Смесь ненависти и плоти

Антон шел в никуда, в пустоту из которой опять невозможно выбраться. Каждый шаг заставлял задуматься о каждом сказанном его слове, о каждом моменте из прошлого, где он мог изменить настоящее и будущее, и о каждом неправильно сделанном действии. Только сейчас, идя по черной, как сама тьма бездне, он осознавал, что сделал и до чего это его довело. Разум бился из стороны в сторону, никак не мог успокоиться. Как только его подростковый мозг мог додуматься напоить неизвестной жидкостью его свет!? Это точно была не вода, не компот и не сок со сгущенкой. Кровь неизвестного существа, если та вязкая серебристая жидкость ею была. А что случилось с его сознанием, когда оно, затуманенное кровью и плотью увидело, как этот напиток исцеляет его сестру и оно дало ей больше! Он уже настолько свихнулся от тех больных, нечеловеческих мыслей, что у него начались галлюцинации, в которых у его сестры появились ноги. Его друзья были правы, он лишь педик-шизофреник, не меньше. Что опять случилось с ним? Почему он вновь говорит звериным голосом, почему его тянет на плоть? Его плечи удались в его тело, и не переставали при этом дрожать. Губи начали подрагивать, но на удивление сжались вместе. Ноги сами затряслись и упали на пол, если это был он. На его прошлой гримасе, что была стёрта его же руками в поисках самого себя, сейчас красовался страх, что он не мог контролировать. Он мог смериться с тем, что он потерял очки, а возможно даже больше никогда их не найдет, но он прекрасно знал, что что-то белое, мягкое и холодное — это снег, а не черная дорожка, по которой он шел буквально секунду назад. Ноги сложились и вес тела остался держаться в коленях, разведенных в сторону. Не веря своим органам чувств, он ощупал себя и опешил. На нем не было порванной куртки, крови, маски и бинтов. Он одет идеально сидящую на нем школьную форму, которую его мать ни раз перешивала, а вместо тряпок, что должны были обмотками висеть на его теле на нем была его старая поношенная, но вполне удобная куртка, которой уже точно не год или два. На нем так же был рюкзак, который был наполнен дешёвыми и хлипкими тетрадями, а прямо у него на коленях появились совершенно новые окуляры, куда чище и лучше прежних, как будто только что с прилавка рынка. А под линзами лежала уже знакомая всей его семье — шапка "спорт", которая была стара по годам, но удобна в любую зиму. Он снова стал сельским школьником, очкариком и никому не нужным Антоном. Он снова был в чаще, но теперь не в роли зверя, а в форме тех детей-жертв, что скоро будут перевариться у них в желудке. Глаза сами начали наполняться соляной жидкостью, что резко начала жечь глаза. Вопрос сам собой влетел в голову, заставляя и без того плохо работающий мозг вздрогнуть, чтобы попытать найти ответ на этот вопрос: "А кто он такой?" Он не успел ответить на этот вопрос, глаза, что уже успели покраснеть начали болеть ещё сильнее и вместо того, чтобы уставиться в одну точку и начать вытирать их уже промокшим от снега рукавом, он взглянул на черную и прозрачную, как ему казалось стену. За ней скрывалось, кое-что страшное для него самого. Точнее кое-кто. На противоположной стороне находился темный, слегка белый силуэт. За ним скрывалось уже знакомое ему существо, с маской на лице, разорванной курткой, полностью в собственной крови. А разбитые очки, что он надел сейчас лежали на кончике его носа. Его вспоротый живот, что не переставал течь кровью, и его рот, что был наполнен человечной. Это был он сам, только в нем, что-то изменилось. Только сейчас молния ударила в его голову. Это был Зайчик. Его второе имя, лик и лицо сейчас смотрело на него и несмело пошевелиться. Тот, кто был со зверями, тот, кто был в том черном пространстве — это был он сам. Он бы в жизни не сказал тех слов, что он выкрикнул и выплюнул на животных, и ни разу не думал о плоти людей, как о еде. Зайчик сидел смиренно, казалось, он даже не дышал. Но вот, та секунда, что кажется блондином вечностью проходит и незнакомец стремительно направляет на него взгляд, даже через маску чувствуется, что он полностью холодный и бездушный. Он вновь молчит, но Антон понимает — существо просто не умеет говорить в таком мертвом состоянии. Кажется, оно на грани смерти. Его глаза медленно приобретают вид смерти, выглядит как предсмертное желание. И блондин не выдерживает, бьёт руками стекло, пытаясь, помочь хищнику. Но он не может и не хочет. А чего он вообще хочет? Хочет снова жить обычной жизнью, верно? Хочет стать художником, рисовать прекрасные картины, наконец свозить сестру в Диснейленд. Он ведь не лжет сам себе? Лжет. Первое, что пролетает в его мыслях. Лжет себе так, как своему товарищу, когда говорил, что никогда не любил Полину. Две части его сознания имели разные желания. Первая хотела остаться в лесу и быть Зайчиком, чтобы вновь приобрести мощь из прошлого и начать охоту за детьми. А другая хотела покоя и жизни в городе, среди таких же как он. И обе эти личности формировали его — школьника из глухого посёлка, которого звали двумя именами. Антоном и Зайчиком. Наконец, его мертвый друг подал признаки жизни. Его ладонь поднялась вверх, но не чтобы замахнуться. Она постепенно приближалась к Антону, то ли прося его об одолжении, то ли пытаясь отдать что-то. Но в его руках ничего не было, лишь промокшая насквозь перчатка, что сейчас порвалась в трёх местах. Но он пытался смотреть блондину в глаза, пытался улыбаться, дабы не показать в себе зверя. Ладонь сама потянулась на встрече другой. Но уже более медленнее, боясь, что это была ловушка. Но ловушки не было. Была лишь согнувшаяся перед ним фигура, что молча просила о помощи, наклонив вперёд голову. А он наклонил так же, ещё больше пытаясь не отпустить зайца. И не отпустил. Его рука прошла сквозь стекло, рука его собеседника тоже. Они, как будто отражались в зеркале, и они менялись местами, но в отличии от других магических зеркал, оно не отпускало их и не показывало их с обратной стороны. Это стекло — как воронка и мясорубка — питались и не отпускали. А только больше тянули его за другую сторону стекла. Вот только какую сторону, если сейчас они пропадают в другом пространстве? В глазах помутнело, а стекло-водоворот окончательно не дало вернуться назад, а зеркало затрепящало и потрескалось. Последнее, что дошло до его мозгов были губы Зайчика. Они шептали, что-то невнятное, явно глухое и не восприимчивое для других людей. Но Антон прочел по ним страшную фразу для них обоих. В последний момент, перед тем, как не названная стена заберёт его, он шептал одно: "Они почуяли нового Зайчика. Не дай себе умереть!" — последнее, что дошло до его сознания. Теперь он обязан проснуться. *** Уши и язык очнулись быстрее всего. Уши попытались уловить хоть один шорох, и они его поймали. Кто-то из взрослых молча ходил кругами, изредка говоря незнакомые слова себе под нос. Затем второй орган чувств начал рыскать металлический привкус крови во рту, а найдя его понял, что все таки жив. Первые пары минут глаза отказывались открываться хоть на миллиметр, но спустя время правый зрачок все же решил взглянуть на свет и глаз открылся. Но света там не было. Была лишь чернота, что упрощало задачу зрачку и ему не пришлось приспособляться. Спустя ещё пару мгновений из транса вышли и руки. Они конечно не поднимались и не смогли бы поднять хоть что-то, но они смогли легонько ощупать тьму, а ведь это была всего на всего черная, не прозрачная ткань. Его уже увезли в морг? Он ещё живее всех живых! Кажется, он даже не дышит. Он будто забыл, как это делать. Но лёгкие сами набрали в себя воздух, а затем беззвучно выпустили углекислый газ. Во рту тут же появилась кровь. Но теперь она хотя бы давала дышать, а за первым вздохом вырвался второй, а за ним и третий. Спустя время, когда тело наконец оживилось, как-будто управляемый нитками он снял с себя черную и тяжелую, как ответственность ткань. Кое-как, перебравшись через свой максимум и лимит, пытаясь не издавать громких звуков, он медленно уложил тьму на свой живот. В глазах потемнело, когда он понял, что к его горлу устремляется новый ком крови. Его глаза до сих пор не могли приспособиться к свету, честно сказать он бы и так ничего не видел без своих очков, но может без них о сможет хотя бы понять, где он? На этот вопрос веки ещё не охотнее держались из последних сил, надеясь, что сразу после он сможет вновь хорошо выспаться. Как только что вышедший из спячки медведь, он слегка пошатнулся и попытался вспомнить, как вообще сюда попал. Пока ничего толкового не вспоминалось, а вместо того, чтобы хотя бы найти какой-нибудь знакомый момент среди этих каменных стен, он уставился на свой живот. Смотря на забинтованный живот, к белому цвету которого сейчас все больше, и больше подходила алая кровь, в него будто ударила молния. Каждый момент, заполняющий пустую память сейчас встал на место, а вместе с ними и весь головной отдел начал потихоньку приходить в себя, как раньше. Все пришло на свои места. К голове подкатился новый сгусток воспоминаний. В начале о Новогоднем торжестве, затем перед глазами лежала Оля, а последнее, что он помнил был Рома. Его жёсткий голос прозвенел в голове отголосками: "Жалкий, грязный ублюдок!". Эти слова как рев в неизведанном лесу окончательно пробили в его черепе дыру. Отдаленно в голове вспомнился момент, когда он, уже раненный, нем на руках свою сестру, по только что ставшей темной ночной поляне. Но вот только сказать точно — было ли это сном или нет было невозможно прямо сейчас, ведь его художественный мозг просто мог придумать такую же картину пока был в состоянии комы. Под его мелким весом его кости хрустнули при попытке подняться. Все стало походить на сон: ноги перестали отдавать болью, перед глазами поплыли разного цвета чернила, весь этот холст был для него святилищем, где он оставил свою душу и не мог почувствовать ее. Все это здание напоминало комнату в столичном музее, где каждая деталь доводит картину до идеала. Вдруг резко глаза начали играть с ним злую шутку, зацикливаясь на одном предмете, они вцепились в него взглядом, а зрачки как камера пытались сфокусироваться и то увеличивали объект, то наоборот. Когда ноги все же смогли устоять, он чуть не упал обратно, когда в глазах потемнело, как раньше. Наконец за шторкой послышались звуки. Какой-то аппарат начал издавать однотонный звук, а за секунду до этого послышалось знакомое:"Ай!". Один из людей в комнате, что-то сказал, но до глухих, буквально только-что проснувшихся ушей было слишком не разборчиво, но вот то знакомое, русское "Ай!" отпечаталось в голове. Оля! Она была там! Жива! Кажется Антон даже проронил слезу, но вот после звука ухода одного из мужчин, он резко, будто попавший под молнию рванул, рвя шторку и все остальное на своем пути, ради того, чтобы добраться до белой как зиму койки. Помнит, как за ним покачнулась остальная часть снежного покрывала, но ему было все равно, ведь он как зверь рвался через деревья, не желая вспоминать прошлое. Девочка крикнула дважды. Первый раз, когда к ней подошли незнакомцы, один из которых убежал, а второй, который отложился в голове у маленькой Оли, как маньяк-убийца, о котором говорили все в селе. А второй раз, когда на нее выпрыгнул ее брат, полностью замотанный кровавыми бинтами, без очков и с дрожащими конечностями. Антон не стал долго ждать, чтобы проверить состояние его сестры. Резко скинув ткань, того ждали невероятные открытия. Ноги были на месте, все было, как в том сне. Когда он напоил ее чем-то. От мерзости к самому себе, он ели подавил рвотный рефлекс, смотря на округлившиеся глаза сестры, что вот-вот заплачет. Единственный оставшийся целитель с огромным звоном упал в обморок, за секунду до того, как девочка все таки заплакала. Она вцепилась в бинты на руке, а затем притянула к себе, хватаясь за кровавые места на спине. Ее слезы промочили все медицинские вещи, включая его лёгкую одежду, с которой он вообще встретился сегодня впервые. Но в голове гремели противоречивые чувства и мнения. У него могло быть две галлюцинации. Первая с тем, что у Оли все таки были ноги, а вторая, что сейчас они ему мерещатся. Он бы с радостью принял первую, но вспоминая, как во сне он нес ее уже без бедер, сейчас он больше верил второй, хотя пока девочка обнимала его, он чувствовал, как руки касаются ее коленей. Можно было и не церемониться, просто посадить ее на спину, пока боль не вернулась обратно, и унести подальше, от места, которое напоминает ему психушку или древнюю хирургию. Но, как-будто подсчитав время, за огромной дверью послышались шаги. Но ведь она сама хотела попасть куда-то очень далеко. Дальше своей комнаты, дальше этого поселка. Например... В волшебное место, где она больше никогда не услышит родительской ругани и клеветы, где сможет вечно играть со своим братом в советские игрушки и смотреть иностранные фильмы. Небыляндия — это место очень походило на нее. Антон осознавал, что бросить сестру просто нельзя, но другая часть его вновь взвыла, хотя устроить побег, как в Небыляндии, но инстинкт само-сохранения решил быстрее его мозга, и он надеясь обогнать в незнакомых коридорах ещё нескольких людей в мантиях рванул прочь из теплых объятий. Перед тем, как он раненый выпрыгнул за порог и спрятался в тени только что закрывшейся двери, под всхлипы своей младшей сестры, он почувствовал боль. И душевную, что сейчас терзала его душу, и физическую. Около ребер жгло до беспамятства, а глотка разрывалась от засохшей крови. Наконец из коридора показались блондинестые, зализанные пряди волос. Один подросток, примерно его возраста, может даже чуть по старше. Хорошо одетый, как было видно по всему — из очень обеспеченной семьи. Зато его злые глаза сразу выявили не хорошие намерения. Он чуть ли не трещал по швам, желая отомстить каждому. Его голос врезался в пустоту. Видимо он даже не заметил, как уже Антон возвышался за его спиной. — Отец сказал, что через несколько дней школу закроют! А нам даже не говорят об этом. Да ещё и этих идиотов потерял по дороге, не день, а пытки в запретом лесу, вот честно! Даже сам с собой говорю, потому что думаю, что за мной идут эти двое. — будто жалуясь на все, он не смог сдержать мерзкую угрюмую тень. Кажется, боль в животе начала стремительно расти, из-за чего, тот слегка пошатнулся и врезался в Драко. А тот резко изменился в лице, и хотел было оглянуться и посмотреть неудачнику в глаза, а затем грубо со ненавистным лицом выплюнуть пару оскорблений и уйти довольным туда, куда он хотел, но успел. Удар, что пришел ся на его голову был не человеческим, и от него, он отлетел в противоположную сторону. Сознание быстро покинуло его, прежде, чем он успел что-то сказать. Единственное, что дал Антону этот парень, лишь незнакомый язык, а это значило, что он даже не рядом с домом, а этот подросток, хоть ещё и не сделал чего-то опасного, для его сестры, но уже успел помочь поспособствовать их освобождению. Как спросите вы? Антон, по его речи узнал английский, что с таким трудом он учил в школе, а его одежда намекала, что он либо ученик, либо какой-то другой человек, что проживает в этом месте. У него были смешанные чувства к этом месту. Вроде он не дома, заграницей, что просто невероятная редкость не только для его семьи, но и для других жителей России. Но с другой стороны...Где он вообще, черт возьми!? Благодаря этому блондину, он знает, что возможно он где-то в странах бывшей британской империи, или возможно в Соединенных Штатах Америки, но даже так это не говорило, хотя бы о примерном местоположении. С Олей были врачи... Хотя он никогда им не доверял и считал их безумцами, что пытались экспериментировать на людях, а особенно на детях, сейчас он должен был прийти в себя и рассуждать логически, но уже при слове "рассуждать" в глазах помутнело, а цвета смешались в одну серую кучу. Бинты быстро становились похожими на флаг ещё не до конца забытой страны. Голос в голове не давал ничего нужного, кроме одного имени. "Оля" билось об его никчемную головушку. Оставить ее опять он смог, но... А будет ли она вообще жива к его приходу? Руки задрожали, не смогли сжаться. Ещё живое тело до сих пор валялось на плитке, уже коротко давая его больной голове поработать. Если люди в этой странной форме не мог понять его в любом смысле, то ему самому придется примерить шкуру этих несчастных детей, что не смогли уйти из под его руки. Может боль била не только в виски, но и в ребра, но эти факторы не помешали ему быстро переодеться и натянуть на Драко оборванные лохмотья перепачканные кровью, а затем сделать из остатков бинтов импровизированный кляп и наручники, что тот подсмотрел в мясорубке, и под конец засунуть тело в... только-что появившуюся дверь? Возможно зрение его совсем подводит, но ему кажется, что ее здесь не было. Но подумать ему не дают новые шаги, из-за чего, просто закинув труп в комнату и сделав вид, что он обычный человек, плелся хромая от боли, ничего не видя в дали. Наконец из прохода вылетели двое. Двое пухлых пацанов, что в небольшом удивление повернулись на "Малофоя". Они чем-то похожи на Семена. Такие же свиньи. И видимо завидев приятеля в такой же форме, они схватили его и начали расспрашивать его обо всем, о чем он явно не знал. А тот показав на горло попытался намекнуть, что он потерял голос, но хоть они и глупые свиньи, просто потащили его в неизвестном направлении, а из-за зрения ему приходилось использовать слух. Средневековые коридоры действительно пугали, замок выглядел как зал для пыток. Везде стояли факелы, разного рода украшения, а под конец он даже заметил... Призрака? Или из-за своей слепоты он даже его спутал, с чьим-то дымом? Ничего ладного, кроме пустых разговоров о, как он понял, кексах он не услышал. Зато тут же через секунду, массивные двери открылись, а за ними и остались моменты из скучного прошлого. Происходящее и пугало и завораживало. Этот зал. Он... Просто обязан был его нарисовать...