Сравнение впечатлений
К нам сразу же прибежали две служанки и взяли за руки чуть ли не падающего от слабости юношу. — Думаю, одного собеседника ему будет достаточно, — кивнула та, что не «француженка», и повела его по холлу, попросив перед этим другую служанку проверить, готова ли комната. Я зачем-то пошел следом. В коридоре у нас висели картины — папа их очень любит! — и канделябры. Они хорошо справляются с задачей освещать этот коридор (по которому без нужды никто не ходит). В качестве гостиной (не гостевой!) мы обычно использовали продолговатую комнату с четырьмя окнами, смотрящими на мост. Обставлена она старинной дубовой мебелью большими резными шкафами-горками и стульями, обитыми малиновым бархатом. Стены увешаны гобеленами. На них, заключенные в широкие золотые рамы, красуются человеческие фигуры в натуральный рост, в старинных, очень любопытных одеяниях. Комната уютная, не слишком официальная. Той ночью мы сидели здесь при свечах и обсуждали вечерние происшествия. Две служанки тоже присутствовали. Молодой незнакомец сейчас отдыхал в гостевой комнате, и обе дамы поручили его заботам слуг. — Как вам понравился наш гость? — спросил я, едва мадам вошла в комнату. — Расскажите мне все о нем. — Я приятно удивлена, — начала она, — Примерно вашего возраста, такой кроткий и внимательный. — Настоящий красавец! — вступила в разговор мадемуазель с французским акцентом, которая успела на минутку заглянуть в комнату. — И голос приятный! — добавила другая служанка. — А… — внезапно вмешался я, — Вы видели женщину? — Какую? — одновременно произнесли не только обе горничных, но и мой отец. — Его мать… — я резко поднял голову. — Она даже не сказала, кто они, откуда и куда направляются. Сказала лишь, что вернется сюда же ровно через неделю. — Вероятно, — начал мой отец, — Их и без того слишком утомила дорога, что тратить драгоценное время на лишние разговоры просто не входило в планы. — как бы то ни было, его версия вполне разумная. — Да не нагружайте себя этими деталями, — сказала горничная и тепло улыбнулась. — Да, — согласился отец, — Может сходишь лучше его проведать? Я согласился. Вернее, нет, не так. Что касается меня, то я был в восторге. Я изнывал от нетерпения, ожидая, когда вызванный нами доктор позволит мне увидеться и поговорить с гостем. Вы, городские жители, даже представить не можете, что означает для нас, в нашей глуши, появление новых друзей. Когда врач спустился в гостиную, мы услышали очень хорошие новости о состоянии пациента. Он уже сидел, пульс стал ровным. По всей видимости, здоровье его было в полном порядке. Он не получил никакого увечья, небольшой шок прошел, не оставив и следа. Мой визит, без сомнения, не причинит какого-либо вреда, если мы оба захотим встретиться. Получив разрешение, я тотчас послал узнать, позволит ли мне наш гость на несколько минут зайти в комнату. Служанка немедленно вернулась с ответом, что тот желает этого больше всего на свете. Можете быть уверены, что я не замедлил воспользоваться разрешением. Гостя поместили в одну из самых красивых комнат нашего замка, разве что не в меру величественную. Мрачность старинных гобеленов, немного поблекших, искупалась богатой позолоченной резьбой и пышностью прочей отделки. Горели свечи. Незнакомец сидел в кровати; на его стройную фигуру был наброшен домашний темный халат, расшитый цветами. Что же заставило меня, когда я приближался к гостю с небольшой приветственной речью, мгновенно замолкнуть и отпрянуть на несколько шагов? Сейчас расскажу. Только во мраке ночи и тусклом свете свечей я понял: это было то самое лицо, которое я видел в детстве в столь памятную мне ночь, лицо, о котором я многие годы так часто размышлял с ужасом, когда никто не догадывался, о чем я думаю. Лицо это, красивое, даже идеальное, в первый миг, когда я его увидел, несло на себе все тот же отпечаток меланхолии. Но почти мгновенно на нем вспыхнула странная, подчеркнутая улыбка узнавания. Не меньше минуты длилось молчание, и он наконец заговорил — я не смог. — Поразительно! — воскликнул гость. — Двенадцать лет назад я видел ваше лицо во сне, и с тех пор оно постоянно меня преследует. — В самом деле поразительно, — повторил я, с усилием подавляя ужас, на несколько секунд сковавший мне язык. — Двенадцать лет назад, в видении или наяву, я, без сомнения, вас видел. С тех пор я не забывал ваше лицо. Оно все время стояло у меня перед глазами. Его улыбка смягчилась. То, что до этого казалось мне странным, улетучилось, а ямочки на щеках стали восхитительными. Я пришел в себя и, вспомнив о законах гостеприимства, поприветствовал гостя и описал то удовольствие, которое принес его нечаянный визит нам всем, в особенности мне. Произнеся сии слова, я взял его за руку. Я был несколько застенчив, как и надлежит одиноким людям, однако обстановка придала мне красноречия и даже смелости. Гость пожал мою руку и накрыл своей. Глаза его горели. Он быстро взглянул мне в лицо, снова улыбнулся и покраснел. Он очень мило ответил на мое приветствие. Я сел рядом с ним, не переставая удивляться, и он произнес: — Послушайте, я поведаю вам о том, что мне тогда привиделось; это просто чудо, что мы оба видели друг друга во сне живо, будто в реальности, и такими, какие мы сейчас, — хотя тогда, разумеется, мы были младше… Я помню, как проснулся после какого-то запутанного, тревожного сна и оказался в комнате, не похожей на мою. Стены ее были обшиты грубой работы панелями из какого-то темного дерева, вдоль стен — шкафы, кровати, стулья, скамьи. Мне показалось, что кровати пустые и, кроме меня, в комнате никого нет; осмотревшись вокруг и особенно залюбовавшись одним изысканным подсвечником, я стал пролезать под одной из кроватей, чтобы добраться до окна, но, когда поднимался, увидел вас — без малейшего сомнения, — как вижу сейчас: молодой юноша с золотистыми волосами и выразительными глазами, а губы… ваши губы… Это были вы, в точности как сейчас. Вы мне понравились, а потом, кажется, мы одновременно заснули… Меня разбудил крик: вы сидели в кровати и кричали. От испуга я залез под кровать и, как мне почудилось, на мгновение потерял сознание. Придя в себя, я снова оказался дома, в своей комнате. С тех пор мне и запомнилось ваше лицо. Я не мог ошибиться, это не простое сходство. Именно вы — тот юноша, которого я тогда видел. Настала моя очередь рассказать о своей видении, что я и сделал, поразив своего нового знакомого до глубины души. — Не знаю, — вновь начал он, — Кто кого должен бояться. Не будь вы так прелестны, я бы вас очень боялся, а теперь, тем более поскольку мы оба такие молодые, я чувствую только, что мы с вами познакомились двенадцать лет назад и уже подружились; но во всяком случае, с самого раннего детства судьба назначила нам стать близкими знакомыми. Не знаю, испытываете ли вы ко мне такое же странное притяжение, как и я к вам; у меня никогда не было друга — неужели я найду его теперь? — он вздохнул, устремив на меня страстный взгляд своих красивых желтых глаз. По правде говоря, помимо притяжения я также ощущал некоторое отталкивание по отношению к прекрасному незнакомцу. И все же притяжение было сильнее. Он интересовал меня и покорял своей красотой и таинственностью. Он был необыкновенно обаятельным. Но потом я заметил, что гостем как будто овладевают усталость и апатия, я поспешил пожелать ему доброй ночи. — Доктор считает, — добавил я, — Что вам на эту ночь нужен присмотр. Одна из наших горничных будет ночевать в вашей комнате. Можете быть уверены: это очень спокойная и толковая девушка. — Это так любезно с вашей стороны, но я не засну: я никогда не мог спать в присутствии посторонних. Мне правда не понадобится никакая помощь, и, признаюсь в своей слабости, меня преследует страх перед грабителями. — голос его стал тише. — Однажды наш дом был ограблен… убили двух слуг. После этого я всегда запираю дверь на ключ. Это стало привычкой. Вы правда очень добры, знаю, вы уж меня простите. — он на мгновение обнял меня своими прелестными руками и прошептал: — Спокойной ночи, милый юноша; мне очень жаль с тобой расставаться, но — спокойной ночи; завтра утром, но не слишком рано, мы увидимся снова. Гость с выдохом откинулся на подушку; его красивые глаза следили за мной нежно и меланхолично. В молодых людях симпатия вспыхивает моментально. Мне льстила его очевидная любовь ко мне, ничем пока не заслуженная, нравилось то, как он мгновением проникся ко мне доверием. Наступил новый день, мы встретились с ним снова. Я был в восторге во многих отношениях насчет своего нового приятеля. При свете дня его внешность ничем не проигрывала — он был, несомненно, самым изысканным созданием, которое я когда-либо встречал. А неприятное воспоминание о лице, виденном мною в детском сне, уже потеряло эффект неожиданности. Он признался, что испытал такой же шок, увидев меня, и точно такую же легкую антипатию, которая примешивалась к моему восхищению ним. Теперь мы вместе посмеялись над нашим мимолетным испугом.Некоторые особенности. Прогулка
Я уже говорил вам, что меня очаровывало в нем почти все. Но не совсем все. Он был высокий, стройный и удивительно грациозный. Прекрасный цвет лица; черты мелкие и изящные; глаза выразительные, красивые, блестящие; волосы совершенно удивительные. Ни у кого мне не давалось видеть такие отливающие фиолетовым волосы: при свете солнечного дня в них не оставалось ни намека на ночную мглу! Но я уже упоминал, что все же что-то в нем мне не нравилось. Пусть он и быстро влился в доверие, что-то он все равно продолжал скрывать — он был очень настороженно-скрытным. Может, мною преобладало любопытство, делая из этого плохое качество, может, мне стоило принять тот факт, что веские тайны должны оставаться под замком… Но любопытство берет верх. Ну кому будет хуже, если я узнаю то, что так страстно жажду знать? Неужели он сомневается в моей благоразумности и честности? Почему он не верит, когда я так торжественно клянусь, что ни одному смертному ни единым словом не обмолвлюсь о его тайне? В его улыбчивом, меланхоличном, упорном отказе просветить меня хоть чуть-чуть мне виднелась не свойственная его возрасту холодность. Не скажу, что из-за этого мы ссорились; он никогда не ссорился со мной. Конечно, было очень дурно и невоспитанно так настойчиво его расспрашивать, но я не мог с собой совладать. То, что он мне рассказал, было ничем по сравнению с моими ожиданиями. Все это можно свести к трем весьма простым фразам: его звали Руи; он из древней и благородной семьи; его дом находится к западу отсюда. Я не услышал ни слова про фамилию, ни про герб, ни про наименование владений… Но не стоит вам думать, что я вечно засыпал его вопросами. Я выжидал подходящий момент и спрашивал по теме, но в итоге оказывался в поражении. Должен добавить при этом: он уклонялся от моих вопросов так умело и красиво, так грустно умолял меня, стараясь повернуть мое любопытство в другую сторону… сопровождал таким потоком страстных заверений в любви ко мне и убежденности в моем благородстве и такими многочисленными обещаниями в конце концов раскрыть все карты, что у меня не хватало духу на него обижаться. Он обхватывал своими прелестными руками мою голову, привлекал меня к себе и, прижимаясь щекой к моей щеке, шептал мне в самое ухо: «Милый мой, твое сердечко ранено; не считай меня жестоким. Я подчиняюсь необоримому закону своей силы и слабости; если твое сердечко ранено, мое неистовое сердце кровоточит вместе с твоим. Поэтому до времени не стремись узнать больше, чем положено и чем знаешь сейчас, но доверься ко мне всей любящей душой». Когда поток слов иссякал, он еще теснее прижимал меня к себе, а его теплые губы осторожно покрывали нежными поцелуями мою щеку. Его возбуждение и страстные речи были мне непонятны. В такие моменты, кажется, мой разум полностью покидал меня. Его бормотание звучало как колыбельная, я переставал сопротивляться и впадал в оцепенение. Лишь после того, как он разжимал объятия, я приходил в себя. Мне это не нравилось. Когда на него что-то находило, что он начинал вести себя таким образом, я испытывал странное волнение, иногда приятное, вместе со смутным страхом и нервозностью. Пока длились эти сцены, у меня не было ясных мыслей, но любовь к нему, переходящая в обожание, уживалась во мне с отвращением. Это странно, знаю, но не буду пытаться как-то по-другому объяснить то, что ощущал. Иногда, после часа апатии, мой странный и красивый приятель брал меня за руку и гладил ее своим большим пальцем снова и снова, слегка зардевшись, устремлял на меня томный взгляд и дышал так горячо, что я вот-вот, кажется, упаду со скамейки. Я хотел отбросить его руку от своей как можно дальше, но не мог — мне нравилось. Пожирая меня своими глазами, он привлекал меня к себе, и его жаркие губы блуждали по моей щеке.***
У него также имелись некоторые странные привычки. На завтрак он обычно не являлся, вставал к полудню, а мне лишь оставалось дожидаться, пока он не спустится на обед. Зачастую он просто выпивал чашку шоколада и ничего не ел, а потом мы направлялись на прогулку. Он быстро уставал и совсем скоро нам приходилось возвращаться обратно в замок, либо мы садились на одну из скамеек. Они были поставлены среди деревьев. Это была простая телесная слабость, харизма ее не разделяла. Мой друг всегда охотно заводил беседу и говорил он очень живо и умно. Однажды мы встали на мосту и разговаривали ни о чем. Я сам того не заметил, как он аккуратно, словно перо, взял мою руку. Я активно продолжал вести о чем-то диалог. Вернее, свой монолог, он лишь изредка поддакивал: помимо того, он был прекрасным собеседником, он также был отличным слушателем. Когда я закончил свой рассказ о какой-то неопределенной сценке из детства, я заметил прикосновение. Я тут же поднял взгляд и посмотрел ему в глаза, но он смотрел куда-то вниз, словно смущающаяся девочка, что было ему очень несвойственно. — Цукаса, — он начал предложение с моего имени, — Как жаль, что я у вас лишь на неделю… мне бы так хотелось остаться с тобой на всю жизнь. — после этих слов он поднял взгляд и нежно улыбнулся. Я вновь подметил, как красная подводка глаз идеально сказывается на его лице. — Ты — невероятно красивый юноша. Я впал в некий ступор. Я уже слышал от него фразы о том, как ему здесь нравится, но чтобы это дело касалось меня… — Я… Я тоже никогда не видел человека внешности более красивой и изысканной!.. — я совсем не умел делать комплименты, но надеялся, что говорю все правильно. В ответ я услышал тихий смешок. Одна часть его челки спадала на одну сторону лица; вторая же, наоборот, была заправлена за ухо. Мне выпадал уже пару раз шанс дотронуться до его волос, до его невероятно мягких и блестящих волос… Внезапно он прильнул ко мне, закрывая глаза и утыкаясь носом в шею. Я хотел отпрянуть, но мы держались за руки, — я не мог. Внезапно мою голову вскружило, как от весенних ароматов в парке, и я, кажется, был готов упасть на колени прямо в этот же момент, но меня придержала другая его рука. В зоне шеи внезапно стало так жарко, что я невольно откинул голову назад. В моих глазах все помутнело, как в ночи, а ноги перестали держать.