Сумрак над Невой

      Кристина не заметила, как оказалась в отделении милиции. Она даже не поняла, куда именно её привезли: все заведения подобного толка казались ей совершенно одинаковыми — мрачные, обшарпанные и злосчастные места, в которые стекались не самые положительные персонажи с улиц ближайших кварталов.       Вот и она сидела в качестве персонажа, но с тем отличием, что оказалась в роли очевидицы происшествия. Более того, со слов гнусавых оперов, чуть не стала жертвой. Она и сама это знала. Опять. Второй раз. В первый раз этот таинственный Серафим сказал ей о том, что у неё находится некая вещь, принадлежащая ему, а во вторую их встречу даже не обмолвился и словом о ней. Странный. Очень странный. Но Крис была уверена, что он ещё даст о себе знать. И об этой вещи. Но как долго придётся ждать? Уж лучше в этот раз целую вечность.       Её же тем временем пытался опросить милиционер, привёзший сюда (кажется, он представился как капитан Солод), но ничего внятного она из себя выдавить не смогла: одно сплошное «бе» да «ме». А что сказать? Кристина знала не больше их самих, а то и меньше. Ей вообще всё случившееся казалось каким-то сном, чем-то нереальным и недосягаемым, что произошло не с ней. Всё ощущалось как будто бы «со стороны», начиная с нападения упыря на её обидчиков, заканчивая этими странными плясками с её потенциальным убийцей на площади.       Но Серафима, его повадки, голос и блеск в глазах она запомнила настолько ясно и чётко, что они продолжали всплывать без явных причин перед глазами сами по себе, напоминая дурманящее, но всё же чуть-чуть пугающее видение. И музыка. Музыка, которая играла там. Как знать, будь этот парень живой, может, стал бы отличным композитором. Если бы он был жив. Ведь правда: его кто-то убил. А всё могло быть совершенно по-другому. Может и вправду стал бы обсуждаемым и признанным музыкантом. Но нет. Он умер. И ничего не совершил, ничего не оставил после себя. Сердце неприятно защемило.       Опер задал тем временем очередной вопрос:       — О чём вы говорили? Мы точно видели, что вы о чём-то говорили. Рассказывай давай, это важно. — Следователь звучал вполне себе спокойно, но что-то в нём было совершенно нерасполагающее. Кристине так хотелось сослаться на то, что никто без присутствия родителей опрашивать её не имел права, но так уж вышло, что ей уже шестнадцать: опрашивать и во многих случаях даже допрашивать можно (насколько ей было известно). Разве что всю ночь держать не станут. Хотя можно было попытаться настоять на присутствии законного представителя — надавить на жалость слёзными уговорами. Кристине не хотелось вариться в этом одной, но хотелось ли ей впутывать во всё это родителей? Она колебалась. Чувствовала себя виноватой в том, что с ней происходило, что ввязалась во что-то по-настоящему опасное. Хотя стоило Кристине взглянуть в мутно-серые холодные глаза невзрачного милиционера, как что-то зудящее пробежало в области живота: захочет — пытать начнёт. Прямо как прихвостни её отца.       — Он… — она с трудом подбирала слова. — Он просто хотел погулять со мной.       Капитан Солод недоверчиво вскинул брови и хмыкнул.       — Погулять, говоришь… Да не трясись ты так. Я тебя только опрашиваю. Допрашивать тебя потом будут.       Его вполне обычное нейтральное лицо в свете лампы как-то резко приобрело уж больно гнусные черты, отчего всё нутро Кристины закоробило побольше, чем от клыкастой улыбки Серафима, но она не понимала, в чём дело.       Кристина взяла себя в руки для ответа:       — Да. Он позвал меня погулять. Сказал, что хочет потанцевать со мной на площади. Так и было… А потом появились вы. Больше я ничего не знаю. Отпустите меня домой, пожалуйста.       Губа капитана нервно дрогнула. Всем видом он демонстрировал спокойствие и равнодушие, но весь этот фальшивый образ сквозил чем-то скверным.       — Предположим. — Слушая её, следователь что-то быстро записывал. Он быстро выводил ручкой слова, сказанные ею, на пожелтевшем листе бумаги. — Он предлагал тебе встретиться ещё?       «Какие странные вопросы… Зачем ему что-то предлагать? Он сам берёт и приходит…» — пронеслось в голове у Кристины, но озвучивать свой внутренний монолог она не решилась.       — Может, он говорил тебе, где ты его можешь найти?       — Ничего не говорил… Я ничего не знаю! Правда!       Через какое-то время непродуктивного разговора ей дали перерыв. Кристина всё же решила позвонить родителям с телефона, что имелся в кабинете опрашивающего её следователя.       Её грызла совесть от осознания того, как же бабушка извелась, ожидая её дома, но звонок всё же был адресован маме. Сказать бабушке, что она в отделении милиции, не решилась. Отчеканить факт в трубку матери оказалось значительно проще:       — Я в милиции, мам.       Некоторое время сохранялось молчание. Кристина уже закатила глаза, представляя выражение лица родительницы на том конце провода.       — Что ты натворила? — она звучала спокойно, но это был тот самый размеренный материнский тон, который сообщал хорошо знающей свою мать Кристине, что та в ярости.       — Ничего, мам. Я очевидец. Ну или свидетель. Не знаю. Меня допрашивают. Не могла бы ты приехать? Мне так… спокойнее бы было, что ли. И позвони бабушке. Наверно, ты лучше сможешь ей объяснить, что к чему. Она, наверно, волнуется.       — Какое отделение?       — Погоди.       Кристина убрала трубку и прикрыла динамик микрофона ладонью, вопросительно взглянув на сидевшего за столом незаинтересованного в её разговорах милиционера, и спросила:       — А какое это отделение?       Солод безучастно, не отрываясь от кипы своих бумажек, которые Кристина разглядывать не стала, сухо ответил:       — Адмиралтейское. На Советском переулке.       — Спасибо. Адмиралтейское, Советский переулок, — повторила Кристина в трубку.       — Ну хорошо. Жди. Лишнего там не болтни.       — Угу. Пока…       Кристина молча ждала, когда прибудет её поддержка и опора в этой непростой ситуации. Милиционер всё это время молча изучал бумаги из какой-то папки. Любопытство всё же проявило себя, и Крис краем глаза попыталась рассмотреть, что же там такое, пару раз даже поёрзав и привстав на стуле, чтобы улучшить обзор.       Папка была довольно толстая — это же дело! Столько фото и немерено записей. Долго гадать не пришлось, что всё это касалось упыря. Наивно полагая, что что-то ей удастся узнать, но слыша где-то в голове голос здравого смысла, что не ответят ей ничего, Кристина решилась поинтересоваться:       — А это всё про того парня?       Милиционер бросил на неё короткий, но настолько холодный — ледовитый — взгляд, красноречивее всяких слов, что Кристина вжалась в жёсткую спину стула и чуть не проглотила язык в прямом смысле. Этот тип её реально пугал.       «Взгляд как у отца» — подумалось ей. В голову тут же пришёл образ родителя, который бросал подобные взгляды на своих подчинённых, когда они что-то делали не так или задавали, как он говорил, уж больно глупые вопросы. Обычно за таким режущим взором следовало что-то ещё, но, на радость Кристины, этот мент ограничился лишь коротким взглядом и полным безразличия молчанием: дело упыря его явно интересовало чуточку больше, чем взъерошенная и перепуганная девчонка.       — Лучше бы вы меня по повестке вызвали. А это всё так не…       — Помолчи лучше. Я тебя сюда привёз для твоей же безопасности, — строго перебил её капитан.       Кристина тут же притихла. Единственное, на что она осмелилась в этой ситуации, это скривить недовольное лицо. Внутри её коробило. Хотя увлеченный своими делами опер совершенно не предавал этому значения.       Миновал уже почти час, а матери так и не было. Кристина устало и нервно поглядывала на часы, но они будто замедлили свой ход, нудно оттягивая каждый шаг длинной тёмной стрелки. Невыносимо. Просто невыносимо.       За дверью послышался шум. Какой-то странный грохот привлёк внимание не только и без того тревожной Кристины, подскакивавшей от каждого шороха и скрипа, но и до сего момента увлеченно изучавшего детали дела капитана. Он встал из-за стола и направился к двери, видимо, чтобы удостовериться, всё ли там в порядке.       — Ого, живы, — сказал Солод, высунувшись за дверь. Кристина ничего не могла видеть, но она старалась внимательно слушать.       — А ты так хотел, чтоб сдохли? — этот говорящий звучал несколько хрипло.       — Нет. Долго вас не было. Где Миллер?       — Пропал. Потом об этом. — Этот тоже хрипел, но не так сильно.       — Что в мешке?       — Сто тыщ баксов! — А голос третьего говорившего, казалось, принадлежал кому-то совсем молодому.       — Серьёзно? — фальшиво и наигранно удивился капитан Солод, всё ещё зависнув в дверях.       — Да, конечно! У упыря отобрали! Нет, блин.       — Стой. У меня там та девка.       «Девка…»       У Кристины от злости нервно дёрнулась губа. Так хотелось побежать и пнуть легавого под зад, но ничем хорошим её выходки точно не закончились бы, решись она на такую дерзость.       — А куда нам этого?       — А что там?       Видимо, один из тех милиционеров за дверью что-то показал капитану Солоду: Кристина отчётливо видела, что тот немного наклонился. Некоторое время он на что-то глазел, после чего заключил:       — И нахуя вы собаку сюда принесли?       — Ты, чё, слепой? Какая это нахрен собака? — рявкнул самый хрипящий. — Эй! Эй! Андрей! Мешок лучше держи! Он вырывается.       — Хватайте его!       Кристина глазом моргнуть не успела, как Солод с грохотом упал, словно кто-то смачно врезался ему в живот. В кабинет ворвалось чёрное пятно. Оно мохнатой тенью носилось из стороны в сторону, то запрыгивая на стол, то хватаясь за потолочную лампу, оказавшуюся значительно крепче, чем казалось ранее, то прыгал по стенам.       В кабинет следом влетели три милиционера. Закрывающаяся от поднятого чёрным пятном ветра Кристина всё же смогла признать в них тех, что появились на площади.       Неужели, они принесли с собой черта?       — Я поймал! — воскликнул молодой и светловолосый.       — АЙ! — завизжал чёрт, которого схватили за хвост.       — На тебе! — невысокий милиционер со шрамом на лице ударил черта дубинкой по голове. Бесовское существо сразу успокоилось, и Кристина смогла разглядеть на его руках и ногах ослабшие ремни.       — Чуть не сбежал! — выдохнул молодой следователь, затягивая ремни на твари потуже.       Кристина только и могла смотреть на происходящее, выпучив глаза.       Ей не почудилось на площади — ей не чудилось и сейчас. Это настоящий чёрт.       Солод подошёл к ней и строго отчеканил:       — Не стоит о таких вещах кому-то говорить. Хотя тебе всё равно никто не поверит.       Кристина не ответила. Раскрыв рот, она не могла отвести глаз от настоящего маленького беса, который начал приходить в себя. Вдруг его красные глазки остановили своё внимание на ней.       — О! Это ты! Ты! — промурлыкал чёрт. — Теперь я вижу вблизи, почему он не сожрал тебя! Ты же такая хорошенькая! Просто куколка! Куколка! Да! Я бы и сам тебя трахнул перед тем, как сожрать! Да, я бы трахал тебя всю ночь, а к рассвету сожрал бы даже кишки! — протараторил чёрт, таращась на Кристину. Из его пасти полились белые пенистые слюни, а глаза жутко забегали и закружились в глазницах. Казалось, у черта вот-вот случится припадок.       Кристина ничего не ответила. Она просто продолжала смотреть, не силясь поверить, что всё это не сон.       Чёрт же снова получил дубинкой по голове. Аж два раза.       — Фу, как некультурно, — сказал ударивший — всё тот же со шрамом.       — Унесите его отсюда, — строго скомандовал Солод.       Двое следователей затолкали связанного и хихикающего в полубессознательном состоянии черта обратно в брезентовый мешок и утащили из кабинета. Остался только молодой. Он устало, но очень радушно взглянул на Кристину и сказал:       — Ну как ты? Ты не слушай, что он там говорит. Он всякую чепуху несёт.       Услышав его располагающий приятный голос, Кристина чуть расслабилась, но, прежде чем ответить, она опасливо зыркнула на капитана Солода:       — Всё хорошо. И не такого за день наслушалась…       — Ты главное не переживай. Ты тут в безопасности. Он тебя здесь не найдёт.       — Иди давай уже, занимайся своими бесами, — сказал ему капитан Солод.       Как-то без лишних слов и пререканий молодой милиционер устало вышел из кабинета, закрыв за собой дверь.       Ещё на какое-то время Кристина осталась наедине с жутким следаком, гнетущей атмосферой его берлоги и мыслями о похабных словечках черта, которые так или иначе отпечатались у неё в сознании. Хотелось сделать что угодно, чтобы тревога и навязчивые мысли оставили хотя бы на несколько минут. Но Кристине удавалось только закрывать лицо ладонями и хныкать от безысходности, тяжести и страха.       Наконец, свершилось. Дверь распахнулась, и за ней показалась женщина в длинном голубом пальто и розовом палантине. Изящную и утончённую мать Кристина признала, даже не взглянув на её лицо: аромат сладких духов ударил в нос практически сразу.       Несмело подняв взгляд, Кристина увидела, что Наталья — в девичестве Кимарина — была при полном параде, начиная от идеально уложенных светло-русых волос, заканчивая неброским, но всё же заметным макияжем. Женщина строго окинула взглядом сначала Кристину, а затем помещение и сидевшего за столом милиционера. Хмурое лицо матери и то, как она уставилась на следователя, не сдвинувшись с порога, заставили Крис тоже посмотреть на него.       Что-то нехорошее блеснуло в его взгляде — она была готова поклясться в этом! Но, не озвучив своих подозрений, девушка посмотрела на мать, ожидая хоть каких-то подсказок в её жестах и мимике. Но ничего. Наталья просто неохотно предъявила документы и присела рядом, расстегнув пальто, под которым было чёрное платье в белый горошек.       — Что произошло?       Кристина уже приготовилась к тому, как капитан Солод во всех подробностях расскажет то, что она сама бы рассказать ещё той весной не решилась: кто бы ей поверил в то, что её преследует вампир. Но милиционер сухо рассказал о том, что её дочь — Кимарина Кристина Олеговна — чуть не стала жертвой серийного убийцы. Самого простого потрошителя-каннибала, как бы абсурдно это ни звучало, а не какого-то там мистического создания. Но и от таких новостей Наталья опешила и побледнела.       — Как так? Серийный убийца? Кристина! — Она резко повернулась и уже готовилась направить весь свой гнев, вызванный очевидным страхом за собственного ребёнка, прямо на измотанную, но готовую к крикам школьницу. — Какого чёрта ты забыла в этой части города? В смысле, это уже второй раз?!       — Не кричите так на неё. Маньяк настиг девушку в вашем районе. Оба раза.       — Да, я шла после школы домой, когда его встретила… — жалостливо и виновато проговорила Кристина, не силясь посмотреть в глаза матери. — И он повёл меня на дворцовую…       Наталья молчала, судя по всему, ожидая дальнейших подробностей, но Солод молчал.       — И что это за маньяк такой? — уже сама продолжила разговор женщина, грозно чеканя каждое слово, совершенно не робея и не блея перед человеком в погонах.       — Я не могу вам раскрывать детали дела.       Может встревоженная родительница что-то и ответила ему, но Кристина не отразила её слов: вместо этого она приметила буравящий взгляд льдистых глаз милиционера — он буквально пожирал взглядом её мать. Но то была не похотливая попытка что-то углядеть или нахально оценить в красивой женщине, а что-то другое, что-то коварное и ядовитое — что-то со злым расчётом. Кристине стало не по себе. Что-то гнетуще давило на неё со всех сторон.       В последствие ей задали ещё несколько странных вопросов и отпустили.       После этих опросов Кристина устало плелась позади матери и тяжело вздыхала. Полностью погруженная в свои мысли, она даже не заметила, что уже стояла на крыльце, ожидая, пока мать закончит курить. Недалеко от крыльца стояла чёрный Мерс, который Кристина приметила не сразу, но стоило увидеть номера, как сердце бешено забилось:       — А что, папа тоже тут?!       — Конечно. Ты и в ментовке. Я его еле отговорила не идти туда.       — Идея так себе, да. Его тут точно знают. — Кристина не просто предполагала это, а была уверена: какой легавый в городе не знал её отца? Велики риски, что кто-то его даже знает в лицо. Такому лично можно являться далеко не во все места. А вот лицо и имя матери были куда менее приметными. Но раз отец тоже тут, то ситуация его разозлила не на шутку. Обдумывая это, Кристина решила добавить: — Слушай, не говори папе про маньяка.       — Это ещё почему?       — Приставит ещё своих олухов ко мне. Не хочу, чтобы за мной ходили по пятам.       Наталья сделала глубокую затяжку, а потом неторопливо выдохнула бледно-серый, отдающий ароматом ментола, дым в сторону. Кристина знала, что это означало отказ. Она ощетинилась, точно дикий неопрятный зверёк, — именно так она ощущала себя на фоне своей хорошо выглядящей матери. Даже в какой-то момент стало неловко, и от этого обиженная гримаса, от которой сводило мышцы, сползла с лица расстроенной школьницы.       — Пойдем давай.       Бычок упал на бетонное крыльцо и тут же оказался раздавлен подошвой сапога Натальи. Кристина неохотно побрела за матерью к машине, дверь в которую уже открыл для них лысый водитель лет сорока с грубым лицом, одетый как типичный новый русский. Очередной неприятный тип из «компании» отца.       — Я поеду спереди. — Кристина ускорилась, желая занять заветное место.       — Нет. Папа хочет с тобой поговорить.       — О чём это? — недовольно буркнула Кристина, ощущая глубокую досаду оттого, что ей не дали прокатиться на переднем пассажирском. Лишили последнего удовольствия. А как знать: может, это ободрило бы её хоть чуть-чуть.       — Обо всём, что случилось.       — Может, ты ему сама расскажешь? Раз уж решила.       — Следи за речью.       Недовольство закреплялось усталостью, как моральной, так и физической, оттого комочек злобы постепенно превращался внутри Кристины в тяжёлый, массивный ком, который она потащила в машину и с тяжестью рухнула на заднее сидение, ставя рюкзак между ног.       — Привет, пап! — с наигранной живостью воскликнула Кристина, захлопнув за собой дверь машины. Но взглянуть ему в глаза она не очень-то и торопилось. — Давно не виделись! Как дела? — продолжала она, так и не глядя на него и всячески делая вид, что чёрно-серая картина, разбавленная желтоватыми старыми домами, гораздо интереснее зрительного контакта с родным отцом.       — Что за дела, Кристина?       «Обратился по имени, вот так сходу. Не в духе...» — сразу поняла она и сжалась так, словно ей устроят порку прямо в салоне автомобиля. Жёстким ремнём с тяжёлой металлической пряжкой, который у него остался после службы в армии. Неприятные воспоминания из детства осели во рту горьким привкусом, а отец бесцветно и прохладно продолжал говорить:       — Звонишь нам из отделения милиции…       — Пап, я ничего не сделала! Я же сказала маме… — Кристина не смогла продолжить: она кожей почувствовала тяжёлый сверлящий взгляд отца, от которого по спине начинали бегать мурашки. Теперь посмотреть на него стало ещё страшнее.       — Посмотри на меня, — холодным повелительным тоном произнёс он.       Кристина резко повернула голову в его сторону, хмуря брови и корча сердитую мину настолько сильно и вычурно, насколько это было возможно — она всеми силами старалась не дать ему понять, что её одолевал страх.       Но, кажется, его стеклянные светло-серые глаза давно прочитали Кристину от и до как раскрытую книгу — скорее даже детский букварь, в котором разобраться по силам даже дошколёнку, а её отцу — и подавно: ему всё стало ясно с первой строчки.       Кристина быстро сменилась в лице: напускная злоба пала перед рвущимися наружу истинными испугом и пристыженностью. Она понуро опустила плечи, но продолжила, собрав всю смелость в себе, смотреть на отца — главаря банды «Пастухи» по прозвищу Пастух.       Он, как всегда, был в чёрном — другого цвета в его гардеробе, как казалось Кристине, не могло существовать. Бледность уже чуть тронутого первыми морщинами гладковыбритого лица подчёркивалась тёмным цветом зализанных назад волос. Седины в прядях было совсем немного, поэтому отец выглядел довольно моложаво несмотря на то, что ему уже скоро исполнится сорок пять лет. На фоне своих «коллег» он казался неприлично симпатичным. Но больше отец прославился своими методами ведения дел.       О жестокости Пастуха слагали легенды.       Кристине они совсем не нравились.       — Рассказывай, что случилось.       — На меня напал вампир-упырь-убийца! — тут же вырвалось из Кристины.       Олег Николаевич — как к нему обращались подчинённые — недоверчиво прищурился. Он внимательно изучал Кристину, её реакции и мимику. Казалось, он анализировал даже блики в глазах дочери, из которой тревога и страх били ключом, чтобы понять, что же на неё нашло.       — Это сейчас такие длинные прозвища дают преступникам?       — Да нет, пап, ты не понял!       — Она дважды напоролась на одного и того же серийного убийцу, Олег, — сухо добавила мать, безучастно глядящая то в лобовое окно, то в боковое, закурив ещё одну сигарету. На весь салон запахло табаком и ментолом, отчего у Кристины закружилась голова.       Видимо решив, что дочка окончательно погрузилась в бред от переутомления, Наталья решила сама посвятить мужа в курс дела, цитируя всё то, что рассказал ей оперативный следователь. Кристина весь их разговор вопрошающе смотрела на отца, пока он с задумчивым видом кивал головой. Изредка на его лице мелькала пугающая усмешка. Особенно на моменте, когда мать упомянула о судьбе несостоявшихся насильников: сначала Олег нахмурился от злости, а потом, услышав, как якобы маньяк ловко расправился с обидчиками его любимой дочурки, коварно улыбнулся уголком рта.       — Серийник, говоришь. Много нынче таких в Ленинграде развелось… Хреново работают менты, хреново. И это что же, он вот прям руку отрезал одному пацану, а другому её сломал? Силён парень, силён.       — Да не отрезал! Откусил! Папа, откусил! Это вампир! Упырь! Людоед!       — Ну псих, я уже понял. Не переживай, Кристина, я решу этот вопрос. Не могут менты его найти — найдём мы.       Слова рвались из Кристины. Она хотела продолжать стоять на своём, чтобы убедить отца в том, что это не просто серийный убийца, вооружившийся каким-нибудь ножиком, верёвкой и вазелином, а бессмертное существо, обладающее нечеловеческой силой и какой-то магией. Но кто ей поверит?       «Неужели, даже милиционеры не знают? Не понимают? Не верят? Они же сами видели всё. Там же чёрт был!» — Мысли одна за другой пробегали у неё в голове, но сил бороться и что-то возникать не осталось, и Кристина прикрыла глаза и заснула до конца дороги.

***

      Крик непроизвольно вырвался наружу, горячо царапая пересохшее за ночь горло. Кристина настолько резко вскочила с кровати, охваченная ознобом и дрожью, что у неё закружилась голова. Стены и потолок немного вращались, словно кто-то долго-долго раскручивал её перед тем, как бросить на кровать и заставить ощутить фальшивое пробуждение. Кристине казалось, что она вообще не спала, а просто закрывала глаза раз за разом, чтобы снова и снова видеть повторение событий миновавшего вечера. Почему-то именно этим утром крики парней из одиннадцатого класса отдавались в голове куда громче, чем в тот самый момент, когда упырь напал на них и даже покалечил двоих.       Вопли жиртреса, которому Серафим откусил руку, возникал чаще прочих. Даже крики Славы после перелома предплечья воспроизводились мозгом реже, чем воспоминания об оторванной кисти руки, луже крови и свалившемся на снег парне. Кристина не была уверена, жив ли он. А что с остальными? Что-то подсказывало ей, что Серафим мог вернуться на место преступления и добить раненых парней. Она это чувствовала.       В милиции о том, что она стала свидетельницей жестокого нападения, ставшего последствием, возможно, её спасения, Кристина, конечно же, рассказала. Наверно зря? Думать ей об этом не хотелось. Последнее, чего она желала, так это стать обвиняемой: вдруг мусора решат припахать её к этому делу под предлогом соучастия. В животе резко похолодело, и появилось странное неприятное ощущение тугого узелка.       Немного времени в душе под бодрящими струями воды, а после запах ромашкового чая, донёсшегося до неё с кухни, помогли хотя бы чуть-чуть отвлечься. Помимо кружки с ароматным напитком, перед ней стояла тарелка с завтраком: самая обычная глазунья, приготовленная её бабушкой и смотревшая на Кристину с белого блюда своими внимательными жёлтыми глазками-желтками.       Кристина тряхнула головой и положила вилку на стол.       «Совсем спятила».       Ей и правда почудилось, что у яичницы было лицо.       — Что нос воротишь? — Тон бабушки звучал самую малость раздражённо, но вполне бодро. Миниатюрная жилистая старушка с тонкими морщинистыми руками поплотнее закуталась в вязанный платок из козьего пуха, суетясь у плиты.       Кристина не могла видеть её лица — только сутулую спину, аккуратный седой пучок волос и то, что сегодня Нина Петровна решила надеть бледно-розовую рубашку и длинную тёплую юбку, из-под которой торчали её тонкие ноги в меховых носках и постоянно шоркающих тапочках. Бабуля была той ещё мерзлячкой — похуже Кристины, которую именно этим утром колотило похлеще обычного несмотря на то, что она уже оделась и сверху накинула колючий плед.       «Видимо, она ничего не знает» — предположила Кристина, с трудом отхлебнув чаю. Запах ромашки немного успокаивал, а тепло помогало согреться чуточку быстрее.       — Да как-то я не хочу есть…

***

      Кристина думала, что всё, что случилось, останется в том вечере, а неприятные воспоминания и ужас сотрут грядущие праздники и зимние каникулы. Ведь вчера, несмотря на случившееся и пережитое, она ощущала себя довольно спокойно. Это даже поражало. Сегодня должно стать лучше. Она была в этом уверена.       Она буднично собралась в школу ко второй смене, с трудном расправившись с завтраком, но про готовую домашнюю работу пришлось забыть и уже заведомо начать молиться, что в честь скорого Нового Года Ольга Павловна ничего их спрашивать на истории не будет. На её урок с пустой головой лучше вообще не являться.       По совершенно естественной и обыденной цепочке выводов и умественных заключений, Крис решила бессовестно прогулять историю, спрятавшись в одном из туалетов или в предбаннике у чёрного входа. Немного повеселевшая от безобидных и шкодных мыслей школьница уже перебирала в голове попытку вытащить вслед за собой Рому с Петей: у них по расписанию литература и алгебра — самый нудные уроки, с которых парни точно предпочтут сбежать вместе с ней и заняться какой-нибудь ерундой в самом тихом и холодном закутке школы. Петя так точно закурит украденные у отца сигареты — ему только повод дай! И хорошо, если это окажется Winston, и плохо, если Madras. Ещё хуже, если он наворовал у деда «Беломорканал».       Но стоило ей переступить порог парадной и шагнуть за него, морщась от резко ударившего в глаза рассеянного света, рвавшегося из-за серых облаков, как к ней подлетели перепуганные Рома и Петя. Первый вцепился в подругу и заключил в крепкие объятия. У Кристины даже в голове не укладывалось, как этот тощий парнишка мог быть настолько сильным, но её поразило то, насколько оказался раскрепощён в своих жестах и эмоциях обычно робкий друг.       — Что вы тут забыли? — не скрыла своего удивления Кристина, дождавшись, когда Рома отстранится от неё.       — Мне вечером звонила твоя бабушка, — сказал Рома, глянув на Петю, тот тоже добавил:       — И мне. Тебя не было долго. Мы все начали беспокоиться.       — Я осмелился позвонить ночью твоей… маме, — с запинкой рассказывал Рома, глядя себе в ноги. Видимо, этот поздний непрошеный звонок дался ему особенно тяжело. — Она сказала, что тебя вернули домой.       — Мы сразу поняли, в чём дело! — резко встрял Петя, сжимая кулаки. В отличие от чуть подросшего Ромы, он всё ещё выглядел как буйный ребёнок, хотя и с грозным лицом и стальным взглядом. — Это тот урод, да? Он снова объявился? Кристина?       Кристина не сразу заметила, как впала в лёгкий ступор от напора Пети, стоявшего в подобии боевой стойки, а оттого не сразу смогла ответить что-то внятное. Почему-то слова подобрать оказалось труднее, чем обо всём случившемся думать и прокручивать в голове.       — Да не переживайте вы так! Ром, на тебе лица нет! — Кристина попыталась сгладить всё лёгким смешком, но с губ сорвался только нервный, выдававший её с потрохами. Она старалась задавить страх в себе, изо всех сил пыталась не думать, что вчера сама смерть шагала с ней плечом к плечу, а говорить о таком и вовсе не хватало духу.       «Какая я трусиха» — мысленно упрекнула себя Кристина, закусив щёку до крови, из-за чего во рту тут же возник тошнотно солёный привкус.       — Конечно, на мне лица нет. Ты чуть не погибла. Ты не слышала, наверно…       — Что? — Всё внутри тут же встрепенулось. Кристина чуть не подпрыгнула из-за последних слов.       — Славу нашли мёртвым, — строго отчеканил Петя. — Об этом с утра все трепаются наши.       Всё в миг рухнуло. Оборвалось внутри. Несмотря на то, что Кристина строила сухие предположения о таком исходе для Славы, услышать то, что смерть его настигла, стало ударом. Не драмой всей жизни, но чем-то тяжёлым и гнетущим. Возможно чем-то, в чём виновата она. Но одна мысль всё же мелькнула рябящим красным огоньком среди чёрных эмоций, застилавших разум: «Может, этот мудак заслужил?»       Но Кристина отмахнулась от неё, тряхнув головой.       — Когда и где? — бесцветно поинтересовалась Крис.       — Да тут недалеко, во дворах, как раз там, где ты ходишь обычно, — быстро ответил Пётя, качнув головой в ту самую сторону. — Ну как. Там только половина от него была…       В глазах на мгновение потемнело. Услышав это, Кристина чуть не свалилась наземь, но всё же ей удалось устоять на задрожавших ногах.       — Как половина?..       Петя глянул на Рому, который тут же стушевался и отвёл взгляд. Видимо Петя хотел, чтобы друг тоже поддержал этот неприятный разговор.       — Насколько мне известно, — начал уверенно Петя, но всё же немного голос его подрагивал, — упырь отгрыз от него… ну частями… где-то руку… где-то ногу… Одни кости оставил местами. — Всё же сохранять спокойствие у Пети не вышло. Он стал звучать нервно и сбивчиво, а глаза его забегали. — Там всё оцепили, но мы с Ромкой глянули краем глаза. Хотя нас тут же попёрли легавые. Его там по мешкам распихивали. Это пиздец.       — Хоронить, поди, будут в закрытом гробу… — тихо вырвалось у Ромы.       Все резко замолчали и не силились посмотреть друг другу в глаза.       — Крис, что там вообще случилось? — строго спросил Петя. Он старался изо всех сил выглядеть грозным и уверенным в себе — опасным и дерзким, — но получалось у него не очень: Кристина видела то, что там, глубоко внутри, скрывался испуганный подросток, выдававший себя блеском чуть увлажнившихся и покрасневших глаз.       — О таком лучше поговорить не тут. Мало ли, кто нас услышит, — ещё тише добавил Рома, едва заметным кивком указав на двух милиционеров, стоявших у большого входа во двор со стороны Большой монетной улицы.       Кристина и Петя молча кивнули ему, и троица направилась в сторону школы.       Практически всю дорогу они хранили молчание и не перешучивались, как делали это обычно. Петя молча шёл и прикуривал свой мелкий бычок, Кристина шла прямиком за ним, пялясь в землю, отрывая от неё взгляд только, чтобы посмотреть по сторонам на пешеходном переходе, а Рома плёлся за ними как чёрное приведение.       Этим днём погода была значительно теплее. Снег под ногами превратился в неприятную сероватую кашу, в которой то и дело вязли ноги.       В школе объявили траур. Но не только по Славе. Парней окатило ужасом, когда буквально с порога от других старшеклассников они услышали, что убили ещё двоих, а один пропал — исчез без следа.       Ужас с кровью ударил в голову, сердце пропускало один за другим тяжёлые удары, словно оно не перекачивало кровь по организму, а забивало гвозди в неподатливые бетонные стены. Кристина почти что машинально подошла к скамье, где обычно школьники переобували уличную обувь на сменку, и обессилено плюхнулась на неё. Но что-либо делать не выходило: она будто потеряла контроль над собственным телом. Единственное, что ей удавалось, это сдерживать крик, рвущийся из неё наружу, — он встал поперёк горла тугим спазмом и не давал ни вдохнуть, ни выдохнуть. Вот-вот и задохнётся! Слёзы горячими ручьями хлынули из глаз, щипая чуть покрасневшую от холодного воздуха улицы щёки.       — Крис! Крис! Успокойся!       Кристина даже не отразила, кто именно с ней говорил: Рома или Петя? Кто её тормошил, кто крепко обнял, кто говорил ободряющие слова — всё слилось в одну какую-то неразборчивую картину. Вот-вот, и она отключится. В глазах темнело. Всё сильнее и сильнее.       «А что мешало ему сделать то же самое и со мной?»       Кристина даже не заметила, как оказалась в медпункте напротив медсестры. В реальность её вернули свист резиновой груши и усиливающееся давление в районе руки: кажется, на неё нацепили тонометр и пытались измерить давление, которое, в случае чего, будут лечить активированным углём и долгим лежанием на жёсткой кушетке за старой пожелтевшей ширмой.       Так и случилось. Весь первый урок она провалялась на скрипучей кушетке, боясь лишний раз пошевелиться, — настолько она шумно скрипела и раздражала своими мебельными воплями Кристину. Голову и без того распирало от боли. Казалось, что вот-вот, и швы на её черепе разойдутся вместе с кожей над ними, и всё содержимое черепной коробки с мерзким хлюпаньем вывалится наружу. Зато болеть не будет.       Поправляя блузку, Кристина привстала. Ей дали таблетку ярко-салатового цвета. Если она и помогла, то совсем чуть-чуть, но находиться тут уже не было сил.       — Я пойду. Мне лучше.       — Домой пойдёшь?       — А можно?       — Я напишу тебе справку. Покажи классному руководителю.       Если медсестра — тётенька с буйной химией на волосах, в очках со строгой оправой и белом халате — пыталась звучать дружелюбно, то у неё не выходило от слова совсем. Наверно, во всём было виновато её уставшее лицо с тяжёлыми мясистыми брылями.       Отказывать Кристина не стала и вполне охотно взяла шершавую бумажку с голубоватой печатью и размашистой росписью, но уходить сразу она не собиралась: сначала нужно увидеться с Ромой и Петей.       Вызволить с урока Рому оказалось несколько проще: учителя безо всяких проблем отпускали его, не ожидая никаких неприятностей и подвохов от тихого скромного старшеклассника с неплохой успеваемостью по всем предметам. Ещё и скрипач! Выпускник музыкальной школы! Метит не куда-то там, а в музыкальное училище! Учительница по литературе любила его расхваливать, и сейчас он ушёл именно с её урока, сославшись на то, что неважно себя чувствует уже с самого утра. Со всем этим общешкольными трауром и паникой среди педагогов, учеников и их родителей никто ничему уже не удивлялся.       Пете, который учился с Ромой на одной параллели, но в другом классе, выбраться из кабинета математики оказалось гораздо труднее. Софья Константиновна, носившая кличку Ведьма, с особенной строгостью относилась к мальчишкам из 9Г класса — Петя не был исключением.       — Ты куда собрался, Устинов! — Донеслись недовольные возгласы математички из кабинета, дверь которого была чуть приоткрыта, и ярко-жёлтый свет вычурной линией ложился на холодный бледнеющий и темнеющий пол в тускло освещённом коридоре.       Петя выскочил стремглав, распахнув дверь, из-за которой хлынуло ещё больше золотого сияния от ярких потолочных ламп. Его короткий светлый ёжик буквально светился, а тёмная спортивка очертилась контрастными светлыми линиями.       — Софья Константиновна! Штаны сейчас намокнут!       Выбежавший Петя мигом утянул за собой ждавших его Крис и Рому. Втроем они стремительно шмыгнули за двери, разделяющие коридор, лестничный пролёт и ещё один коридор, ведущий в другое крыло. Ребят интересовал последний.       Они быстро, но довольно уверенно шагали мимо закрытых кабинетов и старых, с облупленной краской на рамах окон, небо за которыми уже стянуло сумрачной серостью.       По второй лестнице они спустились на нижний этаж, а оттуда попали к чёрному выходу, где и засели, надеясь, что никто раньше времени их не погонит прочь.       Кристина, сев в самом углу и обхватив руками колени, на одном духу, но местами сбивчиво и дрожащим голосом, боясь лишний раз оторвать взгляд от эмалированного тёмно-красного пола, рассказала парням всё, от и до, во всех деталях. Даже про чертей: уж они-то ей поверят.       — Вот же суки! — выругался Петя, услышал ту часть, где Слава и его дружки напали на Кристину.       — Может, и хорошо, что он их убил, — тихо, себе под нос, словно надеясь, что его всё-таки не услышат, сказал Рома, стукнув кулаком по крашеной в уродливо-зелёный цвет стене.       — Да что ты такое говоришь! Он убил их! Убил! Это не шутки… — возникал Петя.       — Но довольно-таки по-пацански, разве нет?       — Нет! Пацаны не откусывают другим пацанам руки и не ломают их! Это что-то ненормальное…       Они оба притихли видимо, оставшись в каком-то смысле наедине со своей внутренней борьбой о моральной нравственности и праведности поступка упыря, и Кристина продолжала рассказ, стараясь не отвлекаться на реакцию друзей, чтобы не сбиться, не упустить мысль, не начать снова прокручивать в голове все мысли, что накопились там.       — И что? Он тебя не тронул? Вот совсем? Даже не пытался? — быстро бормотал носившийся из стороны в сторону Петя, охваченный страхом и прибывающий в полном шоке. Кристина могла только гадать, о чём думал друг.       Рома молчал. Его глаза остекленели, в них пропал блеск. Он устало скатился по стенке и сел недалеко от Крис, пока Петя продолжал ходить из стороны в сторону как зверь в клетке в ожидании чего-то плохого.       — А идеи есть? Он не просто так пристал к тебе во второй раз. Тут есть какой-то смысл… — продолжал Петя.       Кристина пожала плечами.       — Он говорил о какой-то своей вещи, но вот вчера ни словом о ней не обмолвился… Я даже не знаю..       Как гром среди ясного неба. Мысль светом озарила сознание.       Трескучий голос черта бормотал похотливо снова и снова: «Куколка… куколка…»       — Точно! — воскликнула Крис, вскочив на ноги.       Сидевший рядом Рома от неожиданности чуть не растёкся на полу.       — Что? У тебя есть идеи? — Петя даже прекратил наворачивать круги.       — Помните, папа мне антиквариат привозил.       — Опять ты про свой мертвячий хлам… Говорил я: до добра не доведёт, — монотонно, но с ноткой недовольства сказал Рома, вставая и отряхивая одежду.       — Это просто вещи, — возразила Кристина.       — А теперь за этими «просто вещами» бегает ходячий труп, который жрёт людей, — ответил ей Рома. Друг звучал так строго, что даже Петя округлил глаза.       Кристина недовольно закатила глаза и скрестила руки — её любимая реакция на всё, с чем ей не хотелось соглашаться. Старинные вещи она любила с детства и то, что они принадлежали мёртвым, не волновало ни её, ни её отца. Многие находили это странным, но Кристину это слабо волновало.       До этого момента.       — Так думаешь, у тебя есть какие-то его вещи? — заговорил Петя.       — Да, определённо.       Та кукла. Фарфоровая кукла в жёлтом платьишке и с рыжими волосами волновала душу невского вампира — Кристина была уверена в этом практически наверняка. Трепет и восторг наполнили её тело, отчего по нему прошлась лёгкая дрожь, зарядившая её энергией, которой так не хватало. Столько мыслей крутилось в голове, но, смотря на вопрошавшие лица парней, Кристина не знала, стоило ли посвящать их во все детали. Это может подвергнуть их опасности.       Но что если она отдаст Серафиму куклу, и он оставит её в покое?       А что если сразу убьёт её?       Трепет сменился всё той же тревогой, ставшей до жути привычной.       — Что за вещи? — спросил Рома.       Кристина за долю секунды приняла решение солгать:       — Они дома у папы с мамой. Мне нужно будет поехать к ним и найти их.       — Мы с тобой! — уверенно заявил Петя.       — Нет. Папе вы не очень нравитесь… Он не пустит вас на ту квартиру.       Сказав это, Кристина поймала недоверчивый взгляд Ромы, но ей было всё равно: «Дурак, я хочу спасти ваши жизни».       Для себя она всё решила: скажет мальчикам, что позвонит отцу, чтобы он забрал её со школы (или его прихвостни), а сама пойдёт искать вампира. Иначе Петя и Рома точно увяжутся за ней, и судьба их будет ждать такая же, как Славу и его дружков.       — Я попрошу отца меня забрать. Сразу поеду к нему. С ним я буду в безопасности — вы-то уж знаете!       Петя и Рома одновременно хмыкнули, а последний ещё и тяжело вздохнул.       — Петя, а к тебе у меня есть просьба: узнай, что там говорят про Славу и остальных, и про его убийцу. Может, уже что-то слышно?       — Неа, говорят, что просто какой-то петроградский каннибал. В газетах толком ничё не пишут, по телеку тоже нифига не видел. Много нынче маньячин развелось. То вот этот упырь, то свиноголовый.       — Говорят, они заодно, — неуверенно добавил Рома.       — А ты, я смотрю, много знаешь? Гадал на кофейной гуще? — съязвил Петя. Уже Рома закатил глаза. — Хотя, знаешь, вот все эти черти, вампиры-каннибалы — не удивлюсь, если и ты всё-таки гадать умеешь по заветам своих цыганских предков.       — Я тебя сейчас ударю.       — Не ссорьтесь! — оборвала их Кристина. — Вот сейчас-то мы точно такого себе позволить не можем! Мы должны держаться вместе!       Рома и Петя промолчали, но явно согласились с Крис. Но том и порешали.       Кристина не стала отсиживать урок. Вместо этого она показала своё освобождение и ушла. Рома и Петя точно не должны были увидеть, что она бодро пошагала в гордом одиночестве в сторону дома. Но пришлось немного пропетлять по дворам, переходить с одной улицы на другую через сквозные дворы, которые она уже знала как свои пять пальцев, чтобы обдурить приставленных отцом людей, которые так старательно за ней следили. Оторваться удалось. Не впервой.       Уже совсем стемнело. Несмотря на освещение, по широким проспектам, между их колоннами и лепнинами густели тени, в которых, как казалось Кристине, то и дело мелькали красные глазки чертей. Стоило ей заметить на здании хоть одну статую, вроде такую уже примелькавшуюся за столько лет, как по телу пробегали мурашки.       Она ускорила шаг.       До дома оставалось совсем немного. Самые обычные арки, ведущие во дворы-колодцы, выглядели нетипично зловеще. Тьма пыталась вытечь оттуда, но оранжевый свет фонарей сдерживал её и не давал ухватить за ноги быстро шагавшую домой школьницу.       «Неужели, не появится?» — думала про себя Кристина, не поднимая взгляд и пялясь на тротуар.       Ну и хорошо.       Вдруг Кристина врезалась в кого-то. Она так стремительно шла вперёд, желая поскорее оказаться дома, и, погруженная в свои мысли, что не отражала никого, кто шёл ей навстречу.       — Простите! — выкрикнула она, удержавшись на ногах и избежав неловкого падения.       Но эти же ноги её тут же чуть не подвели: колени затряслись, голени обмякли, а сама она задрожала, осознав, в кого врезалась.       Кристине хватило увидеть пару прядей почти полностью белых волос, не придавая значения прочим деталям, чтобы всё с ужасом осознать. Чувствуя, как дрожала её челюсть, Кристина подняла взгляд и увидела уже такое знакомое лицо, на котором сверкала клыкастая улыбка и блестели стеклянные бирюзовые глаза.       — Ммм… — Единственное, что смогла выдавить из себя Кристина, шагнув назад.       Серафим чуть наклонился, одну руку он завёл за спину.       Всё. Это конец. Сейчас он одним ударом разорвёт её на две части.       В голове стремительно пронеслись образы, как её части тела так же, как и Славины, собирают и распихивают по чёрным мешкам, а потом показывают на опознании родителям, убитым горем. И хоронить её будут в закрытом гробу.       Кристина зажмурилась и сжалась, ожидая худшего исхода.       Одна секунда. Вторая. Третья. И даже больше. Она не ощутила боли. Может, уже умерла? Так быстро? И совсем не больно?       Нет. Холодный сырой ветер бил ей прямо в лицо, и Кристина это чувствовала каждой клеточкой уже раскрасневшейся кожи. Резко распахнув глаза, она увидела, что Серафим держал перед ней на раскрытых ладонях…       Конфеты?       От такого зрелища у Кристины отвисла челюсть.       Зелёные и красные ромашки, а вместе с ними барбариски, рачки, гусиные лапки и прочие карамельки горкой лежали на его раскрытых широких ладонях, пока сам их обладатель улыбался во все клыки и дрожащими глазами рассматривал лицо Кристины, шок с которого так и не сходил. Явно это и заставило Серафима резко погрустнеть. Он с тоской и обидой посмотрел сначала на конфеты, а потом и на Кристину, только-только сумевшую прикрыть рот.       — Тебе не нравится? — жалостливо спросил упырь, снова обречённо посмотрев на конфеты.       — Где ты их взял? — как-то невзначай вырвалось у Кристины, хотя сказать ей хотелось совершенно другое. Но ответ не потребовался. Интуиция всё объяснила быстрее. Она в шоке воскликнула: — На кладбище?! Ты их собрал с могил?!       — Да. А что такого? — с искренним и каким-то даже детским недоумением откликнулся Серафим.       — Но это же для мёртвых!       — Поверь мне, мёртвым конфеты не нужны.       Серафим как-то уж больно легко улыбнулся, сказав это. Кристина хотела что-то возразить, но потом поняла: ему виднее.