Обережка

      Это было то самое многим знакомое ощущение, когда кажется что ну вот только-только закрыл глаза. А уже надо их открывать и куда-то идти.       С трудом разлепив веки, увидела склонившееся ко мне лицо Гарольда.       — Ну-у! — захныкала как ребёнок, — Ещё хоть пять минуточек! Пожа-а-алуйста! — канюча, ткнулась лицом в ладони.       В ответ — смешок.       — На том свете отоспишься. Вставай, девочка, день будет непростым. Я специально поднял тебя пораньше, чтобы успеть покормить.       Несмотря на явное присутствие логики и продуманности в чужих словах, всё равно громко захныкала, но заворочалась, послушно принимая сидячее положение.       И знаете, первым, что почувствовала был даже не голод, нет, но созвучное с ним — холод. Да-а! Было раннее-раннее утро, сопровождаемое пением птиц (которых даже апокалипсис не смущал) и той прохладой, от которой моментально зябнешь, ёжишься и стучишь зубами.       Обняв себя за плечи, пыталась свыкнуться со всем этим. И обнаружила, кстати, что ночью была укрыта чьим-то свитером, который теперь скомканный лежал рядом. Поспешно завернулась в него и огляделась.       Неудивительно, что кочевники уже вовсю бодрствовали, но отправляться в дорогу не спешили, ожидая приказа, и болтали о своём, не понижая своих грубых гортанных голосов.       — Боже, ты всегда так долго по утрам раскачиваешься, девочка?! — недовольно пробурчал Гарольд, когда я, отлучившись по стандартным утренним процедурам, подошла к нему.       — Это ваше? — вопросом на вопрос ответила, имея ввиду свитер. Получила кивок и искренне поблагодарила, — Спасибо.       Ответом — небрежный кивок.       — Днём стояла удушающая жара, а ночью температура понизилась. Мне ли, как медику, не знать какими опасными для организма, ослабленного постоянным стрессом, могут быть такие резкие температурные перепады?       Молча выслушав этот ответ, послушно приняла в руки свой завтрак, который оказался… консервы с тушёнкой? Да ладно! Чуть не поперхнулась от неожиданности открытия, а ещё от того, что консервы, разумеется, были холодными и неприятно застревали в глотке.       — Офкуда? — не удержав любопытства, спросила с набитым ртом, — Бафлуете меня?       — Остатки прошлых запасов, — буднично пояснил Гарольд, разрушив все мои иллюзии насчёт его доброты ко мне, — Они очень быстро портятся, хранить, понятное дело, не в чем — вот и решил отдать. Чтоб не пропало.       Ну и ладно. Э-эх, видать сожрали ходячие всех рыцарей нашего века, раз всё объясняется простым расчётом!       Ну ты, позволю напомнить, тоже не прекрасная дама. Даже отнюдь, я бы сказал…       Когда с завтраком было покончено, Гарольд, присев на корточки, принялся осматривать мою пострадавшую ногу, проверять наложенную им накануне повязку.       — Ауч! — воскликнула с недовольством, — Вы чего? Мстите мне за то, что никак вставать не хотела, что ли?       Подняв голову, мужчина взглянул на меня предельно серьёзно. Так, что мне аж как-то неудобно стало за свои ребячливые предположения.       — Тут нет места мести, девочка. Это не игра. А суровая и беспощадная реальность. Не знаю, как и где ты выживала до этого, но советую быть посерьёзнее: шутки давно кончились, — в мужском голосе звучало предельное спокойствие, а глаза глядели осуждающе устало. Убедившись, что достаточно поубавил мою шутливость, медик пояснил, — Я затянул потуже тебе повязку, потому что сегодня ходить придётся долго. А такое сильное растяжение, какое заработала ты, за ночь не пройдёт.       Стараясь не заострять внимание на фразе о том, что ходить придётся долго, лишь тихо поблагодарила:       — Ясно, спасибо Вам, уже второй раз за это утро…       Гарольд выпрямился.       — Не за что.       В этот момент раздался голос Оуэна, на удивление, очень бодрый и громкий:       — Так, все внимание! Привал окончен, хорош штаны просиживать! Поднимаем задницы и вперёд, сегодня у нас насыщенный день!..       Кочевники одобрительно зашумели, услышав такие слова. Я же — с тревогой подумала о том, что придётся собрать в кулак всю свою волю и выносливость. Главное — это не стать обузой. Иначе мне конец.       Оказалось, что кое-какие лекарства помимо морфина у «волков» всё же были, и именно их и доверил мне нести Гарольд. Это было в общем-то несложным заданием.       Гораздо труднее было идти, приноравливаться к широким шагам мужиков, которые нисколько не старались считаться за тем, что я могу за ними только семенить… Ну и, конечно, нога… В обычной ситуации она бы прошла за несколько дней нехождения и ненаступания, но тут… да что уж говорить, нагрузка на неё выпала не слабая!       Когда кочевники покинули лес, я ощутила острый приступ тоски: вон там, где-то там Рик Греймс и остальные! теперь вокруг не лесная чаща, их можно найти!..       Можно… да невозможно. Я была не настолько безбашенная, чтобы устраивать побег прямо сейчас, к тому же с такой ногой далеко не убежишь.       Поэтому пришлось закусить губу и молча ковылять, глядя себе под ноги и изредка — по сторонам.       — Не отстаём, не растягиваемся на пару километров! Всем всё ясно?! — от выкрика Оуэна я подпрыгнула на месте и схватилась рукой за сердце.       Увидеть самого Вожака не получалось, он был где-то в самом начале нашей цепи. Ха, кстати, во всех смыслах!       Вдруг неожиданно на горизонте появился ходячий. Шатаясь и хрипя, он медленно, но верно пошёл прямо на нас, выбрасывая вперёд скрюченные ручищи.       Конечно же его убили — Оуэн с одного удара засадил ему длинный кривой кинжал в череп чуть ли не по самую рукоятку.       Но впереди были ещё ходячие. Мы их видели. По отдельности их было всего двое-трое, но если они все стянуться к нам, тогда… Идущего за моей спиной Гарольда какой-то кочевник грубо ухватил за плечо и уволок в гущу своих приятелей, а так как медик успел ухватить и меня за руку, — то вскоре и я оказалась буквально зажата между кочевниками, стоящими со всех сторон.       А дальше было любопытней. В какой-то момент в просвете между мужскими спинами мне удалось увидеть, что происходит. Мертвецы действительно стягивались к нам, плетясь с той стороны, куда «волки» держали путь; часть кочевников плотным кольцом обступила нас с Гарольдом, остальные — устраивали мясорубку, на которую тошно было смотреть… В группе Рика никто не измывался над остатками ходячих: просто считали это непристойным, а здесь — нет… Более того, создавалось ощущение азарта, одолевавшего «волков»: нанося удары, они ухмылялись, по-звериному скалились и вовремя отпрыгивали, избегая участи быть покусанными…       Жуткое, но завораживающее зрелище…       Я не могла отвернуться, хотя совершенно не хотела на всё это смотреть. Но будто оцепенела.       Эти люди не стали избегать жестокости нового мира. Они стали её источником, слились с нею воедино и заняли своё место в нынешней иерархии судеб.       Наконец, какой-то кочевник вышиб мозги очередному кусачему и нам показалось, что это всё… Но вдруг откуда-то раздался истошный человеческий крик!       Похолодев, я постаралась увидеть что же там происходит.       А происходило то, что кто-то из мужчин пытался отбиться от мертвеца, буквально повисшего на нём сзади и метившего зубами ему прямо в шею.       Оуэн оказался быстрее всех. Пробил ходячему череп, отпихнул его обмякшие останки прочь и ещё изрешетил их кинжалом.       Потом обернулся, и с неожиданной злобой заорал на товарища.       — Сколько раз…!       — Оуэн, я…       — … вам было сказано…       — Я думал, что справлюсь…       — … не разделяться! А?! — от того как гаркнул вожак кажется, можно было оглохнуть. Кинувшись к состайнику, он с силой пнул его носком сапога в бок, заставив охнуть, а потом и вовсе поставил ступню ему на грудную клетку, заставив захрипеть, — Я, блять, сколько раз должен повторять, чтобы вы меня услышали?.. — его лицо было так искажено яростью, что на мгновенье показалось истинно волчьим.       Я задрожала. Рядом послышался безэмоциональный голос Гарольда:       — Надо его осмотреть, Оуэн. Вдруг что, — и не дождавшись ответа, медик двинулся вперёд. Ну а я, естественно, следом, куда ж деваться?..       Когда Вожак напоследок ещё раз пнул своего товарища сапогом, я вскрикнула, до крови прокусив себе кончик языка. Гарольд снова остался ко всему равнодушен и присел рядом с пострадавшим, осматривая его. А я просто стояла рядом, онемевшими руками держа запасы лекарств. И молилась чтобы меня не попросили о чём-то большем.       — Не надо, мясник, оставь! — кочевник, рыкнув, завертелся, с невероятным нежеланием принимать помощь. Очевидно, что также сильно, как боялся Вожака, он не ставил медика ни во что.       Тот невозмутимо ждал.       — Ты что, подохнуть хочешь? — наконец спросил. — Если не будешь дёргаться, то всё завершиться быстро и я до тебя больше не дотронусь.       — Нет! Уйди от меня, не хочу я!.. — на этот раз «волк» это почти провизжал.       А я услышала где-то за спиной шипение Оуэна:       — Чего встали? Удержите уже эту шавку, мы время теряем!..       Кочевники схватили и скрутили своего товарища, который словно обезумел.       — Г-Гарольд, что с ним?.. — прошелестела       Тот поджал губы, несколько секунд подумал, а затем велел:       — Поверните его набок.       И когда это было сделано, подавшись вперёд, аккуратно подцепил самыми кончиками пальцев подцепил ткань одежды, возле шеи.       Нашим глазам предстала начинающая чернеть кожа и отчётливый след зубов на ней.       Значит, тот мертвец его всё-таки укусил…       — Отпустите его… — тяжело вздохнув, обронил врач, поднимаясь, — С этим ничего не сделать. Шею ампутировать нельзя, а заражение скоро пойдёт в кровь.       Тут я, наконец, отмерла, вспомнив, что вообще-то стою не с пустыми руками. Ну лучше поздно, чем никогда!       — Погодите, у нас же ещё остались лекарства! Он же ещё немного протянет, но будет мучиться. А так можно будет ему хоть в этом помочь! — протараторила и принялась поспешно развязывать жалкое подобие мешка в своих лицах.       Обычно твой энтузиазм заразительнее…       Вскинула голову, оглядываясь.       Да, действительно…       — Гарольд, но вы-то?! — обернулась к мужчине, чувствуя как сбивается дыхание и сходит с ума пульс. Тоже никакой реакции, — П-подождите вы что, п-просто будете смотреть как этот несчастный умирает?! Вы же врач в конце концов!       Ответа на мои слова не было: мужчина молча выдерживал весь этот поток обрушившихся на него чужих эмоций, не опуская головы, но глядя куда-то вдаль совершенно пустыми глазами.       У меня просто не находилось слов.       ДА КАК ТАК-ТО?!       — Блять, как же меня всё это достало! — выругался Оуэн, в мгновение ока оказываясь рядом и больно отпихивая меня в сторону. Склонился над своим состайником, сверля его лихорадочно воспалённым взглядом, — Ну что, Крэб? Вот она расплата-то, а? — внезапно и криво усмехнулся, — Слушал бы меня — и был бы сейчас жив-здоров… Ну и как оно?.. КАК?! — он вдруг сорвался на страшный рык, ударив сжавшегося укушенного прямо по лицу. Затем ухватил его за подбородок, — Смотри на меня, шавка бестолковая, смотри, говорю! — приблизил своё лицо к чужому, сощурившись, — Думаешь исключение для тебя сделаю? Да как бы не так. Финал у всех один, и он известен.       — Да вы…! Не смейте!.. — инстинкт самосохранения помахал мне ручкой, потому что я вцепилась в локоть Оуэна, повиснув на нём, — Да, его нельзя вылечить, но зачем так?! У всех есть право на жизнь, и жизнь без боли! Можно сделать то что вы хотите, когда он переродиться, но не так!       — Ещё и эта… — кочевник, дёрнувшись, избавился от захвата моих пальцев на своей руке. А затем, выпустив подбородок своего товарища, целиком оборотился ко мне, — Заканчивай уже всем мозги своим милосердием выедать! — рявкнул, заставив обмереть, — Лекарств не много и никто не станет тратить их на без пяти минут труп! — нависнув надо мной, отчеканил: — Это жизнь, врушка Вики. И она не прекрасна, и никогда такой не была.       Глаза в глаза.       В моих, я уверена, ужас, в его — воспалённое безумие и беспощадная решимость.       Есть общее: нас обоих трясёт… да, и его тоже. Чёрные пряди липнут к потному лбу, грудная клетка часто-часто вздымается, ноздри шумно втягивают воздух.       А я — едва ли могу позволить себе вздохнуть…       Потом Вожак резко поворачивается ко мне спиной, и его пальцы ложатся на рукоять кинжала.       У меня не получается крикнуть.       Лишь смотреть.       У меня не получается понять.       Лишь обмереть.       У меня не получается… жить.       Лишь поражаться.       и хватая ртом воздух, беззвучно плакать.       Это мир «Ходячих мертвецов».       Просто я как-то умудрилась об этом забыть.