Сумрак над Невой

      Петроградка, несмотря на довольно яркое освещение и тёплые огни, растворявшие тени, казалась невероятно мрачной и тёмной. Ампирные и барочные здания и их чопорные и элегантные в своём аристократизме фасады нагнетали бездушное молчание заснеженных улиц. Холодные дома выстроились в строгие ряды вдоль широких дорог, по которым безучастно проезжали автомобили. Всё реже и реже. Всё меньше и меньше. И никто не знал, в какой она опасности…       Кристина боялась лишний раз взглянуть на своего молчаливо улыбающегося спасителя. Его улыбка неживой клыкастой маской легла на белое лицо, в остальном лишённое эмоций. Кристина всё же бросила взгляд, чтобы ещё раз убедиться, что беззвучно шагающее существо рядом с ней не мираж — нет, настоящий, более чем. Она тут же резко отвернулась, боясь встретиться с ним взглядами.       — Неужели, я такой пугающий?       Он заговорил. Кристина тяжело сглотнула. Идти стало ещё труднее: ноги словно налились жидким свинцом, и их невозможно было оторвать от земли, по этой же причине она застопорилась на месте. Ответить на его вопрос девушка не решалась. Не только потому что страшно, но и потому что всё должно было быть очевидным. Или он не понимал? Не осознавал своей чудовищной жути?       — Прости за то, что в тот раз схватил тебя за волосы. Наверно, ты очень испугалась, — сказал он. Голос его звучал леденяще и спокойно, с некоторой долей сожаления, но отталкивающего и пугающего: он так легко просил прощения за то, что перепугал Кристину до смерти и чуть не покалечил её.       — Очень, — тихо откликнулась Крис, едва переставляя ноги. Он терпеливо ожидал каждый раз, стоило ей отстать. — Странные у тебя… манеры.       Он ничего не ответил, хотя Кристине показалось, что ему было, что сказать, и он даже хотел это сделать, но что-то вынудило сдержать всё при себе.       — Как тебя зовут?       — Какая разница? — этот ответ был довольно быстрым и резким, но звучал совсем беззлобно — скорее даже с досадой, прикрытой лёгким смешком.       Кристина насупилась, не получив ответ на свой вопрос, но страх всё же преобладал в каждой её неловкой реакции, делая из неё сжавшегося в испуге мышонка, а не возмущённую девушку.       — Мне же надо как-то к тебе обращаться…       — А ты хочешь ко мне как-то обращаться?       — Думаю, стоит, раз мы собираемся провести какое-то время вместе. — Говоря это, Кристина с трудом совладала с предательской жалкой дрожью в голосе. Ей хотелось звучать звонко и уверено, но получилось как-то глухо и неказисто. Не блеяние — на том спасибо.       — Какое-то? Кристина, с вами я готов провести хоть целую вечность!       Все слова застряли поперёк горла, и вместо осмысленной реакции на столь громкое заявление последовала неловкая икота. Кристине на мгновение показалось, что она готова блевануть ещё раз.       — Может, ограничимся одним вечером? — ляпнула Кристина, а потом в ужасе затряслась, осознавая, что так, возможно, подписала себе смертный приговор: вот после этого вечера и убьёт её! Кровь стыла в жилах. Пальцам на ногах стало ещё холоднее, несмотря на тёплую обувь и шерстяные носки поверх колготок. Про кончики пальцев рук и говорить было нечего: в спешке она обронила перчатки где-то в школьном холле.       — Мне так жаль, что я не могу согреть тебя своим теплом. Ведь у меня его нет. — Тон упыря звучал странно, будто глумливо и саркастично. Кристина вся сжалась и выдала с трудом только одно слово:       — Что? — она не знала, как ей реагировать: его фразы обескураживали и пугали — он безумен! И это не чарующая придурковатость, а пугающая до икоты и дрожи свирепая ненормальность, игравшая в стеклянных прозрачных глазах, в голубеющей бирюзе которых то и дело отблескивала краснота. «Прямо как у белых крыс…» — подумалось Кристине. Крысы ей нравились, но не настолько.       Мимо прошли люди! Группа молодых мужчин, но они, казалось, даже не заметили пару молодых людей. Кристина хотела крикнуть им, но с уст сорвался только беззвучный всхлип.       — Да, если я их съем, то стану теплее и смогу тебя согреть…       — Нет! Не надо! — Как-то вовремя она успела, к своему искреннему удивлению, схватить упыря за руку. Холодная. Обжигающе холодная. Это заставило её отпустить его мертвецки ледяную ладонь, вскользь касаясь ещё более холодных длинных тонких пальцев: такой же безжизненной прохладой обладало тело её дедушки, лежавшее в гробу в день последнего её с ним прощания. Перед глазами пронёсся образ восковой маски, которой стало после смерти некогда живое лицо весёлого морщинистого старика. Тёмный гроб, венки, цветы, слёзы, понурые лица и запах смерти, исходивший от свежевырытой могилы, готовой принять в свои объятия бездушное пустое тело почившего старика.       Коснувшись руки упыря, Кристина дотронулась до самой смерти, отчего всё тело пробрало непередаваемой неосязаемой и иной прохладой, отличавшейся от той, что пронизывала звеневший морозом влажный декабрьский воздух. Неприятные колючие мурашки покрыли спину, плечи и руки девушки — дрожь усилилась.       Она, пытаясь согреть опалённые мертвецким холодом пальцы, сжала их другой рукой, но раздиравшее душу ощущение опустошающей нутро эфемерной стыни не проходило. Кристина напугано таращилась на безымянного юношу, не силясь спросить то, что так её интересовало.       — Я уже давно умер.       — У-у-умер? — Дрожало не только тело, но и голос Кристины. В голове щёлкнула глупая мысль: почему-то ей казалось, что подобных ему обращают при жизни, кусая или проклиная, и потом они становятся такими. Что-то такое было в каких-то ужастиках. На её вопрос упырь улыбался. Это пугало ещё сильнее.       — Знаешь, я оказался не в том месте и не в то время. Почти как ты сегодня, но с тем отличием, что надо мною таки надругались, но насилие было несколько иного толка. — Хищно улыбаясь и сверкая глазами, он развернулся к ней и расправил плечи. Высокий рост давал ему возможность возвышаться над беспомощной жалкой девушкой, которая только и могла бросать на него жалобные взгляды исподлобья, подобно забитой крошечной зверушке, загнанной в угол кровожадным охотником. Но опасный глумливый оскал упыря смягчился, стоило ему с ног до головы оглядеть щуплую невысокую и до смерти напуганную девушку.       Кристине же его слова врезались куда-то глубоко, уже не леденя душу, а пронзая её болезненным морозом. Она рискнула спросить:       — Что с тобой сделали? — голос Крис жалко дрожал, точно стекло в окне во время землетрясения, которое вот-вот разобьётся. Она звучала как заика.       Упырь со свирепым безумием улыбнулся, его рот растянулся, обнажая нечеловеческие ряды острых зубов, которые всем своим видом кричали: «Я сожру тебя! СОЖРУ! Вырву твою плоть» Кристина боялась лишний раз шелохнуться, глядя на этот кошмар, скрывавшийся за губами на ангельски красивом лице.       — Горячий металл. Холодный металл. Свинец и сталь. Думай сама, моя милая леди, — насмешливо пропел он, кокетливо подмигнув.       — Тебя застрелили? — испугалась Кристина. Удивительно: она знала, что её отец и его прихвостни часто стреляли в людей, и часто со смертельным исходом. Как-то раз она даже увидела бандитский самосуд своими глазами. Но тут перед ней стоял такой же, как она — совсем юный — парень, который с пугающей игривостью намекнул на то, что его кто-то нашпиговал свинцом и убил, как это делают сейчас бандиты в её городе без малого каждый день, решая таким образом различного рода конфликты и вопросы.       — Ну почти! Я не умер от этого. Нет-нет. Я так хотел жить! — Упырь жутко рассмеялся, прикрывая зубы ладонью, словно он не хотел этими костяными кольями напугать Кристину ещё больше (или же это просто его личная привычка).       «Я так хотел жить» — стало дурно от этих слов. Она не знала, как реагировать, что делать: сочувствовать, злорадствовать, бояться или негодовать — столько эмоций, столько переживаний, которые смешивались между собой, Кристине даже казалось, что они не принадлежали ей — она принадлежала им. Страх перед ним, страх за свою жизнь, ужас от смерти — ужас от его смерти. А он расслабленно продолжил:       — В отличие от моего брата, я не умер. Не знаю, сколько раз в меня выстрелили, но я оставался жив. Ему вот хватило одной пули в живот. Забавно, ведь Саша считал меня дохляком. — Упырь не то глумливо, не то нервно хихикнул. — Несколько раз меня ударили штыками и пару раз прикладом. Ты же знаешь, что это?       Она знала, к своему несчастью: это позволило рисовать в сознании слишком чёткий образ случившегося и красочно представлять на себе, на своём ещё живом и чувствовавшем теле, как все те ужасы могли ощущаться — все мышцы свело от воображаемой фантомной боли, но даже близко не похожей на то, что испытал он. Но сознание уцепилось за другое:       — Саша — это твой брат?       — Ох да! Мой старший брат, Александр Александрович!       Паника насыщалась и сдавливалась тоской, превращаясь в отравляющий концентрат. У него когда-то была семья — прямо как у неё: отец, мать и даже брат! У Кристины был тоже старший брат Антон, но он уехал учиться в Москву ещё четыре года назад и навещал их крайне редко. А тут два брата умерли рядом — от этого почему-то становилось не по себе. Быстро текущие мысли привели её к немому вопросу: «А что с братом? Он тоже теперь такой? Он тоже теперь ест людей?»       — Ты что-то хочешь спросить? Спрашивай. Я сегодня удивительно разговорчив. Такая чудесная погода!       Тут же задул пронизывающий колючий ветер, пробиравший до самых костей, немного покачнувший и заставивший Кристину сжаться и беспомощно обхватить себя руками, в надежде хоть как-то сохранить тепло. Упырь, даже не дрогнувший от лютого режущего холода, с интересом наблюдал за яркими реакциями замерзшей и перепуганной старшеклассницы. Его почти белые волосы хаотично развевались в такт порывам ветра, придавая его образу что-то мистическое и потустороннее — призрачное, а глаза горели каким-то звериным и безумным любопытством: в них то и дело пробегал красный дьявольский огонёк.       Кристина уже больше жалобно, чем опасливо оглядела упыря, одетого совсем не по погоде: в таком и осенью можно было замёрзнуть.       — Тебе… тебе не холодно?       Она ждала ответа в роде: «Нет!», «Ничуть!» и что-то подобное, но вместо слов упырь одарил её очередной бесноватой улыбкой и взглядом, не излучавшим ничего, кроме мрачности и какой-то ядовитой тоски. Да, вопрос тупой — Кристина быстро смекнула.       — Прости… — сконфузилась она. — Я… я… просто не каждый день разговариваю с мёртвыми.       — Я знаю. Я у тебя первый.       Звучало не то, что жутко, но очень странно и немного наивно. Кристина несмело ухмыльнулась: улыбка с трудом, но всё же пробралась сквозь ледяной лес опаски и тревоги.       — Пойдём? — он протянул ей свою холодную белеющую — почти синеющую — руку. — Я не сделаю с тобой ничего дурного.       Кристина вспыхнула внутри чем-то странным: что-то заставило сердце звучным стуком заявить о себе хозяйке, щекотно пробирая всё внутри груди теплом, которое степенно густым потоком опускалось к похолодевшему до этого со страха животу. Что-то стало согревать и наполнять кровь в жилах диковинной энергией — сердце ускоряло ритм, но совсем не так, как буквально мгновение назад. Иначе. Кристина коснулась его ледяной ладони, и её обдало холодящим душу ужасом, смешавшимся с неведомым ранее благоговейным трепетом. Зерно смелости дало ей силы взглянуть в его глаза — два блестящих ларимара, которые игриво переливались множеством бликов в огнях уличных высоких фонарей.       Они брели то по пустым, то по достаточно оживлённым улицам, петляли через тенистые дворы из желтоватых и бурых домов; прошли мимо спящей островным каменным сном Петропавловской крепости, пересекли Биржевой и Дворцовый мосты , после чего несчастная школьница совсем околела, побитая стылым ветром с Невы и её рукавов. Продрогшая и уставшая Кристина искренне надеялась на более короткий путь, но вместо этого упырь провёл её мимо Адмиралтейства по одноимённой холодной набережной. Стало очевидно, что он хотел пройтись мимо заснеженного Александровского сада и выйти к началу Невского проспекта, а оттуда сквозь арку попасть на Дворцовую площадь.       Наконец, они вышли на очаровывавший своей каменной строгостью Невский проспект. Пышные фасады, помпезные колонны, ажурные узоры и лепнина на углах, окнах и стенах зданий на широкой, казавшейся бесконечной улице сотворяли из одного лишь кусочка огромного города свой живой и стремительный мир, в котором идеально сочетались яркость сотен оранжевых огней и строгость европейского колорита в архитектуре. Тут было гораздо светлее, чем где-либо ещё в такое время в Санкт-Петербурге.       Упырь не говорил, но Кристина видела, как он с огромным удовольствием весь их путь разглядывал дома с балюстрадами и барельефами, мосты и проезжавшие мимо машины. Люди — потенциальная еда нежити — его совсем не интересовали.       — Ты... Ты бывал тут раньше? — осторожно поинтересовалась Кристина, не менее боязливо поглядывая на излучавшее пугающе невинный восторг лицо упыря, словно он тут турист.       Тот лишь украдкой взглянул и ответил:       — Я так много лет тут прожил, но всё диву даюсь, как же расцвел мой Санкт-Петербург! И как опустели каналы...       Кристина с трудом разделяла этот восторг: она замечала лишь здания, нуждавшиеся в реставрация, местами побитые дороги и мусор по углам. Но слова о многих годах жизни девушку заинтересовали:       — Так ты местный?       — Ja, ja!       «Немецкий?» — заключила в уме Крис: в школе она изучала английский, но любила группу Rammstein, так что пару тройку слов знала.       — Ты знаешь немецкий? — с неподдельным интересом уточнила она.       — Haargenau. Das ist meine zweite Muttersprache!       — Ого... — Кристина искренне удивилась: сказал он немного, но эти слова живой мелодией сорвались с его уст, очаровывая своей незатейливостью и простотой. За этим последовал ещё один вопрос: — Ты немец? А имя у тебя тоже немецкое?       — Русский немец. Das passiert .       — Здорово... А имя?       — Ты такая неугомонная! — Он хохотнул и игриво подмигнул, отчего у Кристины душа в пятки ушла. — Хорошо. Я скажу тебе, ведь ты согласилась провести со мной этот вечер — считай, моя благодарность тебе.       «Согласилась? Да как тут откажешь... Всю кровь выпьешь и не подавишься!» — пронеслось в голове у Кристины перед его ответом.       — Серафим.       Кристина вскинула брови от удивления: она ожидала чего-то совсем другого, чего-то более мрачного и таинственного, а тут такое — но красивое.       — Необычное имя, — несмело отреагировала она, плетясь рядом. — У меня нет ни одного знакомого с таким. Оно... Красивое.       Кристина краем глаза заметила, как уголок рта Серафима приподнялся в тоскливой ухмылке. А он продолжил:       — Я родился с одной очевидной особенностью: я был полностью белым. Albinismus. Ich sehe aus wie eine weiße Ratte. Das passiert auch ... Родители и прочая родня обозвали меня ангелок — так я стал Серафимом. Огненный ангел! Помпезно, да не под меня... Но раз уж на то была воля дражайших маменьки и папеньки, кто я такой, чтобы противиться. Верно?       Кристина, обескураженная откровениями, кивала с выпученными глазами, задрав голову, чтобы лучше видеть его лицо, мимику и горящие чем-то непонятным, но интригующим глаза.       — Ты удивительно разговорчивый, — подметила она. Интонация оставалась сдавленной и боязливой, но она решила пользоваться сговорчивостью этого Серафима: вдруг сможет узнать что-то полезное и выживет.       — Да, это правда.       — А при жизни ты такой же был?       Серафим явно ухмыльнулся, многозначительно поглядев на Кристину. От взгляда его холодных стекольных глаз у неё кровь стыла в жилах, из-за чего даже руки с ногами с трудом шевелились, хотя пальцы и без того мёрзли даже в карманах пуховика.       — Мне сложно сказать, был ли я таким. Мне хотелось общаться, но у меня это получалось из рук вон отвратительно. Да и люди не особо горели желанием якшаться с белым, чуть слеповатым уродцем, — говорил Серафим. Его взгляд упал на руки в карманах Кристины. — Твои руки. Тебе очень холодно?       — Ну да. Я ведь живая. Пока…       Упырь улыбнулся, но не показывая зубов. Так он даже казался Кристине очаровательным. Очаровательным! От такого осознания и восприятия она чуть не взвизгнула.       — Нормально. В карманах ничего, — объяснилась она.       — Я могу достать тебе новые.       Кристина выпучила глаза и чуть не отпрыгнула назад, звонко озвучив свою догадку:       — Ты ради перчаток для меня убьёшь кого-то?!       — А почему нет? — невинно и с по-детски шаловливым лицом поинтересовался Серафим, важно поставив руки на бока.       Кристина судорожно замотала головой и замахала руками.       — Нет-нет! Так мы делать не будем! И вообще… хватит убивать людей!       — А отцу ты своему так же говоришь?       Колкое замечание ударило Кристину аки нож. Брови нахмурились от злости и обиды: ему не надо было кусать её зубами, чтобы сделать больно. Но в чём-то Серафим прав — оттого становилось ещё хуже и паршивее на душе. А что она могла? Что могла сделать обычная старшеклассница против взрослого мужчины, уже решившего всё для себя и выбравшего свой путь — кровавый.       — А смысл мне ему что-то говорить?       Кристина подняла взгляд и посмотрела вдаль: в самом центре площади, недалеко от Александровской колонны, красовалась большая зелёная ёлка, на ветках которой покачивались самые разные игрушки и другие украшения. Людей тут было немного, но кто-то всё же крутился у хвойной красавицы и бродил по заметённой снегом брусчатке.       — Зачем нам тут танцевать? — спросила она, взглянув на стоящего к ней спиной и смотрящего на арку здания Главного Штаба Серафима.       — Мне так хочется.       — И у этого нет причины?       — Просто хочу.       Отвечая на вопросы, Серафим ни разу не обернулся, вместо этого он поднял голову выше, явно чтобы сфокусировать свой взгляд на Колеснице Славы, величественно возвышавшейся над ними.       — Я никогда не мог разглядеть её настолько чётко, как могу сейчас, — вдруг выдал он.       — Что?       — При жизни я не мог похвастать отменным зрением.       Кристина догадалась, о чём говорил Серафим, и машинально кивнула, хотя он даже этого не увидел.       — Как ты стал таким? — очередной, но такой важный вопрос, созрел лишь сейчас и прозвучал для ушей самой Кристины как-то громогласно и звонко, словно целью было не обратиться к увлечённому скульптурой юноше, а докричаться сквозь арку до кого-то, кто стоял аж на Большой Морской улице.       Серафим обернулся, поставив одну руку на пояс, и прозорливо улыбнулся, словно он предвидел этот вопрос и знал, что именно тут Кристина его озвучит. Его подрагивающие радужки не умоляли явности того, насколько пристально он глядел на дрожавшую уже больше от мороза, чем от страха школьницу.       — Думаю, то была сделка с дьяволом, — непринуждённо и легко сказал он, продолжая тянуть ехидную улыбку.       Кристину же ответ заставил встрепенуться.       Сделка с самим Дьяволом! Это порождало массу вопросов, начиная от существования ада и рая, заканчивая правдой о Боге и Сатане. Не врала ли религия? Есть ли смысл уверовать и уже сейчас начать замаливать грехи? Кристину трясло от трепетного вожделения услышать истину из первых, так сказать, уст. Серафим будто читал её как открытую книгу, видел в её увлажнившихся голубых глазах все эти вопросы, отчего его улыбка становилась ещё шире и хитрее, и из-под губ уже начали выглядывать кошмарные острые клыки.       — Ты был в аду? — сдавленно прошептала Кристина, прижимая замёрзшие руки к груди.       — Нет.       Ответ удивил девушку.       — А как же ты… ты… Ты что-то видел, когда умер?       — Неа.       Его «неа» отдалось в ушах Кристины как едкая насмешка и попытка Серафима удержать смех при себе, будто бы её любопытство звучало и выглядело как что-то безмерно глупое и наивное. На белеющем гладком лице нежити отражалась неприкрытая ничем издёвка.       — Бога, по-твоему, нет? — Кристина хоть и желала знать, но всё же боялась услышать ту самую истину.       — Был бы, не был бы я здесь, Кристина. — Лицо Серафима внезапно переменилось в эмоциях, отразив ребяческую озлобленность. Под хмурыми белыми бровями блестели полные обиды дрожавшие глаза. — Давай не будем об этом. Не сейчас.       Серафим сделал несколько уверенных шагов по направлению к Кристине, чем не на шутку испугал её, и она чуть не споткнулась, попятившись назад. Она могла упасть прямо на спину, но ею же она ощутила, что ладонь оказавшегося совсем близко мертвецки бледного юноши не дала ей встретиться с твёрдой брусчаткой и плотно истоптанным снегом. Кристина глазом моргнуть не успела, как Серафим притянул её к себе, и она оказалась в его холодных, но крепких объятиях. Сердце бешено забилось, стук отдавал в уши, дыхание то и дело сбивалось, хотя она даже не двигалась — лишь прижималась щекой к груди упыря, внутри которой что-то слабо постукивало. Глаза Кристины расширились: сердце?! В груди мертвеца слабо билось сердце! Отпрянуть не получилось, и дело было даже не в крепкой хватке Серафима, а в её желании послушать ещё — убедиться наверняка.       — Оно нечасто так делает, — добавил невзначай Серафим, определённо поняв, что так огорошило плотнее прильнувшую к его груди девушку.       Несмотря на мертвецкий холод, исходивший от него, Кристина не торопилась отстраниться. В этом стуке она не только что-то слышала, но и что-то чувствовала: какой-то незатейливый, но цепляющий ритм, такой простой и живой? Всё же ей стало неловко, и она отпрянула, смело взглянув в блестевшие глаза Серафима. Он осторожно взял её за руки. Кристина чуть поморщилась, ощутив холод, исходивший от его пальцев, но это перестало играть хоть какую-то роль, стоило порывам мощнейших ветров ворваться на площадь, поднимая ввысь искрившийся белый снег.       Музыка. Появилась музыка. Игривые трели скрипок и флейт слились со свистом ветра, окутав всё вокруг живой, наполненной сиянием композицией, которую Кристина никогда прежде не слышала. Она была готова поклясться, что даже снежинки, кружившие вокруг них бурным плотным потоком, не только сияли магически ярко, но и мелодично звенели, придавая скрипичным и духовым партиям кристальных переливов.       Серафим не выпускал рук Кристины из своих. Казалось, они вбирали тепло её тела и переставали быть такими ледяными. Ноги будто без ведома хозяйки немного неуверенно выписывали хаотичные квадраты, следуя за более уверенным в своих действиях партнёром по танцу. Несмотря на бурные порывы воющего ветра, тащившего за собой волшебно мерцающий снег, Кристине стало тепло. Жар переполнял тело. Страх исчез. Стало так легко. Она заулыбалась и рассмеялась, несмотря на то, что мороз всё ещё больно щипал румяные щёки.       Кристина, поборов смущение, осмелилась взглянуть на Серафима. На его безжизненно мраморном лице живым огнём горели смотревшие прямо на неё глаза. Он легко и мягко улыбался. Совсем по-человечески. Их почти не моргавшие взгляды встретились. Сердце билось так быстро и сильно, что Кристине почудилось, что вот-вот, и оно вырвется из груди! Что-то внутри окрыляло и мягко щекотало внизу живота.       Её тянуло к нему. Мощнейшим магнитом. Кристина не могла глаз отвести от его красивого серо-белого лица и горящих чем-то диким и по-звериному манящих глаз. Расслабленная лёгкая улыбка прогоняла прочь из головы последние здравые мысли.       Задорным эхом в трели вальса ворвался неживой, но бойкий смех. Отзвук безумного девчачьего хохота вторгнулся вместе с глумливыми диссонирующими аккордами, что были сотканы из назойливо бренчавшего звона металлических бубенчиков.       Эхо демонического женского смеха стремилось навязать свою безумную арию, разрывая уже сотканную Серафимом магию звуков, и надругаться над гармонией композиции.       Головокружительный танец в снежном плену прервался так же резко, как и начался. Кристина снова обнаружила себя в крепких объятиях, но больше она не слышала стука сердца упыря, отчего у неё самой внутри всё будто замерло на миг. Серафим жутко хихикнул, крепче прижав Кристину к себе. Страх мгновенно вернулся.       Площадь пустовала. Все люди куда-то исчезли. Стало безмолвно, тихо и пусто.       — Прости, я тебя задержал.       — Сколько мы…       — Понятия не имею. Но тебе нужно уходить.       Ветер мрачно свистел над их головами, то вздымаясь вверх, кружа над крышами, то опускаясь к земле, унося за собой снег.       — Веселишься?!       Кристина от испуга взвизгнула, даже не понимая, откуда донёсся кричащим эхом женский голос. Вопрошающе она посмотрела на Серафима, сжимая его ладонь, но теперь на его лице она видела ту самую хищную улыбку — дикий оскал из острых зубов, от которого кровь стыла в жилах и тряслись колени.       Одно мгновение растянулось в ужасающую вечность, но, несмотря на страх, Кристина не отпускала холодную руку Серафима. Напротив, ей хотелось увести его вслед за собой — она чувствовала что-то неладное.       — Ты ещё попляшешь у меня, сучье отродье… Я твою суку трахну прямо здесь и сейчас! Я вас обоих трахну! А потом все мои братья и сестры выебут вас по кругу!       Женский крик, срывавшийся на какой-то загробный нечеловеческий рёв, напомнивший рык не то медведя, не то разъярённого кабана, напугал Кристину куда сильнее, чем трясущийся от очевидного гнева Серафим. Она почувствовала, как упырь крепче прижал её к себе, всё его тело странно напряглось. Кристина со всей наивностью и жалкой надеждой на что-то захотела предложить Серафиму просто убежать прочь, как вдруг он сказал:       — Кристина, уходи по тому же пути, по которому мы пришли, и даже не думай оборачиваться. — Его голос звучал до предела натянуто.       — Кристина, не уходи! Не уходи! Я выебу и сожру тебя, маленькая рыжая сука!       У Кристины сердце провалилось в пятки. Со страху хотелось закричать и зажмуриться, но вышло только промычать что-то жалкое и выпучить глаза, увидев, что на крыше высокого жёлтого здания Главного Штаба, прямо на статуе Колесницы Славы, вальяжно сидели громко и зловеще хохотавшие чёрные фигуры с длинными острыми хвостами и козьими рогами.       Но теперь это не присказки — это настоящие черти. Точно не сдержится. Всё, что ещё осталось в желудке, плотным горьким комом встало поперёк горла Кристины. Она чувствовала, как её начало мутить. Ни о каком побеге не могло идти речи, пока мерзкая рвота не окажется за пределами её измученного тревогой и ужасом тела. Это черти. Кристина сразу вспомнила присказки деда о том, как бесовские отродья любят сквернословить, чтобы привлечь больше тёмной силы, поэтому дед запрещал ей ругаться: "Тёмную силу призовёшь — беду накличешь".       — Какой же ты хуёвый кавалер! Перепугал бедняжку до усрачки, протащил сюда по такой стуже и теперь прогоняешь! Лучше отдай мне! Я и мои братья согреем её, раз ты не можешь, сраный половой демократ.       Серафим еле слышно хихикнул.       — Кристиночка, иди отсюда. Тебе ни к чему слышать всю эту мерзкую брань.       — Кристиночка, иди к нам! Наши хуи такие горячие, а его даже не стоит! Что при жизни вялый стручок, что сейчас! УБОЖЕСТВО! Только и можешь свою словесную деликатность соблюдать, недоносок!       Кристина с земли слышала тяжёлое хриплое дыхание бесовских существ, что нависали над ними уже с карнизов. Волосатые, с горящими красными огнями глазами, они клацали клыкастыми пастями, из которых текли белые густые слюни, делавшие их похожими на бешеных собак со свиными рылами и козлиными рогами. До смерти испуганная девушка не могла даже сглотнуть, пыталась проморгаться, надеясь, что страшное наваждение испарится, но ничего — ничего не помогало. Жалобным взглядом она окинула окрестности — никого! Совсем никого! Как такое было возможно? Неужто, это магия чертей. Понимая, что ей никто не поможет, оставалось уповать на своего сомнительного защитника, глаза которого уже тоже горели алым пламенем.       — Кристина, выходи через арку, как я тебе сказал. Я тебя догоню. Никто тебя не обидит.       Голос Серафима звучал на удивление мягко и заботливо. Так же с ней говорил отец, когда она была совсем маленькой, когда обещал никому не давать в обиду — сердце пропустило удар. Губы дрожали в попытке произнести хоть слово. Изо рта вырвался только глухой писк от испуга, когда самый огромный чёрт — тот, что и говорил с Серафимом, — прорычал:       — Беги, сучка рыжая! Я всё равно тебя сожру!       — СОЖ-Ж-Ж-РАТЬ! — закричали хором остальные бесы, готовясь спрыгнуть вниз.       Из груди Серафима послышалось рокотание, из пасти — ртом это назвать уже было сложно — донёсся глухой хрипящий рык. Он оттолкнул Крис от себя, и та увидела, как жутко сгорбился до сего момента относительно нормальный юноша, как его уши стали острее, кожа серее, клыки больше, а лицо исказилось в чудовищной демонической гримасе улыбавшегося оскала.       — Ублюдочная рогатая сука, приблизишься к ней хоть на десять метров, я размозжу твоё свиное рыло и вырву твои блядские кишки, и украшу ими весь Невский проспект.       Услышав этот хтонически рычащий, уже нечеловеческий голос, напоминавший глубинный рык невиданного страшного зверя, Кристина закричала от испуга и отпрыгнула назад, чуть не споткнувшись. Но то, что стало с лицом Серафима, повергло её в настоящий ужас — его облик претерпел изменения: череп деформировался, хищно вытянулся и едва ли напоминал человеческий; и без того огромные острые зубы стали ещё больше и острее, а вместо глаз остались только рубиновые огни — весь этот чудовищный лик обрамляли почти белые волосы, небрежно свисавшие вниз длинными взлохмаченными прядями.       Кристина даже не осознала, что ноги несли её прочь с площади. Ветер, со всей силы бьющий в лицо, так и норовил задержать её или вовсе не дать убежать. Брусчатка под ногами оказалась довольно скользкой, из-за чего случилось неловкое и болезненное падение на колени. Если бы не вовремя выставленные вперёд руки, она бы точно столкнулась с рельефным тротуаром лицом.       Не оглядываться. Серафим сказал, что нельзя оглядываться.       За спиной слышались околозвериный визг, рычание, звуки ударов, женские крики, мешавшиеся с истеричным плачем и странный бренчащий лязг. Громко и мерзко рвалась чья-то плоть, звучно лилась кровь, хлюпали органы, падавшие вниз. Красные огни зловещими линиями и бликами ползли по высоким жёлтым стенам внутри арки, словно стремясь догнать мешкавшую и перепуганную Кристину.       Спасительный выход был близко. Со стороны Большой Морской даже виднелись люди. Тёмные силуэты двигались ей навстречу. Кристина хотела закричать, чтобы они разворачивались и бежали прочь, но получилось только ещё раз упасть и больно стукнуться грудью и локтями об землю.       — Эй, вы куда так, бежите гражданочка? — спросил Кристину незнакомец. Она подняла на него взгляд и увидела, что это был милиционер, уже довольно немолодой. С ним было ещё пятеро его коллег в форме. Зашуганная трясущаяся школьница пыталась сказать хоть что-то, но язык как будто онемел и распух, оттого не желал двигаться и заполнял весь пересохший рот. А вот глаза ощутимо увлажнились, и обветренные щёки обожгло горячими слезами.       — Это же… — сказал второй.       Кристина выпученными глазами уставилась на него — этот тот милиционер! Тот самый, что спас её и её друзей от Серафима весной! Милиционер же изумленно таращился то на неё, то на другую сторону арочного прохода. На его светлой коже и в льдисто-зеленоватых глазах Кристина видела отблески алого адского пламени, вспыхнувшего на Дворцовой площади. Он заворожённо смотрел туда, куда ей Серафим смотреть запретил.       — Что там творится? — Милиционер снова посмотрел на Кристину, не сводившую с него взгляд. — Это он?       Кристина скованно кивнула.       — Ты не ранена?       Она молча помотала головой, пока милиционер помогал ей встать.       — Не ходите туда! — в итоге вырвалось у неё. — Он не один! Это опасно! — Кристина предприняла жалкую попытку потащить следователя за собой, но едва ли ей удалось хотя бы на сантиметр сдвинуть ошеломлённого мужчину с места. Его коллеги тоже заворожённо глядели на свет, тянувшийся с площади. — Нельзя!       — ТВОЯ ДУША ДОЛЖНА БЫТЬ НАШЕЙ! ОТДАЙ! ОТДАЙ!!!       От нечеловеческого возгласа задрожал воздух. Хохот, звериный рёв и бренчание бубенчиков наполнили влажный морозный воздух.       Кристина снова попыталась растолкать милиционера, жалобно глядя на его замешкавшихся товарищей. Но стоило ей взглянуть на лицо своего первого спасителя, как девушка в ужасе обомлела.       Его глаза светились красным огнём. В точности как у Серафима.