Все оттенки отношений

Морозный ветер трепетал длинные волосы, щекоча злыми порывами щеки и скулы. Из темных закоулков тянулась тонкая и меланхоличная мелодия, напоминающая больше плач, чем песню. Мужчина брезгливо отряхнул пыль с шифоновой полупрозрачной ткани, перевел полный омерзения взгляд на обезображенного юношу, тянущего к богу костлявую руку. Раненный был слеп, как котенок, и движения его были интуитивны. Сет пораженно обернулся, не веря, что ноги ступают по Бату, а не любому другому сепату. Алые капли, как узоры роз растекались по грязным улицам, надломленные здание, сгорбленные колонны, рваные, развивающие на ветру ткани, как призраки, в исхудалых лавках. Жизнь сепата будто оборвалась, лишь тихие вздохи и всхлипы говорили об обратном. На замену ленивых плавных шагов пришли рваные скорые движения, чем жители Бата напоминали неизлечимо больных страшной хворью. Раздался звонкий щелчок, напоминающий зубной скрежет, бог бросил заинтересованный взор. Мужчина наклонил голову, и алая копна покачнулась в такт. Звук становился отчетливей, сомнений не было — ночной недоброжелатель скрывался за тенью стройного и нетронутого чудищами домиком. «Твари покинули Та-Кемет. Я имею дело с несмышлёным шутником». С каждым шагом образ негодяя становился отчетливей. Сет вопросительно поднял бровь, ночной гость был на расстоянии вытянутой руки. Дребезжание усиливалось, и, к великому удивлению, чудовища жертва не дрожала в ответ. Взгляд исподлобья острее бритвы и опаснее кобры, раскрывшей свой царский капюшон.  — Выходи, малец, нечего люд пугать. Некто сделал шаг вперед, беспрекословно слушая бархатистый голос. В проблеске тусклой луны Сет распознал худого мальчика с затравленными маленькими глазками. — Не страшно? Огорченное чудище вздохнуло, а его густые брови сползли к переносице. Красноволосый бог мягко улыбнулся, в протест качая головой. — Хотел напугать Бенну. — Нравится? Мальчик удивленно взглянул на таинственного собеседника. — Кто? — Бенну. Сорванец залился краской, как алый закат, но отвечать не спешил. Сет усмехнулся, глядя на героя-романтика свысока. — Ты ей цветок подари, лотос или что ей нравится. Девчонки любят. Подросток задумчиво пробубнил в ответ. — Не любит она цветы, кинжалами метается получше некоторых меджаев, но маменька её против. Бог скучающе провел носком сандалий по влажному песку. — Не уж то напрямую спрашивал? Им приятно, потом этими цветами можно и кавалера стегануть. Сколько удовольствия. Мальчишка испуганно вздрогнул, проведя грязными пальцами по лицу, будто ногти его шипы душистых роз. Сет глумливо подмигнул маленькому жителю Бата. — Как же иначе? Прячась в прохладной тени и клацая зубами, как хищный аллигатор.  Подросток обиженно вскинул руки, будто бы протягивая свои тощие ручки к звездам.  — Я хотел её напугать, чтобы ей казалось, что твари Та-Дешрет еще здесь. Она бы боялась, просила б провожать. — Если она такая боевая зачем ей ты нужен с зубным скрежетом? Бархатная усмешка коснулась ушей, страшно оскорбляя чувства несчастного оборванца. Мальчик в ответ лишь недовольно фыркнул, показывая длинный язык. — Спасителем заделался? Не благодарное это дело, жалеть потом будешь. Столько красавиц вокруг, чем же твоя Бенну лучше их? Чудище ответило на удивление спокойно, и серьезно, из-за чего улыбка спала с лукавых губ. — Вы взрослые ничего не знаете о любви. У вас всё так просто, но ходите всё кислые, как лимонами объетые. Вон Бенну такая же сейчас, как отца не стало, так тише мыши.  Бог заинтересовано спросил, внезапно ощутив к мальчику расположение и толику уважения. — Давно отца-то нет на свете? — Да нет… Недавно его совсем Юноша звонко хлопнул в ладоши, довольный тем, что старший собеседник глядит внимательно и без укоризны. — Закрыли в саркофаг. Красивый был, аж дух захватывало. Бог закусил губы, сдерживая озорливый смех. —Странные у тебя понятия красоты, малец.  — Батюшка мой искусством называет это. Ювелирной работой! Мальчик с трудом выговорил последнее слово, но всем своим видом показывал, как горд своей «заумной» фразой. «Душераздирающая история, угораздило же этому мальчонке влюбиться в знатную особу. Слез сколько будет, гарем за ночь меньше проплачет». — Не поверишь, брат мой страх, как саркофаги любит. Смерти ждет не дождется, лечь все туда стремится. Не уловив злой иронии, чудище радостно расхохоталось, держась за угловатый бок. — Правда? Чудак! — Ещё какой. Сет лишь сдержанно улыбнулся. Мужчина начал поглядывать по сторонам, желая поскорее свернуть с грязной улицы. — А что мне делать? — С девчонкой твоей? «Бежать и не оглядываться, чем больше у них власти, тем бьют сильнее». Бог задумался на секунду, отчего судьба двух подростков стала его заботить? Не всё ли равно? Любовь? Малы ещё… или? — Правды не таи, не все любят прямоту, но многие ценят её. Не пугай, не исхитряйся, не прыгай выше головы своей. О чувствах своих расскажи, и, быть может, она примет их с радостью.   — А если?... — Отпусти, эта прыть ни к чему не приведёт. Не твой человек значит. Мальчик протестующе начал жестикулировать. — Мой! Ещё чего!  Сорванец отмахнулся от своего «мудрого учителя», отступив на пару шагов, плотная тень, как вуаль скрыла его острые черты. — Пойду я значит. Спасибо. Наверное. — Прощай, аллигатор. Сет неохотно поднял кисть руки в знак прощания, но мальчик давно уже скрылся в закоулках спящего сепата. «Что может быть лучше, чем не следовать своим же советам?». Насмешка отчего-то вышла горькой и её неприятный привкус чувствовался на кончике языка. Взгляд зацепился за черное полотно над головой. Непроходимая мгла. «Ещё бы смертная б не испугалась скрежета, как бы не храбрилась». Лишь луна и серая звезда скромно освещали пыльную дорожку. Ступая по мертвенным уголкам Бата, бог чувствовал, как сердце неприятно покалывало. Тоскливо. Путь был скучен, отчего сознание само возвращалось к недавнему диалогу, цепляясь за некоторые слова.  Любовь. Взрослые. Саркофаг. Правда. Как назло, мозг начал генерировать картинки из далекого прошлого. Сначала образы были смутны, а голоса приглушены, из-за чего приходилось прислушиваться. Красноволосый мужчина вопросительно взглянул на вошедшую богиню с измерительной лентой в руках. — Получилось? С легким холодом спросил Сет, пытаясь сдержать любопытство. Сердце от нетерпения пыталось выпрыгнуть из груди. — Двадцать восемь ладоней. Девушка неспешно приблизилась к защитнику Ра, жестом прося, наклониться. Мягкие губы как бы невзначай коснулись мочки уха. Шепот укрывал пуховым одеялом, лаская своей нежной мелодией. Бог ярости закрыл глаза, скрывая лихорадочный блеск, вызванный радостной новостью. — И где твоё спасибо? Шатенка капризно провела ноготком по скуле, царапая светлую кожу. — Мне казалось, ты делаешь подарок царю богов. Бастет нетерпеливо выдохнула, горячее дыхание обожгло щёку. — Дела нет мне до Осириса… Губы бога искривились в очаровательной усмешке. — Досадно слышать. Грубая ладонь бесцеремонно прошлась по пояснице, вычерчивая одному богу известные узоры. Бастет коварно рассмеялась, отступая в сторону внутреннего садика. — У тебя так мрачно, не хватает света. — Уже хозяйничаешь? Сет оказался рядом, послушно следуя за спутницей.  — Просто говорю, что твоя обитель не уютная. Волосы-волны вздрагивали от легкого движения владелицы. Казалось, богиня украла звезды и спрятала их в своих бойких прядях. Это бы объясняло ослепительный блеск каштановых кудрей. Сет разглядывал её силуэт, пытаясь найти малейший изъян, но это было заведомо проигрышная затея.  — А твоя спальня блестит, как начищенный кубок, аж глаза слепит. Бог поравнялся с правительницей Бата, отчего ей пришлось вздернуть голову. Щеки её вспыхнули красными маками. — Тебя никто не держит. Не приходи. Бастет гордо тряхнула головой, чувствуя себя кошкой, поработившей бедного хозяина. — Ещё чего, кто знает, что тебе взбредёт в голову, начнешь нагая по комнатам разгуливать. Грех такое упускать.  Сет вытянул перед собой ладонь, как бы укрывая лицо от солнечного света. — Да и блеск не такой уж искрящийся. Богиня искренне рассмеялась, и улыбка её вытеснила все мысли о смерти брата. Порывисто притянув к себе шатенку, мужчина зарылся в её пышные волосы. Крепкие руки бога ярости никогда не были столь бережливы и нежны, и сколько силы было в её хрупких тонких пальцах, которые прижимали с невероятной горячностью к своей груди. Сет перевёл взгляд на цветущие розы, которые пылали страстью к жизни, пришло их лучшее время.  Завтра Осирис объявит о своей громкой победе, устроит шумный пир, гости заполонят золотые залы… Между тем её теплые губы, как забвение. И единственное о чём мог сейчас думать захмелевший от богини радости Сет, то, что его огненное «спасибо» не отозвалось на малиновых устах. Бог соединил их губы в сладком поцелуе, нежном насколько позволяла отнюдь не нежная натура защитника Ра. И ложь эта была на вкус, как сахарное вино в кувшине.

***

Золотистые перья на платье Исиды сверкали, как капельки росы ранним утром, заставляя проходивших мимо богов и богинь охать от восторга, впрочем, некоторые женщины лишь раздраженно закатывали глаза. Смех Осириса гремел, как раскат грома, улыбка не сходила с тонких губ. Финиковое пиво разливалось рекой по украшенным изысканными яствами столу.  Пестрящие цвета вихрем пробегали перед серыми очами, будто сумасшедшая карусель. Бокалы заливисто звенели в такт зычному смеху гостей.  «Сколько фальши. Тошнотворно». Губы бога ярости скривились в безобразную белую ниточку. Взгляд метался от посетителя к посетителю.  «Серая масса». Буйство запахов кружило голову. Без какого-либо удовольствия Сет пригубил напиток из расписного кубка. Анубис широко улыбался, а Бастет увлеченно размахивала руками, громко ведая свою забавную историю, которая не долетала до ушей защитника Ра. Сердце тоскливо билось о грудную клетку, умоляя взглянуть на него, взять в хрупкие ладони, обогреть теплым дыханием. Розы в каштановых волосах кокетливо соскальзывали из пышной прически. Сын Осириса ловким движением поправил розовый цветок, задержав ладонь всего на секунду. Зеленые глаза застенчиво скользнули в противоположную от собеседника сторону, будто сейчас девушку крайне волновал орнамент мраморных колонн.  Губы бога ярости безжизненно повисли, как прутик, покачивающийся от дуновения ветра. Взгляд затравленно спрятался, не желая встречать горячие от восторга взоры посетителей. Злой ветер ударил в спину, Сет удивленно обернулся, ведь толчок этот был столь ощутимым, будто сынишка ремесленника вернулся «поблагодарить» товарища за совет, но тени давно спали. Голос юного чудовища едва слышно просвистел. — Недавно его совсем Тупой звон ударил в уши. Бог от неожиданности вздрогнул. — Закрыли в саркофаг. Красивый был… Обернувшись, мужчина оказался в струящем блеске золоте. Крышка с шумом опустилась, запечатав царя богов в своём новом роскошном вместилище. Дребезжащий лязг напоминал сильный хлопок. Внутренности скрутило от напряжения. Гости испуганно округлили глаза, никто больше не смел бросить на Исиду взгляд полный обожания или презрения. Богиня низко пала, превратившись в самую обыкновенную женщину. Губы дрожали, а слёзы рекою Хапи струились по гладким щекам. Предатель бросился из удушливого зала, но почувствовав на плече маленькую ладонь, он вздрогнул, обернулся. — Сет… Как бы Бастет не старалась, но голос её не мог звучать грубо, оставаясь по-прежнему мягким, как бутоны молодых роз. Нет, он не станет оправдываться, не попросит понять, он уйдет. Так ведь проще? — Прощай. Бог отвел взгляд, не желая пересекаться с океаном соленных слёз… Иначе он никогда не покинет её. — Ты просто убегаешь? Трус! Никогда её руки не были столь жестки… — Какая ты глупышка, Басти. Я всегда был собой. Приготовившись к очередному удару, Сет почувствовал руки на шеи, которые… обнимали? «Лучше бы сдавила ими мою шею». Бастет всхлипнула, делая робкий шаг назад, словно чувствуя, как почва выбилась из-под ног. Плечи мертвенно опустились, будто парализованные. Губы слабо шевелились, обещая вот-вот разрыдаться. Слезы скатывались со щёк, и Сет чувствовал их горький привкус.  — Уходи. Промолвила она устало, богиня не кричала вслед, не кидалась с кулаками, не проклинала самыми страшными словами, она лишь разочарованно глядела вслед, недвижимая, как бледная статуя.  Предатель сдерживал порывы бросится к ней и убедится жива ли его Басти. Сердце затянулось в тугой узёл, и с каждым её вздохом нитки всё чаще тоскливо трещали. Противно скрипнул стул, хрупкий силуэт в окне тихо зевнул. Молния сверкнула, будто разделяя черное небо пополам. Пришло время расцветать горькой правде.