Бегущие за жизнью

— Блять, — Чонин вскакивает с кресла, не находя себе места. Сердце заходит в бешеном ритме, а мозг придумывает самые ужасные сценарии. — Тихо, — подрывается за ним Хан, кладя руку младшему на плечо. — Что произошло, Чан? — уже в наушник выдает старший. «Нас обстреляли, нам срочно нужна вторая машина,» — дает только основную информацию, без подробностей. Именно это пугает всех до ужаса — если не говорит подробно, то ситуация не из лучших. Но даже без них, все до единого понимают, кто является инициатором этой ситуации. «Где вы?» — выдает уже другой голос из динамика. «В трех километрах от центра, на втором повороте,» — голос слишком измученный. Становится страшней, хотя, казалось бы, куда еще больше. «Я выезжаю,» — оповестил о своих намерениях Минхо. Никто не станет противоречить, не остановит, да и прав на такое нет. — Будь аккуратен, Лино, — единственное, что говорит в наушник Джисон, даже сам не замечая, какое имя произнес. «Хорошо,» — что странно, но Ли отвечает на такое обращение, сам не понимая почему, ведь уверенным, что названное имя предназначалось ему, не был. Парни оседают на свои места, зарываясь глубоко в мысли — надеятся, что группа все же вернется в полном составе и живыми. Все же надежда умирает последней, и именно сейчас парни не дадут ей погибнуть так просто. Минхо же пулей вылетает из гаража и мчится ко второму повороту. Сомнений, что в обстреле виноват Левантер, просто не было — никто другой не посмел бы. О существовании машины они узнали и, скорее всего, уничтожили ее. Вероятность того, что на подъезде Ли ждет та же участь, слишком велика, хотя обычно преступники уезжают с места преступления быстро, если они, конечно, не тупицы, но все же ловушка быть могла. — Чан, Левантер все еще там? — это стоило выяснить заранее. «Нет, они смылись сразу после нашей остановки,» — немедля, но тяжело произнес Лидер. Он знал, что Минхо ехал сейчас со всей скоростью, знал, что помощь близко, но говорить, что Хёнджин истекает кровью и находится в полуобморочном состоянии — не стал, иначе перепугал бы всех до смерти. То, что Левантера здесь нет, было хорошо — он мог подъехать вплотную. Но когда он ехал, то совсем не ожидал, что увидит такое. Во-первых, машина прострелена раз тридцать, стекол почти нет. Во-вторых, видимо, от экстренного торможения ее занесло, и они влупились в стену — бампер снесен нахер. Бан Чан стоит рядом с машиной, кровь струйкой бежит из носа, а вторая с линии волос. Больше видимых повреждений нет, но легче от этого не становится. — Ты как? — подбегает к нему Минхо, только открыв дверь своей машины. — Я в порядке, но нужно срочно увезти отсюда Хёнджина, — сказал Крис, подходя ближе к разбитой машине. — Что с ним? — спрашивает дурацкий, как понял потом, вопрос, открывает переднюю пассажирскую дверь и знатно ахуевает от увиденного. Думал, что страшнее быть не может, но видя медленно умирающего друга, дыхание перехватывает. Чанбин сидит на водительском сиденье, левой рукой зажимает рану на туловище, правой — на плече. Два пулевых ранения в правом плече спереди, одно осколочное в области печени. Хван был одет в белую футболку, так что все ранения и количество крови, вытекающей с каждой секундой все больше, видно было хорошо. Хёнджин находится еще в сознании, но звуков никаких не издает. На лице есть проблески боли, но мышцы расслаблены. — Мы вытащили осколок, пока ты ехал, и затампонировали рану, — оповещает Лидер. — Пули сами не достанем, но кровотечение остановить пытаемся. — Его нужно срочно доставить к Сынмину, — выдает Минхо. — Эй, Хёнджин, ты как? — Нормально, — от болевого шока сильной боли он не чувствует, но временами проходят удары тока по телу. — Ты шевелиться можешь? — отвечать Хван не стал, так, как и сам не знал может ли, но попробовать решил. Левая половина тела двигалась более-менее, а правая была слишком тяжелой, до такой степени, что на миллиметр сдвинуться не мог. Оно и понятно. Тихое «ага» прозвучало со стороны младшего. — Хорошо, сейчас мы тебя перенесем в другую машину, а твоя задача будет зажать правое плечо. Как бы сильно оно не болело, ты не должен отпустить руку. Понял? — Да. — Хорошо. Чанбин, сейчас выйдешь из машины и, когда я его подниму, зажмешь рану на туловище. — Хорошо. — Открой, пожалуйста, нам дверь и садись со мной на переднее. Ты ранен, а там есть салфетки хоть. Чанбин с Хёнджином сядут на задние. — Зажимай, — говорит Чанбин Хвану, начиная потихоньку вставать с места и совсем немного убирать давление. И только в момент, когда собственная рука надавила на две рваные раны, ощутила собственную теплую кровь, Хван почувствовал настолько невыносимую боль, что готов был прям сейчас откинуться, лишь бы не ощущать всего этого. Разряд тока, жжения, ломоты, будто ему все двести шесть костей разом поломали, и все в одну секунду нахлынуло на Хёнджина. Желание убрать руку погрузило с головой, но слова Минхо он помнил и нарушать их не собирался. Ли берет парня на руки и слышит самый болезненный стон в его жизни. Сердце сжимается до размера атома, а душа уходит прямиком в пятки и возвращаться не собиралась, видимо. — Терпи, пожалуйста, — даже как-то молит об этом. Сложно, всем очень сложно сейчас. — Сейчас мы приедем, Сынмин даст тебе анестетик и все пройдет, — пытается успокоить, хотя, наверное, больше себя. Только все сели в машину, как она тронулась с места. Сейчас скорость была важна слишком сильно, а игра шла не на жизнь, а на смерть. На смерть Хёнджина. Сынмина надо оповестить о срочных подготовлениях, чтоб он был готов как физически, так и морально. Повреждены ли внутренние органы, никто не знал, возможно, нужна была операция. А видеть перед собой своего друга, практически брата, и понимать, что любое твое неверное движение приведет к его неминуемой гибели, слишком сложно. Морально практически невозможно. Группа сейчас была фактически недееспособной. Они пережили обстрел, аварию и сейчас наблюдают за раненым Хваном. Голова не работает от слова совсем, мысли запутались в один большой клубок, еще и ранения имеются. Так что сейчас Ли перенимает на себя ответственности Лидера, отвечает за жизни всех. Он подносит руку к наушнику и просто с титаническими усилиями произносит: — Сейчас никто не переживает, все живы, — не переживать сложно, но новость, что все живы, радует. — Сынмин, ты меня слышишь? «Да.» — Хорошо. Тогда говорю прямо — у Хёнджина два пулевых ранения в плечо и одно осколочное в области печени. Он в сознании, но как глубоки ранения, мы не знаем. Ему нужна срочная помощь. «Хорошо, сразу ко мне его несите, я помогу.» — Хорошо. «Феликс, оставайся на месте. Как только группа приедет, спустишься к нам,» — сразу предупреждает Чонин. «Я понял.» — голос напуган до ужаса, волнение и страх за парня просто накрывают с головой, топят своими муками. «Есть еще раненые?» — спрашивает доктор, а по голосу с отдышкой видно, что он уже поднимается в лазарет. — По мелочи. Есть пару царапин, — решает ответить Кристофер. «Хорошо, но все же все зайдите потом ко мне.» Ответа не последовало, но все и так поняли, что меры вынужденные, а не Киму просто в голову взбрело. Сынмин к такому морально готов не был, а физически — да. Все анестетики, шприцы, зажимы, скальпели, даже стол операционный, — абсолютно всё всегда было готово в материальном плане. Жизнь у них такая, что начеку не быть просто нельзя, иначе умрешь в первый же день. Однако психологически оперировать Хёнджина Ким готов не был. Даже думать об этом страшно, а сейчас, скорее всего, ему придется. Раньше, когда он работал в больнице, у него был принцип — не оперировать знакомых, друзей или, еще хуже, родных. Во время их оперирования всплывают самые лучшие воспоминания, самые теплые моменты, и все за секунду может выйти из-под контроля. Руки перестанут слушаться, а мозг поплывет. Сейчас ему придется выставить свою концентрацию на максимум, сейчас он здесь единственный хирург, единственный, кто может помочь Хвану. В кабинет просто залетает Минхо с Хёнджином на руках. Вся футболка пропитана ярко красной жидкостью, от белого и следа не осталось. Кровь поглотила в себя все: мокрую от пота одежду, трясущиеся руки и лицо, что отображало на себе все, что чувствовал Хван — нестерпимую боль и ужасающий страх смерти. Все это время он думал, что готов принять ее, но сейчас был слишком не уверен в своих убеждениях. Минхо переносит парня на операционный стол, а Чанбин не перестает держать руку на осколочном — давление нужно поддерживать. Дверь распахивается с характерным грохотом, и в помещение влетает Феликс. Заплаканное лицо, сбитое дыхание подсказывают об истерике младшего. Хёнджин является для Феликса всем, абсолютно всем: светом, кислородом, смыслом жизни. О своих отношениях открыто парни не заявляли, но все до единого понимали, что некая симпатия присутствует с обеих сторон. Частое время провождение вместе, странные взгляды, посланные друг другу, явно намекали на взаимную любовь. Все всё понимали, но ничего не говорили. Осуждать никто не собирался, наоборот были рады. Если вселенная не дала им нормальных условий для жизни, пусть наслаждаются друг другом. Гомофобов среди них не было, так что проблем их отношения не вызывали. Феликс любил Хвана целиком и полностью, не мог позволить умереть просто так, оставить его одного. Нельзя, ни в коем случае. Ли младший хотел подойти к Хёнджину, обнять, показать, что рядом. И только он сделал шаг к столу, как путь перегораживают. Минхо перехватывает его и стискивает в объятиях, для старшего это несвойственно, но позволить увидеть полностью залитого кровью Хвана, он не мог. Ликс заскулил в плечо парня. Его будто ранили вместе с Хёнджином, душу разрывают на кусочки, не щадя, будто пули вошли не в плечо Хвана, а в сердце Феликса. — Я введу тебе анестезию, и ты заснешь на двадцать минут, — не отвлекаясь на вошедшего, поясняет пострадавшему Сынмин, чтоб тот был готов. — За это время я проведу осмотр и подлатаю тебя. Не бойся. — Сынмин, — перехватывает руку доктора со шприцом, тихо и болезненно окликает Хёнджин. — Не дай мне умереть, пожалуйста. Я хочу жить с вами, с Ликсом. Пожалуйста, помоги мне, — на одном дыхании, из последних сил. — Я не дам тебе умереть, обещаю. Ты будешь жить со всеми нами и Феликсом, все будет хорошо, — ответил Сынмин, слегка улыбнувшись. Это было сложно, но хоть небольшую поддержку он ею дал. Поднес шприц к вене и медленно ввел все его содержимое. — Теперь медленно посчитай до десяти. — Один, — одна слеза скатилась по виску. — Два, — страх не проснуться нагнетает. — Три… четыре, — сознание мутнеет. — Пять… шесть, — тело расслабляется, — семь… восемь, — голоса почти не слышно. — Девять, — одними губами произносит Хёнджин, и глаза закрываются. — Минхо, на второй полке справа есть успокоительное, возьми его и уведи Феликса. Я закончу полностью минут через тридцать. Чанбин, посиди тут. Чуть позже я обработаю твои раны, — раздал всем указания младший. — Хорошо, — ответил Чанбин за всех. Сынмин поднял руку к наушнику и произнес уже в динамик: — Чонин, поднимись ко мне, пожалуйста, мне нужна помощь. — Ян в медицине был не слишком силен, но какие-то базовые знания имел, так что в роли «принеси, подай, почухай» сошел бы на отлично. — И возьми с собой Кристофера, я обработаю ему раны. «Сейчас,» — услышали все, а парни начали подниматься по лестнице, не желая ждать лифта целую вечность, когда ее не было. Времени ждать не было. И Сынмин немедленно приступил к работе. Хо взял со стеллажей таблетки для Ликса и повел его наружу. Зайдя в лифт, он нажал на кнопку с рядом стоящей единицей, и двери начали плавно закрываться. Реакция сработала на ура, когда ноги младшего подкосились, и Минхо в срочном порядке схватил его, чтоб тот не грохнулся на пол. Падение-то он смягчил, но удержать не смог, так что оба осели. Феликс начал рыдать навзрыд, в палате он пытался сдерживаться — понимал, что этим только добьет Хёнджина, а тут уже дал волю эмоциям. — Чш-ш, Феликс… — он даже не знал, что сказать. Говорить «все будет хорошо» — не хотел, глупое предложение. Как тут может быть все хорошо? А даже если сказать «не плачь» — человек все равно не перестанет. — Хён, я не… смогу без него, — из-за всхлипов речь разобрать было сложно, но все же догадки приходили. — Если он умрет, я тоже умру… я не хочу без него, не буду. — Тихо, Феликс, тихо, — Ли старший повернулся лицом к парню и взял его лицо в свои руки. — Ни он, ни ты не умрете. Сейчас Сынмин работает в поте лица, чтоб Хёнджин поправился, — большими пальцами вытирал щеки от слез, а слова поддержки чудным образом сами выходили. — Будь сильным, ради Хвана. Вряд ли бы он обрадовался, увидь тебя такого зареванного. Он бы тоже начал плакать, ты же знаешь, какой он. А с Минхо, выходит, еще и неплохой человек. Он сам не знал, что умеет успокаивать. Сначала Хан, теперь Феликс. Раньше у него никогда такого не было, раньше для него не существовало жалости, он не умел и слова доброго сказать. Тогда что сейчас? Что с ним происходит? Ликс поднял взгляд на глаза старшего, а у второго сердце екнуло. Наверное, впервые в жизни. Столько боли, столько печали и сожалений он не видел ещё никогда, и никогда не думал, что что-то заставит пойти рою мурашек по спине. — Все, Ликси-и, давай. Тебе нужно успокоиться. Сейчас заберем Джисона и пойдем на кухню. А через пол часика вернемся к Хвану. Он уже должен будет прийти в себя. Договорились? — Да, — очень тихо произнес младший. Лифт уже давно приехал на первый, только двери без нажатия кнопки не открывались — меры предосторожности. И как только открылся взору зал собраний, Хо увидел, как Джисон подскочил с места и направлялся в их сторону. — Джисон, поехали на третий. Нам всем нужно успокоиться, — не выходя из кабинки, сказал старший. Хан же только кивнул и зашел внутрь. Больно было смотреть на Ликса, а также осознавать, что ничем помочь, ничего сделать ты не можешь. И ужасное чувство безысходности борется с долей надежды в сердцах и мыслях всех, кто сейчас находится в здании.

***

«Мы провели операцию, все в порядке. Хёнджин будет жить, но нужно какое-то время на восстановление,» — раздался голос в наушнике спустя тридцать томных минут, а с души камень спал. Дышать стало намного легче, сердце забилось намного спокойней. Парни поочередно переглянулись, и уставшие, но довольно счастливые улыбки вышли наружу, Хван жив — все живы. Феликс сейчас был под нехилой дозой успокоительного, так что не особо что-то соображал, однако новость, что с его любимым все в порядке, заставила расслабиться сильнее. — Мы можем прийти к нему? — спросил в наушник Джисон. «Он сейчас спит, не стоит его беспокоить. Давайте завтра утром придете,» — выдает Чонин. Не успевает Минхо произнести «хорошо», как краем глаза видит шевеление Феликса рядом с собой. Тот опирается на стол и отодвигается на стуле, что создает ужасный скрип об пол, произносит: — Я хочу к нему. — Феликс, — подрываются парни одновременно, а Хо, так как находится ближе, хватает Ликса за плечи. Тело младшего ватное, ноги подкашиваются, не хотят держать. Он устоять-то не может, куда он пойдет? — Ликс, тебе нужно поспать, ты очень слаб, — оно и понятно, усталость, собранная за весь день, стресс, недавно пережитый, еще и успокоительное сильно повлияли на Феликса. — Хёнджин сейчас тоже спит. Мы утром пойдем к нему, хорошо? А парень его даже и не слышал. Мозг затуманился, глаза закрывались — он практически спал, и только мысль о Хване удерживали его в реальности. Однако насколько бы она сильна не была, сон все же выигрывал — парень почти не стоял на собственных ногах, а всем весом опирался на стоящего рядом Минхо. — Я отведу его, — вдруг сказал Хан, забирая Ликса из рук старшего, полностью беря его тело на себя. — Хорошо, я пойду поговорю с Бан Чаном, — предупредил Хо, на что Джисон только кивнул, начиная идти к лифту. — Джисон! — вдруг окликает его старший; Хан останавливается и поворачивает свободную половину тела к хёну, немного выгибая бровь от такого резкого оклика. — Придешь потом на девятый? — неожиданный вопрос. — Приду, — и такой же неожиданный ответ. Хан с Феликсом заходят в лифт, а Минхо уходит на лестницу. Каждый расходится по своим делам: Джисон — укладывать Феликса, а Минхо — узнавать всю конкретность произошедшего.

***

— Хоть одну ночь кто-то должен побыть с ним… — Сынмин не успел договорить, объяснить, как его сразу перебивает Со: — Я побуду здесь. — Ты уверен? Ты тоже пострадал, давай лучше отдохнешь, — предлагал Чонин. У Чанбина из-за аварии легкое сотрясение, но, кажется, сам парень его не ощущает, так как ведет и чувствует себя абсолютно нормально. Видимо, он еще не отошел от всех событий и на фоне шока не обращает внимания. Надолго ли? — Нет, я останусь с ним. Я не увернул машину, я довел его до этого, я и останусь, — твердо настаивал на своем и почему-то винил именно себя, считал, что это только его вина. — Так, стоп! Чанбин, слушай сюда, — немного повысил голос Сынмин. — Ты, — он указал пальцем на старшего, — ни в чем не виноват. Это не ты подстроил, не ты стрелял и не ты довел его до такого. Единственными виновными являются Левантер, только они виноваты в этом. Ты меня понял? — такого Сынмина еще не видел никто, он и правда был зол на то, что Бин такую херь сморозил. — Я не оставлю тебя с ним, если ты будешь винить себя. — Но я мог вывернуть не в стену. — Чанбин! — уже вторгся Чонин. — Если бы не ты, Хёнджин сейчас бы лежал трупом. Ты вывернул машину так, что Левантер больше до вас не доставал. Именно из-за твоей выходки им пришлось свернуться и свалить. Ты, — он тыкнул палец на Со, — спас не только его, но и всю вашу группу. Понял? — Понял, — сдался Бин. — Отлично! И не смей больше винить себя, — пригрозил Сынмин. Парни вышли за пределы лазарета, оставляя Чанбина с Хваном. На оставшееся время ночи он останется с ним, а утром уже придут остальные. К тому времени Хван уже должен проснуться. Чанбину больно смотреть на Хёнджина, на его состояние: половина торса перебинтована, кое-где выступают красные пятнышки крови, лицо до ужаса расслаблено, словно замертво слег. Однако грудь все еще вздымалась, так что он уж точно не мертв. Хван сейчас видел сон, сон со всеми ребятами, но в нормальном времени, счастливой жизни — без всяких апокалипсисов и мыслей о выживании, просто счастливая студенческая жизнь. Ему сейчас было хорошо, чего нельзя было сказать о Бине. Его просто сжирали собственные мысли, совесть. Душа рвалась на части от самовнушения. — Прости меня, Хёнджин, — Со взял руку младшего в свою. — Ты просил сесть на водительское, но я настоял, чтоб я вел машину. Прости, я виноват, что твое тело так изранено. Даже если ты меня извинишь, я никогда себе не прощу этого. Никогда не забуду, что сделал… — он уже срывался на плачь. Странно, он никогда не был слишком сентиментален, тогда что это? Практически всю жизнь Со прожил со старшим братом. Хён его любил, кормил, воспитывал. Вкладывал все лучшие качества, учил всему. У него было счастливое детство, даже не считая отсутствия родителей, просто ему сложно давалось показывать эмоции. Как таковой причины на это не было, просто он такой человек — не любит показывать внутреннее состояние и хоть убей. Единственным человеком, кому он все рассказывал, показывал, доверял секреты, был хён. Чанбин его очень любил, хоть и не сильно говорил об этом. К большому сожалению, Со не замечал, как было тяжело его брату. Он растил Со один, а на это нужно много сил как физических, так и моральных. Он посвящал все свое время брату, забивая на себя. Хоть он и не показывал, но ему было больно и трудно. В один момент нервы не выдержали, а мозг принял ужасное решение — повеситься. Бин нашел тело брата в квартире. Шея была уже передавлена, а мозг длительное время не получал кислород — хёна было не спасти. Со закрылся в себе, долгое время винил себя, что был так слеп и глуп, ненавидел всех и всё. Эмоции совершенно перестали выходить наружу. — Прости меня, Хёнджин. Я умоляю, прости, — склонился над сонным парнем, плача. Он понимал, что Хван не слышит его, понимал, что сам никого не убил, все остались живы. Но ужасная мысль, что по его вине все могло случится хуже, впивалась в мозг, выедала сознание ложечкой. Ужасное чувство. И правда: собственные мысли — хуже маньяка. Издеваются, не щадя, а прекращать даже не намереваются. Гребанное самовнушение как гипноз действует на человека. Истерика длилась довольно долго, но усталость смогла выиграть. Чанбин устал чертовски сильно. Не говоря о физическом состоянии, моральное чуть ли не впервые было так жестоко побито. Сон был подарком для парня, он спас его от удушающих мыслей, забрал в свои оковы резко и неожиданно. Он просто отключился, падая верхней частью корпуса на койку.

***

Уложить Феликса была задача не из простых. Только он переступил порог своей комнаты, как сразу активизировался. Словно действие таблеток ослабло, хотя нужного времени еще не прошло. Он вредничал, спать не хотел, ворочался, что-то бубнил под нос — в общем, вел себя как ребенок, ей-богу. С горем пополам справившись с Феликсом, Джисон, как и обещал, направился на девятый этаж. Это было странно, но место для их разговоров выбралось как-то само по себе. Уже какая-то традиция — если кто-то из них хочет что-то обсудить, то встречаются на девятом. Будто место магическое, а в другом разговор бы просто не пошел. Кто знает, может так и есть. Выйдя из лифта, на этаже Джисон не заметил Минхо — видно, еще не пришел, но заметил полупустую пачку сигарет. Недолго думая, парень решил покурить, пока ожидал Минхо. Черничная капсула давала приятный вкус, а никотин позволял немного расслабиться. Кроме Минхо, Хан здесь никого не видел, а с сигаретами тем более, значит, курил только Хо, ну и он сам. С этого напрашивался вывод, что именно старший оставил пачку, только вот зачем? Однако задумываться об этом он не стал, все его внимание привлекали панорамные окна, что открывали вид на город, медленно утопающий во флоре. Уличного освещения, естественно, не было, только начинающее восходить солнце придавало хоть немного света. Сейчас время близилось к рассвету, так что скоро проснутся все: Хёнджин, ребята, и как бы не хотелось, но живые твари тоже. Ужасно, что все это происходит наяву. Бесконечно ужасно. Хан не успел сделать пару затяжек до превращения сигареты в окурок, как с лестницы вошел Ли. Ему что, ног своих не жалко, или сил много осталось? Чем ему лифт так не угодил, что он его всеми способами избегает? — Почему ты ходишь только по лестнице? — спросил Хан, развернувшись в пол оборота к старшему. Тот же будто и вовсе вопроса не слышал — как молча зашел, так молча и забрал пачку из рук Джисона и сел напротив. Минутная тишина, а Хан уже даже на ответ не надеялся, но, подкуривая, Минхо все же начал говорить, причем так неожиданно, как гром среди ясного неба: — В детстве отец любил закрывать меня в довольно тесном подвале, и со временем у меня выработалась клаустрофобия. Не переношу закрытые пространства. Такого ответа Хан явно не ожидал, даже стыдно немного становилось, что старые раны потревожил. Он ожидал услышать что-то типа «не хочу» или «так больше нравится», но точно не глубинную детскую травму. — Прости, — совесть все-таки действовала хорошо. — Забей, — просто отмахнулся старший. Не то, чтобы ему было вообще на это плевать, просто снова ворошить прошлое не хотел. — Ты поговорил с Чаном? — Да, — быстро ответил Хо, а потом посмотрел на Джисона, что явно ожидал подробностей. — Если вкратце, то на главную дорогу, по которой они должны были ехать обратно, свалилось дерево, скорее специально, нежели случайно. Им пришлось объезжать через один переулок. Если смотреть уже с конца, то становится ясно, какого хера там лежало дерево. В том же переулке их и начали обстреливать, Чанбин начал маячить по дороге, укрываясь от пуль, а позже завернул за угол, явно не ожидая, что там фактически машина не влезет из-за стоящей стены, и соответственно произошла авария. Благо, там Левантер до них не доставал, и им пришлось просто свалить. Вряд ли они тогда своими тупыми мозгами думали, что мы и так поймем, кто зачинщик, — более подробно уже разъяснил Хо. — Понятно, — произнес Джисон, он в принципе так себе все и представлял. — А зачем ты звал меня сюда? — все же этот вопрос его интересовал с самого приглашения прийти сюда. — Когда я уезжал, ты сказал: «Будь аккуратен, Лино». Что это за Лино такой? — Я… сказал такое? — произнес с огромной заминкой тот. Хан сейчас со стыда сгорит просто-напросто. Если его действительно заставят объяснять, то причины глупее Минхо никогда в жизни больше не услышит — эта будет самой дурной из всех возможных. — Хён, давай забудем о этой реплике, пожалуйста, — не то чтобы взмолил, но голову вниз от замешательства опустил. — Нет уж, раз назвал тогда, то объясняй сейчас, — протестовал. — Тогда обещай, что не будешь меня бить, — в таком же положении произнес тот. Ответа не последовало, так что голову все же пришлось поднять. Хо смотрел на него странным взглядом. Не злым, нет. Но каким-то недоверчивым. — Пообещай, — все же настаивал Хан, хоть и знал, что если Минхо надумает, то обещания его не остановят. — Ладно-о, — протянул немного устало. — Обещаю. — В общем, когда я тебя только увидел, ты мне сразу напомнил кота. И внешность, и поведение полностью идентичны были. А в детстве у меня был один, и его звали Лино. Когда же ты уезжал, оно само как-то вырвалось. Я не виноват, — быстро протараторил младший, явно не ожидая, что спустя секунд пять Минхо зальется диким смехом. — Эй, ты чего? — Джисон сам усмехнулся от такой реакции, а расстояние между ними позволяло немного пихнуть старшего в бок. Да уж, не на такую реакцию Джисон наделся. Однако это все же лучше, чем если б Хо его побил. — Ты первый, кто сравнивает меня с котом, — честно ответил старший, а после снова словил припадок смеха. — Ну чего ты ржешь? Ты ж ведешь себя как кот: то добрый, то шипишь. Тебя хер поймешь, — с улыбкой от самого себя произносил младший. — Все, теперь я только так буду тебя называть, чтоб смехом таким не заходил. — Как пожелаешь, Сонн-и, — немного успокаиваясь ответил Минхо. — Ты, кстати, на квокку похож, но называть так тебя я не буду — будешь Сонн-и теперь, — Хо для Джисона придумал же свое прозвище. Теперь они не просто Минхо и Джисон, а целые Лино и Сонн-и. Неплохо. Забавно. — Откуда у тебя шрам? — вдруг довольно резко спросил старший. — Где? — искренне не понял Хан. — Над бровью, — пояснил Минхо, касаясь себя в указанном месте. — Аа-а, это, — наконец понял младший. — Как-то в детстве мы гуляли с братом и пошли на площадку. Тогда я забрался на слишком высокую горку и набрал слишком большую скорость, брат не успел меня поймать. Так и появился такой шрам. — Почти как у Гарри Поттера, — усмехнулся немного. — Вот! Неужели кто-то это сказал, — Хан аж на месте подпрыгнул и коленки к себе поджал, обнимая двумя руками, искреннее радуясь детской победе. — Я всем в детстве ходил и яростно это доказывал, а они не верили мне, — губы надул, словно до сих пор ребенком являлся. — Интересно, насколько надоедливым ребенком ты был? — у самого себя спросил, делая вид, что задумался. — Эй, — снова пихнул в бок. Новую привычку обрел, что ль? — Вообще-то, я был очень хорошим ребенком, — защищал честь маленького себя. — Ну, сейчас по тебе не очень-то это видно. Даже если был, то вырос вредный до ужаса, — любил язвить сильно Хо. — Ой, чья бы корова мычала, — а второй любил парировать. Два сапога — пара. Парни до рассвета сидели так, общались, обсуждали и прошлое, и будущее. Второе было не очень перспективным, но превращать его в иллюзию и мечтать о чем-то хорошем никто не желал, так что обсуждалось все напрямую со всеми откровенными факторами. Им стоило быть готовыми ко всему. Такие разговоры угнетали, но часто перебивались довольно неплохим сарказмом, что неплохо развеивал обстановку. И самая важная вещь, что поддерживала голову Хану в стабильном состоянии, — мысль, что Минхо немного меняется. С их первой и сегодняшней встречи прошло времени немного, но прогресс в общении виден был. Неужели Минхо больше не считает Джисона предателем мира сего? Неужели перестал так сильно ненавидеть и все-таки решил попробовать довериться? Так или не так, но такая мысль все же была Джисону по душе, и он всем сердцем надеется, что не ошибается в ней, надеется, что дальше все пойдет в том же духе. Действительно надеется.