Бегство

1. Затея такая ху... Дерьмовая, что Женя тоскливо вспоминает Ксюшу и её попытки накраситься без зеркала. Он мог бы ей помочь, отталкивая холодные руки её незримых друзей, к которым она привыкла обращаться за советами. Ян умолял его сходить с ним. — Боюсь, я просто сбегу прямо на месте, — шептал он наматывая зелёный шарф на шею. — Господи, мы не видились с тех пор как... А что я ему скажу? Ян уже взялся заматываться во второй шарф, и Жене пришлось вмешаться. — Да забей. Выкрутишься, — он улыбнулся, когда Ян вздрогнул. Чёрный шарф оказался змеёй. Она поползла по руке и обиженно зашипела, когда её стряхнули на пол. Женя обхватил друга за плечи и повернул к себе. — Не забывай заикаться, — он обвёл взглядом его лицо и со вздохом снял с настенного гвоздика одну из шляп. Ян кивнул. Выпрямил спину и дрожащим от волнения голосом обронил: — Идём с-скорей. Как будто и не играл. Женя ненавидел выходить на улицу. Все на него пялились. Или ему так только казалось. Ему много чего кажется. Лица в воде. Кровь на пальцах. Бег маленьких членистоногих под кожей. Ксюша говорит, что это нормально. Ей тоже бывает тяжело отличить где едет кукушка, а где реальность делает кувырок. Кто это там у киоска? Женя резко нагибается за припаркованной зелёной тачкой. Шипит, когда Ян негромко спрашивает, в чём дело. Три человека. Лысый мужчина и две женщины. Одна худая, черноволосая, другая пышная шатенка. Что, если это не люди? — Жень, мы опоздаем, — просит Ян. Трофимов кивает и цепляется за фалды его плаща. — Прикрой меня, — одними губами. Бесы громко смеются, свистят. Они уже почувствовали его — созывают свою свиту. В голове шумит, шелестит — солёное море страха. Женя дёргается изнутри, когда Ян бегло целует его во влажный висок. — Всё будет хорошо, слышишь? — Не будет, — Женя чувствует спиной нагретый на солнце пластик. — Они здесь. Ищут меня. Ян крепко прижимает его к себе. Женя слышит его сбивчивое, тяжёлое сердце. Тук-тук-ТУК-тук...Туктуктук — Это обычные пьяницы, — шепчет Ян. — Поверь мне, ладно? Женя стискивает в пальцах дорогую плотную ткань. Верит? Он снова слышит россыпь веселья. Пьяного веселья. Мужчина говорит с южным акцентом. Одна из женщин хрипло и надрывно хохочет. — Вот, — в голосе Яна фальшивит улыбка. — Они уже уходят. Женя верит. Не обращая внимания на любопытные взоры некоторых, они поднимаются и идут дальше. Ян старается не глазеть по сторонам. Вечно одёргивает воротник плаща и следит, чтобы шляпа не сдвинулась. Он похож на нуарного детектива. Карикатура. Подделка. Женя почти такой же. Вышагивает рядом и весь гремит, трещит, как погремушка. Ею отец пытался завлечь человечество в свою геену? — Меня тошнит, — шепчет Ян. — Может, сделать вид, что ничего не было? — Вот ещё! — Женя бросает на него сердитый взгляд из-под навалившихся на лицо волос. — Неужели всё зря? Да и мы уже здесь. Некуда отступать. У него у самого поджилки трясутся, несмотря на браваду слов. Сколько людей! Они как трупные жуки и мухи. Лезут из ран зелёного поезда, что лежит, словно мёртвый ящер, подставив солнцу грубую чешую. Женя чешет ключицы. Застарелая рана иногда пульсирует, там внутри что-то шевелится. Гадость. Яна толкает спешащий мужчина в полицейской форме. Он даже не останавливается, чтобы извиниться. И Женя долго смотрит ему вслед. Ян одёргивает его за локоть. — Не надо. — Он урод тот ещё, он... — Женя хочет расписать в красках, что он успел увидеть в мыслях этого ушлёпка, но затыкается, увидев в глазах Яна печаль. На солнце они превращались в яшму. Женя понимал, почему он так одержим рисованием его лица. Потому что даже произошедшее не тронуло глаз, ничуть не изменило их. Женю что-то крепко сжало внутри. Он оторвал взгляд от Яна и устремил его в редеющую толпу. Конечно, среди людей-мух и людей-тараканов, обязан отыскаться хоть один мотылёк. Женя сначала лишь рассматривает его, не понимая, почему ему хочется это делать. Снова и снова. Снова и снова. Он похож на Яна — тот же типаж, но совсем другой. Среди всех людей он единственный без багажа, но в руке круглая коробка, перевязанная нежно-золотистой лентой. И он единственный выглядит задумчивым — не пристало для будничного дня посреди шумного и грязного вокзала. Наконец и Ян замечает его. Женя слышит лёгкий вздох, украденный гнусавым бубнежом диспетчера в громкоговоритель. — ...поезд последует до станции «вшжшбшв-ановка» со всеми остановками. Женя отходит в тень и слегка толкает Яна в спину. Но это и не нужно. Михаил уже сам идёт к ним. Широкими, решительными шагами. На его лице играет мягкая улыбка. Ян поднимает кисть и коротко машет. Жене остаётся лишь наблюдать, как Миша подскакивает к брату и неразборчиво ругаясь, обнимает его. Ян бормочет вязкую бурду из оправданий. Потом Миша отстраняется. Протягивает коробку. Его глаза — зелёные как зелья, которые варила мама Жени в каждый Белтейн — находят его. Они напряжённые, острые. В них нет тепла. — Друг твой? Ян поправляет шляпу. Он, судя по рассеянному взгляду через плечо, не сразу понял о ком речь. — Д-да. Д-друг. Женя морщится. Зачем же так переигрывать? Но Миша не замечает. Он трёт освободившиеся ладони, словно ему холодно. — Может, познакомишь? — и вновь сканирующий, режущий как скальпель взгляд. Он хирург. Наверное, это нормально. — Женя Т-трофимов, — бросает Ян и улыбка на его губах вибрирует. — Женя, это мой б-брат. Как т-ты мог д-до-догадаться. — Синицын Михаил Акимович, — он протягивает ладонь, подходя ближе. Женя пожимает её. Кожа у Миши холодная, но не как у призрака, и бархатистая, как у женщины. — Э-э... — Женя почему-то теряется. Михаил смотрит на него, как будто знает какой-то секрет. Словно взвешивает про себя: раздавить тебя сейчас или чуть позднее, высосав все питательные соки? Всё меняется в один миг. Теперь Женя чувствует себя маленьким жучком. Букашкой. Михаил отпускает его ладонь и прячет руки в карманы. — Ну, так и будем стоять здесь? При этом сам поворачивается и двигается вперёд — словно это они приехали к нему, — и не оставляя иного выбора, кроме как пойти следом. 2. Ксения — блекло-рыжие волосы уже качаются в спиральках локонов, — подпрыгивает к Мише, на ходу сшибая стул. — Мы так рады тебя видеть! Хочешь поговорить с... Она резко умолкает и звонко целует его сначала в одну щёку, потом в другую. — Значит, вы невеста Яна? Миша усаживается в предложенное кресло. Садится так, будто готов в любое время вскочить. — Ксюша, — на её щеках расцветают бутоны румянца. — Ясно, — бормочет Миша. Потом спрашивает мягким, убаюкивающим голосом: — Вы наркозависимая, Ксения? — О! — она прикладывает ладонь к груди и сжимает футболку. — Я? С чего вы взяли? Потом до неё доходит. Она с лёгким смешком кивает, не в ответ на вопрос, а самой себе, и стаскивает солнцезащитные очки. — О... — Михаил подскакивает. — Простите! — Бросьте. Меня это не ранило. Михаил уводит взгляд. Разглядывает плотно зашторенные окна. Замечает целую армию зелёных насаждений в горшках. Здоровых и совсем не чахлых. Тёмная бровь приподнимается. Но никаких вопросов не следует. Ян вносит подаренный торт. Делает вид, что не слышал неловкого разговора. Целует невесту в запястье и с растерянностью оглядывает пустые бокалы. — Думаю, нам нужно шампанское. — Я могу сходить! — кидается Михаил. Женя отлипает от стены, бросая на стол тучную книгу, за которую взялся не из желания почитать, а чтобы не поддаваться искусу глазеть на Михаила, пытаясь понять: из какого он сорта сделан. — Я тоже. Страх улицы размывается присутствием Михаила. Трофимов вынужден приноровиться к его широкому и быстрому шагу. Куда он так несётся? — Хорошо, что мы пошли вместе, — оборачивается тот с лёгкой улыбкой. Волнистый локон соскакивает ему на лоб. Миша хмурится и отправляет его обратно лёгким, но точным движением. — М? — на слова у Жени не хватает чего-то совсем банального. — Не разбираюсь в выпивке, — признаётся Михаил, замедлив шаг. Он почти останавливается и вновь проводит неизвестную операцию своим взглядом. — Ты ведь совершеннолетний? — резко спрашивает он. — Мне двадцать два, — бурчит Женя, заливаясь краской. Михаил неожиданно фыркает. И этот звук такой родной. Ян тоже так фыркает время от времени. — Единственное, что я пробовал — это финский ягодный ликёр, на втором курсе, — Миша усмехается. — Я почти ничего не помню. Досадно, учитывая что я тогда потерял девственность. — С тех пор не пьёшь? Боишься ещё что-нибудь потерять? Миша мрачнеет. — Нет, не в этом дело. Я не могу позволить себе быть алкоголиком, — слабая улыбка чуть смягчает его лицо. Он вытаскивает руки из кармана и подняв их на уровень лица, шевелит пальцами. — Берегу мелкую моторику. Женя кивает, не особо прослеживая связь. Они сворачивают. Ветер приносит приторный запах черёмухи. — Ксюша. Расскажи о ней. — Что, — Женя спотыкается о выбоину в тротуаре. Крепкая рука смыкается на его предплечье. — Уф. Пасиб... Так, а что рассказать? — Что-нибудь, — Миша пожимает плечами. — Хочется получше знать, с кем Ян собирается связать свою жизнь. Во второй раз. Уф-ф... Следить за сменой эмоций этого человека занятие непростое. Женю швыряет из одного угла в другой. Он давит гадливое желание залезть в его голову. Нет-нет. Он больше не тот Женя Трофимов, и не тот, который был за ним, он теперь... Их приветствует сухая прохлада алкомаркета. Пахнет древесной стружкой. И чем-то пряным. Михаил беспечно здоровается с выглянувшим из-за прилавка продавцом. Женя такой вежливостью себя обременять не собирается. — Где они познакомились? — Я их познакомил. Михаил медленно поворачивается к нему, оставив полки с вином без внимания. — Хм? Вот как, — в его голосе прячется бисеринка интереса. — Как так вышло? Женя начинает прохаживаться вдоль стеллажей. — Я приехал сюда из-за Яна. Потом столкнулся с Ксюшей, ну и... Я увидел у них много общего, — он вытащил бутылку и протянул Мише. — Бери. Тот дёрнул уголком рта, изучая фиолетовую этикетку. — Ты знал, что это любимое шампанское Черчилля? — Нет... Серьёзно? — Мне как-то Ян рассказал, — в глазах Миши мелькнуло растерянное выражение. Точёные пальцы постучали по стеклу. — Пойду оплачу. Женя жалел, что вызволился пойти с ним. Его толкал отчасти нездоровый интерес. Теперь Миша мучал его вопросами. Женя боялся наболтать лишнего. — Она художница. Рисует. «Дебил блин, — подумал Трофимов, ругая себя. — А чё ещё художники делают?». — А что случилось с её... — Миша понизил тон. — С её глазами? Тот момент, когда можешь наговорить лишнего. Вот он. Женя понял, что они идут слишком медленно. Но почему-то не мог ускорить собственный шаг. Он словно был привязан к Михаилу. — Я думаю, она сама расскажет, — произнёс Женя, пряча взгляд в стыках между плит. — А когда произошло ваше чудесное знакомство? Женя назвал точное число. И вновь Миша не уделил внимания странности. Это хорошо. Но ещё одна оплошность и можно будет идти вешаться. Фигурально. — Значит, они уже как четыре года вместе? — Типа того. — Ясно. А ты? — Что я? Миша остановился прямо под аркой, соединявшей два двора. Женя растянул губы в глупой улыбке. — Ты сказал, что приехал сюда из-за Яна, — напомнил Миша с нечитаемым выражением лица. — Зачем тебе понадобился мой братец? Женя поморщился. Кислый вкус досады раздразнил нервы. — Мне нравятся его книги, — и здесь он не врал. — Хотел узнать, что его вдохновило. — Хм. Михаил задумчиво кивнул и продолжил идти. — А что же твои родители? Чем ты занимаешься? — Я думал, тебя интересует Ксюша, — буркнул Женя, ощущая себя лежащим под предметным стеклом. — Ты тоже. Противоречивое чувство лягнуло под рёбра. Женя различил оттенок сладости, что влекло за собой жадное «ещё», и тревогу. Он попытался представить голос отца, забытое пустое эхо прокатилось по голове: «Ты совсем размяк». Женя тряхнул головой. — Во мне нет ничего интересного, — он почесал плечо. — Я... Работаю продавцом. Барахло всякое. Ну, тоже рисую. Ксения говорит, у меня талант. Женя шмыгнул носом и полез за ключами. Миша усмехнулся и тут же изобразил кашель. Что его насмешило? Они наконец вышли к дому, где квартировались Ксюша и Ян. — Значит, — он вновь не дал Жене двинуться к лифтам, уводя в сторону лестниц. — Писатель и два художника. Хорошая компания. Что ж, я не вписываюсь. Жаль! Расстроенным Михаил не звучал и не выглядел. Выглядел он задумчивым. А зелёные глаза потемнели, как обычно темнеет море, отражая штормовое небо. Женя мог бы узнать причину его раздумий... — Мне кажется, это ерунда, ты вполне себе... очень даже, — ответил он слегка запоздало и невероятно коряво, но Миша всё равно понял. И, — о, вау! — благодарно улыбнулся. Только темнота не растворилась и не растаяла. Женя поёжился. Да, пожалуй, мог бы. Это так просто. Не сложнее чем дышать. Но он теперь другой, да?