***
Боль в руке не утихала — из-за неё всё предательски плыло, но это не мешало Виктору видеть, как человекообразная тварь жадно и с громким чавканьем пожирала его мать. В её глазах ещё не угасла жизнь, но сознание будто бы отступило перед режущими муками и ужасом от осознания неминуемой смерти. Зверь отступил. Виктор оцепенел. Всё выглядело иначе даже для него. Бледного цвета мочевой пузырь, бурая матка и синюшные кольца кишок, испещрённые нитями тёмных сосудов, вываливались наружу, с жалобными хлюпаньями ударяясь об залитый кровью пол в прихожей. Вслед за ними вниз опустились бурые почки и чуть ли не чёрная печень. От всего этого месива поднимался лёгкий белёсый пар — словно душа покидала тело с уходящим его внутренним жаром. Людоед — пострашнее, чем Виктор и его уже почившая мать, — уселся рядом, совсем не брезгая кровавым озером на полу. Острые клыки и белое лицо были перепачканы кровью и кусочками плоти его матери. Этот упырь переплюнул их — в особенности его, Виктора, уже прославившегося душегуба из Московского района в Ленинграде, которого не могли поймать уже более двух лет! Только он, его мать и сами жертвы знали, с каким смаком и особой жестокостью всякий, попавший в их лапы, расставался с жизнью, а после тело становилось частью их самых сытных ужинов. Но живьём они не ели никого. Неужели, теперь его очередь? Виктор запищал, как молочный поросёнок, осознавший свой неминуемый забой. Теперь он будет частью пира настоящего зверя — волка, забравшегося в свинарник. — Какая же она мерзкая на вкус, — чудовище заговорило, слизывая кровь с острых клыков влажным языком. — Я ожидал от людоедов большего... Но вы не ровня мне. Упырь лениво повернув голову в сторону скрючившегося от боли на полу Виктора и уставился на него немигающим взглядом стеклянных прозрачных глаз. Окровавленная верхняя губа нервно дёрнулась. Он сверлил взглядом, буравил плоть одним только пристальным взором. Пожирал. Выедал. Не моргая. Что-то горячее потекло по ногам. Виктор позорно обмочился. — Ты свинья. Убивал, как свинья, жрал, как свинья — даже визжал, как свинья, — упырь словно выносил приговор, поднимаясь с пола. И снова этот красный огонь — сияние ада в глазах. — Умрёшь ты тоже, как свинья… Острые клыки жадно впились в сломанное предплечье Виктора. Его собственные уши свело болью от пронзительного крика, перешедшего в звонкий визг, а затем и в жалкое хлюпающее кряхтение. Муки жаром разливались по нервным окончаниям, обволакивая не только исчезающую в бездонной черно-красной пасти самого дьявола руку, но и всё остальное тело. Сознание подло не отключалось. По щекам текли слёзы. Чудовище стремительно и жадно сожрало его предплечье, оставив культю по локоть. Виктор в ужасе посмотрел на гладкую белую хрящевую поверхность обнажившейся головки кости, окутанной кровоточащим мясом и рваными лоскутами собственной кожи. Его трясло от ужаса — он цепенел, сердце рвало со страха, оно билось как у перепуганной мыши, желая вырваться из грудной клетки. Сегодня он мясо — он сытный обед для настоящего хищника, который даже не подавился ни одним кусочком горячей плоти, не замялся на разжёвывании костей — всё исчезло где-то в бездне, сокрытой внутри худощавого тела юноши, словно он ничего и не съел. Выдавали его причастие к адскому пиру только пятна крови на лице, волосах и одежде. — Ты немного лучше, чем твоя матушка. Твоё мясо жирнее — да ты и правда свинья! — Слова, трескуче сливаясь с рыком, вырвались из клыкастой пасти, смотревшейся так дико и неуместно на окровавленном женственном лице парня. Было бы чем, то Виктор обмочился бы снова. А тело и без того бросало то в жар, то в холод, болезненно сводило судорожной дрожью от боли и ужаса. Он подозревал, что его поймают милиционеры, что его посадят в тюрьму или в психиатрическую клинику, но о том, что он сам станет пищей маньяка — Виктор вообразить такого не мог, и от этого становилось ещё страшнее. — Но тебе рано умирать, пятачок. — Юноша лукаво улыбнулся, поправляя почти белые, длинные, испачканные кровью волосы. — Иначе же я не сумею использовать твоё тело с пользой. Мне нужен огонь… — Ты… что… задумал… сукин сын?... — с трудом сдерживая боль, слёзы и крик и сжимая кровоточащую культю, проговорил Виктор. Чудовище театрально встало в задумчивую позу и дотронулось кончиком пальца до своих губ. Дёргающиеся глаза демона в человечьей шкуре оглядели потолок, словно на этой пожелтевшей побелке были ответы на все вопросы твари из ада. — Ты будешь моей первой человечьей марионеткой. Хочу сделать тебя своей куклой. На это нужно время. Нельзя, чтобы ты умер от потери крови. Глаза Виктора в ужасе раскрылись. Веки свело оттого, насколько широко они распахнулись. Челюстные мышцы поддались спазмам, отчего ряды зубов громко застучали друг об друга. Что нёс этот урод? Как никогда Виктор мог ощутить себя такой же жертвой, коими были все те, кого он и сам превращал в груду мяса, распиханного по всевозможным ёмкостям внутри квартиры. — У тебя есть огонь? На момент Виктор оторопел. Но всё же что-то заставило его утвердительно кивнуть. — Сделай мне огонь. Живо. А то останешься ещё без чего-нибудь. — Глаза твари дьявольски блеснули алым огнём. Мужчина нашёл в себе силы подняться, держась за стену, продолжая плотно сжимать свою рану, чтобы хоть как-то минимизировать кровопотерю. По его ещё пунцовому лицу струился пот. — Мне нужна помощь… Я не могу одной рукой. — Звучало это так жалко, что Виктор поморщился от омерзения к себе. Но он указал чудовищу взглядом на коробок. Изящные пальцы юноши ловко справились за тем, чтобы зажечь одну спичку и поднести к конфорке. Маленькие синие языки пламени мигом выстроились в аккуратный круг. Тварь довольно улыбнулась, что больше напоминало голодный оскал. Но Виктор подумать даже не мог, зачем ему огонь. Догадался быстро. В моменте, когда тварь крепко схватила его за остаток руки и сунула её в пламя. Всё больше и больше его собственные крики напоминали ему поросячьи. В глазах на миг потемнело. Казалось вот оно — долгожданная смерть. Но Виктор очнулся. Он обнаружил себя живым, сидевшим в кухне за столом, а напротив расположился проклятый гость. Но перед глазами какое-то время всё ещё плыло. Лучше бы не переставало. Когда картинка обрисовалась чёткими контурами, Виктор с ужасом — непривычным всё же для каннибала — понял, что весь кухонный стол занимала половина от тела его мёртвой матери Людмилы. Рот и глаза женщины оставались открытыми. Её побледневшее лицо запечатлело предсмертный ужас от взора в самую настоящую пучину ада. Сухой язык уродливо вывалился изо рта, на нём уже закоптилась сгустками кровь. Точно такая же, но ещё жидкая, растекалась по столу, а часть её, что уже дотекла до края стола, монотонно ударялась об пол тяжёлыми густыми каплями. Демон-людоед так спокойно, хотя и с некоторой брезгливостью копошился в теле Людмилы. Но то была не та брезгливость, с которой сталкивался Виктор, когда забавы ради заставлял своих будущих жертв разделывать или есть плоть убитых им людей, а скорее ребяческое нежелание есть что-то пресное, что-то неприятное, когда бывает на столе что-то гораздо вкуснее. С какой лёгкостью с виду хрупкий парень оторвал от трупа женщины несколько рёбер. С каким смачным хрустом кости отошли от позвоночника — Виктор вздрогнул — даже он так не смог бы. А мышечные волокна так легко рвались, словно мясо уже заранее сварили. Но нет. В нём ещё оставалась кровь, придававшая водянистой густой сочности, которая шумно булькала в пасти зверя с человеческим лицом. — Не хочешь откушать со мною? — с неподдельной вежливостью поинтересовался юноша, обгладывая рёбра. — Какая досада. Что же ты, пятачок, с матушкою не делился? Худа и суха твоя матушка… — он так невинно сетовал на худосочное тело матери Виктора, будто говорил о неудачно купленном на рынке куске говядины. — Не люблю употреблять стариков. Ты, видимо, тоже, коли ещё не притронулся. Он предлагал Виктору без доли иронии съесть его мать. Не шутил, не язвил. Но был более чем серьёзен. Ужас пропитал воздух. Виктора трясло и знобило. Смрад смерти окутывал всё вокруг. Дышать становилось всё труднее и труднее. — Ты предпочитаешь приготовленное мясо? — Тварь была удивительно разговорчивой. Юноша поднялся со скрипучего табурета, по-хозяйски осмотрел полки, шкафы, антресоли и даже заглянул в гудящий старый холодильник. Увиденное заставило его ухмыльнуться: — Да ты повар, пятачок! Позволишь угоститься? Но демон-людоед не стал ждать одобрения. Он сам открыл одну из банок с засоленной человечиной и немного попробовал. — Без изыска. Я же уверен, что ты можешь лучше, ведь так? Ничего, я позволю тебе совершенствоваться! Ты будешь лучшим поваром! Осталось немного… Совсем же недолго. Лишь потерпи… Ох! Ты что-то уже чувствуешь? Оно пришло? И правда. Виктор начал ощущать что-то странное в теле: все мышцы стали надрываться от спазмов, с каждым разом их сокращения становились всё сильнее и сильнее, вынуждая мужчину срываться на дикий вопль, звучавший как истошный рёв раненого вепря. До того пересохший рот наполнялся густой пенистой слюной. В глазах темнело. Паника сгущалась. Сердце колотилось с такой силой, что казалось оно вот-вот остановится. — Осталось недолго. Ты умрёшь быстро… Но будешь жить вечно. Вместе со мною. Невыносимые страшные муки овладели телом, сожрали сознание, погрузив всё во тьму. Не стало ни единой мысли. Осталась будто бы только боль. И дикий смех, разрывавший тьму, что принадлежал самому дьяволу.***
— Вы мне тут чё заливаете, падлы?! — начальник РУВД Петроградского района Сайкин Пётр Григорьевич срывался на крик, голос его уже сипел — он орал на весь кабинет, в котором собрались покалеченные свидетели-потерпевшие, являвшиеся по воле случая ещё и милиционерами. Но Сайкин продолжал вопить: — Вы мне тут затираете про какую-то волшебную тварь? ВЫ ЧТО ПРИДУМАЛИ?!!! — Последний вскрик был настолько сильным, что чучело глухаря видимо для Сергея пошатнулось: ещё чуть-чуть и рухнет звериный труп с бусинами вместо глаз прямо на лысую голову уже далеко немолодого полкана. — Я что говорить в управлении МВД должен? Здравствуйте, а вы знаете, потерпевшие наши сотрудники рассказывают, что их какой-то мальчишка-людоед с зубами как у акулы покусал. ВЫ СЛЫШИТЕ ЭТО!? — Он со всей силой ударил ладонью по столу — глухарь снова попытался слететь со стены: видимо, птица тоже хотела заткнуть полковника, как и Сергей. — Миллер, ты чё мне тут рожи недовольные корчишь!? Ты этого пацана притащил? — Так точно. — МЫ НЕ В АРМИИ, ДЕБИЛ! Пухлое круглое лицо Сайкина раскраснелось, лысина заблестела от пота, казалось, что бедный мужик вот-вот лопнет от гнева. — Группировки покрываете, сволочи! Я вас всех на чистую воду выведу! ВЫ ВСЕ, СВОЛОЧИ, ПО ЭТАПАМ ПОЙДЁТЕ У МЕНЯ!!! Явно не это ожидали услышать пострадавшие милиционеры, не только раненые в неравном бою (а ведь кто-то был всё ещё в больнице из-за тяжёлых увечий), но и потерявшие друзей и товарищей. Сергей устал возражать, устал настаивать. Генеральной прокуратуре уже скорее всего доложили, что то были выходки какой-то ОПГ , и требовалось в срочном порядке установить, какой именно — а точнее найти, на кого свесить это дело. Но это уже было не дело Сергея и тем более не его напарника Андрея: этим занимались совершенно другие люди в органах. Но на этом нервотрёпка не закончилась: их мигом вызвали на место преступления, не успели они прикурить на улице рядом со своим участком в этот серый пасмурный день. — Серёга, срочно, там твой с московского района! И… Ну сам всё увидишь. Остальная группа уже там. Улица Орджоникидзе. Ничем непримечательный район с такими же непримечательными многоквартирными обезличенными домами. — Поступила жалоба на крики и ужасный запах в квартире одного из жильцов. Участковый вскрыл, а там… — В курс дела вводил уже заранее прибывший на место следователь московского района, состоявший, как и Сергей, в группе по ловле маньяка, орудовавшего в окрестностях уже больше года. Оперу Суховскому Петру не пришлось продолжать. С порога Сергея и Андрея встречала кровавая лужа, которая буквально ползла на стены. — Ну вот, Миллер! — продолжал чернявый Суховский. — Это квартира наших каннибалов. Двое их было. Представляешь? Мамаша и сынишка. — Убийцы сами где? — Ну, как сказать… Пали жертвой другого каннибала. Представляешь? Сергей оторопел, застыв прямо в прихожей. Кровь уже стыла в жилах, пока Андрей, смело заглянувший в ванную комнату, начал блевать. — Ты тут нам улики не заблюй, мальчик, — с едкой подковыркой сказал Суховский, совершенно не удивляясь реакции зелёного лейтенанта. Ей никто не удивлялся. Во всю суетилось следствие, никто не обращал внимания на чью-то тонкую душевную организацию. Сергей следом заглянул в ванную, откуда несло уже такой знакомой сладкой, приторной гнилью. Он обомлел, хотя в его практике доводилось сталкиваться со многим: чугунная ванна была с горкой забита расчленёнными телами разной степени свежести. Торсы девочек, девушек и женщин были перемешаны с отрезанными от них руками. Из грязных алюминиевых вёдер торчали уже потемневшие ноги. К горлу подошёл рвотный ком. Сергей сам с трудом удержался, чтобы не уподобиться бедолаге Спиридонову. Сюрпризы ждали оперативника и в кухне жильцов, где все полки были заставлены банками с человечиной, сготовленной как обычное мясо. На плите стояла кастрюля с уже скисшим супом, в котором плавали кусочки жертв безжалостных убийц. На столе покоилось верхняя половина тела старой женщины. Её грудная клетка была раскрыта, кости разломаны, а местами и вовсе отсутствовали так же, как сердце и лёгкие. Залитый уже засохшей кровью стол выглядел как небрежный алтарь сатанистов. — Ты погоди, это не всё, — поспешил добавить Суховский, указывая на дверь в комнату. Сергей прошёл внутрь и опешил: вместо люстры к потолку была подвязана мужская голова. К её языку прикололи сложенную записку. Миллер вопросительно глянул на Суховского, желая получить одобрение — тот кивнул — словно что-то знал. И вот записка уже у Сергея в руках. Он осторожно развернул сложенный бумажный лист, как будто бы боясь, что тот может рассыпаться из-за слишком небрежных и резких движений. Аккуратный почерк, непривычные современному русскому человеку некоторые буквы. Руки чуть дрогнули, но не выронили письма. «Какъ радостно писать тѣбе письмо. Я знаю, знаю! что ты прочтѣшь всё, что я скажу, и что мы свидимся вновь скоро. Сергѣй? Я правильно помню? Сергѣй. Мы перѣшли на "ты" въ послѣднюю нашу встрѣчу. Я чувствую въ этомъ что-то сакральное и интимное… Вѣдь я ужѣ вкусилъ твою плоть, ты помнишь?» Сергей скривился в оскале. «Нѣ пойми прѣвратно, но ты особѣнный, а оттого столь дорогъ. Имѣнно поэтому я оставляю тѣбѣ подарокъ — голову душегуба, что прервалъ жизнi всѣхъ этихъ людѣй. Его мать лѣжитъ на столѣ. Её я нѣмнаго отвѣдалъ, уж прости. Но лица нѣ тронулъ. Чтобъ вы могли узнать ея. Тѣло этой свиньи я забралъ. Оно мнѣ пригодится... И его мозгъ. Да, нѣ обѣссудьтѣ, но я былъ вынуждѣнъ забрать мозгъ.» Сергей хотел верить, что на этом обращение упыря к нему закончится, но последний абзац гласил: «Я успѣлъ разспросить его. Для тѣбя. Только для тѣбя. И я трѣбую, чтобы только ты дотронулся до моѣго труда... Я оставлю его тамъ, гдѣ мы встрѣтились съ тобою впѣрвые. Впѣрвые! Въ самый пѣрвый разъ, Сергѣй. Ничего нѣ перепутай!» Оставалось только надеяться на честность твари. Андрей и Сергей выехали на то самое место, как только закончили с работой на месте преступления. Почти затемно. Спиридонов трясся как осиновый лист, боясь нос высунуть из машины. Сергей не осуждал и понимал товарища, поэтому позволил тому остаться внутри, повелев: — Уезжай, если что-то пойдёт не так. Не надо спасать меня. Ты понял? Андрей нехотя кивнул. Оставалось только надеяться, что младший помощник поступит благоразумно и не сунется в схватку с самым настоящим демоном. Весь снег уже сошёл, обнажив посеревшую и пожелтевшую траву, прошлогоднюю листву и потемневший мусор. Дома, казалось, ещё сильнее накренились, желая поскорее отдаться на съедение почвенной гнили и раствориться в земле. Сергей обшарил каждую щель, каждую яму, рыскал, как голодная собака в поисках хоть чего-то съестного. Ничего. Последние солнечные лучи растворились в сизых облаках, отдавая тьме ночи и её глубоким теням на растерзание осиротевшие дома. Вдалеке виднелись горящие фары — Андрей всё ещё ждал его в машине. Хотя закрадывалось беспокойство: а что если упырь напал на него там? Нет, был бы хоть какой-то шум, а так — тишина. Только скрип веток, шуршание жухлой травы и скрип гниющей древесины. Запах сырости усиливался вместе с наступающим холодом ночи. Сергей собирался сворачиваться. Выключил фонарик, уже повернул назад, устало переставляя ноги. — Прости, Сергий, я задержался. Если бы сердце было из стекла, то оно бы с таким же характерным звоном разбилось, не убежав в пятки, а упав в них с высоты. Сергей почувствовал, как затылок обдало могильным холодом, а волосы зашевелились от мимолётного страха, который тут же пришлось обуздать. Милиционер развернулся. На крыше заброшенного дома сидел он — вампир. — Ты, как и граф Дракула, не очень любишь солнце? — Сергей решил тут же убедиться в своей догадке, но уверенности в том, что юный убийца ответит честно, не было. — Я имел честь читать этот роман, когда был ребёнком, ведь я довольно хорошо знаю английский, однако же не могу похвастать отсутствием акцента, как сам граф… Но я, как и он, света не боюсь. Не люблю. Но не боюсь, Сергий. Сергей ощетинился. Его рука уже лежала на оружии. — А какие у тебя слабости? — с недоверчивой усмешкой бросил вопрос Сергей. — Так я тебе и сказал! — вампир ответил с удивительно искренней и будто бы детской обидой, сведя почти белые брови на переносице. В Сергее что-то перевернулось: так же обижалась его десятилетняя дочь, когда он спрашивал её то, на что она не хотела давать ответа — считала слишком личным. О таких аналогиях думать совсем не было желания. — Ты что-то хотел мне отдать? — Рука крепко уже сжимала рукоятку пистолета. Но вместо быстрого многословного ответа вампир лишь подпёр щёку кулаком и задумчиво уставился на Сергея. В тот раз не показалось: глаза мальчишки действительно странно потрагивали. — Что с твоими глазами? — любопытство взяло верх над опером. Может, это связано с вампиризмом? Упырь нахмурился, продолжая внимательно наблюдать за милиционером. — Это с рождения. «С рождения». Сергей невольно нафантазировал себе за долю секунды историю про какой-то вампирский род, живший в неизвестном никому замке. Уже вообразил, какими могли бы быть родители-вампиры этого мальчишки: чопорные аристократы, пившие кровь из золотых кубков и веками убивавшие людей в окрестностях своих владений. Полёт фантазии перебил мягкий голос парня: — Я просто не могу понять, почему ты не умер… — А должен был?! — резко крикнул на него Сергей. По-своему дерзкие слова упыря всё же спровоцировали его выхватить оружие и нацелиться на вальяжно рассевшегося на крыше демона-подростка. Того, кажется, совсем это не смутило. — Да. — Его ответ звучал невозмутимо. — Эта свинья корчилась сутки, но всё же испустила дух от моего проклятья. — Свинья? Проклятья? — Викторь … — Лесцов? Зачем тебе его тело и мозги? Как ты его убил? Ты же обезглавил его уже после смерти? — Вопросы сыпались сами, но Сергей старался контролировать свой тон, хотя хотелось гневно кричать, а не уверенно требовать ответов. Упырь тяжело вздохнул и встал во весь рост. Сергей чуть было не нажал на курок. — Что мне твои пули… Я столько их собрал при жизни. Руки опера чуть дрогнули, пистолет словно потяжелел и потянул вниз, не давая держать прицел. — Всё, что я смог узнать. — Парень бросил в милиционера свернутые в трубочку исписанные бумаги, но он не стал ловить их: это значило бы потерю бдительности. — К слову, как тебе? — Вдруг он поднял что-то тёмное, лежавшее всё это время на другом краю крыши. Сергей уже решил, что голова человека — нет, слишком велика. — Мне кажется, Виктору больше подойдёт это. Ты бы слышал, как он визжал — как поросёнок! Голова кабана. Свиная голова, с которой всё ещё стекала бурая кровь. — Осталось всунуть в неё его мозги и пришить… — Что?... — Скоро ты сам всё увидишь! Сергей не сдержался и выстрелил. Почти попал. Но как же ловко увернулся этот мальчишка, растворившийся во тьме, точно призрак. От него оставался только запах старых могил и приторно сладкой гнили, мешавшейся с местной болотной сыростью. Точь в точь как тогда, когда этот чёртов упырь прокусил ему руку. Уже вернувшись к целому и невредимому Спиридонову, Сергей развернул листы бумаги. Там было всё, начиная от подробностей смерти семьи Лесцовых, заканчивая именами жертв двух каннибалов, которых опознать было бы невозможно. Но что теперь делать с этой информацией? Так просто с ней не явишься ни в один отдел, ни к одному начальнику. Убийца допросил другого убийцу. Где такое было видано? Да ещё и, судя по записям, забрал тело и мозги одного из людоедов с собой, чтобы ставить какие-то дьявольские опыты со своим проклятьем. Кто поверит? Сергей не знал, что делать. Но его предплечье, на котором остался уродливый рубец после вампирского укуса, болезненно заныло. Какое проклятье? И почему он должен был умереть? На такие вопросы точно не ответит ни одно следствие. Только этот адский выродок. А ведь Сергей даже не знал его имени…