Десятки разрушенных зданий, бесконечная зелень и белый снег проносятся в окнах быстро едущего автомобиля. За двенадцать минут езды неожиданных встреч, не считая валяющихся на холодной земле спящих озверевших, не было. Ни одной светящийся пары желтых глаз заметно тоже не было, но опасаться все же стоит.
По телу проходит жуткий озноб, а мысли сбиваются с пути. Если заглушить машину, то можно почувствовать всем телом мертвую тишину, что в самую глубь костей пробирается и там царапается, а где-то совершенно приглушенные рыки слышно — картинки, как тебе в шею вгрызаются появляются, не прикольно…
Они выехали на трассу, вокруг пустота, пугающая и неизведанная. До места назначения ехать еще минут пять, а тянуться они из-за страха будут вечность. С каждой секундой в горле ком нарастает, тело сковывает, а мысли противоречат друг другу: «Мы справимся», «Нас засекут и в ту же секунду спустят курок», — абсурдно думать сейчас. Мысли проходили по телу ветерком, что обязательно оставит огромный ядовитый след на корочке сознания.
Ближний свет натыкается на первое здание — самый близстоящий ангар, а за ним еще таких девятнадцать. Место назначения уже близко. Их путь мести начинается отсюда. Осознание приходит слишком резко: смерть дышит в затылок, а они будут делать шаги назад, медленно и верно приближаясь к ней.
Каждый знает, что они находятся близко друг к другу, нужна срочная помощь — вторая группа подъедет молниеносно. Но какова вероятность, что их не отловят всех разом, как охотники диких кроликов, а после и не убьют исподтишка? Верно, никакой. Нет ни безопасности как таковой, ни гарантий, даже нет надежд — ничего.
Вероятно, надежды на какое-то счастье, все до единой растворились на третий день апокалипсиса. Все, кто на тот момент был еще жив, как по щелчку стали смиренными реалистами, а красивые мечты покинули головы. Им больше никогда не стать такими, как раньше, ничто их не спасет и ничто не поможет, они не вернутся назад. Это их общий конец. Конец мира сего.
Одиннадцатый по счету ангар отыскать несложно — единственный красный среди всех остальных синих. Как центр мишени, в которую так и норовятся попасть стрелки́. Плохое сравнение, но иное почему-то на ум не приходит.
— Мы пошли, — говорит Хенджин, доставая чемодан с винтовкой из багажника, прежде чем с громким грохотом захлопнуть его. Молчаливые согласные кивки дают некую поддержку, но никак не полное спокойствие. Скорее всего, теперь полное спокойствие их ждет не здесь. Где-то там, в ином мире.
— Будьте осторожны, — под нос себе произносит Хан, даже не надеясь, что парни услышат — те уже пошли взбираться наверх.
Осторожности, удачи и внимательности им сегодня понадобится слишком много. Если бы у человека был счетчик удачливости, то, скорее всего, весь они бы использовали в течении следующих нескольких часов. Ну что ж, выхода-то другого нет.
Томные минуты ожидания, сердце колотится, а подтверждения, что парни справились, в наушник так и не приходит. Тишина давит, как и во всех слишком стрессовых ситуациях, а сейчас одна из них.
Сейчас и еще несколько последующих минут они будут, как слепые котята, которых кинули во тьму. Одна только поправочка — они приехали в эту тьму сами, а скоро убьют довольно большое количество людей, чем буквально потопят свою душу и совесть во все той же тьме. Они окунутся в нее с головой и вряд ли вынырнут, ведь прийти к ним на помощь будет попросту некому.
«Все нормально. Я спускаюсь,» — слышится наконец в наушнике. Даже дышать легче немного. Но совсем немного — не спасает.
— Хорошо.
Спустя еще минуту Феликс показывается на виду. Пока все идет по плану.
Парни практически одновременно выходят из машины, освобождая ее Феликсу. Улица очерчивается глазами, словно скан проходит по каждому миллиметру, пытаясь найти что-то или кого-то. Был бы у них тепловизор, было бы вообще шикарно. Холод демонический, тишина и тьма. Шикарное сочетание для ужастика, а они в нем выживают.
— Мы идем, — говорит Минхо Феликсу, что стоит спиной к машине.
— Идите, — все, что может сказать.
И снова без «пока» — в прошлые разы это не помогло совершенно, но все же так привычней.
Карты с собой нет, но в мозгу она отмечена самой четкой меткой, выучена наизусть. Каждый поворот, улица, переулок, поле были заучены. Сейчас они идут по открытому полю, немного присев на коленях и согнувшись. Будут идти в полный рост — трупы, такая себе перспектива. Темнота окутывает все, но кончики зданий, где там же находятся и улицы, все же видны.
Растения, окутанные снегом, шуршат под ногами, тишину разрезая, и каждый шаг отдается глухим стуком в голове. Руки немного трясутся от внутреннего напряжения, что по венам словно самый мощный наркотик расходится.
— Готова ли ваша голова к сегодняшним событиям? — тихо, даже шепотом, спрашивает Ли, немного оборачиваясь назад, ведь он как Лидер идет первый.
Голова — да, душа — нет. Но никто об этом никогда не скажет, а особенно сейчас. Поэтому такое же тихое «да» слетает с уст каждого. А Минхо все же хочет надеяться, что они все сегодня не облажаются.
Еще один шаг, и ноги доходят до первого сантиметра асфальтированной дороги — улицы. Дошли почти до центра левой подзоны. Теперь можно начинать поиск людей, максимальная настороженность, новые убийства и утопление себя собственной совестью. Начало голодных игр объявлено, не официально, конечно, но Левантер тоже скоро должны догадаться.
Первая улица по плану — Хэсэк. Планировка зоны в принципе странная, но довольно понятная.
Офисные здания сменяют друг друга. Окна побиты, как камнями, так и растениями, что, не щадя силы, врывались во внутрь, где-то даже видна кровь — свет луны показывает все досконально, — штукатурка кое-где облезла, где-то видно следы острых когтей, а прям под самими зданиями чьи-то кости лежат, останки, что, естественно, гнусно воняют. Они думали, что со временем рвотный рефлекс уйдет, но ни-хре-на, он только нарастает с каждым днем. Всем кажется, что в один день сдержаться не удастся, и они выблюют себе все кишки. Не лучшее зрелище, и пополнение останков на асфальте будет.
Они идут слишком тихо, шаги медленные и нерезкие. Слух включен на сто процентов, чтоб ненароком не упустить что-либо. Зрение также подключено, край глаза часто лжет, показывая что-то непонятно движущееся, рефлексы голову поворачивают, а там — ничего, обман все. Вот периферическое зрение действительно подводит, как и фантазия, что не уступает.
Улица широкая, просторная и ужасно пугающая, лунный свет позволяет развидеть только часть общей картины, но дальше они не видят. Идут, как по нескончаемому коридору, чей конец пропадает в темной бездне, как в самом заезженном ужастике про психиатрическую больницу. По сюжету в конце их обязательно будет ждать чудовище, в их случае — озверевший. А такие перспективы не радуют.
Слух все же ловит какой-то звук, и парни одновременно замирают — прислушиваются. Минхо шел первый, так что машинально руку вверх поднял, останавливая общее движение.
Кто-то разговаривает. Кто-то есть.
Кого-то сейчас убьют.
Минхо резко, но тихо оборачивается на парней, приставляя указательный палец к губам — тихо! А потом решает включить знания спецназа, о которых ему когда-то рассказывал знакомый, а точнее то, как они ведут переговоры на заданиях, — два пальца (средний и указательный) утыкает себе в грудь — говорит «я», затем теми же пальцами показывает знак «вперед». Он пойдет проверять.
Следующие движения рукой показывают, что парни остаются ждать его здесь и оглядываются по сторонам. Взгляды говорят: «Будь аккуратен!», а молчаливый кивок подтверждает то, что опасность присутствует неимоверная.
Люди, что, скорее всего, стоят за углом крайнего здания, могут принадлежать только к одной общине, а значит — выявляют огромную опасность. Сердце нещадно бьется о ребра, будто сломать пытается, а руки немного трясутся. Хан волнуется, переживает. За Минхо. За Чанбина и себя. За свою душу, которой придется наступить на все собственные морали и все же дать руке спустить курок. Если людей больше двух, то убийцами станут все.
Пара воспоминаний спасают от сомнений, а голова так и пытается озлобить душу:
Мин У тянется к глотке Хана, четыре ножевых по телу и один в голову, что нанес Хан мелкой сошке Левантера, которую прислал, как уже известно, — Уджин, новости о смерти Бан Чана и Сынмина, и лежащего на полу подростка — Чонина, что выстрелил себе в голову. Джисон начинает переставать чувствовать хоть какую-либо жалость, на этом его искренним добрым чувствам придется отойти в сторону. Конец его моралям, принципам. Конец его человечности.
И Минхо направляется в ту сторону, крадется по-над стеной, наступая на кости, что немного хрустят, и его лицо кривится. Мерзко.
Каждый шаг приближает к выстрелу, к колебаниям и смертям. Парни сегодня станут самой Смертью, щадить не будут.
Рука опускается на кобуру на бедре, и глок удобно умещается в ладони. Привычно держать оружие, но в живых людей целиться — не очень.
Он подходит к углу здания и аккуратно выглядывает. Засекут — смерть их, не засекут — убийства других. Все просто. На Минхо сейчас будут держаться две смерти, а может, и четыре — смотря, успеют ли Хенджин и Феликс уехать в случае чего. Ответственность за чужие жизни немного тяготит, но он должен выдержать.
Три мужчины (словно каждому по одному) стоят посреди улицы, о чем-то беседуя. На вид невысокие и не слишком подкаченные — не солдаты, полный отчет своим действиям не дают, ведь какой дурак будет разговаривать ночью на улице, еще и не шепотом, — новички, на бедре по кобуре у каждого — все же осведомлены, но бесконечно глупы. Даже оружие, что покоится сейчас никому не нужное, их не спасет — не успеют достать, мертвыми телами свалятся.
Минхо благодаря своему нерадостному детству научился хорошо анализировать. Глаза всегда успевают замечать важные детали, изменения в человеке, даже за короткий промежуток времени (с его отцом не научиться такому было нельзя).
Вот и сейчас, глаза успели прочитать людей, как открытую книгу. В этом Минхо неплох, а людям бесконечно не повезло, что именно Хо наткнулся на них. Хотя он подарит им довольно легкую смерть.
Сжалился? Нет, просто нет лишнего времени. Внутренний монстр, что годами пытались вытравить таблетками, не исчез. Конечно, Джисон его немного притушил, посадил в самую надежную клетку, но все же он еще остался, и из раза в раз пытается вылезти, подкидывая новые, не самые добрые идеи Минхо.
Он тихо скрывается за стеной снова, ведь уже все понял, и смысла ждать — нет. Жестом показывает парням количество человек, которых нужно прикончить. Каждому нужно убить одного, а курок снимется одновременно, чтоб лишних проблем не получить. Парни начинают медленно и очень аккуратно идти, чтоб ни одна косточка звука лишнего не создала.
Оружие появляется в руках. Чанбин был уверен в себе, по крайней мере показывал все именно так. Его внешний вид (подготовка) был более твердый, нежели Хана. Дышал ровно, мозг понимал, что делает, и, как ни странно, одобрял. Внутренняя злость и ненависть все же взялись за штурвал, и именно они ведут сейчас Чанбина. Может, так даже лучше.
В голове Чанбина:
— Отомстить-отомстить-отомстить.
В голове Минхо:
— Убить-убить-убить.
А в голове Джисона твориться чуть другое — внутренняя борьба, но суть одна:
— Я смогу нажать на курок, смогу попасть. Смогу-смогу-смогу.
Парни подходят к углу здания и также аккуратно смотрят на цели. Минхо жестом показывает, кто в кого целится. Молчаливые кивки подтверждают все. Немного страшно и волнительно.
Люди Левантера их не видят, кажется, абсолютно ничего не подозревают. Так даже лучше. Если жертва смотрит в глаза и просит о пощаде, то убить ее намного сложней. А те сейчас стоят спиной, словно добровольно предоставляют свой затылок: стреляйте на здоровье. Иронично и удобно.
Глушитель на глоке не создаст много шума, никто не прибежит на помощь. Их просто тихо застрелят, а когда найдут, будет уже поздно. Парой людей больше, парой меньше — заимствованная тактика — неплоха. Хотя по всем моралям — просто ужасающая. Только вот мораль будто потерялась, а искать ее никто не намерен.
Весь Левантер они не перебьют — это невозможно. Как бы сильно они не хотели, Левантера много, как тараканов. Основная задача — уменьшить их число хоть немного и нагнать просто убийственный страх смерти на Уджина. Затем еще пару телодвижений, и он мертв. Месть окончена, долг выполнен.
Один глаз закрывается, прицел направлен на середину затылка — мгновенная смерть. Вторая рука Минхо сжимается в кулак и поднимается вверх для начала отсчета.
Один палец разогнулся.
«Вы должны. Не подведите,» — молится про себя Минхо. Хоть бы парни не подвели, хоть бы нажали. Они сказали, что готовы, но было ли так на самом деле.
«Просто нажать. Я смогу. Я должен,» — Чанбин должен. Не побоится, не остановится. Выстрелит.
Второй палец разогнут.
«Я смогу. Я не подведу. Все как на тренировке. Все просто. Это нелюди. Я должен,» — твердил и твердил себе Джисон. Было чертовски страшно. А эфемерная уверенность, пришедшая час назад, уже испарилась. На то она и была мнимой.
Третий палец поднимается вверх — пора.
«Стреляй, Хан Джисон!» — мысли кричат.
И о чудо! Он действительно спускает курок. Все спускают курок — не останавливаются. Внутренний страх повержен, человечность — уничтожена. Они теперь тоже
нелюди(?).
Нет, они еще люди, у которых еще осталась человечность. Они люди, потому что делают это не из собственной прихоти и не для развлечения. Они люди, побитые жизнью и не нашедшие иного выхода. Они люди, что мстят за свою семью.
Пули со свистом летят свой путь, заданный вектором. А после со звуком разрыва входят в три черепа, чьи тела мгновенно перестают дышать. Три тела с глухим стуком валятся на землю, а крови лужи постепенно сползаются в одно большое озеро. Парням предстоит сделать из этого море, а может, и океан. Нужно пролить крови так много, чтобы утопить в ней Уджина. И неважно — будет это лужа, озеро или океан. Главное — утопить в мучениях страха.
Хан слегка судорожно, но довольно громко выдыхает и прикрывает глаза. Главное, что он сделал это, не подвел, а остальное уже как-то неважно. Привычного звука выстрела, что может быть словно гром среди ясного неба, не было, но тихий свист, что рассекал воздух, стал маленькой победой Хана. Победой над своей же совестью.
— Первые есть. Вы молодцы, — похвалил Минхо. А звучало все же, как проклятье: «Молодцы, что убили. Молодцы, что пролили кровь. Молодцы, что ступили на путь становления монстрами.» Какая бы суть слов ни была — она правдива. На это нельзя закрыть глаза, нужно просто принять. — Идем дальше.
Как раз был поворот на следующую улицу. Три трупа, созданные их руками, валялись посреди дороги, а они просто переступили через них, продолжая путь. Вот, что значит фраза: «Идти по головам, идти по трупам.» Всю суть они прочувствовали на себе, но останавливаться не собирались.
Следующая улица — чиста. Повезло или же нет? Двояко.
«Все в порядке?» — слышится Феликс в наушнике.
— Да, — шепотом отвечает Чанбин, но его достаточно, чтоб передать ситуацию Феликсу. — Мы уже убили троих, — звучит и гнусно, и победно.
«Хорошо,» — хорошо.
«Я вижу вас. И вижу третью от вас улицу. Два человека стоят у здания, курят,» — хорошая информация. Хенджин видел третью от них улицу, значит, по счету она пятая.
— Что насчет озверевших? — спрашивает уже чуть громче Минхо, ведь по близости нет людей. Даже если он будет говорить обычным тоном, те его все равно не услышат — слишком далеко.
«На повороте лежат двое, они спят — не волнуйтесь. Они чуть сбоку, так что сможете пройти тихо,» — в роли координатора Хенджин был хорош.
— Спасибо.
На повороте лежали две спящих твари. Кости то ли обглоданы, то ли их рвали пополам — неважно, но выглядят ужасно. Они мирно спят, иногда издавая тихие утробные вои или же рыки. Не зная, что происходит, можно подумать, что собаки ходят. Интересно, может ли тварям сниться что-либо. Хотя нет. Неинтересно.
Они лежали под самой стенкой, так что обойти их не составило труда. Они могли бы сделать это очень тихо, но Минхо, что направил пистолет сначала в голову одному и потом другому, прервал их мирный сон и отправил в мир иной. Нельзя оставлять увиденных тварей в живых, даже если те спят. «Не тронут сейчас — тронут потом,» — надо запомнить, как собственное имя.
Глаза цеплялись за них и снова вызывали чувство рвоты. Вонь неимоверная, хочется вынуть легкие, чтобы не вдыхать это. Но спустя еще пару шагов воздух становится чуть менее мерзким, дышать легче. Немного.
Сейчас они уже стоят на углу пятой улицы по счету, и снова нужно нажать на спусковой крючок. В этот раз Хан не участвует. Они успели это обговорить.
Минхо в прошлый раз видел нескрываемое волнение Джисона и сомнения в глазах, даже в полной темноте смог разглядеть. Он не хотел, чтобы голова Хана совсем его в угол загоняла, так что принял решение — Джисон стрелять сейчас не будет. Чанбин тоже все понимал, так что уговаривать или же еще что-то его не пришлось. Сам согласился, сам хотел убить каждого, кто мог быть причастен к смерти их Лидера и доктора. Ненависть пожирала его, заполняла голову.
Все прошло быстро. Два тихих свиста, что слились в один слегка громкий, но жертвам времени не хватило, даже чтобы подумать о чем-то. В этот раз пули направлялись в лоб, поспешно врываясь в череп. Два тела грохнулись на землю, а окурки от вторых сигарет, что они успели подкурить за время, пока парни шли, упали на пол, мигая кончиком. Возможно, если бы вторую не начали, то может, и выжили. Однако судьба распорядилась по-другому, Минхо и Чанбин распорядились их жизнями по-другому.
И они снова проходят мимо тел, даже не оглядываясь. Скорби нет. Сожаления нет. Человечность медленно покидает их. Только ненависть нарастает.
Они идут вперед по улице, вперед к своей цели, и абсолютно не важно, сколько таких же мирно лежащих и мертвых тел они оставят за собой. В данном случае, чем больше — тем лучше. Жестоко, довольно.
6:30
Тринадцать. Для кого-то страшное число, а для парней еще страшнее.
Они убили тринадцать человек за эту ночь. Словно решили дать начало тринадцатому аркану — Смерти. Они закончили жизни людей, обрушили всю неизбежность, при этом подвинув себя на одну ступень выше к страху Уджина. Первый шаг к страху Уджина — первая кровь.
Изменилось ли что-то внутри них сегодня? Определенно, да. Как минимум — отношение ко всему. Минхо убил пятерых, Чанбин — пятерых, и Джисон окончил еще три жизни. Много, очень. Определенно, страшно было, но уже нет. Он не скажет, что при следующем убийстве рука не дернется, но все же думать и переживать будет чуть меньше.
Сейчас они возвращаются к изначальному месту встречи, а Хенджин не перестает отслеживать их через прицел винтовки. Каждое движение было под присмотром, он был просто обязан не сводить глаз, иначе все могло закончиться плохо. Он был их координатором, что подсказывал, кто где есть и куда стоит идти.
Скоро начнет всходить солнце, видимость станет лучше — пора поторопиться.
Линия ангаров, у которых они и остановились, становится все ближе, а опасность становится чуть меньше. Однако нельзя забывать, что неожиданность все же существует.
Феликс выходит из машины, говоря Хенджину сворачиваться. По очереди слегка обнимает их и подбадривает хлопками по спине. Он знает, что на душе висит тяжелый ком, который так и просит сдаться, знает, что им очень сложно. И надеется дать минимальную поддержку.
Машина быстро уезжает с «места преступления», оставляя трупы и не оставляя следов за собой. Еще никто не догадается, что на территории были чужаки, которые беспощадно убили тринадцать членов их состава. На самом деле, всем абсолютно плевать, кого там убили. Слово «сплоченность» совершенно не знакомо для Левантера. Важно, чтобы не убили тебя.
Спустя пару часов, возможно, найдут трупы, вряд ли похоронят — просто выкинут, ведь озверевшими те уже не станут (мозг поврежден). А дальше все продолжится, чьи-то смерти, не считая Уджина, вряд ли как-то повлияют. Ну, умерли и умерли, черт с ними. Мышление — хуже некуда, но парням все же это на руку.
***
Вылазка-вылазка-вылазка.
Месть-месть-месть.
Слова прокручивались в голове каждый день. Каждое утро в голове появлялась одна мысль, будоражащая кровь и вызывающая легкий тремор: «Я убил. И убью еще раз.» Они стали и правда серийными убийцами. На счету каждого было не менее десяти человек. Ужасно.
Вылазки проходили три раза в неделю, каждый раз исследовалась новая зона. Новые улицы, повороты, закоулки и бесконечные озверевшие. Кости на каждом шагу, останки чьи-то, вонь и гниль. Сердце сжимается от осознания, что этот город когда-то жил, а сейчас доживает последние дни в горьких муках. Больно смотреть на все это. Ужасно.
Люди Левантера со временем стали более настороженней: оружие было у всех, ходили большими группами, были менее расслабленными — значит, осведомлены о массовых смертях. Но даже осторожность не могла их спасти, больше и больше людей погибали, скорее всего, до Уджина это тоже дошло — он уже должен был знать, кто за всем этим стоит. Парни уже брали другое оружие, для большего радиуса и с большим количеством патронов. На улицах людей меньше, но те, кто попадается, становятся мертвыми. И, как ни странно, таких достаточно. И их продолжают убивать. Ужасно.
Ужасно-ужасно-ужасно. Душераздирающее слово описывает всю их жизнь, всю суть этого мира.
Руки уже не дрожат, дыхание не перехватывает и сомнений как таковых нет. Они каждый раз достают пистолет, немедля нажимают на курок, слышат, как свистит пуля и падает на землю очередной человек, переступают его труп и идут дальше. Джисон, например, раньше и подумать не мог, что когда-то сможет так сделать. А теперь даже не думает о том, что делает. Точнее, не думает в плохом ключе, наоборот — он просто мстит, делает это во благо.
Есть люди, убийство которых принесёт только облегчение и радость, — люди Левантера одни из таких. Вот они и хотят принести немного радости в этот гнилой мир, может, и не самым лучшим и добрым способом, но все же хотят.
***
Джисон просыпается довольно рано от жуткого холода в комнате. Раньше холодно было тоже, но не настолько же. Ноги чуть ли не онемели, как и руки, тело все мурашками покрыто, холод аж до самих костей доходит. Слишком неприятно.
Хан укутывается в белоснежное одеяло полностью, даже нос прячет. Отопление уже давно включили, когда только первый снег пошел, тогда что? Почему комната словно стала морозилкой?
Он встает с кровати вместе с одеялом, чтобы пройти в ванную. Согреть руки теплой водой — вроде неплохая идея. Босые ноги встают на ледяной пол, и новая волна мурашек бежит по спине. Щеки холодные, нос холодный, весь Джисон слишком ледяной.
В ванной совсем не теплей, но Джисон все же вытаскивает одну руку, чтобы включить кран, чтобы тот нагрелся. А глаза в это время поднимаются на зеркало. Видно половину тела: он стоит укутанный в огромное белое одеяло, лицо бледное до ужаса, словно под тон попасть пытались, синяки под глазами и темные круги, губы потресканные, где-то до крови искусаны. Усталость отображается слишком отчетливо, а огонек в глазах превратился в холодный пепел — больно и жутко смотреть на самого себя.
Взгляд опускается вниз, примерно туда, где под одеялом сложены руки. И он ужасается. Красное пятно слишком быстро растекается на белой ткани. Кровь. Откуда на его одеяле кровь, что еще и растекается все больше?
Ткань быстро сбрасывается с плеч, и взгляд падает на ладони. Джисон по локоть в крови, в прямом смысле — кровь заполнила все его кисти до самого локтя. Откуда? Ледяной ужас прошибает током. Он быстро выбегает из ванны обратно к кровати, но также быстро останавливается, когда группу людей в углу видит. Одиннадцать человек стоят кучей справа от окна и смотрят мертвыми глазами прямо в душу Джисону. Самое страшное то, что всех этих людей он убил. Собственноручно. Кого-то раньше, кого-то позже. Но именно он. Кто-то был с дырой во лбу, кто-то в затылке. Но они же все мертвы!(?)
Руки ловят тремор то ли от страха, то ли от холода. Но исход один — он весь трясется.
— Ты убил нас всех, — в один голос говорят люди. Ужасно. — Ты убил нас всех!
Они повторяют это снова и снова, но стоят на месте. Словно мантра, каждое слово от зубов отлетает. А Джисон сейчас с ума сойдет, голова разорвется, а страх сожрет.
— Прекратите! Прекратите! Прекратите! — из раза в раз повторяет — свою мантру читает. Он забился в другой угол, свернулся в комочек на полу и голову руками закрыл.
— Прекратите, блять! — кричит громче всего. Голос срывает.
И о чудо! Он проснулся.
Это был всего лишь сон. До боли ужасный сон, кошмар, что холодный пот поддерживает. Ужасно. Его руки были в крови, крови жертв, что он убил сам. А люди твердили ему это, хотели до белого каления довести. Сердце из груди вырывается, он задыхается.
Надо умыться, срочно.
***
Очередная вылазка. Все как обычно: они едут на место, осматривают локацию, снайпер идет на крышу, а потом группа отправляется пешим путем. Одна улица сменяет другую, здание за зданием, кости за костями.
За углом, на лавочке, возле небольшого, уже заброшенного магазинчика сидит человек мелкого телосложения — совсем худой и низкий. Сидит и тихо курит, повернутый спиной к парням. Со спины казалось, что он даже руки с ножом занести не сможет, ветер подует — его сдует. Совсем.
Но Минхо тихо и довольно спокойно (уже не удивительно) поднимает пистолет, снимает с предохранителя и выпускает единственную пулю, что прерывает времяпровождение парня. Бедолага.
Они подходят к трупу, что лежит лицом вниз, а в руке все еще зажат окурок. И странно — обычно они проходят мимо, но Минхо, что идет первый, садится к телу и переворачивает его. Сердце Хана остановилось на пару секунд, а потом снова начало биться, только теперь слишком сильно, но легкие так и не начали получать кислород, дыхание перекрыли — на холодном асфальте лежал он. Хан Джисон лежал на земле, а с его затылка текла кровь. Но ведь он сейчас стоит живой. Он смотрит на свой же труп? Что происходит?
Тело лежит бездыханно и слишком резко открывает красные, налитые кровью глаза. Он смотрит прямо в глаза Джисону. Иронично: Хан Джисон смотрит в глаза Хан Джисону, при этом не используя зеркало.
— Ты умрешь так же, как и все, в кого ты выстрелил, —
живой труп произносит это одними губами, звука вообще не слышно, но Джисон все понимает. Понимает каждое слово. — Так же, как и мы все, так же, как я, — и снова закрывает глаза. Наверное, навсегда.
Хан в ужасе поворачивает голову на парней, а там стоит снова он. Вместо Минхо — он с пулей во лбу, вместо Чанбина — он с ножом в переносице. Неделю назад он убил так одного человека.
— Нет. Нет. Нет, — Джисон отходит назад. Как можно дальше. Срывается на бег спиной, а взгляд мечется то на себя, то снова на себя.
Он падает на землю и продолжает ползти, повторяя, как мантру: «Нет. Нет. Нет.»
Он свернулся в комочек на земле и голову руками закрыл.
— Нет, — самый громкий крик.
И о чудо! Он проснулся.
Это был всего лишь сон. До боли ужасный сон, кошмар, что холодный пот поддерживает. Ужасно.
Он не может, больше не может. Не выносимо.
Он лежит в своей кровати, в комнате один. Никого нет. Никаких других Хан Джисонов тоже, только он.
Надо умыться, срочно. И к Минхо сходить. Он больше не может выносить это один. Да, он слаб, но он больше
не может.
***
Крики. Душераздирающие крики доносились за дверью комнаты Джисона. Ладно, если бы это были просто левые звуки, но крики, что имели до боли знакомые нотки голоса, сильно пугали. Крики Минхо. Гортанные рыки, громкие вои, даже какой-то писк присутствовал.
Дежавю.
Животный страх, во-первых, за старшего, во-вторых, за себя, накатывал со скоростью света. Сжимал все внутренности, перемалывал тело в мясорубке, отбивал молотком виски — не жалел Хана. Однако как бы сильно он не боялся, пустить всю ситуацию на самотек не мог, и никогда бы не смог.
Это все когда-то уже происходило.
Джисон в секунду подрывается с кровати, опрокидывает одеяло и мчится к двери. Не церемонясь распахивает дверь и застывает в ужасе: Ли Минхо наедине борется с Альфой. Хотя борьбой назвать это сложно, скорее — попытки выживания. Но есть главный вопрос — откуда тут взялся блядский Альфа?
Тот же Альфа. Те же действия.
Минхо лежит на полу, а озверевший навис над ним. Видно, как тот облизывается, а его взгляд устремлен на шею старшего. От укуса останавливает только рука Хо, что впилась в грудь падали, точнее в то, что от нее осталось. Хан долго думать не собирается — вытаскивает нож и с жутко сильного размаха устремляет его в затылок твари. Судорожный и уже посмертный вой заполняет коридор, Альфа падает прямо на Ли, и тот видит торчащий из черепа нож, что помог ему, к сожалению, не сильно.
Он снова видит эту ужасную картину.
Хан пулей подбегает к Минхо, отшвыривает тело, что лежало не нем, прямо в стену рядом. И снова вторая, не менее ужасающая картина — тело старшего. На футболке слишком много крови, на руках — различные, довольно глубокие раны и, что самое страшное, — укусы. Безобразные отпечатки зубов, снова кровь и остатки пены. Осознание прошибает током все тело — хёна не спасти.
Нет. Пожалуйста, только не снова. Он понимает, что это сон?
Джисон оседает на колени и берет руки старшего в свою одну, а второй обнимает сзади за плечи. Неконтролируемый поток слез вываливается, нет смысла сдерживать эмоции, нет сил. Вид измученного, уставшего, страдающего от боли Минхо просто убивал. Джисона будто самого сейчас пытают — душу мучают.
— Почему? Почему, Минхо? Зачем? — скулит младший над Ли.
— Я люблю тебя, — единственное, что успевает сказать старший перед вечной темнотой.
— Нет. Нет. Блять, — и снова он просыпается.
— Чш-ш, тихо, все в порядке, — Минхо. Рядом лежит живой Минхо, что полушепотом успокаивает его. Кончики пальцев касаются холодного от испарины лба и отодвигают челку. Он немного гладит его по голове, пытается успокоить. — Снова? — он выждал, когда Джисон придет в себя, и все же спросил.
— Да, — еле выдавил из пересохшего горла. Больше на хрип похоже. Минхо ему стакан воды подает, что стоял на тумбе. Он специально поставил его туда вчера вечером, словно знал, что такое произойдет.
Джисон чуть отдышался, а после продолжил:
— Там снова был ты. Точно такой же сон, Лино, — в голосе прослеживалась истерика. — Я не могу так.
— Чш-ш, можешь. Все можешь. Я тут, со мной все в порядке. Тихо, — и обнимает за плечи, прижимая голову младшего к себе.
Сны Хана Минхо тоже пугают не на шутку, становится не по себе. Джисон может так загнуться, погибнут его мысли, а за ними и действия пойдут. В следующий раз он может усомниться, в следующий раз может не выстрелить. В следующий раз может попробовать убить себя.
Нет. Нет. Нет. О таком думать вообще запрещено. Нельзя. Минхо не может потерять еще кого-то, уж тем более из-за суицида. Не позволит. На этот раз спасет, а совесть будет мучать, что не спас в прошлый.
***
— Умерло пятьдесят семь человек за последнее время, — начал сходу Уджин.
Просторная комната в серых тонах — зал собраний. Уджин собрал здесь всех самых важных людей в их общине. Их ряды редели, и многих уже не было. Дела у них явно были плохи, нужно с этим что-то делать.
Внутри уже началась небольшая суматоха. Все больше и больше разговоров пошло по коридорам здания, да и по всем улицам. Слухи различные пошли. И никто, кроме главных, не знал, что происходит, и кто стоит за всеми смертями. Уджину это, естественно, совсем не на руку, надо что-то решать. Скоро и до него дойдут такими темпами.
Как и предполагалось, ему абсолютно плевать на всех и все, кроме своей жизни. Даже если все из его общины погибнут, ему будет все равно. Только вот понимает ли его мозг, что как только не станет главных, что держат на себе все отделы Левантера, он пойдет за ними? Смерть придет за ним таким способом еще быстрее. Видимо, не понимал.
— Мы же все понимаем, кто за этим стоит. Не так ли, Уджин? — с язвительной улыбкой произнес глава отдела безопасности. Да, само сообщество Левантера делилось на отделы, и у каждого был свой глава. Шин Дэмин — мерзкий тип, вечно лезет куда попало, но был надежен. Обязанности свои выполнял беспрекословно, только из-за этого Уджин его терпел.
— Ты хочешь начинать? — покосился на него глава, явно понимая, что тот задумал.
Согласный кивок и ядовитая улыбка подтвердили догадки. У них был козырь в рукаве, что вообще оставался на самый конец. Но сейчас оказалось, что конец может быть не так и далек. Нужно приводить план в действие.
— До Ун, готово ли у нас сейчас все для осуществления этого плана?
Пак До Ун — глава химического и биологических отделов. Человек страшно умный и сообразительный, а также довольно жесток. Все опыты, что проводились в этом здании, были четко под его присмотром. За каждым страданием жертвы он пристально наблюдал, и ни один мускул на лице не дернулся. Ученый-практик. Умен, но верный пес Уджина. Погубил себя сам по сути.
— Да, — грубый голос дает утвердительный ответ. — Мы можем сделать это сейчас.
— Отлично. Подготовьте все к пятнице, — командует Уджин. — База их находится в пятой зоне, надеюсь, помните. — Совершенно безразлично махнул рукой и развернулся на выход. — Адьес! — французом стал, что ли? Постоянно эту фразу только и говорил.
Они воспользуются своим главным сокровищем, самым ужасным и кровавым оружием. Парням будет не сладко, такую месть Уджин планировал слишком долго, и в его планы входило погубить всех без исключения. Получится ли? Убьет ли он их все-таки?
Сомнения все же были, но в правильности своих действий он был уверен. Парням придется слишком сильно пытаться выжить, чтобы все же отомстить. Они еще не знают, что их ждет, о таком даже не предполагают, но будет неприятно и неожиданно. Очень неприятно. И очень неожиданно. Чертовски.
