Свидание в Варанавате

— Это неправильно, отец. Так быть не должно! — Юдхиштхира снова и снова нервно пропускал сквозь пальцы пряди своих взлохмаченных чёрных волос. — Почему Триада поступает подобным образом? Это всё надо исправить… Изменить. Дхармарадж неопределённо покачал головой. Это не сошло бы ни за утверждение, ни за отрицание. Юдхиштхира тяжело дышал. Мысли путались. Сердце болело так, что перехватывало дыхание. — Исправить можно одним способом — размолоть до состояния безликого потока всех, включая Триаду, и начать построение мира заново. Однако Триада совсем не хочет проходить через разъятие. Она прекрасно чувствует себя, пребывая в нынешней форме. Кроме того, размалывание душ — болезненный процесс. Пребывание в облике камня, дождевого червя, собаки, веталы или пишача — ничто в сравнении с этим. Триада вовсе не желает для себя такого. — Но каждый живущий, умирая, проходит через это? — побледнел Юдхиштхира. Дхармарадж медленно кивнул. — Откуда, думаешь, в душах берётся невыносимый страх развоплощения? Каждый маленький кусок, сшитый с другими, заточённый в темнице плотного тела, помнит предыдущие циклы перерождений. Он помнит, как его дробили, размалывали, растаскивали, соединяли заново… Каждый из живущих подспудно боится повторения кошмара и стремится забыть глубинный ужас, рвущийся наружу. Чтобы заглушить этот ужас, кто-то забывается в бесконечных удовольствиях, кто-то — в нескончаемых аскезах, иные — в сражениях или в поисках богатства. Однако каждый ищёт защиту от вопящих кусочков разъятых душ внутри себя. Каждый бежит от невыносимой боли, вибрирующей внутри с навязчивостью вечного АУМ, от воспоминаний о том, как душа почти обрела цельность, но её снова разбили. — Но вы ведь хотите это прекратить, отец! — горячо воскликнул Юдхиштхира. — Хочу. — Тогда почему продолжаете поддерживать Триаду?! — А что я могу изменить? — Что-нибудь! Начните с чего-то! Дхармарадж снова качнул головой, не утверждая и не отрицая сказанное сыном. — Этот мир создали силы, куда более могущественные, чем я. Меня впустили в бытие много позже, когда основные законы существования давно оформились. Мне дозволено лишь поддерживать имеющееся. Сын, я — такая же часть круговорота, как остальные, хоть меня и не растаскивают на части. Однако остановить вращение колеса я не смогу. — А дед Бхишма смог бы его остановить? — с серьёзным видом уточнил Юдхиштхира. — Я говорил с ним две манвантары тому назад. Я задал ему тот же вопрос. Он ответил, что сожалеет, но он тоже в ловушке. Когда-то ему не удалось остаться отстранённым наблюдателем. Дьяус вовлёкся в сансару. Он помнит, кем был раньше, но при этом подчиняется закону перерождений, как все, а, значит, тоже несвободен. — Кто же сумеет прекратить происходящее? — не сдавался Юдхиштхира. — Возможно, ты? — невесело улыбнулся Дхармарадж. — Я?! — удивился Юдхиштхира. — Ты же собрался сделать нечто, выходящее за рамки планов Триады, — Яма едва приметным кивком указал на сосуд, стоящий на столе. — Кто знает, к чему приведёт твоё намерение? Станет ли мир лучше после твоего поступка, неизвестно. Но одно я точно знаю: ты не побоялся пойти своим путём, несмотря на то, что из тебя долгое время делали глашатая ложной дхармы. Своим решением ты уже изменил многое. — Но мой путь… Как можно знать, не ошибочен ли он в корне? Дхармарадж поймал на себе взволнованный взгляд сына. — Скажу тебе одно, Юдхиштхира: исполнение чужой воли дробит душу на части. Исполнение собственной — сращивает её. Правда, в таком мире, где давно установилась ложная дхарма, трудно отличить свой внутренний голос от чужих правил. А ведь фальшивые правила навязывают куда раньше, чем душа просыпается от травмы разъятия и начинает заявлять о себе. К тому времени, как она заговорит с тобой, стремясь стать целой, её истоки обычно уже отравлены. Каждая чакра запечатана Триадой, чтобы энергия текла какими угодно кривыми путями, но только не через сушумну. Ведь если сила Шакти действительно потечёт вверх, не встречая препятствий, то раздробленная душа мгновенно срастётся, а так и до побега из сансары недалеко. Однако пока чакры наглухо запечатаны, ты осознаёшь не свою атму, а лишь то, с какой силой твоя покалеченная душа бьётся о печати Триады, пытаясь вырваться. В таком состоянии ты пребываешь всецело в плену, и для тебя можно создавать любые иллюзии и видения. Можно создать даже сладчайшую иллюзию экстатического слияния с Парабрахманом, если забвению в сражениях, в плотских утехах или в бханге ты предпочитаешь аскезы… Подобные блаженные ощущения навеяны Триадой и даются исключительно за «послушание». Своеобразная награда за следование фальшивой дхарме и завлекании туда других. Однако в посмертии судьбы праведников, являвшихся при жизни всего лишь пешками в играх Триады, мало чем отличаются от судеб грешников. Впрочем, твоя судьба, сын, была бы иной. — Какой? — поджав губы, мрачно поинтересовался Юдхиштхира. — Закончив предписанную тебе и твоим братьям лилу, ты бы попал в Индралоку, пожил там немного в бодрствующем состоянии, а потом Нараяна усыпил бы тебя до следующей манвантары, чтобы ты сыграл свою роль в подобной битве в новом цикле. Дурьодхану и его братьев ждала бы схожая участь. Только они играют в лиле на стороне асуров, а потому их бы держали в другой Локе. Отдельно от вас. — Зачем же отдельно? — не понял Юдхиштхира. — Вам нельзя приходить к взаимопониманию даже в промежутках между лилами. Иначе искра вражды в нужное время не вспыхнет или разгорится недостаточно, что повредит делу. Две противостоящие друг другу стороны — мельничные жернова для непокорных душ. Ваша задача — в конце каждой Юги размалывать тех, кто не поддался Триаде. Но вам, бесспорно, не нужно было знать об этом. Подобное знание отягощает и мешает выполнять задачу. — Это… ужасно! Почему вы всегда молчали, отец?! Почему никогда раньше не говорили об этом?! — вскрикнул Юдхиштхира. — Пока ты был юн, я не думал, что ты пойдёшь иным путём, кроме предначертанного Триадой. Видя твою душу, какой она была прежде — покорной, ранимой, чрезмерно мягкой, я не верил, что ты сможешь… Что ты хоть раз рискнёшь… Теперь же я мечтаю, чтобы ты выиграл. Я позволю тебе вернуться в Мритью Локу и не отберу эликсир. Однако прежде чем ты примешь решение о том, как быть с этим магическим средством, я должен поведать тебе историю моей матушки. Ведь она совершила однажды именно то, что собираешься сделать ты, правда, с иной целью. И по-отечески положив ладонь поверх руки сына, Дхармарадж начал рассказывать Юдхиштхире то, что долгое время причиняло его собственной душе невыносимые мучения. *** — Куда делся старший брат? Я его со вчерашней вечерней трапезы во дворце не видал! Арджуна неохотно приподнял голову с колен Карны и посмотрел на растерянного Бхимасену, который в отсутствие Юдхиштхиры и матушки Кунти, похоже, чувствовал себя ребёнком, брошенным на произвол судьбы. Ничего не ответив, Арджуна улёгся обратно. Он не знал ответа и, признаться откровенно, не желал знать. Ему хватало прекрасных колен, на которых он отдыхал. — Отправился на встречу с Дхармараджем, — спокойно произнёс Карна, с явным удовольствием перебирая локоны возлюбленного, пока Арджуна млел от блаженства, прикрывая веки от каждого касания. — Зачем? — подозрительно уточнил Бхима. — По отцу соскучился, — Карна ни единым мускулом не выдал своей осведомлённости об истинной причине отсутствия Юдхиштхиры. — Ну вот! Матушка от Видуры второй день не выходит. Старший брат у Дхармараджа. Мне-то чем заняться? — ещё больше расстроился Бхима. — Принимать омовения, правильно питаться, тренироваться, — шутливо подсказал Карна, отчего лицо Бхимы побагровело, а жилы на шее опасно надулись. — Я-то потренируюсь! Но как долго вы, кауравы, будете повсюду преследовать нас? — недовольно буркнул Бхима, указывая на Духшасану, который с удобством устроился перед столиком с прохладительными напитками рядом с Накулой. — А мы кого-то преследуем? — весело рассмеялся Карна. — Нас сюда пригласили, вот и пришли! Это ведь не запрещено — быть гостями? Кроме того, мы стали хорошими друзьями после пережитого. Ты разве против дружбы? Или миролюбие пандавов — пустой звук? Крыть Бхимасене было нечем. И всё-таки что-то его страшно беспокоило, как заноза, попавшая в свежую рану. Ашваттхама тоже был тут. Он что-то горячо нашёптывал на ухо Сахадэве, а сын Мадри краснел и, скромно потупившись, улыбался. Бхима снова не к месту вспомнил обнажённых Духшасану и Накулу в ночном дворце, и ему стало не по себе. — Чую я, недоброе здесь происходит, — испытывая необъяснимую тревогу, Бхимасена обвёл пристальным взглядом шестерых адхармиков. — И подсказать некому, что именно неправильно. — Да всё у нас правильно, — Арджуна наконец удостоил вниманием Бхимасену. — Мы отдыхаем. Рядом друзья. Расслабься. Фруктов поешь. — Я не голодный, — враждебно буркнул Бхима. — Тогда поспи, — оторвавшись от Сахадэвы, предложил свой вариант Ашваттхама. — Выспался! — не на шутку рассердился Бхима. — Пока в Варанавате были, так и спал без продыху. На год вперёд выспался! — он помолчал немного, а потом отрезал: — Пойду встречать Юдхиштхиру. Уверен, он скоро вернётся. — Да-да, ступай! — поощрил его Арджуна. — Какая прекрасная мысль тебя посетила… Бхимасена бросил ещё один полный сомнений взгляд на братьев, которых оставлял в «опасной» компании, и исчез за дверями. — И вот что он постоянно лезет, куда его не просят? — недовольно поцокал языком Духшасана. — Единственный пандав, от которого до сих пор одни неприятности! — Ему надо найти кого-то, — мечтательно протянул Арджуна, потягиваясь на коленях Карны и обнимая их обеими руками. — Тогда он тоже займётся плотскими утехами и забудет про нас. — И кого мы ему предложим, если даже не знаем его предпочтений? — спросил Накула. — То ли кшатрии ему нужны, то ли дэви… Неясно. — Думаю, котёл с кхиром, десять кувшинов сливок, пять жареных оленей. Пусть и не голодный, а всё равно употребит, — пошутил Духшасана, и все засмеялись. — А действительно, кто мне скажет, куда подевался Юдхиштхира? — неожиданно заволновался Арджуна. — Впервые он так надолго пропал, не предупредив никого из нас. — У Дхармараджа он, — невозмутимо повторил Карна. — Вот только не начинай рассказывать, что он по отцу соскучился! — хмыкнул Арджуна, забираясь рукой чуть выше колен Карны и мысленно отмечая, как по телу любимого мгновенно прокатилась дрожь вожделения. — Как вернётся, так и узнаете причину! Арджуна подскочил на месте и с любопытством уставился на Карну. — Он никому не сказал, а тебе сказал? Почему? Ты ведь ему даже не брат! — Не брат. Однако я Юдхиштхире вроде как дядей прихожусь, — решился наконец признаться Карна. — И не смотрите на меня так! — добавил он, увидев отвисшие челюсти и вытянутые лица всех присутствующих. — Я сам недавно узнал. Всё думал, как рассказать… Сами понимаете, это непросто — выяснить, что ты всё время жил в приёмной семье, а твой настоящий отец — Сурьядэв. Это он мне доспех и серьги при рождении подарил. А я-то всё гадал, когда был мелким: откуда, откуда? — Ну… вообще, — только и сумел выдавить Духшасана, опрокинув в себя сразу весь кувшин с прохладным ласси. — Дела в Хастинапуре творятся… Такие истории хоть в пергаменты заноси! — Ещё занесут, не беспокойся, — уверил его Карна. — Особенно если узнают, чем мы занимались в Варанавате. Сразу и занесут! Позора не оберёмся. Дед вон уже узнал. — Нас он не выдаст, потому что у самого любовь с гандхараджем, — гыгыкнул Арджуна. — Кто бы подумал, да? — Нечего насмехаться, — с осуждением заметил Ашваттхама. — Представь, в какой беде Великий Бхишма, и тебе станет не до смеха. — Разве ж это беда? — не впечатлился Арджуна. — Из Шакуни такого красавца сделали! Аж завидно. Лучше меня выглядит! Моложе собственного племянника! Мне б такого якшу встретить… — Зато Дурьодхана чувств лишился из-за превращения дяди и до сих пор не в себе. Никого опять в покои не пускает, — напомнил Духшасана. — Что хорошего? — А всё-таки адхарма, как мы видим, имеет свойство распространяться, — с убийственной серьёзностью произнёс Сахадэва. — Сначала нас было шестеро. Потом присоединился Юдхиштхира. Теперь дед и гандхарадж… Кто следующий? — Увидим! — продолжал веселиться Арджуна. — Но я почти уверен, на Шакуни и Юдхиштхире дело не закончится. Всё ещё впереди. — Не приведи Шива! — перепугался Сахадэва. — Если так дальше продолжится, то кто родит наследников для династии Куру? — Дэви Бханумати, — не смутившись, ответил Карна. — Мы, кстати, ещё вполне успеваем на сваямвару! Я слово сдержу. Царевна станет женой Дурьодханы во что бы то ни стало, или я не сын Сурьи! — Но если твой отец — Сурья, то кто тогда матушка? — заинтересовался вдруг Арджуна. — Сурьядэв не сообщил этого, а я дал ему слово смирить любопытство и не расспрашивать, пока он сам не скажет, — признался Карна. — И тебе разве совсем не интересно? — напирал Арджуна. — Как же можно не спросить у родного отца, кто твоя мать? — Я думаю, мама Радха и есть моя матушка, — стараясь отбросить сомнения, произнёс Карна. — Просто Сурьядэв боится опорочить её, потому и молчит. Родила ли она меня до замужества или после, всё равно о таком лучше не распространяться. — Это уж точно, — согласился Духшасана. — В таких вещах признаваться не стоит. — Сахадэва, что с тобой? — неожиданно обеспокоился Ашваттхама, заметив, что его любимый внезапно побледнел. — Ничего, — еле выдавил тот, не отводя почему-то перепуганного взгляда от Карны. — Мне нужно на свежий воздух. — Конечно! — Ашваттхама помог Сахадэве опереться на своё плечо. — Идём. В саду тебе станет легче. Они вышли, сопровождаемые обеспокоенными взглядами Накулы и Духшасаны. — Чего это с ним? — полюбопытствовал Духшасана. — Кажется, у Сахадэвы опять было видение, — медленно вымолвил Арджуна. — Только что он такое узрел, от чего ему настолько поплохело? «Ему стало худо, когда я завёл речь о матери, — пронеслось в мыслях у Карны. — Сахадэва что-то увидел! Я обязан спросить у него, когда он вернётся. Я добьюсь правды во что бы то ни стало!» *** — Ювраджа нет в его покоях. Подобный ответ Юдхиштхира настолько привык слышать за долгие годы, что вовсе не расстроился. Он собрался уходить, даже не пытаясь выведать у охранника, где именно находится Дурьодхана или когда вернётся, но внезапно телохранитель добавил, обращаясь к нему: — Знаете, раджкумар, я никогда ещё не видел господина в таком состоянии! Он ушёл в сад, а мне приказал стоять на месте и не сметь никому сообщать, где он. Но при этом выглядел так, словно кто-то из его семьи умер. Простите, я не должен был говорить! Никому не должен был, особенно вам. Но я беспокоюсь. Я знаю, что и вы беспокоитесь за него, хоть господин всегда почему-то крепко настроен против вас. — Что случилось перед тем, как Дурьодхана ушёл? — взволновался Юдхиштхира, чувствуя, как по спине внезапно побежал липкий пот. — Господин долго беседовал с гандхараджем. Ну, с этим странным парнем, который утверждает, будто он — гандхарадж… Затем царь Шакуни ушёл. А юврадж вскоре вышел следом и пошёл в сторону потайного выхода в сад. — Один? — уточнил Юдхиштхира. — С ним никого не было? — Он взял с собой огромный кувшин бханга, — сдал с потрохами Дурьодхану охранник. — Такие громадные ёмкости обычно ставят на пол трапезной по большим праздникам, чтобы до зелёных бхутов всех кшатриев напоить. — Ясно. Стой здесь и никому не говори, куда ушёл твой господин. И про меня тоже молчи. — Вы пойдёте к нему? — с надеждой спросил телохранитель. — Я постараюсь приложить все силы, чтобы вернуть ювраджа сюда в целости и сохранности. — Благослови вас Махадэв! — страж низко поклонился Юдхиштхире, но тот уже не видел этого. *** Он нашёл Дурьодхану сидящим в зарослях амлы. Судя по всему, юврадж успел изрядно отхлебнуть из кувшина, но опустошить сосуд с одурманивающим зельем ему пока не удалось. — А, снова ты! — Дурьодхана скользнул по Юдхиштхире взглядом, полным холодного презрения. — Всё вынюхиваешь, чем я занят, чтобы донести Видуре? — И в мыслях не было, — невозмутимо отозвался Юдхиштхира, стараясь поскорее отогнать вспыхнувшее чувство обиды. — Зачем тогда припёрся? — Дурьодхана снова потянулся за кувшином, чтобы сделать глоток, однако вместо ручки сосуда наткнулся на сжатый кулак того, кого в медный пан не ставил, но чьи пальцы оказались вдруг крепче железа. — А ну дай выпить! — возмутился Дурьодхана. — Это мой бханг! — Это бханг махараджа Дхритараштры. Царь пока ещё он. Значит, весь Хастинапур, как и этот кувшин, принадлежат ему. — Ой-ой… Что ещё скажет наш святой любитель аскез? — Я скажу, что ты мне нужен трезвым, поэтому бханг отменяется. Тебе придётся меня сначала убить, только после этого ты выпьешь ещё глоток! — Какие мы серьёзные… — Хватит ёрничать. Это, правда, важно! Я был сегодня в Дэвалоке и говорил с Дхармараджем, — громко и отчётливо заговорил Юдхиштхира.— Я, как и ты, узнал такое, от чего мне хочется опустошить точно такой же кувшин зелёной дряни, но я не стану этого делать. — Бесспорно, ты же святоша! Праведник, — расхохотался Дурьодхана так, что с ближайшего дерева на них обоих посыпались плоды амлы. — Сгинь, сделай одолжение, а? — успешно отмахнувшись от падающих зеленовато-жёлтых шариков, скривился Дурьодхана. — Позволь не видеть твою рожу хотя бы сейчас! А то, клянусь Махадэвом, не удержусь. Стошнит. — Я много раз повторял, что не претендую на трон Хастинапура, — на всякий случай напомнил Юдхиштхира. — Если дело в этом. — Да дело давно не в троне! — заорал Дурьодхана, сжимая кулаки. — Вы, дэвы, устраиваете свои божественные игры, и вам плевать на всех!!! Как кукушка подкидывает птенцов в чужие гнёзда, так и вас, пандавов, подкинули ради уничтожения Хастинапура! Я теперь всё понял. Меня больше не проведёшь! Нет, я ничуть не оправдываю дядю. Он тоже всё знал и молчал, а потому я страшно зол на него! Но теперь я хочу понять, как давно знал ты и твои распрекрасные «любящие» братья? — Знал — что? — Про Курукшетру. Про то, что мы спустя несколько лет будем убивать друг друга на потеху дэвам! — Я и мои братья узнали об этом четыре дня назад. Вьяса сообщил, когда мы пришли в его ашрам после пожара в Варанавате. До этого никто из нас ничего не знал. — Да неужели?! — взвился Дурьодхана. — Всего четыре дня прошло?! А разве вам не вложили вашу миссию в голову после рождения? Не влили с молоком матери? Не скормили вместе с кхиром? — Никто из моих братьев не будет сражаться, — Юдхиштхиру колотило внутри, но внешне он сохранял спокойствие. — Арджуна, Накула, Сахадэва отказались. Я тоже сказал «нет». А Бхима один не выйдет сражаться. Битвы не будет! — Нет веры словам дэвов, а ты — один из них, — сухо промолвил Дурьодхана и снова попытался взяться за ручку кувшина, но опять пальцы Юдхиштхира стали для него непреодолимой преградой. — Я не дэв, — бесстрастно возразил старший пандав. — Кто же тогда? — Человек. Мне безразлично, из каких кусков сшиты наши души, чего в нас напихали, лишь бы мы выполняли приказы Триады! Я чувствую себя целым и отвечаю за себя. Никакой дэв не будет использовать меня в войне против братьев. Рука Дурьодханы сжимала его пальцы так, будто стремилась раздавить, но Юдхиштхира всё равно не позволял двоюродному брату взяться за кувшин. — Я сожалею, что ты узнал обо всём от Шакуни раньше, чем я пришёл. Я сожалею, что ты уже успел налакаться какой-то дряни и не мыслишь здраво… Но я отлично понимаю твой гнев. — Ничего ты не понимаешь! И это не дрянь, а бханг. — Это отрава, Дурьодхана! Она убивает твой разум. Я один не справлюсь. Мне нужен кто-то, способный придумать, как выбраться из ловушки, в которую нас загнала Триада. А ты вливаешь в себя отраву. «Сам ты… калакут!» — хотел вызвериться на него наследный царевич, но ярость неожиданно пропала. Его рука, до сих пор пытавшаяся сломать костяшки пальцев Юдхиштхиры, медленно разжалась. — Садись, — он указал на место рядом с собой. — И расскажи про эти… куски душ. Я тут подумал, что наверное… Мне любопытно. Юдхиштхира уселся на некотором расстоянии от того, чьих прикосновений страстно желал и боялся до одури, и начал рассказ. *** Он с трудом верил в происходящее. Впервые Дурьодхана не прерывал его, не оскорблял, не насмехался. Просто слушал. Правда, лицо его становилось всё мрачнее. Юдхиштхира пересказал всё, исключая историю про души браминов. И про эликсир умолчал. Зато вся подноготная битв и круговорота душ выплыла наружу. В совокупности с полученным от Шакуни знанием о божественных лилах, это произвело на Дурьодхану должное впечатление. — Удивительно, что Дхармарадж поделился тайнами дэвов с тобой, — заключил Дурьодхана, дослушав. — А ещё удивительнее твоё желание прийти ко мне, чтобы и я узнал. — Мы же братья. — Ты это своему Бхимасене скажи… Наступал вечер. Лучи Сурьядэва, проникая сквозь перистые листья амлы, золотили траву. Тени от дерева и от двух сидящих бок о бок царевичей становились всё длиннее. — Давай забудем прошлое! — осмелел Юдхиштхира. — Ненавидя друг друга, далеко мы не продвинемся. Полагаю, наконец, пришла пора сесть и подумать, как быть дальше. Ты отвечаешь за своих братьев, а я за своих. Что предлагаешь делать? — Могу предложить выпить, — Дурьодхана показал на кувшин. — Может, это и отрава, но она здорово помогает не свихнуться, когда сумасшествие близко. — Дурьодхана, ну почему ты даже сейчас не можешь быть серьёзным? — страдальчески спросил Юдхиштхира. — Возможно, потому что тот, кто приходит ко мне в образе доброго брата… — Дурьодхана близко наклонился к Юдхиштхире, обдавая его лицо горячим дыханием. — Не должен прятать яд за пазухой!!! Юдхиштхира растерялся всего на мгновение, и этого мига хватило. Запустив руку под его уттарью, Дурьодхана молниеносно выхватил оттуда спрятанный золотой сосуд и одним прыжком вскочил на ноги. — Вот! — зло рассмеялся он, поднося сосуд ближе к глазам. — Слава Сурьядэву и его лучам! Я увидел, как что-то заблестело под твоими одеяниями. Ты отравить меня надумал, святоша?! — Это совсем не то, что ты думаешь! — закричал Юдхиштхира, тоже вскакивая на ноги и отчаянно протягивая руку вперёд. — Там не яд! — А что? — прошипел Дурьодхана, будто дикий кот. — Просто отдай, — стараясь не паниковать, увещевал его Юдхиштхира. — Если вернёшь, всё будет в порядке! Со всеми. Дурьодхана откупорил ёмкость. Заглянул внутрь и принюхался. — Калакут? — он снова глядел на Юдхиштхиру так, словно хотел свернуть ему шею. — Ну признайся! Хотел накапать в бханг, когда я отвернусь? И никто бы не узнал. Я бы просто сдох, а утром все решили бы, что сам отравился. Вы с Бхимой так и не поняли ничего! Я его не травил! Мне не за что мстить! — Дурьодхана, умоляю, отдай! Это хоть и не яд, но всё же очень опасная вещь! Верни её, пока ничего не случилось. «Я должен был отказаться от своей затеи после разговора с отцом! — панически пульсировало внутри. — Одно неверное движение, и появится Чхая номер два. Как же теперь быть?» — В чём опасность этой синей жижи? Отвечай! Юдхиштхира молчал, но дышал тяжело и часто, будто загнанный конь. — Давай, ты же только что был так откровенен! И я почти поверил тебе. Куда подевалась твоя искренность, святоша? Что в сосуде?! Они стояли друг против друга. Дурьодхана с перекошенным от гнева лицом, а Юдхиштхира бледный, с испуганно округлившимися глазами. — Влить бы эту жидкость в твоё горло и глянуть, что произойдёт, — зло выплюнул Дурьодхана. — А я говорил… всегда говорил, что дэвам и их потомкам нельзя верить! И он резко перевернул сосуд, выливая эликсир себе под ноги. Юврадж ожидал чего угодно: того, что трава вдруг почернеет или загорится, даже того, что сейчас перед ним разверзнется пропасть, ведущая в Паталу. Не случилось ни того, ни другого, ни третьего. Зато его собственная тень сгустилась, зашевелилась, собралась в комок, а затем вытянулась вертикально и посмотрела на него ласковыми медово-карими глазами. — Как хорошо-о-о, — с удовлетворением протянул второй Дурьодхана, разминая затёкшие руки и ноги. — Как же я замучился быть бессловесным придатком, подвластным чужой воле! — Что… Что за бхутовщина?! — настоящий Дурьодхана, вытаращив глаза, в панике взирал на своё полное подобие. Юдхиштхира был близок к обмороку. — Прости. Я, правда, пытался тебя остановить, брат! Прости меня, но теперь уже поздно! — Зачем ты извиняешься перед ним? — Тень шагнула к Юдхиштхире и крепко обняла его за талию, беспардонно притиснув к себе. — Меня всё устраивает. Не порть счастливый миг моего рождения! Ты меня создал, тебе и кости в руки, хороший мой. Кстати… В чаусар на раздевание сыграем? Или нельзя? Юдхиштхира забыл, как дышать. Дурьодхана смотрел на происходящее ошалевшими глазами. — М-можно, н-наверное, — неуверенно пролепетал Юдхиштхира, чувствуя, как сердце заполошно колотится от радости. «Чхая номер два» выглядела очень даже ничего. Да и вела себя именно так, как Юдхиштхира всегда мечтал! — Что же это?! — Дурьодхана давно протрезвел, но хотел снова надраться до беспамятства от того, что предстало перед ним. — Кто это вообще такой?! — Твоя тень, — пояснил Юдхиштхира, даже не пытаясь выбраться из крепкого кольца обнимавших его рук. — Вижу!!! Но какого бхута она теперь живая?! — проорал юврадж. — Ты магический эликсир на неё вылил. — Какой, к пишачам и веталам, эликсир?! — бушевал Дурьодхана. — Из сосуда. Я же говорил, что там не яд. — А сказать, что эта синяя мерзость оживляет тени, дхарма не позволяла?! — Я не мог ничего сказать! — Почему?! — Тогда мне бы пришлось сознаться, что я влюбился в тебя как дурак с пятнадцати лет и мучился все эти годы, мечтая о взаимности хотя бы не от тебя, а от… него! — и Юдхиштхира указал на второго Дурьодхану. Той метаморфозы, которая произошла с оригиналом Дурьодханы, сын Дхармараджа никогда прежде не видел и понял, что не увидит впредь. Наследный царевич принял разом все оттенки, которые только способна принимать кожа человека. Он покраснел, побледнел, позеленел и посинел одновременно. — Я пойду домой, — голосом, лишённым любых интонаций, произнёс Дурьодхана. — Это всё от бханга. Не надо было пить одному. Иллюзии видеть начал. Привидится же такое, помилуй Махадэв! И он ушёл, даже не забрав кувшин. — Отлежится, — поглядев ему вслед, спокойно констатировала Тень. — Очухается. Если что, у него тоже были разные мысли насчёт тебя, но он боялся их думать. Сваливал всё в меня, как в помойную яму! Из-за этого моя жизнь была совсем не мёд. Хотелось тебя обнять и прижать теснее вот так, как сейчас! А приходилось обзывать, унижать, прогонять… Всё оттого, что он был главный, а я так, болтался где-то сбоку. Зато я ему знатно отплатил, когда удалось получить немного свободы. Это произошло после того, как его брат и друзья начали ему по очереди про свою адхарму задвигать! Я мигом оживился от такой мощной подпитки. Сразу дело пошло на лад. Адхарма — моя стихия. Я ж помесь брамина, ракшаса и асура. Дэвы постарались… Чтоб им хорошо жилось! Одним словом, такие сны из-за меня твой юврадж в последнее время видел, жуть! Сочувствую ему, — и Тень, склонившись ближе к полуоткрытым губам Юдхиштхиры, ласково произнесла. — А нечего ему было меня подавлять и загонять в тёмные глубины второй чакры… Я живой. У меня есть эмоции, — после этого последовал горячий, влажный поцелуй взахлёб, от которого у сына Кунти закружилась голова и подкосились ноги. — Так что насчёт чаусара, хороший мой? А потом, конечно, пуджа и аскезы. И вообще всё, что захочешь! Нас обоих так долго подавляли, что теперь нам можно ВСЁ. Согласен? — Ага, — зачарованно протянул сын Дхармараджа, чувствуя, как невыразимое счастье затапливает его с головы до пят. — Тогда поспеши! Идём.