Свидание в Варанавате

Переместив бесчувственную Кунти на ложе, двойник тяжело вздохнул: — Ну вот, а ты всё твердил: «Никто не придёт, никто не придёт»… Одна в обмороке. Второй огрёб удар светом. Ночь прошла не зря! Бхима продолжал биться лбом о дверной косяк, не реагируя на вежливые просьбы Юдхиштхиры прекратить. — Раньше и не ходили, — Юдхиштхира, наконец, изловчился и поймал обеими руками голову Бхимы, прежде чем та в очередной раз стукнулась о преграду. — Даже днём не заглядывали, а ночью и подавно. А что за «удар светом»? — на всякий случай уточнил он. — Неудачное взаимодействие с Шакти в её пробуждённой форме, — пояснила Тень. — Не стоило твоей матушке и брату прерывать нас на середине важного занятия. Ещё немного, и ты бы вспомнил прошлое, а душа дэва объединилась бы с прежним тобой из предыдущей жизни. Наша близость отлично способствовала этому! Но не переживай, мы всё наверстаем. И Бхима выздоровеет. Если не помер сразу, значит, непременно восстановится. А мне, возможно, удастся тебя удовлетворить, когда найдём достаточно уединённое место. Я очень хочу узнать, сколько же раз подряд тебе нужно, прежде чем ты скажешь «хватит»? Юдхиштхира покраснел. Он всё ещё не привык говорить об интимных отношениях с такой откровенностью. Что касается двойника, то его открытое обсуждение любых тем совершенно не смущало. Осторожно приподняв веко царицы, потрогав запястье и посчитав пульс, двойник невозмутимо сообщил: — Скоро очнётся, — и тут же деловито полюбопытствовал. — Мадхвика есть? — Только сома. В нише, где розовое масло. Бхима снова попытался вырваться из братского захвата, но Юдхиштхира, стиснув руки крепче, удержал его. Кунти вздрогнула, глубоко вздохнула и открыла глаза. — Где я? — потерянно спросила она, потирая виски кончиками пальцев и щурясь на свет лампад. — В моих покоях, матушка, — втаскивая Бхиму волоком на середину комнаты, пропыхтел Юдхиштхира. — Мне снился душераздирающий кошмар, — слабым голосом пролепетала Кунти. — Наверное, это всё от беспокойства за Накулу, — и тут она заметила того, кто выглядел в точности как Дурьодхана. — Махарани, не желаете сомы? — Тень склонилась над ложем, где возлежала царица, протягивая чашу «успокоительного». Глаза Кунти полезли на лоб от изумления. — Юдхиштхира, а что Дурьодхана делает в твоих покоях?! — обратилась она к сыну. — Мы… общались. — Ночью?! — Матушка, я всего лишь пытаюсь наладить отношения с двоюродным братом, — стараясь не показывать внутреннего смятения, мягко ответил Юдхиштхира. — Это ведь хорошо? — Наверное, — сознание царицы всё ещё блуждало между сном и явью, и она не могла точно вспомнить, что именно её беспокоит. Внезапно она заметила Бхиму, мерно раскачивающегося взад и вперёд посреди комнаты. — А с ним что? Почему он так себя ведёт?! Юдхиштхира открыл рот, чтобы скрепя сердце рассказать правду, но его опередили. Заговорил тот, кому ложь не доставляла больших неудобств. — Бхимасена расстроен вашим нездоровьем, махарани. Он придёт в себя, как только увидит, что с вами порядок. Давайте же, сделайте глоток, — и Тень поднесла чашу с сомой к губам Кунти. Царица машинально проглотила напиток, пребывая в полнейшем замешательстве. Она нутром чуяла в происходящем некий подвох, но не могла понять, что не так, потерянно оглядывая покои. Внезапно её взгляд зацепился за пустой сосуд из-под розового масла, опрокинутый на пол. Кунти скользнула глазами по рассыпанным фишкам и смятой ткани с вышитыми разноцветными квадратами… Юдхиштхира проследил за тем, куда смотрит матушка, и обмер, поняв, что недопустимо прокололся. Одеться они с Дурьодханой успели, но прибрать беспорядок в комнате — нет. Эта нерасторопность вышла боком. Мгновенно осознав, что «душераздирающий кошмар» ей не приснился, Кунти всхлипнула раз, другой… и разрыдалась. Горше, чем в ашраме у Вьясы. — Как ты мог, Дурьодхана? Я всё видела сегодня собственными глазами! Ты уничтожил праведность Юдхиштхиры! Вы, кауравы, растоптали честь всех моих сыновей! — Это сильное преувеличение, махарани, — возразил двойник. — Всех мы не трогали. Арджуна потерял невинность со служанками в шестнадцать лет. А Бхима вообще девственник, оттого, возможно, и страдает. Но вам не стоит беспокоиться, думаю, он вскоре найдёт кого-то! От подобных циничных утешений Кунти зарыдала только ещё громче. — Не нужно нам было даже ногой ступать в этот дворец, наполненный неправедностью! — продолжала стенать она. — Стоило остаться в ашраме… Я виновата. Недосмотрела, упустила. Какой грех! Никакими аскезами его теперь не стереть. Юдхиштхира, ну почему ты сделал это?! Неужели ты вознамерился отправиться в нижние миры? «Бедная матушка! Как объяснить ей, что впервые в жизни я чувствую себя счастливым? А в нижних мирах я пребывал раньше, пока Тень не отделилась от Дурьодханы и не овладела мною трижды на этом столе в той позе, о которой я мечтал с отрочества. Раньше, чем Арджуна начал ходить по служанкам!» — подумал Юдхиштхира и мгновенно ужаснулся собственным нецеломудренным мыслям. — Судя по силе вашего негодования, махарани, о тантре вам ничего не известно? — неожиданно огорошил царицу вопросом двойник. — Тантра? — Кунти прекратила плакать. — Что это? — Вы знаете про силу Шакти? — Разумеется. Об этом все знают, — с опаской отозвалась Кунти, не слишком понимая, куда клонится разговор. — Но не каждому известно, что Шакти внутри нас раздроблена на части. У каждого осколка свои желания, страхи, надежды. Подчас один кусок души воспринимает другие, живущие с ним в том же теле, как врагов. Такая раздробленная душа, хоть временно обладает сознанием и ощущением «Я», на самом деле неустойчива и в конечном итоге — смертна. Если в течение жизни она так и не станет единой, то после смерти снова покинет оболочку не целиком, а по частям. Её фрагменты расселятся по новым телам, и всё начнётся снова. — Это плохо? — испугалась Кунти. — Хуже некуда, — подтвердил её опасения двойник. — Такое существование не предполагает развития, только бесконечное вращение по кругу, выгоды от которого получают исключительно дэвы и те, кто им служит. Своих слуг дэвы перерождают без разделения на части, однако освободиться не позволяют даже им, и если слуги перестают подчиняться, то их сбрасывают в обычные беспамятные рождения. — Какова же цель этой бессмыслицы? — недоумевала Кунти. — Дэвы могут существовать только в разбитом на части мире. Если все души покинут такой мир, дэвов не станет. Они уйдут в небытие. Но дэвы хотят жить. Для этого им нужна разделённая на части Шакти. Если же она целостна и объединена с Шивой, тогда она непобедима. Ею невозможно управлять. Но стоит Шиву и Шакти разделить и держать порознь, и те, кто не должен существовать, обретают жизнь и безграничную власть… — Погоди, — разволновалась Кунти, — неужели ты хочешь сказать, что дэвы держат наши души в плену?! — Именно это я и говорю. Бесспорно, трудно представить, что дэвы могут сотворять такое. Думая о них, как о заботливых существах, никогда не понять, как они могут желать кому-то зла. Но если вы поймёте, что весь этот благой образ создан ими с целью обмана, то всё встанет на свои места. Эти существа не те, за кого себя выдают. Когда-то давно, до начала всех манвантар, их именовали Патриархами. Они — мёртвые дети разбитых миров, существовавших прежде нашего. Они появлялись здесь в разных обликах и под разными именами, но они никогда не заботились ни о чьём благе, кроме собственного. Бхимасена перестал раскачиваться, повернулся и пристально поглядел в сторону двойника Дурьодханы, начав прислушиваться к его словам. «Восстанавливается», — с облегчением подумал Юдхиштхира. — Есть ли у тебя доказательства? — нахмурилась Кунти. — Разумеется, нет. Как можно доказать такое? Но взгляните сами на всё, что происходит. Если мир манвантара за манвантарой бесцельно кружит в одном и том же цикле, состоящем из четырёх Юг, не развиваясь, а лишь снова и снова повторяя прошлое, воспроизводя страдания, болезни и смерть, нормально ли такое положение вещей? Если из этого круговорота с огромным трудом изредка спасаются лишь некоторые, не означает ли, что преград на пути куда больше, чем добрых рук, протянутых для помощи? И как же эффективнее всего сбить душу с пути? Просто необходимо с раннего детства подсунуть ложное направление движения, выдав его за верное. Перевернуть всё с ног на голову. Назвать грех праведностью, а истинную праведность заклеймить. И сделать такое невозможно тому, кто выглядит врагом. Это способен сотворить лишь тот, кого считают благодетелем, кому доверяют. А теперь спросите себя: кому вы ежедневно молитесь, махарани? Кто указывает вам жизненный путь? Кунти побледнела. — Неужели совсем нет надежды? — тихо спросила она, неожиданно осознав что-то. — Есть. Силу Шакти можно вывести из разрозненных осколков души, заставив единым потоком течь вверх. Когда Шакти доберётся к Шиве — спящему семени Атмы внутри, — появится выход. Проще всего это сделать в том случае, когда душа воспламенилась и сама горит стремлением соединиться в любви с тем, кто ей близок. С мужчиной или женщиной — это не столь важно, ведь Шива и Шакти есть внутри каждого, а душа не имеет пола. Однако поскольку нам дано плотное тело, которое является опорой для души, оно тоже должно разогреться, потому ласки и прикосновения необходимы. А разум обязан умело направлять происходящее, быть бдительным и осознанным. В таком состоянии все части Шакти соединяются и превращаются в поток, сметающий всё на пути к свободе. Именно этой технике я обучал Юдхиштхиру. Это тантра, махарани. Та самая, называемая вами «кошмаром и грехом», но лишь потому, что так сказали дэвы. Долгое время Кунти сидела молча, напряжённо о чём-то размышляя. Потом посмотрела на двойника Дурьодханы неким новым взглядом, полным заинтересованности. С не меньшим изумлением на Тень взирал очухавшийся Бхима. — Мне нужно подумать, — наконец, заключила Кунти. — Могу ли я побеседовать с тобой позже? — Приходите, махарани. Я не против. Опершись о руку Юдхиштхиры, успокоенная царица встала с ложа и направилась к Бхиме, который уже окончательно пришёл в себя. — Пойдём, сынок, — обратилась к нему Кунти. — Да, матушка, — ответил Бхимасена, снова обретший дар членораздельной речи. — И никому не говори о том, что здесь видел и слышал! — Понял, — пообещал послушный сын Вайю. Когда они вышли в коридор, и их шаги стихли, Юдхиштхира привалился к стене, вытирая вспотевший лоб уттарьей. — Как тебе это удалось, Дурьодхана? — обратился он к Тени. — Я бы не смог даже ради благой цели придумать такое. — А с чего ты взял, что я придумал? — двойник с некоторой обидой посмотрел на Юдхиштхиру. — Близость с любимым — кратчайший путь к освобождению. Только это должен быть действительно любимый, а не кто попало. — Вот почему, — неожиданно осенило Юдхиштхиру, — нам не позволено быть вместе с теми, кто по-настоящему дорог?! Вот почему в первую очередь всегда стараются отобрать любовь? — Именно так, — кивнула Тень. — Будут созданы любые препятствия между тобой и тем, кого любишь! А если ты всё же нашёл любимого, дэвы приложат все силы, чтобы вас разлучить. Или убить, если разлучить не вышло. Я полагаю, Кришна уже понял, что между нами произошло. Это пришлось ему не по вкусу, и он сейчас наверняка находится на пути в Хастинапур. — Нет… — побледнел Юдхиштхира. — Встретим его достойно, — усмехнулась Тень. — В этой жизни мы все родились кшатриями и способны бороться. Пусть попробует нас одолеть! *** Третью ночь подряд Бхишме не спалось. С полуночи и до рассвета Деваврата бесцельно глядел в потолок, лёжа на спине и мучительно пытаясь понять, где ошибся. Было ли неправильно пойти в созданный Отцом мир, чтобы поддержать небеса? Нет, он не смог бы отказать батюшке! Если бы время повернулось вспять, он повторил бы то же самое. Являлось ли ошибкой намерение остаться в круговороте миров, когда брат первым вовлёкся в сансару? Нет! Невозможно было оставить его на произвол судьбы. И вот память снова утыкалась в последнее событие… И Бхишма стонал, проклинал себя, бил кулаком в изголовье ложа! Почему за поддельной личиной он не распознал Шакуни?! Как мог обмануться?! Он открыл душу ненавистному лицемеру, который в божественной лиле играл за обе команды. Делал вид, будто поддерживает кауравов, но исправно отдавал жертвы Триаде! Да, дэвы лгали, но Шакуни превзошёл даже их! Он всегда скрывал правду. Он никогда не отговаривал племянника от войны, наоборот, подогревал его намерение сражаться. И если пандавы и Кришна начинали показывать свои истинные лица задолго до Курукшетры, то Шакуни прятался до самого финала. — Он мог бы это прекратить, — бормотал себе под нос Бхишма. — Мог! Но никогда не поступал так. Раззадоривал Карну, распалял гнев Дурьодханы, зная, что дальше будет. Лицемер! Ему просто нравилось перерождаться с сохранением памяти. «Но останавливал ли я сам пандавов, на которых имел влияние не меньшее, чем Шакуни на Дурьодхану? — продолжал рассуждать Бхишма. — Как и Шакуни, я знал, что будет дальше, но не мешал этому произойти. А всё оттого, что брат вовлёкся в испорченный мир, и я послушно сохранял мир испорченным, чтобы он вдоволь наигрался. На остальных было плевать!» Бхишма рывком поднялся с постели, провёл пальцами по волосам, приглаживая жёсткие пряди, слегка тронутые сединой. Аромат благовоний, висевший в воздухе опочивальни, впервые за всю жизнь вызывал только отвращение. «Нужно выйти в сад. Там полегчает!» — поднявшись, Деваврата покинул покои. *** Он забрался довольно далеко в глубину зарослей. В почти непроглядной тени, падающей от пальм, манговых деревьев и ашоки, заметил пятерых мужчин. Четверо, судя по их грубым голосам, являлись воинами, оберегавшими по ночам территорию дворца. Они кольцом окружили пятого, которого толком невозможно было разглядеть. Гангея остановился и внимательно прислушался к происходящему. — Не ломайся. Задом-то крутил! — донёсся до Бхишмы низкий рокочущий бас. — Купаться с нами лазал. Бхангом угощался. Нечего было завлекать, если давать не собирался! — Он даст, — загоготал второй воин. — Ясно ж дал понять. Стесняется просто. — Может, девственник? — предположил третий. — Это вряд ли! Девственники сами первые не лезут. — Ему нужен махарадж, — глумливо взоржал третий. — Или главнокомандующий. — А мы чем хуже? — громко возмутился первый и неожиданно ухватил жертву за ягодицы. — В темноте не отличишь. Может, наши лингамы и мощнее будут, чем у махараджей! Мы ж не сравнивали. — Нет, ему точно нужен кто-то из царского рода! Он же всем заливает, будто сам царь, — снова захохотал третий и, успокоившись, добавил: — Слушай, парень, скажи правду, кто ты? На того хромого старика ты похож, как Вишнудэв на Таракасура! У тебя волосы как лучи Сурьи, глаза — как небо, по которому катит золотая колесница. Никакая дэви не сравнится с тобой… Боги, до чего ж ты хорош! Я слюни пускал на тебя даже трезвым, едва увидев, а уж сейчас и вовсе… — Может, хватит трепаться? — дребезжащим голосом заговорил четвёртый. — Давайте тянуть соломинки. Кто вытащит короткую, тот будет первым! Это уже выходило за все возможные пределы. Гангею затрясло. Глаза налились кровью. Выхватив меч, он мигом преодолел расстояние, отделяющее его от подлых совратителей и приставил клинок к шее того, кто стоял ближе всех к несчастному парню. — А ну вон, мерзавцы, пока я не лишил вас всех жизни! — от его громогласного рыка, который был так знаком, кшатрии подхватились с места и стремительно исчезли, будто их тут и не было. Теперь, когда от пятерых остался один, Деваврате не составило труда разглядеть, над кем потешались развратники. — Что ж тебе по ночам не спится? — с надрывом выдохнул Бхишма, глядя на полуголого Шакуни, чьи волосы растрепались, щёки раскраснелись, а из одеяний на нём были одни дхоти с ослабевшим узлом. Гандхарадж мрачно молчал. — Почему не звал на помощь? — сурово выспрашивал Бхишма. — Чего молчал? — Как у тебя всё просто! — неожиданно вскинулся Шакуни. — Мне стоило опозориться на весь дворец? Я девица, по-твоему, чтобы орать? — А лучше послужить наложницей для кшатриев?! — рассердился Бхишма. — Или ты думаешь, они бы с тобой церемонились? Ты бы потом до праздника Дивали сидеть бы не смог! — Я бы отвлёк их и сбежал. — Да? Каким образом?! — Нашёл бы возможность, — Шакуни медленно облизал губы, от чего по всему телу Девавраты пробежали горячие мурашки. — Пить хочется… У тебя воды с собой нет? — Ты слышал такое выражение: «Нельзя дразнить голодных псов»?! — рявкнул на него Бхишма, пропустив мимо ушей вопрос про воду. — Какого бхута лазаешь по ночам за пределами дворца в одних дхоти, да и те нормально не завязаны?! — «Благородные кшатрии» пощупали, вот узел и ослабел, — Шакуни яростно затянул дхоти. — Остальная одежда где? — Уттарью, пояс и драгоценности украли после купания, — неохотно признался Шакуни. — Зачем купаться полез?! — Помыться надо было! — с вызовом заявил Шакуни. — Так помылся бы и шёл к себе, — недовольно пробурчал Бхишма и добавил с осуждением. — Чужим бхангом угощаться незачем. На ногах вон еле стоишь… — Да выпить захотелось! Бхишма невольно вспомнил о том, что лет семь назад устраивал такой же разнос Дурьодхане и нескольким его братьям, когда они без позволения старших добрались до мадхвики и напились. И это случилось даже не в праздничный день… Юные кауравы вели себя тогда, как Шакуни. Но они и вправду были детьми, а тут — взрослый махарадж Гандхара. Бхишма хмыкнул в бороду и задал следующий вопрос: — И как часто пьёшь по ночам? — Тебе какое дело? За Видурой следи! — Отвечай!!! — Я вчера признался Дурьодхане. Про Курукшетру сказал. Про то, что мы все замазаны по горло кровью. Всё выложил, что эпохами душу тяготило. Не выдержал… Он выслушал, а потом попросил уйти. Я и ушёл. Возможно, больше он не захочет меня даже видеть. Я бы на его месте точно не захотел! Ну вот я и пошёл купаться и пить… Раньше-то всегда купался с другими кшатриями в Гандхаре и пил… всякую срань, прости Махадэв, кувшинами! И никто меня не трогал. — Раньше ты выглядел иначе! — Бхишма снова вскипел. — Не дурак, понимать должен. А если умён и понимаешь, значит, намеренно дал этим четверым повод лапать себя. — Да ты что… Почему подозреваешь меня бхут весть в чём? — Шакуни гневно поглядел снизу вверх на своего обвинителя. — Меня соблазнил, стало быть, и других можешь! — губы Бхишмы сжались в тонкую линию. — Других не могу. Мне они не интересны. Никто, кроме тебя, не имеет права ко мне прикасаться! Неожиданно он шагнул вперёд, и его руки сомкнулись на талии Бхишмы, а голова уткнулась в грудь. Кожа Гангеи была горячей и влажной. Вместе с ароматами имбиря, сандала и лимонника от неё исходил одуряющий запах возбуждения, который Деваврата не мог скрыть. — Почему я не был рождён одновременно с тобой, но вместо твоего брата? — Отойди, — хрипло прошептал Бхишма. — Отцепись! — дыхание этого рыжеволосого ходячего проклятия опалило живот, заставив лингам пробудиться. — Убей, но не отойду. — Стало быть, себе приговор выносишь. Убью ведь. Бхишма собрал в горсть волосы Шакуни и рывком оттянул его голову назад. Он сделал это, не церемонясь и не щадя того, кто в силу хрупкости тела и изрядного количества выпитого не мог сейчас сопротивляться. Голова Шакуни запрокинулась, но он продолжал упрямо цепляться за Гангею. И смотрел! Глядел неотрывно, без страха, с ненасытным желанием в расширенных зрачках. Внутри сына Ганги всё переворачивалось. В свете Чандрадэва он уловил в глубине тёмно-синих глаз яркий огонь древней души, которая была лишь чуть моложе его собственной. — Лицемер, — с ненавистью пробормотал Бхишма, не отрывая взгляда от Шакуни, впервые показавшегося ему необыкновенно красивым. — Да. — Манипулятор. — Точно. — Зачем только я связался с тобой? — Бхишма наклонился и с резким выдохом завладел губами Шакуни с яростной, звериной жадностью.