотя, это вполне справедливо. но марголдину понять этого пока не удалось. единственное что, он осознавал и абсолютно принимал решение своего отца свалить от этой страшной женщины как можно дальше. даже без воздействия запрещенных веществ и алкоголя она была отвратительным человеком. грубая, инфантильная и требовательная она отказывалась давать другим людям то, что требовала к себе. с ней... трудно. и это еще мягко сказанно.
решение заправлять или не заправлять постель было принято мгновенно – у блондина еще будет на это время. все равно из комнаты он, считай, не выходит совсем, потому даже такое банальное действие, как просто прибрать свое место сна – это какое никакое развлечение. все равно делать, помимо этого, нефиг... ну, изредка юноша ещё отдаётся рисованию своих галлюцинаций и просто картиночек, которые действительно выглядят, как бредни. он полностью оправдывает этим образ шизофреника. хотя ваня и не отрицал этого; признание проблемы – первая ступень к её решению.
рука потянулась к ящику, вытягивая из него расчёску. борьба с непослушными кудрями не окончилась успехом – кажется, юноша только усугубил ситуацию. теперь волосы, распушившись, торчали в разные стороны еще больше, образуя подобие солнышка своими отдельными кудряшками, что выбивались из общей золотой массы волос. марголдин глубоко вдохнул, звучно выдыхая, стараясь не разозлиться на самого себя и, в первую очередь, на структуру своих волос.
— ладно, черт с ним, – махнул рукой на свои жалкие попытки блондин, кинув расческу на кровать и подойдя к двери. снова вдох, снова шумный выдох и чуть дрожащая рука потянулась к ручке. она тянется вниз и деревянный пласт, который скрывал обиталище вани от чужих глаз открывается внутрь, боле не скрывая юношу от суровой реальности. конечно, для него она представлялась как тёмный, дремучий лес, где бродят до нереальности жуткие существа с длинными когтями и нереально скошенными гримассами. но на деле это обычный светленький коридор, где шныряют доктора с подносами, бегают младшие обитатели, играя в догонялки, проходятся неторопливо девушки, беседуя о музыкальных исполнителях и модных журналах... последнее, конечно, уже додумка самого кудрявого, потому как он ни разу не вслушивался в разговоры «прекрасной» части населения лечебницы.
нервно хихикнув, но тихо настолько, что никто не услышал, марголдин шагнул за пределы комнаты.
ему показалось, что время остановилось и каждый, кто был в коридоре с неприязнью обернулся на блондина. но, на деле, всем было плевать, и, если кто-то и глянул в его сторону, то случайно, не зацикливаясь.
поджав губы, ваня закрыл дверь и направился по коридору в сторону столовой.
***
путь до столовой, что находилась в другой части здания, прошёл на удивление спокойно. зайдя внутрь, юноша оглянулся по сторонам, как-бы оценивая обстановку. все сидят кучками, обсуждая насущные проблемы и смеясь. в просторном помещении стоял непртятный для вани гул. он поморщился от запаха какой-то каши и чая с сахаром, бутербродов с маслом и сыром... он словно возвращался в детство, в бесплатный школьный лагерь, в который сплавливала его мамаша, дабы побыть в блаженном одиночестве. под этим она имела ввиду беспорядочные половые связи, моря алкоголя и горы дешманского порошка... меф – действительно не особо качественная наркота, хотя-бы потому, что дома невозможно было находиться из-за запаха кошачьей мочи. отвратительно... от воспоминаний кудрявого передернуло. неприятно было вспоминать об этом. но по-другому
нельзя не получалось. ване все ещё сложно смириться с тем, что он больше не видит обкуренное лицо своей мамашки. оттого, возможно, и хорошо...
взгляд голубых глаз зацепился за некую «банду», что сидела чуть ли не в углу столовой. двое парней и двое девушек – все выглядели настолько ехидно, что блевать хочется. увидя их, марголдин дрогнул. развернувшись, блондин поспешил к выходу из помещения, дабы не столкнуться ни с одним из этой шайки. максимально неприятно и дизкомфортно... ужасно.
молитвы не были услышаны, и вскоре кудрявый услышал шаги за спиной, а после и руку на плече. он обернулся, увидев сзади себя всех их вместе.
ваня знал их поголовно.
роман – высокий, широкий парень лет восемнадцати. кажется, у него биополярное расстройство личности... жёсткие, чёрные волосы были сбриты почти полностью, оставаясь лишь щетиной на округлой голове. за торчащие уши хотелось дёрнуть, чтобы оторвать их к чертям. грубый, вероятно, внегласный лидер.
мария – откровенная полторашка. ей лет шестнадцать. рппшница-анорексичка, тощая, как скелет. крашенная блондинка с отросшими корнями и уродски-кривыми стрелками... ведет себя, как шлюха, клеясь к роме, как муха к варенью.
артем – лучший дружбан ромы. блондин с взъерошенными, сальными волосами и проблемами с агрессией. когда ромка был умом банды, артем был силой, которую приходилось сдерживать, чтобы не получить нагоняй за синяки тех, кто не взлюбился хоть одной сомнительной личности из их шайки.
и, наконец, даша – самая непонятная из всей четверки. ее родители упекли за шрамы на запястьях, которые ты оставляла лишь для привлечения внимания... вероятно, её предки ещё и доплатили, чтобы запихнуть её в это сомнительное заведение. ничего такого, но она, объективно, странная. с большим, вздернутым носом и брекетами, но, в целом, не сильно уродливая. кажется, мутила с артемом, но это лишь догадка.
каждый из них ване был до чертиков неприятен. в дрожь бросало от мысли о том, что все они стоят сзади, посмеиваясь и, кажется, намереваясь поглумиться. на плече же лежала рука как раз ромы, что ухмылялся ехидно, да так, что его мерзкое лицо перекосило. он выглядел еще более уродливо с этой гримассой. блондина передернуло.
— че ты трясешься, кудрявый? – небрежность, что мешалась насмешливостью слышалась в его картавой речи. рука с толстыми пальцами отдернулась, второй перехватив запястье и тряхнув ей, как-бы смахивая бактерии, что роились миллионом на цветастой рубашке блондина.
— не трясусь я, – пробубнил себе под нос марголдин, поджав губы и опустив взгляд, рассматривая плитку на полу, что была положена максимально косо. страшно было смотреть хоть кому-то из них в глаза. страх увидят – считай пропал.
— ага, не трясешься! вон, как заяц дрожишь, как только завидишь хоть кого-то из нас. или я не права? – смеется маша, обхватывая тонкую талию костлявой рукой.
— да права, права. вон, ты посмотри, – артем обхватил челюсть вани и поднес к лицу девушки, сжав так, что десна неприятно заныли.
— посмотри, как глазки бегают. боится-боится, чуть-чуть не трясется, – смеется он, отталкивая кудрявого так, что он практически падает, чудом оставаясь стоять на ногах.
обидно до слез... до чертиков! почему его так не любят? чего он сделал-то? этим вопросом марголдин задавался регулярно – почти каждый день. по крайней мере тогда, когда у него случались стычки с этими четверыми.
— тихо-тихо, спокойно. упадет – нам пиздец. точно ебнут, – присекает развязное поведение артема рома, хватая друга за плечо.
— да и не стоит доводить этого дитенка до слез. вдруг внатуре заревет и побежит жаловаться своему ненаглядному студенту. че, как там? уже охмурил его? – лицо вновь кривится в ухмылке. в глазах горит хищный огонь, будто бы лиса смотрит на жертву в виде зайца. это звериное выражение лица пугает ещё пуще.
— в каком это смысле охмурил? – переспрашивает блондин, моргая и пятясь. это высказывание действительно осталось непонятным для него. с чего они взяли, что ваня хочет «охмурить» абдрашитова? по нему настолько видно...?
— да в прямом, в прямом! ты на него когда смотришь, у тебя чуть-чуть слюни не текут, и ебало такое, будто ты готов прям при всех раздеться и на столе ему отдаться. или ты думаешь, что вся эта дурка – слепошары? умалишенные, да, но совсем-совсем не слепые, – смеется, тыча пальцем даша, драматично прислоняя тыльную сторону ладошки ко лбу и чуть не падая на артема.
ваню передернуло. серьезно? это настолько заметно, что даже эта кучка придурков додумалась? конечно, с отдаться она борщанула, но... в остальном была права.
— во-во. это правда, – хмыкнул рома, рассмеявшись. конечно, заметив, что блондин держится подозрительно стойко, он скучающе фыркнул, окинув его взглядом, полным непонятной, беспричинной ненависти.
— тц. скучный ты сегодня... ну ничего-ничего, встретимся еще сегодня. давай, вали, пока нагоняй не дали. думаю, от помощи в этом ты окажешься, – он махнул рукой в сторону выхода из столовой. ваня послушно развернулся, направившись к выходу, спиной ловя насмешки. и ехидные колкости. не услышать было трудно... но проигнорировать – ещё труднее. благо, с последним он справился на ура.
***
путь от столовой до комнаты пролетел будто в тумане. слез не было, но руки предательски дрожали, как осиновый лист на ветру, готовый вот-вот оторваться от ветки. в висках пульсировала кровь, отдаваясь в черепной коробке ноющей болью. сердце бешено колотилось. слышался низкий, прокуренный голос, что отражался от стен коридора. ваня долго не понимал, чей он? что ему напоминает? пока не осознал, что это голос психиатра. оттого что-то в груди больно кольнуло... голос появился внезапно, выделяясь на фоне других, был более... реальным что-ли? и он успокаивал, будто бы сам шатен сейчас сидит рядом, гладит блондинистые волосы и слушает внимательно, как все заебали бедного ваню. как он устал от травли, как заебался видеть уродские лица этой шайки, как хочет выбраться и просто жить счастливо, не думая ни о своей болезни, ни о прошлом, ни о ком... разве он многого просит?
добегая до двери, что вела в укромное обиталище марголдина – его комнату – глаза уже застилала пелена слез. было больно внутри от травли и насмешек, кажется, просто недалеких людей, которым самое место здесь, в дурке. голос, что раздавался в голове, но для блондина витал в воздухе, подтверждал это. говорил, что кудрявый достоин большего, что он, в сравнении с ними, чудо, каких поискать. говорил, что ему тут не место, что он абсолютно в норме, и ещё кучу, кучу красивых слов, которые, по факту, не значили ничего.
но блондин верит. верит, считай, сам себе, потому как мы-то с вами осознаем, что это лишь голос внутри его головы. проекция собственных, скрытых от самого себя мыслей нездоровым сознанием, в которые он наивно верит, действительно думая, что это абдрашитов. глупый и наивный. действительно, как маленький.
