Неужели, взаимно?
Как ещё объяснить действия Ромы? Спихнуть всё на шампанское в бутылке из-под «Золотого Ключика»? Он ведь тоже пил его. Или на пьяное воображение Антона, который дорисовал горячее дыхание Пятифана на его лице, его смущённые, но горящие серо-зелёные глаза?И как теперь дружить дальше?
Антон за всю свою жизнь не имел слишком много друзей: пару ребят со двора, класса, и ему вполне хватало. Он не был замкнутым ребенком, нет, просто проблемы с нервами и излишняя наивность более чем часто играли против него, и продолжают играть. Петров переключает канал, на котором вновь начинает крутиться предновогодняя программа, переводит взгляд на странные узоры на стене. Можно ли вообще назвать его гуру в общении? Нет, определённо нельзя. Тогда какое представление о дружбе он вообще может иметь? На своём небогатом опыте, Антон сразу отмечает то, что такой дружбы у него ещё не было. Возможность дружить с объектом симпатии ему уже предоставлялась, но дружить так… Переглядываться на каждом уроке, краснеть от любого прикосновения, и разглядывать свои отражения в глазах друг-друга, пока за толстыми кафельными стенами играет сопливая песня «Listen To Your Heart»¹, которую Антон всей душой ненавидел, но в момент, когда Рома был так близко, а в актовом зале раздавались строчки «Listen to your heart when he's calling you, listen to your heart, there's nothing else you can do»², Петров правда был готов слушать своё сердце. Телефон, лежащий рядом, режет уши своим противным рингтоном, и Антон поднимает трубку, чуть морщась от неприятного звука: — Алло? — Хуем по лбу не дало? — Рома. Прокуренные нотки в язвительном, и уже выученном наизусть ответе, Антон узнаёт сразу. На него словно выливают ведро ледяной воды, но Петров не замерзает, а наоборот, моментально согревается одним только пятифановским голосом и мыслью об его статном образе. — Блин, Ром, — на другом конце невидимого провода слышится смех, и Антон сжёвывает свою улыбку. — Чего ты? — Да так, птичка одна напела… Смирнова вписку закатывает. — А вот здесь, мозг Антона ломается.Бред какой-то.
Как такая «правильная» девочка Катя вообще может устраивать вписки? Она ведь мамина умница: отличница, прошла все десять классов с особым отличием, всегда выглядит опрятно, на все сто. Это совершенно не укладывается в голове. Возможно, это шутка, и Катя просто хочет посмотреть на то, есть ли среди ее одноклассников бо́льшие беспризорники, чем Рома и Бяша. — Да ну, — Антон отмахивается и садится поудобнее. — Куда там ей? А мама не накажет? — Оценил подъеб, — Петров представляет, как Рома одобрительно скалится. — Мамка её уезжает куда-то, и за отличные успехи в учёбе, и за то, что её дочурке-умничке уже шестнадцать, она разрешила ей пригласить пару подружек, и провести Новый Год с ними. — Что-то ни ты, ни я, ни Бяша, на Катькиных подружек не похожи… — Так Смирнова-то наша не пальцем деланная. Представь, какое расположение всей школы она получит, если пригласит десятые и одиннадцатые классы себе на хату?Звучит логично, но я всё ещё не понимаю.
— И что ты этим хочешь сказать? — Ты с нами? Пожевав губу и поразмыслив немного, Антон ответил твёрдое: — Да. — Красава, Тошик. Не сдрейфил, хорош пацан, — по смену тона, Антон понимает, что Рома улыбается. — Давай. Завтра мы с Бяшей за тобой зайдём, понял? — Да, да… Гудки в телефонной трубке свидетельствуют о том, что Петрову пора придумывать праводободную ложь, чтобы мама точно отпустила его к Кате.Мам, меня, и ещё парочку людей, Катя, одноклассница моя, пригласила отпраздновать у неё Новый Год. Там будет её мама, правда-правда! Никакого алкоголя!
И плевать, что лично меня Катька бы никогда не пригласила.
Эта ложь, конечно, с долей правды, работает на ура, и вечером тридцать первого декабря Антон стоит перед зеркалом, оценивая свой вид. Чёрная водолазка, да и водолазки в целом, никогда не были самым лучшим решением для Петрова. Обтянутые тёмной тканью кости всегда делают его ещё худее, а кожу ещё бледнее, будто он не слезал с иглы неделю подряд.Почти правда, что уж.
На этом настояла мать: она хоть и совсем не одобряет такого болезненного телосложения своего сына, но «ты идёшь к девочке домой, Антон, ты должен выглядеть презентабельно» — и Петрова заставили надеть эту водолазку.Спасибо, что не заставила рубашку с галстуком напяливать.
С этой мыслью Антон вышел из дома, получив в догонку наставление «не снимать шапку» и «вернуться домой до двенадцати». Ага. — О, на, Тошик! — выйдя из подъезда, Петров застал уже привычную картину: курящих возле громоздкой двери Бяшу и Рому. — Надеюсь, ты там таблетками не догнался? А то не пить мы, с Ромкой, тебе не разрешим. — Если ты набухаешь его как в тот раз, — Пятифан, пожав руку Антону, кидает на Бяшу строгий взгляд, и тот вжимается в капюшон. — Я те всеку, Бях.Переживает…?
— Не буду, не буду, на! — Бяша мотает головой, и они начинают путь до квартиры Кати. Смирнова, оказывается, живёт недалеко: буквально через два квартала от антоновского двора, не больше. Подниматься на четвертый этаж на лифте оказалось весьма проблематичным, с Ромой, который все время пугал ребят тем, что сейчас он прыгнет чуть сильнее, и лифт упадёт в шахту, а потом звонко хохотал под испуганные вопли Бяши. Дверь открыла Катя, которая выглядела, и правда, красивее, чем обычно. Аккуратные губы, подведенные яркой помадой, подкрашенные ресницы и — кажется, Антон никогда не видел Смирнову такой — распущенные золотистые волосы, слабыми волнами опадающие на худые плечи. — Явились, — она ядовито осматривает неловких Рому, Бяшу и Антона, игриво ведёт бровью. — Чтобы без глупостей, ясно? А то полетите кубырем с лестницы. Быстро закивав, парни вошли в дом. Петров отчётливо заметил, как Рома хотел кинуть девушке что-то очень колкое и неприятное, но он среагировал очень быстро, положив руку на пятифановское плечо, и всем видом говоря ему «заткнись, пока не поздно». В квартире Смирновой, как и ожидалось, очень чисто и опрятно. По углам, на диванах, сидят знакомые лица, много одноклассников Антона, ребята из параллели, и Петров думает о том, что совсем не удивится, если встретит здесь Алису. Наоборот, будет очень странно, если за весь вечер он нигде не заметит рыжую макушку, маячущую где-то возле стола с напитками. Бяша и Рома сразу уходят тереться возле алкогольных напитков, оставляя Петрова совсем одного. Взгляд метается по сторонам, натыкается на хихикающую с подружками Полину где-то в углу комнаты, на диване.Не ожидал увидеть её здесь.
Это и правда странно. Неужели Морозова бросила своего дедушку одного? С каждым днём Антон верит слухам Алисы всё больше и больше. Друзья возвращаются быстро, и довольный Бяша суёт Антону шампанское в пластиковом стаканчике. — На! — Что это? — Петров хмурится, всматривается в жидкость, чуть отодвигается, когда в ней слишком агрессивно начинают лопаться пузырьки. — Шампусик, чё ещё? Катька ж голубых кровей, у нее тут пива не найдёшь, на. — Бяша протягивает Антону стаканчик, улыбаясь во все свои тридцать зубов. — Только много не пей, — Рома строго смотрит на друга, а позже переводит мягкий взгляд на Петрова. — А то ещё захуёвит, и чё мы тут с тобой делать будем? Тебе ведь мама сказала, до двенадцати вернуться, а тебе за это время нужно успеть протрезветь. Пятифан, так-то, прав, поэтому, вместо того, чтобы выпить всё залпом, Антон пьёт медленно, каждый раз морщась от жжения в горле и желудке. Он ловит себя на мысли о том, что стал намного чаще пить, когда в его жизнь вошли Рома и Бяша. И это не то, чтобы совсем плохо: просто, слегка пугает. Не спиться бы, а то к лекарственной зависимости добавится ещё и алкогольная. Спустя некоторое время, под громкую музыку, отражающуюся от стен, с идеально поклеенными обоями, Антон наблюдает за кучей поддатых знакомых ему людей. В толпу пьяниц вылетает Бяша, напевая какую-то очень странную песню, которую Петров никогда не слышал. И почему-то, ни Ромку, ни Антона — это нисколечко не удивляет, будто Бяша ведёт себя так всегда. Мимо Антона кто-то проносится, задевает его локтём, и всё содержимое стаканчика в его руках, выливается на него. — Эй, смотри куда прёшь! — Словно на автомате огрызается Рома, хватая виновника произошедшего за рукав. — Ой! Ах, Антоша, прости меня! — в сладком голоске Петров узнаёт Алису.Как же неудивительно, что она тоже здесь.
— Блять, и ты тут, — Пятифанов закатывает глаза и шуршит стаканчиком. — Не думал, ты в списке приглашённых. — С тобой, Ромочка, я не общаюсь, — девушка игриво ухмыляется, и почти ударяет Пятифана неряшливой косой по лицу, когда поворачивает голову на Петрова. — Ты в порядке? Духи у Алисы, как всегда, очень сладкие, даже приторные, но именно так пахнет свобода, её кокетливость, приправленная ядовитым сарказмом. Она цепляет низ водолазки Антона, рассматривая пятно от шампанского, жалобно строит золотые глазки. — Прости, я правда не хотела, — будь у неё ушки — она бы обязательно их поджала. — Высохнет, ведь правда? — Д-да, всё хорошо, — Щеки Антона розовеют под цвет штор в гостиной. — Тебе не о чем беспо— — Можешь идти, кстати, — Пятифан берёт руку девушки, сжимающую подол антоновской рубашки, грубовато отцепляет её, на что та изгибает рыжую бровь. — Мы разберёмся. — «Мы»? Пятифанов вновь думает о том, что может присвоить себе человека? — Она хлопает длинными ресницами, по-лисьи, лукаво ухмыляясь. — Съеби, — Алиса хоть и правда высокая, но на фоне Ромы всё ещё кажется довольно хрупкой, и Антон хмурит брови, неодобрительно поглядывая на Пятифана. — По-хорошему. — Если что, Антош, я на кухне. Надо будет — приходи. — Словно полностью игнорируя негатив Ромы, она игриво подмигивает Петрову, скрываясь в толпе. — Ну, сука рыжая, — Кажется, Антон слышит, как зубы одноклассника скрипят от злости. — Сильно облила? Петров хотел было соврать, но взглянув на мокрое пятно на водолазке, глубоко вздохнул. — Ну, нормально так, — Антон поправляет очки и осматривает коридор, который хорошо видно из гостиной, благодаря широкой арке, замечая дверь, ведущую в туалет. — Пойду, наверное, вытру, что ли… Петров проталкивается сквозь толпу людей, задевает какого-то одиннадцатиклассника, которого видел раньше, сжимается под его осуждающим взглядом, но успешно добирается до ванной, в которую, помимо него, заходит ещё и Рома. — Опасно тебя одного оставлять, Тох, — Он пожимает плечами, садится на бортик кафельной ванной. — Тут посижу, покурю. Не против же? — А? Да нет… — Антон опирается на раковину, рассматривая свое отражение в зеркале. Позади него Ромка чиркает колёсиком массивной зажигалки, пачкает палец в масле и вытирает его о свои штаны.Как неряшливо…
Рассматривая масштаб бедствия, Антон принимает решение, всё-таки, снять водолазку, и просушить её с двух сторон. Не будь в нём ни капли алкоголя — он бы ни при каких условиях не разделся прямо перед Пятифановым. Сняв с себя очки, Петров обхватывает тонкими пальцами края водолазки, и, стянув её, встречается с взглядом Ромы в зеркале. Щёки моментально краснеют, и Антон вводит взгляд на свою водолазку в руках: дрожащими руками хватает первое попавшееся полотенце и прикладывает к чёрной ткани. Атмосфера становится вязкой, тягучей, словно Петров влез руками в сладкий мёд, и его нити тянутся так медленно, как и мгновения, пока Рома курит, сидя на бортике ванной, а Антон, стоя голым по пояс, к нему спиной, стирает лишнюю влагу со своей водолазки. Кончики ушей горят, пальцы путаются, не слушаются, и как только водолазка становится не такой мокрой, как раньше, Петров поспешно натягивает её на себя, резко выдыхая. Рома все ещё курит: смотрит куда-то вниз, в угол между унитазом и ванной, стучит пальцами свободной руки по бортику. — Ты ещё долго? — Антон надевает очки и разрезает своим голосом тягучую атмосферу, садится рядом. — Докурю и пойдём. Несмотря на то, что Петров оделся, атмосфера всё ещё очень напряжённая. Тянется как карамельная нуга, медленно распадается и пачкает всё вокруг своей липкостью и сладостью. Рома затягивается сигаретой так глубоко, и Антону кажется, что тот с минуты на минуту закашляется, выбросит сигарету, потушит её, но этого не происходит. Он лишь выдыхает табачный дым в сторону, и Петров сжимает бортики ванной от того, как сильно он хочет нарушить тишину и поговорить о том, что случилось на школьной дискотеке. Извиниться, сказать, что по пьяни он сделал то, чего делать не стоило, убедиться, что Рому это не напрягло,Даже не пробуйте спасти меня.
Думает Антон, когда пятифановские пальцы скользят вниз и касаются открытого участка кожи на шее, а после Рома отстраняется. Сканирует, буквально изучает плавящегося Петрова и его красное лицо, но целует вновь. Более уверенно, долго и мучительно для Антона: он выдыхает Роме в рот, и глаза закатываются сами по себе, когда грубые руки ползут под мокрую водолазку. Пятифан кончиками пальцев обводит худые рёбра, ладонью оглаживает бок: так аккуратно, словно Антон — фарфоровая статуэтка, которая может сломаться в любой момент. На кончике языка Петрова крутится отчётливый привкус дешёвого табака, но он не кажется мерзким: наоборот, отдаёт сладкой истомой куда-то вниз живота, раскручивает пружину экстаза, медленно и мучительно дразнит Антона, пока он судорожно выдыхает в поцелуй. Но время всё же перестаёт тянуться, и Рома выпускает руки из-под чёрной водолазки, медленно отстраняясь. Антон резко отворачивается, дрожащей рукой судорожно поправляет спавшие очки. Оказывается, его истерзанное сердце уже давно валяется в ногах Ромы, да и он сам готов упасть туда же, даже не раздумывая.Я не совсем так представлял свой первый поцелуй…
Блять, да о чём я вообще говорю?
Ноги дрожат, а живот схватывает приятная судорога, которую вызывают бабочки со своей очередной дискотекой внутри Петрова. Они щекочат крылышками желудок, и Антон резко выдыхает, разрезая тишину громким звуком. Справа раздается нервный смешок Ромы. — Вот же блять. И Антон с ним полностью согласен. Они сидят так ещё минуты две, молчат, и каждый думает о своём. Хочется залезть в голову Пятифана, прочитать его желания и намерения, его мысли в момент их поцелуя, в момент, когда он грубыми руками трогал худые рёбра, и узнать, для чего. Хочется проверить, о чём он думает, чего хочет, что чувствует, когда видит Петрова, чтобы понять, что делать дальше. Рома встаёт с бортика первый, суёт дрожащие руки в спортивные штаны и оборачивается на Антона. — Блять, Ром… — Петров словно опоминается: это надо обсудить, но… — Пойдём. Вряд-ли наша совместная пропажа в туалете не вызовет ни у кого подозрений. — Пятифан кивает в сторону двери, резко выдыхает, но вспоминает про сигарету, которая всё ещё дымится на сливном бочке унитаза. Он подходит, цепляет её пальцами, и заодно берёт за руку Петрова. — Блять, Антош, — Рома матерится, когда ноги не держат Антона от слова совсем, и он почти падает. — Держись ты, ну?!Ты в своём уме? Как я могу держаться после этого?
Они молча выходят из туалета: Пятифан держит руки в штанах, хмурится, кусает губы, а Петров готов провалиться сквозь землю, потому что ему понравилось. Губы Ромы искусанные, такие грубые, словно наждачная бумага, но целоваться с ним, несмотря на едкий вкус табака — невероятно приятно, и всё это погружает Петрова в неизвестный ему ранее экстаз, которого ранее он достигал только с помощью таблеток.Таблетки никогда не сравнятся с тем, что было только что.
Время стремительно приближается к двенадцати, и Антон решает как можно скорее уйти, но отказаться от помощи Ромы не удаётся. И, как назло, Бяша, в пьяном угаре, отказывается уходить из тёплой квартиры, поэтому, это время придется провести наедине. Они идут до подъезда в полнейшей тишине, лишь скрипя снегом под подошвой зимних ботинок Петров выдыхает морозный пар, а Рома — сигаретный дым. Сколько вообще можно курить? В подъезде они неловко смотрят друг на друга, не решаясь попрощаться. И что теперь? Что будет дальше? — Дай я проверю, не несёт ли от тебя перегаром, — Пятифан вновь выбивает из Антона абсолютно весь воздух, наклоняясь к нему. — Ну, вроде нет. — П-пока, наверное? — Петров протягивает Роме дрожащую руку в перчатке, и тот её, всё-таки, жмёт. Рома скрывается в лестничном пролёте, а Антон за дверью.Твою же мать!
— Явился, — Мать выходит в коридор, протирая какую-то тарелку. — Давай скорее, двадцать минут до Нового Года осталось. Под бой курантов и восторженные крики маленькой Оли, Антон имитирует радость от наступившего дветысячи четвертого года, но праздничного настроения всё ещё нет. В голове есть только Рома: его губы на антоновских губах, его руки под водолазкой и размытый серо-зелёный взгляд из-под черных ресниц. Петров всё ещё не пришёл в себя.И вряд-ли приду.