Свидание в Варанавате

Деваврата не проронил ни слова с тех пор, как покинул ашрам Вьясы. Он целеустремлённо продвигался через густые заросли, ведя коня под уздцы с таким суровым выражением лица, что внуки боялись подступиться к нему. Карна и Ашваттхама и вовсе предпочитали держаться подальше от гневного Бхишмы, чтобы он пореже вспоминал об их присутствии. «Шан-ди» шёл на расстоянии от всех, стараясь не слишком приближаться ни к пандавам, ни к кауравам, опасаясь быть узнанным теми или другими. «Что-то не слишком они похожи на любовников, — размышлял Карна, исподтишка разглядывая «Шан-ди», а потом переводя взгляд на Великого Бхишму. — Или поссориться успели?» Накула, Сахадэва, Духшасана и Юдхиштхира несли паланкин с царицей. Перед тем, как махарани Кунти снова погрузилась в сладкий сон, она умоляющим голосом допытывалась у сыновей и Великого Бхишмы, почему они покинули «обитель благости», не дождавшись приезда Кришны. Внятного ответа она так и не получила и заметно расстроилась. Кунти ещё немного попричитала вслух об «ужасной адхарме», но только услышала от Накулы в ответ: «Матушка, прости, я не мог иначе!». Больше «сын греха» ничего ей не сказал. Наблюдая за страданиями царицы, Духшасана сделал неуклюжую попытку попросить прощения у матери своего возлюбленного, но Кунти не удостоила его и взглядом. Она демонстративно отвернулась и прикрыла глаза, чтобы не смотреть на «развратного злодея». Духшасана горестно вздохнул, поник головой и более не стал предпринимать попыток переубедить Кунти в том, что то было вовсе не осквернение, а любовь. Да, в её грубом, плотском выражении, но так и окружающий мир не идеален. Это не Брахмалока, что же тут поделать? Бхимасена, забыв свои вопросы, которые не следовало задавать, что-то напевал под нос и широко улыбался. Перед уходом от Вьясы ему удалось опустошить котёл с чечевичной похлёбкой, съесть двадцать роти и выпить четыре кувшина молока. Теперь Врикодара был сыт и доволен жизнью. Невзирая на опасения Арджуны о несовместимости молока и чечевицы, Бхима чувствовал себя великолепно. — Вот можно же было идти через нормальный лес! Можно! — восклицал удовлетворённый Бхимасена, любуясь сочной зеленью, вдыхая ароматы цветов и наслаждаясь голосами птиц, перелетающих с ветки на ветку. — Что за чудесное место! И зачем было тащиться через ракшасье гнездо, коли есть иная дорога? Такая благостная, тихая и прекрасная… — проскочившая мимо обезьяна запустила в Бхиму спелым манго. — Уж лучше ванары, чем ракшасы, — заключил сын Вайю, утирая лицо, залитое манговым соком от лопнувшего плода. — Вы тащились через ракшасий лес потому, что кое-кто надеялся на вашу гибель, если не от огня, так от лап людоедов. Этот «кто-то» нарочно выкопал тоннель из дворца в сторону паршивого места, — неожиданно пробормотал Бхишма, но расслышал эту его реплику только идущий ближе всех к деду Сахадэва. Впрочем, Шакуни тоже понял, о чём речь, однако прикинулся, будто не разобрал слов. *** Лепёшки, фрукты и сыр, которые вручил путникам разобиженный Вьяса, на ближайшем привале были разделены поровну и употреблены в пищу. Затем по кругу пошёл единственный сосуд сомы. В сложившейся обстановке расслабляющий напиток по глотку отведали все, включая Юдхиштхиру, который обычно ничего, кроме воды, не употреблял. Когда наступило время ночного отдыха, Бхишма, чиркнув лезвием по камню, высек искру, разжёг костёр и уселся напротив огня, скрестив ноги. — Всем спать! — грубовато скомандовал он и добавил. — Завтра выдвинемся ещё раньше. Ослушаться Бхишму никто не осмелился. Все улеглись вокруг костра, завернувшись в накидки, убаюкиваемые блаженным посапыванием махарани, доносящимся из паланкина. *** Карна проснулся посреди ночи. Он изо всех сил пытался уснуть снова под бодрое потрескивание сучьев и оглушительный храп Бхимасены, но сон бежал от него. Да и как можно успокоиться, если за последние пять дней довелось пережить столько всего? Умаявшись от бесцельного вращения с боку на бок, он, наконец, откинул накидку и поднялся, тут же заметив, что и лежащий рядом Арджуна не спит, в упор глядя на него. Глазами сын Индры многозначительно указал Карне на неподвижного деда. Бхишма, выпрямив спину, продолжал гипнотизировать пламя. Арджуна махнул Карне рукой в сторону костра. Сын Радхи мигом собразил, на что ему намекают. Они оба бесшумно поднялись на ноги, закутались в чадары, приблизились к Деваврате и уселись по обе стороны от него. — Чего нужно, адхармики? — низко прогудел Бхишма, но в голосе его звучала скорее усталость, чем злость. — Поговорить, — вкрадчиво обратился к нему Арджуна. — Есть вопросы, дед. Моя голова похожа на улей! А вопросы гудят как пчёлы внутри. И жалят, жалят… Бхишма понимающе усмехнулся. — Уж конечно, наставлять тебя стало некому, ведь от благостных речей Мадхавы ты добровольно отказался. А потребность, которую в тебя заложили дэвы, осталась. Никуда её не денешь. Понятно, что ты пришёл ко мне. — Разве я отказался от чего-то? — изумился Арджуна. — Мне ничего и не предлагали. Бхишма помахал рукой над костром, разгоняя дым, поваливший внезапно столбом. — Приглашение в лилу, переданное Вьясой от самого Вишнудэва, по-твоему, не считается? Вам, пандавам, прямым текстом передали послание Триады — стать их инструментом в грядущей игре. Арджуна потрясённо молчал, осмысливая сказанное. — От приглашения дэвов обычно никто не отказывается. И вот почему: каждый, кого они приглашают, начинает мнить себя особенным, избранным. Это своеобразная ловушка, но её сразу никто не видит. Дэвы ловят каждого на наживку из гордыни и страсти. Я не исключение, — самокритично добавил он. — Получив человеческое тело, стал, как все. Меня можно поймать и на крючок гордыни, и на наживку страсти. Но вы оба сумели отказать Триаде. Удивительный поступок, — Бхишма едва приметно склонил голову в сторону сидящего рядом Карны. — Теперь начнётся что-то любопытное. Воистину, я готов поглядеть, что именно грядёт! — Дед, — снова заговорил Арджуна, страшно боясь, что ответа не получит, — мне плевать на божественную лилу. Куда больше меня беспокоит, что нашему миру придёт конец, если не будет жертвоприношений. Однако я не понимаю, как страдания живых существ, приносимых в жертву, могут спасать кого-то? — Они и не могут. Жертвоприношения способны только поддерживать замкнутый цикл страданий и мир в том виде, в котором он существует сейчас. Если его разрушить, то выстроится что-то новое. — Так зачем поддерживать? — возмущённо вспыхнул Карна. — Пусть выстроится новое! Почему бы не переделать страдания в счастье? — и тут же Радхея замер, стыдясь того, что влез в беседу деда и внука. Впрочем, его реплика не осталась незамеченной. — Сынок, ты говоришь о ситуации, которая зашла в тупик так давно, что и не вспомнить, — невесело усмехнулся Бхишма. — Исправить её может лишь Триада, либо многие люди, которые одновременно откажутся играть по их правилам. Но, сдаётся мне, Триада не будет ничего менять. Не их души разрывают на части после каждого воплощения. А люди могли бы что-либо изменить, но их души разорваны, вследствие чего лишены памяти, а вместе с памятью — силы. У Карны пересохло в горле. — Разорваны? — хрипло спросил он. — Кто же способен разорвать чью-то душу? Мне не верится… — И мне, — быстро поддержал Карну Арджуна. — А вы задумайтесь о том, почему мало кто помнит прошлые жизни целиком, — продолжал Бхишма, даже не заметив, что с другой стороны костра проснулся от звука его голоса Шакуни и тоже начал прислушиваться. — Если и вспоминают, то лишь фрагменты. Скандхи. Это оттого, что тонкие тела в промежутке между воплощениями у вас забирают. Жизненная сила кундалини разрывается на части теми, кого вы при жизни величаете дэвами, и впоследствии частями воплощается в разных телах. Некие части вас могут стать растениями или камнями. Другие — животными. Третьи перерождаются людьми. В этом и трудность! Вы никогда не цельны. В каждом воплощении вы — слепое соединение случайных фрагментов, перемешанных бхут весть как… В вас есть части от растений, животных, асуров, других людей. Именно поэтому вы не властны даже над собой и своими желаниями, не говоря о власти над миром. Ваше «я» — это просто кусок чьей-то души из прошлого, слепленный стихийно с множеством других кусков, абсолютно не гармонирующих с ним. У каждого такого куска в прошлом были свои цели и жизненные задачи, свои желания, часто противоположные тем, которые имеются в скандхе, обозначенной вами как «я». Отсюда и берётся война, идущая внутри вас. Ваша задача — за время жизни примирить все эти куски друг с другом, создать гармоничное целое, единую непротиворечивую душу вместо «чадара, сшитого из лоскутов». Но чаще всего никто не успевает за одну жизнь, так как вас сбивают с толку большими и малыми лилами, а после смерти душу, так и не обретшую цельность, снова разъединяют на части и раскидывают по разным телам. Те, кто помнят прежнюю жизнь целиком — это души, которым чудом удалось перебраться в новое воплощение, минуя мучительную процедуру расщепления. Такое происходит при внезапной смерти, если совпало так, что поблизости оказалась женская утроба с зачатым плодом, куда безвременно погибшая душа может быстро переместиться. Ритуал разъятия душ — необходимая часть всеобщего жертвоприношения, сынок, как битвы или болезни. Эпидемии и войны сохраняют мир от перехода в иное состояние, отличное от нынешнего. Если слишком многие души вдруг осознали себя и приближаются к цельности, дэвы создают благоприятную ситуацию для их быстрого массового разъятия, чтобы вернуть мир к исходному состоянию «начала», которое никогда не познает «конца», вечно вращаясь. — Но ведь есть люди, которые видят чужие жизни! — возразил Арджуна. — Все события, случившиеся с той или иной душой. Да и дэвы могут рассказать всё и про всех, про живых и мёртвых. Даже про ушедших давным-давно. Как это возможно, если мёртвые уже разъяты? — После вашего ухода остаётся ваш отпечаток в материи мира. Память о вас, хроники, след души. Эти хроники кто-то может прочитать и восстановить ваш образ с большой точностью. Иногда рождаются те, кто чувствителен и умеет делать такое. Иногда чувствительные люди сливаются сознанием с прочитанными чужими отпечатками, полагая увиденные жизни своими. Но всё это в целом — колесо Махакала, пожирающего собственных детей. — Зачем всё так устроено? — горько поинтересовался Карна. — Неужели нельзя по-иному? — Это всего лишь иная форма божественной любви, сынок, — коротко пояснил Бхишма. — Пока вы умираете и рождаетесь, не имея возможности превзойти себя, вы не способны покинуть этот мир и тех, кто «любит» вас. Это способ привязать, не отпускать дальше. Оттягивать неизбежное взросление. Точно так иногда поступают и люди, любящие детей искажённой любовью. Они готовы мучить дитя, лишь бы не отпускать от себя, навеки оставив его в младенческом возрасте. — «Рвать», «мучить» — это любовь?! — ужаснулся Карна. — Её тень. Изнанка, — ответил Бхишма. — Поэтому Дхармарадж часто называет этот мир «утробой чудовища». Страшное, но довольно точное определение. — Такого быть не должно, — решительно выдохнул Арджуна. — Может, и нет, но квадратное колесо едет сквозь Юги, на изломе каждого ребра принося в жертву многих. Особенно сильных духом. Тех, кто близко подошёл к своей цельности. — Почему именно сильных?! — в голосе Карны звучало возмущение. — Сильные подталкивают развитие остальных. Нельзя им заживаться надолго. А то вдруг квадратное колесо вернёт себе правильную форму, души обретут осознанность в течение одной жизни и, став Творцами, уйдут через небесный свод туда, где настоящая жизнь и свобода? — Дед, ты говорил, нельзя нам за небесный свод, — напомнил Арджуна. — Тем, кто состоит из скандх, кто был многократно разорван на части в течение многих перерождений — нельзя. Но тем, кто вернул цельность души, можно. Однако мир всеми силами противостоит соединению души в одно целое, стремясь каждую секунду разорвать вашу жизненную силу на части, и у этого процесса имеется смысл. Разрыв мучителен, но слияние двух скандх приносит удовольствие. Такое же острое, как боль от их разрыва. Всякий раз, получая удовольствие, живые существа поглощают частицу чужой силы, потребляя её через пищу, предметы, телесное единение. Всякий раз, испытывая страдание, теряют кусок своей силы. Удовольствие ценой страдания. Вечное движение, не дающее душе укорениться, прорасти, сформироваться. Душа живёт в вечном двойственном водовороте, цель которого — не дать ей созреть и покинуть границы мироздания. Зрелое дерево всегда возвращают в состояние семени. Но некоторые упрямые души всё равно цветут и плодоносят даже в такой гиблой почве, что дарует мне немалую надежду. — А в гармоничных мирах душам помогают собрать себя? — внезапно догадался Арджуна. — За одно воплощение, — кивнув, подтвердил Великий Бхишма. — Так быстро? — ахнул Карна. — Неужели это возможно?! — На самом деле так и должно быть, — пояснил Бхишма. — Одного воплощения достаточно, если вас не сбивают с пути всякими лилами. В конце концов, если подумать, у вас даже сейчас есть только одна жизнь до того, как вы пройдёте снова через клыки Махакала и будете разъяты, чтобы начать новые жизни в разных телах. А потому используйте эту жизнь с умом! — Как это сделать, дед? Научи! — Арджуна с надеждой поглядел на Бхишму. Деваврата усмехнулся в усы. — Вы и так всё делаете правильно. Вы двое, имею в виду. Выбирая между ловушкой дэвов и своим путём, выбрали своё. Это и есть начало обретения цельности. Кроме того… Ну какой из меня учитель? За обучением вам надо ехать в Двараку. Правда, тут главное — заставить Кришну сказать правду. Единственный, кому бы он доверил правду, это ты, Арджуна. Знаю по прошлым циклам. Теперь мир лишится учения, которое Васудева преподал бы тебе на поле битвы. Плохо это или хорошо? Я не знаю. — Не надо мне в Двараку! Не желаю таких учений! — взмолился Арджуна. — Кришна хотел, чтобы я убил Карну! Как я смогу учиться у него? — А у меня сможешь? — прищурил тёмные глаза Бхишма. — Смогу, потому что бесконечно уважаю тебя! — Арджуна вскочил и поклонился. — А вдруг я клятвопреступник? — Что ты… говоришь? — страх и непонимание мелькнули во взгляде сына Индры. — Я клятвопреступник, — повторил Бхишма удивительно ровным тоном. — Думаете, почему я не обличил вас в грехах, как сделал бы раньше? Я сам нарушил всё, что мог. Видите мужчину, лежащего по ту сторону костра, с которым я приехал в ашрам Вьясы? — Бхишма коротко выдохнул и, не дожидаясь ответа от Арджуны и Карны, торопливо продолжил. — Мы с ним провели ночь в Варанавате, вот почему я не имею права обличать хоть кого-то. Дьяус падал долго. В итоге увяз в материи. Теперь и не выбраться. Я в той же сансаре с вами. С одной лишь разницей — меня не рвут на части после каждого воплощения, так как у тех, кто мог бы рвать, силёнок не хватит совладать со мной. Я пришёл снаружи этого мира. Моя истинная Атма всё ещё там, хоть и спит, пока крошечное бодрствующее сознание мучается в ловушке сансары. Можно назвать это следствием моей неосознанности. Я подпал под действие кармы по своей вине. Ноги перестали держать Арджуну, и он рухнул рядом с дедом, потрясённый до глубины души. — Выходит, Сахадэва видел правду? — только и смог пробормотать он. — Он рассказал о тебе и Шан-ди. У Сахадэвы было видение. Но мы не верили. — Какой стыд, — Бхишма закрыл лицо руками, чувствуя себя раздавленным. — Мой младший внук ещё и видел это! Лучше бы я умер возле того обгорелого дворца… — Погоди, — Арджуна приободрился. — Чего тебе стыдиться? Твоя любовь настоящая. Она никого не рвёт на куски, не пытается привязать к себе. Мы тебя любим, никто не желает твоей смерти. Ну, увяз в материальности, и что? Зато ты с нами, — он опустил голову на плечо Бхишмы, будто желая снова стать ребёнком, которого баловали и трепали по волосам, хваля за успехи в обучении. Бхишма слегка повернулся и посмотрел на Арджуну с такой благодарностью и теплотой, что последний смутился. — Вы сказали про головоломку, собранную неверно? — заговорил вдруг Карна. — Что за головоломку вы имели в виду, Великий? — Какой я теперь «Великий»? — горестно усмехнулся Бхишма и вдруг потрепал по волосам одновременно обоих своих собеседников. — Называй меня «дедом» и ты, Васушена. Ты теперь мне тоже вместо внука, если уж так вышло, что вы с Арджуной близки. Я постараюсь пережить осознание того, что грохнулся с вершин былой безупречности да лбом о камни. Наверное, так было нужно. Кто-то говорил, что я гордец, и моя гордыня должна быть разрушена. Возможно, это был Васудэва Кришна? — Бхишма задумался, вспоминая, но ничего не шло на ум. «Это говорил я, но ты забыл. Кто я для тебя даже после всего, что между нами было? Твой грех? Причина второго падения?» — печально подумал неспящий Шакуни, но ничего не произнёс вслух. Молчание продолжалось чересчур долго. — Так что за головоломка, которую должны правильно собрать дэвы? — ласково протянул Арджуна, пригревшись возле горячего бока Бхишмы. — Ты говорил про неё Вьясе. — Головоломка? Ваша душа. Когда единый мир делится на части, то куски этого мира, как видишь, не обязательно будут любить друг друга, помогать один другому и стремиться к гармонии. Они могут оказаться в противостоянии, и гармонию из войны будет создать непросто. Придётся выращивать её долго и упорно из боли и страданий. — Но ведь это возможно?! — с надеждой спросил Карна. — В этом мире и за его пределами возможно всё, — улыбнулся Деваврата. *** Шакуни выпросил для себя последнюю милость у обманутого им Дьяуса — не быть выданным никому в Хастинапуре, и Бхишма ему это обещал, пока они ехали верхом до ашрама Вьясы. — Никто не узнает о твоей истинной личности от меня, — сухо промолвил Гангея, стараясь не прижиматься слишком тесно к спине Шакуни. — Ты даже можешь остаться во дворце, работая кем захочешь, только не попадайся мне на глаза. Это единственное условие. — Не попадусь, — поклялся Шакуни, чувствуя знакомую боль в груди. Всё возвращалось на круги своя. Когда-то он был тем, на кого Великий Бхишма мог смотреть лишь с отвращением. Ничего не изменилось и теперь. Молодое красивое тело не имело значения. Глядя на него сейчас, Гангея всё равно видел прежнего Шакуни и презирал гандхараджа не меньше, чем до поездки в Варанавату. По крайней мере, самому Шакуни так казалось. Некоторые охранники дворца и многие служанки заметно воодушевились, едва завидев молодого мужчину с белой кожей, необычными синими глазами и волосами огненного цвета. Гандхарадж ловил на себе любопытствующие взоры, до его ушей доносился восторженный женский шёпот. Он, несомненно, произвёл впечатление на многих. — Какой красавчик! — Чужак точно… — Кто он? Какие глаза и волосы! — Хо-оро-ош! Вот бы его ко мне на пару ночей в опочивальню! — Постыдись, Пратима. Ты говоришь ужасные вещи. Другой на его месте гордился бы, но Шакуни хотелось провалиться сквозь землю, слыша восторги от безразличных ему людей, в то время как Бхишма прямо на глазах становился мрачнее тучи. — С нами приехал чудесный дэв из Чжунго! Его имя — Шан-ди! — удовлетворяя любопытство окружающих, провозгласил вдруг Бхима на весь дворец. — Этот благородный дэв спас нас из пожара. Только он, как и Шанидэв, способен накладывать проклятия оголения на кшатриев, поэтому сердить его не следует, особенно ночью. «Что ты несёшь, сын Ветра?!» — мысленно простонал Шакуни, едва удерживаясь от желания отвесить Бхимасене пинка. К счастью, из этих сумбурных фраз никто из собравшихся ничего не понял. На ступени дворца выбежал Видура в сопровождении нескольких служанок и устремился к Бхишме, распластавшись перед ним и расцеловав его стопы с таким пылом, что Шакуни на миг засомневался в абсолютной невинности чувств, испытываемых первым советником к Гангее. — Вы вернулись! — ликовал Видура, оторвавшись, наконец, от Бхишмы, поднявшись на ноги и начиная радостно обнимать по очереди всех пандавов, смеясь и плача. — Вы живы!!! Как я счастлив! Бхишма успел бросить быстрый взгляд за спину первого министра и настроение его мигом ухудшилось. Там стоял Дурьодхана с братьями и смотрел на пандавов так, словно хотел прибить всех до единого. — Надо же, — процедил юврадж сквозь зубы, забыв о приветствии, — а меня столько дней подряд обвиняли в том, что я вас прикончил! Мама, отец, советник Видура совестили меня, требовали сознаться, куда я упрятал ваши тела и где укрываю своих пособников — ангараджа Карну, друга Ашваттхаму и брата Духшасану. Подумать только, а они все тут — «убиенные» родственнички! Живы и здоровы. И что-то мои так называемые «пособники» даже не спешат нападать на них, а ведут себя вполне благопристойно, будто близкие друзья, вы не находите? — Дурьодхана громко рассмеялся, запрокинув голову. — Как же я зол… Ещё немного, и мой родной отец упрятал бы меня в подземелье за то, чего я не совершал! — Да, но пожар-то был! — вызверился Видура на Дурьодхану. — То, что все, на кого ты покушался, живы и вернулись, для тебя как нож в сердце! Сознайся! Дурьодхана снова умолк, глядя на собравшихся исподлобья. Он ничего не собирался ни утверждать, ни отрицать. — Я сожалею, что тебе пришлось пережить несправедливые обвинения, брат, — преодолев дрожь в коленях и в голосе, произнёс Юдхиштхира, выходя вперёд. — Но теперь мы вернулись, все видят твою невиновность. Никто более не посмеет обвинять тебя. Услышав реплики Юдхиштхиры, Видура внезапно застыл с таким видом, будто проглотил живую древесную жабу и подавился ею. — Как благородно! — передразнил его Дурьодхана. — Аж тошнит… А ещё чем-то здесь жутко воняет. Может, в кладовых что-то протухло? Он собрался сказать ещё нечто едкое, даже не заметив затаённой боли, мелькнувшей в печальных глазах Юдхиштхиры. — Митр, — Карна выбрался из-за спины Юдхиштхиры и, приблизившись к Дурьодхане, положил руку тому на плечо. — Не надо. Никто не умер, все вернулись, и это главное. Нам нужны омовение, трапеза и отдых, а более ничего. Горячо сжав руку Радхеи и крепко обняв друга, Дурьодхана сразу сменил гнев на милость и быстро обежал глазами тех, кто вернулся из Варанаваты. — А где дядя? — спросил он вдруг, и Шакуни, стоявший позади всех, почувствовал нешуточное волнение. — Эй! — Дурьодхана возвысил голос, обращаясь к пандавам и Кунти. — Кто-то знает, куда делся дядя? Если он не в Гандхаре и не в Хастинапуре, если не ездил в Варанавату с Великим Бхишмой, то где он? Я рассчитывал увидеть его вместе с вами! — Возможно, мы никогда не увидим моего брата, — ведомая под руку махараджем Дхритараштрой, на ступенях дворца неожиданно появилась рыдающая Гандхари. — Мой бедный брат… Я даже не смогу в последний раз обнять его и предать огню тело. Возможно, Шакуни съели ракшасы или растерзали тигры? О, я несчастная! Последняя надежда увидеть его живым или мёртвым рухнула! Ноги Гандхари подкосились, и она упала бы, если бы Дхритараштра с Дурьодханой не поддержали её с двух сторон. — Бхут побери… Да зачем мне это нужно? Я идиот, — пробормотал Шакуни себе под нос, а затем, решительно растолкав локтями Бхиму, Сахадэву и Накулу, приблизился к рыдающей сестре. — Вот я, вернулся, — встав в свою любимую позу и прикрыв один глаз, промолвил он. — Не надо меня сжигать. Я уже сгорел один раз в Варанавате. Огонь на дух теперь не переношу. Зато благодаря чуду, умерев, я сумел возродиться в новом теле. Здравствуй, дорогая сестра! Здравствуй, любезный племянник! — повернулся он к Дурьодхане. Гандхари замерла, с подозрением прислушиваясь к незнакомому голосу. Посмотреть на говорившего она не могла, а прежние интонации брата не узнавала. Дурьодхана с изумлением и недоверием рассматривал синеглазого бледнокожего мужчину. — Почему Шан-ди называет себя махараджем Шакуни?! — с изумлением пробормотал Бхимасена, широко разинув рот. — Потому что я и есть Шакуни!!! — выкрикнул гандхарадж, с ужасом осознав, что вот таким его могут не признать и не принять даже самые близкие люди. — Ну и кто тебе поверит?! — яростно прорычал Дурьодхана. — Ты не похож на дядю. Ты самозванец. А ну убирайся! Охрана! Выбросьте этого человека прочь из дворца! — Но я правда царь Гандхара! Я твой дядя, мальчик мой!!! — только теперь он осознал, как глупо поступил, добровольно отказавшись от своей личности, а затем внезапно заявив о ней. — Я знаю всё про постройку дворца в Варанавате! Я знаю историю династии Куру! Разве это не достаточные доказательства?! Два охранника вцепились в Шакуни и потащили его прочь. — Гандхари!!! Я твой брат!!! — вопил гандхарадж, пока его волоком тащили дальше по дворцовой площади. — Останови их!!! — Я не знаю тебя, — только и сказала ему вслед Гандхари. Бхишма стоял неподвижно, разглядывая мозаику на больших каменных плитах перед входом во дворец. — Он говорит правду, — преодолев внутреннее сопротивление, промолвил Бхишма. — Это действительно царь Гандхара Шакуни. Отпустите его. Пальцы охранников разжались. — Благодарю! О… Благодарю! — Шакуни бросился к Бхишме, намереваясь превзойти страстное поклонение Видуры любимым стопам, но Деваврата быстро отодвинулся от него. — Я вступился не ради благодарности. Я всегда стою за справедливость и правду. В этом причина. — Но это не мой дядя! — возмутился Дурьодхана. — К сожалению, он, — констатировал Бхишма. — Шакуни использовал магию якшей для смены облика. Якша, который превратил его, умер. Значит, теперь твой дядя навсегда останется в этом теле. — Это издевательство? — не утихал Дурьодхана. — Он даже моложе меня! Как я могу поверить, что это мамашри?! — Тебе придётся поверить, — жёстко отрезал Бхишма, развернулся и пошёл прочь. Всё это время Юдхиштхира стоял рядом, внимательнейшим образом приглядываясь к лицу Шакуни. — Брат Дурьодхана, обмана нет, — произнёс Юдхиштхира, — это действительно гандхарадж. — Откуда ты-то можешь знать?! — вскипел от гнева Дурьодхана. — Дхармарадж обещал, что однажды, став старше, я научусь видеть прошлые и будущие воплощения любого существа. Будущие я до сих пор не вижу, но прошлые видеть, похоже, выучился. Этот человек, — Юдхиштхира указал на Шакуни, — царь Гандхара в ином теле. — Какие ещё подтверждения тебе нужны? — Шакуни нетерпеливо взмахнул руками. — Я был хромым и некрасивым. Сам ранил себя в ногу, чтобы помнить данную себе клятву. У меня есть сокол Шукра. Думаю, если птицу принести сюда, она узнает меня! Я построил дворец в Варанавате из смолы и сухой травы, используя магию якшей, чтобы однажды устроить там пожар, — все стоявшие поблизости в ужасе выдохнули от такого признания. — Да, у меня были дурные мысли, каюсь. Однако в последний момент я передумал губить пандавов и вывел их из горящего дворца. За то, что вопреки своему злонравию я поступил благородно, от якши, который строил тот дворец, я получил новое тело. А сам якша погиб в пожаре, так что вернуться обратно в исходное тело я отныне не могу. — А тот якша — это был Шан-ди? — заинтересовался вдруг Бхима, пока все, включая Юдхиштхиру и Арджуну, стояли в ступоре, напоминая медные изваяния. — Это был просто якша!!! — в неистовстве проорал Шакуни. — Шан-ди живёт в Чжунго, а не в Бхарате!!! И хватит уже о нём, сколько можно?! Уф-ф. Надо бы, кстати, в чаусар сыграть. Жутко соскучился. И выпить мадхвики. Тогда, наверное, полегчает. Где мои магические кости и сосуд с выпивкой? — О, теперь я узнаю мамашри! — неожиданно расплылся в широкой улыбке Дурьодхана. — Дядя, иди обниму! В воцарившейся тишине под тихие всхлипывания Гандхари медленно приходил в сознание Видура. Дурьодхана крепко обнял Шакуни. — Дворец поджёг олух Бхима, — поделился Шакуни с Дурьодханой шёпотом на ухо. — Я узнал случайно, когда мы обратно из ашрама Вьясы возвращались. Моей вины в том нет. — Зачем ты тогда выгородил Бхиму? — так же тихо спросил Дурьодхана. — Я спасал тебя и Духшасану, — прошелестел Шакуни. — Хотел отвлечь всё внимание на себя, чтобы никто не спросил, какого бхута твой брат и друзья делали в Варанавате. А ещё я провёл ночь с Великим Бхишмой после пожара. В его объятиях, как распроклятый грешник. На миг Дурьодхане показалось, что у него какие-то нездоровые видения. Мир прочертили огненные трещины, и из них повалил густой дым с запахом серы. — Ты… что сделал? — уточнил юврадж, холодея. — Потом повторю. Когда окажемся наедине в покоях. — Повтори сейчас. — Ладно. Я подстроил твоим адхармикам свидание в Варанавате только ради того, чтобы сменить старое тело и заполучить любовь Великого Бхишмы. Я тайно любил его на протяжении многих лет. Но он меня отверг даже молодым и красивым. Точнее, сначала лишил чести, а потом отшил, что совершенно его не красит как мужчину! Что мне делать, мальчик мой? Мальч… Дурьодхана!!! — возопил испуганный Шакуни, но было поздно. Наследный царевич Хастинапура побледнел и тяжело повалился к ногам дяди.