***
Сложно было сказать, что Сергей собирался искать в этом заброшенном и забытом богом месте. Снег уже почти полностью сошёл, оголив серо-бурую землю, прикрытую влажным одеялом из перегнивших частично ещё осенью листьев и трав. Чёрные ветви деревьев, напоминавшие голые обугленные кости, тянущие свои зловещие кисти в сторону милиционера, ещё не дали почек. Со следователем поехал и лейтенант Спиридонов, который всё ещё искренне не понимал, что тут собрался искать его товарищ и коллега. Они окинули беглыми взглядами обветшавшие за зиму осиротевшие дома, во многих из которых повыбивали окна и выломали двери искатели брошенных ценностей. Сергея заинтересовал угрюмый дом с потрескавшейся зелёной краской на дощатых стенах. Калитка была уже очень давно распахнута настежь, поэтому во двор попасть не составило никакого труда. Унылый серый и невзрачный. Таким был этот участок. Создавалось впечатление, что забросили его не этой зимой, а уже лет десять назад. Хотя кто знает: может так оно и было. Но всё же Сергей был уверен в том, что осмотреть это хмурое место нужно. Ему так подсказывала интуиция, а он ей доверял. Прогнившее крыльцо неодобрительно хрустело от каждого шага Миллера, но скрипучая дверь радушно встречала его, будучи распахнутой. Лейтенант Спиридонов решил остаться снаружи, добавив: — Осмотрю дворик. Под эти слова Сергей уже переступил порог дома, пол которого был завален мусором, пылью, грязью и разбросанными вещами быта. Ничего необычного: обычный брошенный дом, в котором, видимо, время от времени жили бомжи, подтверждал это и едкий запах, свойственный бездомным: такой же мерзкий и кислый смрад с нотками тошнотворной горечи. Но было тут что-то ещё. Ещё один запах едва касался обонятельных рецепторов милиционера: что-то зловещее, могильное, сухое и холодное — похожий аромат можно было уловить в дождливый осенний день, прогуливаясь по старому кладбищу. Сергей лишь на секунду застыл, но не растерялся, когда из соседней комнаты на него с криком выскочил неопрятный грязный старик с палкой, крича: — Ах ты, сука! Это лишь немного застало следователя врасплох, и он легко увернулся от неуклюжего бомжа, который споткнулся о валяющуюся на полу доску. — Ты чего творишь, а? В обезьянник захотел? Старик поспешил подняться, опираясь на своё орудие. Он с прищуром оглядел милиционера, а потом с облегчением сказал: — Так ты просто мусор. — А ты кого ждал? — тон Сергей выдерживал угрожающий, чтобы каждое его слово напоминало смердящему деду, кто перед ним стоит. Но дед с хрипотой похихикал, отмахиваясь от следователя. — Сигаретки не будет, сынок? Сергей живо возразил, нахмурив брови и скривив в недовольстве рот: — Какой я тебе, нахуй, сынок, старпёр? — Так есть? Сергей, фыркнув, достал из кармана зажигалку и пачку сигарет, достал одну, зажёг и вручил деду, рука которого сильно тряслась. — Так кого ждал, дед? — стребовал следователь. Дед сделал глубокую затяжку, а потом ответил: — Вот чё за менты пошли. Ничего не знают, что творится. Одни бандюганы да перевороты на уме, ага? Сергей хмурился, но всё же не перебивал бездомного старика, от которого несло так, что он едва боролся с желанием если не уйти подальше, так хотя бы зажать нос пальцами. — Кошмар, что тут творится. Я и Тихон пришли сюда перекантоваться с нашего села. Не поняли сразу с похмелья, что за посёлок, решили тут отдохнуть да просохнуть. А ночью шум! Мы думали: зверь какой забрался во двор. А нихуя… Тихон пошёл посмотреть. Вышел. Не возвращался. Долго. Вот и я пошёл, глянуть, так сказать, не разбил ли он рожу о землю, пока с крыльца спускался. Я выглядываю… Сынок… Такое даже в самых страшных снах не увидишь! Тихон, блядь, лежит на пеньке для рубки дров, брюхо вспорото, кишки кольцами наружу торчат. Башка ко мне повёрнута лицом, а которого, сука, уже и нет — откусили нахуй! — Старик рассказывал эмоционально, его руки затряслись ещё сильнее, лицо побелело — это было видно даже сквозь слой грязи. Сергей встрепенулся в шоке от его рассказа, который звучал не очень правдоподобно, но пугающе искренне. Бездомный продолжил, делая очередную затяжку: — Я бы не так пересрался, будь то медведь после спячки или волки там… Но, сука, там человек над ним нависал! Блядь… Не знаю, можно ли назвать человеком то, что сверкало рёбрами, а глаза горели как у кошки в темноте… Я не уверен, но его лицо… Это был будто череп, облепленный кожей — даже носа не было! И вся морда в крови. Он жрал Тихона, мужик… Вот прям как голодный зверь — жрал куски от него. Он увидел меня и как рванул ко мне. Ещё зубами своими клацал. Мне кажется, я в этот момент нассал в штаны… Я дверь закрыть не успел. Рванул в дальнюю комнату. Думал: всё, хана мне. Молиться начал. Но в дом он не зашёл. Но я слышал, как он хрипел и дышал за порогом. Я всю ночь молился. Хотя я атеист, сынок. Но такое увидишь – во всех богов поверишь! Сергей ошалел от такого красочного и эмоционального рассказал трясущегося бомжа, которого его же история погрузила в ужас. Но всё же опер не отрицал, что всё это могли быть галлюцинации перепившего мужика или его попытка оправдать убийство своего товарища в пьяном угаре. Так или иначе, а захотелось узнать побольше — упрятать бездомного алкаша за решётку он ещё успеет. — А труп-то где? Давно это всё было? Поди сам его да зарезал, да? — дежурно предположил Сергей, хотя безумные россказни деда звучали уж слишком убедительно. Он решил не торопить события с протоколом и делом по убийству, даже по пьяни. — Да тьфу на тебя! Вот в эту ночь, товарищ милиционер! Честно говорю, я тут вообще не при делах. Сергей не особо-то и поверил рассказу старика: мало ли, что с похмелья померещится, но он всё же решил проверить двор, по которому вальяжно прогуливался лейтенант Спиридонов. Но не успел следователь оказаться снаружи, как тот закричал: — Миллер! Быстрее сюда! Сергей поспешил на голос товарища, который присел на кортах у пенька, о котором, видимо говорил старик. Из-за густой поросли жухлой травы милиционеры сразу не заметили, что тут сокрылось кровавое пятно, застывшее на поверхности. Но не было тела. Даже клочка одежды. Но зато темнел кровавый след, тянувшийся по траве и листьям за пределы территории участка, уходивший под деревянную истлевшую до серости ограду и терявшийся между темнеющих безмолвных сосен, обрамлявших подход к лесу глухой ровной стеной. — Охренеть, вот же тебя дёрнуло приехать… — растерянно заключил Спиридонов, почесав затылок, глядя на стену сосен. — Но это точно не наш случай: поди зверь какой сожрал кого… — Ага, друга этого старика, — сухо сказал Сергей, указав взглядом на застывшего в дверях бомжа, от вида которого Андрей вздрогнул. «Как знать? Может, правда, зверь? А старику померещилось? Сам бы дед точно все улики не спрятал...» — думал следователь, но всё же решил проверить и уверенно пошёл по кровавому следу. Андрей побрёл за ним. В итоге они действительно нашли бедолагу Тихона в яме, вырытой не то человеком, не то зверем. Его истерзанное тело было закрыто ветвями деревьев, перегнившей листвой и сухой травой. Отъели от старика знатно. Его лицо было обглодано до костей черепа, мягкие ткани шеи вырваны с трахеей, огрызки которой торчали как обрезанные неаккуратно трубы оттуда, где уже начиналось покусанное туловище. Живот и правда вспороли: это было видно даже из-под груды мусора, которой попытались прикрыть труп. — Медведь? — мрачно предположил лейтенант Спиридонов. — Кто знает… — не менее мрачно заключил Миллер.***
Заключение судмедэкспертов было таково: помимо замеченных Миллером повреждений, у трупа отсутствовало сердце, а печень и лёгкие будто бы были начаты, но в итоге пожёваны и выплюнуты обратно, как будто зверь ими явно побрезговал. — Разборчива тварь, – заключил Сергей, дополняя дело. — Ты веришь этому старику? Бездомного старика, как выяснилось в дальнейшем, звали Владимир Альбертович Глухих. И никто не поверил его показаниям: сослались на старческий бред и «белочку». Другой милиционер повесил бы убийство одного бомжа на другого, и дело с концом. Но что-то Миллера настораживало в этом всём. Владимир Альбертович убрался в другое место, куда безопаснее, чем то, где ему пришлось провести ту злополучную ночь. А вот Миллер был твёрдо намерен посетить этот посёлок ещё раз, но уже ночью. Лейтенант Спиридонов всячески отговаривал коллегу, но тот был непреклонен. Опять интуиция... — Ты, что, думаешь, это вампир какой? — Или псих-людоед, который любит действовать под покровом ночи. — И вот он весь посёлок за зиму сам лично сожрал? И никто его не поймал? Да брось ты это — глухарь дело это. — Я не заставляю тебя ехать со мной. Андрей переминался с ноги на ногу, точно не милиционер, а трусливый ребёнок, которого зовут ночью пошкодить на кладбище, а он, хоть и говорит, что не верит в призраков, а всё равно боится их встретить. Или кого пострашнее… — Да мало ли, что там. Я с тобой, — всё же он согласился. В ночи, на служебной машине, они выдвинулись к посёлку, который казался во мраке ночи ещё более зловещим и опустошённым. Дома негостеприимно выглядывали из тени ночи, обнажая линии просевших крыш, окна в виде чернеющих глаз, которые недобро глядели на незваных гостей. — Выйдем тут, — заключил Миллер, выходя из машины. Андрей всполошился: — Ты чего? Я думал, мы так покатаемся! — Давай-давай. Лейтенант нехотя вышел. — Вот же ты… – Миллер только начал, как Спиридонов его перебил. — Трус? Ну извините! Тут какой-то зверь-людоед ходит. К месту бы было передать это дело лесничим. — Думаешь, зверь страшнее человека? — Да чёрт знает… Оба варианта не очень. — Повяжем мы этого людоеда, раз простой человек. Не ссы. Табелька-то с собой. Андрей покачал головой, приготовив пистолет. В отличие от Сергея он уже прямо сейчас бы готов палить во всё, что покажется слишком подозрительным и опасным, хотя и знал, что по протоколу нельзя. — Что, думаешь, если это человек, то он реально весь посёлок выкосил? Миллер крепко задумался. Сомнения, неверие и картинки, возникающие перед глазами, после истории старика Владимира, не давали ему покоя, не позволяли сосредоточиться. История о чудовище, которое разорвало и частично сожрало несчастного бездомного, прогоняла здравый смысл и критическое мышление: «А что если то, что видел старик, правда?». — Да хер его знает. История деда мне покоя не даёт. Люди всякие бывают. Кто знает, что у этого на уме. — Да привиделось в темноте поди, — слова Спиридонова звучали так, будто он не Миллера утешал, а себя, всячески отгоняя любую, даже крошечную, возможность того, что какое-то странное чудовище или мутант существовал. — Ну какой человек сможет голыми руками выпотрошить взрослого мужика, а потом ещё зубами вырывать из него плоть? Лицо откусить! Ты бы смог? Я нет! — А ты пробовал, что ли? — укором поставил вопрос Сергей, мрачно глянув на темное от теней ночи лицо товарища, только его глаза немного, едва заметно поблёскивали. Андрей ничего не ответил. Они прошли по запустевшей, уже одичавшей улице без приключений. Только лейтенант Спиридонов время от времени вздрагивал, когда какой-нибудь пасюк пробегал в кустах или попадал в свет от фонаря. Сергей не знал, сколько они так бродили по посёлку-призраку. Но темнота будто стала гуще, жирнее и плотнее. Она, точно весомое полотно, вместе с влажностью воздуха окутала двух милиционеров, делая каждый их вдох более тяжёлым, словно они вдыхали какой-то густой газ, пропитанный странным запахом. Миллера осенило. Это тот запах! Сладкий терпкий могильный. Насыщенность воздуха явно являлась чьим-то тяжёлым дыханием вперемешку с парами влаги, неохотно покидавших слои гнилой сырой листвы. Петрикор смешивался с пьянящей гнилью, но не такой, какая исходила от залежавшихся трупов. Это была «благородная гнильца», едкая и колющая ноздри, с глубокими нотами мускуса, напоминавшего соболиный. Из бури ассоциаций Сергея выдернул крик Андрея. — ТВОЮ Ж МАТЬ! Миллер обернулся, наставив фонарь и пистолет туда, куда смотрел ошарашенный и испуганный лейтенант. Глаза в ужасе широко распахнулись, чтобы полностью внимать чудовищный образ монстра, который свирепо скрежетал зубами, неприкрытыми губами. Из-за этого Сергей мог видеть кровоточащую пульсирующую плоть дёсен, которые обрамляли на первый беглый взгляд обычные белые зубы, но только через секунду милиционер увидел, что это ряды острых клыков — костяных кольев, как у дикого кровожадного зверя. Лица не было, почти как у Тихона, которому эта тварь его и откусила: плоть, подобно мху по голому холодному камню, кучками разрасталась в разных местах черепа. В глазницах горели зачатки красных глаз в окантовке багряной плоти. Один рывок костлявого чудища. — БЕРЕГИСЬ! — Миллер оттолкнул Спиридонова, и тот шумно рухнул на землю, случайно нажав на курок. Пуля, к счастью, метко устремилась в лоб чудовища, который под её натиском с хрустом треснул, обнажив дрожащий серо-розовый мозг. Сергей бы с облегчением вздохнул, но его руку пронзила адская, ни с чем несравнимая боль: он понял, что людоед вцепился своими зубами ему в левое предплечье и сомкнул челюсти, да с такой силой, будто у него были мышцы. Белые острые клыки проникли глубоко в плоть, врезаясь в неё точно костяные ножи. Машинально милиционер ударил по черепу рукоятью пистолета, но он словно стукнул камень. Отбросив все сомнения, Миллер выстрелил скелету прямо в макушку, прикрытую светлыми длинными волосами, и пуля угодила внутрь, раскидав несколько осколков черепа и кусочков мозга, несколько из которых прилетели следователю прямо в лицо. Холодные. Как слизь. Хватка челюстей монстра ослабла. Сергей с остервенением вырвал руку, тем самым нанеся себе ещё больше повреждений. Боль блокировалась шоком. Но он был свободен. Ещё выстрел. И ещё. Он не был уверен, попал ли в эту тварь, так как та резво, встав на четвереньки, рванула в лес. Спиридонов сделал несколько выстрелов вслед. Сергей согнулся от настигнувшей его боли, ухватившись за кровоточащее разодранное предплечье. Вся его куртка пропиталась густой алой кровью. Её было так много, что она звонко и громко капала на землю, которая же в свою очередь жадно её впитывала. — Ну нахуй. Валим отсюда. Сюда СПЕЦНАЗ надо. Андрей подхватил товарища и поспешил убраться прочь, вернуться к машине и уехать обратно в город, пока эта тварь не вернулась, чтобы закончить своё дело. Сергей терял сознание от боли. Всё закружилось во тьме. Он едва ли мог разобрать, что ему говорил Андрей. Перед тем, как провалиться в бессознательное состояние, Сергей с трудом проговорил: — А дед не соврал… Пиздец.