…
Нил устало потер лоб, выписывая новые французские слова и пытаясь проговорить буквы так, как они должны были звучать. Это было тяжелее, чем он думал, но у него хорошо получалось. В новом учебном году в старшей школе ему пришлось выбрать несколько дополнительных предметов. И он остановился на языках. Немецкий, потому что у него уже были базовые знания, благодаря Ники, и французский, потому что этот язык нравился Кевину — он попросил Нила взять его, чтобы практиковаться вместе. Джостен также выбрал углубленную математику — его самый любимый предмет и единственный, который давался настолько легко, что Мэтт лишний раз смотрел на него как чокнутого. Переход в старшую школу означал и смену контингента людей. Теперь вокруг него толпилась куча парней и девушек в самом расцвете своей молодости. Они не упускали возможности показать свои лучшие — и худшие, конечно же, — стороны. Подростки были разные: высокие и низкие, яркие и блеклые, дружелюбные и злобные. Это были компашки, которые образовывали свои особенные группы. Громкие представители активной жизни школы. Хулиганы, запугивающие только-только перешедших новеньких. Модные богатенькие тестостероновые качки и их ослепительные девушки, которые явно были достойны большего. Ботаники, активно работающие над своими будущими научными статьями — Нил, почему-то, не сомневался, что эти ребята действительно достигнут многого. Спортсмены, в число которых входил и Джостен. Все они и еще куча мелких групп с их клубами по интересам, на которые Нил предпочитал не обращать внимания. Каждый раз, когда в старшую школу приходили новые ученики, старые начинали их оценивать. Им нужно было знать, с кем стоит общаться, а кого они решат не замечать; кто достоин внимания, а кто станет проходным человеком, не стоящим и секунды их времени. Каждый спортсмен, особенно если это касалось экси, автоматически становился любимчиком и желанным гостем в любой компании и на любой вечеринке. Да, именно, переходя в старшие классы все непременно уходили в отрыв, получая некоторую свободу и считая, что они уже достаточно взрослые, чтобы напиваться вдрызг. Нилу это не нравилось, как и не нравилось, что теперь он получал больше внимания, чем хотел бы. Он не знал, как это работает и почему так действует, но принадлежность к команде экси, оказывается, включала в себя привилегии и некоторую свободу действий. Нил не пользовался ими, предпочитая игнорировать всех, кто не был его друзьями. К сожалению многих, Джостен совершенно не соответствовал возложенным на него ожиданиям. Он сразу показал свою силу, свои способности к игре, но никак не реагировал на некий статус элиты. Он считал это самой огромной глупостью на свете. Казалось, что он и его друзья были единственными, кто понимал, что как только они выйдут из дверей школы и войдут во взрослую жизнь, все эти бессмысленные статусы испарятся и исчезнут. Не будет никакой школьной иерархии, будет только жизнь, которая требует борьбы и усилий. Он всегда хотел только лишь играть и ничего больше. Поэтому следовать идиотским правилам тупой старшей школы не было его целью. Не стоило удивляться и тому, что не только Нил не соответствует установленным правилам. Оказывается, за тот год, что его не было с близнецами и Кевином, половина старшей школы, если не больше, наградила Эндрю сразу двумя ярлыками: спортсменом-изгоем и угрожающим плохим парнем. За весь прошлый год Миньярд умудрился подраться — и победить, — целых четыре раза. Два из них из-за Ники и Аарона, а еще два из-за себя самого. Если в первых случаях в Эндрю заиграли собственнические защищающие чувства, — потому что никто не смеет трогать его семью просто так, — то в других, он твердо отстаивал свое право на неприкосновенность. Кто-то действительно решил, что отстраненная натура Эндрю предполагала его слабость и бессилие. Что ж, они круто ошибались, ведь теперь один взгляд на Миньярда заставлял любого, даже самого высокого и грозного парня, стушеваться. Более того, чем старше становился Эндрю, тем страшнее был его взгляд; чем дальше шли месяцы, тем больше росли его угрожающие мышцы. Другая половина школы, которая не считала Эндрю Миньярда плохим человеком просто потому, что он защищал свою семью и себя, видела его просто еще одним подающим надежды симпатичным молодым вратарем. Если одни не понимали, как Нил может общаться с таким, как Эндрю, — считая того жестоким и злым, — то другие ему просто завидовали. Джостен не понимал этой логики, люди сами придумали себе образ загадочного спортсмена и сами же расстраивались, что с этим парнем общаются не они, а кто-то другой. Типичная романтизация собственных идиотских фантазий. Сами надумали — сами разозлились. Однако не только Эндрю стал жертвой ненужных приставаний, вздохов и мечтаний. Нил ощутил это на собственной шкуре. Внешность Джостена прибавляла ему несколько очков в глазах других людей, о которых он сначала даже не подозревал. Вероятно, для других школьников, он был достаточно симпатичным, к тому же теперь еще и популярным, чтобы приставать к нему, как объяснил Мэтт. И как бы ни было и что бы кто не думал, Нил не считал людей плохими, не думал, что они чего-то там недостойны, просто для него все было иначе. Он не понимал, как можно цепляться только ко внешности, — он даже не считал себя красивым, — и не хотеть узнать его как человека в целом. Да даже если бы они и захотели, самому Нилу это было не нужно, его устраивал привычный уклад жизни, его устоявшийся комфорт и надежные друзья. И черт возьми, у него не было сил объяснять людям элементарные вещи, если они сами были способны до них додуматься. В любом случае, он слишком устал разбираться в новых реалиях и жил своей жизнью, проводил время с друзьями. Это было единственным, что Нилу было нужно, помимо экси. Рене проходила свой последний год, в следующем она уже встретится с Ники в PSU. Девушка долго думала, но в конечном итоге решила отправиться именно туда, не желая покидать родной дом, друзей и в особенности свою маму, к которой была глубоко привязана. Недолго думая, Мэтт тоже решил через два года отправиться следом за ними. Кевин еще не решил, стоит ли ему подавать документы в университет, где тренером работал его отец, — ему не нравилась статистика команды, — но все-таки решил оставить PSU первым вариантом в списке. Он подумал, что сможет поднять команду на ноги. Никакой эгоцентричности, ну что вы. Близнецы, в отличие от всех остальных, еще даже не задумывались о выборе места. Эндрю было не важно, где это будет, он решил просто отправиться за Аароном, а тот, в свою очередь, еще не определил, в каком месте для него будет лучшая врачебная программа и уж тем более спортивная стипендия. А Нил…он ничего не знал. Он просто хотел ходить в школу, спокойно решать глупые задачки, играть в экси, — ни о чем не думая, — смотреть на улыбку своего дяди, пока они смотрят странные ночные выпуски телепередач о загадочных мистических событиях в стране, и проводить свое время с друзьями. С Эндрю. Большего ему не нужно. Не сейчас. Сейчас он просто…живет? А остальное придет со временем. Даже если это время летит слишком быстро.…
Нил так и не послушал Эндрю, решив сделать ему маленький подарок на шестнадцатилетие. Он не стал делать ничего большого, подозревал, что за это ему точно открутят в голову. Джостен решил посоветоваться с Рене, — ведь они с Эндрю были достаточно близки, — чтобы уж точно не напортачить. — Сделай что-то памятное, — улыбнулась девушка. — Не трать много денег, сделай это своими руками. Нил нахмурился. Что же такого памятного он мог сделать, чтобы это понравилось Эндрю? Он был не из тех творческих людей, которые могли создавать своими руками прекрасные шедевры. Долго думать не пришлось. Эндрю редко что-то хранил как напоминание о чем-либо, но он начал делать это понемногу на второй год пребывания Нила в Пальметто. У него была коробка с мелочами, которую он никому не показывал, но которую Джостен мельком видел. Нил решил, что ему стоит сделать что-то, что станет одним большим напоминанием о хороших, спокойных временах. О их молодости. Он собрал фотографии ребят, чеки из Красотки, билеты из кино, вырезанные строки газетных статей с криминальными сводками, которые они собирали, маленькие наклейки и вырезки от игр — в общем, кучу всего. Нил нашел пустой коричневый блокнот в кабинете Стюарта и стащил его, чтобы украсить всеми этими глупостями, которые он собрал. Джостен раскрыл толстую тетрадь и уставился на первую страницу, закусив губу. Это должно быть со смыслом, поэтому ему обязательно нужно было сделать хоть какое-то пояснение. Он взял ручку, отодвинул в сторону скотч и ножницы, и принялся выводить буквы своим кривым почерком. «Дорогой Эндрю, Знаю, ты просил ничего не делать, но я все равно не удержался. Мне нравится мысль, что у тебя может быть что-то, что оставит тебе память о твоих друзьях, твоей семье, и…может быть, немного обо мне. Ты, наверное, думаешь, что я тупой. Ведь ты и так все помнишь, у тебя отличная память, но это другое. Это просто напоминание. Здесь будет все: веселое и грустное, хорошее и плохое. Все наши дни, вся наша молодость. Я заполнил его некоторыми частями всех нас, а твое дело — закончить чем-то своим. Собственными вещами, личными воспоминаниями. Начни сейчас». Написав все это, он принялся наклеивать фотографии Эбби, Ваймака, Ники и Аарона. Он цеплял билеты и фантики, вставлял общие фотографии с Мэттом и Рене, ужасные фото Кевина и совсем немного кадров с самим Нилом. Он попытался украсить это красиво и ровно, но у него не вышло и получилось криво-косо. Джостен слегка расстроился, но надеялся, что Эндрю не будет обращать на это внимания. Они провели день рождения близнецов, устроив барбекю на заднем дворе Ваймака, и пока все веселились и смеялись, Нилу не терпелось наконец отдать подарок Эндрю. Он помнил, что у них был уговор, блокнот станет не последним подарком, но все равно не знал, куда себя деть от ожидания. На день рождения были приглашены друзья Аарона из класса биологии, а также пара спортсменов из команды экси, которые не были противны ни одному из Миньярдов. И что ж, их шестнадцатый день рождения проходил с тем самым настроением подростковых вечеринок, которые обычно показывают в кино. Только без алкоголя. Ваймак следил за их нарочито наивными лицами очень строго. Напиваться здесь он им не позволит. Ники не смог приехать несмотря на то, что от кампуса было всего полчаса езды. Это не слишком расстроило близнецов, они понимали, что отрываться от учебы посреди года — не лучшая идея. Под шумок, Эндрю предупредил своего близнеца, что они с Нилом уходят, чему Аарон был только рад, получая для себя больше внимания. — Пойдем, — шепнул Миньярд, хватая Джостена за руку и уводя из заднего двора. — На кладбище? Эндрю кивнул, и они поспешили к велосипедам. Нил закинул на спину рюкзак и помчался по дороге вслед за другом. Ветер врезался в лицо, Нил чувствовал, как глаза слегка заслезились из-за прохладной погоды, но адреналин и желание наконец выложить все карты подбивали его на скорость и нетерпение. Привычно свернув на улочку, они спрыгнули с велосипедов. Дойдя до привычного места у красивой, но печальной могилы, они без сил повалились на холодную землю. Эндрю выцепил маленькое одеяльце из-под багажника велосипеда и разложил на жухлой траве, чтобы они совсем себе задницы не отморозили. И черт, Нил терпел так долго, что как только они устроились, он тут же вытащил из рюкзака блокнот. — Прости, — затараторил он, — знаю, ты просил без подарков, но клянусь, я не потратил и цента. Вот. Джостен протянул коричневую тетрадь другу, на чьем лице уже десять раз изменилась палитра эмоций, и ждал реакции. — Зачем? — спросил Миньярд. — У тебя же день рождения. — Я же просил, ничего не дарить. Зачем ты это сделал? Нил сглотнул, а потом невесело усмехнулся: — Ты серьезно? — Я спрашиваю, зачем ты это сделал? Ты что, не понимаешь слов? Ты глухой? Нужен слуховой аппарат? Когда я говорю «не надо» это именно это и значит. — Это всего лишь проклятый блокнот, — резко ответил Нил. — Это бред, который не особо имеет значения. Просто жест. — Жест? — Миньярд остро впился в него взглядом. — Да. Жест. Обычное проявление внимания. Я подумал, что это могло бы быть…не знаю, интересно? Не хочешь — не бери. Но серьезно? Это обычная тетрадь, она тебя не сожрет. Эндрю моргнул, а затем опустил глаза на протянутый подарок. Он схватил блокнот, тут же его раскрывая. Его глаза бегали по первой странице, там, где Нил написал для него маленькое послание, и кадык на его шее дернулся. Миньярд бросил на него взгляд, а затем снова посмотрел на блокнот и начал переворачивать страницы. Он застывал почти на каждой из них, но чем дальше, тем его лицо становилось все мрачнее. Челюсть напрягалась, а губы сжимались в линию. Он наконец дошел до последней заполненной страницы… Впереди было еще куча листов, которые Эндрю нужно было заполнить самостоятельно, но Нил уже не питал на это надежд. Он просто надеялся, что Миньярд хотя бы не выкинет подарок. — Почему? — спросил его друг. — Почему — что? — Нил не хотел на него смотреть. Не стоило ему дарить подарок. — Почему именно это? Джостен пожал плечами: — Рене сказала, что сделать что-то памятное будет неплохой идеей. — И ты послушал? Нил усмехнулся: — Да. Правда, вышло не очень аккуратно, но все же. — Да, руки у тебя из задницы, — Эндрю сжал дневник в пальцах, поглаживая уголки. — Спасибо, — кисло поблагодарил Нил. Эндрю долго смотрел на блокнот, а потом так же долго рассматривал Нила. Почему-то последнему казалось, что его вот-вот ударят, но этого не произошло. Вместо этого Эндрю несколько раз открывал блокнот и перечитывал слова, все еще продолжая очень сильно хмуриться. — Я тебя так ненавижу, — сказал наконец Миньярд. — Что? — Нил посмотрел на него. — Почему? — Потому что ты меня бесишь своими тупыми идиотскими выходками. — Если тебя это и вправду так разозлило, я могу забрать его обратно… — Да пошел ты, — Эндрю отодвинулся, чтобы Нил до него не дотянулся, если вдруг захочет забрать назад подарок. Будто бы он и вправду попытался бы. — Что попало мне в руки — стало навсегда моим. — Не дай бог попасть тебе под горячую руку — сразу в рабстве окажусь. — Правильно, Джостен, бойся меня. Нил улыбнулся тому, что настроение его друга наконец смягчилось, и расслабился на своем месте, откидываясь назад свои на руки. — Можем ли мы… Можем ли мы попробовать начать говорить? Я не уверен, что смогу еще дольше держать это в себе. И, честно, я совершенно не знаю, как подойти к этому плавно, чтобы не было странно. — Джостен пытается быть тактичным, вот сюрприз. — Это не тактичность, а нетерпеливость. Эндрю сдвинулся на своем месте и наконец отложил блокнот в сторону, — подальше от Нила, — и посмотрел ему в глаза так внимательно, как умел только он. Миньярд сидел прямо напротив, и Нил развернулся, чтобы они были лицом друг к другу. Глаза Эндрю шарили по его лицу, такие проницательные и глубокие, что становился до странности жарко под этим взглядом. — Почему ты захотел рассказать? — спросил Эндрю. — Почему мне? — Я не знаю… Но кажется, что так будет правильно. Я не думаю, что когда-либо расскажу об этом другим, потому что это уже в прошлом и не имеет значения. Но тебе я не рассказать не могу. Ощущение, что я лгу тебе, вожу за нос. А я не хочу. Не хочу быть таким. Не хочу, чтобы в мире не было никого, кроме меня самого и дяди Стюарта, кто не будет знать меня полностью. Нил схватился за серебряную цепочку, подаренную Эндрю, и начал теребить ее пальцами. Его друг был прав, эта вещь здорово помогала отвлечься, и Миньярд знал это. Его взгляд моментально метнулся к шее Нила, когда тот трогал цепочку. — Джостен, что бы там ни было, это вряд ли что-то изменит. Вряд ли повлияет. — Но ты не знаешь... Не знаешь, кем я был. — Ты кого-то убил? — Эндрю выгнул бровь. Нил сглотнул: — Нет, но…я мог бы. Я был близок к этому. Вполне мог стать убийцей. — Мог, — повторил Эндрю, напрягаясь. — Но не стал, верно? — Нет, — тихо ответил Нил. Его друг наклонил голову: — Ты настоящий человек? — Да, — Джостен нахмурился. — Тогда расскажи мне. Расскажи, почему ты такой, какой есть. И эти слова… Это было как удар под дых. Весь воздух выбило из легких, и Нил сильнее сжал цепочку на шее, зажмуриваясь. Он скривил лицо в гримасе отвращения, вспоминая своего отца, и покачал головой. Нет, хватит. Это в прошлом, а сейчас ему просто нужно оставить это далеко позади. Ему нужно рассказать Эндрю и быть хоть раз в жизни честным. Он раскрыл глаза, огонь питал кончики его пальцев, и Джостен расправил плечи. — Меня звали Натаниэль Абрам Веснински, — он запнулся на собственном имени, оставленном далеко позади. — Я родился в Балтиморе, Мэриленд. И мой отец был убийцей. И стоило первым словам выйти из него — Нила уже было не заткнуть. Правда лилась, словно песок между пальцев. Мягко, но так опустошающе. Родившись в богатейшей семье штата, Натаниэль был слишком мал, чтобы до конца понимать, кем являлся его отец. Натан Веснински, мясник из Балтимора, как любили называть его в прессе после произошедшего, был образцовым семьянином, отличным бизнесменом, и просто замечательным человеком. Именно таким он показывался на публике, именно так о нем отзывался каждый, кто хоть раз обмолвился с ним словом. Такова была его обертка, которая на самом деле гнила изнутри. Внутри, в своем собственном доме, Натан перевоплощался. Образ интеллигентного мужчины и образца для подражания трещал по швам, как только двери его роскошного дома закрывались. Как оказалось, бизнес мясника был построен на кровавых костях его конкурентов, а все эти бесконечные сети прачечных и мебельных магазинов на самом деле оказывались самым примитивным способом отмывания денег. Мужчина имел связи с мафией и более того, был жестоким мучителем всех неугодных. У него было изощренное хобби — принимать заказы на убийства от своих партнеров по бизнесу. Натану нравилось запираться в своем подвале и крутить в руках ножи до тех пор, пока его жертвы не начнут сходить с ума от страха — это доставляло ему немыслимое удовольствие. Мужчина смеялся до хрипа горле, разрезая сухожилия своих жертв, смеялся так страшно и громко, что Натаниэль трясся от ужаса, когда слышал это, спрятавшись в шкафу своей спальни. Жертвами мясника из Балтимора были не только посторонние, но и его близкие. Его семья. Мэри Хэтфорд была его постоянным развлечением до того, как забеременела. Он избивал ее до потери сознания, заставлял смотреть на убитых им женщин и угрожал, что однажды она станет одной из них. После рождения Натаниэля побои прекратились, но не надолго. Как только она оправилась, а маленький Абрам подрос, она получила первую пощечину, а следом сломанное бедро и пару ребер. Когда Натаниэлю исполнилось четыре, отец наконец решил обратить на сына внимание. Сначала он был милым и ласковым, но надолго его не хватило. Жажда крови и насилия кипели в нем все ярче, когда он видел лицо ребенка, который был так похож на него самого. Натаниэль получил свой первый удар по лицу, а затем и первый шрам на ключице. А потом это продолжилось. Избиения... Снова и снова. До того момента, пока в шесть лет Натаниэль не получил огромный шрам от утюга на плече, из-за которого он впал в бред от тяжести ожога. После восстановления мясник решил начать учить сына жизни. Правильному укладу, согласно которому он должен властвовать, а остальные — подчиняться. Свернуть кролику шею было самым легким, по мнению Натана, делом, чтобы начать взрослеть как мужчина. Он ошибался. Натаниэль получил еще один шрам и новые удары раз за разом, пока годы шли. Никто не знал, что творится в доме, никто не мог им помочь, а Мэри из последних сил прикрывала собой маленькое тельце своего ребенка, получая синяки под ребра. Но она не могла уйти, не могла… Он нашел бы их, он убил бы их, и Мэри никак не могла этого допустить. Абрам должен был жить. Ее маленький ребенок должен был выжить любой ценой. Семилетний Абрам еще не знал о своем дяде, никогда его не видел, но с упоением слушал рассказы своей матери о нем. Она шептала ему смешные и веселые истории о своем брате Стюарте, о его странном, но милом характере, о непонятных глупых увлечениях и нежной улыбке, и Натаниэль мечтал, так мечтал его увидеть. Но Мэри не позволяла, она никогда не рассказывала Хэтфорду о том, что происходит, не давала приехать и навестить ее, опасаясь расправы мужа. Она так боялась, что Натан убьет ее брата, что совсем погрязла во лжи. Но всему рано или поздно наступает конец. Страху и терпению Мэри наступил конец. Она решила бежать с девятилетним Абрамом, спрятавшись в ночи. Перед тем, как исчезнуть, она решила попытаться сделать это правильно, хотела сдать Натана властям. Позвонив и рассказав все Стюарту, она решила сначала положиться на него, прежде чем навсегда утратить шанс на нормальную жизнь. Но когда полиция не приезжала, а Хэтфорд впопыхах и гневом разбирался с ФБР, стало уже поздно. Натан все узнал, и Мэри решила бежать. Но она не успела. Мэри опоздала, и ее грудная клетка была пробита пулей прямо в сердце. И когда пистолет был направлен на Натаниэля, в дом богатейшего человека в Балтиморе наконец ворвались. Мясник был пойман. — Его посадили, — тихо закончил Нил. — А я оказался со Стюартом. Через год моего отца убили в тюрьме, — он усмехнулся, потирая кончик носа натянутой на пальцы толстовкой. — Его подельников посадили на пожизненное, не знаю, все ли сели в тюрьму, но большая часть точно. Некоторых из них тоже уже убили, сейчас я не очень интересуюсь этим. Дядя обычно следит за всем. На счет мафии не спрашивай, я не знаю, что точно там было и нашли ли их. — Что еще? — Эндрю смотрел на него без капли жалости, но так серьезно, что кровь стыла в венах. — Что было потом? — Ну, — Нил усмехнулся, — потом была смена имени и документов — я не хотел иметь никакого напоминания об отце. А ФБР позаботилось о том, чтобы держать нас в безопасности, пока мы будем решать наши дела. Они до сих пор следят за нами, на случай, если что-то будет нужно. Мой дядя, он, — Джостен наклонился чуть ближе, — имеет некоторые связи с британским правительством. Такой деловой. Связи, друзья… Думаю, благодаря этому ему удалось поставить всех на уши чуть быстрее. Правда, маму это не спасло… А дальше, ты уже знаешь, мы жили в имении Хэлптон, а потом и на Бар-Харбор. Сейчас мы здесь. — Почему, — Эндрю облизал губу, — почему ты сказал, что мог стать убийцей? — Потому что отец хотел, чтобы я стал таким же, как он. Убить кролика — это одно, а перерезать кому-то горло — совсем другое. Я, конечно, этого не делал, но... Знаешь, он ведь так мечтал это увидеть. А мне ведь было…черт, я был совсем ребенком, понимаешь? Его друг наклонил голову, глаза были понимающими, будто он действительно видел Нила и ни за что не осуждал. Не жалел, не грустил, просто…видел его таким, какой он есть. — Но ведь ты совсем не такой, Джостен, — эти слова заставили Нила поднять на Эндрю глаза. — Сейчас ты здесь, а это…прошлое. Нет смысла думать, кем ты мог стать. Ты уже другой. Ты просто Нил. — Просто Нил, — хмыкнул он, кивая. — Теперь да. — Почему ты оставил второе имя? Абрам? — Миньярд потыкал ему по колену, его ноготь скреб жесткую ткань штанов. — Мама меня так называла, — он грустно улыбнулся. — Но только когда отца не было поблизости. Это…заземляло. Заставляло почувствовать себя в безопасности и…было правильно. — Она была хорошей? Нил вытянул шею и запрокинул голову к небу, закрывая глаза. — Она меня защищала. Не скажу, что она была идеальной, но…она была моей мамой. И она меня любила. Эндрю хмыкнул, теребя зубами нижнюю губу: — Абрам, — он распробовал имя на кончике языка. — Тебе идет. Джостен усмехнулся, и они ненадолго замолкли, прежде чем он снова набрался смелости и наконец посмотрел на Миньярда. — Тебя это не пугает? Общаться со мной, зная мое прошлое. — Ты не страшный, Джостен. — Я знаю, но ты же понимаешь, что я не об этом. Эндрю глубоко вздохнул, а потом впился в него взглядом. — Ты ничего плохого не сделал. Ни тогда, ни сейчас. Это было выживанием, — Эндрю перевел дыхание. — Ты заботишься о придурках, тусуешься с Аароном и Кевином, терпишь их бред. Ты скучаешь по Ники и защищаешь честь футболок Мэтта. И ты общаешься с Рене, хотя я знаю, что она тебя пугает. Я бы не сказал, что это может отталкивать. Ты меня совсем не пугаешь. Пока ты остаешься Нилом Джостеном, таким, какой есть, с нами все в порядке. Нил судорожно выдохнул и рискнул аккуратно улыбнуться. Он ткнул мизинцем палец Эндрю на своем колене и…почувствовал тепло в груди. Ему было так хорошо. С плеч будто свалился огромный камень, а грудь освободилась от оков; от понимания, что его принимают. Миньярд отбил его пальцы от себя, заглядывая в глаза: — Обещай, что если я расскажу тебе кое-что, то я не пожалею об этом. Нил свел брови, понимая, что Эндрю все-таки решил рассказать ему правду в ответ. Поведать о чем-то, о чем тоже мало кто знает. Он не знал, почему Миньярд решился на это, но видимо откровенность подбивает на откровенность. — Я не могу тебе этого обещать. Не могу знать заранее, пожалеешь ли ты об этом. Это можно узнать, только попробовав. Эндрю скривил лицо, его хмурое выражение было очень напряженным, а глаза шаркали по земле, пока он думал. Он поднял на Нила глаза, и выражение его лица стало непроницаемым, пустым. — Ники уже рассказывал тебе, как мы попали к тренеру. — Да, он говорил, — Джостен кивнул. — Было кое-что еще. В тех семьях, где нас оставляли с Аароном. — Ники говорил, вас били. Миньярд кивнул: — Били, но не только. Нил застыл, смотря на Эндрю. Его друг сжал губы, не смотря ему в глаза, и стянул с плеч джинсовку, он потянул рукава толстовки вверх, показывая свои нарукавные повязки. Это заставило Джостена сглотнуть. Подросток стянул одну повязку, а затем другую, и оставил руки оголенными и незащищенными. Эндрю не смотрел на него, он вообще никуда толком не смотрел, позволяя Нилу рассматривать белые продолговатые шрамы на его руках и запястьях. — Это они сделали? — Джостен поднял глаза. — Это сделал я, — пустой голос Миньярда мог разрезать воздух. Нил нахмурился еще сильнее. Глаза зацепились за хаотичные линии. Следы прошлого. — Почему? Эндрю молча надел обратно повязки, все еще не поднимая на него глаз. — В тех фостерных семьях, где мы жили, было много всего. Побои, попытки накачать наркотиками, как это пыталась сделать однажды Тильда, и полное свинство. Будто мы были не детьми, а зверьками в пробирках. Нас можно было калечить, мучить голодом и оставлять спать на матрасах, где даже постельного белья не было, — его друг усмехнулся. — Лишний раз даже на улице ночевать было лучше, чем у них. Но хуже всего было в семьях, которые хотели нас усыновить. Это была красивая сладкая обертка. Пряничный домик с монстрами внутри. Когда мы заходили туда, нас одаривали вниманием, но это было…как эффект зловещей долины. Все было искусственным. Иллюзией хорошей жизни, а эти родители…словно роботы. — Что они делали? — Сначала, — усмехнулся Эндрю, — ничего. Но потом, это были странные знаки. Вещи, которые сложно понять. Мы чувствовали, что здесь что-то не так, но никак не могли доказать. Нас забирали семейные пары без детей, и если матери пытались быть хорошими и понимающими, то их мужья…питали слишком ласковые чувства к детям. Не так, когда Ваймак возит нас по магазинам, не так, когда он дает нам еду и ругается, когда мы не доедаем фасоль или вырезает жвачку у нас из волос. Они трогали нас. Сначала за плечи, потом за талию… Аарону слишком досталось от Тильды в свое время. Она ненавидела меня и отыгрывалась на нем, поэтому когда я почувствовал неладное, все внимание этих сраных извращенцев пришлось забрать на себя. Если бы Аарон еще раз пережил что-то ужасное, он вряд ли бы сейчас смог быть таким, какой есть. — Эндрю, — Нил смотрел злыми глазами, но взгляд этот был направлен не на его друга, а на тех мужчин, тех растлителей. — Замолчи, — Миньярд перевел дыхание. — Матери были нормальными, поэтому я думал, что смогу вытерпеть пару-тройку их гребаных рук на себе. Но Аарон понял, что я делаю, и он разозлился. Нас забрали. Потом была еще одна семья, в которой нас колотили. Мы пожаловались, нас забрали. И еще одна, где снова оказался старпер, предпочитающий маленьких мальчиков. Я ему очень понравился. Когда Аарон уехал с нашей приемной матерью, идиот попытался залезть мне в штаны. Я откусил его палец, кажется, оторвал кусок мяса. Нас забрали. И потом…мы оказались у них. У Спиров. — Ники упоминал это. Эндрю посмотрел на него мертвым взглядом. — Да. Упоминал, — он отвел взгляд в сторону, и его глаза стали пустыми, совсем безжизненными. Будто он провалился в воспоминание, которое разломало его к чертовой матери. — Касс Спир была лучшей матерью, что нам попадалась. Ее муж был простым и незатейливым старичком. Он даже не обращал на нас внимания, и мы думали «наконец-то, теперь мы можем жить спокойно», но радость была недолгой. Сын семейства вернулся со службы. Его звали Дрейк, — он ненадолго прервался, перекатывая воспоминания на языке. — Сначала он казался нам хорошим, потому что играл с нами и был веселым. Он водил нас на прогулки и говорил, что однажды научит стрелять. Дрейк…подобрался слишком близко, запутал все, завлек в иллюзию безопасности и братства. Теперь-то я знаю, что такое иметь старшего брата, благодаря Ники. Теперь понимаю, когда обо мне правда заботятся, даже если часто ноют. Но тогда, с Дрейком, я не смог быть осторожным. Настолько ему поверил, что все красные флажки меркли, а его странные прикосновения уходили на задний план. Видимо, я не хотел, чтобы этот бесконечный театр заканчивался. Но этому все равно пришел конец. Однажды, когда отец Дрейка был на работе, а Касс в магазине, мы остались с ним наедине. Аарон уснул на диване, а я ел хлопья… Чертовы хлопья, — Эндрю ударил кулаком по земле. — Дрейк позвал меня в комнату, сказал, что хочет показать свою новую форму, скоро ему предстояло возвращаться на службу. И он… Когда я вошел в спальню, он закрыл мне рот рукой. Я пытался выбраться, но мне было девять, а тут он — высокий парень, к тому же военный. Я сделал то же самое, что и в прошлый раз, откусил руку до крови и заорал, что есть мочи. Он повалил меня на постель, а я выцарапал себе все руки, пока он стягивал с меня футболку. Дрейк начал…снимать с меня шорты. Я снова его укусил и заорал. Я так кричал, что казалось, порвал все связки. И, наверное, только мой крик спас меня тогда. Аарон проснулся, он дошел до комнаты и увидел нас вдвоем. Меня, лежащего почти без сознания и его, пытающегося стащить с меня белье. И он почти сделал это, когда Аарон спросил, что мы делаем. Что мы делаем, черт возьми. Дрейк расхохотался, будто это все шутка, и сказал, что мы просто играем и Аарону непременно нужно к нам присоединиться. Он не считал нас за противников, не думал, что мы сможем что-то сделать. Аарон убежал на кухню, а Дрейку было совершенно наплевать. Мой братец прибежал с телефоном, набранным девять-один-один в одной руке, и стеклянной вазой в другой. Он разбил эту вазу о его голову. — Он убил его? — спросил Нил. — Нет, — Эндрю дернулся. — Просто вырубил. Как бы он смог? — Что…что сказали в полиции? — Дрейк пытался отделаться, сказал, что мы все наврали и неправильно поняли. Что между нами произошло недопонимание. Но когда полиция приехала, он все еще лежал без сознания, Аарон свернулся калачиком и плакал, а я в крови и без одежды. Как ты думаешь, кому они поверили? Нил посмотрел на него: — Он…успел? — Нет, — отрезал Эндрю, — не успел. Аарон вовремя появился. — Миньярд повторил за ним движение, запрокинул голову к небу и тяжело вздохнул. — Открыли дело, началось расследование. Было тяжело, но наш психолог из временного центра сирот, Би, помогла. Она дала нашу психологическую оценку и в целом содействовала копам в расследовании. Его посадили, но лучше от этого не стало, — Эндрю потер свои повязки, там, где под ними были шрамы. — Я делал это и раньше, еще до него, но не так часто. Просто хотел стереть следы чужих рук, хотел забыть об этом таким образом, но эта семья все испортила. Касс не верила, что ее сын виновен и просила нас отказаться от обвинений, сказать правду. И я снова начал делать это. Каждую ночь он снился мне, и я не мог двигаться, просто застывал, не в силах пошевелить даже пальцем. Аарон был в шоке, но со временем это прошло, и он стал прежним. А я не смог. Он знал, что я помню. Никогда ничего не забываю. Мой мозг не может; не может мне этого позволить. Но как Аарон мог это исправить? Он был ребенком, — Эндрю невесело усмехнулся. — Мой братец и так сделал для меня достаточно, спасать уже было не от чего. Аарон знал, что я делаю, но не в его силах вылечить мою голову, избавить от себя самого. И я просто…доставал нож и решал это по-своему. Снова и снова. Из раза в раз. После каждого кошмара, после каждого раза, когда видел похожего на него парня. Пока мы были в распределительном центре, Би как-то помогала, но это…все равно было не исправить. Не убрать. Она мозгоправ, а не Господь Бог. — Ты все еще это делаешь? — Нет, — тупо сказал Эндрю. — С тех пор как нас забрали Эбби с Ваймаком, все стало получше. Я думал, они тоже те еще уроды, а оказалось, нет… Не такие уж и букашки. — Они тебе нравятся, — сказал Нил. — Очень. — Пойдет, — Эндрю пожал плечами, но Джостен знал, что прав. — Кто еще знает, — он кивнул головой на руки друга, — об этом? — Только Аарон и Ваймак с Эбби, — его друг отвернулся и упал спиной на плед. — Они очень прилипчивые. Эбби заботливая до чертиков, а Ваймак…просто Ваймак. Докопались и узнали. — А Ники? Кевин? — Им это ни к чему, — Эндрю выдохнул и теплый пар воздуха вышел из его рта, образуя струйку. На улице уже стало достаточно холодно. — Не надо им лишний раз говорить чепуху. Потом пристанут и не отвертишься. — Но они же твоя семья, неужели ты не хочешь быть с ними честным? — Честность, — повторил Эндрю. — Нет. Это только мое дело, и я не хочу делиться с ними этим. Это бессмысленная трата нервов. — Тогда почему рассказал мне? — Нил сдвинулся, и его друг повернул голову с земли, заглядывая в его глаза. — Хочу, чтобы об этом знал кто-то не из моей семьи. Например, ты. Я хочу оставить это в прошлом. Развеять, как прах мертвеца над морем, и забыть. Нил задумался над этими словами. Наверное, они подходили и к нему самому. Он рассказал Эндрю свой секрет и отпустил его, развеял пыль прошлого в воздух, и оставил там. Далеко от себя настоящего. — Я никому не расскажу, — пообещал Джостен. — Хорошо, — просто сказал Эндрю, но его взгляд был таким испытывающим и твердым, из-за чего Нил понял, что это было важно для его друга. Сохранение тайны. И это было правильно, однако…оставался последний вопрос, который вертелся на языке. — Если Ваймак и Эбби знают, неужели они так просто это отпустили? Они достаточно беспокойные, чтобы доставать тебя. — А они этого и не сделали, — усмехнулся его друг. — Долго терпели, молчали. Знали, что я ничего такого больше не делаю, но все равно хлопотали как пчелки. В итоге, они добились своего. Теперь я хожу к психологу. — Что? — Нил раскрыл глаза. — Как долго? — Начали с конца лета, но все терапевты оказывались раздражающими и тупыми. Я поменял трех, прежде чем Ваймак решил обратиться к Би. После нашего дела она ушла из распределительного центра и устроилась работать к нему в университет. Ну прямо лучшие подружки, ничего не скажешь. В общем, он попросил ее поработать со мной. Естественно, не за бесплатно, а она и не против. Во-первых, дополнительные деньги, а во-вторых, она еще помнила нас с Аароном и имела свое маленькое доброе сердечко, в чем я ей сочувствую, поэтому и согласилась. Я уже месяц с ней косточки самому себе перемываю. — И как оно? — Нормально, — он пожал плечами. — Это она мне мозги съела и побудила все-таки тебе рассказать. Ах, пчела, вечно лезет, куда не просят. Нил лег рядом с ним и повернул голову. Плечи касались друг друга, а дыхание между лицами согревало воздух. Глаза следили за глазами, и Нил чувствовал в этом полное понимание, единение в чем-то, принадлежавшее только им двоим. Ему было так больно от признания Эндрю, и он был зол на судьбу, которая обошлась с ними так жестоко. Они пережили то, что ни один ребенок не должен был проходить, и ничто на свете не способно взять и вычеркнуть это из их истории. Мир не может перестроиться, перевернуться. Кому-то везет больше, кому-то меньше, и это невозможно контролировать. Сначала он думал, что это его вина; что вселенная просто наказывала его за то, что родился. Но на самом деле — это просто жизнь, какова она есть. Со всеми ее оттенками, со всеми червоточинами. Люди могут завидовать чужим идеальным семьям, думать, что судьба просто надрала им зад, но от этого ничего не изменится. Единственное, что может поменяться — это восприятие проблемы. Пока мы живем прошлым, пока позволяем ему управлять нашим будущим, мы никогда не будем счастливы. И если люди боятся, им нужно попробовать найти кого-то, кто станет для них крепким плечом, о которое можно опереться, пока ты будешь собирать себя по кусочкам. И может тогда, однажды, все получится. — Я не люблю резкие прикосновения, — сказал Эндрю. — Все нормально в обычное время, но когда это кто-то незнакомый или тот, кто я знаю, может причинить неудобства, я сразу бью по роже. Нил усмехнулся, хотя это и казалось неуместным: — Да, я видел. — Когда кто-то тыкает меня в шутку или просто дерется со мной из забавы — ладно. Но если этот кто-то хватает, хочет использовать это против меня и думает, что может властвовать над чем-то, я начинаю злиться. И опять же, этот человек получит по роже. — Что еще? — Не люблю все эти тупые объятия, Ники еще ладно, у него бзик, но просто так…терпеть не могу. Ваймак — пойдет, он трогает мои волосы просто чтобы сделать их грязными и побесить, но мудилы получат за это в глаз. — Ты, я смотрю, очень любишь размазывать чужие лица. — Я и твое могу, если хочешь. Нил улыбнулся: — Спасибо, обойдусь. Мы и так деремся постоянно. Эндрю отвернулся от него, уголок его губ слегка приподнялся, и он уставился на небо, о чем-то размышляя. — Не хочу сегодня домой, — он скосил на Нила взгляд. — Я подозреваю, что Аарон нашел где-то выпивку и Ваймак будет терроризировать его пьяную задницу. Ты и Стюарт будете против, если я у вас перекантуюсь? — Дядя точно не будет против. Нам нужно будет заказывать еду или ты не хочешь? — Обойдусь, мой желудок разрывается от торта. Кстати, он был невкусный. — Привереда, — усмехнулся Джостен. — Пойдем? — Потопали.…