Человек с языком

В душе я сидела дольше обычного. Именно сидела, обхватив колени, на дне ванной, пока ужасно горячая вода шпарила мои спину и затылок. Однако я не могла только лишь радоваться тому, что уже почти август, а её так и не отключили. Было невыносимо стыдно. Причём не только перед Рамой и его женщиной. Но почему же? Почему щёки начинало жечь сильнее, как только я думала про Митру и про то, как он может к этому отнестись? Он же вообще ни при чём! И всё равно изнутри меня грызло чувство, что я его предала. А предавать его было страшно, из-за этого сердце сжималось, а в горле начинал шевелиться вой разочарования в себе. «Пусть текут, Маугли, пусть текут, это только слёзы…» Я запрокинула голову и закрыла глаза. Вода полилась по моему лицу, шее, груди, рукам, смывая с меня прикосновения Рамы и его поцелуи. Щёки жгло теперь не только изнутри, но и снаружи. Засыпать было страшно. Я битый час стояла у зеркала, потом ходила по комнате, но глаза всё же начали слипаться, и вскоре я всё-таки уснула. Только оказавшись в облачном пространстве, я зажмурилась и представила себе какое-нибудь хорошее место, где мне точно может стать полегче. Однако до того, как я открыла глаза и оказалась в этом месте, на моих плечах оказались чужие ладони. — Наконец ты здесь… Какой же у Митры был добрый в этот момент голос… Даже не видя его лица, я знала, что он улыбается, но не иронично, как раньше. И этого осознания хватило, чтобы у меня сдали нервы. Я резко развернулась к нему и уткнулась лицом ему в грудь. Слёз не было, крика не было. Было только желание слиться с ним и пропасть, исчезнуть, раствориться… — Митра… Митра, прости меня, пожалуйста, прости… — шептала я, прижимаясь к нему. — Ника, что ты опять натворила? Пролила мою красную жидкость? — его улыбка никуда не исчезла. — Хуже… Мне нужно рассказать, но так… так боюсь… — Чего ты боишься? Я всё равно никому рассказать не смогу, если ты меня не вытащишь. Я всё-таки отстранилась от него и посмотрела ему в глаза. — Пожалуйста, не выпускай меня. Я хочу рассказать, а там уж… Там уж решишь. «Отстранится — конец.» Митра мгновенно посерьёзнел. А потом самую чуточку (или мне показалось?) прижал меня к себе ближе. — Говори. Я глубоко вдохнула и перевела взгляд на собственные ладони, лежащие на его груди. — Я тебе в прошлый раз рассказывала, что должна стать любовницей одного вампира по заданию Аматэрасу… Помнишь? — Помню… — в его глазах что-то заклубилось, а лицо словно стало по-вампирски холодным. — Сегодня всё случилось. Я назову тебе его имя. Но, наверное, ты уже догадываешься, кто он… Его пальцы на моих плечах мгновенно напряглись, будто приготовившись оттолкнуть или, наоборот, притянуть к себе ещё ближе. «Сейчас или никогда.» — Рама Второй. В первую секунду ничего не произошло. Митра просто удивлённо смотрел на меня в упор, сжимая мои плечи. Затем его взгляд из удивлённого стал злым. Под прицелом этих глаз я буквально услышала, как трескается и рассыпается в пыль моё сердце. — И зачем ты мне это сказала? Всё. Снова холодный вампирский голос, а на лице маска. Даже губы побелели… — Потому что мне перед тобой стыдно. Вчера было перед ним и перед его женщиной, а сейчас и перед тобой. Больше всего в этот момент мне хотелось опустить голову ему на грудь и просто дышать, унимая бурю внутри. Но я понимала, что сейчас так нельзя. Митра смотрел на меня теперь как-то изучающе, словно вспоминая. По его лицу вновь пробежало что-то обеспокоенное и живое. — Ты говоришь, что тебе стыдно, и продолжаешь смотреть мне в глаза. — Потому что я не боюсь. От пощёчины мне будет больно, ужасно больно, но я заслужила её, и поэтому не боюсь. — Ника, но я же… — и тут уже его голос задрожал. Как и руки… — Я знаю. Ни на минуту не забываю об этом. И что это меняет? Ладонь Митры поднялась с моего плеча. Я зажмурилась, готовясь к боли на лице и щемящему ощущению пустоты вокруг себя, но вместо этого мою щёку накрыло что-то очень тёплое. Раздался еле слышный, но такой греющий шёпот: — Кто же ты? Почему ты такая? Я открыла глаза и увидела, как Митра с очень сосредоточенным лицом осторожно гладил меня по щеке. Дыхание спёрло, всё тело окаменело. Я едва держала себя в руках, чтобы не прижаться всем своим существом к этой ладони, не утонуть в этой непонятной ласке. — Кто ты, Ника? — теперь Митра был так близко, что я на своём лице чувствовала его горячее прерывистое дыхание. — Ты считала меня ненастоящим при нашей первой встрече, а теперь мне кажется, что это ты ненастоящая. Таких просто не бывает… — Бывают, Митра, бывают. Пожил бы среди людей, увидел бы, что таких очень много. — Не много, поверь мне, я долго с людьми жил. И что же тебе передо мной-то стыдно…? — Потому что я знаю, как ты к нему относишься и что у вас случилось. Мне и перед ним неловко, что я его обманываю и верчу им, но перед тобой больше… — Но почему, Ника? Почему? — в его голос снова вернулась жизнь, только теперь взволнованная и искренне за что-то переживающая. Знать бы за что… — Потому что ты мне дороже. Вот и всё. На какое-то мгновение всё замерло. И внутри меня, и вокруг. Мои последние слова звенели в воздухе, подсказывая, что я сделала что-то очень серьёзное. На другой моей щеке тоже появилась тёплая ладонь. «Митра, что же ты такое делаешь?» Его глаза стали какими-то особенно глубокими, какими я до этого момента их не видела. Что-то подсказывало мне: стоит только чуть-чуть потянуться вперёд, и всё изменится. Только потянуться… Но я не смогла даже пошевелиться. Я просто благоговейно смотрела Митре в глаза, не зная, куда деваться. «Я тебе только что сказала, что спала с тем, кто косвенно виноват в твоей смерти… Почему же ты так смотришь на меня?» Его взгляд скользнул куда-то вниз, а в следующее мгновение он уже отошёл от меня на шаг. — Странный ты. Обнимаешь меня после того, как я рассказала тебе такое, — тихо сказала я, чувствуя, что мой голос словно стал легче. Митра лишь снова печально глянул на меня: — Нет, Ника. Ты либо правда какая-то неземная, либо ничего не понимаешь… Я только кивнула со вздохом и уже нажала на виски, чтобы вынырнуть из этого сна, но он резко остановил меня, схватив за запястье. — Не надо. Не уходи от меня, пожалуйста. От этих слов внутри что-то дрогнуло. Я мгновенно опустила руки и виновато посмотрела на Митру. «Я бы никогда не решилась сказать это вслух… Потому что знаю, что меня бы не послушали.» — Извини, пожалуйста, если я тебя обидела… — Да что ты. Главное, что всё же не ушла, — Митра, конечно, улыбнулся, но по глазам я поняла — его правда это задело. Я начала спешно придумывать способ помириться… — Слушай, а давай я тебя завтра на полдня вытащу? Походишь по улице, солнышко увидишь… А то ты же его не видел ни разу, я тебя же только ночью вытаскивала. — Ну чтобы я увидел солнышко, вытаскивать меня как раз не нужно. — Что? — Ничего. Отличная идея, говорю. Мне нравится. Я кивнула ему. — Договорились. Что ж, давай я попробую повторить один фокус… Зажмурив глаза, я представила себе двор своего дома. — Что происходит? — Работает! — я открыла глаза и улыбнулась. Лишь услышав голос Митры, я поняла, что сработало. — Получается, тут о чём подумаешь, то и появится. — Ну и что же тут появилось? Смотреть на Митру в его аккуратной и очень дорогой одежде, стоящего посреди двора с огромной дырой в асфальте и со ржавым облупившимся забором, отчего-то было очень смешно. — Я здесь жила. Ну, до того, как у меня язык появился. — Выглядит страшно. — Да ладно тебе. Пожил бы тут с самого детства, тоже бы привык и полюбил, — я присела на забор и улыбнулась. — А в эту дыру мы всегда проваливались, когда учились ездить на великах. Мой велосипед после падения в эту яму погнулся ужасно, я его так и не смогла нормально выпрямить. Сначала мы все падали случайно, а потом, когда все нормально кататься научились, это стало такой игрой. Кто больше остальных провалится, на следующую прогулку приносит всем конфеты. Один раз, помню, соседский сын после того, как проиграл в игре, принёс ужасно вкусные забугорные конфеты в розовой картонной коробке, а не в кульке, как обычно, там ещё что-то английскими буквами было написано… Шоколадные, с малинкой и сливочным кремом. Такая вкуснятина была, а я названия не запомнила и не смогла найти такие… Митра ничего мне не ответил, только как-то странно посмотрел на дыру в асфальте, а потом на меня. «Пытается понять, но не может… По нему прямо видно.» — Ну садись рядышком. Не бойся, перекладина большая, поместимся оба. — Ты мне предлагаешь сидеть на заборе? — он произнёс это таким тоном, будто я предложила ему съесть живую виноградную улитку. — Ну если не хочешь, вместе постоим, — я пожала плечами и подошла к нему. — Ты будто никогда в таких местах не бывал… — Ну вообще-то да. Ну или я этого просто не помню. Я же большую часть жизни провёл не в России. — Ого, а где? Ты был путешественником? — Да не смотри ты на меня такими глазами, в этом нет ничего такого. Просто родители в детстве увезли в Англию, совсем маленький был. Там и вырос. Вернулся совсем взрослым и уже вампиром. Тут Митра как-то снисходительно усмехнулся. — А что ты так расспрашиваешь? Никогда не бывала заграницей? Я отрицательно помотала головой. — Ни разу. Дальше Сочи меня никогда не возили. А как там в Англии? Тебе там нравилось? Он поджал губы и снова посмотрел вниз. — Знаешь, Ника… Лучше бы я там расстраивался из-за упавшего в дырявую дорогу велосипеда. «Что с ним? Никогда не видела его таким грустным…» — Значит, не нравилось… Тебе было одиноко? — О, если бы. Общения я хлебнул с лихвой, — вампирский холод вновь начал проскальзывать в его голосе, причём как-то особенно резко. Отчего-то мне стало ужасно холодно, а руки задрожали. Меня в школе никогда особо не дразнили и, к счастью, не били, просто не обращали внимания. Но был у нас один паренёк, которого хулиганы после школы били за всякую ерунду, частенько пуская в ход настоящие взрослые кастеты… Я не могла вспомнить, как его звали, да и как он выглядел тоже, но его наливавшиеся слезами голубые глаза с неизменным фингалом под правым помнила до сих пор. Так же как и то, как он рьяно тянулся к абсолютно любым проявлениям дружелюбия… И сейчас передо мной стоял очень похожий на того голубоглазого и всё-таки очень от него отличающийся Митра. Я не сомневалась ни на минуту, что там, где он «хлебнул общения с лихвой», были люди, смотревшие на него так же, как я смотрела на мальчика с голубыми глазами. Слёзы, они ведь и в Англии слёзы. «Наверное он до этого момента нечасто вспоминал те дни, и сейчас ему ужасно плохо. И так разоткровенничался именно со мной, Боже…» — И поэтому ты был рад тому, что станешь вампиром? Он кивнул всё с таким же строгим лицом, глядя прямо на меня. — Ты кому-нибудь в вампирском мире об этом рассказывал? — А смысл? Сердце рухнуло куда-то вниз. «А ведь тебе это было нужно… Прятал человеческие обиды, не имея возможности отпустить. Но до этого, видимо, никому не было дела. И до тебя никому не было дела…» — Митра… Бедный, бедный мой Митра… Внутри всколыхнулось что-то непостижимое уму. Я протянула к нему руки и опустила на его плечи. К моему удивлению и радости, Митра не отшатнулся и не даже почти не напрягся. А я чуть-чуть потянулась вперёд и очень коротко и целомудренно поцеловала его в лоб и в кончик носа. Даже когда я отстранилась, мои ладони всё ещё лежали на его плечах. И только поймав его взгляд я поняла, что именно сделала. — Да что же ты делаешь… — вот и всё, что я услышала прежде, чем проснуться. О своём обещании я помнила, а потому решила утром не заниматься ничем особенным. После еды я достала из чулана тетрадку, в которой были записаны мои творения под препаратами, а затем стала опрокидывать в себя содержимое пробирок, которые мне дал Рама. Лучше всего получилось, когда я выпила целый глоток из колбочки с надписью «Evtushenko»: «Втайне мы от людей живём. Это нас мучит. Люди тайные мы. Может, боги, но всё же грустим, потому что Быть боимся людьми?» «Ого, тут ритм и рифма есть... Ещё и со знаками препинания впервые… Ну почти наверняка я где-нибудь да ошиблась с этими клятыми запятыми.» Как только стрелки на часах стали подползать к двенадцати, я написала на салфетке небольшую записку: «Я вытащила тебя надолго, но не знаю точно на сколько. Поэтому как только почувствуешь на улице, что тебя утягивает, разворачивайся и иди назад. В холодильнике со вчерашнего дня осталась еда, если хочешь, можешь взять, там много. Прошу только не пить слишком много (и общаться с людьми поосторожнее). Записку прочитай и выкинь, а заодно постарайся всё убрать в чулан. Гуляй. Ника.» А затем я отмерила семьдесят пять миллилитров крови (получилась целая рюмка) и одним махом проглотила, как лекарство, после чего меня утянуло в уже знакомую и оттого не такую страшную чёрную пустоту. Как только я снова почувствовала себя в своём теле, я ничего не увидела. Чуть-чуть пошевелившись, я поняла, что закрыла себе глаза ладонями. «Интересно, чем Митра таким занимался, что оставил меня в таком положении…?» Но как только я убрала руки от глаз, не смогла сдержать удивлённого возгласа. На столе стояла розовая картонная коробка. Почти такая же, как та, которую во двор соседский сын после проигрыша принёс, только чуть поменьше. Или это просто я выросла… Дрожащими руками я открыла её и взяла одну конфету. Очень медленно положила её в рот. Раскусила пополам. «Это оно! Совсем как тогда! Господи, Митра, как ты их нашёл…?» Под крышкой коробки и красовался ответ на мой вопрос: «У долгой жизни в Англии и хорошей памяти есть свои плюсы, как выяснилось. М.» Губы сами собой растянулись в детской улыбке. Неожиданно мой взгляд упал на тетрадку на столе. Раскрытую и перевёрнутую обложкой вверх. «Не убрал. Или я не убрала. Хотя судя по тому, что тетрадь перевёрнута, не убрал он. Хорошо ещё, что никто не нагрянул…» Я уже взяла её в руки, чтобы закрыть и отнести в чулан, но остановилась. Под моим последним «творением» было написано что-то ещё чужим почерком. А стоило мне вглядеться, я чуть не выронила тетрадь из рук. «В голове между формулами, Пастернаком Потеряться легко. Всё же чем-то меня ты цепляешь, однако, Человек с языком.» Сердце заметалось где-то в горле. Я долго-долго смотрела на страницу, пытаясь осознать, что мне не показалось. Особенно меня бросали в дрожь две последние строчки. «Какой же ты всё-таки… Невероятный.» Если бы на моих губах была яркая помада, от неё бы точно остался заметный след на бумаге. К счастью, от гигиенической он почти не был виден. Только в середине следующего дня я решилась снова позвонить Раме. Пока гудки тянулись, я всё думала, что после того стихотворения кому-то, кроме его автора, говорить нечто такое же нежное — настоящее преступление. Но эти мысли нужно было оставить при себе. — Привет, ты сегодня свободен? Ну вечером или через пару часов… О, замечательно, тогда выезжаю! «Как с его стороны мило, однако, что получив от меня то, что ему было нужно, он всё ещё заинтересован во мне. Надо будет закрепить результат… Чёрт, я рассуждаю как настоящая манипуляторша! Мама меня воспитывала, давала образование, а я теперь манипулирую людьми, причём несколькими…» Наводила красоту я быстрее, чем в прошлый раз. Наверное, успела наловчиться. В сумочке бутылочка возбуждающего лекарства, половинка молочной шоколадки, защита для шеи (и не только для шеи), всё как всегда. Уже перед выходом я зашла в чулан и долго-долго смотрела на то, что мне написал Митра, изо всех сил пытаясь подавить слёзы. Одна всё-таки упала рядом со следом губ. Всю дорогу до жилища Рамы я изо всех сил пыталась развеселиться. Улыбаться с ним фальшиво было ни в коем случае нельзя. И не только потому, что это бы убило всю дальнейшую иллюзию, но и из-за стыда перед ним. «Он ничем не заслужил такого обращения с собой, из него наверняка и так много кто вьёт верёвки. Пускай хоть посмеюсь с ним от души… Но хорошее настроение могу вызвать и искусственно, я химик или кто, в конце концов?» Кусок шоколадки запустил работу гормонов, а дальше я начала пытаться выгнать все грустные мысли из головы. Когда я уже поднималась по лестнице к жилищу Рамы, всё уже было сравнительно хорошо. Заранее выпив лекарство для возбуждения и закусив шоколадкой, постучалась в дверь. Увидев Раму, я вгляделась в него, пытаясь найти хоть какие-то изменения, но тщетно. Его глаза оставались всё такими же безжизненными, хотя губы вовсю улыбались. «Ну не то что бы в восторге, конечно, но правда рад. Видимо, настолько, насколько может себе позволить вампир… Надо будет придумать этому явлению термин. Эмоциональная импотенция?» — Ты пришла снова. Я кивнула. — Знаешь, Рама… Я бы тебе хотела кое в чём признаться. «Кто знает, может, это его тоже заинтересует… Заодно хотя бы слово правды ему скажу.» — И в чём же? — он с довольным взглядом закрыл дверь и облокотился на неё, стоя прямо напротив меня. Я же оперлась о дверь спиной и посмотрела на Раму самым невинным взглядом, на который была способна. — Тогда, позавчера… Я, ну… В общем, ты у меня был первый. Прям совсем, по-настоящему. «По-настоящему, да-да. Да так, что у меня всё утро тело болело, пока я не вытащила Митру.» Рама чуть сузил глаза и наклонил голову. — Ты серьёзно сейчас? — Абсолютно, — и снова я включила взгляд соблазнительницы. — Как видишь, я терпеливая. Пока не нашла лучшего мужчину, ничего не предпринимала. Так что я настроена очень серьёзно и хотела бы спросить, как настроен ты. «Врунья ты, Ника. Врунья и подлиза.» Его глаза слегка потемнели, стали как лунки. Я уже было подумала, что ляпнула что-то не то и нужно срочно валить, но он неожиданно шагнул ко мне ближе и прижал меня к стене. — А теперь скажи это ещё раз, Никкаль. Я прикусила губу, чтобы не засмеяться над этим горе-мачо. — Я настроена очень серьёзно и хочу узнать, как настроен ты. Рама какое-то время просто разглядывал меня с очень серьёзным лицом, а я же просто молилась, чтобы он не укусил меня, ведь защиту я надеть не успела… Наконец он улыбнулся мне. И я поймала себя на мысли, что так бы выглядела улыбка Тима Талера из книжки — мальчика, который продал свой смех дьяволу. Или даже скорее просто мальчика, который никогда не умел смеяться и про которого книжку никто не напишет. — Не менее серьёзно. — Но ты же… Я не успела закончить, как он накрыл мои губы своими и прижался ко мне ещё ближе. Мне осталось только вскинуть руки и ответить на его поцелуй. «Значит, тебя не волнует то, что у тебя как бы женщина есть… Ну ладно, ладно. Напоминаешь мне кое-кого.» К счастью, лекарство прямо в середине прелюдии начало действовать, не понадобилось даже заговаривать Раме зубы. Я вжалась своими бёдрами в его область ширинки, подавая знак: разговаривать не хотелось. К счастью, он понял без слов. И снова на его лице появлялась жизнь только тогда, когда он придерживал меня голую за талию и помогал двигаться. И по-прежнему он не улыбался, только в его глазах горел какой-то дьявольский огонёк, который и оживлял его лицо. Я старалась держать глаза прикрытыми, чтобы не зацикливаться на этом, но получалось плохо. Благо это не мешало процессу и не ломало иллюзию. Когда всё закончилось, и я снова лежала у Рамы на груди (правда, уже не плача), в голову пришла одна навязчивая, хотя и не очень умная идея. Если бы рядом были Мокошь и Аматэрасу и если бы они могли прочитать мои мысли, они бы мне открутили голову. Вдвоём. Но я ничего не могла поделать, идея наполняла меня всю и просилась наружу. «Ладно, хуже не будет.» — Тебе хорошо? — тихонечко спросила я. — Конечно, спрашиваешь тоже… — тяжело дыша, ответил Рама. Я чуть приподнялась и поцеловала его. Без намёка на ту голодную страсть, с которой я к нему тянулась полчаса назад, а так нежно и осторожно, как только могла. Даже не стала вплетать в поцелуй язык. — А так? Рама чуть приподнялся на локтях и удивлённо посмотрел на меня. — Ты что? — А ты разве не понял? — я тяжело вздохнула и отвела глаза. Хотя это и была попытка потянуть время и придумать что-нибудь красивое, судя по снова ставшим безжизненными глазам, у него не было даже догадок. Я вздохнула и продолжила: — Когда я говорила, что настроена серьёзно, я имела в виду не только это, — я провела ладонью по одеялу. — Я ещё имела в виду это. — Коснулась кончиком пальца своих губ, а затем и его. — Я бы даже сказала, это основа. В том-то и проблема… — Я не понимаю, правда. Неужели тебе не нравится? — он придвинулся ко мне чуть ближе, и если бы не было риска провалить миссию, я бы взвыла и начала биться головой о ближайшую стену. — Нравится. Но я бы правда хотела большего. Иначе не разрешила бы в первый раз заняться со мной любовью. Я хочу быть с тобой, понимаешь, Рама? Я и так уже встала между тобой и твоей богиней, поэтому кривить душой мне смысла нет. От мыслей, как мерзко то, что я говорю подобные слова человеку, которого не люблю, на глаза навернулись слёзы. И Рама, видимо, подумал, что от выворачивания души наизнанку я готова разреветься. — Не волнуйся, Никкаль, она ничего не узнает… — он придвинулся ко мне ещё ближе и очень аккуратно. — Как это не узнает? Она же богиня… — Не узнает. Не стоит об этом переживать. — Скажи, а вы с ней женаты или…? — Нет, не женаты, а почему ты спрашиваешь? Я открыла было рот, но тут же отвернулась. «Рановато. Надо ещё немножко с ним повстречаться…» — Да так, нипочему. Я… Я побегу. Одевалась я так быстро, как только могла. Напоследок я только поцеловала его снова и шепнула «спасибо за чудесный вечер, Рама» и выбежала из квартиры, причитая «что же я творю, что же я творю…». Домой я прибежала уже вся в слезах. Из-за этого было очень тяжело снять линзы, но ещё тяжелее было смотреть на себя в зеркало. Но я вцепилась в бортик раковины и уставилась на себя. Одну линзу я успела снять, а вторую ещё нет, и на меня смотрело незнакомое мне существо с заплаканным голубым глазом и равнодушным чёрным, делающим вид, что внутри ничего не происходит. — Ну давай, Ника, или как тебя лучше называть. Смотри, не отворачивайся. Ты начинаешь уже с этой мерзкой Никкаль сливаться. Не смей этого допустить. Ещё несколько шагов, и всё пропало. Я стукнула по фаянсовому бортику кулаком, удар отозвался инертной болью. — СКОРО УЖЕ ЗЕРКАЛО ТРЕСНЕТ ОТ ТВОЕГО ВРАНЬЯ! В КОГО ТЫ ПРЕВРАТИЛАСЬ, ВЕРОНИКА?! Слёзы полились с новой силой, как только я вытащила вторую линзу. — От этой проклятой миссии одни беды… Я же всем теперь вру. Мокоши вру, что всё идёт по плану. Аматэрасу вру, что хорошо училась и что всё идёт по плану. Раме вру, что безмерно его люблю и хочу быть с ним. Митре вру… После того, как я произнесла это вслух, всё задрожало не только снаружи, но и внутри. Я уже начала кататься по кафельному полу ванной и биться в истерике. «Что бы он подумал, если бы всё узнал…? Лучше бы меня тот маньяк пырнул ножом!» Я запрокинула голову. Одна лампочка равнодушно мигала, оставляя меня на секунду в темноте и сразу после этого возвращая скудный рыжеватый свет. Почему-то вспомнился фильм, который мне Василиса показывала. Я помнила из него мало что, только что там красивая музыка и иногда кто-то говорит умные вещи, в остальном там не было ничего необычного. Но вот одна фраза оттуда вспомнилась очень ярко. «Город — злая сила. Сильный приезжает, становится слабым. Город забирает силу. Вот и ты пропал.» Ты пропал. Ты пропала. Я пропала. Голова бессильно опустилась на край ванной. «Митра… Я не человек с языком. Ты ошибся. Видимо, нечего было бояться, что я потеряюсь, меня бы поломало в любом случае. Даже если самое большое испытание ещё впереди, я уже увязла в этом болоте… Мне так не хватает здесь человечности.» На руках сделалось мокро. Я глянула вниз и увидела, что содрала себе на пальце заусенец, и теперь оттуда текла кровь. Из-за полумрака она казалась мне чёрной. «Может, знак. Но мне пора серьёзно взять себя в руки. Иначе утону и сама не выберусь, а помогать мне никто не будет.» Я немного надавила на палец, кровь побежала активнее. «Выдавлю из себя Никкаль по капле. С ней сливаться нельзя, иначе пропаду совсем.» Глаза слипались, а встать не было сил. Кое-как я дотянулась до полотенца, завернулась в него и так и легла в ванной. Раньше я боялась умереть во сне, но сейчас мне казалось, что это позволит мне не наделать больше ошибок.