Помпеи

Поездка в Санкт-Петербург Романовой помогает. Целых два дня она проводит в историческом центре города. Получает свой студенческий и совершает исследовательскую вылазку в коридоры университета. Гуляет, не имея конечной точки маршрута и разглядывая живописную архитектуру. Примеряет винтажные платья в известных питерских секондах. Кутается в тонкое пальто, впитывая в себя порывы ледяного пронизывающего до костей ветра. Подолгу смотрит на беспокойно плещущиеся волны Невы. Заходит в дацан на Алтан Гэрэл. Старается не думать о результатах зрительского голосования. И о Гецати старается не думать слишком уж много - но это единственный пункт списка, который удаётся ей с попеременным успехом. По крайней мере, боль ослабевает, перестаёт быть острой и разрушающей - постепенно залечивается его всё-таки принесёнными до её отъезда искренними извинениями. Шаманка восстанавливает душевное равновесие, слишком уж сильно пошатнувшееся прошедшей неделей, но с ней всё же остаётся неприятное ноющее за рёбрами чувство. Ещё Марьяна покупает платье, которое наденет на следующий готический. Она понимает это в первую же секунду примерки - откровенный вырез на груди при достаточно простом покрое и материале чёрного наряда выглядит особенно говорящим. Она больше не собирается страдать, распадаясь на части. Недели достаточно. Пора перестать прятаться от реальности и отомстить так, как может только женщина - заставив своего мужчину смотреть и раскаиваться в содеянном. В Москву она возвращается пусть и не счастливой, но собравшей себя в целое по частям, не опустошенной до самого дна. Готовой действовать.

***

Время расплаты для аланского провидца наступает в ту же секунду, когда Романова после съёмок уличной проходки в гримёрке, тряхнув гривой завитых огненных волос, стягивает со своей шеи зелёный шарф и расстегивает влажное от осенней мороси пальто. Экстремально глубокий вырез её платья, заканчивающийся намного ниже уровня декольте, бросается в глаза (даже с учётом того, что провидец в этот момент в другом конце комнаты находится). Звезда-октограмма под острыми ключицами, россыпь родинок на молочной коже и, конечно, явно демонстрируемая минималистичным чёрным бельём округлая грудь с манящей ложбинкой превращают для мужчины весь дальнейший вечер перед камерами в настоящее испытание. Оливковое платье-рубашка, павшее жертвой страсти в весеннем сезоне, оказывается, было всего лишь цветочками. И словно в наказание ещё и провидением (а может, Вселенной, как любят говорить Шепсы), Гецати, как нарочно, сегодня всё время от Романовой неизменно оказывается на максимальном удалении - и на проходках, и в кафетерии-гримёрке, и в готическом зале. Всё время вынужден наблюдать издалека, незаметно для камер сжимая кулаки, ощущая растекающийся по всему телу от позвоночника жар и, конечно, вновь ревнуя - ведь внимание всех мужчин в окружении, так или иначе, вырез её платья неизменно притягивает, словно голос сирены. Сальные взгляды ведущего (прорезающиеся сквозь актёрскую работу лицом) вызывают отдельное мерзкое склизкое чувство - хочется немедленно с себя свой серый джемпер стянуть и натянуть его на Романову. Если и существуют круги Ада по Данте - этот день он проводит в одном из них.