Счастливый принц

Арсений прилетал раз в две недели, иногда чуть чаще. Я понимала сколько денег и сил он тратит на это. Но он ни разу не пожаловался, ничего мне не сказал. Мирон его всегда ждал, очень сильно ждал. Видимо, правду говорят, что «кровь ― не водица», он никогда не ждал так Макса, а может он просто стал старше, и я все выдумываю. Арсений научил сына плавать, они ходили на пляж все лето. Зимой катались на лыжах. Они учили пьесы Чехова по ролям и, однажды, Мирон заявил мне, что хочет стать актером, также как и папа. Я же работала, очень много работала. Мы подписали трехгодичный контракт с китайской киностудией и начали подготовку к первому проекту. Я была рада, что Арсений общается с сыном, но боялась, что придет тот момент, когда он «сдуется» и перестанет так часто приезжать. Шесть с половиной тысяч километров в один конец для того, чтобы увидеть сына… даже очень любящие отцы не способны жить в таком ритме постоянно. Я начала подумывать о том, чтобы вернуться в Москву. Мирону через год нужно было идти в школу, а как ни крути, в столице гораздо больше выбор учебных заведений. Мирон рос творческим ребенком и мне хотелось, чтобы в школе развили эти таланты, а не задушили. И следующим летом, я уже твердо решила перебраться обратно в Москву. Теперь осталось разобраться с дальневосточным филиалом кинокомпании и можно было возвращаться. Я предупредила квартирную хозяйку, что мы съезжаем через три недели, купила билеты, потихоньку начала собирать вещи, осталось решить последние вопросы на работе и назначить исполнительного директора, у меня было две кандидатуры и я никак не могла выбрать. Звонок Сережи застал меня за составлением списка за и против каждого из кандидатов. ― Привет, Сергун! Давно не звонил, я соскучилась, ― я была очень рада его слышать. ― Привет. Голос был у него встревоженным настолько, что я смогла распознать это по одному лишь приветствию. ― Что-то случилось? ― Ты можешь прилететь в Москву? ― Когда? Зачем? ― Сейчас… ― Сережа замялся, ― Ближайшим рейсом… ― Ты объяснишь по-человечески?! ― у меня сердце ушло в пятки от страха. ― Арс в больнице… ― Что с ним? ― я не заметила, что уже кричала в трубку. ― Я не знаю подробностей, ― я слышала, как Серега выдохнул, ― Но он в реанимации. Подробности мне были и не нужны, я уже скидывала в сумку со стола свои вещи. ― Напишу, во сколько прилетаю, когда куплю билет. Через полчаса я уже ехала в аэропорт. Договорилась со своей ассистенткой Леной, что та заберет Мирона к себе на несколько дней, у нее был сын ровесник моего, и они неплохо дружили. Также я позвонила в сад, предупредила воспитательницу, поговорила с Мироном, соврала, что мне нужно уехать по работе. Я не стала заезжать домой за вещами, самолет был через три часа, и я могла не успеть. Восемь часов полета были самыми долгими в моей жизни. Я, которая всегда спит сном младенца в самолете, не смогла сомкнуть глаз. Сережа написал мне, что Арсений выпал из окна пятого этажа, а точнее его вытолкнули, что он разговаривал с полицией, но ему не удалось узнать никаких подробностей. Еще он написал, что Арс в тяжелом состоянии, врачи ничего не говорят, но судя по их лицам, надежды нет. В тот момент я поняла, что было ошибкой оставлять Мирона во Владике. Почти сутки я была на ногах, к тому моменту, когда заходила в больницу. Меня встретил Сережа. ― Его оперировали семь часов, половина костей сломано, разрывы внутренних органов, черепно-мозговая травма. Они удивляются, как он вообще выжил. Говорят, что организм здоровый, только поэтому есть шансы… ― Сережа помолчал, ― Но они ничтожные, один на миллион. ― Его можно увидеть? ― я держалась из последних сил, чтобы не разрыдаться, но также я понимала, что мои слезы никому не нужны. ― Меня не пустили, ― сказал он, сжав зубы, ― Его родители летят в Москву, я сейчас поеду встречать их в аэропорт. Их должны пустить, может и мы проскочим. Я проводила Сережу до выхода, он крепко меня обнял. Посмотрела, как он выходит за территорию, и направилась к регистратуре. ― Здравствуйте, ― я посмотрела на бейджик, ― Мария, я хочу поговорить с завотделением или с главврачом, подскажете, как мне это сделать? ― Завотделением на операции, а у главврача сейчас как раз начнутся приемные часы, могу вас записать. Через полчаса я уже сидела в кабинете сурового мужчины с густыми бровями и пренебрежительным выражением лица. ― Я уже говорил вашему другу, что мы пускаем только родственников, а сейчас к нему вообще нельзя, он в отделении интенсивной терапии. ― Я его жена, ― не моргнув глазом соврала я. ― Девушка, не держите меня за дурака, у меня есть его документы. ― Я гражданская жена, у нас общий ребенок, ― я торопилась сказать, все, пока врач меня не перебил, ― Его зовут Мирон и ему пять лет. Он очень любит своего отца, и я не представляю, что с ним будет, если Арсений умрет… ― на этом слове я споткнулась, ― И я… я его очень люблю. Пустите меня к нему, я вас прошу. ― Я слышу это каждый день и каждый день объясняю людям, что есть правила. ― Вы от меня не избавитесь, я буду ночевать под вашим кабинетом, пока вы не разрешите. ― Мне уже вызывать полицию? ― Вызывайте, они, конечно, смогут меня вынести отсюда, но я вернусь. Врач шумно выдохнул и потер руками лоб. ― Даже, если бы вы были законной женой, я не пустил бы вас в ОИТ. Я встала и направилась к выходу из кабинета. В дверях я остановилась и оглянулась на главврача. ― Я все равно попаду к нему, ― бросила я ему и уже почти закрыла дверь, но он меня окликнул. ― Александра, ― он устало потер переносицу, ― Не приводите только сына. Не хорошо, если мальчик запомнит его таким. Я вернулась в кабинет. ― Каким? Он мне не ответил. ― Я обещаю вам, что вы сможете посещать его, когда его переведут из реанимации. Только этого скорее всего не произойдет, я работаю в этой больнице тридцать лет. После таких травм не выкарабкиваются, ― он снова потер переносицу, ― На моей памяти было два случая и в одном человек остался овощем, а в другом инвалидом. — Это мы еще посмотрим, ― я громко хлопнула дверью кабинета, так что штукатурка обсыпалась вокруг наличника. Но в коридоре от моей бравады не осталось и следа, я завыла в голос. «Этого не должно было произойти! Только не с ним!» Спустилась я в приемное отделение как раз в тот момент, когда приехали Сережа и родители Арса. Я увидела их через стеклянные двери и вздрогнула. Мне почему-то казалось, что я не смогла уберечь их сына. Мне показалось, что меня сейчас обвинят в этом. Но этого не произошло, Светлана обняла меня и очень долго не отпускала. Они с мужем сходили к главврачу, но тоже получили отказ. Мы больше суток провели в больнице, теперь я уже вообще не могла вспомнить, когда спала последний раз, дни смешались в моей голове. Родителей Арса я уговорила поехать ко мне домой, обещав сразу звонить, если что. У Сереги был запасной комплект ключей, и он вызвался их отвезти. Потом он снова вернулся в больницу. Я смотрела в его глаза и видела, что он верит тому, что говорят врачи, что он… потерял надежду. ― Саш, ну ты же слышала, что врачи сказали, ― сказал он, в ответ на брошенные мной обвинения в нелюбви к другу. ― Мне все равно, что они говорят. Сколько таких историй! А потом: ОП! Они разводят руками и говорят «чудо» … ― Я тоже очень хочу, что он выкарабкался, ― его голос был очень уставшим, ― Но не строй иллюзий, потом больнее будет. ― Мне бы только его увидеть… ― Ничего не изменится от того, что ты его увидишь… ― Все изменится! ― подскочила я с больничной кушетки, на которую только что присела, ― Я сразу пойму, хочет ли он жить! Я скажу ему о том, что мы с Мироном очень его ждем! Серега покачал головой. ― Давай так, отвезу тебя домой, ты выспишься, а потом мы вместе приедем сюда и снова поговорим с главврачом. Я упиралась, но понимала, что он прав. Я скоро могла начать сходить с ума без сна. Мы выходили из стеклянных дверей и что-то привлекло мое внимание, но я так и не поняла, что именно. Серега тащил меня практически силком, а я уже плохо соображала. В машине я отключилась, как только села в мягкое кресло, и Сережа с трудом меня разбудил, когда мы подъехали к моему дому. Передав меня в руки мамы Арсения, он сказал, что позвонит утром. Светлана, оценив мое состояние, буквально влила в меня большой стакан молока с медом и положила в кровать. Сказать, что я не переношу молоко, я была не в состоянии. Честно говоря, я не пила его с детства, поэтому уже не помнила о последствиях. Проснулась я через час от жуткого головокружения и тошноты. С трудом добежав до туалета, я долго сидела в обнимку с унитазом, возвращая обратно не только молоко, но и, как мне показалось, сам желудок. Светлана все это время стояла под дверью. Когда я все-таки выбралась наружу, она провела меня до кухни и налила мне сладкого чая. ― Ты беременна, деточка? ― спросила она, а я чуть не подавилась чаем. ― Нет, ― улыбнулась я, насколько я вообще могла сейчас улыбаться, — Это невозможно. ― Иногда кажется, невозможно, а потом раз и ребеночек. ― Я не могу иметь детей… больше не могу. Арсений не говорил… ― я споткнулась на его имени, но решила все-таки закончить свою мысль, ― Что Мирон родился в машине скорой помощи? И я, и ребенок чуть не умерли… Она отрицательно покачала головой. ― Ваш сын был тогда со мной, если бы не он, я бы тогда не справилась, ― каждая мысль об Арсении приносила боль, но там, в моих ощущениях, было еще что-то, что я тогда не понимала, ― В общем, меня прооперировали и… Мирон мой первый и последний ребенок. Так что я точно не могу беременна. А рвота… это от молока, оно у меня не усваивается. ― Прости, ― коротко сказала она, и это было не о молоке, которым она меня напоила. Я только кивнула и поплелась спать. Мне очень нужен был отдых, чтобы понимать, что делать дальше. Утром я прочитала сообщение Сережи, о том, что он звонил в больницу, что изменений нет, ни в лучшую, ни в худшую сторону, что уже радовало. На кухне папа смотрел новости, а мама кашеварила. ― Сашенька, садись за стол, я сейчас тебе супчика налью, ― сказала она. ― Я поеду в больницу, попробую добиться чего-нибудь от врачей, ― сказала я, усаживаясь за стол, у меня не было сил на все эти расшаркивания, наподобие «ну зачем вы утруждались», ― Не знаю, чего добиваться, но я не могу просто сидеть и ждать. Мама поставила передо мной тарелку ароматных щей. Папа выключил телевизор и ушел с кухни, я поняла по его лицу, что он не может слушать разговоры о больнице. ― Мы поедем в гостиницу, ― сказала Светлана, а я так и замерла, не донеся ложку с супом до рта. ― Даже не думайте, Арсений убьет меня, если… ― я запнулась, ― Когда! Когда очнется, он убьет меня, что я отправила вас в гостиницу. У меня не очень много места, я понимаю, я могу пожить у друзей, у меня в Москве их много. А вы оставайтесь здесь. Возражения не принимаются. Она улыбнулась и по ее лицу я поняла, что она хочет остаться. В доме, хоть и не своем… ― Ты не против, я тут у тебя немного уберусь. ― Здесь никто не жил два года, ― я огляделась, окна были грязные, на подоконниках скопилась пыль, кафель потемнел, ― Я вызову клининг. ― Я хотела бы сама… мне нужно чем-то занять руки… ― сказала Светлана, ― А где Мирон? ― Во Владике, ― говорила я, прихлебывая горящие щи, ― Я села на первый же самолет, когда мне позвонил Сережа. Мирон с моей подругой там остался. ― Может привезешь его? Я буду с ним сидеть, ― она помолчала, ― И если с Арсюшей что-нибудь… ― С ним ничего не случится! ― я с трудом удержалась, чтобы не выкрикнуть эту фразу. Мама подошла ко мне и обняла, а я уткнулась носом в ее плечо. ― Мы все... люди, склонны тратить жизнь не пойми на что, а потом жалеем. Сожалеть не нужно, просто нужно думать о будущем. Но понимать, что жизнь может оборваться любой момент. ― Вы тогда были абсолютно правы, ― я заглянула к ней в глаза, моя боль была ничтожной по сравнению с ее, сейчас она понимала, что теряет сына, ― Помните, я мыла посуду, а вы резали торт. Вы тогда говорили… В общем, мы с ним все испортили. ― Я буду молиться, чтобы жизнь дала вам второй шанс, ― она улыбнулась и вернулась к сковородке, на которой жарились котлеты. ― Я обязательно его спасу. Я не знаю как. Он спас меня, я тоже должна… Она кивала и смахивала слезинки, катившиеся из ее глаз. А меня в этот момент осенило. Я вспомнила, за что зацепился мой взгляд, когда мы с Сережей вчера выходили из дверей больницы. На стекле висело объявление о том, что туда требуется уборщица. План родился в моей голове моментально. Я пулей унеслась искать свою медицинскую книжку. Я сделала ее несколько лет назад, когда Мирон только пошел в садик. Он очень боялся туда ходить, и я устроилась уборщицей с сад, чтобы он мог видеть меня, пока не привыкнет. Проработала я там семь месяцев на полставки, хотя сын привык уже через месяц, я все еще продолжала ходить на работу, чтобы видеть его. Мне кажется, я так и не ушла бы оттуда. Но Макс настоял. Конечно, все анализы уже давно были просрочены, и я побежала в ближайшую лабораторию, чтобы сдать их. Уже через сутки все было у меня на руках. Сложнее оказалось привезти Мирона. Сама я ехать за ним не хотела, я просто не хотела так далеко уезжать от Арсения. Вызвался помочь Сережа. Я оформила у нотариуса доверенность и мой друг полетел во Владивосток. На работу в больницу меня приняли без проблем. В Москве не так много желающих мыть полы за копейки, а уж в больнице, а тем более летом… На первые рабочие сутки я вышла через два дня, получила все инструкции, что мыть, как мыть, где и в какое время. К концу смены я уже знала, где лежит Арсений, а когда основная часть персонала разошлась, и остались только дежурные врачи и медсестры, я пришла к его палате. Долго стояла у двери, не решаясь войти и нырнула внутрь, только когда услышала шаги в конце коридора. Я даже не сразу его узнала. На двух руках и одной ноге были надеты ортезы, такие съемные гипсы, вторая нога висела на растяжке в чем-то похожем на аппарат Илизарова, штыри из него протыкали ногу насквозь. Трубки капельницы, опутывали его руку, но самое ужасное было то, что он дышал не сам, его подключили к аппарату искусственной вентиляции легких. Я заставила себя подойти чуть ближе. Вся его кожа была в мелких и крупных порезах, теперь я поняла, что выпадал он вместе со стеклом. Я придвинула стул и присела рядом с его койкой. Мне очень хотелось коснуться его руки, но я не решилась, я боялась навредить. В тишине пикал монитор сердечного ритма. ― Живи… пожалуйста, ― прошептала я, слезы сами катились из глаз, я не могла с ними справиться. — Не ошиблась, значит, ― раздался женский голос сзади меня, и я подскочила со стула. В дверях стояла медсестра из регистратуры. ― Я… я убиралась… забыла тут… ― Пыталась я придумать правдоподобную ложь. ― Я сегодня днем еще вас увидела, когда вы мыли полы в ординаторской, и ваше лицо показалось мне знакомым. А теперь вспомнила. Вы скандалили с главным врачом. ― Пожалуйста, не выдавайте меня, ― я кинулась ей в ноги, обхватила руками ее колени, я намеревалась не отпускать ее, пока она мне не пообещает. ― Девушка, прекратите! Встаньте! ― она пыталась меня поднять, но я сопротивлялась изо всех сил. ― Саша! ― Что Саша? ― удивилась она и на секунду перестала со мной бороться. ― Меня зовут Саша! А вот там лежит Арсений, ― я говорила все подряд, что приходило в голову, ― Я знаю, что он хочет жить. Я не могу… Я отпустила медсестру и обреченно уселась на пол. ― Я все равно найду способ… Я в окно залезу… Я понимала, что у меня началась истерика, но мне уже было все равно. ― Я никому не скажу, встаньте, ― сказала она. Слезы мгновенно высохли на моих глазах, я поднялась на ноги, не веря собственным ушам. ― Мария, спасибо вам, ― ее имя само всплыло в голове. ― Маша, зови меня Маша, ― она улыбнулась, ― Но тебя еще кто-нибудь обязательно увидит, ― она обернулась и показала на большое стекло на одной из стен. Это окно выходило в коридор. «Как я его не заметила?! Пора лечиться от синдрома дефицита внимания… Блять!» Потом, когда я уже точно знала, когда можно приходить к Арсению, чтоб не нарваться на кого-нибудь, я даже полюбила это стекло. В течение рабочего дня я могла несколько раз проходить мимо и просто смотреть, что он лежит на прежнем месте, а его монитор по-прежнему пикает. ― Саша, ― позвала меня девушка, перед тем как оставить меня с Арсением наедине, ― Есть исследования, что люди в коме все слышат. Говори с ним. С этими словами она вышла. ― Привет, Арс…